26

Утро по выезде из Эш-Шувейрефа было ознаменовано появлением британского самолета. Он возник высоко в небе, среди рваных пушистых облаков, словно из ничего. Ирреальный в этом огромном пространстве, чуждом всякой технике, чуждом даже птицам, самолет неспешно описывал круг, явно наблюдая за маленькой колонной

Машины остановились. Офицеры вылезли из «фиата» и принялись рассматривать чудную машину странноватого вида.

— «Уэллсли», трехместный самолет-разведчик, — сказал Ягер, приложив ладонь ко лбу и вглядываясь вверх. — Около тонны бомб на внешней подвеске, тихоходное корыто…

— Будет бомбить? — спросил Фрисснер.

— Вряд ли. Маленький итальянский отряд, что; ему с нас? К тому же он не знает, что тут под тентами, вдруг зенитные пулеметы? Да и наши МГ могут его запросто достать.

— Может, пальнем? — спросил азартный Богер.

— Не стоит, — сказал Артур. — Пусть себе летает. Нам лишний шум ни к чему.

Англичанин покружился еще немного и ушел на север. Фрисснер повернулся к машине и обнаружил, что Муамар стоял все это время практически у него за спиной. Ничего не сказав, проводник зыркнул глазами из-под своих тряпок.

— Вот и все. Спектакль закончен, — пробормотал Ягер. Он спрыгнул с подножки «фиата», обошел вокруг машины.

— Что вы мечетесь? — спросил Фрисснер ехидно.

— Я думаю, — сказал штурмбаннфюрер без всякой злости. — Некоторые думают сидя, некоторые — лежа, а я думаю в движении. Знаете, я не уверен, что этот самолет был таким уж безобидным.

— Мания преследования, — прошептал Богер так, чтобы Фрисснер слышал, а Ягер — нет. Но штурмбаннфюрер услышал.

— Отнюдь, — сказал он — Какого черта делать здесь разведчику? Шпионить за чахлым гарнизоном Эш-Шувейрефа? Он стратегически ничего не значит, и гонять сюда самолет — значит неразумно распоряжаться авиацией, которой у «томми» не так уж много. Кто-то что-то знает.

— Осталось начать поиск британских агентов среди нас, — с вызовом сказал Фрисснер.

— Чем черт не шутит… — Ягер забрался в салон и оттуда добавил нетерпеливо: — Ну, мы едем или нет?

Примерно около двух часов дня небо впереди заволокло сизыми тучами.

— Дождик, — сказал Богер почти радостно.

— Это не дождик, — Замке покачал головой. — Дождик тут в редкость… А вот песчаная буря — другое дело.

— Что вы сказали? — вскинулся Ягер.

— Песчаная буря, — повторил Замке. — Не волнуйтесь, она далеко. Вряд ли нас заденет.

Сзади засигналил грузовик, и Богер остановил машину Практически тут же в дверцу постучал Муамар. Он что-то показал на пальцах, и Ягер сообщил:

— Советует остановиться и переждать.

— Ради бога, — пожал плечами Фрисснер. — Тем более время обедать.

На горизонте собирались черные тучи.

Разогретые на спиртовках мясные консервы пришлись как нельзя кстати. Кое-кто из солдат отхлебывал из фляжек явно что-то спиртное, но Артур не стал делать замечаний — пустыня есть пустыня, и пусть лучше кто-то напьется и мирно спит в кузове, чем… Чем сделает нечто такое, что навредит экспедиции.

Замке ковырялся в банке без особого аппетита. «Вот кому бы глотнуть коньяку», — подумал Фрисснер и совсем уже готов был поделиться с ученым своим запасом, когда его опередил Богер.

— Выпейте, что ли, малость, — сказал он, протягивая Юлиусу фляжку. Эту блестящую фляжку с монограммой кригсмарине1 Богер выиграл в карты у какого-то моряка в Киле и никогда с ней не расставался, уверяя, что выигрыш — к выигрышу.

(1 Военно-морской флот (нем.).)

Никто, правда, не собирался напиваться. Обст полностью контролировал ситуацию, и у Артура не было оснований ему не доверять. Из офицеров больше всех выпил Ягер, и Артур отметил для себя, что эту слабость штурмбаннфюрера надо бы иметь в виду.

— «Стэн», — Богер похлопал ладонью по коробчатому корпусу автомата. — Старина «стэн», вот уж не думал, что придется снова за него браться.

— Будем надеяться, что работать ему не придется, — сказал Фрисснер. Сам он на это не надеялся, но и вероятного противника как-то не представлял. Англичане? Глупости, так далеко они не забираются, разве что какой-нибудь летучий отряд вроде них самих… Местные гораздо опаснее, но и они хозяйничают севернее и восточнее, а здесь им попросту нечего делать.

«Нужно обязательно поговорить с Юлиусом. Рукопись его отца — не более чем путевые заметки, основанные на том, что писавший считал само собой разумеющимся, и оттого непонятные стороннему читателю. Возможно, Замке-младший что-то объяснит, растолкует».

Фрисснер не любил неопределенности, а эта затея с самого начала была одной сплошной неопределенностью…

Ему уже несколько раз было по-настоящему страшно. И страх этот не имел ничего общего с тем, который испытываешь, подкрадываясь ночью к стоящему спиной вражескому часовому, с тем, который леденит душу, когда летишь под зенитным огнем в «юнкерсе», с тем, который переживаешь под артиллерийским обстрелом, лежа в мелкой воронке, а по спине градом барабанят комья земли и части тел тех, кому не повезло…

Это был другой страх — липкий, медленный, заползающий во все клетки тела. Боится не мозг, не сердце, боится весь организм.

Артуру было страшно, когда он увидел черную антилопу.

А ночью в Эш-Шувейрефе он проснулся от странного ощущения, что на него кто-то смотрит. Он открыл глаза и лежал в душной темноте, истекая потом, не имея сил шевельнуть рукой, а в проем кривого маленького оконца вливался тусклый свет… И когда, собравшись с силами, Фрисснер рывком поднялся с постели и встал, он понял, что на него смотрела Пустыня. Смотрела внутрь утлого глиняного домика, на маленького смешного человечка, пришедшего невесть откуда искать свою погибель.

«Нет, такие мысли нужно гнать. Долой такие мысли. Нужно думать о чем-то далеком, родном».

Но не получалось…

Замке тем временем, покопавшись еще немного в своей порции, поднялся, отряхнул с коленей песок и направился к проводнику, спокойно стоявшему в стороне и смотревшему вдаль. Муамар, к слову сказать, ничего есть не стал, хотя консервы были не со свининой — с бараниной. Он лишь жевал какие-то черные комки, достав горсть их из мешочка на поясе. Чернослив или нечто подобное…