Глава 13
– Бронебойный!
Я закашлялся. Пороховые газы уходили через распахнутые люки, но всё равно дышать было нечем. Загнав снаряд в казённик, с тревогой глянул на остаток боезапаса. Из 38 бронебойных осталось 17, осколочно-фугасных – 41. И это мы ещё втиснули в машины по два боекомплекта. Поначалу вообще было не повернуться, весь в синяках, наверное. Теперь посвободнее, но вот это и пугает. Немцы прут и прут, помощи нам ждать неоткуда. А значит, как отстреляем всё, так нам и крышка.
И ведь с самого начала было ясно, что так оно и будет. Тогда, в Сороках, заканчивая отправку гражданских и загружаясь снарядами и патронами, мы выслали разведку. Среди бойцов было трое бойцов из пластунов кавдивизии. Между прочим, все трое – родные братья: Григорий, Петро и Алексей Гулебщиковы. Они отобрали для себя трёх коней и ушли в поиск. Новости они принесли ближе к вечеру и не из приятных.
Когда мы шли к городу, то дважды пережидали, пока по дороге пройдут колонны немцев или румын. Всего дважды. А сейчас по всем мало-мальски пригодным дорогам шли немцы. И шли они в ту сторону, куда было нужно и нам. В массе шла пехота, были колонны грузовиков. Техника только в сопровождении, чаще всего бронетранспортёры, один раз проследовала колонна из восьми танков. Тип казаки определить не смогли, разглядели только тонкие стволы пушек и башни в заклёпках. Похоже на чешские LT-38.
Пришлось красться, в буквальном смысле, вдоль берега Днестра. Дорогу нам показывал пацан шестнадцати лет по имени Олег. Это его брат сопровождал женщин и погиб, когда на них наткнулись румыны. Изначально мы планировали отправить его назад, как только пройдём излучину, но когда пришло время, парень наотрез отказался уходить. Заявил, что если мы его не возьмём, то он пойдёт «стрелять немцев» в одиночку. Пришлось дать шантажисту винтовку и оставить у нас. Судя по глазам, точно пошёл бы воевать самостоятельно. А тогда мы ещё надеялись жить.
Когда стемнело, идти стало легче. Ночь скрыла звёзды на башнях, которые никто из нас не хотел замазывать, скрадывала силуэты наших машин. Так мы и двигались: малым ходом, без огней, лавируя между стоянками немецких подразделений. Я снова натянул немецкую офицерскую форму, которую всё это время таскал в вещмешке Корда. Мятая она, будто корова жевала, но в темноте не очень заметно.
Зато пару раз, когда натыкались на посты, я объяснялся с часовыми, и мы тихо двигались дальше. Для этого пришлось рискнуть, и первых немцев мы «взяли». После экспресс-допроса, уже зная пароль, двинулись дальше. Тела увезли на броне и спрятали через несколько километров. А на том месте, где стоял пост, «обронили» румынскую пилотку и оставили на ветке лоскут от рубашки нашего проводника. Всё равно бойцы его уже переодели в форму.
В результате сорок с небольшим километров до Каменки мы преодолевали почти пять часов. К месту добрались только в час ночи. Правда, прошли на удивление тихо, тревоги не было даже после того, как, по идее, должны были сменить посты. А значит, обнаружить исчезновение одного из них. Но в эфире было полное радиомолчание. Вот чуял я, что это жу-жу неспроста. Скопление сил и средств. Тыловые соединения придвинуты к реке. Точно удар готовят.
Неожиданностью было то, что переправа уже в руках немцев. Мы были, судя по карте, в двух километрах, когда нас остановили. И это был не просто пост, тут охраны было не меньше взвода, а то и двух. Пулемётные гнёзда из мешков с землёй, даже, судя по угловатым силуэтам, пара танков есть. Я же готовился дать сигнал прорываться с боем, но тут нас осветили. Свет зажёгся на мгновение, выхватив башню головного танка со звездой. И немцы сразу поменяли тон.
– Leutnant, man musste sofort sagen, dass Sie aus der fortgeschrittenen Gruppe sind.
– Entschuldigen Sie, Herr Oberleutnant, mir wird befohlen, nichts zu sagen.
Офицер дал команду, и солдаты начали освобождать проход. Пока они таскали козлы с колючкой, я спросил про обстановку. Вот тут он меня и огорошил. Оказалось, что ещё вчера вечером группа диверсантов захватила оба причала переправы. И на этом берегу, и на том. Туда уже переправились два взвода, для прикрытия. А сейчас ждут специальную колонну со сборным мостом. Его подгоняли именно для этого места, вот и задержались.
