Глава 14

Михаил Андреев положил трубку на рычаги допотопного аппарата. До «домашнего ареста» он не пользовался стационарным квартирным телефоном, хотя платил за него ежемесячно. Мобильный ему запретили, об Интернете Андреев мог только вспоминать. Телевидение тоже не разрешили, но Андреев смотрел телек каждый день. Откровенно не мог взять в толк, почему под домашним арестом нельзя смотреть какое-нибудь «Поле чудес» по Первому каналу, когда в каждой камере современного СИЗО арестанты сквозь голубой экран буквально изучают все новостные и правовые программы. Что уж говорить о постоянном пребывании зеков в социальных сетях через мобильные смартфоны.

Через минуту после разговора с адвокатом пластиковая коробка телефона затренькала ожидаемым звонком следователя Весло.

– Поговорили со своим защитником? – деловито осведомился он. В голосе не чувствовалось ни малейшего оттенка выходного дня.

«Очевидно у следователей нет выходных», – подумалось Андрееву.

– Да, он сейчас не в России, – начал было он, но следователь не дал ему закончить.

– Мы знаем! И плевать он хотел на вас и на ваше дело! Пьет пиво в Берлине, а-а-адвокат, отдыхает. Со своей да-а-а-мой.

Весло нарочито протяжно протянул «а-а-а-а», вложив в этот звук личное презрение и изрядную порцию ненависти к адвокатам, отдыхающим за счет клиента со своими дамами в Европах.

Андреев ничего не ответил. Что тут можно было возразить? Очевидно, что у адвоката – своя жизнь, у обвиняемого – своя доля. Только вздохнул.

– Слушайте, Михаил, – Весло изобразил дружеский тон. – Мне вообще наплевать, если честно, посадят вас и насколько надолго. Мне начальство скажет – передать дело в суд по 105-й, я передам. Но по странной причине начальство решило, если убийство кухонным ножом, то это, бытовуха. Вероятнее всего – аффект. За убой в состоянии аффекта больше трешки не получите. Даже если судью матом обложите. А вот за фашистский кинжал огребете часть вторую 105-й, а там пожизненное. Ритуальное убийство. Уверены, что вам нужен адвокат для принятия решения?

– Я читал, что нет такого в кодексе – ритуальное убийство, – попытался возразить Андреев. – Почему вы решили, что у меня вторая часть сто пятой? Вы же меня по первой части обвиняете…

Весло опять не дал закончить.

– Вторая, первая, какая разница? Ну, получите по своей «первой» части «десятку». Потом туберкулез. До «звонка» не доживете. Михаил, поверьте, мне на-пле-вать! Можете ждать, пока ваш адвокат проедет всю Европу. Это ваша жизнь.

– Что вы предлагаете? – Андреев сдался.

– Предлагаю не быть идиотом. Мне нужно в отпуск. Начальство сказало – передавай дело в суд и иди себе. Если бытовуха, пусть этот Андреев катится с аффектом. Если ритуальное убийство нацистским кинжалом, выясняй – что за кинжал, откуда, есть ли пропаганда фашизма и тому подобная лабуда. Все просто. Если вы хотите поменять показания, Михаил, я сейчас же к вам пришлю следователя из группы, он вас передопросит, и можете идти в магазин за коньяком.

– В смысле? – спросил ошарашенный Андреев. – Что значит идти в магазин? Мне можно?

– Ну, так мы же сразу переквалифицируем 105-ю на 107-ю и отменим домашний арест. Идите куда хотите. В пределах Москвы, конечно. Подписочку я с вас, конечно, возьму. О невыезде.

Андреев недолго колебался. Перспектива выйти на улицу без опостылевшего электронного браслета на ноге мгновенно превратила следователя в друга, а адвоката – в мошенника, разъезжающего по Европам за счет андреевских гонораров.

– Согласен! – возбужденно воскликнул он. – Присылайте!

– Вот и славно! – обрадовался Весло. – И я в отпуск пойду. Спасибо вам, Михаил! Большое человеческое спасибо!

Андреев опустил трубку на рычаг во второй раз за последние десять минут. В этот раз звук удара трубки о пластик аппарата прозвучал весело, как звонок окончания урока в школе.

