Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
И вот я в Вязьме. Город – весь сожжен и разрушен. Не осталось ни одной улицы. Нет и вокзала – одни развалины. Платформы тоже разбиты. Мы, небольшая группа офицеров, стоим в ожидании поезда на расчищенном островке земли. Вокруг шумит крупный железнодорожный узел Западного фронта: гудят паровозы, приходят и отходят составы. Много охраны. Повсюду торчат из укрытий высокие дула зенитных орудий. Удивительно: из Вязьмы немцы ушли 12 марта – выходит, меньше чем за месяц железнодорожники сумели восстановить регулярное движение товарных составов и даже наладили пассажирский маршрут до Москвы. Правда, пока поезда отправлялись под охраной зенитчиков.
В 21.00 к нам тихонько приблизился какой-то дивный паровозик с четырьмя вагонами и платформой с зенитными пулеметами. Словно из воздуха, к каждому вагону подтянулись особисты: проверка документов. Вроде все в порядке, мне позволено ехать. Радостный, приветствуемый проводницей, я поднялся в вагон. Свершилось чудо! Я еду в Москву! Теперь уж точно!
Все мне казалось диковинкой, будто я в первый раз на железной дороге. В вагоне темно: окна были плотно зашторены, на весь длинный коридор еле мерцали сине-фиолетовым светом две крошечные лампочки в потолке. Прошлой ночью спать мне не пришлось, поэтому, бросив в изголовье нижней полки вещмешок, я сразу улегся, предвкушая, что наконец отосплюсь за двое суток. И тут же вскочил! Передо мной стоял огромного роста военный в полковничьих погонах, по всему вагону разносился его громовой бас:
– Слава богу, застал хоть одного живого человека! Эх, ну никак не отпускают вашего брата с фронта!
Я вытянулся перед полковником, отдавая честь.
– Да будет вам, юноша, не смущайтесь, – приветливо сказал полковник. – Позвольте представиться: Иванькин Семен Захарович.
Сосед чувствовал себя вполне комфортно – видно, привык ездить. Снял шинель, аккуратно повесил на единственный крючок где-то вверху, туда же ловко устроил фуражку и, причесав несколько волосков на голове, взялся за чемоданчик. Пока, отвечая на его вопрос, я объяснял причину отпуска, он извлек из походного чемоданчика бутылку водки, два маленьких стаканчика, несколько завернутых в бумагу бутербродов.
– Что ж, старший лейтенант, выпьем за знакомство! – бодро возгласил Семен Захарович. – Твой рассказ характеризует тебя как приличного сына и свидетельствует об уважении к тебе начальства. Значит, заслужил! А знаешь ты, старший лейтенант, кто есть Андрей Васильевич Хрулев?
– Так точно. Главный армейский кормилец.
– Допустим. Так вот, полковник Иванькин – человек Хрулева. Так что знай, в какой ты компании!
Из дальнейшего разговора я понял, что полковник – фигура приметная. Оказалось, он возвращался из командировки – больше месяца колесил по штабам и армейским тылам Западного и Калининского фронтов. А направил его в командировку генерал Хрулев по личному поручению товарища Сталина: разобраться с одной жалобой.
– Слышал ты про операцию «Марс»? – спросил Иванькин.
– Слышал, но знаю о ней мало. Наша дивизия в ней не участвовала, не положено интересоваться.
– Вот как?! – удивился Семен Захарович. – Так вот, слушай. В июле-августе сорок первого Новосибирский обком партии обратился ктоварищу Сталину с просьбой разрешить сформировать добровольческий сибирский корпус. Сталин дал согласие. В Новосибирске сформировали дивизию, а в Красноярске, Омске, Тюмени и Барнауле – четыре отдельные стрелковые бригады. Так возник Шестой добровольческий Сибирский корпус, костяк его составили коммунисты и комсомольцы.
Пойдем дальше. Так получилось, что с первого дня после выгрузки под Селижарово добровольцы попали в беду: почти сорок тысяч человек забыли поставить на довольствие. Семь дней они добирались до переднего края, не получая никакой регулярной пищи. Командование 41-й армии выдавало из резерва по 400-500 граммов хлеба в сутки – и все! Последствия оказались катастрофические. Сотни больных, многие не выдержали и умерли, не дойдя до передовой. Когда корпус прибыл в назначенный пункт, пришлось срочно, с помощью медиков, приводить обессилевших людей в норму.
