5
Фомичеву все труднее становилось дома играть в безмятежность. И товарищ Ван, и его собственное родное начальство не могли поверить в его однообразные скупые рапорты: «В связи с тем, что главный исполнитель проекта пропал без вести, работы на неопределенный срок прекращены». Да Фомичев и сам не очень-то себе верил; такие исследования не прекращаются, что бы ни происходило с отдельными исполнителями, пусть даже ведущими. Уже само исчезновение Журанкова выглядело подозрительно; Фомичев знал, что внешним резидентурам даны указания активизироваться в попытках выяснить, не всплывет ли пропавший физик где-нибудь в исследовательских центрах стратегических партнеров и вероятных противников. «Не будет этого, – помнится, сказал тогда Фомичев полковнику; тот, если надо было всерьез обкашлять сложную проблему, иногда позволял ему здоровую толику панибратства, которым неизменно чреват эффективный совместный анализ. – Он же, вроде, бескорыстный патриот». Полковник посмотрел на Фомичева, как на девочку из детсада, принявшую презерватив за воздушный шарик. «Скажи мне, когда ты в последний раз видел бескорыстного патриота?» Фомичев помедлил и, как честный человек, вынужден был признать: «Года через два после того, как в последний раз видел бескорыстного демократа». «То-то, – сказал полковник. – Так что не раздражай меня и не пори чушь. Просто, наверное, мало давали. Теперь вполне могли дать столько, сколько надо. Без предоплаты нынче и хер не встанет». «Может, все-таки поднажать на Ласкина? – предложил Фомичев. – По его последним текстам в сети – что-то он знает. Такую многозначительность напускают только при козырях в рукаве». «И думать забудь, – полковник решительно потушил окурок в пепельнице, давая понять, что время свободной дискуссии истекло. – Если этот говнюк хотя бы одной ноздрей учует наш к нему интерес, крику будет – о любом космосе забудешь. В наше трудное, но прекрасное время, – издевательски сказал он, – чем больше человек гадит – тем нежнее мы должны его беречь. А то мировая демократия президенту нанашки даст. Посему слушай директиву: выбрось из головы глупости и занимайся только Полуднем. Сын твоей мадамы не может не быть хоть маленько в курсе того, чем батька занимался. Ты ведь сам докладывал – когда вы в лабораторию пришли, парень был как дома. Что за эксперименты они над вами ставили на свадьбе – до сих пор ведь не выяснил! А лезешь советы старшим давать. Это же не шутки. Они явно уже не только орбитальным самолетом занимаются. Мы, если помнишь, еще в прошлом году анализировали их финансовые возможности – не потянуть им серьезную железяку никак. Но они держатся, что-то мастрячат потихоньку. Почему ты до сих пор не знаешь, что?» «Так ведь я глуп-с», – напоследок пользуясь ускользающими мгновениями свободы слова (окурок в пепельнице еще дымился), ответил Фомичев цитатой из «На всякого мудреца». Полковник усмехнулся. «Вот и возьмись за ум».
По пятницам они с Катериной никогда не ужинали дома, а ходили куда-нибудь, где элегантно и вкусно; так было и на этот раз. Но сегодня Фомичеву потребовалось напрячь все лицедейские дарования, чтобы вести себя с беспечным оживлением, вроде бы естественным для человека, у которого за плечами напряженная неделя, а впереди, хоть у творческих личностей рабочий день и не нормирован, все ж таки выходные, и на ресторанном столе горит свеча, и стоит бутылочка вкусного легкого красного, и напротив сидит жена, да, жена, черт бы вас всех побрал, и жена любимая, и с ней хорошо и нежно, и Фомичев любому за нее глотку перегрызет; сидит, весело щебечет что-то, в пятый раз перелистывая меню и все сомневаясь, чего ж это она на сей раз такого желает… И ему, Фомичеву, нужно, чтобы она оставалась беззаботной и щебетала, не ведая окаянных проблем, и как же это сберечь, если, чтобы общая жизнь оставалась счастливой, Фомичеву нужна чистая совесть, но только через Вовку он, Фомичев, в состоянии… А он, Фомичев, не хочет через Вовку, ему противно, стыдно, Вовка – сын жены, а ведь должно же в мире оставаться что-то хоть слегка святое!
– С чего это ты так распетушился нынче? – спросила Катерина удивленно. – Я еще первый не допила, а ты уже третий булькаешь…
Фомичев улыбнулся.
– А ты бы хотела наоборот? Чтобы ты уже третий огрела, а я еще с первым кабыздошился? Я так отдыхаю! Не обращай внимания, лучше рассказывай дальше. И что Миниханов?
– Ну, Миниханов тогда…
Она была как стеклышко, а он лишь слегка навеселе, когда они вернулись домой, зажгли свет в прихожей, потом – в гостиной; люстра полыхнула жестким граненым сверканием, на миг залепила глаза белизной, а потом они потрясенно увидели, что на диване терпеливо сидит Вовка и рядом с ним столь же смиренная, видимо, готовая ждать хоть до понедельника, девушка – яркая, очень юная и очень красивая. Выждав несколько мгновений и дав матери и Фомичеву всласть постоять, окаменев, Вовка поднялся и, будто ни в чем не бывало, подошел к матери и обнял. Чмокнул в щеку.
– Привет, мам, – сказал он.
Его движение и прикосновение будто разморозили Катерину.
– Господи, Вовка! – ахнула она. Всплеснула руками. – Ты откуда? Ты как здесь?
– Соскучился, – ответил Вовка просто. – И вот приехал вам жену представить. Ну, собственно, мы только три недели вместе и, правду сказать, расписаться не успели… Но, знаешь, браки совершаются на небесах. Это Сима.
И Фомичев заметил, что девушка, вежливо вставая, потаенно улыбнулась при этих его словах, будто знала о небесах, где совершаются браки, что-то такое, чего, кроме нее и ее мужа, не знал никто.
– И с Леонидом Петровичем у меня тоже есть разговор, – продолжал Вовка. – Мужской такой.
– Польщен, – выдавил Фомичев.
– Погоди, Вовка! – растерянно засмеявшись, сказала Катерина. – Как ты в дом-то попал? Я не помню, ты разве брал ключ?
– Нет у меня ключа. – Вовка отрицательно покачал головой. – Это я загодя вам демонстрирую аргументом, что не сбрендил, а то вы непременно так решите, когда я рассказывать начну. Я все объясню по ходу. Видите ли, Леонид Петрович, – сказал он, – вы, наверное, поводырь.
А потом, когда отшумели первые охи и ахи, и семья расселась за спокойным крепким вечерним чаем, и Вовка начал рассказывать, Фомичев понял, что ему предстоит самый трудный выбор в жизни.
Но почему-то он сразу знал, что выберет.