Часть пятая
Ровными стежками

Ничего не получалось. Выходило, прав Лев Христофорович – без науки ничего нельзя открыть, придумать, создать. И от этого становилось особенно обидно – ведь старался-то не для себя, для всех!

– Для всего человечества старался! – с трагизмом произнес Саша, сердито отпихнул небольшой губчатый камень в сторону и подпер подбородок кулаком.

Ну не идти же на старости лет учиться в институт?! Если бы молодость вернуть…

– А чтобы ее вернуть, я должен завершить мой опыт! Замкнутый круг какой-то! – даже плакать захотелось. Но этого делать было никак нельзя. – Еще чего, взрослый мужик и в слезы! – смущенно пробормотал Саша, глядя в окошко на проходящие мимо ноги.

Ноги были самые разные, иногда даже очень красивые, и это сбивало с рабочего ритма. Грубин вскочил, резко задернул шторки и вернулся к столу. Бросил косой взгляд на неприметный камушек и принялся судорожно разматывать забинтованный указательный палец, затем долго и придирчиво рассматривал уже подживший порез, поковырял пальцем, отчего выступила ярко-алая капелька. Явно удовлетворившись увиденным, Грубин прижал к ране камень, подержал немного. И снова ничего не произошло.

Оставался еще один способ, самый верный и самый последний. Вон он на столе стоит, в граненом стаканчике. Верный – потому что уж он-то давал стопроцентную гарантию успешности эксперимента, последний – потому что если опыт не удался, проверять дальше будет уже некому.

Александр задумчиво поболтал жидкостью в стакане, глядя сквозь грани на свет из окна, – подумать только, ведь выглядит как самая обыкновенная вода, а на деле – сильнейший яд. Потом столь же задумчиво посмотрел на камень. Отставил стакан и вновь принялся рассматривать порез на пальце. Рисковать как-то не хотелось. Нет, решительно приходится признать, что эксперимент не удался! А ведь уже даже название камню придумал – «Исполнитель». Грубин схватил результат своего опыта и с силой запустил в окно. Камень снайперски пролетел между шторками и слышно упал на мостовую, прямо под гладкий валец асфальтоукладочного катка, который поставил жирную точку в неудавшемся эксперименте, проехав прямо по упавшему под него камню. Крак!

– И никаких следов. И правильно, – пробормотал Саша, – а то Минц опять будет лекцию читать… – и быстро принялся убирать со стола.

Сжимая под мышкой портфель – подарок жены к годовщине свадьбы, – Корнелий Иванович решительно шагал на работу. Было жарко, просто нечеловечески жарко, и Корнелий Иванович то и дело останавливался, доставал из нагрудного кармана носовой платок, протирал лоб и намечающуюся лысину, убирал платок обратно и только после этого двигался дальше.

Перед стройконторой стоял асфальтоукладочный каток, перегородив вход в здание.

– Михалыч! – Удалов покрутил головой, пытаясь найти нарушителя. – Михалыч, ты своего бегемота убери с дороги, пройти нельзя…

Но Михалыч откликаться не торопился, а пролезть между катком и стеной дома для Удалова было проблематично, хотя поначалу он оптимистично решил-таки просунуться в дверь, однако после первой же неудачной попытки решил больше не рисковать.

Корнелий постоял мгновение в раздумьях, в очередной раз вытащил платок – хотелось в свой кабинет, там вентилятор – промокнул лоб и метнулся за угол. Так и есть! Михалыч стоит у пивной бочки в очереди! Пьет! Опять пьет, а ведь впереди рабочий день!

– Михалыч, а ну иди сюда! – Корнелий Иванович даже притопнул ногой в сердцах.

Но Михалыч лишь лениво повел глазами в сторону ругающегося начальника и продолжил стоять в очереди.

– Михалыч!

– Корнелий Иванович, жарко же, организм просит пива… – меланхолично заметил водитель катка.

– Какое пиво?! Ты на работе!

– Правильно, – тут подошла очередь Михалыча, он взял кружку, огромную, до краев заполненную темно-коричневым напитком с пеной, переливающейся через край, и с наслаждением глотнул. – Правильно, Корнелий Иванович! Дорогой ты мой человек, правильно! Потому и пью по чуть-чуть. Потому что на работе. Но сил моих уже нет, жара такая, – он взял вторую кружку и протянул Удалову. – Вот попробуйте, Корнелий Иванович, и сразу жизнь-то и наладится!

– Ты лучше крокодила своего от дверей убери, мне в контору нужно, звонить будут. И-и-и… – он покрутил пальцем перед огромной, крутобокой кружкой, – завязывай. Попадешься когда-нибудь.

– Пивко, стало быть, не будете? Зря, – Михалыч поставил на прилавок пустую кружку, вытер о штаны руку и, сжимая в руке вторую – полную до краев, двинулся, широко улыбаясь, к катку.

– Что ты все веселишься, вот что ты веселишься? – продолжал кипятиться Корнелий Иванович.

