Нет, Хартинг не сказал бы, что нервничает, однако от этой встречи зависело очень уж многое, а хозяевам очень хотелось, чтоб он получил этот заказ. Перелет из Куала-Лумпура в Мехико был долгим, но как следует выспаться он так и не смог. В основном, обдумывал приготовленное предложение, вносил в него кое-какие последние правки. А Тиббса и Дальтона с радостью взял с собой – как для охраны, так и для эффектной, наглядной рекламы продукции «RST». Правда, Дальтона пришлось настрого предупредить, чтоб рта не смел раскрывать.

В Международном аэропорту Мехико посольство обеспечило доктору дипломатический статус. Охрану и таможенников он миновал без остановки – к немалому недовольству начальства аэропорта. Ожидавший на выходе бронированный джип повез его в Пальмас 555, в район Ломас-де-Чапультепек. В необруталистской архитектуре Хартинг всегда находил нечто умиротворяющее, но Пальмас 555… пожалуй, для него это было слишком. Здание выглядело, точно небрежно сложенная стопка бетонных книг. Скорее, скульптура, чем здание: чрезмерно много художественной выразительности при недостатке практичности и основательности.

Сопровождаемый Тиббсом и Дальтоном, Хартинг вошел в здание сквозь задние двери, а после лифт поднял их на десятый этаж. Увидев главу резидентуры в Мехико, Хартинг пал духом. Усы, ковбойская шляпа, темные очки – как будто фильмов с Бартом Рейнолдсом в детстве пересмотрел! Глава резидентуры ЦРУ выглядел, точно обрюзгший, махнувший на себя рукой ковбой. Устарелые представления о типично американской мужественности. Тревожный знак. От этакого реликта прошлого добра не жди…

«Ковбой» поднялся и подал Хартингу руку. Рукопожатие его оказалось крепким (Хартинг едва одолел соблазн продемонстрировать, насколько крепкими могут быть рукопожатия). Глава резидентуры указал на кресло напротив собственного. Другой обстановки, кроме складного стола, кресла главы резидентуры и кресла, предложенного Хартингу, в комнате не имелось.

– Интересное здание, – заметил Хартинг.

Собеседник обвел взглядом комнату.

– Знаете, отчего я люблю необрутализм? – спросил он.

Хартинг ожидал услышать акцент южных штатов Америки, но в голосе шефа резидентуры слышался, скорее, говор уроженца Среднего Запада, самых захолустных во всей Америке мест.

– Он напоминает о крушении человеческих душ в результате отчуждения, порожденного современной городской жизнью? – предположил Хартинг, опускаясь в предложенное кресло.

Шеф резидентуры молча взирал на него, и Хартинг сразу же понял, что совершил ошибку. Что с ходу выставил себя самонадеянным умником.

– В неармированном бетоне подслушивающие устройства размещать сложнее, – наконец пояснил шеф резидентуры.

– Как к вам обращаться? – спросил Хартинг.

Дальтон и Тиббс прислонились к противоположным стенам, как бы между прочим, однако держась начеку. Глава резидентуры окинул взглядом обоих, а к Дальтону пригляделся внимательнее, и, что необычно, вовсе не к механическим ногам бывшего «котика».

– Прах побери, сынок, – сказал глава резидентуры.

«“Сынок?” – удивился Хартинг. – Господи Иисусе, да этот тип – ходячий набор штампов!»

– Давай уж без церемоний, зови меня просто Джемисоном.

Хартинг мысленно вздохнул.

– Не знаю, много ли вам известно об «RST» и нашей… – начал он.

– Я знаю, кто ты и чем занимаешься, – оборвал его Джемисон.

Хартинг поставил портфель на колени, вынул бумаги с текстом предложения и выложил их на стол. Подняв взгляд, он увидел собственное отражение – вернее, пару отражений в темных стеклах очков. Хрестоматийный прием ЦРУ, сущая ерунда… однако это также было невежливо и вызывало легкое раздражение.

Зеркальные линзы качнулись книзу, в сторону предложения.

– Что это? – спросил Джемисон.

Ну и тон… будто бы он, Хартинг, кусок дерьма на стол положил!

– Технико-экономическое обоснование проекта, – пояснил Хартинг.

Джемисон снова поднял взгляд на него.

– Ты доверил то, о чем мы собираемся говорить, бумаге и притащил сюда?

