Андрей Рубанов из породы писателей, которых интересно читать, о чем бы они ни писали - о разросшейся до небес галлюциногенной траве (как в антиутопии «Хлорофилия»), о непрошибаемой барышне, железной поступью идущей к жизненному успеху (как в «Психоделе»), или о бизнесменах из девяностых (как более или менее во всех остальных книгах). «Патриот» - не исключение: несмотря на то, что в нем ничего не происходит (вернее, происходит много всего, но суммарный путь от завязки к развязке описывается одной недлинной фразой), страницы тут переворачиваются более или менее сами, без сколько-нибудь заметных усилий со стороны читателя.

Формально «Патриот» - продолжение романа «Готовься к войне», рассказывавшего о жизни типичного рубановского героя - сорокалетнего на тот момент банкира, супермена и невротика Сергея Знаева. В финале романа, пребывая в глубоком личностном кризисе после разрыва с рыжеволосой красоткой-бухгалтершей, Знаев подумывает закрыть свой банк и открыть патриотический супермаркет под антикризисным брендом «Готовься к войне». В начале «Патриота» мы находим Знаева в момент, когда этот самый любовно выпестованный супермаркет терпит финансовый и управленческий крах, предотвратить который (или, напротив, одним ударом завершить агонию) может только его владелец.

Однако вместо того, чтобы всерьез озаботиться судьбой своего детища, Знаев предается занятиям столь же разнообразным, сколь и необязательным. Он горстями ест психотропные таблетки, выписанные ему от воспаления лицевого нерва, и запивает их колоссальным количеством водки. Он влюбляется в молодую художницу и пытается выстроить отношения с внезапно обретенным шестнадцатилетним сыном (плодом случайной и прочно забытой связи). Он разрабатывает дизайн патриотических телогреек - главной «фишки» его антикризисного супермаркета, и упорно отказывается продать их концепт гротескным американским геям-предпринимателям. Он убегает от прокуратуры, ссорится с другом юности, гоняет по столице на мотоцикле, сопротивляется карикатурному конкуренту с говорящей фамилией Молнии, стремящемуся отжать у Знаева магазин, но главное - любой ценой увиливает от необходимости что-либо решать. Самозабвенно и азартно прокрастинируя, Знаев размышляет о себе, предается воспоминаниям и всей душой стремится на войну в Донбасс - туда, где настоящая жизнь, где всё по-честному, на полную катушку и на разрыв аорты. Ни на какой Донбасс Знаев в итоге, разумеется, не поедет, а поедет совсем в другое место - впрочем, примерно с теми же последствиями, которых можно было ожидать на Донбассе. Как и было сказано, ничего не случилось: с чего начали, тем, по большому счету, и закончили.

Впрочем, всё пересказываемое, уловимое и вербализуемое в прозе Андрея Рубанова, прямо скажем, не главное. Куда важнее в ней та летучая и загадочная субстанция, при помощи которой автор ухитряется склеить из разобщенных и драматически не похожих друг на друга людей в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти (с небольшими погрешностями в обе стороны) единое поколение, спаянное общими ценностями, общими воспоминаниями и ощущениями. Известный мем «лихие девяностые» сформировал у всей страны отношение к этому времени как к тяжкой године, которую надо было просто перетерпеть, продержаться - в ожидании тучных и спокойных путинских лет. Рубанов при помощи какой-то словесной алхимии на место этой депрессивной картины проецирует другую, куда более радостную: девяностые - не «лихие», а злые и веселые, и люди, их пережившие, - не смиренные терпилы, но победители, в конечном итоге взявшие верх над всем - над собой, над страной, над временем и обстоятельствами. И хотя в конце концов герои Рубанова неизменно терпят поражение, впадают в паранойю, спиваются, садятся в тюрьму, всё теряют или, как Сергей Знаев, просто исчезают без следа, на сладкое и пьянящее чувство поколенческой общности, возникающее по результатам чтения, это практически не влияет. Не каждый день удается так остро почувствовать свою принадлежность к чему-то большому и нестыдному.

Первое, что надо знать о романе «Финист Ясный Сокол», - это то, что он настоящее, классическое фэнтези. Не аллегория, не сатира, не пародия, не так называемая «серьезная проза» в маскарадном костюме жанровой, а ровно то, чем кажется на первый взгляд: честный обстоятельный рассказ об условной славянской древности (не находимой, понятное дело, ни на карте, ни на хронологической прямой) со всеми ее неизбежными атрибутами, от Змея Горыныча до Бабы Яги. Иными словами, «Финист Ясный Сокол» - редкая в наших литературных реалиях книга, которую можно - и нужно - читать напрямую, «в лоб», не пытаясь вскрыть в ней второе символическое дно. Однако милосердно освобождая читателя от необходимости рыхлить каменистую почву текста в поисках не предусмотренных конструкцией глубин, жанровая принадлежность книги в то же время накладывает некоторые обязательства на автора - и вот с этим, увы, у Рубанова возникают сложности.