Ничего себе дела. Я с трудом заставлял себя стоять на месте, слушая разговорившегося обера. Хотелось заскочить на броню и рвануть вперёд, к берегу. Устроить такой тарарам, чтобы самый глухой услышал и понял – противник начал наступление. Но я дождался, пока открыли дорогу, вежливо козырнул, залез на броню и устроился в люке. Найдёнов тихо отдал приказ, и мы двинулись. Едва миновав укрепления, я нырнул в башню и начал, перемежая информацию матом, сообщать новости.
Пройдя километр, мы остановились. Нужно было решить, что делать. И опять собрался военный совет из двух лейтенантов, старшины и нескольких сержантов. Нужно было решить, как действовать. Задачи, в принципе, не изменились. Изменилась обстановка, в которой придётся их решать. И первый вопрос – раскрывать себя сразу или нет. Ведь если нас приняли за передовой отряд «ряженых», то, может, нам и дальше его изображать? Я так понимаю, что и те два взвода, которые переправились для поддержки диверсантов, тоже в нашей форме, хотя и обычная пехота. Вот и мы вроде как идём с той же целью.
Надолго, правда, этой игры не хватит, немцы не дураки. Пока моста нет, мы вынуждены сидеть на этом берегу и толку с нашего маскарада – чуть. А когда начнут наводить мост, станет ясно, что это наступление и наша «маскировка» опять ни к чему. Остаётся заставить противника поверить, что наши танки необходимо переправить прямо сейчас. На случай, что русские обнаружат захват стратегически важного объекта и попытаются его отбить.
Наш составленный на скорую руку план выглядел следующим образом. Мы останавливаемся в виду пристани. «Ганомаги» отходят в сторону, бойцы высаживаются и строятся. Сержанты проверяют внешний вид. Я, также в виду переправы, переодеваюсь в свою форму. Потом иду к мосту и по-русски или по-немецки докладываю, что мы получили приказ переправиться на тот берег.
Один нюанс – группа из пяти человек во главе с Кузьменко высаживается уже сейчас и идёт к переправе. Кроме старшины-пограничника идут братья-пластуны и ещё один боец из артиллеристов, охотник по гражданской специальности. Они нас страхуют. Их задача – тихо занять позиции, позволяющие нейтрализовать охрану причала. А по пути проверить наличие наблюдателей. При обнаружении нейтрализовать. Потом захватываем причал, занимаем оборону, закапываем танки и ждём.
Всё просто, правда? Между нами, получилось даже ещё проще. Мы сыграли как по нотам. Подошли, встали, выгрузились. Бойцы построились и двинулись к переправе. Я пошёл докладываться. На этой стороне немцы были в своей форме, но старший говорил по-русски. На танки гауптман посмотрел с сомнением. И сразу заявил, что если БТ паром ещё выдержит, то «тридцатьчетвёрки» однозначно нет. Я начал спорить. Подошёл Илья и присоединился ко мне. Немец разозлился и решил нам напомнить, кто тут главный.
Для этого он перешёл на язык Гёте и практически сразу понял, что Найдёнов не понимает ни слова. Он был опытный, не стал орать «Алярм!», даже не стал выхватывать штатный пистолет из кобуры, а выстрелил из запасного, прямо через штаны. Но ведь и я тоже не вчера родился. С чего бы это немецкому офицеру, в разгар разборок с оборзевшими лейтенантами, лезть в карман? Я оттолкнул Илью, так что выстрел гауптмана ушёл мимо, зато он сам заработал дырку в голове. Да, это подстраховка поторопилась, но… что сделано, то сделано.
А следом не успевших ничего сообразить фрицев взяли в ножи. Три минуты, пара хрипов, и всё закончилось. От будки на пристани в воду уходил толстый провод в резиновой изоляции, как оказалось, телефонный. Паром, к сожалению, был на той стороне. А может, к счастью. Мы решили не заморачиваться и просто привязали пару немецких колотушек к блоку. Шнур от них протянули к окопчику охраны. Так что в нужный момент рванём и всё.
Потом было пять часов земляных работ. В первую очередь мы закапывали танки, потом рыли окопы. Дважды за это время с той стороны реки звонили и задавали вопросы. В первый раз я отделался предложением подождать. Во второй «взял на голос» их командира и приказал больше не беспокоить. Понадобятся – вызовем, а пока сидите тихо. Похоже, гауптман был большая шишка, мне ответили: «Jawohl!» и больше не звонили.