Добавлять: «Ты что, идиот?» – ему не потребовалось. Это подразумевалось само собой.

Хартинг почувствовал, что краснеет.

– Это – чтобы прочесть и уничтожить, – сказал он.

– Да мне плевать, будь это хоть пляшущая чечетку корова, которая мне твое предложение пропоет. Разговор о действиях вооруженных формирований в сопредельной стране, и ты все это записываешь? Сынок, своим ли делом ты занялся?

– Послушайте, это же чистая формальность, – начал Хартинг.

В Лэнгли, с начальством Джемисона, дело иметь было намного проще, однако они настояли на том, чтобы последнее слово осталось за «человеком на месте». Что, по мнению доктора, было ошибкой.

– Не формальность, а одолжение. Меня попросили уделить тебе время. Пока ты меня не впечатлил.

– Потому что вы даже не взглянули на…

– Сынок, я знаю: все выглядит так, будто сейчас в Вашингтоне собрался сплошной детский сад, однако за сценой кое-кто из взрослых еще остался, а ты живешь не в стране Делай-как-Нравится, компренде?

– Будьте любезны, прекратите называть меня «сынком», – процедил Хартинг сквозь сжатые зубы.

Джемисон помолчал, глядя на него сквозь зеркальные стекла очков.

– Тебя только это и смущает? – наконец спросил он.

На сей раз Хартинг вздохнул вслух.

– Послушайте, если вы просто… – попробовал он еще раз.

– Если твой цепной пес не прекратит на меня так пялиться, я ему копыта механические оторву и в жопу засуну.

О чем говорит Джемисон, Хартинг поначалу не сообразил, и только после того, как глава резидентуры в Мехико указал на Дальтона, понял все. Бывший «котик» испепелял Джемисона взглядом. Да, пользы Дальтон приносил немало, но время от времени чуточку перебарщивал.

– Дальтон, – одернул его Хартинг.

Бывший «котик» взглянул на него, и доктор попросту отрицательно покачал головой.

– Кажется, мы не с той ноги начали, – заговорил Хартинг.

– Балаган в Будапеште – ваша работа? – вновь перебил его Джемисон.

На сей раз Хартинг был ошеломлен.

– Балаган? – пролепетал он.

В будапештских испытаниях платформа «Бладшот» показала себя с самой лучшей стороны.

– Несколько дюжин покойников на рассвете, – уточнил Джемисон. – Да, я зову это балаганом. Как и кавардак в Силиконовой Долине, и шум в Сан-Франциско, и во Франкфурте, и все остальное. А почему? Все потому, что у вас ма-аленькая загвоздка с внутренней безопасностью? Не тех субподрядчиков выбрали?

– Будем говорить откровенно: речь идет о будущем. Тут нужен некто, способный видеть перспективу, некто, способный…

– То есть, не списанный в тираж старый невежа из Вайоминга? – спросил Джемисон.

«Определенно, да», – подумал Хартинг, но вслух этого не произнес.

– Ладно. Рассказывай попросту: что вы предлагаете? – сказал Джемисон, скрестив на груди руки.

Тут Хартингу стало очевидно: терпение на исходе не у него одного.

– Мы предлагаем консолидацию сил. Вы выберете картель – тот, который можете контролировать, – а мы убираем для вас всех его конкурентов. Так, словно вы совершенно ни при чем. Мало этого: этнические признаки платформы «Бладшот» можно перепрограммировать на местный манер. Учитывая суеверную натуру населения, действия Бладшота могут даже приписать сверхъестественным силам. По результатам анализа СМИ, сюжетная линия мести здесь неизменно популярна, а с точки зрения среднего американца все это прекрасно сочетается с расистской риторикой ваших хозяев. В результате выходит именно то, чего ждут избиратели.

Несмотря на необъяснимую неприязнь Джемисона, лапидарной четкостью своего объяснения Хартинг остался доволен.

– То есть, простое решение сложной проблемы? – спросил Джемисон.

– Вообще-то это называется неординарным, творческим мышлением, – едва ли не зарычал Хартинг.

– А вот я не уверен, что это твое неординарное и творческое можно назвать мышлением.

Хартинг приподнял брови.

– Послушайте, обмениваться колкостями мы можем до самого вечера, но если вы просто прочтете технико-экономическое обоснование, мы сможем приступить к разработке плана…

– Тпр-р-ру! Не гони лошадей. В чем моя проблема? – спросил Джемисон.

