Постскриптум

Все очерки в этой книге написаны с одной целью – рассказать читателю кое-что о конкретном романе, который ему рекомендуют прочесть, а так как знать, что за люди писали подобные книги, – желание естественное, я добавил некоторые сведения о самих авторах. Я жестко ограничил себя в размерах очерков и, рассказывая о жизни и особенностях личности каждого писателя, упомянул только то, что представлялось мне наиболее значительным. Я также назвал книги, из которых черпал информацию, и выражаю тем авторам, которые еще живы, свою благодарность за консультации и доставленное удовольствие от прочитанного.

Более года я провел, перечитывая романы, для которых предназначались мои очерки, и изучая жизненные обстоятельства написавших их писателей, и за это время меня посетили разные мысли, касающиеся общих характеристик авторов и их книг. Я не мог не задать себе вопроса: что привело этих великих писателей к тому, кем они стали, и что заставляет их книги оставаться источником постоянного интереса для многих поколений читателей? Мои заключения и ответы на поставленные вопросы носят гипотетический характер, и я прошу читателя так их и воспринимать. Я могу только обобщать, а никакое обобщение не заменит, пусть частичную, истину. Тем более что в данном случае мои обобщения строятся на небольшом числе примеров.

Все рассматриваемые книги – бестселлеры. Правда, три из них, а именно «Красное и черное», «Грозовой Перевал» и «Моби Дик», не имели успеха, когда впервые вышли в свет. Редкие критики ничего хорошего о них не написали. Читатели их не заметили. Это легко понять. Романы были очень необычные. Человечество вообще не знает, как относиться ко всему оригинальному; оно выходит за пределы удобных привычек, и первая реакция на него – раздражение. Требуется время и руководство проницательных истолкователей, прежде чем большинство людей преодолеет инстинктивное отторжение и привыкнет к новому. Возьмем, к примеру, школу импрессионистов, наиболее значительные представители которой – Моне, Мане и Ренуар. Кажется невероятным, что их первые картины стали объектами злобной ругани. Теперь мы не видим в них ничего вызывающего и только удивляемся, как первые зрители не сумели разглядеть такую явную для нас красоту. Нам говорят, что те художники с трудом продавали свои работы за несколько сотен франков, тогда как в наши дни они стоят многие тысячи долларов, и мы думаем, какой же шанс упущен: живи мы тогда, могли бы за бесценок купить картины, которыми владели бы с гордостью. Но, конечно, такого бы не было. Как и все остальные, мы сочли бы картины нелепыми. Требуются долгие годы знакомства с ними, чтобы наконец принять новый взгляд на природу, который открыли и перенесли на холст эти художники.

То же самое случилось и с упомянутыми тремя книгами. Не будем забывать, что, когда Стендаль хотел переиздать свои сочинения, его лучший друг, образованный и культурный человек, умолял не включать в собрание «Красное и черное». Шарлотта Бронте при переиздании романа сестры «Грозовой Перевал», предпринятого главным образом из-за популярности самой Шарлотты, почувствовала необходимость извиниться за него. Очевидно, что «Моби Дик» привел в замешательство Готорна, несмотря на дружбу с Мелвиллом и восхищение его характером.

Но время все изменило. Выдающиеся достоинства этих трех романов давно уже всеми признаны. Они стали бестселлерами. Что касается остальных романов, о которых я писал, читатели сразу их приняли. Со дня публикации они стали бестселлерами и остаются ими по сей день.

Я заострил на этом внимание, чтобы показать, как неумно со стороны определенного сорта критиков и, к несчастью, части читателей, причисляющей себя к интеллигенции, признавать книгу негодной только на том основании, что она бестселлер. Абсурдно полагать, что книга, которую многие хотят прочесть и потому покупают, непременно хуже той, которую хотят прочесть немногие и потому ее покупают мало. Логан Пирсал Смит, составивший неплохое состояние на доходах от бутылочной фабрики и принадлежавшего семье кладбища, сказал: «Писатель, работающий ради денег, не мой писатель». Глупое замечание, говорящее о плохом знании истории литературы. Доктор Джонсон, написавший один из миниатюрных шедевров английской литературы, чтобы заработать деньги на похороны матери, сказал: «Только дурак будет писать не за деньги». Бальзак и Диккенс не стыдились получать деньги за свою работу. Дело критика оценивать книгу по ее достоинствам. Мотивы, по которым автор ее написал, его не касаются, как и количество проданных экземпляров. Но если он вдумчивый критик, ему будет любопытно проследить разнообразие мотивов, в результате приведших к созданию произведения искусства, и задаться вопросом, какие качества делают книгу интересной большому количеству людей разной степени культуры и просвещения. В этой связи ему будет полезно сопоставить «Дэвида Копперфилда» и «Унесенных ветром», «Войну и мир» и «Хижину дяди Тома».

Конечно, я не утверждаю, что каждый бестселлер обязательно – хорошая книга. Она может быть очень плохой. Книга может стать бестселлером, потому что затронутая в ней тема в этот момент интересна публике, и ее будут читать, несмотря на все недостатки. Как только эта тема перестанет занимать читателей, книгу забудут. В бестселлеры попадает и порнография: всегда есть любители непристойностей, а если издателю и автору повезет и им предъявят государственное обвинение, то число продаж резко взлетит.

Книга может стать бестселлером, если удовлетворит желание многих людей испытать приключения и романтические чувства, которых они в результате разных обстоятельств лишены в жизни. Неблагородно отнимать у них единственную возможность уйти от однообразия и одиночества. В последние годы в Америке интенсивная реклама значительно увеличила число продаваемой литературы – и беллетристики, и документальной; рекламируют и литературу невысокого качества, но, думаю, все издатели согласятся: сколько денег ни вкладывай в рекламу, если в книге нет чего-то, что интересно публике, она не будет хорошо продаваться. Все, что может реклама, – это привлечь внимание читателей к тем книгам, которые могут доставить им удовольствие.

Для этого книга должна быть интересна, и тогда ей простят и неуклюжую композицию, и плохой язык, банальность, претенциозность, сентиментальность и неправдоподобие. Она должна затрагивать некую общую для всего человечества струну. Это значит, что по крайней мере какие-то достоинства в ней есть. Нет никакого толку внушать людям, что им не должна нравиться книга с недостатками. Она им нравится; а к недостаткам они равнодушны, потому что их забирает за живое нечто, что присутствует в этой книге. Было бы хорошо, если бы критики объяснили, что это такое. Так они проинструктировали бы нас.

Когда я стал размышлять, какие общие свойства есть у выбранных мною десяти романов, делающие их постоянно популярными, то прежде всего натолкнулся на факт, что все они очень разные. У всех свои достоинства и свои недостатки. Некоторые неряшливо написаны, у других скверная композиция, некоторые малоправдоподобны, другие затянуты, один по крайней мере – сентиментален, еще один – жесток. Но одно у всех общее – от них не оторвешься. Вам хочется знать, как будут дальше развиваться события; вы этого хотите, потому что вам интересны созданные автором персонажи. А интересны они вам, потому что вы видите в них живых людей, пусть и не похожих на ваших знакомых, и верите им – даже таким, как мистер Микобер, ведь авторы живо представляли своих героев и наделили их оригинальными чертами. Они вдохнули в них свою жизненную силу. И разрабатываемые этими писателями темы представляют вечный интерес для человечества – Бог, любовь и ненависть, смерть, деньги, честолюбие, зависть, гордость, добро и зло. Короче говоря, те страсти, инстинкты и желания, с которыми все мы знакомы. Они искренне стремятся рассказать правду, но видят ее сквозь искажающие линзы собственных необычных натур. Они пишут о вещах, интересующих людей от века к веку, от поколения к поколению; и оттого, что они видят жизнь, оценивают ее и описывают с позиций своих оригинальных героев, их книги обретают особые черты, неповторимую индивидуальность, что продолжает властно притягивать читателей. В конечном счете, каждый автор раскрывает в романе себя, а так как все эти писатели наделены самобытной и мощной индивидуальностью, их книги, несмотря на ход времени, которое меняет привычки и мировоззрение, продолжают привлекать нас.

У всех этих писателей есть еще одна общая черта, на которую, думаю, стоит обратить внимание. Они рассказывают свои истории в прямой и искренней манере; передают события, докапываются до мотивов и описывают чувства, не прибегая к неким «литературным» приемам, которые делают многие современные романы такими утомительными. Не заметно, чтобы они старались поразить читателя утонченностью или оригинальностью. Как личности все они достаточно сложные, но как писатели поразительно доходчивы. Проницательность и оригинальность дается им так же легко, как месье Журдену разговор прозой.

