Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Этот сценарий был задуман в 1943 году, опубликован в 1947 году. Тогда же режиссер Жан Деланнуа снял по нему фильм. В главных ролях – Мишлин Прель и Марчелло Пальеро.
Комната, в которую из-за прикрытых ставень проникает лишь полоса света.
Луч выхватывает из полутьмы женскую руку, пальцы, судорожно царапающие меховое покрывало, заставляет сверкать золотое обручальное кольцо, скользит по лицу Евы Шарлье… Ее глаза закрыты, ноздри сжаты, она стонет, мечется и явно страдает.
Открывается дверь, на пороге застывает мужчина. Элегантно одетому жгучему брюнету с прекрасными темными глазами и усиками, подстриженными на американский манер, лет тридцать пять. Это Андре Шарлье.
Он пристально вглядывается в жену, но взор излучает лишь холодное равнодушие, лишенное даже капли участия.
Он переступает порог, бесшумно прикрывает за собой дверь, осторожно приближается к Еве.
Она ничего не слышит, лежит на постели в ночной рубашке, поверх которой надето элегантное домашнее платье. Ноги укрыты меховым покрывалом.
Некоторое время Андре Шарлье рассматривает страдальческое лицо жены, затем наклоняется и тихо зовет:
– Ева… Ева…
Ее глаза не открываются. На лице гримаса боли. Она забылась сном.
Андре выпрямляется, смотрит на стакан с водой, стоящий на прикроватном столике, достает из кармана флакончик с дозатором, подносит к стакану и медленно отмеривает несколько капель.
В это мгновение Ева дергает головой, он прячет флакон в карман и впивается в спящую жену острым взглядом.
В соседней гостиной у широко открытого окна стоит молодая девушка и смотрит на улицу. По проспекту грохочут сапогами марширующие солдаты.
Андре Шарлье входит в гостиную и закрывает дверь в спальню. На его лице появляется заботливое выражение.
Девушка оборачивается на звук закрывшейся двери.
Она хороша собой и юна, ей лет семнадцать, ее личико, серьезное и напряженное, не утратило детской округлости.
За окном хрипло грянула походная песня, звучащая размеренно, в такт чеканному шагу.
Девушка резко закрывает окно; видно, что она с трудом справляется с волнением.
– Так и маршируют с самого утра! – обернувшись, раздраженно бросает она.
Словно не замечая ее, Андре делает несколько шагов по гостиной и с озабоченным видом останавливается возле дивана. Девушка подходит к нему, тревожно всматриваясь в его лицо. Он бросает на нее взгляд и с полной безнадежностью отвечает:
– Спит…
– Думаете, есть надежда, что она выздоровеет?
Андре молчит.
Девушка капризно упирается коленом в диван и дергает Андре за рукав. Еще немного и она заплачет. И вдруг ее прорывает:
– Не смейте обращаться со мной как с девчонкой! Отвечайте!
Андре смотрит на свояченицу, тихонько гладит ее по волосам и со всей нежностью и сдерживаемой болью, на которые способен, шепчет:
– Вам понадобится все ваше мужество, Люсетта.
Девушка разражается слезами и утыкается головой в спинку дивана. Ее отчаяние искренне, глубоко, но по-детски эгоистично; она не более, чем избалованное дитя…
– Люсетта… – шепчет Андре.
– Оставьте меня… – трясет она головой, – оставьте… Я не желаю быть мужественной, это слишком несправедливо, в конце концов! Что станется со мной без нее?..
– Люсетта! Успокойтесь… прошу вас… – не переставая гладить ее по волосам и плечу, повторяет он. Она отстраняется, зажав голову руками и, уперевшись локтями в колени, стонет:
– Сил моих больше нет!
Андре огибает диван. Поскольку за ним никто не наблюдает, к нему вновь возвращается жесткий взгляд; он внимательно следит за поведением девушки.
– Надеешься-надеешься, и вдруг на тебе, больше надеяться не на что! С ума можно сойти… Да известно ли вам, что она для меня значит? – С этими словами Люсетта резко поворачивает голову, и лицо Андре вмиг обретает участливое выражение. – Она мне гораздо больше, чем сестра, Андре… – продолжает девушка сквозь слезы. – Это еще и мать, и лучшая подруга… вам не понять, никому меня не понять!
– Люсетта! – усаживаясь рядом с ней, шепчет Андре с нежным укором. – Это моя жена…
Она в смятении смотрит на Андре и протягивает ему руку.
– И впрямь, Андре, простите меня… Но знаете, без нее мне будет так одиноко на свете…
– А как же я, Люсетта? – Андре притягивает девушку к себе. Она доверчиво приникает к его плечу. – Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя одинокой, пока я с вами, – лицемерно говорит он. – Мы никогда не расстанемся. Я уверен, что такова воля Евы. Мы будем жить вместе, Люсетта.
Девушка успокоенно закрывает глаза и по-детски всхлипывает.
Взвод жандармов, подчиняющийся Правителю, сворачивает на людную улицу. Плоские кепи с коротким козырьком, обтянутые темными рубашками торсы, портупеи из блестящей кожи, автоматы на ремнях – они грохочут сапогами по мостовой. Внезапно над строем взлетает походный марш. Прохожие оглядываются, расступаются, иные возвращаются в свои дома.
Женщина с коляской медленно разворачивается посреди разбегающихся в разные стороны горожан и спокойно удаляется.
Два вооруженных автоматами командира в касках идут впереди взвода… Улица пустеет, не сразу, но как-то подчеркнуто враждебно по отношению к военным. Небольшая толпа у дверей бакалейной лавки расходится, словно повинуясь молчаливому приказу. Люди заворачивают во дворы, скрываются в подъездах.
Хозяйки, обступавшие повозки зеленщиц, как по команде исчезают, а какой-то мальчуган, засунув руки в карманы, нарочито медленно пересекает улицу прямо под носом командиров…
Прислонившись к дверному косяку невзрачного дома, два молодых и крепких парня насмешливыми взглядами провожают военных.
Оба держат правую руку в кармане куртки.
Прокуренная, бедно обставленная комната.
Четверо мужчин, встав по обе стороны от окна, так, чтобы их не заметили с улицы, наблюдают за происходящим.
Ланглуа – высокий, костлявый, с бритым подбородком; Диксон – тощий и нервный, с бородкой; Пулен – седовласый, в очках в железной оправе; Ренодель, могучий, краснорожий, улыбающийся.
Они покидают свой пост у окна и собираются посередине комнаты у круглого, уставленного стаканами стола, за которым сидит, спокойно покуривая, Пьер Дюмен.
Худая физиономия Диксона выражает беспокойство.
– Видел? – спрашивает он у Пьера.
– Что именно? – осведомляется тот, предварительно глотнув из стакана вина.
Небольшая пауза. Пулен садится, Ренодель закуривает, Диксон бросает взгляд на окно.
– Это продолжается с самого утра. Они о чем-то догадываются… – отвечает он.
Пьер сохраняет невозмутимое спокойствие.
– Возможно, – ставя стакан на место, отзывается он. – Но уж точно не о том, что им грозит завтра.
– А не лучше ли?.. – нерешительно начинает Пулен.
– Что? – резко повернувшись, обрывает его на полуслове Пьер.
– Подождать…
Поскольку Пьер раздраженно передергивает плечами, Ренодель поспешно вставляет:
– Всего три дня. С тем, чтобы усыпить их внимание…
– Струсил? – обжигает его взглядом Пьер.
– Пьер! – вздрогнув и покраснев протестует тот.
– Восстание не откладывают, – убежденно заявляет Пьер. – Все готово. Оружие роздано. Парни в боевом настроении. Если станем ждать, рискуем не удержать их в подчинении.
Воцаряется тишина. Ренодель и Диксон садятся.
Пьер обводит строгим взглядом лица четырех товарищей и сухо спрашивает:
– Может, кто-то из вас не согласен? – Все молчат, и он продолжает: – Хорошо. Значит, завтра в десять. Вечером будем спать уже в покоях Правителя. А теперь вот что… – Присутствующие склоняются над столом, лица их напряжены, серьезны. Пьер вынимает из кармана и разворачивает карту восстания. – …Выступление начнется в шести различных точках…
Ева по-прежнему лежит на диване с закрытыми глазами. Внезапно она поворачивает голову, широко открывает полные растерянности глаза, словно ей привиделся кошмар, и истошно кричит:
– Люсетта!
Она приходит в сознание, но мучается от сжигающего ее изнутри пламени. С усилием приподнявшись, Ева отбрасывает одеяло и садится на край постели. У нее кружится голова. Она протягивает руку и хватает стакан с водой, стоящий на ночном столике. Залпом выпивает его содержимое и морщится.
– Люсетта! Люсетта! – зовет она слабеющим голосом.
– Пьер! – кричит молодой человек лет восемнадцати, бледный, нервный, явно что-то замышляющий.
Пьер только что покинул обшарпанный дом, в котором проходило заседание. Услышав свое имя, он смотрит в сторону зовущего, затем отворачивается и обращается к двум стоящим у входной двери на стреме крепким малым:
– Сейчас и другие спустятся. Можете идти. Сбор здесь, в шесть вечера. Ничего нового?
– Все тихо. Только вот этот стукачок… хотел войти, – отвечает один из них, кивком указав на молодого человека, наблюдающего за ними с другой стороны улицы.
– Люсьен? Ну и ну! – бросив снова на него взгляд и пожав плечами, произносит Пьер.
Отпустив часовых, которые быстрым шагом удаляются, Пьер подходит к своему велосипеду, привязанному цепью к колышку, и наклоняется над ним. В это время Люсьен переходит улицу.
– Пьер… – зовет он.
Тот его даже не замечает. Он снимает цепь и убирает ее под седло.
– Пьер! Выслушай меня! – умоляет паренек, подходя к Пьеру. Тот выпрямляется и молча с презрением смотрит на него. – Я не виноват… – жалобно произносит Люсьен.
Пьер рукой отстраняет его со своего пути и толкает велосипед вперед. Парень следует за ним, бормоча:
– Они истязали меня, Пьер… Часами избивали, а я почти ничего не сказал…
Пьер спокойно сходит на мостовую и садится на велосипед. Люсьен преграждает ему путь, положив руку на руль. На его лице гнев вперемешку со страхом.
– Вы слишком жестоки! – выходит из себя он. – Мне всего лишь восемнадцать, я… Если вы меня бросите, я всю жизнь буду считать себя предателем. Пьер! Они предложили мне работать на них…
На этот раз Пьер в упор смотрит на него. Люсьена бьет крупная дрожь, он цепляется за руль и срывается на крик:
– Ну, скажи же что-нибудь! Так очень удобно, ты не прошел через это! Ты не имеешь права… Ты не уедешь, не ответив мне… Не уедешь!
И тут Пьер с глубочайшим презрением бросает сквозь зубы:
– Пакостный доносчик! – И наотмашь бьет по лицу, глядя ему прямо в глаза.
Люсьен, задохнувшись, отступает на шаг, Пьер жмет на педали и уезжает. Слышится довольный смех: Ренодель, Пулен, Диксон и Ланглуа, выйдя из дома, все это видят.
Люсьен бросает в их сторону короткий взгляд, на мгновение замирает на месте и медленно удаляется. В его глазах блестят слезы ярости и стыда.
Рука Евы покоится на ночном столике возле пустого стакана.
Она со страшным усилием приподнимается и вздрагивает от резкой боли.
Затем неверным шагом добирается до двери, открывает ее и застывает на пороге.
На диване в гостиной сидят Люсетта и Андре, девушка положила голову ему на плечо. Проходит несколько мгновений, прежде чем Люсетта замечает сестру.
– Андре… – глухо зовет Ева.
Люсетта, отпрыгнув от зятя, бросается к ней. Андре, ничуть не смутившись, встает и спокойно приближается к сестрам.
– Ева! Тебе не следует вставать… – с упреком произносит Люсетта.
– Побудь здесь, Люсетта. Я хочу поговорить с Андре с глазу на глаз, – только и отвечает Ева, поворачивается и скрывается в спальне.
Андре подходит к потрясенной Люсетте, жестом просит ее остаться и идет за женой.
Ева стоит, опираясь на ночной столик.
– Андре, я запрещаю тебе притрагиваться к Люсетте… – выдыхает она. Андре делает несколько шагов по комнате, изображая недоумение. – Бесполезно говорить с тобой об этом, – собрав все свои силы, продолжает Ева. – Знаю… Вот уже несколько месяцев я наблюдаю… Это началось, когда я заболела… Оставь ее в покое… – Ей все труднее изъясняться. – Ты женился на мне из-за моего приданого и заставил меня пережить ад… Я никогда не жаловалась, но не позволю тебе дотронуться до моей сестры… – слабея выговаривает она.
Андре невозмутимо наблюдает за ней. Ева с трудом держится на ногах и тем не менее твердо продолжает:
– Ты воспользовался моей болезнью, но я поправлюсь… Я поправлюсь, Андре. И защищу ее от тебя… – Силы оставляют ее, она падает на постель.
Становится виден ночной столик. Страшно побледнев, Андре не сводит взгляда с пустого стакана. Его лицо выражает нечто вроде облегчения.
– Я поправлюсь и увезу ее далеко отсюда… далеко отсюда… – слышится слабеющий голос Евы.
Люсьен с мертвенно-бледным, блестящим от пота лицом и перекошенным ртом, весь во власти одолевающей его злобы, поджидает кого-то, притаившись за углом дома. Он держит руку в кармане куртки.
Метрах в ста пятидесяти, склонившись к рулю велосипеда, катит Пьер. Кроме него, на унылой дороге рабочего предместья, вдоль которой высятся недостроенные здания и заводские цеха, никого. Лишь вдали видны рабочие, толкающие тачки и разгружающие грузовики среди дымящихся труб. Пьер приближается к месту, где затаился Люсьен. Лицо Люсьена становится все более напряженным; оглядываясь, как затравленный зверь, он непроизвольно дергается и медленно вынимает руку из кармана. В ней зажат револьвер.
– Я поправлюсь… Андре, я поправлюсь… чтобы спасти ее… Я хочу выздороветь… – В голосе Евы гаснут угрожающие ноты.
Ее рука скользит по столику, пытается уцепиться за что-то и наконец бессильно падает, увлекая за собой стакан и графин.
Почувствовав слабость, она пытается опереться на столик, но валится на пол под звон бьющегося стекла…
Бледный, но по-прежнему бесстрастный Андре смотрит на тело жены, распростертое на полу.
Раздаются два револьверных выстрела.
Пьер катится по инерции на вихляющем велосипеде еще несколько метров и замертво падает на дорогу.
Люсетта вихрем влетает в спальню. Увидев на полу тело сестры, она кричит.
Труп Пьера лежит посреди дороги рядом с велосипедом, переднее колесо которого продолжает вращаться.
Люсьен, отчаянно крутя педалями, удирает на своем велосипеде.
Рабочие вдалеке приостанавливают работу. Они слышат выстрелы и поднимают головы, пытаясь понять, что происходит. Один из них отваживается подойти поближе.
У тела Пьера тормозит грузовик. Водитель и двое рабочих спрыгивают на дорогу. Трудяги с окрестных заводов также сходятся к месту происшествия. Вскоре вокруг тела собирается небольшая толпа. Многие узнают Пьера, со всех сторон слышится:
– Это Дюмен!
– Что с ним?
– Это Дюмен!
– Они прикончили Дюмена!
Среди всеобщего смятения никто не обращает внимания на сперва отдаленный, а затем все более близкий грохот солдатских сапог по мостовой. Как вдруг совсем рядом грянуло строевое пение.
– Кто это? – вопрошает рабочий сурового вида.
И тут с одной из улиц на дорогу заворачивает колонна военных. Рабочие один за другим выпрямляются и поворачиваются к ней лицом. Глаза их гневно сверкают.
– Сволочи! – слышится из толпы.
Взвод продолжает маршировать под бравое пение, командир тревожно всматривается в толпу рабочих. Те с угрожающим видом перегораживают дорогу. Несколько человек собирают булыжники и куски железа на обочине.
Еще несколько шагов, и командир взвода отдает предупредительный приказ, после чего командует:
– Стой!
Тело Пьера по-прежнему лежит на земле, но другой Пьер медленно встает на ноги… Он словно очнулся ото сна, машинально отряхивает рукав и поворачивается спиной к происходящему. Трое рабочих стоят к нему лицом, но не видят его.
– Эй, Пауло, что происходит? – обращается Пьер к одному из них.
Тот даже не обращает на него внимания и, протягивая руку к соседу, просит:
– Дай-ка мне.
Рабочий передает Пауло кирпич.
– Разойтись! – слышится грубый голос командира жандармов.
Никто из работяг не реагирует.
– В воздухе пахнет дракой… – окинув взглядом два неприятельских лагеря, шепчет Пьер.
После чего невидимкой проходит между рабочими и неспешно удаляется… По пути ему попадаются люди, вооруженные лопатами и железными прутьями; все они проходят, не замечая его. Пьер недоуменно взирает на них, пока, наконец, пожав плечами и отказываясь что-либо понимать, не уходит окончательно, как раз в тот момент, когда за его спиной слышится властное:
– Назад! Приказываю разойтись!
Андре и Люсетта подняли Еву и положили на постель.
Пока Андре накрывает ее меховым покрывалом, Люсетта, не в силах больше сдерживаться, припадает к безжизненной руке сестры и разражается рыданиями.
В эту минуту Ева дотрагивается до волос сестры, но та не обращает на это никакого внимания. Ева встает и смотрит на Люсетту…
Ее лицо выражает сострадание, не лишенное удивления, вызванного столь искренним проявлением горя… Она слегка пожимает плечами и удаляется в гостиную.
Пока Люсетта рыдает над телом сестры, Ева, по-прежнему в домашнем платье, из гостиной направляется в прихожую. Там она сталкивается с Розой, своей горничной, которая, по всей вероятности встревоженная шумом, пришла посмотреть, что происходит. Ева останавливается и наблюдает за ней.
– Роза, – зовет она.
Но та, потрясенная увиденным, убегает в подсобное помещение.
– Эй, Роза, куда это вы? – пытается она остановить ее, дивясь, что горничная, выйдя из гостиной, не отвечает, и вообще, как будто не видит и не слышит ее.