– А почему бы и не повеселиться? Как известно, делу – время, потехе – час. А рабочее время еще не наступило, дорогой мой Корнелий Иванович. Еще целых пять минут, целых пять минут, а Михалыч уже на работе, пиво пьет… Тьфу, работает! – он поставил кружку у педалей, влез в кабину, устроился поудобнее и вновь вооружился напитком.

Удалов пару секунд молча наблюдал за всеми манипуляциями работника, потом в сердцах махнул рукой и быстро-быстро двинулся в сторону аварийного выхода.

– Сейчас допью и сразу начну работать, – вслед прокричал Михалыч, но Корнелий Иванович лишь еще раз рубанул рукой воздух и засеменил прочь. Михалыч гипнотизирующе посмотрел на пиво, с жалостью – вслед стремительно удаляющемуся начальнику, крякнул и решительно осушил кружку, еще раз крякнул и полез наружу. – Не дадут спокойно выпить перед началом рабочего дня, понимаешь, – добродушно проворчал он себе под нос. Но Корнелий Иванович исхитрился услышать ворчание.

– Работать нужно, работать! – он вновь резанул рукой воздух сверху вниз.

– Так разве ж я не работаю, Корнелий Иванович? – удивился Михалыч. – Пива только в жару такую выпить хотел…

– Пива? – Удалов на мгновение даже дар речи потерял от наглости подчиненного. Что уже он ни делал, но ничего поделать не мог: Михалыч пил пиво, пьет и будет пить, хоть тресни. – Разгильдяй ты, Михал Михалыч, я тебя в милицию сдам!

– Да разве я не работаю? Пива чуток выпил, так жарко же, Корнелий Иванович. А так все в полном ажуре.

– А машина не мытая? – брякнул Удалов.

– Да как же не мытая-то?

– Вон, что это такое? – потыкал пальцем в передний цилиндр-каток Корнелий Иванович. – Что за огромная жвачка? А потом будем удивляться, что за пятна на асфальте? – он дотронулся пальцем до грязно-розового пятна, и то вдруг резко поменяло цвет на зеленый, перелилось всеми цветами радуги и осыпалось под пальцем разноцветной блестящей пылью.

– Да где грязь-то? – подошел к нему Михалыч. Удалов вдохнул, в носу защекотало, и он громко чихнул. – Будьте здоровы, Корнелий Иванович, а где грязь-то?

– Ты это видел? – спросил между чиханиями Удалов.

– Что? Грязь? Нет? А где она? Будьте здоровы – чего это вы расчихались? – посыпались из Михалыча вопросы. – А чего это вы так смотрите? Чего там? Может, вам пива выпить? Вы попробуйте, пивко хорошее, вкусное…

Корнелий Иванович удивленно посмотрел на Михалыча, промычал что-то неопределенное и вдруг совершенно отчетливо понял, что он и в самом деле хочет пива. Он хочет пива? Просто неимоверно хочет, все мысли о холодном, сводящем зубы, пиве, с обильной пеной, в высокой граненой кружке, с большой полукруглой ручкой сбоку.

Елена Анатольевна, секретарша Удалова, нерешительно помялась в дверях.

– Да, я вас слушаю, – не отрываясь от бумаг, отозвался начальник стройконторы.

– Корнелий Иванович, мне нужно уйти сегодня, разрешите? Из школы позвонили, опять сын…

– Так идите, – не дослушал ее Удалов. – Дети – наше все. Идите, Елена Анатольевна, идите, я как-нибудь сам.

– Спасибо, – она собралась выйти, обернулась. – У вас сегодня звонок от Сесенова, по поводу поставки кирпича на стройку, – напомнила она. – Он опять будет тянуть время…

– Не волнуйтесь, Елена Анатольевна, я решу все проблемы, – пообещал Удалов.

– Все пользуются вашей добротой, Корнелий Иванович! – заметила секретарша и вышла.

– Все пользуются моей добротой! Все пользуются моей добротой, – словно мантру повторял Удалов. Он знал это слабое место, «любимую мозоль», как он сам называл это свое качество, но ничего не мог поделать – все пользовались его добротой. – Все… пользуются… моей… добротой… Пора с этим что-то делать. Никто не… – но договорить не успел – зазвонил телефон. – Удалов слушает! Да-да, Василий Никифорович, да, кирпич нужен срочно! – в ответ трубка что-то активно заверещала, Корнелий Иванович даже отодвинул ее от уха.

«Никак не получится, – кипятилась телефонная трубка, – дорогой ты наш Корнелий Иванович, большая поставка… Через две недели… Ты же сможешь подождать? Ведь скажи, можешь. Можешь!» – и замолкла, так как знала, что вот ждать-то Удалов и не может. Но Корнелий Иванович улыбнулся, прижал трубку к уху и радостно ответил:

– Да, конечно, через две недели, значит, через две недели. Ничего страшного. Да, до встречи, Василий Никифорович! – Удалов положил трубку на аппарат и ошарашенно уставился на нее. Какие две недели? Все сроки уже прошли! Как он это сказал? Как даже ОН мог это сказать? И ведь в мыслях не было не согласиться с Семеновым… Он, конечно, безотказный, но не до такой же степени? Корнелий Иванович почесал переносицу, собираясь с мыслями, когда в дверь грохнули, и в кабинет вошел Михалыч.

– Я в таких условиях работать отказываюсь… Дорогой ты мой человек, жара такая, что все просто плавится.

– Пил бы лучше меньше, – буркнул под нос Удалов, но Михалыч услышал.

– Я может с горя пью, – с вызовом заметил Михалыч. – Что премию мне не выписывают. – Корнелий Иванович лишь рукой махнул в ответ, но Михалыч уже разошелся. – Вы выпишите мне премию, выпишите! Я сразу перестану.

– Михаил Михайлович! Я вас прошу…

– Не, вы выпишите… – продолжал канючить Михалыч. – Я сразу исправлюсь. Выпишите мне премию…

– Да ты же все равно пить будешь! – криво улыбнулся Удалов. Но рука уже сама тянулась к ручке в нагрудном кармане пиджака. Он был уверен… да что там уверен! Уверен, это есть доля сомнений, но ты все же считаешь, что все будет так, а тут Корнелий знал, знал, что работник его обманывает. Получит деньги и тут же пропьет их с сотоварищами. – Выпишу! – неожиданно согласился он. У Михалыча даже лицо вытянулось – просил-то он без особой надежды на успех, так, в никуда просил. – Выпишу, раз ты обещаешь…

– Да чего уж… – чуть ли не забил себя в грудь Михалыч. – Обещаю! Обещаю, дорогой мой человек! – все еще не веря собственным глазам, он наблюдал, как Корнелий Иванович быстро что-то нацарапал на листке бумаги, поставил подпись и протянул бумагу Михалычу. – Чего, прямо в бухгалтерию с ним идти? Ну, так я пошел? Да?

– Иди, иди… – согласился Удалов. – Проспишься, и чтобы завтра был трезв, как стеклышко.

– Ага… – и таращась на написанное, Михалыч тихонько вышел из кабинета. В коридоре раздались его быстрые – а вдруг начальник передумает? – шаги. Он спешил в кассу.

Корнелий Иванович торопился домой. Он задержался на работе, а еще нужно было зайти в магазин и купить хлеба, молока и колбасы. И денег в обрез, Ксения выдала дежурную сумму на обед, совершенно забыв про то, что Корнелий обычно после работы закупается в продовольственном.

– Хочу, хочу, хочу, – капризничала недалеко от автобусной остановки какая-то девочка лет семи с огромными белыми бантами в косичках. – Хочу собачку, – и, заметив Удалова, обратилась к нему:

– Дядя, хочу собачку, – и ткнула пальчиком в сторону женщины, торгующей щенками.

– Мы потом тебе купим собачку, – зашептала на ухо ребенку молодая женщина.

– А я сейчас хочу, сейчас, – раскапризничалась девочка.

– Извините, – женщина смущенно потянула дочку за собой.

Но ноги уже сами поднесли Корнелия Ивановича к продавщице.

– Какую? Эту? Сколько? – и вытянул кошелек.

Счастливая девочка прижала пузатенького лохматого щенка к груди.

– Мамочка, можно он будет мой?

Женщине ничего уже не оставалось, как согласиться. И теперь она пыталась как-то решить денежную проблему.

Удалов лишь рукой махнул, мол, подарок, и, не слушая благодарностей, двинулся домой. Обдумывая на ходу, как объяснить жене, что ни молока, ни колбасы он не купил, потому как потратил деньги и в остатке их хватило лишь на хлеб. Так ничего до дома дельного и не придумав, буркнул, сунув жене пакет с хлебом: «Ничего не было…», потопал на кухню.

– Что на ужин?

– Жареная картошка с селедкой.

– Отлично, – Корнелий Иванович помыл руки, вытер их о полосатое полотенце и сел за стол, глядя, как жена накладывает еду. Он ждал, когда начнется обычный для ужинов разговор: Ксения спросит, когда он приделает карниз, он ответит, что завтра. Она спросит, почему не сегодня, а он ответит, что сегодня устал, и они начнут есть. Но сегодня, неожиданно для самого себя, Корнелий Иванович не ответил, что устал, хотя устал очень сильно, а встал, взял молоток и гвозди и приделал, наконец, карниз в большой комнате. Это его так сильно утомило, что он даже не стал ужинать, а прилег отдохнуть на диван. Мысль пыталась сосредоточиться на том, что происходит что-то странное. Странное что-то происходит, Корнелий Иванович! Но что именно странное, Удалов осознать не успел – он заснул. И снилось ему, что прилетели на Землю инопланетяне и выбрали Удалова сказать им приветственное слово. Корнелий надел свой лучший костюм, даже красную гвоздичку воткнул в верхний карман пиджака. Какая гвоздичка? Зачем? Но думать некогда – тарелка уже приземлилась. И вот идет гордый Удалов к ней по красной дорожке, купленной по этому случаю в районном центре, несет хлеб-соль. Как вдруг проскакивает его жена и начинает рассказывать инопланетным гостям, что Корнелий Иванович, муж ее, сегодня прибил карниз в комнате, а теперь спит. Удалов поднял сердито руку, собираясь отодвинуть Ксению в сторону, закричал что-то… и проснулся.

– Спит теперь, – услышал Корнелий голос жены. – Умаялся бедный. Шутка ли сказать, даже не поужинав начал его приделывать!

– А у нас краны текут, – Удалов узнал голос соседки. – Так Ванька бы хоть палец о палец ударил! Нет, текут. А ему и дела нет. И сантехник в отпуске. Сделал бы их уже кто, сил больше нет.

Корнелий рывком поднялся с дивана, прошел на кухню:

– Ну, показывайте свои краны, сделаю…

На следующий день Корнелий не мог не только разогнуться, но даже пошевелить рукой. К кранам соседки прибавился шкаф другой соседки. Двигать его оказалось сплошным мучением, но его же попросили, вот он и помог. А потом потребовалось поднять на третий этаж пианино, вчетвером, но грузчиков оказалось только трое и четвертым попросили стать Корнелия. Естественно, он не смог отказать людям.

Удалов бочком присел на стул и потянулся к телефону. Резкая боль в правом плече заставила его отказаться от каких-либо попыток позвонить. Он нажал кнопку внутренней связи со своей секретаршей и услышал: «… Не дождешься! Хоть бы кто помог!»

Кряхтя, Корнелий, скрючившись, еле выполз из кабинета.

– Елена Анатольевна, вам нужна помощь?

– Ой, – схватилась за сердце женщина, – Корнелий Иванович, что это с вами?

– В каком смысле, что?

– Вас как-то перекосило на одну сторону, – секретарша поджала руку и наклонилась, – как-то так.

– Шкаф двигал, – коротко ответил Удалов. – И пианино.

– Отзывчивый вы человек, Корнелий Иванович, вот все пользуются вашей добротой.

– Так что тут делать нужно? – смущенно поинтересовался Удалов.

– Да я уж сама… – начала было Елена Анатольевна, но под строгим взглядом начальника указала на огромные толстые папки, – нужно поднять их наверх. Ой, куда же вы? Постойте! Я сама. Я помогу.

Но Корнелий уже вскарабкался с папками на стул, тихонько постанывая, забросил папки наверх и совершенно разбитый буквально свалился вниз, прямо на пол.

– Прострелило… – прошептал он, так как боль была такой силы, что Корнелию казалось – он и говорить не может.

– Простите, что вы говорите, Корнелий Иванович?

– Прострелило… – повторил Удалов. – Шевельнуться не могу.

– Сидите, миленький, я «Скорую» вызову. Говорила же вам – сама! Ах, вы такой безотказный! Когда-нибудь ваша безотказность сыграет с вами злую шутку! – Елена Анатольевна сняла трубку. – «Скорая»? Пришлите машину к стройконторе…

Секретарша подвела Корнелий Ивановича к мягкому диванчику для посетителей, но присесть бедный страдалец так и не смог из-за сильных болей в спине и плече. Так и стоял до приезда «Скорой». И только когда фельдшер сделала ему какой-то волшебный укол, он, отказавшись ложиться на носилки, сам прошел в «неотложку» и присел на койку. Машина шустро докатила его до больницы. Корнелию настолько полегчало, что он на радостях сам прошел в отделение, дошел до палаты и прилег на койку.

В больницу сразу прибежала Ксения – Елена Анатольевна первым делом позвонила жене, – приволокла апельсины, рыдая, пообещала: «Корнеюшка больше ничего-ничего делать по дому не будет. Лишь бы поправился!» Во что Удалову верилось с трудом. Выболтав все соседские новости, рассказав, что сынок сегодня получил пять по математике, Ксения ушла, чмокнув мужа в лоб. Потом пришла верная Елена Анатольевна и тоже принесла пару апельсинов. Пожелала начальнику скорейшего выздоровления, сообщила, что искал его какой-то неприятный, скользкий тип, и ушла. Корнелий решил воспользоваться затишьем между посетителями и начал поудобнее пристраиваться в кровати, как кто-то уверенно стукнул в дверь, затем она приоткрылась, и в палату вошел невысокий лысый мужчина в костюме. Незнакомец сжимал в руках пакет с угадывающимися в нем апельсинами. «Почему-то все несут в больницу апельсины, будто ничего другого больше не найти», – подумал Удалов.

– Как вы себя чувствуете, дорогой Корнелий Иванович? – заботливо склонился над лежащим в постели Удаловым посетитель. – Меня зовут Игорь Михайлович. Фамилия вам ни о чем не скажет, поэтому опустим ее. А я прихожу сегодня к вам в контору, а ваша любезная Елена Анатольевна говорит, мол, в больнице начальник.

– Спину потянул, – коротко пояснил Удалов, гадая, что нужно таинственному Игорю Михайловичу Без фамилии.

– А вы, наверное, думаете, что нужно этому странному Игорю Михайловичу? – словно прочитав мысли Удалова, дробно засмеялся посетитель, будто пуговицы по полу рассыпал.

Удалов смутился, заелозил руками по одеялу, забормотал что-то невразумительное, мол, ничего подобного, что вы!

