Лишь чайки кричали над морем…

…Впереди – Балтийское море. Еще нажим, и немцы упрутся спиной в море, дальше им уже некуда, последняя остановка. И ТОГДА!.. – всем уже виделась Победа, конец войны! Заряженный необычайной энергией, глядя в лицо смерти, наш штурмовой отряд гнал врага, захватывал позицию за позицией – только вперед! С яростью посылал солдат очередь за очередью, снаряд за снарядом – из пулемета, автомата, орудия. И в душе каждого стучало: что же так медленно, всего-то несколько километров за день! И начальство рассержено: «Быстрее! Вперед, вперед!» А пули, снаряды пощады не знают, и земля вокруг нашпигована минами – малейший шаг влево, вправо – и взлетишь на воздух. Лишь к вечеру ненадолго замрет грохот боя: обе стороны выдохлись, нужна передышка. Солдаты, где бы ни застала их тьма, валились на землю как подкошенные. А с рассветом все начинается снова. Опять противно визжат мины, хрипло шипят «фаусты», заливаются встречными очередями пулеметы и автоматы. Но людей не остановить! Нас ведет надежда! Еще несколько тяжелых дней! Энергичных рывков! Несколько отчаянных усилий – И МЫ ДО НИХ ДОБЕРЕМСЯ! ПРИЖМЕМ ОКАЯННЫХ К МОРЮ! И ТОГДА…

Но скольким суждено дойти до него? Четыре группы уже свели в две.

Те где-то впереди, смогли оторваться от нас, улепетывают… Воздух тяжел. Ветра нет, трудно дышать. Пересохло горло, потрескались губы. Сон уже не берет, есть тоже не хочется. Подташнивает, бросает в стороны. Немытые, небритые, в изорванных шинелях… Но впереди – море! Скоро – вот-вот!.. Его еще не видно, но, как влагой в пустыне, им грезит каждый и каждую минуту, все думают о нем, мечтают о встрече с ним… Начинаешь верить, что есть бог, страстно просишь: «Господи, помоги! Помоги, господи…»

Когда мы выбрались из густого тумана и крепкий морской ветер вмиг, как ножом, разорвал над землей завесу, перед нами развернулась мистическая картина. Вода морского залива блистала на солнце как бескрайний золотой рай, и по всему периметру, на многие километры вдоль узкой полосы побережья стояли с поднятыми руками тысячи немецких солдат, без оружия – оно было аккуратно сложено перед ними. Вокруг бессчетно, по всему берегу, валялись трупы, разбитая и брошенная техника – танки, орудия, походные кухни, фуры. А в просветах строя глазам предстало еще более сумасшедшее зрелище: на поверхности моря болтались трупы людей, лошадей, остовы разбитых лодок и катеров, остатки военных повозок, изуродованные деревья, обрывки газет, дохлая рыба… – и все это жуткое кладбище колыхалось, раскачивалось на воде, напоминая какой-то апокалипсис.

Немцев – тысячи. Нас – десятки. В глазах немцев – панический ужас, полная растерянность. В наших глазах – радость и чувство великой гордости!

Как долго, жертвенно, а потом нетерпеливо и страстно ждали мы этого часа! И вот он наступил! Каждый из нас, дошедших до моря, мечтал и хотел сказать вслух что-то особенное, величавое! Достойное исторического события! А мы чувствовали себя мертвыми. Молчали танкисты. Молчали артиллеристы. Молчала пехота. Лишь чайки кричали над морем, их крики радовали – и терзали душу…

Не сговариваясь, все направились к берегу. Кто-то из офицеров громко крикнул немцам, ждавшим приказа:

– Пошли вон!

Они тут же начали строиться в колонны – казалось, нет им ни конца ни края – и медленно двинулись в тыл. Никто их не охранял, никто о них больше не вспоминал.

Мы подошли к морю, опустились у кромки кто на колени, кто на корточки, кто просто склонился – и каждый с трепетом тронул пенную седую волну, погрузил ладони и омыл лицо, руки, голову жгучей морской водой.

Потом мы узнали, что в Прибалтике, вырвавшись на побережье, солдаты наполнили морской водой целую бочку – для Великого Сталина. Еще три бутылки отправили командующему фронтом. Эти волнующие минуты снимали кинооператоры. Солдаты Рокоссовского тоже отрядили курьера к своему командарму, он вез драгоценный груз: три бутылки балтийской воды. В своих мемуарах маршал рассказывает, что попробовал, отпил немного соленой влаги.

Нас никто не снимал на пленку, у нас не брали интервью, но мы и не ждали благодарности. «Мы честно выполнили свой долг», – так думал каждый из нас, а губы ощущали пьянящую горько-соленую смесь слез, пота и долгожданной влаги прибоя.

Дышало море в закатных лучах, пенилось бурунами, захлестывая берег. Потом солнце плавно погрузилось, ушло, и небо тотчас поблекло. Но эта бледность никак не отразилась на нас, что-то медленно поднималось в нас, заполняло, захлестывало, переполняя счастьем… К берегу подъехал комдив Берестов. Вышел из машины, прошелся по кромке берега. Постоял у воды и направился к нам. По привычке хотели построиться, ждали команды, капитан Сирота решил было козырнуть и представить отряд, из которого не собрать и взвода. Генерал улыбнулся, махнул рукой:

– Да что вы, ребята…

Ни Павел Федорович, ни солдаты не стыдились слез, не прятали их, и долго еще мы стояли так, все вместе, вглядываясь в даль, где в таинстве горизонта сливались стихии неба и волн… То было одно из самых удивительных, неповторимых, незабываемых мгновений в моей жизни! Наверное, то же чувствовали все, кому довелось дойти, кто стоял тогда на берегу – ощущение Победы витало вокруг нас и в нас самих…

Молчание прервал солдат-украинец.

– Хлопцы! – громко обратился он ко всем. – Вже побачте небо, як пид вэчер лэтять пташкы…

Все подняли головы. Величественное зрелище! Пружиня против ветра, над морем парили чайки. Их было множество, без счета…

– Хлопцы! Мы ж як ци птахи!..

Мы стояли на берегу и плакали – от несказанной красоты увиденного, от радости, что мы дошли, плакали о недождавшихся, о пережитом… Кто знает, о чем думал каждый из этих сотен людей, безмолвно застывших на берегу?.. Я тогда вспоминал о матери… Эх, если бы она оказалась сейчас здесь, со мной! Как радовалась она, когда в десять месяцев от роду я впервые побежал по комнате, как переживала, когда я поздно приходил домой, как плакала, провожая меня на фронт… Святое слово – мама!

Через две недели дивизию спешно погрузили в эшелоны и отправили в Чешские Судеты добивать войска генерала Шернера…