Быстро зашагал взад-вперед по комнате. Подошел к телевизору и выключил на всякий случай. Очень не хотелось сейчас, в эту минуту, показаться незримому наблюдателю арестантом-нарушителем. Все ведь может измениться. Сейчас главная задача – снять с себя этот ненавистный браслет! И сразу на улицу! К черту всех этих адвокатов, следователей, прокуроров, судей, незримых наблюдателей из ФСИН, которые как-то умудрялись помещаться внутри электронного браслета на ноге арестанта. К черту всех! Свобода! Андреев даже забыл, что виновен в убийстве, что сам признался в этом совсем недавно, и даже был готов понести самое суровое наказание. Перспектива выйти на улицу, пройтись по Пречистенке, перейти Крымский мост и оказаться в Парке культуры с его очарованием, дорожками, газонами, цветами, снующими в ветвях деревьев белками оказала на Андреева влияние, как не оказали бы многолетние молитвы об отпущении греха смертоубийства в церкви. Гранитные губы набережной Москвы-реки целовали воздух свободы, позволяя гулять у кромки воды свободным людям, и Андреев рвался к ним. Он считал себя верующим человеком, особенно после провозглашения судебного решения об избрании домашнего ареста, но сегодня, сейчас, в эту минуту, он был невиновен вообще ни в чем! Конечно же! Кухонный нож, это ведь мелочь! «Бытовуха»! Как он со своими образованиями сразу не додумался? Зачем надо было тащить в полицейское отделение кортик «Гитлерюгенда», ведь сам только усложнил себе жизнь. То, что он совершил, на самом деле происходит в каждом российском городе каждый день, а то и чаще, в зависимости от численности и плотности населения в коммунальных квартирах. Кому нужны были его правдивые показания о нацистском кортике 1937 года, когда все закончилось бы сразу, принеси он обычный кухонный нож, которые на кухне всегда найдутся. Кто бы там что проверял? Идиот! Наивный идиот с комплексом вины!

«Идиот! – вслух повторил Андреев. – И Каховский этот, харя адвокатская. Мог бы подсказать!»

Неожиданно ненависть к адвокату усилилась. Покосился на телефон, ощупывая мозговыми извилинами еще не созревшую идею позвонить и все высказать защитнику.

Мысли прервал дверной звонок. Андреев подошел, глянул в глазок. Растянутый линзами смотрового прибора у порога переминался с ноги на ногу следователь Богданов. Андреев раньше видел его, поэтому без колебаний открыл.

Богданов вошел, вежливо поздоровался, снял обувь и попросил тапочки. Это был худосочный старший лейтенант, прикомандированный из Тамбова к следственной группе Весло не столько для помощи в сложном деле, сколько для практики. За хорошие показатели следователи из провинции получают в Москве порцию удобрений в виде навыков «суперследователей», чтобы, вернувшись, лучше расти.

Андреев, тщетно пытался уговорить старлея Степу вновь надеть туфли, но потом выдал-таки ему белые тапочки с надписью «Club Med», прихваченные когда-то из турецкого отеля.

Богданов в синем офицерском мундире и белых тапках прошлепал к кухонному столу, держа в руке увесистый портфель. Сел на стул, отказался от предложенного чая. Достал переносной компьютер, зарядное устройство к нему и даже переносной небольшой принтер. Поискал глазами розетку, полез под стол, подключил свои приборы к электропитанию. Андреев присел напротив и только наблюдал.

Закончив приготовления к допросу, Богданов поднял глаза.

– Ну, значит, сейчас мы с вами проведем допрос. Только сначала прошу вас подписать вот тут. Это ваше ходатайство о допросе. Вы же сами хотите, чтобы мы вас допросили? Ваша же инициатива?

Речь Богданова юридически изобиловала личными местоимениями, видимо, чтоб потом не было путаницы в стенограмме аудиозаписи. Андреевский браслет добросовестно все запоминал и транслировал куда следует.

– Да, да! – поспешно согласился Андреев, схватил протянутую бумагу, посадил синие фиалки подписей в указанных местах.

Следователь аккуратно принял подписанный обвиняемым документ и, положив его в отдельную папку, сунул в портфель.

– Так! Приступим! – сказал Богданов и начал впечатывать в протокол установочные данные допрашиваемого.

Андрееву ужасно не терпелось спросить, когда же с него снимут браслет и можно ли это сделать прямо сейчас, но боялся обидеть следователя глупым вопросом. Поэтому терпеливо ждал.

– Ну? – сказал Богданов, глядя Андрееву в глаза. – Что вы нам хотите сообщить по данному делу?

Андреев удивился. Ему казалось, что его должны спрашивать, а он отвечать, но потом вспомнил, что «сам ходатайствовал» о допросе и шлепнул себя ладонью по лбу.

– Да! Конечно! Я хотел сообщить, что… – Андреев задумался. – Я напутал, когда сообщил изначально, что убийство совершил кортиком. На самом деле это был кухонный нож. С нашей кухни.

– Кухонный нож. Из нашей кухни, – повторил вслух и отстучал на клавиатуре Богданов.

– Да…

– Всё? – спросил следователь.

– Всё! – подтвердил Андреев.