«Может, в том, что ты – пережиток девятнадцатого столетия, невесть как занесенный в двадцать первое?» – подумал Хартинг.

– В том, что разборки мексиканских наркоторговцев выплескиваются на американскую территорию.

Джемисон звучно захохотал.

– На самом деле, на это всем плевать, пока стрельба не начнется прямо под окнами у какой-нибудь из основных, важнейших групп населения. Нарковойны служат людям предлогом держать дома стволы и задирать нос перед мексиканцами. Политикам нужен повод для шума, чтоб отвлекать обывателя от домашних проблем, их же несостоятельными решениями и порожденных. В то же время двадцати процентам населения хочется нюхнуть, раскуриться, кольнуться или еще как-нибудь употребить предлагаемый картелями товар. Мы это называем удовлетворением спроса, а мешать удовлетворению нужд сограждан – уж вовсе непатриотично. Ты что же, родину не любишь?

– Э-э… Я не американец, – пояснил Хартинг, здорово сбитый с толку таким поворотом беседы.

– Тогда какого дьявола я тут с тобой лясы точу? – удивился Джемисон.

– Потому что я предлагаю… – начал Хартинг.

– Моя проблема в том, что мексиканская наркоторговля каждый год изымает из нашей экономики около тридцати одного миллиарда старых добрых американских долларов. Вот так: пуф! – Джемисон взмахнул руками, изображая взрыв, – и нету. А ведь с этих денег могли быть уплачены налоги, часть которых пошла бы во всякие идиотские спецфонды вроде того, что финансирует ваши глупости…

– Ну, с меня хватит, – сказал Дальтон, оттолкнувшись плечом от стены.

Джемисон резко развернул кресло к нему и сорвал с носа темные очки. Глаза его оказались холодны и практически бесцветны.

– Как это ты, сынок, ухитрился набраться мужества со мной заговорить? Мир наш, знаешь ли, тесен. Ты бросил уйму народу на погибель в огне. Среди погибших были мои друзья.

Дальтон разом замер, затих, лицо его застыло камнем, но Хартинг и сейчас сомневался, что бывший «котик» чувствует за собой хоть малую долю вины в той афганской оплошности. В некоторых отношениях это и делало его настолько полезным. Однако сие откровение означало, что перед ними – отставной разведчик, диверсант, а не дальновидный деловой человек. Теперь Хартингу сделалось окончательно ясно: понимать, что ему предлагают, Джемисон не собирается. Время потрачено попусту. Придется действовать через его голову, добиваться его смещения, если выйдет… а между тем, не получив заказа, хозяева отнюдь не обрадуются.

Джемисон вновь развернулся к Хартингу.

– Для решения моей проблемы требуется либо чтоб шестьсот пятьдесят с лишком тысяч американцев вдруг проявили намного больше сдержанности, чем проявляли до сих пор, либо чтоб кто-нибудь взял да изобрел средство от наркозависимости, либо чтоб всю наркоторговлю легализовали, упорядочили и обложили налогами.

Хартинг просто смотрел на него. Смотрел и молчал.

– Вот каковы они, сложные-то проблемы, – продолжал Джемисон. – И, видишь ли, считать всех мексиканцев суеверными простачками, которые запросто купятся на фальшивку, запрограммированную согласно понятиям какого-то самонадеянного умника из Лиги Плюща о мексиканцах, для меня – непозволительная роскошь. Потому что нам и нашим братьям да сестрам из прочих федеральных служб, здесь работающих, приходится иметь дело с реальностью, а не с предрассудками.

– Я вам гарантирую…

– Ни хрена ты не можешь мне гарантировать, потому что не знаешь, о чем говоришь.

– Но вашему начальству… – начал Хартинг. Прошедший через смущение и унижение, к этому времени он всерьез разозлился.

– Хватило ума предоставить принятие оперативных решений людям с мест. Ведь ты что сейчас сделал? Вывалил кучу красивых слов, а все для того, чтобы сказать, что собираешься превратить эту страну в цирк с пальбой, вроде того будапештского вздора. И как это поможет решению моей проблемы?

– Для понимания подобных вещей вам не хватает прозорливости и широты взгляда. Состоятельность нашей концепции экспериментально подтверждена. Это же будущее спецопераций!