Меня терзало любопытство: есть ли нечто общее у этих писателей – ведь, ответив на этот вопрос, я узнал бы, какие именно качества дают возможность создавать книги, которые всеми квалифицированными специалистами согласно признаются великими. О Филдинге, Джейн Остен или Эмили Бронте мало что известно, но что касается остальных, материала для такого исследования предостаточно. Стендаль и Толстой писали о себе книгу за книгой; личная корреспонденция Флобера весьма обширна; о других писателях оставили воспоминания друзья и родственники, есть жизнеописания, сделанные биографами.

Конечно, в каждом из нас заложен творческий импульс. Для ребенка естественно баловаться с цветными карандашами, рисовать акварелью; а затем, научившись читать и писать, сочинять короткие стишки и рассказики. Так как на первый взгляд сочинительство кажется более легким занятием, чем рисование, ребенок с возрастом больше склоняется к первому. Конечно, придумывать интереснее, чем копировать. Я убежден, что наивысшего расцвета творческий импульс достигает на третьем десятке, а затем, если это было только временным, детским увлечением, или из-за жизненных обстоятельств необходимостью зарабатывать на жизнь, или из-за отсутствия времени, он ослабевает и погибает. Но многих людей – их больше, чем мы знаем, – он продолжает тревожить или очаровывать. Они становятся писателями из-за невозможности ему сопротивляться. Но к несчастью, можно иметь сильный творческий импульс и не быть в силах создать что-то, заслуживающее внимания.

Так что же, помимо творческого инстинкта, необходимо иметь писателю, чтобы создать интересное произведение? Думаю, быть личностью. Индивидуальность дает ему возможность видеть мир по-своему. Личность может быть приятной и неприятной. Это не важно. Также не важно, если его видение мира отличается от общепринятого. Важно только, чтобы у него был свой, специфический, взгляд на вещи. Вам может не понравиться его взгляд на мир – каким смотрели на него, например, Стендаль или Флобер, – и тогда сочинение вызовет у вас неприязнь (хотя все равно потрясет силой воображения); а может, напротив, вам придется он по душе, – таким взглядом смотрят на мир Филдинг, Джейн Остен и Диккенс, и вы примете писателя в свое сердце. Все зависит от вашего темперамента. И никак не связано со значением романа.

Думаю, все, кто прочел мои заметки о десяти писателях, обратили внимание, что каждый из них обладал яркой и специфической индивидуальностью. Несомненно, у всех был исключительно развит творческий инстинкт, и всех обуревала страсть к сочинительству. Если судить по этим примерам, можно с уверенностью сказать: не много найдется писателей, которые бы ненавидели свое ремесло. Но это не значит, что они считают его легким занятием. Писать хорошо – нелегко. Никто не пишет так хорошо, как хотел бы; каждый пишет в меру своих сил. Флобер, как помнит читатель, никогда не был доволен своей работой, а Толстой и Бальзак писали, а потом бесконечно переписывали и редактировали текст. И все же литература была их страстью. Не только делом жизни, а насущной потребностью, вроде необходимости есть или пить.

Никто из них не был блестяще образован. Флобер и Толстой много читали, но главным образом, чтобы найти материал для своих сочинений; остальные читали не больше, чем средний представитель их класса. Похоже, что и другие искусства их занимали мало. Толстой любил музыку и играл на фортепьяно, Стендаль имел пристрастие к опере – музыкальное мероприятие для людей, не любящих музыку. Я не выяснил, что она значила для остальных. То же относится и к изобразительным искусствам. Ссылки в их книгах на живопись или скульптуру указывают на удручающе традиционный вкус. Они не блистают и особым умом. Я не хочу сказать, что они глупы: чтобы написать хороший роман, ум необходим – но не очень высокого порядка. Наивность, с какой они говорят об общих вещах, просто поражает. Писателей устраивает банальное мировоззрение, принятое в их время, а когда они пытаются применить его в своих книгах, результат редко бывает удачным. Короче говоря, идеи не их конек, и их интерес к ним, применение на деле – чисто эмоциональные. Концептуальное мышление не для них. Их интересуют не суждения, а примеры – то есть конкретное. Они останутся равнодушными к заявлению, что все люди смертны, но добавьте, что Сократ – человек, и тогда они заинтересуются и проявят внимание. Но если разум не самая сильная их черта, они компенсируют его другими, нужными им вещами. Они сильно и даже пылко чувствуют, у них хорошо развито воображение, они наблюдательны, легко могут понять психологию придуманных персонажей, радуются их радостью и печалятся их печалями; и наконец, они обладают способностью придать облик тому, что видят, чувствуют и воображают. Ведь все это они делают с необыкновенной силой и четкостью.