В основе «Финиста», понятное дело, лежит одноименная народная сказка о девушке Марье, полюбившей получеловека-полусокола. только пересказывает ее Рубанов весьма нелинейным способом - в три захода и на три разных голоса.

В первой части повествование ведется от лица скомороха-глумилы Ивана Корня, которому выпадает честь стать свидетелем завязки будущей драмы. На устроенном им гульбище (по описанию изумительно схожем с рейв-пати) младшая дочь кузнеца из города Резана, юная Марья, встречает Финиста -могущественного «нелюдя», княжеского сына из народа людей-птиц. По просьбе коварных сестер Марьи глумила с товарищами пытаются прогнать Финиста и достигают в этом успеха: раненый птицечеловек вынужден бежать, покинув любимую, и та, надев железные сапоги и вооружившись железным посохом, отправляется на поиски своего пернатого жениха.

Во второй части место действия переносится в уединенную «зеленую долину» где-то на севере, а эстафету у Ивана-глумилы принимает другой Иван - мастер-оружейник по прозванию Ремень. По местному обычаю этот Иван в сопровождении двух спутников отправляется «бить Горына» - древнего полудохлого ящера, безвредного, но смущающего жителей долины своими криками. Убивать Горына запрещает древнее пророчество, но избиением несносную тварь можно на время принудить к молчанию. Однако на пути Ремень и его товарищи встречают всё ту же Марью, скитающуюся в поисках Финиста, и встреча эта становится роковой и для несчастного Горына, и для самого героя, и для всех его земляков.

Ну, и наконец рассказчик третьей части - это птицечеловек по имени Соловей, за разбой изгнанный из своего небесного города и в людском мире тоже предпочитающий именовать себя Иваном. Этому третьему Ивану, а по совместительству, как несложно догадаться, легендарному Соловью-разбойнику предстоит стать деятельным участником развязки истории Марьи и Финиста.

Помимо имени, Иванов роднит еще одно: все они неистово и безответно влюбляются в Марью, которая, лишь краешком и ненамеренно задевая их жизни, в то же время оставляет в сердце каждого из троих глубокий незаживающий рубец. В сущности, именно этой горькой диспропорции - тому, как эпизод, проходной и малозначимый для одного, для другого становится поворотным, и посвящен роман.

И здесь же кроется первая - и, пожалуй, главная - проблема «Финиста Ясного Сокола». Очевидно, что Рубанов неслучайно сделал свою Марью фактически безликим статистом: она важна не как личность, но исключительно как сюжетная ось - как, если угодно, сердцевина Коловрата (славянского циклического миропорядка), вокруг которого вращаются судьбы прочих героев.

Однако на практике отсутствие у Марьи самостоятельного характера и, по сути дела, собственного лица лишает роман смыслового центра тяжести. Понять, почему герои так стремительно влюбляются в эту неприметную девчонку, почему влюбившись, даже не пытаются добиться взаимности, а вместо этого покорно помогают ей в поисках жениха, почему, в конце концов, они так много -избыточно много - болтают о других вещах (так, Иван Ремень не способен остановиться, не пересказав зачем-то подробнейшим образом всю местную космогонию), оказывается решительно невозможно. Поступки всех трех Иванов выглядят нелогичными и плохо мотивированными, сюжетная конструкция шатается, а объединяющая нить, призванная скреплять все три части воедино, выглядит не то избыточной, не то недостаточной, но совершенно точно искусственной.

Вторая проблема «Финиста» - очевидная авторская поспешность, вылившаяся как в многочисленные нестыковки (не столько важные, сколько раздражающие), так и в первую очередь в непродуманность, нестройность романного языка. Герои то с разбега ухаются в выспренную архаику то вдруг начинают оперировать выражениями типа «внутренние духовные резервы» или «письменная культура». Как следствие, рубановскому миру, творимому языковыми средствами (а именно таким способом в первую очередь и конструируются фэнтези-миры), тоже ощутимо не достает целостности и внутренней логики.

Словом, с «Финистом» происходит занятная вещь: жанровые рамки оказываются этому роману не то, чтобы тесны (фэнтези - жанр широчайший, трудно представить, чтобы кому-то он мог всерьез жать), но как-то не впору, а никакие другие на него тоже не садятся. Впрочем (и теперь мы переходим к ложке меда, способной, как ни удивительно, качественно изменить содержимое бочки с дегтем), у романа Андрея Рубанова есть одно выдающееся достоинство - сам Андрей Рубанов. Кипучая адреналиновая энергия и зашкаливающая яркость, пронизывающие любой рубановский текст если не окупают его огрехи, то во всяком случае переводят их в разряд вполне терпимых - и именно это происходит с «Финистом». Всё, что Рубанов недодумал, недоредактировал. недоточил в этом романе, он буквально вытаскивает на собственной мощнейшей писательской харизме, превращая рыхлую и спорную идею не в чистое золото, но во всяком случае в нечто вполне приемлемое и небезынтересное. Не то, чтобы надежный метод (как говорится, не пытайтесь повторить, трюки выполнены профессионалами), но в данном случае - определенно работает