И вдруг кто-то, сначала тихо, а потом все настойчивее начинает повторять одно и то же слово:
– Лагенезия… Лагенезия… Лагенезия…
Ева возвращается в гостиную, пересекает ее и попадает в длинный коридор. Там она останавливается перед широким зеркалом, но видит в нем почему-то лишь противоположную стену и понимает, что не отражается в стекле. Пораженная, она делает шаг вперед. Ее нет…
Появляется Роза и быстро направляется к зеркалу. Она уже без белого передника, а в руках у нее сумка и шляпа.
Не видя Еву, она встает между хозяйкой и зеркалом и надевает шляпу.
Ева изумленно отходит в сторону, глядя поочередно то на Розу, то на ее отражение…
Горничная поправляет шляпу, хватает сумочку, которую положила на столик, и поспешно выходит. Ева остается одна, невидимая в зеркале…
Снова слышится медленный голос:
– Лагенезия… Лагенезия… Лагенезия…
Ева равнодушно пожимает плечами и выходит из квартиры.
Пьер идет по тротуару оживленной улицы.
Его сопровождает голос, становящийся все громче, которому вторят другие голоса, чеканно скандирующие:
– Лагенезия… Лагенезия… Лагенезия…
Пьер идет вперед… Однако между замедленностью его движений и поспешной деловитостью прохожих существует разительный контраст. Такое впечатление, что Пьер движется бесшумно, словно во сне.
Никто его не замечает. Никто его попросту не видит.
Вот встречаются двое знакомых, один протягивает руку другому. Пьер, думая, что этот жест адресован ему, также протягивает руку, но прохожие, не обращая на него внимания, отходят в сторонку, чтобы поболтать. Пьеру не остается ничего иного, как обойти их и двинуться дальше.
По лицу можно понять, что его это мало трогает и кажется смешным, хотя он и находит такие манеры не слишком вежливыми.
Еще через несколько шагов консьержка с порога дома выплескивает ему под ноги ведро воды. Пьер останавливается и разглядывает свои брюки: они сухие. Все больше изумляясь, он продолжает путь.
А голос не умолкает:
– Лагенезия… Лагенезия… Лагенезия…
Пьер останавливается рядом с пожилым господином, читающим газету на автобусной остановке.
– Простите, месье… – обращается к нему Пьер.
В эту минуту голос смолкает.
Пожилой человек не поднимает головы, продолжая читать. На его лице улыбка.
– Простите, месье, – не отступается Пьер, – будьте добры, где находится улица Лагенезия?
Ева останавливается рядом со скамьей, на которой сидит молодая женщина и вяжет, качая ногой детскую коляску.
– Простите, мадам, как мне пройти на улицу Лагенезия? – любезно спрашивает она.
Молодая женщина, не услышав вопроса, склоняется над коляской и принимается играть с младенцем.
Пожилой господин продолжает, улыбаясь, читать газету.
– У меня срочная встреча на улице Лагенезия, а я не знаю, где она находится, – объясняет Пьер, повысив голос.
Пожилой господин, не отрывая глаз от газеты, смеется.
– Вас это смешит? – наклоняется к нему Пьер. И тихо, но беззлобно добавляет: – Старый хрыч!
Пожилой господин теперь уже просто заливается смехом, и Пьер повторяет чуть громче:
– Старый хрыч!
В эту минуту у остановки тормозит автобус. Его тень наезжает на пожилого господина, но не на Пьера, который так и остается стоять на солнце. Пожилой господин, с лица которого не сходит улыбка, садится в автобус, и тот уезжает.
Пьер провожает взглядом тень, отбрасываемую автобусом, снова пожимает плечами и идет дальше…
Он сходит с тротуара на мостовую, и справа от него открывается вид на странную улочку, нечто вроде пустынного весьма любопытного тупика… Ее замыкает глухая стена, фасады домов лишены окон, а перед входом в один из них стоит очередь… Кроме стоящих в очереди, на улочке совершенно безлюдно.
Дойдя до середины мостовой, Пьер поворачивает голову направо, видит эту улочку, замедляет шаг и останавливается. Он явно удивлен. За его спиной едут автомобили, автобусы, идут прохожие. А здесь тихо и безлюдно. Он поднимает взгляд, видит табличку, на которой написано:
Тупик Лагенезия
…и медленно направляется к стоящим в очереди людям.
Ева по-прежнему стоит рядом со скамьей, на которой сидит молодая мать, разговаривающая со своим малышом. Ева улыбается, глядя на него, и повторяет вопрос:
– Так вы не подскажете мне, где находится улица Лагенезия? У меня там назначена встреча, правда, не знаю, с кем и по какому поводу…
Молодая мать полностью сосредоточена на своем малыше:
– А тю-тю, Мишель! А кто у нас маленький Мишель? А кто у нас сыночек?
Ева пожимает плечами и идет дальше…
Выйдя из сада, она сходит с тротуара и… видит перед собой узкую улочку, в глубине которой собрались люди… Некоторое время она рассматривает тупик, там царит тишина, хотя за ее спиной в городском саду людно и шумно, после чего читает на табличке:
ТУПИК ЛАГЕНЕЗИЯ
Человек двадцать, построившись попарно, дожидаются своей очереди, стоя перед входом в какую-то контору. Тут собрались люди всех возрастов и социальных положений: рабочий в кепке, пожилая дама, красавица в меховом манто, воздушный гимнаст в облегающем фигуру цирковом трико, солдат, господин в котелке, бородатый старичок с трясущейся головой, два жандарма в униформе, кто-то еще и последний в очереди – Пьер Дюмен.
Фасад дома, в котором расположена контора, темный; судя по всему, темно и внутри. Снаружи никакой вывески.
Проходит несколько минут, и под дребезжащий звук колокольчика дверь сама собой открывается. Первый в очереди входит в дом, и дверь беззвучно закрывается за ним.
Ева машинально идет вдоль вереницы людей, и те тотчас взрываются:
– Встаньте в очередь!
– Что она себе позволяет!
– Это уж слишком!
– Она что, больше других торопится?
– В очередь! В очередь!..
Ева останавливается и с улыбкой обращается к собравшимся:
– Так вы, значит, меня видите? Вы не слишком любезны, но все равно приятно.
– Ну, разумеется, видим, – набрасывается на нее сердитая толстуха. – И не пытайтесь пролезть вперед других.
Только Пьер ничего не говорит и смотрит на Еву.
Снова дребезжит колокольчик, и очередь подвигается еще на одного человека.
Ева покорно возвращается в ее конец.
Пьер наблюдает за ней. Он стоит рядом со старичком, у которого трясется голова. Снова дребезжит колокольчик, дверь открывается, мужчина и женщина, толкая друг друга, проходят в дом. Пьер и старичок подвигаются вперед. Пьер с нарастающим раздражением разглядывает своего соседа.
– Вы можете стоять спокойно? Не трясти головой? – не в силах дольше сдерживаться, бросает он.
Старичок лишь пожимает плечами.
Еще несколько минут ожидания, снова дребезжит колокольчик, застекленная дверь открывается и захлопывается за вошедшим Пьером. Очередь подвигается еще на одного человека.
Пьер без колебаний минует пустое, заставленное пыльными стойками помещение, и направляется дальше…
Распахнув дверь, Пьер делает несколько шагов к письменному столу, за которым сидит какая-то дама. Керосиновая лампа освещает помещение. Дневного света, проникающего из узкого окошка, выходящего во внутренний двор, явно недостаточно.
Стены увешаны медальонами, гравюрами, картинами, на которых, насколько можно судить, изображен один и тот же сюжет: тупик Лагенезия.
– Простите, мадам… У меня с вами назначена встреча? – спрашивает Пьер.
За столом сидит дебелая пожилая дама с лорнеткой в руке. Перед ней лежит огромная раскрытая регистрационная книга, на которой устроился толстый черный кот.
– Ну да, месье, – разглядывая Пьера в лорнетку, приветливо улыбается она.
– В таком случае, объясните мне… – продолжает Пьер, гладя кота, который потягивается и трется об его руку. – Почему я здесь оказался?
– Регулус! – одергивает кота дама. – Оставь господина в покое! – Пьер с улыбкой берет кота на руки. – Я вас, месье, не задержу… Вы мне понадобились для сущей формальности относительно вашего нынешнего состояния, – говорит она, сверяясь с книгой актов гражданского состояния. – Вас зовут Пьер Дюмен?
– Да, мадам, но я… – удивленно бормочет Пьер.
Чиновница степенно переворачивает страницы книги.
– Да, да, ди, ди, до, дю… Дюмен, вот и вы… Год рождения тысяча девятьсот двенадцатый?
Пьер несказанно изумлен; кот пользуется его замешательством и карабкается ему на плечо.
– Да, июнь тысяча девятьсот двенадцатого…
– Работали помощником мастера на литейном заводе в Ансвере?
– Да.
– И были убиты сегодня утром в десять часов тридцать пять минут?
Услышав этот вопрос, Пьер, покачнувшись, хватается обеими руками за край стола и потрясенно взирает на пожилую даму. Кот спрыгивает на книгу.
– Убит? – недоверчиво переспрашивает Пьер.
Дама любезно кивает. Пьер резко откидывается назад и принимается хохотать.
– Так вот как… Вот как… Да… Я умер. – Его хохот прерывается так же внезапно, как начался, и он весело осведомляется: – И кто же меня убил?
– Секундочку… – Дама прогоняет лорнеткой кота, снова разлегшегося на книге. – Ну же, Регулус, ты уселся на имя убийцы. – И, разобрав написанное, сообщает Пьеру: – Вот, нашла: вы были убиты Люсьеном Держё.
– Ах, подлец! – только и произносит Пьер. – Смотри-ка, не промахнулся.
– В добрый час, – с улыбкой говорит чиновница. – Вы правильно относитесь к случившемуся. Хотелось бы и обо всех других, приходящих сюда, сказать то же самое.
– Им что, не по нраву быть мертвыми?
– Да, есть такие мрачные личности…
– Понимаете, у меня никого не осталось, потому я и спокоен, – поясняет Пьер и принимается возбужденно расхаживать по комнате. – И потом, главное – завершить то, что тебе было предназначено сделать, – рассуждает он, обернувшись на пожилую даму, скептически наблюдающую за ним через лорнетку. – Вы так не думаете?
– Я, знаете ли, просто служащая… – Перевернув книгу, она подвигает ее Пьеру: – Прошу вас расписаться…
Пьер несколько секунд находится в замешательстве, но потом возвращается к столу, берет перьевую ручку и ставит подпись.
– Ну, теперь уж вы точно умерли, так сказать, по всем статьям, – объявляет пожилая дама.
Пьер выпрямляется, ему слегка не по себе. Он кладет ручку на стол, гладит кота и интересуется:
– А куда я должен идти?
– Да куда хотите, – пожимает плечами пожилая дама, но когда он собирается выйти через ту дверь, в которую вошел, указывает на другую, сбоку: – Нет, туда…
Пока он закрывает дверь, пожилая дама поправляет лорнетку, сверяется с книгой записей гражданского состояния и дергает за невидимый шнурок. Слышится отдаленное дребезжание колокольчика, приглашающего следующего посетителя.
Пьер открывает низкую дверь, выходит, оглядывает грязное и ветхое строение, в котором расположена контора, и делает несколько несмелых шагов, держа руки в карманах. Он явно не до конца осознает, что с ним произошло.
Метрах в двадцати тупик выходит на широкий проспект, на котором царит оживление, проносятся машины, снуют пешеходы. А здесь всего лишь несколько озабоченно спешащих человек; однако кроме них есть еще с десяток мертвых – они сидят, стоят, прислонившись к стенам домов, или беззаботно прогуливаются, разглядывая витрины.
Два или три умерших из отдаленных эпох, одетых по моде своего времени, оборачиваются на Пьера и негромко обсуждают его между собой.
Пьер медленно идет вперед, но вдруг слышит за спиной:
– Месье, добро пожаловать к нам. – Судя по голосу, слова произнесены человеком явно немолодым.
Пьер оборачивается и видит группу людей в костюмах различных эпох: тут и бравые мушкетеры, и томные романтики, и его современники, и среди них старик в треуголке, одетый по моде XVIII столетия. Видно, что он благородных кровей.
– Вы новенький? – любезно интересуется он.
– Да… А вы?
– Я был повешен в тысяча семьсот семьдесят восьмом году, – улыбаясь и указывая на свой костюм, отвечает старик. Пьер сочувственно склоняет голову перед прискорбным фактом. – Это произошло в результате судебной ошибки… впрочем, какая теперь разница… Намерены ли вы заняться чем-то определенным? – Поскольку вопрос застает Пьера врасплох, тот самодовольно поясняет: – Ну… например, удостовериться, как принимает вашу смерть супруга – оплакивает вас или наставляет рога, взглянуть, бодрствуют ли ваши дети над вашими останками, по какому разряду вас собираются похоронить…
– Нет, нет. Все будет замечательно и так, – прерывает его Пьер.
– Слава богу. Не желаете ли взять меня в провожатые?
– Вы очень любезны… – шепчет Пьер.
– Ну, что вы, сделайте одолжение, – доброжелательно говорит старик, увлекая его за собой. – У нас заведено дожидаться новеньких и вводить их в курс дела. Да и для нас самих какое-никакое развлечение.
Дойдя до того места, где тупик выходит на проспект, они останавливаются. Пьер с интересом разглядывает происходящее вокруг. Он снова засунул руки в карманы.
Пестрая толпа кружит по площади, живые и мертвые вперемешку.
Мертвые одеты в костюмы всевозможных эпох, слегка потертые и линялые.
В отличие от живых, куда-то поголовно спешащих, мертвые просто слоняются с чуть пристыженным и невеселым видом. Большинство, впрочем, сидят или стоят, вжавшись в стену, перед витринами, в проемах дверей.
– Надо же, как много народу! – поражается Пьер.
– Не больше, чем всегда, – отзывается его провожатый. – Просто теперь, пройдя регистрацию, вы видите еще и мертвых.
– А как их отличать от живых?
– Очень просто: живые всегда спешат. – В это время мимо них быстрым шагом проходит человек с портфелем под мышкой. – Вот этот, к примеру… Этот точно живой.
Тот, о ком шла речь, прошел так близко от них, что, будь он мертвым, наверняка услышал бы их разговор.
Пьер провожает его взглядом. Он учится отличать живых от мертвых, и это доставляет ему некоторое удовольствие. Они обгоняют накрашенную женщину в короткой юбке, которая идет медленнее, чем они. Пьер разглядывает ее, пытаясь понять, к какому разряду – мертвых или живых – ее отнести. Женщина явно его не видит. Пьер бросает на своего спутника вопросительный взгляд, делая легкий жест в сторону прохожей.
– Живая! Живая! – трясет головой старик.
Пьер разочарованно разводит руками, а женщина тем временем подходит к спешащему мужчине.
– Не переживайте, вы быстро освоитесь, – говорит старик, подметивший разочарование Пьера.
Они продолжают идти вперед, но вскоре останавливаются, поскольку навстречу им движется небольшая толпа.
Во главе ее выступает тщедушный человечек дегенеративного вида. За ним следует его благородное потомство по мужской линии, начиная со Средних веков, все как на подбор осанистые и рослые молодцы.
Живой отпрыск этого знатного семейства останавливается посреди улицы, чтобы закурить; потомки замирают позади него, не спуская с него глаз.
– Что за карнавал? – спрашивает Пьер, не в силах сдержать любопытства.
Но стоит ему произнести эти неосторожные слова, как кое-кто из свиты предка обращает на него яростный и уничтожающий взор.
– Весьма и весьма знатный род, потомственное дворянство. Следуют за продолжателем рода… – пояснил старик.
– Что-то он не больно хорош собой, – тихо замечает Пьер, – они вряд ли им гордятся. Почему же ходят за ним по пятам?
– Ждут, когда помрет, чтобы как следует ему всыпать, – пожимает плечами провожатый.
Между тем дегенерат с важным и тупым видом идет дальше с сигаретой в руке, а предки, не спускающие с него внимательных и полных отчаяния глаз, торопятся за ним.
Пьер и старик, продолжая прогуливаться, переходят на другую сторону проспекта.
Когда они находятся на проезжей части, откуда-то вылетает автомобиль и несется прямо на них, старик успевает прошмыгнуть перед самым капотом, не обратив на него никакого внимания, а вот Пьер шарахается в сторону.
– Постепенно привыкнете… – снисходительно улыбается старик.
Пьер сконфуженно улыбается, и они продолжают путь.
Ева сидит на стуле перед письменным столом. На ее лице тревога.
– Вы уверены? Вы не ошиблись? – взволнованно спрашивает она.
Пожилая дама, чье равнодушное и вежливое спокойствие так контрастируют с нервозностью Евы, с достоинством отвечает:
– Я никогда не ошибаюсь. Это входит в мои профессиональные обязанности.
– Он меня отравил? – переспрашивает Ева.
– Ну да, мадам.
– Но почему? Почему?
– Вы его стесняли, – отвечает та. – Приданое ваше у него в кармане. Теперь ему требуется приданое вашей сестры.
– А Люсетта в него влюблена! – заламывая руки шепчет убитая Ева.
– Примите мои соболезнования… Не соблаговолите ли поставить подпись? – приняв соответствующее обстоятельствам выражение лица, просит чиновница.
Ева встает, рассеянно склоняется над столом и ставит подпись.
– Превосходно, – подводит итог пожилая дама, – отныне вы мертвы по всем статьям.
– А куда мне теперь? – нерешительно осведомляется Ева.
– Куда хотите. Мертвые свободны.
Ева, как и Пьер, неосознанно направляется к двери, через которую вошла, но чиновница указывает ей на другую:
– Нет, вам туда…
Поглощенная своими переживаниями Ева покидает контору.
Ева печально бредет по улице, опустив голову и сунув руки в карманы домашнего платья.
Ее не занимает происходящее вокруг, она не смотрит на прохожих, живых и мертвых, попадающихся ей на пути… Как вдруг слышит голос уличного зазывалы:
– Дамы и господа, еще несколько франков, и вашим глазам предстанет нечто сенсационное… Одной рукой, только одной рукой Алкид поднимет вес в сто килограммов. Я не ошибся, сто килограммов, сто…
Вокруг ярмарочного силача – здоровяка в розовом трико, с вызывающей величины усами и завитками волос на висках – образовался кружок зевак. Пока зазывала представляет его публике, он застыл в выразительной позе.
Удостоив здоровяка взглядом, но не остановившись, Ева обходит толпу зевак.
В последнем ряду, среди любопытных находятся и Пьер со стариком-провожатым.
– Пойдемте отсюда, – обращается к нему старик, – есть кое-что и поинтереснее… У нас свой клуб…
– Минутку, – раздраженно отзывается Пьер, – я всегда любил смотреть на силачей.