Потрясенный, я молча слушал Семена Захаровича.
– Пойдем дальше, – продолжал полковник. – 25 ноября сорок второго корпус бросили в бой в той самой операции «Марс». Руководил операцией первый заместитель наркома обороны маршал Жуков. Задачу поставили: прорвать оборону противника. Какое там! Солдаты слабо обучены, полно дистрофиков. В общем, кончилось все страхолюдством: за несколько дней боев корпус потерял почти семьдесят процентов своего состава. С потерями разбирается Ставка, лично Верховного интересует главное: дознаться, кто не поставил сибиряков на довольствие. Интенданты обвиняют командиров, те – интендантов: мол, и звонили, и сообщали устно. Но заявки я так и не обнаружил. А без бумажки, известно, и на фронте никак нельзя. Так?
– Вроде бы так.
– Тебя, конечно, интересует, зачем я тебе все это рассказываю? Видишь ли, старший лейтенант, мне важно знать, что думает о таком факте не только высокое начальство, их речей я наслушался досыта, но и полковое звено.
Высказался я осторожно:
– Согласен, что заявка необходима. Но бывает, и заявка есть, и подана вовремя, а солдату от этого не легче, потому что исполнения не дождешься.
Семен Захарович насторожился:
– Может, ты и прав, но обсуждать сие публично, как ты точно заметил, «не положено».
Вот так, даже мой пионерский ответ его разозлил.
Сегодня я ответил бы полковнику иначе: не делайте из Сталина наивного человека! Верховный все знал – и об ужасающих потерях, и о тяжкой солдатской жизни на фронте, и о том, где подали заявку, а где нет и кто в этом виноват. Известно, что Сталин получал подробную информацию с фронтов по трем каналам. Командующие фронтами и командармы врали: что-то приукрашивали, что-то перекрашивали. Политорганы – болтуны. Полностью доверял Иосиф Виссарионович одному ведомству, курировал это ведомство Лаврентий Павлович Берия.
Выпили еще по стаканчику, помянув сибиряков по предложению Семена Захаровича, что делало ему честь, и полковник повернул разговор:
– Давай, старший лейтенант, поговорим о делах мирных. Я – прямой человек и в других уважаю честность. Так что отвечай все по правде. Женат?
– Нет.
– Дети есть?
– Нет.
– Бабу на фронте имеешь?
– Нет.
– Не прилип к бутылочке?
– В пределах «наркомовских» ста граммов.
– Выходит, чистенький, как стеклышко. Вывод: перспективный жених! Видишь ли, старший лейтенант, у меня взрослая дочь. Романтическая натура – «Цветочек», так я ее называю. Учится в художественном училище. Не дурнушка. Ухажеров полно, но никто ей пока не нравится. Живем без матери, Прасковья Ивановна, царство ей небесное, умерла год назад. Я волнуюсь за дочь. Давай конкретно, мы взрослые люди, поймем правильно друг друга. Станешь моим зятем – заберу тебя с фронта в Москву. Сделаешь, парень, приличную карьеру, поступишь в военную академию. Лет через десять наденешь генеральские погоны. Цветочек нас встретит, так что увидишь мою Людочку и сам решишь, как поступить.
Я оказался в затруднительном положении. Каков папаша! Решил проявить сдержанность, а там видно будет:
– Спасибо, Захар Семенович. Как-то неожиданно, извините… Может, поспим, а то я и прошлую ночь не спал.
– Звезды считал?
– Нет, о маме волновался.
Поезд пришел в Москву рано утром. Белорусский вокзал сверкал в лучах весеннего солнца. Проверка документов, и мы двинулись к выходу. Появилась Люда, симпатичная курносая девчонка, волосы разбросаны по плечам, в кепи, какая-то немыслимо яркая куртка, – прямо футуристка двадцатых годов. Внезапно в голове пронеслось: эх, Цветочек, а если санитаркой на поле боя?.. Полковник представил меня:
– Человек с фронта. Приехал в Москву на несколько дней к больной матери. Присмотрись, перспективный парень.
– Папа, ты всегда в лоб, – повертев носиком, перебила Люда.
– Кстати, – обратился ко мне Иванькин, – где лежит твоя мать?
– В больнице на улице Дурова.
– Вот как, – рассмеялся полковник. – Совсем рядом с роддомом, где появилась на свет Людушка. Мы тебя подбросим на моей машине.
Через четверть часа я входил в больницу.
Войти с помощью соц. сетей: