Джейн Остен и «Гордость и предубеждение»

События жизни Джейн Остен можно изложить очень кратко. Остены – старинный род, в основе состояния которого, как и многих других известных английских семей, лежит торговля шерстью, бывшая одно время ключевой отраслью производства; сколотив состояние, Остены, так же как и более могущественные семейства, купили землю и таким образом влились в ряды поместного дворянства.

Джейн, младшая из семерых детей, родилась в 1775 году в Стивентоне, деревушке в Хэмпшире, где ее отец Джордж Остен был священником. Когда ей исполнилось шестнадцать, отец сменил место жительства и переехал в Бат с женой и двумя дочерьми, Кассандрой и Джейн, – взрослые сыновья уже жили отдельно. В 1805 году он умер, и вдова с дочерьми поселились в Саутгемптоне. Вскоре один из братьев Джейн унаследовал имения в Кенте и Хэмпшире и предложил матери поселиться в любом из них. Она предпочла жить в Чаутоне (Хэмпшир), переезд свершился в 1809 году, и там, ненадолго уезжая к друзьям и родственникам, Джейн оставалась до тех пор, пока болезнь не вынудила ее перебраться в Уинчестер, где она могла прибегнуть к помощи лучших, чем в деревне, докторов. Там она скончалась в 1817 году. Похоронили ее в соборе.

Говорят, что Джейн была очень привлекательной: «высокая, стройная, с легкой, уверенной походкой, она излучала здоровье и живость характера; шатенка с красивым оттенком волос, круглолицая, с небольшими, изящной формы ртом и носом, яркими карими глазами и природными кудряшками, обрамляющими лицо». На единственном портрете, который я видел, изображена молодая женщина с полноватым лицом, неопределенными чертами, большими круглыми глазами и выступающим вперед бюстом; но, возможно, художник отнесся к ней несправедливо. Джейн отличало редкое, специфическое чувство юмора, и, исходя из ее слов, будто ее разговор в точности отражение писем, а те полны остроумных, ироничных и едких замечаний, невозможно сомневаться в том, что писательница была блестящей собеседницей.

Большинство сохранившихся писем адресовано сестре Кассандре. Джейн была к ней очень привязана. И в детстве, и в зрелом возрасте они практически не расставались и вплоть до смерти Джейн разделяли одну спальню. Когда Кассандру отправили в школу, Джейн последовала за ней и, хотя была еще слишком мала, чтобы извлечь пользу из наставлений, внушаемых в школе юным леди, без сестры она просто не могла существовать. «Если б Кассандру приговорили к гильотине, то Джейн потребовала бы, чтоб и ей отрубили голову», – говорила мать. Кассандра была красивее Джейн, холоднее и спокойнее по темпераменту, не такая импульсивная и жизнерадостная; она обладала «искусством обуздывать себя, однако у Джейн был такой счастливый нрав, который не требовал обуздания». Многих искренних почитателей Джейн Остен разочаровали ее письма, в них она выглядела холодной и бесчувственной, а ее интересы казались мелкими. Меня это удивило. Тон писем естественный. Джейн Остен не могла представить, что кто-то, кроме Кассандры, прочтет их, и она писала именно о тех вещах, которые, она знала, будут интересны сестре. Она рассказывала ей, что носят люди, сколько она заплатила за муслин в цветочек, с кем познакомилась и с кем из старых друзей встречалась, а также пересказывала услышанные сплетни.

За последние годы вышло в свет несколько собраний писем известных людей, и что касается меня, то, читая их, я не мог отделаться от мысли, что где-то в подсознании все они подозревали, что когда-нибудь эти письма могут напечатать. У меня создавалось впечатление, что их прямо готовили для печати в литературном журнале. Чтобы не раздражать поклонников недавно ушедших писателей, не буду называть имена, но Диккенс умер давно, и это делает возможным говорить о нем откровенно, не опасаясь кого-то обидеть. Куда бы писатель ни ехал, он отовсюду писал длинные письма друзьям, в которых красочно описывал все увиденные достопримечательности, и эти письма, как справедливо замечает биограф, можно печатать, не меняя ни единого слова. В то время люди были более терпеливые, и все же можно почувствовать разочарование, когда друг подробно описывает горы и памятники, хотя вы горите желанием узнать, не встретил ли он какого-нибудь интересного человека, на каких был приемах, и удалось ли ему найти книги, или галстуки, или платки, которые вы ему заказали.