Ева тоже останавливается, глядя на здоровяка.
– Дамы и господа! Смелее! Вы же не захотите обойти вниманием тяжелую атлетику. Еще двенадцать франков, и представление начнется. Двенадцать раз по двадцать су! Один франк справа? Один слева? Спасибо. Еще десять франков, и мы начнем!
Взгляд Евы случайно падает на девочку лет двенадцати. Из корзины в ее руках торчат пакет с молоком и дамский ридикюль весьма потрепанного вида, в котором наверняка лежат деньги. Ее послали за покупками, а она задержалась, чтобы посмотреть на представление.
Девочка не замечает юного воришку за своей спиной, который собирается ее обокрасть.
Небрежно озираясь, он протягивает руку и ловко вытаскивает сумочку из корзины.
– Эй, малышка, тебя обворовывают! – кричит Ева, наблюдая за его действиями.
Пьер живо поворачивает к ней голову и переводит взгляд на девочку.
Ева заметила его реакцию и обращается к нему:
– Остановите его! Да остановите же!
Старик выразительно толкает Пьера локтем.
Воришка уже преспокойно удаляется…
– Держи вора! Держи вора! – кричит Ева, указывая на него рукой.
Пьер с любопытством разглядывает ее.
– Эта дама тоже новенькая, – говорит старик.
– Да… до нее еще не дошло… – несколько самодовольно отзывается Пьер.
– Да сделайте же что-нибудь! – обращается Ева к Пьеру. – Что тут смешного? Остановите его!
Пьер со стариком переглядываются.
– Мадам еще не свыклась… – произносит Пьер, обращаясь к ней.
– Как вы сказали? – удивляется Ева. – Не свыклась с чем? – Она смотрит то на одного, то на другого, и вдруг начинает понимать. Теперь у нее растерянный и обескураженный вид. – Ах да, верно… – шепчет она, – верно.
Пьер и Ева какое-то мгновение с интересом разглядывают друг друга, но тут же переводят взгляды на девочку.
Та только что заметила пропажу сумочки. Она все более лихорадочно роется в корзине, заглядывает даже в пакет с молоком, ищет под ногами зрителей, после чего выпрямляется: ее личико бледно, рот искривился, на ставших огромными глазах блестят слезы.
Все трое молча взирают на ребенка. Старик, у которого, казалось бы, чувства давно должны были притупиться, потрясен…
Сделав несколько шагов, девочка падает на скамью и принимается рыдать, обхватив голову руками.
– Бедное, бедное дитя, – шепчет Пьер. – Что ее ждет по возвращении домой… – И добавляет, впервые с ноткой горечи в голосе: – Да, вот так-то!
– Вот так-то! Это все, на что вы способны? – вскипает Ева.
– А что я, по-вашему, должен делать? – силясь скрыть волнение за напускной развязностью, отвечает Пьер.
– Ничего, – пожимает плечами Ева. – Это ужасно, ужасно не иметь возможности помочь, – добавляет она, повернув голову в сторону ребенка.
Они вновь смотрят друг на друга. Пьер резко отворачивается, словно пытаясь прогнать непрошенную мысль.
– Пошли, – обращается он к старику. – Я за вами…
И удаляется вслед за своим вожатым, радуясь, что можно уйти от истории с воришкой.
Ева тоже уходит, опустив голову, сунув руки в карманы. Она проходит мимо девочки, не глядя в ее сторону…
Пьер со стариком проходят мимо дворца. Два великана-стража, застыв в грозной позе, охраняют внушительных размеров дверь.
Пьер резко останавливается. Старик, едва поспевающий за ним, также останавливается, но с намерением продолжать путь.
Пьер взглядом измеряет дверь и с явной радостью говорит:
– Это тут.
– Как вы сказали?
– Уже много лет мне хочется увидеть его вблизи.
– Правителя? – удивляется старик. – Вы хотите увидеть Правителя? Любопытно… Жалкий узурпатор, поступки которого лишены какого-либо размаха.
– А мне он интересен, – весело отвечает Пьер.
– В таком случае, мой дорогой, не отказывайте себе в удовольствии, – вежливым жестом указывает на дверь старик.
Пьер без колебаний преодолевает ступени крыльца и на мгновение задерживается возле стражников.
– Если бы ты только знал, кого пропускаешь сейчас, если бы знал… – бросает он в лицо одному из них.
Пьер со стариком вступают в просторную галерею, им то и дело попадаются мертвецы в нарядах тех времен, в которые им довелось жить… Встречается и первый камердинер – они пропускают его, расступившись.
Видно, что Пьеру страшно интересно все, что он видит. Старик же скользит по сторонам пресыщенным взором.
Массивная угловая дверь также охраняется двумя вооруженными стражами.
К ней подходит старший слуга с парой великолепных черных сапог в руках.
Один из стражников привычным жестом распахивает перед слугой дверь, и тот величаво входит в покои.
Пьер, находящийся совсем рядом, дергает старика за рукав и тянет за собой:
– Пошли!
Они буквально влетают в покои вслед за слугой, и дверь за ними тут же захлопывается.
Мгновение они стоят неподвижно. Затем медленно проходят дальше.
Они оказываются в огромных размеров величественном зале, в глубине которого возвышается ложе под балдахином. Массивный дубовый стол, большие старинные кресла, бархатные портьеры, парчовые гардины, ковры.
Правитель сидит на краю постели. Он в одной рубашке, в галифе и носках. На лице наусник. Он курит дорогую сигарету.
Это полный и крепкий мужчина с физиономией бессердечного фата, явно способной произвести впечатление.
Слуга почтительно прислуживает ему, помогая натянуть сапоги.
С десяток мертвых, в числе которых одна женщина, находятся здесь же; одни развалились в креслах или на ложе, кое-кто устроился прямо на полу, другие стоят, подпирая стены или предметы обстановки.
Среди них жандармский генерал, одетый в форму, похожую на форму Правителя; средневековый великан; военный не самого высокого чина; весьма пожилой седоусый мужчина, опирающийся на тросточку; офицер из XIX века в доломане с брандебурами и в лосинах; три пожилых человека в сюртуках, обшитых галуном, и в брюках в полосочку; и наконец, женщина лет тридцати, не больше, в элегантном охотничьем костюме.
Все взгляды устремлены на Правителя, в иных читается ирония, в других угроза.
Пьера явно забавляет все, что он видит.
– Ну, что ж, я не один, – мотнув головой, весело говорит он.
Эти слова привлекают к нему внимание мертвых, которые лениво поворачивают головы в сторону вновь прибывших.
– У этого узурпатора всегда посетители, – объясняет компаньон Пьера.
– Друзья?
Мертвые, пожимая плечами, презрительно отворачиваются.
– Бывшие друзья, – спешит поправить его спутник.
Правитель между тем уже натянул сапоги и направляется к высокому зеркалу, в котором видит себя во весь рост.
А поскольку Пьер стоит тут же, возле зеркала, тот оказывается рядом с Пьером, который начинает кружить вокруг него, изучая, словно какую-нибудь букашку. Неподалеку от них опирается на комод военный невысокого чина: скрестив руки на груди и нахмурив брови, он не сводит глаз с бывшего «начальника».
Правитель окидывает снисходительным взглядом свое изображение в зеркале и принимается отрабатывать приветствия и красивые позы. Своими театральными жестами, смешными и нелепыми, он напоминает оратора, выступающего перед аудиторией.
Невозмутимый камердинер в нескольких шагах от него держит в руках мундир.
Правитель подзывает его, и тот, приблизившись, подает ему мундир.
– Ну, как? – тряхнув головой и повернувшись к военному, весело говорит Пьер.
Тот кивает, не сводя с Правителя глаз.
– Красавчик твой начальник, ничего не скажешь, – иронично замечает Пьер.
– Что верно, то верно, – отзывается военный. – Знай я это раньше, ни за что бы не поддался на обман.
Правитель облачается в мундир, затем снимает его.
– Как ты думаешь, может, и без мундира сойдет? – спрашивает он у камердинера.
– Наверняка, ваше превосходительство, но мундир придает вашему превосходительству еще более внушительный вид.
Правитель снова надевает мундир и, на ходу застегивая пуговицы, направляется к столу, возле которого стоит средневековый великан. Пьер следует за Правителем.
Перед тем как затянуть ремень, Правитель швыряет окурок в великолепное блюдо, украшающее стол. Великана от возмущения передергивает.
– В мой тазик для бороды! – рычит он.
Пьер с интересом оборачивается.
– Оно ваше?
– Да ведь я тут у себя, друг мой. Я был королем этих краев четыре сотни лет тому назад. И, поверьте, в те времена к утвари в моем доме относились с большим пиететом.
– Утешьтесь, сир, скоро этому будет положен конец, – улыбаясь и указывая на Правителя, успокаивает его Пьер.
Единственная женщина, находящаяся среди мертвецов, удивленно оборачивается.
– Что вы имеете в виду?
– Это случится завтра.
– Что случится завтра? – подходя с любопытством спрашивает военный.
– Восстание.
– Вы в этом уверены? – спрашивает женщина.
– Да я же все и подготовил. Вам это интересно?
Женщина, указывая на Правителя, нацепляющего на шею орден, а на грудь орденскую ленту, страстно заявляет:
– Я умерла три года назад. Из-за него. И с тех пор ни на секунду его не покидала. Хочу видеть, как его повесят.
К ним подходит военный, слышавший их разговор.
– Не обольщайтесь, – говорит он. – Такие вещи не всегда удаются. Он, знаете ли, более хитрый, чем кажется…
– Вы так говорите оттого, что вам не удалось довести дело до ума… – парирует она, передернув плечами.
Между тем мертвецы обступили Пьера.
– Помните заговор Черных крестов? – продолжает военный. – Это моих рук дело. Я ничего не оставил без внимания, все предусмотрел. А он все же переиграл нас…
– Меня тоже, – вставляет Пьер. – Меня он переиграл, но слишком поздно, другие-то живы…
– Вы так самонадеянны…
– Мы уже три года над этим бьемся, я и мои товарищи… Наше дело верное, – обращаясь одновременно к военному и прочим мертвым, объясняет Пьер.
– Я тоже так говорил… – бормочет себе тот под нос.
– Мертвые, что помоложе, вечно строят иллюзии, – бросает с ухмылкой офицер в доломане, сидящий на стуле у стола.
В то время, как он произносит эти слова, за его спиной проходит камердинер и, словно на стуле никто не сидит, подхватывает его и уносит. Офицер остается сидеть в пустоте, а Правитель усаживается на стул, который ему подставляет камердинер.
– Вы мне кажетесь такими пессимистами, – обращается Пьер к мертвым, скептически взирающим на него.
– Пессимистами? Да я служил под его началом на протяжении многих лет… – ворчит военный, подходя к Правителю.
Все мертвые собираются в кружок вокруг стола.
Камердинер, согласно установленному церемониалу, снимает с Правителя наусник.
– Я верил ему, – продолжает военный, – я умер за него. А теперь вот наблюдаю за этим паяцем: баб меняет как перчатки, носит высокие каблуки. Речи за него пишет секретарь. А когда он репетирует их перед зеркалом, оба покатываются со смеху. По-вашему, приятно обнаружить, что тебя всю жизнь морочили?
Правитель между тем приступает к завтраку. Он набрасывается на еду и ест как свинья, при этом жесты его изысканны.
– Пессимисты, говорите? – сурово начинает военный. – Оказавшись здесь, я узнал, что нас предал мой лучший друг. Ныне он министр правосудия.
Пьер хотел было что-то возразить, но его снова прервали.
– Мы пессимисты? Взгляните на него, – вновь заговорила молодая женщина, встав напротив Правителя. – Я знала его, когда он был писакой. Я ему помогла. Я на него работала. Чтобы вызволить его из тюрьмы, я продала себя. Это я сделала ему карьеру.
– А что было потом? – поинтересовался Пьер.
– Я умерла в результате несчастного случая на охоте, а подстроил все это он.
Правитель продолжает обжираться, порой ковыряя в зубах тонко отшлифованным ноготком.
Пьер, которому так и не удалось вставить слово, взрывается от негодования и с вызовом смотрит на мертвых.
– И что из того? Что это доказывает? Только то, что вы – неудачники.
– Как и вы. Ну, конечно, наша жизнь не удалась. Как и вообще любая жизнь, – разом загалдели мертвые.
Старик, с момента появления в покоях Правителя хранивший молчание, возвышает свой голос над всеобщим гвалтом:
– С той минуты, как наступает смерть, считай, жизнь не удалась.
– Это верно, коль скоро смерть наступает слишком рано, – парирует Пьер.
– Смерть всегда приходит слишком рано… или слишком поздно.
– Но только не ко мне, слышите вы? Не ко мне!
Смех и насмешки со стороны мертвецов вспыхивают с новой силой. Но Пьер стойко все переносит, стоя среди них.
– Я подготовил восстание против этого паяца. Оно назначено на завтра. Про мою жизнь не скажешь, что она не удалась. Я счастлив, я весел и не хочу быть с вами заодно…
Он направляется к двери, но возвращается.
– Вы не только мертвы, ваш моральный дух на нуле, – бросает он зубоскалящим мертвецам и в бешенстве идет прочь.
Старик устремляется за ним.
– Тем лучше для него, если он счастлив… Когда-нибудь он поймет… Все одинаковые! Он думает, что хитрее всех. Да он просто смешон! Вот увидите, что выйдет из его затеи… Он весел, что ж, повезло! – продолжают они галдеть.
Посреди этого гама раздается громкий стук в дверь.
– В чем дело? – с набитым ртом кричит Правитель.
И в ту минуту, когда Пьер и его спутник добираются до двери, она открывается и в покои входит начальник охраны в военной форме.
– Начальник полиции желает говорить с вами. Утверждает, что дело чрезвычайно важное и не терпит отлагательств, – отдавая честь, объявляет он.
– Пусть войдет.
Начальник охраны выходит.
Пьер со стариком намереваются последовать его примеру, как вдруг Пьер застывает. Он видит разгневанного начальника полиции и с ним Люсьена Держё.
Люсьена сопровождают два жандарма, он выглядит страшно напуганным.
Пьер ошеломленно взирает на Люсьена.
– Вот, значит, как! Мальчуган-то… Это он меня убил… – с трудом выговаривает он и, угрожающе сжав кулак, кричит: – Гаденыш!
– Не утруждайте себя, – советует ему старик.
– Знаю… и все же так хочется набить ему морду.
Начальник полиции делает шаг вперед и склоняется в поклоне. Мертвые, до того разбредшиеся по комнате, вновь собираются вокруг стола.
– Ну что у вас там, Ландриё? – вопрошает Правитель.
– Неприятный инцидент. Ваше превосходительство… Я… – в замешательстве отвечает тот.
– Продолжайте… я вас слушаю…
– Один из наших осведомителей совершил глупость… Он убил Пьера Дюмена.
Правитель, все это время продолжающий набивать утробу, поперхнулся.
– Пьер Дюмен мертв, а вы называете это инцидентом?! – ударив кулаком по столу, восклицает он: – Да знаете ли вы, что теперь будет, Ландриё?.. Без Пьера Дюмена не состоится восстание. Лига не осмелится шагу сделать без своего лидера.
Пьер меняется в лице. Старик, который уже обо всем догадался, краешком глаза с иронией следит за ним.
– Я велел ему вести за ним наблюдение, ваше превосходительство… Он счел, что сделает доброе дело… – поясняет Ландриё.
Пьер подходит ближе, протискивается сквозь толпу мертвых и весь обращается в слух.
Градоначальник переходит на крик и бросает в лицо подавленного Ландриё:
– Нам требовалось, чтобы они устроили это свое восстание. С теми сведениями, которые мы получили, нам предоставлялся уникальный случай. Все главари были бы разом уничтожены, и Лига притихла бы лет на десять.
Пьер явно потрясен.
– Вам нехорошо? – с невинным видом интересуется старик.
Пьер не отвечает.
Мертвые, выйдя из оцепенения, в котором до того пребывали, увлеченно следят за ходом беседы. Кое-кто из них уже сообразил, в чем дело, и теперь с понимающими улыбками переводит взгляд с Пьера на Правителя.
– Не все еще потеряно, ваше превосходительство, – бормочет Ландриё.
– Надеюсь, Ландриё, это в ваших интересах. Если завтра Лига не предпримет действий, вы ответите за излишнее рвение своего агента… Свободны!
После некоторого колебания начальник полиции, не смея добавить ни слова, кланяется и идет к выходу.
– Три года усилий. Неслыханный бюджет, – вне себя от злобы бурчит Правитель.
При виде лица Пьера в эту минуту мертвецы принимаются хохотать.
– Вам это будет стоить места, Ландриё! – летит вдогонку начальнику полиции.
Тот, стоя на пороге, оборачивается и еще раз кланяется.
– Вам смешно? – спрашивает Пьер у хохочущей публики, окружившей его. – Все погибнут.
– Вы становитесь пессимистом! – иронизирует военный.
– Вы мне отвратительны! – кричит Пьер и, воспользовавшись тем, что за Ландриё еще не закрылась дверь, быстро проскальзывает в нее.
Старик успевает протиснуться вслед за ним.
Молодой рабочий подбегает к дому, где состоялось тайное собрание под руководством Пьера Дюмена, во время которого были обговорены последние детали восстания, и, перед тем, как войти, озирается.
Молодой рабочий останавливается перед дверью квартиры на грязной лестничной площадке.
За его спиной Пьер со своим пожилым спутником. Они ждут.
– Эй, ребята! Кажется, они убили Дюмена! – в сильном возбуждении стучит в дверь молодой человек.
Слышатся поспешные шаги, и дверь распахивается.
– Что ты сказал? – спрашивает Диксон.
– Похоже, они убили Дюмена… – повторяет молодой человек.
Из глубины квартиры доносится голос Ланглуа:
– Ты уверен?
– Мне сказал об этом Пауло.
Пьер поочередно смотрит на своих товарищей.
– Подлецы! – бросает Диксон. – Отправляйся за новостями. Когда что-нибудь разузнаешь, сразу ко мне.
– Ладно, – соглашается молодой человек и стремглав летит вниз по лестнице.
Диксон в сердцах толкает дверь – та закрывается, но не плотно – и возвращается к товарищам. Все молчат.
Пьер заглядывает через щель в комнату. Его лицо серьезно, он внимательно слушает.