– Это даже не будущее по части человекоубийства, потому что, кроме кучи трупов, ты на этот стол не положил ничего. И еще меня, надо думать, считаешь каким-нибудь луддитом, верно?

– Я этого не говорил! – прорычал Хартинг, хотя, вероятнее всего, согласиться они могли бы только на этом.

– Давай посмотрим, смогу ли я тебе хоть что-нибудь объяснить, – сказал Джемисон, кивнув на протез Хартинга. – Крутейшее устройство, а? Немалой заботы, наверное, требует?

Сей вопрос доктор счел риторическим и потому промолчал.

– Так вот, когда я был совсем зеленым, как этот вот недоумок, – Джемисон указал в сторону ощетинившегося Дальтона, – выпала мне кое-какая работа за морем…

Хартинг почувствовал, что с него довольно. Щеки пылали огнем.

– Благодарю вас, мистер Джемисон, – сказал он, поднимаясь с кресла, – но мы – люди занятые, и слушать ваши, не сомневаюсь, очаровательные народные сказочки о лихих подвигах нам, к сожалению, некогда.

Подхватив со стола папку, он сунул ее в портфель.

– Жопу в кресло опустил, живо! – прорычал Джемисон.

На этот раз от стены, потянувшись к оружию, оттолкнулись и Дальтон, и Тиббс. Но Джемисон, если и был при оружии, даже не шевельнулся. Хартинг понимал: сколько бы его визави ни пыжился, а жизнь и смерть шефа резидентуры целиком в его власти. Джемисон, несмотря на всю косность мышления, явно был человеком неглупым и тоже прекрасно это понимал, однако страха не проявил. Наоборот, вольготно откинулся на спинку кресла. Понимал Хартинг и другое: убийство Джемисона повлечет за собой немало сложностей, – и посему даже слегка встревожился, как бы шеф местной резидентуры не выкинул чего-либо глупого, вынуждая убить его. Нет. Пожалуй, лучше уж сделать, как велено.

Медленно опустившись в кресло, Хартинг стиснул электронной рукой край металлической столешницы.

– Итак, отправили меня с этой работой за моря. Снабдили уймой всяких игрушек, а главное – винтовкой с прицелами да лазерами любых сортов. Вот только природа… климат там для техники ужасно был неблагоприятен. И вот, когда дело вправду запахло жареным, вся эта техника меня подвела. Пришлось ее бросить, и остался я с краденым АК-47 да старым папкиным «тысяча девятьсот одиннадцатым». У старичков АК, знаешь ли, проблем куча, но, что ты ни говори, а когда было надо, он стрелял себе и стрелял, даже когда папкин «тысяча девятьсот одиннадцатый» спекся. Ну, одним словом, в подобном деле я уж давненько не бывал, но знаешь, что после этого начал брать с собой в поле?

– Нет, – сказал Хартинг, невероятным усилием воли заставив себя подыграть и с нетерпением ожидая окончания встречи.

– М-14, – отвечал Джемисон.

Заметив краем глаза одобрительный кивок Тиббса, доктор бросил на бывшего снайпера «Дельты» вопросительный взгляд.

– Винтовка старой модели, – пояснил ему Тиббс.

Задним числом Хартинг решил, что об этом, вероятно, мог бы догадаться и сам.

– Точно в яблочко, – подтвердил Джемисон, развалившись в кресле вольготнее прежнего.

– Мы предлагаем полное материально-техническое обеспечение, – сообщил Хартинг, хотя сам не понимал, зачем зря мозолит язык: ведь это – все равно, что разговаривать с кроманьонцем.

– А тебе не приходило в голову, что в тесном, сплоченном сообществе ваше материально-техническое обеспечение наверняка кто-нибудь да заметит? К тому же, купить с потрохами какого-нибудь обиженного на боссов сикарио, думаю, обойдется куда дешевле. Ты, видишь ли, не понимаешь этого мира и, судя по Будапешту, никогда не поймешь. Сюда не возвращайся до тех пор, пока меня не заменят, да и после моли Бога, чтоб мой преемник оказался дураком.

Хартинг молча взирал на него, мимоходом отметив, что от досады смял пальцами край металлической столешницы.

– Чего сидим? Конец разговору, – подытожил Джемисон, кивнув в сторону двери, которой Хартинг без промедления и воспользовался.