Вряд ли Джейн Остен написала хоть одно письмо, которое не заставило бы улыбнуться или посмеяться, и, чтобы доставить удовольствие читателю, я приведу несколько примеров, дающих представление о ее эпистолярной манере. Могу только сожалеть, что не имею возможности привести больше.

«Одинокие женщины имеют отвратительную привычку оставаться бедными, и это сильный аргумент в защиту брака».

«Подумать только! Миссис Холдер мертва! Бедняжка, она сделала единственно возможную вещь, чтобы ее перестали наконец ругать».

«Миссис Холл из Шерборна родила вчера преждевременно от испуга мертвого ребенка. Думаю, это оттого, что она случайно взглянула на своего мужа».

«Умерла миссис У. К., которую мы видели. Не знаю никого, кто бы ее любил, поэтому не испытывала сочувствия к оставшимся в живых, но теперь я полна жалости к ее мужу: уж лучше б он женился на мисс Шарп».

«Я уважаю миссис Чемберлен: она хорошо укладывает свои волосы, но других нежных чувств к ней не испытываю. Мисс Лэнгли ничем не отличается от других низкорослых девиц с широким носом, большим ртом, модным платьем и выставленной напоказ грудью. Адмирал Стэнхоуп похож на джентльмена, но его ноги слишком коротки, а фалды фрака слишком длинны».

Джейн Остен любила танцевать. Привожу несколько ее отзывов о балах, на которых она присутствовала.

«Было всего двенадцать танцев, из которых я танцевала девять, остальные пропустила только из-за отсутствия партнера».

«Там был один джентльмен, офицер из Чешира, очень привлекательный молодой человек, который, как говорили, хотел, чтобы его мне представили, но, видимо, хотел не очень сильно, ибо не приложил достаточных усилий, и мы так и не познакомились».

«Красавиц было мало, да и те выглядели не лучшим образом. Мисс Айрмонгер красотой не блистала, и только миссис Блант вызывала всеобщее восхищение. Она предстала в том же виде, что и в сентябре, – то же широкое лицо, бриллиантовая диадема, белые туфли, розовощекий муж и толстая шея».

«В четверг Чарлз Паулет устроил танцевальный вечер, к великому беспокойству всех соседей, которые, как тебе известно, живо интересуются его финансовым положением и живут надеждой на его скорое разорение. Зато его жена – глупая, злая и притом экстравагантная – полностью оправдала их ожидания».

«Миссис Ричард Харви собирается замуж, но это большой секрет, известный только половине местных жителей, так что держи язык за зубами».

«Доктор Холл в глубоком трауре – или его мать скончалась, или жена, или он сам».

Когда мисс Остен жила с матерью в Саутгемптоне, они наносили визиты, и вот что она написала Кассандре:

«Дома мы застали одну миссис Ланс, и, как она ни хвасталась, никакого потомства, кроме огромного рояля, мы не увидели… У них красивый и богатый дом, и видно, что ей нравится быть при деньгах; мы дали ей понять, что у нас самих другое положение, так что скоро до нее дойдет, что мы не заслуживаем знакомства с нею».

Одна из родственниц Джейн дала повод для сплетен из-за отношения к ней некоего доктора Манта, жена которого по этой причине уехала к своей матери. В связи с этим Джейн писала: «Однако М. – священник, и потому их взаимная привязанность, какой бы аморальной ни была, имеет благопристойный вид».