Наконец Ланглуа нарушает гнетущую тишину:
– Если Дюмен умер, мы все равно завтра выступим?
– Без всяких сомнений, – отвечает Диксон. – Они еще и за это заплатят… Верно, ребята?
– Верно, – отзываются Пулен и Ренодель.
– Идет, – подводит итог Диксон, – а теперь за работу. Нельзя терять ни минуты…
Пьеру удается лишь заглядывать в дверь, он пытается открыть ее, упирается плечом, но она не поддается.
Диксон обращается к Пулену, который еще не успел сесть за стол:
– Впусти немного воздуха, такая духотища.
Пулен идет к окну, открывает его, и из-за сквозняка дверь захлопывается…
Пьер дергает закрытую входную дверь. Колотит по ней кулаками, кричит:
– Это западня, ребята! Ничего не предпринимайте. Это западня.
Но вместо ответа слышно, как с той стороны подходят к двери и запирают ее на ключ.
Пьер смотрит на старика, который пытается его успокоить. Пьер осознает тщетность своих усилий, и ему впервые становится по-настоящему больно.
– Завтра они все будут либо убиты, либо задержаны. По моей вине, – с отчаянием произносит он, отвернувшись.
Старик отвечает неопределенным жестом.
Пьер яростно лупит по перилам, но удары его не слышны.
– Ну, конечно, всем на все здесь наплевать. Но только не мне! Слышите?! Не мне!
В комнате с полузакрытыми ставнями на постели лежит тело Евы.
Люсетта стоит на коленях перед кроватью, сжимает руку сестры и плачет, приникнув к ней щекой.
За ее спиной неподвижно застыл Андре.
Другая Ева стоит, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, и строгим взором наблюдает за происходящим.
Люсетта поднимает голову, покрывает руку сестры горячими поцелуями.
– Ева, дорогая моя, Ева… – с отчаянием причитает она.
Андре склоняется над Люсеттой, бережно берет ее за плечи и заставляет встать.
– Пойдем, Люсетта, пойдем…
Девушка дает себя уговорить.
Андре уводит ее, бережно держа за талию.
Она кладет голову на его плечо.
Он подводит ее к дивану и усаживает.
Ева медленно следует за ними, не сводя обеспокоенного взгляда. Встав за диваном, она ждет, что будет дальше…
Как вдруг раздается:
– Здравствуйте!
Ева резко оборачивается. Ее лицо светлеет.
– Папа!.. – взволнованно шепчет она.
Отец Евы, приветливый и улыбающийся, заглядывает в приоткрытую дверь гостиной и, протиснувшись в узкую щель, направляется к Еве:
– Я узнал, что ты теперь среди нас. Добро пожаловать!
Это бодрый старик с изысканными манерами, и одет он с иголочки: гетры, гвоздика в петлице. Он олицетворяет собой законченный тип неисправимого повесы и клубного завсегдатая.
Он подходит к Еве, та взволнованно бросается в его объятья.
– Отец, как я счастлива! Сколько лет…
Отец целует ее в лоб, едва коснувшись губами, и легонько отстраняет. Ева, чуть отодвинувшись, не выпускает его рук из своих и смотрит с большой любовью. Затем, вспомнив о сестре, говорит:
– Папа… Наша маленькая Люсетта… Ты должен знать, что здесь происходит.
У отца смущенный и даже слегка недовольный вид. Он не хочет смотреть, куда указывает Ева.
– Ты действительно думаешь, что это необходимо? У меня очень мало времени, деточка.
Ева заставляет его повернуться лицом к дивану.
– Смотри.
Голова Люсетты по-прежнему лежит на плече Андре, она тихонько плачет. Обняв за плечи, Андре прижимает ее к себе.
Отец смотрит, но видно, что он смущен и не хотел бы присутствовать при этой сцене…
– Видишь? – спрашивает Ева.
– Не плачьте, Люсетта, – говорит Андре.
– Послушай… – не отрывая взгляда от парочки, обращается Ева к отцу.
– Вы не одна, вы это знаете, – продолжает Андре. – Я буду любить вас, как любила Ева… Я люблю вас, Люсетта… Вы так очаровательны и молоды…
Люсетта поднимает взгляд на Андре, который ей улыбается, и с детской доверчивостью снова кладет голову ему на плечо. Еву охватывают жалость и нежность к сестре, она проводит рукой по волосам и лбу Люсетты.
В ту же минуту Андре наклоняется и целует Люсетту в висок.
Ева возмущенно отнимает руку.
– Отец!..
Но тот лишь безнадежно машет рукой:
– Ну да, дитя мое… что поделаешь? – И пятится, словно пытаясь убежать от этого неприятного зрелища.
– Отец, он меня отравил, поскольку я ему мешала…
Отец, сделав еще несколько шагов, неопределенно машет рукой:
– Я все видел… Некрасиво… Очень некрасиво…
Ева смотрит на отца, потрясенная таким безразличием.
– Но это твоя дочь, отец. Он заставит ее страдать.
Ева и ее отец стоят теперь по обе стороны дивана, Люсетта и Андре находятся между ними.
– Разумеется, очень жаль…
– Это все, что ты можешь сказать?
Отец растерянно смотрит на Еву и сердито отвечает:
– А что я должен, по-твоему, сказать? Я знал, что меня здесь ждет. Знал, что не в силах что-либо изменить. Отчего ты мешаешь мне уйти? – Затем его гнев перекидывается на Андре: – Мы тебя видим, Андре, мы тебя слышим. Однажды тебе придется ответить за свои действия. Убийца! Мы все знаем, слышишь?.. Люсетта… Во имя любви к Богу, Люсетта, послушай меня, я…
Люсетта, голова которой по-прежнему лежит на плече Андре, улыбается сквозь слезы и, еще сильнее прижимаясь к нему, шепчет:
– Вы такой добрый, Андре…
Отец замолкает на полуслове, гнев его идет на убыль, и он разводит руками в знак печального смирения.
– Видишь, на что ты меня толкаешь, детка? Я смешон… Лучше пойду… – говорит он, обращаясь к Еве, и направляется к выходу, но Ева бежит за ним.
– Люсетта была твоей любимицей.
– О живых забываешь быстро, сама увидишь… Когда ты была невестой, я терзался, видя тебя с этим мерзавцем. Я не раз говорил тебе об этом. Но ты улыбалась ему, не слыша меня… как Люсетта…
Они вместе идут к выходу.
– Ну, все, до свиданья, детка. Я из-за тебя опоздаю. У меня через десять минут бридж.
– Бридж? – удивляется Ева.
– Ну да. Мы смотрим, как играют живые. В нашем распоряжении четыре партии. Это так занятно. Если б мы могли держать в руках карты, насколько играли бы лучше…
Продолжая разговаривать, Ева с отцом доходят до двери гостиной. На пороге они оборачиваются.
Андре и Люсетта поднялись с дивана. Андре прижимает ее к себе, обнимая за талию, и, увлекая в другую комнату, распахивает дверь.
В тот момент, когда они собираются выйти, Ева устремляется вслед за ними, но Андре закрывает дверь перед ее носом.
Ева упирается руками в дверь и изо всех сил стучит, но не слышно ни звука.
– Люсетта! Люсетта! – истошно кричит она.
Потом перестает стучать и оборачивается к отцу. Тот готовится уйти. Глядя на дочь, он дает ей совет:
– Не возвращайся сюда больше, если это причиняет тебе боль. Что ж… до свиданья, моя девочка… до свиданья… – И исчезает.
Ева еще какое-то время потрясенно стоит у двери, но потом бросает на нее прощальный взгляд.
Пожилая дама сидит за своим письменным столом. Напротив нее стоит оробевшая юная девушка в свитере. Ее мокрые волосы беспорядочно свисают прядями по обе стороны лица. Пожилая дама протягивает ей перо.
– Так мило утопиться в этом возрасте!.. – ворчливо и одновременно дружески говорит она. – Распишитесь… С формальностями покончено… – А поскольку та продолжает стоять перед ней, потупив взор, добавляет: – Выход там, деточка…
Девушка выходит.
Пожилая дама встряхивает головой, промокает пресс-папье подпись и, захлопнув книгу регистрации, изрекает:
– На сегодня все.
– Нет, госпожа Барбеза, не все! – в ту же секунду слышится громоподобный мужской голос.
Госпожа Барбеза вздрагивает и тотчас принимает покаянный вид призванной к порядку служащей.
– Соблаговолите заглянуть в раздел «Рекламации» вашей книги.
– Слушаюсь, господин управляющий, – смиренно бормочет пожилая дама, не поднимая взгляда.
Она вновь открывает книгу, подносит к глазам лорнетку и справляется с разделом, который был ей указан. Там можно прочесть следующее:
Пьер Дюмен – Ева Шарлье
Встреча назначена в половине одиннадцатого в парке Оранжери
Пожилая дама складывает лорнетку и вздыхает:
– На тебе! Снова сложности.
Пьер и старик шагают бок о бок по аллее парка.
Пьер устал.
– Как скверно быть мертвым! – говорит он, обращаясь к спутнику.
– Да уж… Но все же кое-какие преимущества есть…
– А вы, я вижу, нетребовательны!
– Никакой тебе ответственности. Никаких материальных забот. Полная свобода. Развлечения на выбор.
– Правитель, к примеру… – горько усмехается Пьер.
– Вы смотрите на все с земной точки зрения. Но в конце концов примиритесь.
– Надеюсь, что нет. Меня воротит от мудрости мертвых.
Навстречу им идет хорошенькая маркиза. Старик провожает ее взглядом и с улыбкой говорит:
– Кроме того, у нас тут не без хорошеньких дам…
Пьер ничего не отвечает.
Мало-помалу ушей Пьера достигает все более явственный гнусавый звук.
Пьер вдруг замечает рядом с собой старого слепого клошара, сидящего на корточках на пересечении аллей. Он играет на флейте, перед ним плошка для подаяния. Живые, проходя мимо, бросают в нее монетки.
– Меня интересуют живые… Взгляните на этого клошара. Жалкий тип. Последний из людей. Но живой, – остановившись перед слепцом, говорит Пьер, тихонько присаживается рядом со слепым и смотрит на него, будто завороженный, потом трогает его за руку, за плечо и восхищенно шепчет: – Живой! – Затем поднимает взгляд на старика. – А что, когда-нибудь кому-то удавалось вернуться на землю, чтобы привести в порядок свои дела?
Но старик не слышит, все его внимание обращено на красотку-маркизу из XVIII века, которая вновь попадается им на глаза.
– Вы позволите? – извиняется он перед Пьером, пребывая в игривом настроении.
– Сделайте одолжение… – безразлично отвечает Пьер.
Старик делает два шага по направлению к маркизе, затем спохватывается и считает своим долгом пояснить:
– Это ни к чему не приводит, но позволяет коротать время. – И устремляется за маркизой.
Пьер обнимает клошара за плечо и прижимается к нему, словно желая позаимствовать толику тепла… Но недолго остается в этой позе, лишь до тех пор, пока рядом не слышится:
– Что вы здесь делаете?
Пьер узнает голос Евы. Он оборачивается и быстро поднимается с корточек.
Молодая женщина смотрит на него с улыбкой.
– Ничего смешного, – говорит он.
– Вы выглядели комично рядом с этим человеком!
– Он живой, понимаете? – оправдывается Пьер.
– Бедный старик! – шепчет она. – Я всегда подавала ему, проходя мимо… но теперь… – С этими словами она тоже присаживается рядом со слепым, на которого, как и Пьер, взирает с сожалением и завистью.
Пьер снова опускается на корточки с другой стороны от нищего. Таким образом, они сидят по обе стороны от попрошайки.
– Да, теперь уж скорее мы станем в нем нуждаться. Ах, если бы я только мог влезть в его шкуру и вернуться на землю, на миг, хотя бы на краткий миг.
– Меня бы это тоже устроило.
– У вас там остались неприятности?
– Одна, но серьезная.
Пока они переговариваются, нищий начинает чесаться, сперва слегка, затем все более ожесточенно.
Ни Пьер, ни Ева сразу этого не замечают, поскольку, когда речь заходит об их неприятностях, смотрят не на старого слепца, а друг на друга.
– У меня то же самое, – признается Пьер. – Может, это и смешно, но никак не удается забыть… – И вдруг без видимой причины начинает смеяться.
– Отчего вы смеетесь? – спрашивает Ева.
– Я вообразил себе вас в облике старика.
Она пожимает плечами.
– В том ли, в другом…
– Вы сильно проиграли бы от такой перемены, – уверяет Пьер, глядя на нее.
В этот момент слепец внезапно перестает играть и принимается яростно скрести икру.
– Все-таки лучше подыскать иной облик, – соглашается она, вставая.
Пьер, улыбаясь, также поднимается, и они удаляются от старого нищего.
Они идут рядком по аллее парка и молчат.
Некоторое время спустя им попадаются две женщины. Пьер бросает на них критический взгляд.
– И впрямь, большая редкость, – неожиданно заявляет он.
– Что именно? – не понимает Ева.
– Живая женщина, при обмене с которой вы выиграли бы.
Ева благосклонно принимает комплимент, но почти тотчас они видят молодую, элегантную и хорошенькую женщину.
– Вот эта… – утвердительно заявляет Ева.
Пьер отрицательно качает головой, словно у Евы отсутствует какой-либо вкус, и естественным движением берет ее под руку. Она слегка удивлена, но не пытается освободиться.
– Вы – красивая, – не глядя на нее произносит он.
– Я была красивая, – поправляет его Ева с улыбкой.
По-прежнему не глядя на нее, Пьер возражает:
– Вы – красивая. Смерть вам идет. И потом, на вас одно из тех платьев…
– Это домашнее.
– Вы могли бы пойти в нем на бал. – Некоторое время они молчат. – Вы жили в городе?
– Да.
– Глупо, – шепчет он. – Если бы я раньше вас встретил…
– И что бы вы сделали?
Пьер порывисто поворачивается к молодой женщине. Он собирается что-то сказать, но слова замирают на его устах, а по лицу проходит тень.
– Ничего, – глухо отвечает он.
Ева вопросительно на него смотрит, но он только пожимает плечами. Затем неожиданно говорит, остановившись:
– Взгляните на этих двоих.
Роскошный автомобиль, за рулем которого сидит шофер в ливрее, притормаживает у тротуара.
Молодая женщина, очень хорошенькая и невероятно элегантная, выходит из машины, ведя на поводке пуделя. Она делает несколько шагов по тротуару.
Навстречу ей движется рабочий лет тридцати. Он несет на плече чугунную трубу.
– Она примерно того же типа, что и вы, но не так красива. Ну а он вроде меня, тоже чуть похуже.
Пока он это говорил, хорошенькая молодая женщина и трудяга поравнялись друг с другом.
– …И вот их пути пересекаются, – продолжает Пьер.
Элегантная прохожая и рабочий удаляются – каждый в свою сторону.
– И вот… они даже не обменялись взглядами, – повернувшись к Еве, заканчивает Пьер.
Они молча идут дальше.
Шикарный ресторан, представляющий собой нечто вроде открытого павильона с просторной верандой, обставлен мебелью из светлого ротанга. В нем имеется танцевальная площадка. Несколько столиков заняты элегантно одетыми посетителями.
Из автомобиля, остановившегося возле ресторана, выходит молодая женщина; ее уже ждут друзья.
У коновязи стоят две лошади под седлом. Грум помогает амазонке спешиться.
Пьер и Ева, молчаливо бредущие бок о бок, приближаются к павильону.
– Присядем, – предлагает Пьер спутнице.
Они направляются ко входу в модное заведение; дорогу им пересекает элегантная амазонка.
– Никогда не понимал, зачем переодеваться для езды на лошади, – следя за ней взглядом, заявляет Пьер.
– Именно это я ей и говорила не раз, – весело поддерживает разговор Ева. И добавляет, обращаясь к амазонке: – Не правда ли, Мадлена?
– О, вы знакомы? Прошу прощения… – смущается Пьер.
– Это одна из знакомых моего мужа, – уточняет Ева со смехом.
Амазонка приближается к группе из трех человек, двух мужчин и одной женщины. Мужчины встают и церемонно целуют руку вновь прибывшей. Все они в дорогих нарядах для верховой езды: светлых котелках, приталенных пиджаках, белых галстуках. Один из кавалеров галантно подвигает даме стул.
– Присаживайтесь, дорогая.
Молодая женщина садится, кладет на стол головной убор, трясет головой, чтобы распушить волосы, и жеманно говорит:
– Парк был этим утром само очарование.
– И вам тоже целовали руку? – интересуется у Евы Пьер.
– Было дело.
Тогда он предлагает ей сесть, и, не касаясь стула и имитируя жесты и голос кавалера, говорит:
– Присаживайтесь, дорогая.
Ева поддерживает игру, садится и с подчеркнутой грацией протягивает руку для поцелуя.
После некоторого колебания Пьер припадает к ней устами; у него выходит довольно неловко, но все же мило. Затем садится рядом и как ни в чем не бывало заявляет:
– Нужно будет серьезно потренироваться.
– Вовсе нет, дружок, способностей вам не занимать, – голосом амазонки и так же манерничая, отвечает Ева.
Но Пьер не поддерживает шутку и мрачно смотрит на наездников, затем его взгляд устремляется в пустоту: видно, он о чем-то задумался.
Ева наблюдает за ним какое-то время.
– Вам тут нравится? – спрашивает она, просто чтобы что-то сказать.
– Да… но не люди, бывающие здесь.
– Я здесь часто бывала.
– Дело не в вас, – отвечает он с озабоченным видом и снова умолкает.
– А вы не слишком разговорчивы, – бросает она ему некоторое время спустя.
– Это верно, – повернувшись к ней, отзывается он. – Однако послушайте… – Он кажется смущенным. В его взгляде, обращенном на нее, сквозит нежность. – Я о многом хотел бы сказать вам, но ощущаю какую-то пустоту внутри, стоит мне заговорить. Все как-то ускользает. Ну, в общем, я считаю вас красивой, но это не доставляет мне настоящего удовольствия. Словно я о чем-то сожалею…
Ева улыбается ему со спокойной печалью.
Она собирается что-то сказать, но два веселых голоса совсем рядом мешают ей сделать это.
Молодой человек и девушка выбирают, за какой столик присесть.
– Здесь? – спрашивает молодой человек.
– Где хотите.
– Друг напротив друга или рядом?
– Рядом… – покраснев и не сразу решает она.
Они занимают место за тем же столиком, за которым сидят Пьер с Евой.