Здесь я хочу прерваться, чтобы поговорить об особых обстоятельствах в случае Эмили Бронте и Достоевского. Необычно, чтобы творческий инстинкт овладевал человеком после тридцати лет; исходя из этого, все вышеназванные писатели представляют собой отклонение от нормы; однако такое отклонение естественно для их дарований; ненормальность же Эмили Бронте и Достоевского – результат дополнительных обстоятельств. Эмили Бронте страдала от патологической робости и, как я предполагаю, от неосознанных сексуальных предпочтений; Достоевский же был эпилептиком. Флобер тоже страдал от этой болезни, но гораздо реже – иногда она не давала о себе знать годами, а ее влияние на его характер смягчалось сильной волей и природным здравым смыслом. Это наводит на мысль, что физическая ущербность или несчастливое детство провоцируют зарождение творческого инстинкта. Так, Байрон никогда не стал бы поэтом, если бы не изуродованная ступня, и Диккенс не писал бы романы, если бы не провел несколько недель на фабрике ваксы. Но это бред. Множество детей рождается с поврежденными конечностями, еще больше тех, кто выполняет работу, которую считает унизительной, но они за всю жизнь не написали и десяти прозаических или поэтических строк. Творческий инстинкт присущ всем людям; но у немногих избранных он сильный и неизменный; ни Байрон с хромой ногой, ни Достоевский с эпилепсией, ни Диккенс с его несчастливым опытом на фабрике ваксы не стали бы писателями, если бы творческий порыв не исходил из самых глубин их существа. Тот же порыв испытывал здоровый Генри Филдинг, здоровая Джейн Остен и здоровый Толстой. Несомненно, физическая или духовная немощь писателя (у Диккенса это просто вульгарный снобизм) влияет на характер его творчества. В какой-то степени это отдаляет его от остальных людей, делает болезненно сосредоточенным на себе, настраивает на определенный лад; он видит мир, жизнь, своих близких часто с неоправданно пессимистической точки зрения; более того, болезнь примешивает его интровертное сознание к творческому инстинкту, который всегда ассоциируется с открытостью. Не сомневаюсь, если бы Достоевский не страдал эпилепсией, он не написал бы именно таких книг, но я также не сомневаюсь, что его плодовитость от этого не уменьшилась бы.

Но переключимся на другое: мне кажется, нас особенно должно поражать в таких людях их исключительное жизнелюбие.

Ошибочно думать, что творческий человек предпочитает ютиться в мансарде. Совсем нет. В его натуре есть жажда жизни, и она хочет, чтобы о ней знали. Он получает удовольствие от роскоши. Он любит хорошо проводить время. Вспомним Филдинга, его охотничьих собак и лакеев в ярких ливреях; Стендаля, его элегантные наряды, кабриолет и грума; Бальзака с грандиозными пирушками, великолепным домом и экипажем, запряженным парой лошадей. В них не было ничего аскетического. Они умели получать удовольствие, любили радости жизни. Хотели разбогатеть, но не для того, чтобы копить деньги, а проматывать их, и не всегда приобретали их честным путем. Но будучи экстравагантными, также были щедрыми; деньги брали там, где могли получить, и отдавали любому, кто в них нуждался. Обладали мощной нервной энергией. Были компанейскими людьми и прекрасными рассказчиками, каждый, кто вступал с ними в контакт, попадал под их обаяние.

Некоторые из них умерли молодыми. Эмили Бронте от туберкулеза – бича всей семьи; Джейн Остен – от женской болезни, которую в наши дни могли бы вылечить; Филдинг – из-за разгульной жизни в молодости; Бальзак – из-за непомерного труда и нездорового образа жизни. Но и за это скупо отведенное им время они – за исключением Эмили Бронте, написавшей только один роман и несколько стихотворений – создали очень много. Вспомним, что творческий период Джейн Остен продолжался меньше десяти лет. Они усердно работали, и, по дошедшим до нас сведениям, делали это с методичным тщанием. Заявление представителя богемы, что он пишет, только «когда в настроении» или «когда дух пробуждается в нем», не имеет к ним никакого отношения; какой бы разгульной, чуждой условности ни была их жизнь, но, когда наступало время работы, они садились за письменный стол с точностью офисного клерка. Их трудолюбию можно только удивляться.