А ещё мы всю ночь прислушивались, ожидая действий наших войск. Ведь мы же вчера передали свои соображения взводному, с которым встречались в Сороках. И если можно предположить, что захват переправы произошёл до того, как он успел доложить наверх, то ночная тишина вызывала вопросы. Предположений мы с Ильёй строили множество, но однозначного объяснения не нашли. Самым разумным казалось то, что силы стянуты к Могилёву-Подольскому и переброска занимает время.
В 7.00 на дороге показалась колонна грузовых машин, гружённых металлическими конструкциями. Вместе с ними шла строительная техника. В голове колонны полз T-IV: охранял, так сказать. Нет, оно понятно, местность, по мнению командования, надёжно контролируется своими войсками, переправу захватили, так чего опасаться? Про нас-то они не знают. Пока.
Узнали, с залпом из двух 76-мм и трёх 45-мм танковых пушек. От пяти снарядов в упор «четвёрка» взорвалась. Взрывом опрокинуло идущий следом грузовик. А потом мы начали расстреливать мостостроительную спецтехнику и конструкции. Целились тщательно, на данный момент атаковать нас могли разве что сапёры и солдаты сопровождения. Так их отстреливали наши ребята: слава богу, пулемётов у нас много, считай, у каждого третьего.
Короче, нет у фрицев моста. И в ближайшее время переправиться в этом месте им будет затруднительно. Хотя, справедливости ради, нам тоже, ведь систему тросов у переправы мы подорвали одновременно с первым залпом. Потом немного отдышались, проветрили танки – всё-таки вытяжки слабоваты, газы скапливаются быстро. А потом немножко подождали. Если честно, то ждали боя на той стороне, должны же наши, в конце концов, проснуться. Но первыми опомнились немцы, и началось!
Над головами раздался шелест, и мы только и успели, что захлопнуть крышки люков, как раздались взрывы. Нас обстреливала тяжёлая артиллерия, обстреливала долго и обстоятельно. Несколько раз, когда снаряды рвались близко, танк ощутимо подпрыгивал, лязгая незафиксированными люками, как зубами. Как себя чувствовали бойцы в окопах, не берусь даже судить.
Потом началась собственно атака. Вперёд поползли два десятка танков, за ними двигались цепи пехоты. Но вот крохоборы, пустили первыми чехов. Я был прав, эти заклёпанные танки – LT-38. Даже обидно. Их 25-мм лобовая броня легко пробивалась осколочно-фугасными снарядами. Так что через пятнадцать минут боя отойти смогли только шесть машин. А потом немцы занялись нами по-взрослому. Вот не знаю, может, обиделись? Ведь понятно, что переправиться тут им не светит, но прут они как наскипидаренные.
Выстрел. Довернуть башню, дослать снаряд. Выстрел. Ещё снаряд. Выстрел. Из-под шлемофона льётся пот, разъедая, вместе с пороховыми газами, глаза. Но снять шлем нельзя, сразу без головы останешься. Чуть повернулся – угол, или выступ, или рукоятка, или ещё чёрт знает что. Такое ощущение, что эти башни создавались специально для пыток экипажа. И это уже усовершенствованные, в первых вообще непонятно как можно было воевать. Я в мемуарах читал.
– Бронебойный! Твою мать, шевелись!
Чёрт, замешкался, и Илья кроет матом, не обращая внимания на звания и авторитеты. Там, справа, на нас ползут сразу четыре «тройки», и секунды промедления могут стоить болванки в борт. Досылаю снаряд, выстрел. Первый из приближающихся T-III теряет гусеницу и разворачивается бортом. Выстрел, ещё один, уже не от нас, и танк окончательно замирает. Причём перекрывая дорогу и возможность стрелять остальным. Я уже понимаю, что выстрел в гусеницу был не промахом, а точным расчётом.
Вторую «тройку» Илья бьёт точно под башню. Столб огня выбрасывает её вверх и в сторону, пока она кувыркается, из неё летят какие-то ошмётки. Задним умом понимаю, что это то, что осталось от экипажа. Жуть. Если нам так прилетит… Одно хорошо, почувствовать точно не успеем.
– Бронебойный! Сколько у нас осталось?
Досылаю снаряд, пытаясь на ходу подсчитать. Бронебойные из одного боекомплекта уже закончились, начинаем второй.
– Семнадцать!
– Чёрт!
Ага, хорошего мало, немцы, похоже, совсем слетели с катушек. Всё пространство перед нами забито горелым железом. Тут осталась почти сотня машин, включая десяток T-IV. Чудо, вообще-то, что мы всё ещё живы. Даже наши стрелки до сих пор держатся, отсекая пехоту. Примерно два часа назад немцы вдруг остановились, и мы смогли вдохнуть воздуха. Но оказалось, что это подоспела девятка их пикировщиков и фрицы просто освободили им поле деятельности.
Только «лаптёжникам» очень не повезло. Они даже карусель выстроить не успели, как шесть истребителей со звёздами на крыльях свалились на них сверху. Началось избиение младенцев. От первых очередей закувыркался вниз один Ju-87 и ещё один задымил и начал уходить со снижением. Немцы бросились врассыпную, бой разбился на отдельные «догонялки». На помощь бомбардировщикам из тыла подтянулись «мессеры». Но против них выскочили ещё две пары наших истребителей. Приятно, что хоть сверху нас прикрывают.
А потом немцы снова пошли вперёд. Правда, что нас удивило, без пехоты. Мы стреляли, в нас стреляли. Один раз нам прилетело в башню, и она загудела, как колокол. Сидели когда-нибудь под гудящим колоколом? Нет? И не советую, никакого удовольствия. Да ещё мелкий осколок впился в скулу, как пчела. Очень похоже. А потом, как из-под земли, прямо пред нами выскочили немцы.
Ну, как «прямо перед…», метрах в двадцати. И рванули вперёд с такими ящичками в руках. Ага, знаем мы, что это такое, специальный заряд тола. Забросил на двигательное отделение, и готово. Три, если не ошибаюсь, килограмма тола – это вам не шутки. Вот тут наша пехота оказалась на высоте. Они фрицев засекли раньше, но молчали и только в последний момент ударили из всех стволов. Никто из немецких сапёров, а это их тактика, не ушёл.
Потом был ещё артобстрел и ещё атаки. Потом первый потерянный танк. Тяжёлый 150-мм снаряд упал сверху прямо в башню, взрыв разнёс БТ на мелкие кусочки. Вместе с командиром и наводчиком. Механик уже давно был в окопах, всё равно танк закопан в землю. Все трое мехводов с БТ сражались вместе с пехотой, людей было слишком мало. Выпускать эти лёгкие танки с тонкой бронёй вперёд смысла не было. Это на Т-34 экипажи оставались на своих местах, мы собирались, если получится, немножко покататься.
Почти сразу немцы бросили вперёд танки, и на скорбь времени не осталось. Осталась месть, и мы отсчитывали сдачу сполна. От точных выстрелов немецкие танки взрывались через два на третий. Вот только снаряды у нас уже заканчиваются. Хорошо, что большую часть новых «троек» и «четвёрок» мы уже выбили, их немцы пустили первыми. А T-III первых выпусков и лёгкие танки выводятся из строя и осколочно-фугасными.
И снова налетели пикировщики. Видимо, взрыв танка от попавшего сверху снаряда раззадорил немецких командиров. Только теперь девятку «юнкерсов» прикрывали полтора десятка «мессеров». А вот наших оказалось гораздо меньше, чем в прошлый раз: всего четверо. Но это их не остановило. Пара ушла вверх, связывая истребители, а вторая начала охоту за бомбардировщиками.
Немцы на время налёта снова прекратили атаку, и мы наблюдали бой, тем более что с пикировщиками всё получилось красиво. Снова сбили ведущего, остальные рассыпались и начали сбрасывать бомбы. Только один из Ju-87, огрызаясь огнём пулемётов, всё-таки направился в нашу сторону, остальные освободились от груза, где были. Вот уверен, хоть кто-то, но долбанул по своим. А бо́льшая часть разбомбила подбитую технику перед нами.
Выше дела обстояли не так удачно. В паре, связавшей боем «мессеры», одного подбили сразу. Но то, что творил второй, нельзя описать словами. Он крутился и вертелся, непрерывно атакуя. Обалдевшие от такого напора немцы шарахались от него в стороны. Сбитый лётчик раскрыл парашют, и к нему устремилась пара «худых». Второй «И-180» свалился в пике, и немцы, испугавшись, отвалили. Только теперь, отогнав «юнкерсы», к бою подключились ещё два наших истребителя.
Этого немцы уже не вынесли. Стая Bf-109 бросилась догонять смотавшиеся раньше бомбардировщики и вскоре скрылась вдали. Наши пошли в другую сторону, причём двое явно прикрывают третьего. Интересно, вроде дыма нет… А вообще-то странно. Я тут вспомнил, что этот ас крутился и вертелся, но ни разу не выстрелил. Нечем было? Или оружие отказало? И что, получается, он держал вокруг себя всю эту свору на безоружном самолёте? Парню должны дать Героя, вот без всяких разговоров.
Немцы хорошо использовали передышку. Уж откуда они пригнали ещё пять PzKpfw III Ausf G – ума не приложу, их, в принципе, не так много. И две «четвёрки». И всё это против нас.
– Бронебойный!
– Есть! Осталось четыре штуки.
– Знаю!
Выстрел. Выстрел. Выстрел. Двое горят, ещё один остановился, хотя гусеницы на месте и дыма нет. А во-о-т тот – успел. Длинная пушка новой «тройки» дёрнулась, но стрелял он, как оказалось, не в нас. Стоящий левее БТ вздрогнул. Над моторным отделением показался дым, потом огонь. Немецкая пехота с криками бросилась вперёд. В этот момент откинулась крышка левого люка, и на броню вылез командир. Совсем ещё молодой парень, как-то странно завозившись, уселся на башне и потянул из люка автомат.
Огонь за его спиной разгорался всё сильнее, а танкист, сдвинув на затылок шлем, улыбнулся во весь рот и открыл огонь. Я видел, что ему кричали из окопов. Я видел, как застывали в испуге и начинали пятиться немцы. А он смеялся и стрелял. Комбинезон на его спине уже дымился, и я не выдержал. Откинул крышку люка и, высунувшись, заорал:
– Прыгай! Прочь с брони, чёрт тебя побери, это приказ!
И в этот момент его нашла пуля. Он посмотрел на меня как-то виновато и упал, скатившись на землю. И только теперь мы увидели, то, что раньше скрывал дым. У парня не было ног. Снаряд, попавший в башню, убил наводчика и разорвал командира почти пополам. А он продолжал вести бой. До конца, до последнего вздоха.
– Снаряд!
Я свалился в башню и сунул в казённик последний бронебойный. Есть ещё восемнадцать осколочных, и всё, конец сказки. Хотя я уже думал, что всё, причём дважды. И до сих пор жив! На автомате доворачиваю маховики, выполняя приказ Ильи Найдёнова. Танкиста от бога, если посчитать подбитые им лично и подразделением под его руководством танки врага.
– Два вправо. Стоп.
Выстрел. Последняя из «троек» с длинным стволом на миг замерла, словно наскочив на стену, и взорвалась. Это вам за всех, кто остался лежать здесь, на берегу Днестра, у переправы возле Каменки. За моих друзей, которые большей частью остались тут, в окопах, так и не успев посмотреть на Москву и получить свои ордена. За вас, мужики. И подождите немного, мы тоже скоро будем, осталось восемнадцать выстрелов.
Фрицы словно почуяли, что снаряды у нас на исходе. Вперёд бросили всё и всех. На нас шли «ганомаги» и T-I. Это такие каракатицы со спаренным пулемётом. За ними пехота и снова танки, на этот раз T-II. Эти частили из 20-мм автоматических пушек. Наша броня звенела, но держала удар, а вот последний БТ начал дымить. Командир вылез, помог выбраться наводчику, и они поползли к окопам.
Мы успели расстрелять четырнадцать снарядов из восемнадцати, когда удачный выстрел двойки заклинил пушку. Мы с Ильёй переглянулись и полезли вниз. Стрелок вытащил пулемёт и передал его уже лежащему под танком мехводу. Потом мы дружно подавали вниз диски с патронами. И, наконец, покинули свою боевую машину. Ход сообщения был частично завален, но до окопов мы добрались без особых проблем.
Первое и самое удивительное – количество бойцов. Я был уверен, что после обстрелов, бомбёжек и многочисленных атак тут людей осталось – раз-два и обчёлся. А сейчас я видел тех, кого мысленно уже похоронил и с кем попрощался. Корда, Рамон, Кузьменко, Пурциладзе… Они были живы! Без ран не обошлось: у моего «няня» перебинтована грудь, Андрэ смотрит одним глазом, старшина Кузьменко ранен в то же плечо, что и прошлый раз. У Пурциладзе перебинтован живот, но, слава богу, осколок пропорол бок. На десять сантиметров левее, и было бы намного хуже.
Только с патронами и у них плачевно. Хватит на одну атаку, если повезёт. Пока радовались и прикидывали, что к чему, прибежал механик-водитель последнего нашего танка. У них было ещё целых восемь осколочных и даже три бронебойных. Вот к пулемёту почти ничего не осталось. Сразу отрядили стрелка и мехвода достать оставшиеся четыре снаряда и вместе с частью патронов доставить в танк. Илья ушёл с ними, а я забрал у ординарца свою снайперскую СВТ. И чуть не полез целоваться, что мне, кстати, совершенно не свойственно, когда он достал из вещмешка тщательно завёрнутый и совершенно невредимый прицел.
Позади взревел двигатель, и я оглянулся. Последняя «тридцатьчетвёрка» выползала из капонира. Илья, как я понимаю, решил переместить её в центр позиции. Тоже верно, проще будет нам прикрывать её и ей прикрывать нас. От расположенного в центре оборонительной позиции БТ не осталось практически ничего, и Т-34 занял его место. Сам себе не верю, но у нас всё ещё есть шанс. День почти закончился, осталось часа три светлого времени, а в темноте гансы сто процентов не полезут. Один вопрос – наши где? За авиаприкрытие, конечно, спасибо, но нам бы подкреплений…
Немцы снова начали атаку, но как-то вяло. Первым мне на мушку попался командир танка T-II. Он высунулся из-за люка и рассматривал наши позиции в бинокль. Хороший цейсовский бинокль остался цел, чего не скажешь о его хозяине. Потом был фельдфебель с розовой окантовкой петлиц. Тоже танкист? Потом офицер, погон не видел, так что звания не знаю. Торчала голова в фуражке с высокой тульёй из-за борта, я и выстрелил. Довершил дело выстрел осколочным из «тридцатьчетвёрки». Фрицы, и так особо вперёд не рвавшиеся, поспешно отступили.
Наступила тишина. Мы не стреляли, патронов и так кот наплакал. Можно попробовать разжиться трофейными, но люди устали и рисковать ими не хотелось. Фрицы полезут в любой момент или опять накроют артогнём. Нет, никого отправлять не буду, пусть отдохнут хоть пару минут. Я и сам привалился к стенке окопа и прикрыл глаза. Даже задремал, кажется, потому что ясно увидел Марию Сергеевну.
Она, совсем уже старая, стояла возле кроватки. Сколько же ей лет? Рядом с ней стояли бабушка и мама. А вот маму сзади обнимал за плечи мужчина. И что-то в нём есть очень знакомое. Глаза, что ли? Тут он шагнул из-за спин улыбающихся женщин, и я проснулся от потрясения. Помотал головой, приходя в себя, оглядел сидящих вокруг бойцов. Большинство ребят спали. Кто-то с улыбкой, кто-то, наоборот, хмурился даже во сне. Эк нас вымотало, чуть затихло, и все отрубились.
Я встал, подошёл к наблюдателю. Осмотрел пространство впереди через оптический прицел. Да, славно мы тут поработали. Что тел, что горелого железа хватит для победного боевого донесения полка. А нас было пять машин и три десятка человек! Правда, теперь остались только один танк и девятнадцать солдат. Но мы ещё живём. Только где же всё-таки наши? Вот не верю я, что никто не среагировал на бой, который идёт весь день. Не верю!
Тогда что происходит? Небо над нами контролируют, это факт. Из трёх бомбёжек орлам люфтваффе удалась, хотя и относительно, только первая. Но там было всего-то шесть «хеншелей», и отбомбились они очень неприцельно, мы особо и не почувствовали. А потом нас прикрыли плотно. Но вот на том берегу ничего не происходит, мы присматриваем. А то ещё ударят в спину в самый неподходящий момент.
Короче, тихо там. Немцы, понятное дело, ждут, когда нас тут сомнут. А вот наши части должны уже выйти к берегу или нет? И вообще, вдоль Днестра совсем войск нет, что ли? Должен же тут быть укрепрайон? Да и Горбатов не тот человек, чтобы не обратить внимания на возможную угрозу, значит, должен был как-то отреагировать. Особенно сейчас. Направить войска, поддержать неизвестную часть, которая ведёт бой на вражеском берегу, артиллерией. Ну, хотя бы разведку выслать?
Я посмотрел на небо. Солнце медленно скатывалось к западу, то скрываясь за дымом, то выныривая из него. В установившейся тишине стали слышны звуки на стороне фрицев. Кто-то там кричит, аж здесь слышно. И удары. Железом по железу. Технику чинят? Вот прямо тут, на переднем крае? С другой стороны – а что мы можем сделать? Расслабиться и пользоваться моментом. Ясно же, что до темноты они ещё хоть раз, но попытаются нас уничтожить.
Я сижу на дне окопа, привалившись к стенке. Тянет закрыть глаза, но я боюсь. Я ведь понял, на кого похож мужчина во сне. Узнал, когда он вышел из-за маминой спины, да ещё в офицерской форме. Потому что это был я. То есть не я, но он был похож на меня. Или я на него? И тогда получается, что это мой… отец? Погоны у него, кстати, старшего лейтенанта и эмблемы в чёрных петлицах – танковые. А как его зовут, я не знаю.
Всё, совсем крыша поехала. Как это я не знаю его имени? Я же Алексеевич, а значит, он, соответственно, Алексей. Только я его не помню. И, почти сразу, откуда-то пришло ощущение крепких рук, которые подбрасывают меня вверх. Следом я вижу, как мама, смеясь, натирает эти руки каким-то кремом. И слышу весёлое: «Ты же ему иначе всю кожу сдерёшь, это же наждак, а не руки». А ещё вспоминается запах одеколона, с лёгкой примесью машинного масла, солярки, железа и кожи. Да что же это такое!
Я резко открыл глаза. Заснул всё-таки, вот чёрт. А разбудил меня звук, который обещал скорую героическую смерть. И не только мне, но и всем, кто сейчас вставал и начинал всматриваться в немецкие позиции. Там, за полем битой техники, рычали танковые двигатели. Много двигателей. Я, не торопясь, а куда теперь торопиться, встал. Поднял СВТ и заглянул в прицел. Так, для проформы.
А чего я, собственно, удивляюсь? Да, мы тут набили под сотню машин. То есть полк. Я особенно не присматривался к тактическим знакам на бортах, но могу посмотреть сейчас. Повёл стволом, разыскивая более-менее целый танк, стоящий бортом. Так, вижу, четырёхугольный щит с острым основанием и внутри ключ. Хм, а это у нас не «Лейбштандарт Адольф Гитлер», случайно? Точно! Как интересно, опять встретились, видать, не добили мы его тогда, у моста.
Наверное, эсэсманам давали шанс оправдать доверие фюрера, а мы им опять всё поломали. Вот теперь раздолбанная моторизованная дивизия и позвала на помощь старших камрадов. Судя по звуку, пока что танки разворачиваются в боевой порядок. А когда развернутся – нам конец. И ведь как обидно, ещё пара часов, и могли бы дожить до утра. Или вообще уйти вплавь на ту сторону, техники всё равно не осталось. Так нет же, принесла их нелёгкая.
Кто-то подошёл и встал рядом. Я оторвался от прицела, посмотрел. Нет, не Корда. Тот деловито поправляет связки гранат в нише. Целых две… А подошёл Илья. Облокотился грудью на стенку, кулаки на бруствере и смотрит в сторону фрицев. Я оглядел остальных. Судя по лицам, все всё понимают. И готовятся к неизбежному кто как может. Одни молча стоят или сидят, глядя куда-то внутрь себя. Другие готовят боеприпасы, проверяют оружие, один из бойцов вон раз за разом выдёргивает нож из ножен, протирает его маслом и снова, и снова.
Илья повернулся ко мне, протянул руку. Молча. Так же молча протягиваю свою. Обмениваемся рукопожатием и снова смотрим вперёд, туда, откуда вот-вот двинется наша смерть. Ещё минуту молчим, а потом лейтенант смеётся.
– А здорово мы их покрошили!
Согласно киваю, не слишком заботясь, видит он это или нет. И мы снова стоим. За спиной лязгает повернувшаяся башня, а через минуту возле нас оказываются механик-водитель и стрелок-радист. Оглядываются и идут по траншее налево, там есть свободная ячейка для пулемёта.
Теперь все стоят, всматриваясь в поле и сжимая оружие. Напряжение такое, что того и гляди искры полетят. И как ответ с той стороны возникает плотная цепь солдат. За ней ещё одна и ещё. Танков нет! Мы с Ильёй переглядываемся, и он кивает, подтверждая – командовать мне. Я жду, чувствуя на себе взгляды своих ребят. А до немцев восемьсот метров. Семьсот. Первая цепь размыкается, обтекая битые танки, и соединяется вновь. Когда к сгоревшей технике подходит вторая цепь, я командую:
– Огонь!
Начинают бить сразу восемь пулемётов, выкашивая фрицев. Но часть падает, остальные начинают бежать, надеясь преодолеть оставшиеся четыреста-пятьсот метров и захлестнуть нас. Наши пулемёты бьют без остановки, вторые номера меняют ленты так быстро, что это практически не сказывается на непрерывности огня. И немцы не выдерживают. Сначала единицы, а затем вся масса солдат падает в траву. Большая ошибка, пулемётам так даже проще.
