Томич Андрей Филимонов - это: если угодно, такой анти-Однобибл: читать его дебютную книжку настолько приятно, что, добравшись до конца и удостоверившись, что за милосердные 250 страниц в романе так ничего определенного и не произошло, ты готов снисходительно махнуть рукой - «Ай, да и ладно, и так хорошо». И это очень важная и, конечно, сугубо положительная характеристика - в русской современной прозе не так много книг, созданных для простой читательской радости.

Где-то в глубокой сибирской глуши лежит деревня Бездорожная, названная так в строгом соответствии с реальностью: в нее не ведет ни одной дороги, и добраться туда можно только через тайгу, на переоборудованном в автобус бензовозе. Хуже того, деревни этой как бы и не существует: в какой-то момент решением начальства она была упразднена, поэтому жители Бездорожной остаются в своих домах на совсем уж птичьих правах. Птичьими их права можно назвать не только эвфемистически, но и вполне буквально: большая часть обитателей деревни при вполне затрапезно-среднерусской наружности ведет свой род от загадочных дев-птиц из древнего, исчезнувшего нынче сибирского народа. Впрочем, и помимо генеалогии чудес в Бездорожной хватает: где-то в окрестностях под землей спит ее покровитель, многорукий бог пауков и грозовых шишек: один из пришлых сельчан, Молодой Мафусаил, судя по всему, живет на свете уже сто лет (хотя так с виду и не скажешь), другой, Дед Герой, состоит в любовной связи с местной рекой, а на косогоре захоронены чудотворные мощи двух монашек-униаток, скончавшихся здесь в годы сталинских репрессий. Именно за этими мощами отправляется в Бездорожную львовский священник отец Роман со своим помощником, обрусевшим поляком с диковинным именем Адам-Мария, а сопровождать их берется плутоватый деревенский трикстер, участковый милиционер по прозвищу Головастик.

Больше рассказать о романе Андрея Филимонова, в общем, нечего, поскольку главное его достоинство - это не история (которая то рвется, то путается, а под конец и вовсе пропадает где-то в лопухах на околице Бездорожной да в дурманных снах Головастика), но созданный внутри него смешной, страшноватый, по-настоящему магический мир, описанный предельно ярко, живо и свежо. Дочитав и оглядываясь назад, замечаешь, что многое в «Головастике и святых» кажется недоделанным, недопеченным, что вот тут можно было бы добавить, и тут, и вот тут тоже, а вот здесь концы совсем уж разъехались с концами, надо бы как-то объяснить, расширить, дополнить... Однако когда роман вызывает ощущение «не хватает хочу больше, почему всё так быстро кончилось», это определенно добрый знак. Особенно когда, речь, как в данном случае, идет о романе первом, стартовом.

Главное проклятие, тяготеющее над сегодняшней русской прозой - это тотальная неспособность рассказать даже самую простую историю, не развернувшись предварительно всем корпусом в прошлое и не поведав о рубцах и ссадинах (как персональных, так и глобально-исторических), оставленных на каждом из нас кровавым XX веком. Андрей Филимонов -типичная жертва этого синдрома: его «Рецепты сотворения мира» выглядят затянувшейся исторической прелюдией к собственно роману, который в конце концов так и забывает начаться.

Молодая и романтичная Галя Орлова, филологическая барышня из Иванова, крутит романы с перспективным поэтом и со стройным французским летчиком из эскадрильи «Нормандия-Неман», но замуж в итоге выходит за летчика русского - Диму Филимонова. Галя и Дима уезжают в Сибирь, в Томск, где Дима получает работу. Пара собирает библиотеку, строит утлое советское благополучие, их пытается вербовать КГБ (не то, чтобы неуспешно - скорее бестолково), они растят сына и внука Андрюшу, а под конец жизни Гале даже доводится увидеть своими глазами Париж и на жалкие валютные гроши купить там книжечку запрещенного в СССР маркиза де Сада.

Эту нехитрую и предположительно почти подлинную историю своей семьи Филимонов со всех сторон обвешивает разного рода украшениями вроде вставной новеллы, в которой объевшаяся ненароком мухоморов Галя гуляет в Нескучном саду с призраком товарища Берии, или трагикомической истории галиного дяди, за строптивый нрав убитого чекистами прямо в Большом театре. Однако сути книги лирические отступления не меняют: «Рецепты сотворения мира» - это очередная, не первая и явно не последняя авторская экскурсия по отечественной истории последнего столетия. И в тот момент когда повествование всё же худо-бедно добирается до наших дней, когда на авансцену выходит герой - подросший мальчик Андрюша, а читатель, приободрившись, начинает ждать развития сюжета, роман внезапно и резко сворачивается, самым досадным образом уходя в призрачную психоделическую даль.

Как и предыдущая книга Андрея Филимонова «Головастик и святые», «Рецепты сотворения мира» написаны настолько чарующим - живым, свежим и энергичным - языком, что просто так отмахнуться от них было бы не вполне справедливо. В процессе чтения вы наверняка не единожды улыбнетесь, а какие-то пассажи вам скорее всего захочется прочитать вслух друзьям или родным. И тем не менее стремление современных русских писателей - в том числе таких симпатичных и одаренных, как Филимонов - любую книгу на манер средневековой летописи непременно начинать с сотворения мира, становится в последнее время по-настоящему утомительным.