Когда девушка выбирала, на какой стул сесть, Пьер машинально встал, уступая ей свое место…
– Два «Порто-флип», – заказывает молодой человек подошедшей официантке.
– Какая хорошенькая, – понаблюдав за ними, изрекает Ева.
– Очень, – не сводя глаз со спутницы, соглашается Пьер.
Чувствуется, что его слова относятся к Еве. Заметив это, она смущается.
– О чем вы думаете? – интересуется девушка.
– Я думаю о том, что мы двадцать лет проживаем в одном городе и могли бы не встретиться, – отвечает он.
– Если бы Марию не пригласили к Люсьене…
– …Возможно, мы никогда бы не познакомились.
– Слава богу, этого не произошло! – хором восклицают они.
Официантка ставит перед ними два бокала. Они важно чокаются, глядя в глаза друг другу.
В тот самый момент, когда раздается звон бокалов, голоса молодых людей становятся глуше, а вместо них слышно, как Пьер и Ева произносят:
– За вас!
– За вас!..
Голоса молодых людей вновь выходят на первый план.
– В тот день вы не слишком-то обращали на меня внимание… – с упреком произносит девушка.
– Я? – протестует молодой человек. – Да стоило мне вас увидеть, я подумал: она создана для меня. Я не только подумал, но и ощутил это каждой клеточкой…
Пьер и Ева переглядываются, слушают чужой разговор и явно хотят, чтобы слова молодых людей принадлежали им. Их губы нервно вздрагивают, словно они вот-вот заговорят.
– Я чувствую себя сильнее и тверже, чем прежде, Жанна, – продолжает молодой человек. – Сегодня я готов горы сдвинуть с места.
Лицо Пьера оживляется, он страстно смотрит на Еву.
Молодой человек протягивает руку своей подруге, та делает то же самое.
Пьер завладевает рукой Евы.
– Я люблю вас, – шепчет юноша.
Молодые люди целуются.
Ева и Пьер смотрят друг на друга, оба глубоко взволнованы. Пьер приоткрывает губы, словно собираясь выговорить: «Я вас люблю…»
Ева приближает к нему свое лицо. Кажется, они вот-вот поцелуются.
Но Ева берет себя в руки. Она отодвигается от Пьера и встает, правда, не отнимая руки.
– Пойдемте танцевать, – предлагает она.
Пьер удивленно смотрит на нее.
– Я танцую плохо, вы же знаете…
– Ничего, пойдемте.
Пьер встает, все еще колеблясь.
– Все станут смотреть на нас…
На сей раз Ева откровенно смеется.
– Да нет же. Никто нас не увидит.
Пьер и сам смеется над своей оплошностью и не без робости обнимает Еву за талию.
Они проходят между столиками, направляясь к танцплощадке.
На ней, кроме них, никого нет, и к Пьеру возвращается уверенность.
– Зачем вы на себя наговаривали? Вы отлично танцуете, – замечает Ева.
– Мне впервые приходится такое слышать.
– Вам нужна была я в качестве партнерши.
– Начинаю в это верить…
Они молча танцуют, глядя друг на друга.
– Скажите-ка, в чем дело? – вдруг спрашивает он. – Только недавно все мои мысли касались неприятностей, а теперь я здесь… Танцую и не вижу ничего, кроме вашей улыбки… Если это смерть…
– То что?
– А то, что танцевать с вами всегда, не видеть никого, кроме вас, забыть обо всем остальном…
– И что тогда?
– Смерть была бы ценнее жизни. Вы не находите?
– Обнимите меня крепче, – шепчет она. Они почти соприкасаются лицами. – Еще крепче…
Они танцуют какое-то время, но неожиданно на лицо Пьера набегает тень. Он прекращает танцевать, отодвигается от Евы и тихо говорит:
– Какая-то комедия. Я даже не дотронулся до вашей талии…
Ева понимает, что он имеет в виду.
– Верно, мы танцуем каждый сам по себе… – медленно произносит она.
Они стоят друг напротив друга. Затем Пьер вытягивает руки вперед, словно собираясь положить их ей на плечи, но опускает с некоторой досадой.
– Бог мой, как было бы приятно дотронуться до ваших плеч. Я бы так хотел вдохнуть ваше дыхание, когда вы мне улыбаетесь. Но и этого у меня не было. Я встретил вас слишком поздно…
Ева кладет руку на плечо Пьера и внимательно смотрит на него.
– Я отдала бы душу, чтобы ожить на мгновение и потанцевать с вами.
– Душу?
– Это все, что нам остается.
Пьер притягивает к себе свою спутницу и обнимает за талию. Они снова танцуют, медленно, закрыв глаза, прижавшись щека к щеке.
Внезапно все меняется: вместо танцевальной площадки они опять оказываются на улице Лагенезия; она возникает одновременно с постепенным исчезновением ресторана.
Пьер и Ева по-прежнему кружатся в танце, не замечая, что происходит вокруг. Они теперь в совершенном одиночестве в тупике.
Постепенно они перестают танцевать, открывают глаза и замирают.
Ева слегка отстраняется.
– Я должна вас оставить. Меня здесь ждут, – говорит она.
– Меня тоже.
И только тогда они осматриваются и узнают место, где оказались.
Пьер поднимает голову, словно слышит призыв.
– Нас обоих ждут… – говорит он.
Они направляются к темной двери; танцевальная мелодия сменяется дребезжанием входного колокольчика.
Пожилая дама сидит за своим столом, поставив локти на огромную закрытую книгу регистрации и упершись подбородком в переплетенные пальцы рук.
Кот по своему обыкновению расположился на книге.
Ева и Пьер робко приближаются к чиновнице. Та поднимает голову.
– А, вот и вы… Вы опоздали на пять минут.
– Мы не ошиблись? – спрашивает Пьер. – Вы нас ждали?
Пожилая дама открывает книгу на заложенной странице и принимается читать голосом секретаря суда, бесстрастным и ровным:
– Статья сто сорок: если в результате ошибки, ответственность за которую безусловно вменяется Правлению, мужчина и женщина, предназначенные друг для друга, не встретились при жизни, они могут испросить и получить разрешение вернуться на землю на определенных условиях, дабы воплотить свое чувство в жизнь и соединиться, каковой возможности были лишены по независящим от них обстоятельствам.
Закончив чтение, она поднимает голову и наводит лорнетку на потрясенную пару.
– Вы за этим сюда пожаловали?
Пьер и Ева переглядываются, и потрясение постепенно сменяет огромная радость.
– То есть… – пытается ответить Пьер.
– Так вы желаете вернуться на землю?
– Бог мой, мадам… – произносит не в силах выразить своих чувств Ева.
Пожилая дама выказывает легкое раздражение.
– Я задаю вам конкретный вопрос. Отвечайте, – нетерпеливо требует она.
Пьер снова бросает на спутницу взгляд, на сей раз радостно-вопросительный.
Ева кивает: «Да…»
Тогда он поворачивается к чиновнице и заявляет:
– Мы этого желаем, мадам. Если это возможно, мы этого желаем.
– Это возможно, месье, – уверяет его чиновница. – Это страшно усложняет ведение дел, но возможно, – добавляет она.
Пьер хватает Еву за руку, но тотчас выпускает; его лицо вновь становится серьезным под строгим взглядом пожилой дамы.
Она учиняет ему форменный допрос, словно офицер призывнику:
– Вы утверждаете, что созданы для этой дамы?
– Да, – робко подтверждает он.
– Госпожа Шарлье, вы заявляете, что созданы для этого господина?
– Да… – покраснев, как новобрачная, шепчет Ева.
Чиновница склоняется над книгой, переворачивает страницы и бормочет:
– Шамю… Шера… Шало… Шарлье… Хорошо. Да…ди, ди, до… Дюмен… Хорошо, хорошо. Просто великолепно. Вы были изначально предназначены друг другу. Но в службе рождений допустили ошибку.
Счастливые и сконфуженные, Ева и Пьер улыбаются друг другу и тайком пожимают руки.
Ева удивлена. Пьер слегка растерян.
Пожилая дама откидывается назад и внимательно изучает их в свою лорнетку.
– Красивая пара! – говорит она и снова склоняется над книгой, из которой вычитала сто сороковую статью. Но на сей раз для того, чтобы подвести итог. – Условия, при которых это возможно, таковы: вы вернетесь к жизни; вы не забудете ничего из того, о чем здесь узнали; если по прошествии двадцати четырех часов вам удастся полюбить друг друга по-настоящему сильно, полностью доверяя, вы получите право на полноценное человеческое существование. – Указав рукой на будильник, стоящий на ее столе, она добавляет: – Если же через двадцать четыре часа, то есть завтра в десять часов тридцать минут, вам это не удастся… – Пьер и Ева впились взглядом в будильник. – Если между вами пробежит хоть тень недоверия… так вот, вы вернетесь сюда и займете место среди нас. Понятно?
Пьер и Ева счастливы и одновременно испуганы.
– Понятно, – робко подтверждают они.
Пожилая дама между тем поднимается из-за стола и торжественно произносит:
– Вы соединены. – Затем, сменив тон, с улыбкой протягивает им руку. – Примите мои поздравления.
– Спасибо, мадам, – говорит Пьер.
– Мои наилучшие пожелания.
Пьер и Ева кланяются и, держась за руки, неловко направляются к выходу.
– Простите, мадам… Но когда мы окажемся там, что подумают другие?
– Мы не будем выглядеть слишком подозрительно? – беспокоится Ева.
Пожилая дама отрицательно качает головой, захлопывая книгу.
– Не беспокойтесь. Мы вернем все в то состояние, в котором вы пребывали на минуту вашей смерти. Никто не примет вас за призраков.
– Благодарю, мадам…
Ева и Пьер снова кланяются. Затем выходят, по-прежнему держась за руки.
Тупик, в котором после первой встречи с пожилой дамой Пьер познакомился со стариком. Он выводит на небольшую площадь, где живые соседствуют с мертвыми.
Рядом с дверью, на каменной тумбе, сидит старик. Недалеко от него, на ступеньке, расположился рабочий лет сорока.
Пьер и Ева, выйдя из конторы, делают несколько шагов.
Старик, которому они видны лишь со спины, не узнает их. Он живо вскакивает и изысканно-вежливо обращается к ним:
– Добро пожаловать к нам.
Пьер и Ева оборачиваются в тот миг, когда он делает реверанс. Однако из-за удивления, которое он испытывает, узнав своих знакомцев, реверанс остается незаконченным.
– Как? Это вы? Вы пришли подать рекламацию?
– Помните, о чем я вас спрашивал? Бывает ли, чтобы кто-то вернулся? Ну, вот, мы и возвращаемся, – отвечает ему Пьер, беря Еву под руку.
Рабочий за их спиной поднимает голову, встает, подходит к ним; на его лице написаны интерес и надежда.
– Это что, особая милость? – спрашивает старик.
– Это сто сороковая статья, – поясняет Ева. – Мы были созданы друг для друга.
– Искренне вас поздравляю, – важно произносит старик. – Я намеревался предложить себя в качестве провожатого, но теперь… – многозначительно усмехается он, – вы и без меня обойдетесь… мадам.
Пьер и Ева прощаются с ним, оборачиваются и оказываются лицом к лицу с рабочим, который с большой надеждой, но и не меньшей робостью обращается к ним:
– Прошу прощения, господа… Это правда? Вы возвращаетесь?
– Да, приятель, – отвечает Пьер. – А почему ты спрашиваешь?
– Я хотел попросить вас об одолжении…
– Говори.
– Дело в том… Я умер полтора года назад. Жена завела любовника. На это мне плевать… Но у меня есть дочка. Ей восемь лет. Этот тип ее не любит. Не могли бы вы забрать ее…
– Он ее бьет? – спрашивает Ева.
– Каждый день, – отвечает рабочий. – И я всякий раз наблюдаю за этим, не в силах помешать… Моя жена ему позволяет. Она в него по уши влюблена, ну, вы понимаете…
Пьер дружески хлопает его по плечу:
– Мы займемся твоей малюткой.
– Правда?.. Вы не шутите?
– Обещаем, – заверяет его Ева в свою очередь. – Где вы живете?
– Улица Станислас, тринадцать. Моя фамилия Астрюк… Вы не забудете?
– Обещаем. Я живу недалеко. А теперь оставь нас, старина…
Рабочий в страшном волнении неловко отступает, бормоча:
– Спасибо, господа… вот спасибо… и удачи вам.
Сделав несколько шагов, он оборачивается и снова смотрит на Еву и Пьера с надеждой и завистью…
Пьер не выпускает Еву из объятий.
Оба светятся от счастья.
– Как вас зовут? – спрашивает Пьер.
– Ева. А вас?
– Пьер.
Затем он наклоняется и целует ее.
Внезапно гаснет свет, и видны лишь силуэты Евы и Пьера, которые тоже вскоре исчезают.
На улице остается только рабочий, он машет своей кепкой и кричит изо всех сил:
– Удачи!.. Удачи!..
Колесо велосипеда Пьера продолжает медленно крутиться.
Пьер лежит на дороге в окружении рабочих.
Неожиданно он дергается и приподнимает голову.
– Очистить дорогу! – кричит что есть мочи командир жандармов.
Крик выводит Пьера из забытья. Он осматривается и слышит призыв одного из рабочих:
– Бей жандармов!
Два жандарма по приказу командира берут автоматы наизготовку.
– В последний раз приказываю разойтись! – кричит командир.
Пьер начинает осознавать опасность.
– Эй, ребята, без глупостей! – приподнимаясь, бросает он рабочим.
Несколько человек помогают ему встать, в то время как другие продолжают с кирпичами и лопатами в руках преграждать дорогу жандармам.
– Разойдитесь, черт бы вас побрал… Вы же видите, они собираются стрелять, – выходит из себя Пьер.
Рабочие нехотя расходятся.
Кирпичи падают из рук. Автоматы опускаются дулом вниз. Какой-то работяга поднимает велосипед Пьера.
Командир взвода поворачивается к строю и командует:
– Вперед, шагом марш!
Взвод удаляется. Тяжелая поступь постепенно смолкает.
Андре накрывает тело жены меховым покрывалом.
Медленно выпрямляясь, старательно демонстрируя безутешность, он вдруг меняется в лице и бледнеет; его взгляд прикован к изголовью постели.
Ева шелохнулась. Открыла глаза и смотрит на мужа, который, словно завороженный, не сводит с нее глаз.
Люсетта стоит перед кроватью на коленях, уткнувшись лицом в покрывало, и рыдает. Она держит Еву за руку. Ева бросает на нее быстрый взгляд и снова смотрит на мужа. На ее губах появляется зловещая улыбка, означающая: «Видишь, я не умерла…»
Пьер стоит на обочине дороги, опираясь на Пауло. Их окружают несколько рабочих. Взгляды всех устремлены вслед удаляющемуся взводу, топот сапог постепенно стихает.
Наконец Пауло со вздохом облегчения оборачивается к Пьеру:
– Ох, и напугал ты меня, приятель… Я уж, правду сказать, думал, что ты того…
Все присутствующие испытывают не то чтобы изумление, а неловкость…
Им не по себе как от того, что над ними пронеслась опасность, так и от произошедшего на их глазах воскрешения.
Пьер показывает им рукав, продырявленный на уровне плеча.
– Еще бы чуть-чуть… Меня напугал разрыв петарды. Я разбил себе физиономию, – улыбаясь, произносит он.
Его лицо излучает нечто вроде недоверчивого восторга, от которого окружившим его работягам становится все более неловко.
– Старик, могу поклясться… – качает головой Пауло.
– Я тоже, – отвечает Пьер.
– Помочь тебе? – предлагает один из рабочих.
– Нет, не надо, все в порядке.
Пьер отваживается сделать несколько шагов, Пауло следует за ним.
Рабочие молча расходятся, остается только тот, который поднял велосипед.
Пьер направляется к нему, Пауло тем временем бросает полный ненависти взгляд в сторону удаляющегося взвода.
– Подонки! Завтра у них спеси-то поубавится, – сурово изрекает он.
Пьер вдруг останавливается посреди дороги.
– Завтра? Забудь, – отрешенно уставившись в землю, произносит он.
– Что ты сказал? – удивляется Пауло.
Пьер наклоняется и аккуратно поднимает с земли кирпич.
– Не твоя забота, – отвечает он, взвешивая кирпич на руке, перебрасывая его из ладони в ладонь. – Увесистый, шершавый…
Пауло с рабочим беспокойно переглядываются.
Пьер тем временем бросает оценивающий взгляд вокруг себя, и его лицо светлеет: он приметил старую разрушенную хибару, в которой уцелело только одно оконное стекло. Он с размаху запускает в него кирпичом.
– Уф! Успокаивает… – объясняет он, повернувшись к товарищам, после чего, оседлав велосипед, бросает Пауло: – В шесть у Диксона.
У Пауло и рабочего мелькает одна и та же мысль: у Пьера не все в порядке с головой. Они обмениваются взглядом, и Пауло спрашивает:
– Пьер, ты как? Не хочешь, чтобы я тебя проводил?
– Не беспокойся, я ничего не боюсь, – отвечает тот, давит на педали и удаляется.
– Тебе не следовало отпускать его одного, у него вид травмированного человека, – замечает рабочий.
У Пауло моментально созревает решение:
– Беру твой велосипед! – Он хватает велосипед, лежащий на обочине, садится на него и бросается вдогонку за Пьером.
Люсетта по-прежнему стоит на коленях возле постели и сжимает руку сестры.
Как вдруг рука начинает шевелиться…
Люсетта приподнимается, с изумлением смотрит на Еву:
– Ева, моя дорогая Ева!.. – кричит она, бросаясь к сестре и, рыдая, принимается ее обнимать.
Ева прижимает ее к себе с нежностью и желанием защитить, но взгляд ее остается прикованным к мужу…
– Ева, ты меня так напугала… Я думала… – бормочет сквозь слезы Люсетта.
– Я знаю… – тихим голосом прерывает ее Ева.
Андре еще какое-то время стоит не двигаясь, затем направляется к двери.
– Я за врачом…
– В этом нет необходимости, Андре, – останавливает его Ева.
Андре, уже достигший двери, оборачивается:
– Но как же, как же… – в замешательстве бормочет он и быстро выходит, закрыв за собой дверь.
Когда они остаются одни, Ева приподнимается и просит сестру:
– Подай мне зеркало, будь добра…
Люсетта смотрит на нее так, словно лишилась дара речи.
– Ты…
– Ну да, мое зеркало, то, что на туалетном столике.