– Подумали, подумали, – продолжал сладко улыбаться Игорь Михайлович. – И в самом деле, извините за каламбур, я к вам по делу! Вы же у нас начальник стройконторы? – Удалов молча кивнул. – Отличненько. Видите ли, какое у меня к вам дело, дорогой мой Корнелий Иванович. Я строю дом. Домик. Маленький такой, недалеко от Копенгагена. По случаю землицы достался небольшой кусочек, решил отстроиться, дерево посадить. А там глядишь, и сына рожу, – он снова дробно засмеялся. – Так вот… – потирая пухлые ручки, продолжал Игорь Михайлович. – У вас же есть обломки кирпича на стройке?

– Из битого кирпича вы вряд ли дом построите, – мрачно заметил Корнелий Иванович, а про себя подумал: – Какой неприятный тип!

– Вы совершенно правы, – делано умилился Игорь Михайлович. – Из обломков – ничего, но… но ведь, Корнелий Иванович, вы можете, – он присел на краешек кровати и перешел на шепот, – списать под битый и целый кирпич! А деньги – вам!

– Вы что мне предлагаете? – через боль приподнялся в постели Корнелий Иванович, решая, ему самому прогнать посетителя или позвать медсестру.

– Я предлагаю, чтобы вы оформили для меня целый кирпич под видом битого, а деньги взяли себе, – с совершенно невинным видом, будто речь шла о чем-то самом обыкновенном, пояснил посетитель.

Удалов даже задохнулся от его наглости, и вдруг почувствовал, что он хочет сделать для этого пусть и неприятного ему человека все, о чем он просит. Просто невозможно, до чего хочет помочь ему построить домик! Прямо счастливым делается при мысли, что поможет сейчас этому несимпатичному Игорю Михайловичу. Странное дело, человек неприятен, а помогать ему – приятно…

– Хорошо, – согласился Удалов и даже сам испугался собственного ответа. – Только кирпича пока нет, с завода не отгрузили.

– Нет, не стоит так торопиться с ответом, Корнелий Иванович, – снисходительно улыбнулся Игорь Михайлович. – Я же понимаю, что вам нужно подумать. Через неделю…

– Кирпич будет через две.

– Хорошо, через две недели я к вам зайду, и мы обсудим детали, – посетитель положил на край кровати пакет с апельсинами. – Это вам. Быстрее поправляйтесь. – И вышел.

Корнелий, не чувствуя боли, вскочил с кровати.

– Что я наделал?! Что теперь будет? Что делать? – Удалов метался по палате и вдруг остановился, озаренный новой мыслью. – Я знаю, к кому нужно идти, знаю! – Он стремительно бросился по коридору, как был – в полосатой больничной пижаме.

– Лев Христофорович, миленький, – Удалов кинулся к опасливо отодвинувшемуся от него Минцу. – Родненький, это я из больницы сбежал, не пугайтесь! – одной рукой болящий Удалов держался за бок, другой прижимал плечо, постоянно постанывал и покряхтывал. – Спасите, пожалуйста! Это же ужас какой-то! Я так больше не могу! А если кто потребует у меня миллион? Где я его возьму? Грабить пойду? Сделайте что-нибудь! А тут еще это… в больнице!

– Корнелий Иванович, ты успокойся и обстоятельно все расскажи, – посоветовал профессор. – Я ничего не понимаю…

– Я и сам ничего не понимаю, – Удалов схватился за голову, тут же охнул и потер плечо. – Прострелило меня тут, – пояснил он и тут же вернулся к наболевшей теме. – Выполняю все, о чем ни попросят. Это же ужас какой-то.

– Кто просит? – поинтересовался из угла комнаты не замеченный Удаловым Саша Грубин.

– Все… – простонал Удалов. – Кирпичи задержали, я ничего, разрешил. Стройка горит, но я разрешил! Какая-то девчонка просила собаку, я купил – за собственные деньги. Незнакомому ребенку. Дома все переделал, соседям, друзьям. Что ни попросят, все делаю. Но это стало последней каплей!

– Что стало последней каплей? – Лев Христофорович по-отечески приобнял вконец расстроенного Удалова за плечи, усадил в кресло, налил чаю.

– Пришел ко мне какой-то местный делец, кирпич захотел купить. Наш, со стройки! Продай, говорит, мне его под видом битого, а деньги себе в карман положи.

– А много денег предложил? – не удержался Грубин.

– Ах! – отмахнулся от Саши Корнелий. – Я согласился! Я… согласился! – он всхлипнул. – Спасите меня, люди добрые! Что же это происходит? Спасите меня, – и прошептал-прошипел: – Он же через две недели придет подробности оговаривать! Спасло только то, что кирпич еще не привезли с завода. А то я бы его прямо сейчас ему продал.

– То, что кирпич пока не продан, – хорошо, – философски заметил Саша. – А с чего все это началось?

– Не знаю, – убитым голосом ответил Удалов.

– А ты вспомни, – Минц долил Удалову чаю. – А мы обязательно разберемся.

– Разберитесь, родненькие, разберитесь. Лев Христофорович, – Удалов умоляюще прижал руки к груди. – Вы же голова, профессор. Придумайте, как меня спасти. Почему я вдруг таким безотказным стал?

– Да ты всегда такой был, Корнелий Иванович, – заметил Минц. – Все всегда пользуются твоей добротой.

– Все всегда пользуются моей добротой, – повторил Корнелий Иванович. – Все пользуются моей… Вспомнил! «Все пользуются моей добротой»! Вспомнил! Все началось одним утром…

И он рассказал, как пришел несколько дней назад на работу, вход в стройконтору был закрыт асфальтоукладочным катком. Грубин при этих словах как-то немного побледнел. А когда Удалов, ведомый твердой рукой Минца, не позволявшей ему упустить ни малейшей детали, дошел до непонятной грязно-розовой жвачки на катке, то и вообще побелел.

– На катке? Но этого не может быть! – Грубин умоляюще взглянул на Минца. – Просто не может быть! У меня же и образования нет! Но… Лев Христофорович, я, кажется, знаю, в чем здесь дело…

– Да? И в чем же? – поинтересовался Лев Христофорович.

– Я философский камень делал … – зажмурившись, выпалил Грубин.

– И как? – прищурился Минц.

– Как видите… Раны он не заживлял… Ну, я его в окно-то и выкинул, а там как раз каток ехал. Он его и переехал… – виновато засопел Грубин и тут же гордо вскинул голову: – Но ведь получилось! Получилось! Корнелий Иванович вдохнул пыль и сам стал этим… – он помахал перед носом пальцем, – этим… «Исполнителем»… камнем… Он же желания исполняет! Ему цены нет! Его надо беречь!

– Его, может, еще на опыты сдать надо… – взорвался Минц. – Ты понимаешь, что ты наделал?

– Не надо меня на опыты, – испугался Корнелий Иванович. – Просто сделайте меня, как раньше, а?

– Тихо! – одновременно приказали Саша и Минц. И Удалов послушно замолк.

– Я тебе говорил, что без образования в науке делать нечего? Говорил… что ж ты наделал? – укоризненно посмотрел на друга Минц. – Он желания исполняет собственными руками! Чужие желания – своими руками.

– Но ведь, Лев Христофорович, вы это сможете исправить?

– Смогу, – просто согласился Минц. – Смогу. А ты заодно посмотришь, как работают настоящие профессионалы. Корнелий Иванович, мне у вас кровь взять нужно. И хорошенько подумать…

Удалов молча протянул руку, отчаянно моргая глазами.

– Ох, боже мой. Говорите, Корнелий Иванович, говорите, – сообразил Минц. – Нужно быть осторожнее при вас, а то так что-нибудь брякнешь… идите домой, отоспитесь. Как только будет готово, я дам знать.

– Я завтра зайду, узнаю, как дела? – жалобно, с надеждой спросил Удалов.

– Да. Нет! Завтра у меня гости, – вспомнил Минц, – будет сам Орехов, артист, кумир женщин в возрасте от 18 до 100, мне будет некогда.

– А как же я? – позволил себе напомнить Удалов. – Кирпич же…

– Я знаю. Послезавтра приходите, оба, – решил Минц. – К этому времени все сделаю.

Через два дня гордый Минц продемонстрировал Удалову и Грубину маленькую пробирочку с голубоватой жидкостью.

– Здесь антидот, так сказать, – довольным голосом пояснил он.

– Что? – не понял Удалов. – Антидот? Из чего?

– Не из чего, а из кого! Из комара, – и Минц радостно захихикал. – Подумать только – из комара. Я перепробовал все. Человека – себя то есть. А что делать? Наука требует жертв. Собаку, кошку, рыбку, даже мух. Ни-че-го… И вдруг – смотрю, комар летает. Вот его, думаю, еще не пробовал. Кинулся ловить, Орехов сначала перепугался, думал, я умом тронулся. Пришлось объяснять – без подробностей, конечно, – что это для опыта. Проводил его и взялся за дело. И вот он – результат.

– Выжимка из комара? – уточнил Удалов.

– Не совсем, конечно, но мысль верная. Теперь это нужно выпить и дело в шляпе. Пейте! – он протянул Корнелию Ивановичу пробирку. – Не бойтесь, не ядовитая. Смелее!

Дрожащими руками Удалов поднес пробирку к губам и одним глотком опустошил.

– Ну… попросите у меня что-нибудь? – умоляюще поглядел он на Минца.

– А проползите-ка под столом, уважаемый Корнелий Иванович, – развязно предложил Грубин.

Удалов поддернул штаны, присогнул колени, а затем резко выпрямился.

– Да что вы себе позволяете?! Сами там ползите!

– Работает! Лев Христофорович, работает! – в восторге заорал Саша. – Вы – гений!

– Ну, я всегда это знал, – немного смущаясь, согласился Минц. – Я столько лет этому учился. Ну, любезный, теперь можете смело идти в контору и посылать вашего дельца куда подальше.

– Да, да. Теперь могу, – Удалов сиял, как начищенный самовар. – Спасибо вам, дорогой вы мой! Спасибо! Я пойду.

– Но если вдруг что, вы приходите, – Минц проводил гостя до двери.

– Если – что? – перепугался Корнелий Иванович.

– Ну, это просто образное выражение такое.

– А-а-а, – протянул Удалов, – тогда, если что – обращусь, – пожав хозяину руку и махнув Саше, вышел.

Он шел под дождем, не замечая его. Все казалось Корнелию Ивановичу особенно прекрасным сегодня. И дети, прыгающие по лужам, и машины, несущиеся по улицам, и улыбающиеся ему женщины, идущие навстречу… все улыбающиеся женщины, идущие навстречу. Они улыбались, строили глазки, а одна особо активная молодая особа лет двадцати пяти даже прижалась к нему в автобусе. Правда, справедливости ради стоит заметить, в автобусе было много народу, поэтому Корнелий Иванович справедливо не придал этому значения. Единственно, что немного удивило, – почти все женщины из автобуса вышли вместе с ним и пошли следом. Но Удалов шагал слишком быстро, и скоро женщины остались позади. В остальном же день ничем не отличался от всех предыдущих.

Елена Анатольевна, как обычно, принесла бумаги на подпись. Как всегда, подавала их начальнику через стол, но чем больше она находилась в кабинете, тем необычнее себя вела. Сначала она просто поправляла прическу, и без того идеальную, затем стала одергивать юбку-карандаш, потом расстегнула верхнюю пуговку блузки. А потом произошло вообще нечто невообразимое, отчего Корнелия Ивановича сначала обдало жаром, а потом резко – холодом.

Елена Анатольевна обошла стол и встала за спиной шефа. Подавая бумаги, она склонилась вперед, отчего бок ее прижался к плечу начальника, и стала по одной выкладывать бумаги на стол перед Удаловым. Корнелий Иванович сдвинулся влево, бок Елены Анатольевны проследовал следом. Удалов подвинулся еще немного, Елена Анатольевна не отставала. В конце концов отступать стало некуда – колено Удалова уперлось в боковую стенку стола.

– Елена Анатольевна, с вами все в порядке? – смущаясь, спросил он верную секретаршу.

– Ах, Корнелий Иванович… – прошептала та, заливаясь краской, собрала бумаги и, кокетливо виляя бедрами, стремительно вышла из кабинета.

Удалов на секунду завис в раздумьях. Явно что-то происходило. Но он никак не мог нащупать ниточку, которая привела бы его к решению проблемы. А тут еще Елена Анатольевна, томно вздыхая, сообщила по селектору, что к нему посетительница.

Посетительница влетела в кабинет раскрасневшаяся, явно настроенная на эмоциональный разговор, решительно пробежала до самого стола начальника стройконторы, не забыв от порога представиться: «Надежда Синевратова, председатель ТСЖ № 3» и вдруг стушевалась. Лицо ее резко побледнело, а затем щеки внезапно залились свекольным румянцем. Она поправила прическу (при этом движении Удалов замер), одернула юбку (Удалов затаил дыхание) и разгладила складочки на блузке на груди (тут Удалов непроизвольно повернул стол одним боком ближе к стене, а сам повернулся спиной в другую сторону, облокотился о столешницу).

– Я вас слушаю.

– Ах, – выдохнула посетительница, – прошу меня извинить… Я совсем не хотела вас беспокоить, Корнелий…

– Иванович, – подсказал Удалов.

– Корнелий Иванович, – кокетливо повела глазами дама. – Ах, можно я буду называть вас просто – Корнелий?

– Я это… того… – Корнелий Иванович повернул стул еще сильнее, пытаясь перекрыть посетительнице пути к собственному телу, так как стало понятно – сейчас она подойдет к нему, вон, уже подбирается.

– Корнелий, у вас такое мужественное лицо!

Удалов искоса глянул на себя в зеркало. Лицо как лицо, обыкновенное, залысины вон намечаются. Хотя чего уж – намечаются, наметились. А дама подбиралась все ближе. Когда незнакомка достигла стола, Корнелий Иванович резко отодвинул придвинутую часть стола и позорно отступил из кабинета.

– Корнелий Иванович, – в голосе Елены Анатольевны послышались знакомые вибрации, услышанные у незнакомки. С потемневшими глазами она шагнула к Корнелию, тот обреченно всхрюкнув, ломанулся наружу, стремительно проскочил через группу женщин, стоящих у входа, – одна из них показалась похожей на темпераментную двадцатипятилетнюю особу, прижимавшуюся к нему в транспорте, – торпедой пронесся по улице и влетел в первый же подошедший к остановке автобус.

– Какой номер? – спросил Удалов у кондукторши, еле переводя дыхание.

– На стекле написано было, – недружелюбно бросила та, подошла к Корнелию. – Платите за… Ах, мужчина, будьте так любезны, – голос ее моментально поменялся. Теперь он просто звенел, подобно весеннему ручейку, – оплатите, пожалуйста, проезд, – она поправила прическу, и тут нервы Удалова сдали окончательно. Он закричал, чтобы водитель остановил транспорт, прямо здесь! Немедленно! И только двери раскрылись, выскочил наружу. Вслед ему неслось: «Мужчина, куда же вы?», но Корнелий, не задерживаясь ни на мгновение, огромными шагами несся к дому Минца. «Он меня спасет! Он должен!» – повторял про себя Удалов, и эта мысль поддерживала его силы. Обернувшись перед самым подъездом профессора, Корнелий, к своему ужасу, увидел идущих в том же направлении Елену Анатольевну, сегодняшнюю посетительницу, узнал парочку женщин из толпы у стройконторы, сзади спешила кондукторша из автобуса. К ним присоединилась пара женщин, мимо которых Удалов имел несчастье пробежать. Корнелий влетел в подъезд и с наслаждением услышал легкий щелчок, с которым сработал кодовый замок.