У нее был острый язычок и изумительное чувство юмора. Она любила посмеяться и любила рассмешить других. Ожидать, что такой человек – мужчина или женщина – ни с кем не поделится хорошей шуткой – требовать от него слишком многого. Но острота редко бывает удачной без щепотки злословия. В человеческой доброте нет изюминки. Острый глаз Джейн замечал глупость окружающих, их претенциозность, манерность и неискренность; к ее чести, это только смешило ее, а не раздражало. Она была слишком добра, чтобы говорить людям в лицо вещи, которые могли бы их огорчить, но не видела вреда в том, чтобы позабавиться за их счет с Кассандрой. Я не нахожу ничего злого даже в самых едких и насмешливых ее словах; в основе ее юмора, как и должно быть, лежит меткая наблюдательность и прямота.

Не раз отмечали следующее: хотя на протяжении ее жизни свершались такие судьбоносные события, как Французская революция, террор, возвышение и падение Наполеона, они не нашли никакого отражения в ее романах. За это ее обвиняли в непомерной отчужденности от реальности. Однако следует помнить, что в ее время интересоваться политикой было неприлично для женщины, политика считалась уделом мужчин; женщины даже не читали газет. И все же нет оснований считать, что если Джейн Остен не писала об этих событиях, значит, они не волновали ее. Она любила свою семью, два ее брата служили в военно-морских силах, их жизнь часто подвергалась опасности, и письма показывают, что она много о них думала. Но разве она не поступила благоразумно, не касаясь политических событий в своих книгах? Джейн Остен была слишком скромной и не предполагала, что ее романы будут еще долго читать после ее смерти, но если бы такая цель у нее была, она все равно не могла поступить мудрее, чем поступила, избегая углубляться в темы, имевшие с литературной точки зрения преходящее значение. Написанные в последние несколько лет романы о Первой мировой войне совсем не читаются. Такие романы преходящи как газеты, которые изо дня в день рассказывают нам, что происходит.

В книге Остена-Ли «Жизнь» есть отрывок, который при небольшом воображении дает представление о той жизни, какую вела долгие тихие годы в деревне мисс Остен. «Можно считать обычным явлением, что большая часть работы или наблюдения за ее выполнением падала на плечи хозяев и хозяек, а меньшая оставалась слугам. Что касается хозяек, то, думаю, всем понятно: они принимали личное участие там, где дело касалось тонкой кулинарии, а также готовили домашние вина и делали отвары из трав для медицинских целей… Дамы не гнушались ткать полотно, из которого шили постельное белье. Некоторые хозяйки мыли своими руками после завтрака или чая любимый фарфор». Мисс Остен проявляла здоровый интерес к платьям, шляпкам и шарфикам; она прекрасно шила и вышивала. Ей, как и положено, нравились красивые молодые люди, и она не имела ничего против флирта с ними. Она увлекалась не только танцами, но и участием в любительских спектаклях, карточной игрой и другими нехитрыми развлечениями. Ей «удавалось все, что она делала руками. Никто из нас не мог кинуть бирюльки так ловко, что получался великолепный круг, или собрать их такой твердой рукой. Ее представления с чашкой и мячом были великолепными. В Чаутоне она показывала его непринужденно и легко – ловила мячик по сто раз подряд, пока не уставала рука». Неудивительно, что ее так любили дети, им нравилось, как естественно она себя с ними держит, и еще нравились длинные, обстоятельные истории.

Никто не назвал бы Джейн Остен «синим чулком» (этот типаж не вызывал у нее симпатии), но ясно, что она была образованная женщина. Р. У. Чэпмен, известный знаток ее творчества, составил список книг, про которые точно известно, что она их прочла, и он оказался весьма внушительным. Конечно, она читала романы Фанни Берни, Мери Эджуорт и миссис Рэдклифф («Тайны замка Удольфо»); читала она и романы, переведенные с французского и немецкого (среди них роман Гете «Страдания юного Вертера»); и многое другое, что она смогла взять из передвижных библиотек Бата и Саутгемптона. Она хорошо знала Шекспира, из современников читала Скотта и Байрона, но ее любимым поэтом оставался Коупер. Нетрудно понять, почему Остен привлекал его холодный, элегантный и здравый стих. Она читала доктора Джонсона и Босуэлла, книги по истории и проповеди.

Это подводит меня к тому главному, что было в ее жизни, – к написанным ею книгам. Писать она начала рано. Со смертного одра в Винчестере она написала племяннице, пристрастившейся к сочинительству, письмо, в котором советовала ничего не писать до шестнадцати лет, признаваясь, что сама часто сожалела, что в эти годы (от двенадцати до шестнадцати) не старалась больше читать и меньше писать. В то время сочинительство считалось недостойным занятием для леди. Монк Льюис пишет: «Я чувствовал отвращение, жалость и презрение ко всем пишущим женщинам. Иголку – не перо – им следует держать в руках, это единственный инструмент, которым они ловко пользуются». Роман почитался тогда низкой формой, сама Джейн Остен была несколько шокирована, что почитаемый ею сэр Вальтер Скотт писал романы. Она «соблюдала осторожность, чтобы ее занятие не привлекло внимания слуг, или гостей, или любого человека не из их семьи. Она писала на маленьких листочках, которые можно было легко убрать или накрыть промокашкой. Между входной дверью и другими помещениями находилась вращающаяся дверь, она поскрипывала, когда ее открывали; Джейн возражала против устранения этого неполадка, с ним она всегда знала, что кто-то идет». Старший брат Джеймс никогда не говорил сыну-школьнику, что книги, которыми тот зачитывается, написала его тетка, а другой брат, Генри, оставил следующую запись в своих воспоминаниях: «Даже возросшая с годами слава, дождись ее сестра, не заставила бы ее поставить свое имя ни на одной книге, вышедшей из-под ее пера». Поэтому на титульной странице ее первой опубликованной книги «Чувство и чувствительность» автор именовался как некая Леди.

То не была первая книга Джейн Остен. Начало литературной деятельности положил роман «Первые впечатления». Джордж Остен, брат писательницы, обратился к издателю с предложением напечатать за счет автора или иным способом «рукописный роман в трех томах, приблизительно равный объемом “Эвелине” мисс Берни». Рукопись вернули по почте. «Первые впечатления» Остен начала писать зимой 1796 года, завершив роман в августе 1797 года; по общему убеждению, это был первый вариант книги, которая вышла в свет шестнадцать лет спустя под названием «Гордость и предубеждение». Затем довольно быстро были написаны «Чувство и чувствительность» и «Нортенгерское аббатство», но и их постигла та же судьба; впрочем, пять лет спустя некий Ричард Кросби купил последний роман, впоследствии переименованный в «Сьюзен», за 10 фунтов. Он так и не опубликовал роман и со временем вернул его за те же деньги. Так как произведения Джейн Остен издавались анонимно, он и понятия не имел, что автор романа, с которым он расстался за такую смехотворную сумму, тот же самый, что написал пользующуюся бешеным успехом книгу «Гордость и предубеждение».

Между 1798-м, когда Остен закончила «Нортенгерское аббатство», и 1809 годами она не создала ничего, кроме фрагмента романа под названием «Уотсоны». Это большой перерыв для такого одаренного писателя, и существует предположение, что тут не обошлось без любовной истории, которая захватила ее с такой силой, что исключила все другие интересы. Но это только догадка. В 1798 году Джейн Остен была молода – всего двадцать четыре года – и, вероятно, могла влюбиться, и даже не раз, но, учитывая ее требовательность, вероятно и то, что она вышла из состояния влюбленности без больших для себя потрясений. Однако наиболее правдоподобное объяснение ее затянувшегося молчания – неверие в возможность найти издателя. Родственники, которым она читала свои романы, приходили от них в восторг, но она была не только скромна, но и умна, и могла решить, что эти сочинения нравятся только любящим ее людям, догадывающимся, кто прототипы героев.

Как бы то ни было, но в 1809 году, когда Джейн Остен с матерью и сестрой поселилась в тихом Чаутоне, она стала редактировать старые рукописи, и в 1811 году был наконец опубликован роман «Чувство и чувствительность». К этому времени сочинительство уже не считалось для женщины зазорным. Профессор Сперджион, читая лекцию о творчестве Джейн Остен перед Королевским литературным обществом, цитирует отрывок из предисловия к «Подлинным письмам из Индии» Элизы Фей. Последняя хотела опубликовать их в 1782 году, но общественное мнение было так решительно настроено против «женского авторства», что она не осмелилась. Однако в 1816 году она писала: «С того времени в человеческих чувствах постепенно произошли большие изменения к лучшему; теперь у нас не несколько храбрых дам занимаются литературным трудом, являясь гордостью своего пола, но много обычных женщин, перестав бояться жестокой критики, прежде сопровождавшей тех, кто пустился в опасное плавание, осмелились направить свои корабли на простор океана, и эти корабли, благодаря остроумию авторов или их нравоучительному дару, найдут путь к читателю».

«Гордость и предубеждение» опубликовали в 1813 году. Джейн Остен продала права на роман за 10 фунтов.

Кроме уже упомянутых трех романов, она написала еще три: «Мэнсфилд-парк», «Эмма» и «Доводы рассудка». На этих немногочисленных книгах зиждется ее слава, и она прочная. Ей пришлось долго ждать выхода в свет своих книг, зато ее замечательный талант оценили быстро. Ею восхищались выдающиеся люди. Я процитирую только слова, сказанные сэром Вальтером Скоттом, который, как всегда, благороден: «У этой молодой леди талант описывать перипетии, чувства и характеры из обычной жизни, что мне представляется удивительным и редким даром. Я, как и прочие, могу изображать масштабные события, но мне не дается тонкий мазок, передающий простые вещи и характеры, которые становятся интересными, благодаря правдивости описания и чувства».

Странно, что Скотт забыл упомянуть о наиболее ценной стороне таланта молодой писательницы: у нее действительно проницательный взгляд и поучительные чувства, но именно юмор придает остроту ее наблюдательности и живость – поучению. Ее диапазон неширок. Во всех книгах она, по сути, пишет об одном и том же, и персонажи ее однообразны. Во многом они те же самые люди, увиденные в новых ракурсах. Джейн Остен обладала замечательным здравым смыслом и правильно оценивала свои возможности. Ее знание жизни ограничивалось узким кругом провинциального общества, и она довольствовалась его описанием.

Остен писала только о том, что хорошо знала; замечено, что она никогда не пыталась воспроизвести беседу мужчин, находящихся вне женского общества, что естественно: ведь она там никогда не присутствовала.

Она не шла наперекор общественному мнению своего времени и, насколько это можно понять из ее книг, была удовлетворена всем происходящим. У нее не было никаких сомнений в правильности социального устройства, она находила естественным деление людей на богатых и бедных. Младшего сына в дворянской семье должным образом готовили к сану священника и получению богатого прихода; молодые люди добивались продвижения на королевской службе благодаря влиятельным родственникам; уделом женщины было замужество – по любви, конечно, но при сопутствующем финансовом благополучии. Все это считалось в порядке вещей, и нет никаких оснований думать, что подобные правила вызывали у Джейн Остен внутреннее сопротивление. Ее семью связывали родственные узы и с духовенством, и с поместным дворянством, и в ее романах не было представителей других классов.

Трудно решить, какой из ее романов лучший, потому что все они хороши и каждый имеет своих верных и даже фанатичных поклонников. Маколей считал высочайшим достижением писательницы «Мэнсфилд-парк»; другие критики, не менее знаменитые, предпочитали «Эмму»; Дизраэли семнадцать раз читал «Гордость и предубеждение»; в наши дни многие находят, что «Доводы рассудка» – самый изысканный и совершенный роман. Большая часть читателей считает шедевром Остен «Гордость и предубеждение», и, думаю, мы можем присоединиться к их суждению. Книгу делают классикой не похвалы критиков, толкования профессоров или изучение ее в колледжах, а наслаждение и духовная польза, которые извлекает из нее огромное число читателей – поколение за поколением.

Мое скромное мнение таково: «Гордость и предубеждение» – в целом самый удачный ее роман. В «Эмме» меня раздражает снобизм героини; она слишком покровительственно относится к людям, которые занимают более низкое социальное положение, да и роман Фрэнка Черчилля и Джейн Ферфакс совсем мне неинтересен. Это единственный роман мисс Остен, который представляется мне скучным. Герой и героиня «Мэнсфилд-парка, Фанни и Эдмунд, – невозможные педанты, и все мои симпатии на стороне беспринципных, веселых и обаятельных Генри и Мери Кроуфорд. «Доводы рассудка» – произведение редкого очарования, и если бы не эпизод на моле Кобб в Лайм-Риджис, мне пришлось бы назвать его самым совершенным романом из шести. У Джейн Остен не было особого дара придумывать необычные ситуации, и этот эпизод кажется мне нелепой выдумкой. Луиза Мазгроув взбегает вверх по крутым ступеням и затем прыгает вниз, желая, чтобы поклонник, капитан Уэнтворт, ее подхватил. Но он не успевает, она падает, ударяется головой о камни и теряет сознание. Как нам известно, она проделывала так и раньше, и всегда он ее ловил; само расстояние не могло быть больше шести футов, и при падении она никак не могла упасть на голову. Луиза могла рухнуть только на крепкого моряка, пережить встряску, страх, но никак не удар о камни. Но тут она теряет сознание, и начинается невероятная суета. Похоже, все теряют рассудок. Капитан Уэнтворт, который многое повидал и обрел состояние от продажи судна, захваченного в бою, охвачен ужасом. Поведение всех присутствующих при этом событии граничит с идиотизмом, и трудно поверить, что мисс Остен, стойко переносившей болезни и смерти друзей и родственников, оно не кажется исключительно глупым.

Профессор Гаррод, образованный и умный критик, утверждал, что Джейн Остен не способна выдумать историю, объяснив, что под «историей» он подразумевает последовательность романтических или необычных событий. Но у Джейн Остен другой талант, и она совсем не старалась писать такие «истории». В ней было слишком много здравого смысла, да и чувства юмора предостаточно, чтобы быть романтиком, ее интересовали обычные вещи, а не из ряда вон выходящие. Необычность повествованию придавали ее острая наблюдательность, ирония и игривый юмор. Под «историей» многие из нас подразумевают связное и последовательное повествование с началом, серединой и концом. С самого начала роман «Гордость и предубеждение» развивается в правильном русле: появляются два молодых человека, и любовь одного из них к Элизабет Беннет, а другого – к ее сестре Джейн – главная тема романа, и конец его тоже закономерен – свадьба обеих пар. Традиционная счастливая развязка. Такой конец вызывает презрение у людей с изощренным вкусом; действительно, много – возможно, большинство – браков несчастливых, и более того, свадьба не подводит окончательного итога, она всего лишь переход на новый уровень существования. Многие писатели начинают повествование со сцены свадьбы, а дальше описывают последствия этого события. Это их право. Но я думаю, что надо принять во внимание и мнение простых людей, которым нравится, когда книга кончается свадьбой. Мне кажется, инстинктивно они чувствуют: соединяясь в браке, мужчина и женщина выполняют свое биологическое предназначение; и все, что встречается на пути, ведущему к такому завершению отношений: зарождение любви, всяческие преграды, размолвки, признания, – отступает перед конечным результатом – потомками, тем поколением, что последует за ними. В природе каждая пара – звено в цепи, ценность которого в том, что к нему можно прибавить еще звено. В этом оправдание счастливой концовки. В книгах Джейн Остен читатель вдвойне удовлетворен знанием, что у жениха солидный доход от поместья и что невесту он привезет в красивый дом, окруженный парком и обставленный элегантной и дорогой мебелью.