Андре уже в прихожей, он направляется к выходу из квартиры, бросая через плечо взгляд, полный беспокойства… Машинально схватив шляпу и трость, с раздражением отбрасывает трость и выходит.
Люсетта, склонившись к Еве, протягивает ей зеркало.
Ева хватает его, жадно разглядывает свое отражение и шепчет:
– Я себя вижу…
– Ты что-то сказала? – спрашивает Люсетта.
– Ничего.
Люсетта присаживается на краешек постели и с беспокойством разглядывает сестру.
Ева кладет зеркало на постель и берет сестру за руку:
– Люсетта, что у тебя с Андре? – Голос ее звучит ласково, но лицо серьезное.
Люсетта широко открывает глаза. Она слегка смущена, но вполне искренна.
– Да ничего. Что ты имеешь в виду? Я его очень люблю.
Ева гладит сестру по голове.
– Ты знаешь, что он женился на мне из-за моего приданого?
– Ева! – протестует Люсетта.
– Он меня ненавидит, Люсетта.
– Ева, он не отходил от твоей постели по вечерам, когда ты болела, – отвечает Люсетта, отстраняясь от сестры.
– Он раз двадцать мне изменял. Открой его секретер, ты найдешь там связки писем от женщин.
Люсетта резко встает. Она возмущена и не верит Еве.
– Ева, ты не имеешь права!..
– Иди, загляни в его секретер, – спокойно повторяет Ева, отбрасывая покрывало и вставая.
Люсетта делает шаг назад, словно сестра ее пугает.
– Я не стану рыться в его бумагах, – упрямо и даже с какой-то небрежностью отвечает она. – Я тебе не верю, Ева. Я знаю Андре лучше, чем ты. – Голос ее звучит непримиримо.
Ева хватает сестру за плечи, мгновение смотрит на нее в упор и без злости, с суровой нежностью и легкой иронией переспрашивает:
– Ты знаешь его лучше, чем я? Ты уже настолько близко знаешь его, что можешь утверждать это? А известно ли тебе, что он сделал?
– Я тебя больше не слушаю, не хочу больше слушать. Ты бредишь и хочешь сделать мне больно.
– Люсетта…
– Замолчи!
Она с силой вырывается из рук сестры и убегает.
Руки Евы опускаются, она смотрит ей вслед.
Пьер делает несколько неуверенных шагов и останавливается перед входом в шикарное здание, где живет Ева Шарлье.
Он сверяется с номером дома и собирается войти, но в эту минуту оттуда выходят два офицера.
Пьер принимает беззаботный вид и ждет, пока они удалятся.
В ту же минуту появляется Пауло, он притормаживает у тротуара чуть поодаль и с удивлением наблюдает, как Пьер входит в роскошный особняк…
Пьер медленно идет по безлюдному вестибюлю, подходит к комнатке консьержа, который виден через застекленную дверь.
Консьерж в ливрее безукоризненно вышколен, вот только физиономия его слишком красная. Пьер приоткрывает дверь в его комнатку.
– Госпожа Шарлье?
– Третий этаж, слева, – следует сухой ответ.
– Благодарю, – произносит Пьер, закрывает дверь и направляется к парадной лестнице.
Но консьерж, не спускающий с него подозрительного взгляда, снова появляется на пороге своей комнатенки и бесцеремонно приказывает:
– Служебная лестница направо.
Пьер резко оборачивается, с негодующим видом открывает рот, желая возразить, но, пожав плечами, поворачивает к двери, на которой написано:
СЛУЖЕБНАЯ ЛЕСТНИЦА.
Закончив одеваться, Ева подходит к туалетному столику. Последние штрихи… Она нервничает и спешит…
На ней строгий, но дорогой костюм.
На спинку кресла наброшено приготовленное меховое манто.
В дверь стучат.
Ева живо оборачивается.
– Войдите.
Появляется горничная.
– Госпожа, там какой-то тип, говорит, что ему нужно вас видеть… по поручению Пьера Дюмена.
Услышав имя, Ева вздрагивает.
– Где он? – спрашивает она, взяв себя в руки.
– Я отвела его в кухню.
– Ведите его в гостиную.
– Слушаюсь, госпожа.
Оставшись одна, Ева закрывает лицо ладонями и пытается справиться с волнением. Затем с решительным видом берется за пудреницу.
Горничная приводит Пьера в гостиную и удаляется.
Пьер оглядывается, оробев при виде окружающей его роскоши.
Дверь распахивается.
На пороге появляется взволнованная Ева.
Пьер оборачивается, он тоже взволнован, а еще больше смущен. Он глуповато смеется и только и может вымолвить:
– Ну, вот и я…
Оба в замешательстве смотрят друг на друга и неловко улыбаются, с той лишь разницей, что ему не по себе от ощущения собственной неполноценности, а она опять разволновалась.
– Ну, вот и вы, – нервно смеется Ева. Затем, медленно приблизившись к нему, добавляет: – Не нужно было подниматься по служебной лестнице.
– О! Я… неважно… – бормочет пунцовый от смущения Пьер.
Внезапно дверь гостиной распахивается, и быстрым шагом входит Люсетта. Только закрыв за собой дверь, она замечает Пьера.
– О! Извините…
Пьер и Ева стоят очень близко друг к другу.
Люсетта на мгновение застывает от изумления, затем берет себя в руки и направляется к другой двери, описав круг по гостиной.
– Пойдемте… – коснувшись руки Пьера, предлагает Ева.
Перед тем как выйти, Люсетта, не удержавшись, оборачивается и с удивлением видит, как они выходят.
Глубоко потрясенная, она хлопает дверью.
Оказавшись в спальне Евы, Пьер делает несколько шагов и только тогда поворачивается навстречу Еве, идущей к нему от двери.
Застыв рядом с ним, она долго рассматривает его, словно не в силах поверить, что это он.
– Это вы… – шепчет она.
– Ну, да… это я, – глупо отвечает он и сует руки в карманы, но тотчас снова вынимает их.
– Садитесь.
Пьер делает шаг к креслу.
– Лучше постою, – передумывает он и принимается ходить взад-вперед, бросая вокруг себя любопытные взгляды.
– Значит, вы здесь живете?
– Да.
– У вас красиво… – с горечью покачивая головой, говорит он.
Ева, сев на краешек кровати, не сводит с него глаз. Пьер возвращается к креслу и садится.
Он держится скованно, ноги подобрал под сиденье, взгляд отсутствующий.
И тут Еву охватывает приступ нервного смеха.
Он удивленно и даже слегка оскорбленно разглядывает ее. Ева не в силах остановиться.
– Отчего вам смешно?
Ей наконец удается совладать со смехом, граничащим с истерикой.
– У вас такой вид, будто вы пришли с визитом.
Пьер не обижается.
– Там было проще… – с жестом отчаяния изрекает он, встает, делает несколько шагов, заведя руки за спину, все более и более чувствуя себя не в своей тарелке и раздражаясь от всего, что видит вокруг.
Ева напряженно следит за ним, не произнося ни слова.
Пьер проходит мимо туалетного столика со множеством флаконов, щеточек и предметов роскоши на нем. Затем замирает у застекленной горки, где разложены дорогие безделушки: китайские статуэтки, фигурки из нефрита, старинные драгоценности с тонкой резьбой.
Он созерцает все это с легкой, едва заметной улыбкой, насмешливой и печальной.
– Да-да, да-да… – бормочет он себе под нос. После чего, не оборачиваясь, решительно заявляет: – Ева… вы должны переехать ко мне.
– Куда? – с некоторым беспокойством спрашивает она.
– Ко мне, – только и повторяет он.
– Я обязательно уйду отсюда, Пьер. Пойду за вами, куда хотите, но не сейчас.
Он подходит к ней.
– Так я и думал… – хмурясь говорит он. – Любовь только среди мертвых выглядела красиво. А здесь все это… – Он касается кончиками пальцев мехового манто.
– Все это? – переспрашивает Ева.
Он кивает головой, как бы указывая на содержимое комнаты.
– Меха, ковры, безделушки…
Ева понимает и накрывает руку Пьера своей.
– Вот, значит, как вы в меня верите? Не это все удерживает меня здесь, Пьер. Я остаюсь ради сестры. Я должна защитить ее.
– Как хотите. – Он делает шаг по направлению к двери.
– Пьер! – бросается к нему Ева.
Он останавливается, Ева подходит, кладет руку ему на плечо и шепчет:
– Вы несправедливы…
Но Пьер остается невозмутимым. Ева заходит с другой стороны, снова кладет руку на его плечо.
– Не будем ссориться, Пьер. У нас нет времени.
Но тут открывается дверь, и входит Андре, держа в руках шляпу.
Люсетта, судя по всему, предупредила его о странном поведении сестры, и теперь выглядывает из-за его плеча, но не входит, оставаясь в гостиной. Пьер и Ева, не спеша, поворачиваются лицом к двери.
– Доктор придет через пять минут… – чтобы чем-то заполнить паузу, говорит Андре.
Ева не отпускает Пьера, держась за его рукав. На ее губах ироничная улыбка.
– Мой бедный Андре, извини. Но я не только не умерла, но и прекрасно себя чувствую.
Андре принимает удар и улыбается в ответ:
– Вижу.
Он проходит в комнату, кладет шляпу на кресло и наигранно-непринужденно говорит:
– Ты не представишь меня?
– Это совершенно излишне.
Андре поворачивается к Пьеру и с наглой усмешкой меряет его взглядом с ног до головы.
– Заметь, я не настаиваю, – произносит он. – Ты бываешь так неразборчива в выборе знакомых.
Пьер с угрожающим видом делает шаг в сторону Андре, но Ева удерживает его:
– Не надо, Пьер…
Люсетта входит, как раз когда Пьер собирается отреагировать на выпад Андре. Она еще какое-то время стоит чуть поодаль от них, явно оставаясь на стороне Андре.
– Ах, он уже Пьер? Может быть, ты с ним на ты? – с насмешкой спрашивает тот, сунув руки в карманы.
– Думай, что хочешь, Андре, но я тебе запрещаю в присутствии Люсетты…
– Неподходящий момент, чтобы отдавать мне приказания. Ты свободна, можешь выбирать своих… своих друзей, где хочешь, хоть в предместье, но я тебе запрещаю принимать их в моем доме, да еще на глазах у сестры.
Ева снова удерживает Пьера, который чуть было не полез драться, и спокойно продолжает:
– Ты подлец, Андре.
Пьеру удается освободиться из рук Евы, он надвигается на Андре, который, несмотря на всю свою браваду, отступает; Пьер хватает его за лацкан пиджака, собираясь ударить.
Люсетта с криком виснет на руке зятя:
– Андре!
Тот высвобождается и бьет Пьера по руке, сумев изобразить на перекошенном злобой лице кислую улыбку.
– В нашем кругу, месье, не дерутся невесть с кем…
– Скажите лучше, что испугались, – отвечает Пьер, снова хватая его за лацканы и тряся что есть мочи.
– Пьер, прошу вас… – вновь пытается удержать его Ева.
Пьер нехотя отпускает Андре, который пятится назад вместе с Люсеттой.
Ева протягивает руку, пытаясь удержать сестру.
– Люсетта, иди сюда…
Но та еще сильнее прижимается к Андре.
– Не прикасайся ко мне! – кричит она, отступая.
Ева останавливается как вкопанная; ее рука бессильно падает.
– Хорошо… – говорит она и с помрачневшим лицом поворачивается к Пьеру: – Вы хотите, чтобы я ушла с вами? Что ж, здесь меня больше ничто не держит.
Ловким движением она подхватывает манто, берет сумочку и возвращается к Пьеру; взяв его под руку, бросает последний взгляд на Люсетту, прячущуюся за Андре.
Андре обнимает девушку за плечи, как бы защищая ее, и произносит ироничным и победным тоном:
– Прекрасный пример для твоей сестры.
Ева увлекает Пьера вон из квартиры…
Метрах в двадцати от дома, где живут Шарлье, прислонившись к дереву, со своим велосипедом стоит Пауло. Он курит сигарету, наблюдая за входной дверью.
Из подъезда выходят Ева с Пьером и быстро удаляются. Пауло прячется за дерево, провожая их взглядом, затем не спеша пускается следом за ними, ведя подле себя велосипед.
Ева решительно шагает рядом с Пьером. Она явно расстроена. Не глядя на него, берет его под руку.
Пьер молча наблюдает за ней и видит слезы, показавшиеся на ее глазах.
– Ева, не надо грустить… – сжав ее руку, нежно произносит он.
Эти простые слова вызывают целый поток слез.
Она останавливается и плачет, закрыв лицо руками.
Пьер прижимает ее к себе.
– Ева!..
Уткнувшись ему в плечо, она рыдает; Пьер расстроенно гладит ее по волосам.
– Вы думаете о сестре? – спрашивает он, а поскольку она не отвечает, предлагает: – Хотите вернемся за ней? – Она отрицательно качает головой. Пьер решается задать вопрос: – Вы уверены, что ни о чем не пожалеете?
Она поднимает голову и смотрит на него глазами полными слез.
– Ну как бы я могла пожалеть, Пьер? Все ведь только начинается между нами… – пытаясь улыбнуться, ласково говорит она и снова берет его под руку.
Они идут дальше. Ева прижимается к Пьеру, который смотрит прямо перед собой.
– Вы любили этого человека? – сурово спрашивает он.
– Никогда, Пьер.
– Но вы ведь вышли за него.
– Он меня восхищал…
– Он?
– Я тогда была моложе сестры, – просто объясняет она.
Пьер немного успокаивается, но добавляет с озабоченным видом:
– Ева, будет трудно…
– Что именно?
– Мы с вами… нам будет трудно.
Она останавливается, заставляя и его остановиться.
– Нет, Пьер, не будет, если мы станем доверять друг другу, как раньше.
Он смотрит в сторону. Но она поворачивает его лицом к себе.
– Раньше – это было раньше, – произносит он.
– Пьер, Пьер! Нужно верить. – И улыбнувшись, уже другим тоном прибавляет: – Все надо начать сначала… Пойдемте со мной…
Он позволяет ей увлечь себя…
Пьер и Ева, держась за руки, идут по той самой аллее, где увидели слепого и где состоялась их встреча.
Они слышат все более громкий звук флейты. Но вместо той мелодии, что исполнял нищий, теперь звучит другая.
Ева выказывает некоторую радость, возможно, слегка наигранную, пытаясь развеселить своего спутника.
– Слышите? – спрашивает она.
– Это слепой, – отвечает Пьер.
– Бедняжка… А мы ему позавидовали… – смеется Ева.
– Мелодия другая… – с сожалением произносит Пьер.
За поворотом они видят слепого.
Ева достает из сумочки банкноту и склоняется над ним:
– Простите, месье, не сыграете ли вы нам «Закрой свои красивые глазки»?
Слепой перестает играть. Ева сует ему в руку банкноту. Старик ощупывает ее и благодарит:
– Это принесет вам счастье, – говорит он, принимаясь исполнять требуемую мелодию…
Ева улыбается Пьеру и снова берет его под руку.
– Теперь все, как тогда.
Они медленно идут дальше.
– А он все так же фальшивит… – улыбается Пьер.
– И так же светит солнце.
– Снова эти двое… – указывает Пьер на сценку, свидетелями которой они уже были.
У тротуара притормаживает автомобиль, из него выходит элегантная женщина с пуделем в руках. Навстречу ей идет рабочий с трубой на плече.
Как и в первый раз, они не обращают друг на друга ни малейшего внимания, и каждый удаляется в свою сторону.
Пройдя мимо Пьера и его спутницы, рабочий оборачивается на Еву. Молодая женщина замечает его взгляд.
– Они так и не увидели друг друга. Все как тогда, – говорит Пьер.
– С той лишь разницей, что он обратил внимание на меня… – лукаво отвечает Ева.
Пьер удивленно оглядывается. Рабочий, сконфуженный тем, что обнаружил свой интерес, продолжает путь… Пьер, в свою очередь, улыбается.
– И правда… Но на этот раз я держу вашу настоящую руку в своей настоящей руке.
По мере того, как они удаляются по аллее от слепого, звуки флейты становятся все глуше, пока наконец не уступают место танцевальной музыке, доносящейся из расположенного в парке павильона.
Они проходят еще несколько метров и останавливаются перед рестораном, в котором ничего не изменилось: те же столики, те же посетители.
Все та же эксцентричная амазонка привязывает свою лошадь у входа и направляется к знакомым Евы.
– Сядем, – предлагает Пьер.
Ева слегка колеблется, глядя на знакомых. Пьер замечает это.
– Что с вами? – спрашивает он.
– Ничего, – отвечает она, быстро совладав с собой.
Чтобы скрыть свою нерешительность, она берет Пьера за руку и увлекает в глубь зала.
Эксцентричная амазонка подходит к столику, за которым собралось общество элегантно одетых людей, и, как и в первый раз, один из кавалеров обращается к ней:
– Присаживайтесь, дорогая.
– Парк этим утром сплошное очарование! – тем же жеманным тоном сообщает наездница.
Один из мужчин привстает, чтобы поприветствовать проходящую мимо Еву. Но она, не скрывая нежелания останавливаться, бросает лишь короткое «Здравствуйте».
– Здравствуй, Ева, – звучит ей вслед.
Пьер машинально кивает присутствующим.
Кружок праздных снобов провожает их удивленными взглядами.
– Кто это?
– Да это же Ева Шарлье.
– Ева Шарлье? Но при чем тут этот тип?
– Именно это я и хотела бы узнать, – отзывается амазонка.
Пьер и Ева подходят к столику, который выбрали ранее. Но он занят двумя влюбленными.
Ева на миг останавливается, но потом кивает им с теплой улыбкой, словно ожидая, что те их вспомнят. Пьер также приветливо улыбается.
Но молодые люди смотрят на них непонимающе…
Не настаивая, Пьер и Ева устраиваются за соседним столиком, как раз напротив влюбленных. И уже оттуда наблюдают за ними.
Молодые люди, сентиментальная беседа которых прервана, смущены, но все же пытаются продолжать ее.
К столику Евы и Пьера торопливо подходит официантка.
– Что желаете, мадам?
– Чай.
– А вы, месье?
– Э… то же самое… – растерявшись выдавливает из себя Пьер.
– Китайский или цейлонский? – уточняет официантка, по-прежнему обращаясь к Пьеру.
– Извините? – в замешательстве переспрашивает он.
– Цейлонский для обоих, – приходит ему на помощь Ева.
Пьер смотрит вслед официантке и чуть посмеивается, пожимая плечами, словно произошло нечто необычное.
Все их внимание сосредоточено теперь на молодых влюбленных.
Те с восторгом смотрят друг другу в глаза.
Молодой человек берет руку девушки, с обожанием целует ее и разглядывает, словно бриллиант чистейшей воды. Они вздыхают.
Пьер и Ева обмениваются победными улыбками.
Ева протягивает ладонь, Пьер подает ей руку, и она взволнованно и с любопытством ее разглядывает.
– Мне нравятся ваши руки.
Пьер чуть пожимает плечами.
Ева медленно подносит палец к шраму на ладони:
– Что это?
– Мне было тогда четырнадцать лет.
– А чем вы занимались?
– Работал подмастерьем. А вы?
– В четырнадцать? Училась в лицее…
– Ваши друзья смотрят на нас, – предупреждает Пьер, резко отнимая руку.
И правда, группа светских модников явно потешается над поведением Евы и ее спутника. Один из кавалеров и дама с влюбленным видом держатся за руки, а остальные помирают со смеху.
Ева строго смотрит на них.
– Это не мои друзья, – недовольно говорит она и, подчеркивая свое возмущение, снова берет Пьера за руку.
Пьер с улыбкой целует ее пальчики.
Но, собравшись проделать это еще раз, он чувствует на себе взгляды влюбленных и в ярости и смущении останавливается.
Ева одновременно с ним перехватила взгляд молодых людей и отдернула руку.
Пьер удивлен, но она кивком указывает ему на влюбленных, которые, также испытывая смущение, пересаживаются за другой столик, спиной к залу.
– Я думала, они красивее… – говорит Ева.
– Мы были проще, – отвечает Пьер.
– Мы их стесняем.
– А может, это ваши друзья вас стесняют?
– Что вы имеете в виду?
– Так, ничего… Они, должно быть, не часто видели вас в компании таких, как я.
– Мне все равно, что они думают.
– Вы уверены, что вам совсем не стыдно за меня? – настаивает он.
– Пьер! Это вам должно быть стыдно.
Пьер покорно пожимает плечами. Она с укором смотрит на него, затем переводит взгляд на старых знакомых и вдруг, встав из-за стола, предлагает:
– Потанцуем.
– В это время суток? – удивляется Пьер, оставаясь сидеть. – Но никто же не танцует.
– Вставайте. Я этого хочу.
– Но почему? – неохотно поднимаясь, спрашивает Пьер.
– Потому, что горжусь вами.
Она ведет его за собой, они проходят мимо столика, за которым сидят снобы. Ева вызывающе смотрит на них, тогда как Пьер скорее сконфужен.
Те наблюдают, как они направляются к танцевальной площадке и начинают танцевать.
И вдруг один из мужчин, чтобы повеселить остальных, приподнимает воротник своего пиджака и начинает изображать, как пляшет простонародье. Раздается издевательский смех.
Другой мужчина встает и направляется к автомату с мелодиями.
Ева и Пьер продолжают танцевать.
– Помните? – спрашивает Ева. – Я готова была отдать душу, чтобы вернуться к жизни и потанцевать с вами…
– А я готов был отдать свою, чтобы коснуться вашей талии и почувствовать ваше дыхание…
Они обмениваются легким поцелуем в губы. После чего Ева приникает щекой к щеке Пьера и шепчет:
– Обнимите меня сильнее, Пьер. Сильнее, чтобы я почувствовала ваши руки…
– Боюсь сделать вам больно…
Они танцуют, отрешившись от окружающего.
Но в какое-то мгновение характер мелодии меняется, предыдущая уступает место вульгарному вальсу.
Они перестают танцевать и смотрят в сторону завсегдатаев ресторана.
Поставивший эту мелодию возвращается к столику под откровенный смех.
Пьер отодвигается от Евы, та не спускает с него беспокойного взгляда.
Пьер направляется к столику, за которым расположилась светская компания, и, склонившись к уху человека, поменявшего мелодию, говорит:
– Вы не могли бы поинтересоваться мнением танцующих, прежде чем сменить пластинку?
– Вам не нравятся вальсы под аккордеон? – изображает тот полное удивление.
– А вам не нравится получать пощечины? – парирует Пьер.
Но собеседник, демонстративно не обращая на него внимания, с иронией предлагает одной из сидящих за столиком дам:
– Не подарите ли мне тур вальса?
– Эй, приятель, я с вами разговариваю… – схватив его за лацкан пиджака, произносит Пьер.
– Но я-то с вами не разговариваю… – звучит в ответ.
Ева быстро подходит и встает между ними.
– Пьер, прошу вас…
Пьер отстраняет ее:
– Ничего страшного…
Но тут кто-то кладет руку на его плечо. Он оборачивается, отпустив лацкан противника, и оказывается лицом к лицу с военным в идеально пригнанной форме, который строго спрашивает:
– Эй, ты? Что себе вообразил? Ты не можешь оставить этих господ в покое?
Пьер стряхивает руку военного со своего плеча.
– Не люблю, когда до меня дотрагиваются. Тем более такие, как ты.
– Хочешь в тюрьму? – вне себя вопит военный.
Он заносит над Пьером кулак, но в ту минуту, когда он уже готов нанести удар, Ева с криком «Стойте!» встает между ними и, воспользовавшись замешательством военного, задает ему вопрос:
– Разве вам не известно, что сотрудникам жандармерии запрещены какие-либо провокации? – Военный слегка опешил. Ева спешит воспользоваться этим, роется в сумочке и достает удостоверение. – Шарлье, это вам о чем-нибудь говорит? Андре Шарлье, начальник канцелярии жандармского управления? Это мой муж.
Пьер с ужасом взирает на подругу.
– Мадам… прошу меня извинить… – лепечет остолбеневший от удивления военный.
– Ладно, не стоит. А теперь катитесь, если не хотите неприятностей, – отвечает Ева, отпуская его повелительным жестом.
Военный отдает честь, кланяется и исчезает. Одновременно круто разворачивается и уходит в противоположном направлении и Пьер.
Ева, обернувшись, видит, что он удаляется.
– Пьер! – зовет она.
Пьер идет прочь от нее, не оборачиваясь.
После некоторого замешательства Ева поворачивается лицом к своим знакомцам и дает им резкую отповедь:
– Несчастные глупцы! Вы довольны? Так вот, доставлю вам удовольствие: можете растрезвонить повсюду, что я бросила мужа и завела любовника, простого трудягу.
После чего, оставив их в полном недоумении, бросается вслед за Пьером и после секундного раздумья устремляется по аллее.
Вскоре она нагоняет Пьера, который, не обращая на нее внимания, продолжает нервно шагать прочь. Она подстраивается под него. Какое-то время они молча идут рядом.
– Пьер? – наконец отваживается она.
– Начальник канцелярии жандармского управления! – звучит в ответ.
– Но при чем тут я?
– Я тоже ни при чем… – отвечает он и с огромной горечью добавляет: – Женщина, для которой я был создан!
Он замедляет шаг, но по-прежнему не смотрит на нее.
– Я им сказала, что ухожу с вами. Мы с вами связаны, Пьер.
Он резко останавливается, впервые после ухода из ресторана смотрит на нее и восклицает:
– Связаны? А что у нас общего?!
Она кладет руку на рукав его куртки и ласково говорит:
– Наша любовь.
– Эта любовь невозможна, – пожав плечами с грустью произносит он, делая несколько шагов по направлению к ближайшей скамье. – А знаете, над чем я работал многие годы?.. Я вел против вас борьбу, – обернувшись к ней, добавляет он, садясь на скамью.
– Против меня? – переспрашивает она, не понимая, о чем это он.
– Против Правителя и его жандармов. Против вашего мужа и против ваших друзей. Это с ними вы связаны, а не со мной, – объясняет он, пока она садится и вглядывается в него серьезно, но без удивления. – Вы что-нибудь слышали о Лиге?
– О Лиге за свободу? – уточняет она, глядя на него с некоторым испугом, словно открывая нового для себя человека, которого, однако, не боится.
– Я ее основатель.
– Не переношу насилие… – отвернувшись, шепчет Ева.
– Наше, но не их.
– Я никогда не интересовалась подобным, – произносит она.
– Это-то нас и разъединяет. Благодаря вашим друзьям я умер. И если бы мне не представился шанс вернуться на землю, завтра они перерезали бы моих друзей.
– Вы вернулись благодаря встрече со мной, – беря его за руку, мягко уточняет она.
– Ну, разумеется, Ева, это так… Но я ненавижу тех, кто вас окружает. – Тон Пьера понемногу становится мягче.
– Я их не выбирала.
– На вас их печать.
– Верьте мне, Пьер. У нас нет времени сомневаться друг в друге…
В это мгновение между ними, почти касаясь их лиц, падает лист. Ева вскрикивает и рукой отгоняет его от себя. Пьер улыбается.
– Это опавший лист.
– Глупо… мне померещилось…
– Что?
– Что это они… – низким, слегка дрожащим голосом признается она.
До Пьера не сразу доходит, что она имеет в виду.
– Верно… Они должны быть рядом. Старик со своей треуголкой и прочие… Для них это зрелище, такое же, как во дворце, развлечение, – говорит он, невольно оглядываясь по сторонам.
Ева подбирает листок и рассматривает его.
– Не для всех… По меньшей мере один из них верит в нас: тот, что попросил заняться его дочкой.
– Ах, да… – вспоминает Пьер, равнодушно махнув рукой.
– Мы дали ему обещание, Пьер. Пойдемте, – говорит она, поднимаясь со скамьи.
Пьер не двигается.
Отважно улыбаясь, она протягивает ему руку.
– Помогите мне, Пьер. Если мы выполним обещание, это будет залогом того, что мы не зря возвращались.
Он встает, улыбается ей в ответ и порывисто обнимает за плечи.
– Но мы вернулись не ради других…
Ева держит листок между их лицами.
– Начнем с самого легкого, – ласково просит она.
Взявшись за руки, они уходят.
Пьер с Евой идут по жалкой улочке, пролегшей среди серых фасадов многоквартирных домов. Несколько бедняков и маленьких оборванцев с удивлением провожают их взглядами.
Ева смотрит вокруг с затаенной неловкостью. Она нервно теребит свое меховое манто. Чувствуется, что ей стыдно.
Улица завалена отходами всякого рода, пустыми консервными банками, то и дело по пути попадаются смрадные лужи.
Старуха в лохмотьях черпает в фонтане воду двумя большими кувшинами, а затем, согнувшись под их весом, семенит к дому.
Грязные оборванные детишки играют в сточной канаве.
Ева теснее прижимается к Пьеру.
Наконец, не доходя до отвратительной на вид бакалейной лавки, перед которой выстроилась очередь нищенски одетых женщин, Пьер находит нужный номер дома и останавливается.
– Это здесь.
Этот дом самый захудалый из всех. Очередь бедняков тянется по улице и перегораживает в него вход.
Ева – центр притяжения всех взглядов. Ей все более не по себе. Пьер осторожно прокладывает ей путь в толпе.
– Извините, мадам…
Перед дверью он пропускает Еву вперед, и они входят в подъезд.
Пьер и Ева поднимаются по пыльной лестнице с разновеликими ступенями на третий этаж. Стены загажены.
Ева собрала в кулак все свое мужество, Пьер наблюдает за ней.
По пути им попадается древний старик с печатью лишений и болезней на лице; кашляя, он спускается вниз, с трудом одолевая ступеньку за ступенькой.
Ева прижимается к стене, освобождая ему проход.
Пьер, ушедший было вперед, возвращается и берет ее под руку, чтобы помочь подняться. Она храбро улыбается ему.
По мере того, как они поднимаются, все слышнее звуки музыки, доносящиеся из радиоприемника.
И вот четвертый этаж. Звуки идут из квартиры, расположенной как раз на этой лестничной площадке.
На последней ступеньке сидит маленькая девочка, худая и одетая в рванье. Она вся съежилась, прижавшись к перилам.
Где-то лопнула сливная труба, и по ступеням течет ручеек вонючей жидкости…
При виде незнакомых людей девочка еще сильнее жмется к перилам.
– Это и есть та самая малышка, – предполагает Пьер.
Ева, у которой от жалости сжимается сердце, наклоняется над ребенком, чьи глаза жадно устремлены на нее, и ласково спрашивает:
– Как тебя зовут?
– Мари.
– Мари, а фамилия?
– Мари Астрюк.
Пьер и Ева обмениваются быстрым взглядом, и он, в свою очередь, наклоняется к девочке.
– Твоя мама дома?
Девочка оборачивается, глядя на одну из дверей. Пьер идет к этой двери, но ребенок, следящий за его движениями, предупреждает:
– Входить не надо. Она с дядей Жоржем.
Пьер, собиравшийся было постучать, замирает, смотрит на Еву, которая гладит девочку по волосам, и все же стучит в дверь, сперва тихонько.
Но поскольку внутри никакого движения и по-прежнему оглушительно орет радио, он стучит сильнее, на сей раз кулаком.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Ева, не переставая гладить девочку по голове.
Ребенок не отвечает, полностью сосредоточившись на Пьере, продолжающем стучать.
Наконец из-за двери доносится мужской голос:
– Кто там?
– Да откройте же наконец!
– Иду, иду… Не нервничайте.
Радио внезапно замолкает. Пьеру слышно, как скрипнула кровать.
Девочка встает. Ева ласково берет ее за руку.
Наконец дверь открывается.
На пороге появляется мужчина в расстегнутой рубашке, затягивающий ремень брюк.
– Я смотрю, вам нравится вышибать двери? – нахмурив брови, угрожающе бросает он.
Пьер, не отвечая, заходит в комнату, за ним следом идет Ева, ведя за руку девочку.
Мужчина изумленно взирает на это, но все же позволяет им войти.
Комната прямо-таки дышит убогостью.
У стены стоит разобранная железная кровать. У ее подножия – детская кроватка.
В одном углу газовая плита и мойка. На столе немытые тарелки, полупустая бутылка вина и грязные стаканы.
Жена покойного, сидя на постели, застегивает засаленный холщовый пеньюар.
Она смущена, но ведет себя высокомерно.
– Госпожа Астрюк – это вы? – спрашивает Пьер.
– Ну, я.
– Это ваша дочь? – в свою очередь задает вопрос Ева, указывая на ребенка.
Между тем, закрыв дверь, мужчина встает рядом с женщиной.
– А вам какое дело? – огрызается он.
– Возможно, есть дело, – сухо отвечает Пьер и, снова обращаясь к женщине, продолжает: – Вас спрашивают, ваша ли это дочь?
– Ну, да. И что дальше?
– Почему она находилась на лестнице? – вступает в разговор Ева.
– Скажите, пожалуйста, милейшая… Я не интересуюсь, откуда у вас эти меха. Но если имеешь одну комнату, вынужден время от времени выпроваживать детей…
– Тем лучше. Если она вам мешает, мы пришли за ней. Мы – друзья ее отца.
После этих слов девочка оживает и поднимает светящееся лицо к Еве.
– За кем за ней? – потрясенно переспрашивает женщина.
– За малышкой, – поясняет Ева.
– Выметайтесь, да побыстрее, – шагнув вперед и указывая на дверь, произносит мужчина.
– Повежливее, приятель, – резко повернувшись к нему, советует Пьер. – Мы уйдем, но с девочкой.
– С девочкой? – повторяет женщина. – У вас есть нужные бумаги?
Ева роется в сумочке, подходит к столу и кладет на него пачку банкнот.
– Эти? Достаточно?
Загипнотизированные пачкой денег мужчина и женщина на мгновение замирают, особенно поражена женщина. Девочка подходит к столу посмотреть.
– А ну, живо отсюда, – приказывает мужчина, занося над ней руку.
Девочка уклоняется от удара и бежит к Пьеру, который берет ее на руки.
– Оставь, Жорж. Это дело полиции, – хватая деньги со стола, говорит женщина.
– Вот-вот, – насмешливо подтверждает Пьер, – позовите агентов… – И добавляет, обращаясь к мужчине, который засовывает деньги в карманы: – Смотри, не потеряй. Это тебе послужит доказательством, когда пойдешь с жалобой в полицию.
Он делает знак Еве, и они выходят, уводя с собой ребенка.
Перед тем как выйти за ворота сада, Пьер и Ева оборачиваются и, улыбаясь, машут в знак прощания.
– До свиданья, Мари… – в последний раз кричит Ева.
В глубине ухоженного сада на крыльце дома полная добродушная дама держит за руку малышку Мари, которую явно только что искупали.
Девочка завернута в огромное махровое полотенце.
Ее мокрые волосы подвязаны бантом.
Она выпускает руку дамы и весело машет в ответ.
– До свидания.
Махровое полотенце падает, и девочка остается нагой.
Добродушная дама, смеясь, подбирает полотенце и ласково накидывает его на плечи девочки.
Пьер с Евой смеются и переглядываются.
– По крайней мере, это нам удалось, – констатирует Ева. – И подумав, добавляет: – Пьер, возьмем ее себе, если все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – уверяет тот, беря ее за руку, и ведет к такси, ожидающему у ворот. Шофер при их приближении заводит мотор.
Но Ева еще на секунду удерживает своего спутника и говорит в пространство:
– Если вы здесь, то должны быть довольны: ваша девочка в хороших руках…
Они замечают удивленный и даже обеспокоенный взгляд, который бросает на них шофер, лукаво переглядываются и садятся в автомобиль.
Шофер нажимает на газ, и такси трогается…
Такси останавливается перед домом, где живет Пьер, на бедной, но чистенькой улице. Ева и Пьер выходят из машины.
Пока Пьер расплачивается с шофером, Ева рассматривает здание.
Отпустив такси, Пьер застает свою подругу за этим занятием.
– Четвертый этаж. Второе окно слева, – подсказывает он.
Она поворачивается к нему, он робко протягивает ей ключ.
– Вот ключ.
– А вы разве не подниметесь? – удивленно спрашивает она.
– Ева, я должен повидать своих друзей. Когда я был… там, мне стало кое-что известно. Нас предали… Я должен их предупредить… – смущенно объясняет он.
– Это так срочно?
– Завтра будет поздно.
– Вам виднее.
– Я должен, Ева… – Помолчав немного, он добавляет: – И потом, мне кажется, будет лучше, если вы подниметесь одна…
– Почему?
– У меня не столь прекрасно, как у вас, знаете ли…
Ева с улыбкой подходит к нему, обнимает и весело спрашивает:
– На четвертом?