Пока Удалов звонил в квартиру Минца, соседняя дверь приоткрылась, и в щелке показался любопытный глаз. Корнелий с ужасом подумал, что это может быть женщина, и его кинуло в жар. Если сейчас Минца не окажется дома? Что делать? Наружу не выйдешь, здесь тоже оставаться опасно. Остается только чердак. Корнелий поднял голову, словно пытаясь сквозь лестницу разглядеть верхнюю часть дома. И тут раздался спасительный звук открываемого замка.

– Корнелий Иванович? – в дверях Саша Грубин. – Что случилось? Вы какой-то взъерошенный.

– Я?! – вспыхнул Удалов. – Профессор дома? – оттер Грубина от двери, чуть ли не врываясь внутрь. – Дверь закрой. На замок. На замок, говорю! – взвизгнул он, заметив, что Саша просто прихлопнул ее. Удивленный Грубин повернул в замке ключ.

– Что тут такое? – в прихожую вышел Минц. Он был в домашнем халате, темно-бордовом, с бархатным воротником, и мягких тапочках без задников, весь уютный и умиротворяющий, в квартире успокаивающе пахло свежесваренным кофе.

– Профессор, вы должны мне помочь! – кинулся к нему Удалов.

– Что?! Не помогло?! – одновременно закричали ученые. – Мы же проверяли!

– Они бегают за мной! Посмотрите! – он указал пальцем на окно.

Саша вышел на балкон, глянул вниз и тихонько присвистнул.

– Лев Христофорович, там где-то десять женщин бродят, смотрят на ваш подъезд, – пояснил он, возвращаясь в комнату. – Это за вами, что ли, Корнелий Иванович. А зачем вы их привели?

– Я привел? Я привел?! – истерично засмеялся Удалов. – Это все ваша настойка! Что вы в нее намешали? Я же шага спокойно сделать не могу. Они на меня набрасываются, словно… словно я мечта женщин всей планеты! От 18 до 100!

При этих словах Минц вздрогнул, словно его ударили.

– Я понял, в чем дело, – криво улыбнулся он. – Это все Орехов.

– Который Орехов? Певец? При чем он здесь? – не понял Грубин.

– Певец, актер… – согласился Минц. – Видимо, комар успел укусить его… Кумира всех женщин всей планеты. А я сделал концентрат. Вот в результате мы имеем силу притяжения Орехова помноженную в несколько раз… – Лев Христофорович нервно захихикал.

– Ах, вам смешно? – взвился Удалов. – Что же это такое?!

– Маленький побочный эффект, – Минц, улыбаясь, сцепил на груди пальцы.

– Вам смешно, а со мной что теперь будет? Под охраной на работу ходить? Или вообще в лес уехать, подальше от цивилизации?

– Да выветрится все через пару дней, – успокоил Удалова Минц. – Еще жалеть будешь, что все прошло.

– А сейчас? – продолжал осторожничать Корнелий.

– Ну, будут за тобой женщины ухаживать, глазки строить, обнимать, целовать… Плохо, что ли? Пара дней всего, и никакого побочного эффекта, будто и не было. Да такое может быть в любом эксперименте… Саша, скажи!

– А у меня образования нет, я эксперименты не провожу, – открестился от всего Грубин.

– А камень – чей был? Если бы ты, в самом деле, не проводил эксперименты. Ан нет! Лавры великого ученого покоя не дают? А учился бы, знал бы, что философский камень – это просто выражение! Образное! Он может быть и в виде порошка. Вот твой и заработал, когда его переехал каток.

– Если бы я был настолько глуп, я бы никогда не создал вообще ничего, – возмущенно заметил Грубин.

– А я не говорил, что ты глуп! Я всегда говорил, что необходимо образование, чтобы заниматься наукой. Каждое подразделение должно заниматься одним направлением. А ты пытаешься сразу все охватить.

– Да я…

– Постойте! Слушайте! – встал между ссорящимися Корнелий, подняв вверх указательный палец. – Слушайте!

Внизу нарастал шум женских голосов. Иногда становилось слышно, что осаждающие обсуждают, как можно проникнуть внутрь.

Удалов подошел к окну. В скверике уже собрались около тридцати женщин самого разного возраста. Заметив в окне предмет своих желаний, они радостно зашумели, самые активные стали биться в закрытую подъездную дверь.

– Обложили… – обреченно бросил Саша Грубин.

– Хорошо, кодовый замок поставили, – с облегчением заметил Лев Христофорович.

– Ты башкой думай, вари новый концентрат, – мрачно посоветовал Корнелий Иванович.

Было слышно, как внизу трещит под напором дверь.