Композиция романа «Гордость и предубеждение» представляется мне отличной. Эпизоды следуют естественно, один за другим, нигде не нарушая правдоподобия. Возможно, несколько странно, что Элизабет и Джейн так хорошо воспитаны и великолепно держатся в обществе в то время, как их мать и три младшие сестры весьма заурядны, но это важно для истории, которую взялась рассказать мисс Остен. Я не раз задавался вопросом, почему она не убрала этот камень преткновения, сделав Элизабет и Джейн дочерьми мистера Беннета от первого брака, а миссис Беннет – его второй женой и матерью трех младших дочерей. Джейн Остен любила Элизабет больше всех своих героинь. «Должна признаться, – писала она, – что нахожу ее самым восхитительным литературным образом». Если, как некоторые считают, оригинал для портрета – сама писательница, а она, несомненно, подарила Элизабет свой веселый нрав, жизнерадостность и мужество, остроумие и находчивость, здравый смысл и справедливость, – тогда можно предположить, что в спокойной, доброй и красивой Джейн она изобразила сестру Кассандру. Дарси принято считать ужасным грубияном. Его первый грубый поступок – отказ танцевать с незнакомыми дамами, с которыми он и знаться-то не хочет, на публичном балу, куда он пришел с друзьями. Ничего особенно ужасного я тут не вижу. Правда, он делает предложение Элизабет с непростительным высокомерием, но ведь гордыня, порожденная высоким происхождением и богатством, – определяющая черта его характера, и без нее не было бы и самого романа. Более того, эта надменная манера дает Джейн Остен возможность написать самую драматичную сцену романа; ясно, что с обретенным опытом она в дальнейшем смогла дать представление о чувствах Дарси в его противостоянии Элизабет, не заставляя его произносить речи, которые могли бы шокировать читателя.

Возможно, в изображении леди Кэтрин и мистера Коллинза есть преувеличенная гротескность, но комедийная ситуация допускает такое. В комедии жизнь видится в более ярком, но холодном свете, и потому автор может позволить себе некоторое преувеличение, может внести элементы фарса, и это совсем не нанесет ущерба произведению. Разумное использование фарса, подобно крупицам сахара на ягодах земляники, сделает комедию более аппетитной. Что касается образа леди Кэтрин, следует не забывать, что во времена Джейн Остен высокое положение давало человеку, его занимавшего, чувство бесконечного превосходства над остальными, и тот не только ожидал особого к себе отношения, но и всегда его имел. Леди Кэтрин смотрела на Элизабет как на бедную оборванку, но, вспомним, что и Элизабет смотрела сверху вниз на тетушку Филипс, вышедшую замуж за стряпчего. В моей юности, сто лет спустя после написания романа, я встречал важных дам, преисполненных ощущения собственной значимости не меньше, чем леди Кэтрин, только у них это выглядело не так крикливо. А что до мистера Коллинза, разве мы не встречаем в наши дни мужчин, в которых сочетаются напыщенность и низкопоклонство?

Никто никогда не называл Джейн Остен великим стилистом. У нее была своеобразная орфография, часто хромала грамматика, но у нее было хорошее ухо. Думаю, в строении ее предложений можно уловить влияние доктора Джонсона. Она скорее применит слово латинского происхождения, чем исконно английское, предпочтет абстрактное – конкретному. Это придает фразе слегка формальный оттенок, что далеко не порок; напротив, такая особенность часто вносит пикантность в остроумную ремарку, а в злословии позволяет видеть всего лишь трезвый взгляд. Диалог у нее настолько естественен, насколько вообще может быть естественным диалог. Перенесенная на бумагу разговорная речь кажется скучной, ее нужно приводить в порядок. Так как многие диалоги составлены по тем же принципам, что действуют и в наши дни, мы можем предположить, что в конце восемнадцатого века юные девушки в разговоре выражались в манере, которая теперь кажется напыщенной. Так, Джейн Беннет, говоря о сестрах любимого человека, замечает: «Они, конечно, не были расположены к его знакомству со мной, и это неудивительно, ведь он мог бы сделать во многих отношениях более предпочтительный выбор». Я готов верить, что она именно так и говорила, хотя, признаю, верится в это с трудом.