– Так не пойдет! – разочарованно сообщил Богданов.

– Почему? А что еще?

– Давайте объясним, почему на первоначальном допросе вы сказали про некий кортик.

– Ах, да… Я… В общем, я сказал про кортик на первом допросе… Степан… Как вас по отчеству?

– Степан Вячеславович.

– Степан Вячеславович, а как правильно сказать? Ну, я перепутал… Вроде как…

– Так и запишем. При первоначальном допросе, я перепутал кортик с ножом, потому что находился в состоянии сильного душевного волнения…

– Да, верно! – облегченно улыбнулся Андреев. – В состоянии сильного душевного волнения. А… Принес я в полицию… Ээээ. Я же в полицию принес…

Андреев прекрасно помнил, что принес в отделение полиции окровавленный кинжал старшего командира «Гитлерюгенда» образца 1937 года в прекрасном состоянии, купленный недавно в антикварной лавке за вполне разумные деньги для этого раритета – 5 тысяч долларов. Хотя подобные вещи встречались на рынке вдвое дороже и в худшем состоянии.

– Что вы принесли, неважно. Вы же находились в состоянии сильного душевного волнения, ведь верно? – участливо спросил следователь.

– Да, верно… – согласился Андреев.

– Ну, вот! Раз вы помните, что удар наносили кухонным ножом в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, значит, и в полицию вы пошли с тем же предметом и в том же состоянии? Сильного душевного волнения?

– Ну, да, – отрешенно согласился Андреев. – Экспертиза только…

– Это вопрос второй. Давайте сейчас закончим допрос, потом будем говорить об экспертизах. Вы еще что-то желаете добавить?

– Нет! – твердо сказал Андреев, догадавшись по тону следователя, что ничего добавить не желает. – Не желаю!

– Славно! – сказал Богданов и нажал кнопку печати.

Переносной принтер, скрипя ушатанным механизмом, медленно прокатал через себя и выплюнул два листочка протокола допроса.

Андреев, не читая, подписал.

– Да, вот тут еще подпишите? – следователь указал на фразу «Желаю проводить следственное действие (допрос) в отсутствие моего защитника Каховского А.В.»

– Конечно, – согласился Андреев и поставил подпись.

Богданов еще раз внимательно осмотрел протокол, положил в отдельную папку и отправил вслед за предыдущей в недра портфеля.

– Теперь вот, еще подпишите! – с этими словами Богданов достал из портфеля новую папку и вынул из нее увесистую кипу бумаг. – Это протокол осмотра, постановление о назначении экспертизы, заключение эксперта, протокол ознакомления. Тут галочки стоят. Подпишите, где галочки.

Андреев пролистнул переданные документы. Подобные он уже подписывал, только на тех были фотографии кортика «Гитлерюгенд», а на этих в фототаблицах был запечатлен кухонный нож. Андреев никогда не видел этого ножа, но это было неважно. Весло выполнял свои обещания, ибо хотел в отпуск, Андреев должен выполнить свои, так как хочет на свободу.

Подписал, не читая, протянул подписанные документы следователю.

Богданов просмотрел все страницы, чуть заметно улыбаясь.

– Отлично. Все на этом!

Следователь встал и начал собирать портфель. Андреев наблюдал, как прыгнули в него только что подписанные бумаги, как, свернувшись калачиком, занял свое место зарядный шнур, как грузно упаковались ноутбук с принтером.

Андреев с собачьей преданностью посмотрел в глаза следователю Богданову, после того как тот защелкнул замки своего передвижного кожаного офиса.

– А… Насчет вот этого? – показал рукой на браслет на ноге. – Домашний арест. Мера пресечения… Мне Весло… Мне Алексей Сергеевич сказал…

– Да! Конечно! Но сегодня суббота. Раньше понедельника никак. Опять же я должен все это показать Алексею Сергеевичу. Он проверит, мало ли что, может придется переделать. В понедельник! – Богданов зашлепал белыми тапками пятизвездного турецкого отеля к выходу.

Андреев засеменил следом.

– Мне ему позвонить когда? В понедельник во сколько? – спросил заискивающим тоном.

– Он сам наберет. Вы не волнуйтесь.

Следователь сменил обувь на более подходящую к его форме.

– Ну, всего доброго. До свидания.

Андреев пожал протянутую худую холодную руку.

Закрыв за Богдановым дверь, повернулся и пошел на кухню, где только что сделал все для своего освобождения. Покосился на телефон, раздумывая, не сообщить ли о происшедшем защитнику.

«А и черт с тобой, – зло подумал он о Каховском. – Позвоню в понедельник. Когда эту хрень снимут».

Он наклонился и почесал ногу под надоевшим электронным браслетом.