Но не все качества этих писателей достойны похвалы. Они в высшей степени эгоцентричны. Работа для них важнее всего, ради нее они могут принести в жертву не моргнув глазом каждого, кто оказывается рядом. К окружающим они невнимательны – эгоистичные и упрямые. Никакого самообладания – им и в голову не приходит, что их прихоть может причинить боль другим. Они не склонны обременять себя браком, но если женятся, то по причине врожденной раздражительности или непостоянства не приносят супругам счастья. Мне кажется, в браке они ищут спасения от внутренней сумятицы чувств – вот угомонятся и обретут мир и покой; им кажется, что семья – якорь, бросив который, они спасут себя от грозных волн бурного мира. Но спасение, мир, покой, безопасность – не для их темперамента. Супружество – постоянный компромисс, а как они могут идти на компромисс, если эгоизм – сущность их природы? У них случаются любовные увлечения, но они не приносят удовлетворения ни им самим, ни объектам их мимолетной влюбленности. И это понятно: настоящая любовь уступает, она бескорыстна и нежна. Но нежность, бескорыстие и самопожертвование – не их добродетели. За исключением психически устойчивого Филдинга и страстного Толстого, никто из них не был одарен в сексуальном плане. Есть мнение, что любовная связь скорее тешила их тщеславие или должна была доказать мужественность, чем говорила о безумном увлечении. Рискну предположить, что, добившись победы, они с облегчением возвращались к работе.

Но будем считать все сказанное черновой работой. Я оставил без внимания окружение и господствующие представления в той среде, где жили писатели, хотя понятно, что это не могло не оказать на них влияния. За исключением «Тома Джонса» все рассмотренные мною романы относятся к девятнадцатому столетию. Это период социальных, промышленных и политических революций, когда менялся образ жизни, менялось мировоззрение, не претерпевшее больших изменений за жизнь предыдущих поколений. Возможно, такой период, когда старые принципы не принимаются безоговорочно, когда в обществе происходит брожение, а жизнь превращается в новое, волнующее приключение, приводит к созданию необыкновенных героев и необыкновенных романов; но у меня нет ни места, ни необходимых знаний, чтобы уделить внимание этому сложному вопросу.

Я выбрал нескольких авторов, о которых что-то знал, и сделал несколько обобщений по их поводу, которые в том или другом случае могут показаться безосновательными. Нам мало что известно о Джейн Остен, но из того, что мы знаем, можно сделать вывод, что она обладала всеми женскими добродетелями, не будучи идеальным образцом, с которым никому не хотелось иметь дело. Я прекрасно понимаю, что не сумел ни на ее примере, ни на примере остальных показать, что именно сделало их великими писателями. Все они, кроме Толстого, принадлежали к среднему классу, и я ничего не нашел в их предках, в их происхождении, что объясняло бы наличие у них этого бесценного дара. Откуда он происходит, из чего состоит, как проявляется – все необъяснимо. Это чудо природы. Похоже, многое зависит от личности, а личность состоит из достойных уважения качеств и больших недостатков. Прожив с такими разными личностями долгое время – посредством их книг, чтения биографий и писем, должен признать, что в целом они не были приятными людьми. С ними хотелось бы познакомиться, потому что, повторюсь, кроме Эмили Бронте, с ее патологической застенчивостью, все они были замечательными собеседниками. Но жить с ними никому не пожелаешь.

Я хочу закончить этот постскриптум несколькими выдержками из одной книги Уайтхеда, которую как раз перечитывал, когда писал эти строки. Мне кажется, они подводят итог тем размышлениям, которые приходили мне на ум во время работы над книгой.

«Людям требуется нечто, что заняло бы их на время, вырвало из привычной рутины. Великое искусство – больше, чем недолгая передышка. Оно способствует духовным приобретениям, проявляя себя тем, что дарит непосредственное наслаждение и одновременно просвещает внутренний мир. Это просвещение неотделимо от наслаждения и свершается через него. Оно преображает душу, настраивая ее на постоянное осмысление ценностей, лежащих за пределами предыдущего “я”».

А последнюю фразу можно применить как к авторам упомянутых книг, так и к самим книгам:

«Мы не должны, однако, ждать только одних достоинств. Следует довольствоваться даже просто чем-то настолько необычным, что нам становится интересно».