Я еще не сказал ни слова о том, что, на мой взгляд, является величайшим достоинством этой замечательной книги: она легко и с удовольствием читается – с большим удовольствием, чем некоторые более значительные и знаменитые романы. Как сказал Скотт, мисс Остен пишет о простых вещах – перипетиях, чувствах и характерах из обычной жизни; в ее книгах ничего особенного не происходит, однако, дойдя до конца страницы, вы в нетерпении переворачиваете ее, желая знать, что будет дальше, там тоже нет ничего экстраординарного, но вы опять с тем же нетерпением переворачиваете страницу.

Когда это эссе уже было написано, мне случилось однажды вечером сидеть за ужином рядом с дамой, оказавшейся в родстве с потомком брата Джейн Остен. Как помнит читатель, этому брату его кузен оставил большую собственность в Кенте и Хэмпшире при условии, что он будет носить фамилию Найт. У кузена были одни дочери, одну из которых, Фанни, Джейн Остен особенно любила. Та выросла и по мужу стала леди Нэтчбул. Наш разговор за столом перешел на Джейн Остен, и моя соседка сказала, что у ее родственника есть неопубликованное письмо леди Нэтчбул к ее младшей сестре миссис Райс, где говорится о знаменитой тетке. Я загорелся желанием увидеть его, и вскоре любезная дама выслала мне копию письма. Это удивительное письмо так характерно для своего времени и так любопытно, что я счел его достойным опубликования. С разрешения лорда Брэбурна, прямого потомка леди Нэтчбул, я его здесь привожу. Курсив показывает подчеркнутые ею слова.

По тому, как начинается письмо, можно предположить, что миссис Райс смущали некоторые услышанные ею вещи относительно положения тети Джейн в обществе, и она интересовалась, была ли в этих слухах неприятная правда. Леди Нэтчбул в ответ написала следующее:

«Да, моя дорогая, это правда: у тети Джейн по разным причинам были не такие утонченные манеры, какие ей следовало иметь при ее таланте; живи она пятьдесят лет спустя, она бы больше пришлась ко двору. Семья была небогата, а происхождение людей, с которыми они преимущественно общались, было далеко не высоким, – короче говоря, весьма заурядным. Они, конечно, превосходили окружение по умственному развитию и воспитанию, но в манерах оставались на таком же уровне; однако, полагаю, в дальнейшем общение с миссис Найт (она их любила и всегда была к ним добра) послужило оттачиванию их манер, а тетя Джейн была настолько умна, что рассталась со всеми признаками «недостатка вкуса» (если такое выражение допустимо) и научилась вести себя как леди – во всяком случае, в общении с другими. Обе тети (Кассандра и Джейн) воспитывались в полном неведении относительно светского общества и царящих там нравов (я имею в виду манеры, моду и т. д.), и, если бы не женитьба папы, приведшая его в Кент, и не доброта миссис Найт, которая приглашала погостить то одну, то другую сестру, они остались бы, несмотря на весь их ум и добросердечие, значительно ниже стандартов, принятых в хорошем обществе. Прости, если тебе неприятно это читать, я всей душой чувствую твою грусть, но все-таки решила написать правду. А сейчас пора одеваться…

…Любящая тебя сестра

Ф. С. Н.»

Это письмо показывает, что можно иметь у своих ног весь мир и тем не менее не производить никакого впечатления на ближайших родственников.