Фрицы начинают отползать. Как когда-то давно, целых четыре или даже пять дней назад, вот такие же фигуры в мышастых мундирах старались спрятаться за корпусами подбитых танков. И так же, как тогда, рявкнуло орудие над головой, разнося ближайшее «укрытие» и всех, кто находился за ним. Сержант, командир танка, вступил в бой в самый подходящий момент. Ещё два выстрела – и танк снова умолк. Плохо, когда не от кого потребовать подвезти снаряды.
Немецкая пехота отползла, пулемётчики прекратили огонь. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – следующую атаку мы будем отбивать голыми руками. А ведь немцы так и не вернулись на исходные позиции. Просто отползли подальше и чего-то ждут. Чего-то! Тоже мне секрет. Сейчас двинутся танки, и, когда они пройдут «полосу препятствий», созданную нашими усилиями за день боёв, пехота встанет за ними.
Танковые двигатели там, впереди, взревели, а над нашими головами раздалось шуршание. Оно всё нарастало и нарастало, а я никак не мог поверить, что это именно то, о чём я думаю. А потом на немецкой стороне встали кусты разрывов. Снаряды тяжёлой артиллерии рвали немецкие части, которые только что готовились обрушиться на нас. Сейчас там всё горело и взрывалось.
Пехота, лежавшая посередине между взрывами и нами, не знала, что делать. Некоторые вскакивали, мечась и задирая руки, но основная масса, подгоняемая несколькими оставшимися в цепях офицерами, пошла вперёд. Идея правильная: по своим, то есть по нам, артиллерия бить не будет.
– Огонь!
Вряд ли меня кто-нибудь услышал, разве что Илья, но стрелять начали все и сразу. Я сосредоточился на офицерах: снял одного, потом второго. Солдаты противника падали. Некоторые оставались лежать, но остальные вставали и продолжали бег. Расстояние на этот раз оказалось слишком маленьким. Или всё дело в том, что смолкли пулемёты, расстреляв все патроны. Только через несколько минут толпа орущих фрицев свалилась на нас.
Опять тяжёлые удары сердца в ушах. И кровь… Первых двоих я застрелил. Они свалились на меня сверху, и я упал. Кто-то наступил мне на руку, я выпустил пистолет, иначе можно было остаться без пальцев. Кое-как поднялся, вытаскивая нож. Поймал на клинок вонючую грузную тушу фельдфебеля и снова упал. Попытался встать, но получил удар по спине и опять оказался на дне окопа.
По мне протоптались несколько человек, но я всё-таки умудрился подняться на четвереньки. Об меня кто-то споткнулся, и, судя по придушенному «Scheiße!», это фриц. Не глядя, ткнул его ножом, и он захрипел. Удачно попал. Тут вторая рука нащупала пистолет. Вообще здорово! В конце концов, мне удалось встать на ноги. Первым делом я застрелил немчика в очках, который повис на спине у Корды и бил его каской по голове.
Потом смог оглядеться. В траншее шла сплошная мясорубка. Рубились ножами и лопатками, дрались касками и голыми руками. Левее меня Найдёнов и его мехвод стояли спина к спине и отмахивались ножами и штыками со скоростью мельницы. Потом только я понял, что под ногами у них лежит их стрелок с разбитой головой. Корда, освободившись от «спиногрыза», вышвыривал гансов из окопа, предварительно побив об стенки.
Дальше по траншее мелькнула перебинтованная голова Рамона. А потом я увидел Пурциладзе. Он застыл с поднятыми над головой руками, из которых выпал автомат. В его животе торчал немецкий штык, вбитый по самую рукоять и пришпиливший его к стенке окопа. Я выстрелил ещё несколько раз, помогая своим бойцам, а потом на мою голову обрушился удар. Ноги подогнулись, и я начал заваливаться на спину.
Увидел, как Корда выскакивает из траншеи и сбивает вниз немца с винтовкой в руках. Тот падает грудью вперёд, а лицо почему-то смотрит назад. Странно. Мысли путаются, и в глазах пятна. Хотя нет, это кто-то дует на одуванчики и летит белый пух. Пушинки становятся всё больше, и теперь я понимаю, что это парашюты. Сверху над нами. А ещё выше идут самолёты, много самолётов, и из них сыплются и сыплются чёрные фигурки.