– Дверь слева, – уточняет он, успокоившись.
Она направляется к дому, но на пороге оборачивается: Пьер смотрит на нее, не двигаясь с места.
– Когда войдете в квартиру, помашите мне рукой из окна… – робко просит он.
В ее глазах сквозит лукавое согласие. Она исчезает в подъезде…
Ева входит в квартиру, закрывает за собой дверь и осматривается. Скромное, но чистое и относительно удобное жилье, в котором царит порядок.
За занавеской небольшая туалетная комната, рядом дверь в кухню, которая размером с носовой платок.
Ева потрясена своим новым жилищем, но быстро берет себя в руки.
Подойдя к окну, она открывает обе створки…
Пьер нервно ходит взад-вперед по другой стороне улицы.
Ева появляется в окне и радостно кричит ему:
– Здесь очень хорошо, Пьер.
– Правда? – облегченно улыбается он.
– Очень хорошо.
– До скорого, – кричит он, помахав рукой, и быстро уходит.
Ева следит взглядом за удаляющейся фигурой Пьера, затем отходит от окна.
Радости у нее поубавилось. Она делает несколько шагов и устало освобождается от сумки.
На глаза ей попадается фотография в рамочке, стоящая на самом виду на комоде. Это портрет седовласой пожилой женщины очень скромного вида – матери Пьера. Рядом с фотографией стоит вазочка с засохшими цветами. Ева подходит к портрету и долго взволнованно разглядывает его.
Вынув из вазы цветы, она набирается духу и уходит, скинув меховое манто.
Подойдя к дому, где собираются заговорщики, Пьер быстро и внимательно оглядывается по сторонам и входит.
Пьер взлетает по лестнице. Добравшись до нужной двери, стучит согласно особому паролю и ждет. За дверью ни звука, он снова стучит и кричит:
– Это Дюмен…
Дверь открывается. На пороге стоит тот самый рабочий, что во время «воскрешения» Пьера посоветовал Пауло следить за ним. Он впускает вновь прибывшего, избегая его взгляда.
Пьер входит, чуть задыхаясь.
– Добрый вечер… – бросает он, подходя к сидящим за столом товарищам – Пулену, Диксону, Ланглуа и Реноделю.
Пауло стоит за их спинами, прислонившись к камину.
Закрыв дверь, рабочий входит в комнату вслед за Пьером.
У всех присутствующих мрачный и напряженный вид, но Пьер не сразу замечает их недоверчивые и строгие глаза.
– Привет, ребята. Есть новости… Завтра ничего не предпринимать. Восстание отменяется.
Новость не вызывает у присутствующих ответной реакции.
Только Диксон подает голос:
– А?..
Пулен опускает голову и маленькими глоточками потягивает вино. Пауло, ни разу не удостоив Пьера взглядом, отходит от камина и направляется к окну.
Пьер явно сбит с толку. Только тут он замечает, что товарищи смотрят на него не так, как всегда.
– Ну, и рожи у вас! – говорит он, силясь улыбнуться, но поскольку ответом ему служат лишь непроницаемые лица, улыбка замирает на его устах.
– Нас засекли, – смущенно начинает он объяснять. – Им все известно. Правитель вызвал два полка и бригаду жандармов на подмогу.
– Интересно. Вот только как ты об этом узнал? – холодно интересуется Диксон.
– Я… не могу вам сказать… – садясь на стул, бормочет Пьер.
– Случайно не от Шарлье? – берет слово Ланглуа.
– От кого? – вздрагивает Пьер.
– Ты был у него сегодня утром. И весь день провел с его женой.
– Ах, перестаньте… Она тут ни при чем! – восклицает Пьер.
– У нас все же есть право накануне такого дня поинтересоваться, что у тебя за отношения с женой начальника канцелярии жандармского управления? – строго спрашивает Ренодель.
Пьер выпрямляется и, переводя взгляд с одного на другого, заявляет:
– Ева – моя жена.
Усмехнувшись, Диксон встает. Остальные недоверчиво смотрят на Пьера. Раздраженный смехом Диксона, Пьер приходит в бешенство.
– Выбрали момент смеяться, черт возьми! – вставая со стула, бросает он. – Я вам объясняю, что нас засекли. Если мы завтра выступим, будет резня, и Лига прекратит свое существование. При чем здесь жена Шарлье? – Пожав плечами, он засовывает руки в карманы.
Пока он говорит, Диксон молча обходит стол и встает напротив Пьера, чтобы смотреть ему прямо в лицо.
– Слушай, Дюмен, этим утром ты из кожи вон лез и все твердил: завтра восстание. Затем ты нас покинул. Незнакомец выстрелил в тебя. Стреляй он понарошку, было бы то же самое. Ладно…
Пьер вынимает руки из карманов; белый как полотно, он молча слушает.
– Ты поднимаешься как ни в чем не бывало, отчитываешь Пауло, который хочет тебя сопровождать, и преспокойно отправляешься к Шарлье. А теперь морочишь нам голову… Как мы можем тебе верить? – спрашивает Диксон.
– Ах, вот в чем дело… Я пять лет трудился бок о бок с вами. Лигу создал я…
– Ладно. Не рассказывай нам свою жизнь. Мы тебя спрашиваем, что ты забыл у Шарлье? – вставая из-за стола, сухо перебивает его Ренодель.
– И чем занимался в ресторане в парке? – также вставая, задает вопрос Пулен.
– Ты украл малютку у одного типа с улицы Станислас… – с мягким упреком вставляет свое слово и самый робкий из всех Ланглуа.
– Угрожал ему полицией, – с новой силой напускается на него Диксон, – бросал в лицо тысячные купюры. Что все это значит? Мы ждем объяснений.
Пьер поочередно обводит их взглядом. Он задавлен потоком их обвинений и чувствует, что бессилен переубедить их.
– Объяснить не могу. Прошу вас ничего завтра не предпринимать, и все.
– Не хочешь отвечать? – настаивает Диксон.
– Говорю вам, не могу, черт бы вас побрал! – взрывается Пьер. – А если бы даже не хотел, я – руководитель, да или нет?
– Теперь уже нет, Дюмен, – роняет Диксон, переглянувшись с товарищами.
– А ты, я смотрю, рад этому, а, Диксон? – с презрительной улыбкой отвечает Пьер. – Наконец займешь мое место… – И, внезапно охваченный яростью, кричит: – Да что вы там себе вообразили, несчастные болваны?! Что я предал Лигу?! – Он гневно разглядывает лица товарищей. – Да ведь вы меня знаете… Ну же, Пауло…
Пауло опускает голову и принимается ходить по комнате, как делал это на протяжении всей сцены.
– Так, значит, все против меня? Думайте что хотите… Но знайте, если выступите завтра, все кончится резней, и вы сами будете в этом виноваты…
– Пусть будет так, Дюмен. Катись отсюда, – с холодным спокойствием перебивает его Диксон.
Один за другим они поворачиваются к нему спиной, а Ренодель еще и добавляет:
– Если у нас завтра будут неприятности, мы знаем, где тебя найти.
Они отходят от него и собираются у окна. Пьер остается один посреди комнаты.
– Хорошо… – произносит он наконец. – Подыхайте завтра все, если вам этого хочется. Я не стану плакать. – Он направляется к выходу, но, не дойдя до двери, оборачивается. – Послушайте, ребята… – глядя на них, начинает он.
Все пятеро стоят к нему спиной. Одни смотрят на улицу, другие в пустоту.
Он выходит, изо всех сил хлопнув дверью…
Ева ставит букет роз в вазу. Раздается стук в дверь.
Ева открывает, появляется Пьер, он мрачнее тучи. Ева улыбается ему. Он делает усилие, чтобы улыбнуться в ответ. Затем оглядывается и снова хмурит брови. Комната преобразилась.
Ева всего лишь расставила цветы, повесила занавески, украсила новым абажуром старую лампу, накрыла стол скатертью веселых тонов. В комнате включен свет, хотя ночь еще не вступила в свои права.
Ева не сводит с Пьера взгляда.
– Что вы сделали? – потрясенно шепчет он.
Подойдя к столу, дотрагивается до розы, стоящей в вазе, и дает ей щелчок. Щупает занавески. Лицо его мрачнеет.
– Я не желаю жить на ваши деньги, – обернувшись, говорит он.
– Пьер! Это еще и моя комната… – с укором и разочарованием отвечает Ева.
– Знаю…
Он угрюмо смотрит в окно, постукивая пальцами по стеклу. Ева подходит ближе.
– Вы виделись с друзьями?
– У меня больше нет друзей. Они меня выгнали, Ева, – не оборачиваясь, грустно отзывается он.
– Почему?
– На завтра было намечено восстание против Правителя. Мы собирались выступить широким фронтом. Я шел предупредить товарищей, что нас заманивают в ловушку и не следует высовываться. А они приняли меня за предателя.
Ева молча слушает его рассказ.
– Они видели меня с вами и знают, кто ваш муж. Понимаете?
В эту минуту в дверь стучат…
Пьер резко оборачивается. Его лицо становится серьезным, словно он предчувствует опасность.
После недолгого колебания он гасит свет, открывает ящик комода, вынимает револьвер и засовывает его в карман.
– Отойдите… – шепчет он Еве, которая успела подойти к двери.
Как только она отходит, он резко открывает дверь. Перед ним стоит Пауло.
– А, это ты? Чего тебе? – Пауло отвечает не сразу. Он задыхается и страшно взволнован. – Что ты забыл у стукача? – суровым голосом интересуется Пьер. – Но Пауло по-прежнему молчит, и Пьер взрывается: – Ну, что, надумал?
– Уходи, Пьер. Беги. Они сейчас будут здесь. Они хотят убить тебя.
– Ты веришь, что я вас сдал?
– Я не знаю, – отвечает Пауло. – Но уходи, Пьер. Ты должен бежать.
Пьер на минуту задумывается.
– Прощай, Пауло… И спасибо тебе.
Закрыв дверь, он возвращается к комоду, в котором взял револьвер. Ева стоит, прислонившись к стене. В вечерней полутьме они едва различают друг друга.
– Уходите, Ева, – просит Пьер, – вы слышали? Вы не можете здесь оставаться.
Еву разбирает смех.
– А вы? Вы уходите?
– Нет, – отвечает он, возвращая револьвер в ящик стола.
– Мой бедный Пьер, тогда и я остаюсь.
– Нельзя.
– Да куда же мне идти?
– К Люсетте? – предлагает Пьер.
Она пожимает плечами и медленно подходит к столу.
– Я не боюсь смерти, Пьер. Я знаю, что это такое, – заявляет она, наклоняясь над вазой с цветами, берет розу и вставляет ее в волосы. – К тому же нас в любом случае ожидает смерть, не так ли?
– Почему? – удивляется Пьер.
– Потому что у нас ничего не вышло…
Она поворачивается к Пьеру и берет его за руку.
– Ну же, Пьер, признайтесь… вы пожелали воскреснуть не ради меня, а ради вашего восстания… Теперь же, когда ему не бывать, вам все равно, умирать или нет. Вы знаете, что вас идут убивать, и остаетесь.
– А вы? Не ради ли Люсетты вернулись на землю вы?
Она кладет голову на грудь Пьеру и, помолчав, шепчет:
– Возможно…
Он сжимает ее в объятиях.
– Мы проиграли, Ева… – говорит он. – Остается только ждать… – И добавляет: – Посмотрите.
– На кого?
– На нас.
И только тогда она начинает различать их отражение в зеркале.
– В первый и последний раз мы видим себя вместе в зеркале… – произносит он и, улыбнувшись отражению, добавляет: – А ведь могло получиться…
– Да, могло. Вы были как раз такого роста, чтобы я могла класть вам голову на плечо…
С лестничной клетки долетает звук шагов.
Они одновременно поворачивают головы к двери.
– Ну, вот и они, – выдыхает Пьер.
Они пристально вглядываются друг в друга…
– Обнимите меня, – шепчет Ева.
Он исполняет ее просьбу. Они продолжают смотреть друг на друга так, словно хотят навсегда запечатлеть прижизненный облик другого.
– Поцелуйте меня, – просит Ева.
Пьер целует ее. Затем разжимает объятия, его руки скользят вверх по ее телу к груди.
– Когда я был мертвым, я так желал ласкать вашу грудь. Теперь это будет в первый и последний раз…
– А я так желала, чтобы вы обняли меня, – шепчет она в ответ.
В дверь стучат с удвоенной силой.
Пьер снова обнимает Еву и почти беззвучно шепчет ей:
– Они станут стрелять в замочную скважину. В нас. Но я буду ощущать ваше тело. Ради этого стоило воскреснуть…
Ева отдается поцелую. На лестничной клетке что-то происходит, шаги начинают удаляться, а затем и совсем затихают.
Пьер медленно выпрямляется. Ева поворачивает голову к двери. Они смотрят друг на друга и вдруг, смущенные близостью, начинают чувствовать неловкость. Ева отстраняется.
– Они ушли.
Сделав несколько шагов, она подходит к креслу и облокачивается на его спинку. Пьер идет к окну, чтобы попытаться разглядеть что-либо.
– Они вернутся, – уверенно говорит он. – Ева, что случилось? – подойдя к ней, спрашивает он.
Она живо оборачивается к нему.
– Нет, не подходите.
Пьер останавливается и замирает, затем все же делает к ней шаг, повторяя более ласково:
– Ева…
Она напряженно смотрит, как он к ней подходит, готовая дать отпор.
Пьер медленно берет лицо Евы в свои ладони.
– Ева, мы одни… Одни во всем мире. Нужно любить друг друга. Нужно любить друг друга. Это наш шанс.
Ева немного успокаивается и вдруг высвобождается из его рук и идет через всю комнату; Пьер не спускает с нее глаз. Он явно удивлен. Не произнося ни слова, она садится на постель, чуть откинувшись назад, опираясь на ладони, и ждет Пьера со смесью решимости и тревоги.
Пьер идет к ней.
Стоя напротив Евы, он наблюдает, как она ложится на спину, положив руки под голову. Ее глаза широко открыты. Пьер упирается руками в постель, затем сгибает руки в локтях и склоняется ниже. Но Ева чуть отворачивает голову, и он зарывается лицом в ее шею.
Она неподвижна. Ее широко открытые глаза устремлены в потолок, покрашенный дешевой краской. Она видит стол с цветами, комод с фотографией матери Пьера, зеркало и снова потолок.
Пьер жадно и почти грубо впивается в губы Евы.
Она закрывает глаза, но тут же снова открывает их, устремляя взгляд вверх.
Ее рука, как бы защищаясь, судорожно цепляется за плечо Пьера. Затем пальцы разжимаются, и рука падает…
– Я люблю тебя!.. – раздается ее победный крик, словно она освобождается от чего-то.
За окном почти темно.
День. Потоки солнца вливаются в окно.
Пьер выходит из туалетной комнаты. Он в рубашке, вытирает лицо полотенцем.
– Они не пришли, – говорит он.
Ева заканчивает причесываться перед зеркалом.
– И не придут, – уверенно отвечает она.
– И ты знаешь почему? – спрашивает он, беря ее за плечи.
Она нежно смотрит на него.
– Да. Когда они постучали в дверь, мы начали любить друг друга.
– Они ушли оттого, что мы добились права на жизнь.
– Пьер, – шепчет она, прижимаясь к нему, – Пьер, мы добились…
Они остаются некоторое время в таком положении, затем она спрашивает:
– Который час?
Пьер бросает взгляд на будильник, показывающий половину десятого.
– Через час, – говорит он, – испытание закончится…
Она, улыбаясь, заставляет его повернуться к зеркалу, в котором они оба отражаются.
– Мы были там…
– Да.
– Пьер… что мы станем делать с этой новой жизнью?
– Что захотим. Мы больше никому ничего не должны.
Пока они обмениваются этими короткими репликами, со двора начинает доноситься шум. Целое войско с танками и моторизованными машинами проходит под окнами.
Пьер прислушивается… Ева молча, с нарастающим страхом наблюдает за ним.
– Тебе не жалко своих товарищей? – вдруг спрашивает она.
– А тебе Люсетту не жалко?
– Нет, – твердо говорит она. И, вцепившись в его рукав, нервно повторяет: – А тебе?
– Нет, – отчаянно трясет головой Пьер.
Он высвобождается из ее рук, делает несколько шагов и останавливается у окна, прислушиваясь к шуму, производимому войском.
– Долго идет бой… Вероятно, их много…
– Пьер, не слушай… Мы с тобой одни в мире… – подойдя к нему и положив руку ему на грудь, умоляет она.
– Да. Мы одни во всем мире… – нервно пожимая ее руку, повторяет он.
Он говорит все громче, все экзальтированнее, чтобы заглушить чеканный солдатский шаг и рев машин.
– Мы покинем город. Я буду зарабатывать для тебя. Я буду счастлив трудиться для тебя. Друзья, Лига, восстание – ты заменишь мне все… У меня больше никого, только ты.
Последнюю фразу он почти кричит, но грохот войска на марше перекрывает его голос.
Он резко отстраняется от Евы и восклицает:
– А бой все идет!
– Пьер, – заклинает она, – я тебя умоляю. Думай только о нас. Через час…
– Их тысячи… бойни не миновать… – отдернув занавеску, говорит он, оборачивается, нервно идет к постели и садится на нее, обхватив голову руками.
Ева понимает, что его уже не удержать.
– Пьер, они тебя оскорбили. Хотели убить. Ты больше ничего им не должен… – Встав перед ним на колени, она молит: – Пьер, теперь у тебя обязанности по отношению ко мне…
Он прислушивается к звукам, долетающим с улицы, и рассеянно отвечает:
– Да… – И, помолчав, решается: – Я должен быть там.
– Ты вернулся ради них… – с каким-то смиренным ужасом глядя на него, произносит она.
– Нет, – уверяет он, сжимая лицо Евы ладонями, – нет… ради тебя…
– Но тогда почему?
– Я не могу позволить им… – с отчаянием, но упрямо тряся головой, отвечает он.
Потом резко выпрямляется, хватает со спинки стула куртку и, торопливо надевая ее, бежит к окну.
Он уже в лихорадочной власти восстания: возбужден, но одновременно почти весел.
– Пьер, – говорит она, – мы еще не добились… Нам остается от силы час…
Он оборачивается к ней, хватает за плечи:
– Стала бы ты меня любить, если бы я позволил расправиться с ними?
– Ты сделал, что смог.
– Нет. Не все… Послушай: через полчаса состоится собрание руководителей секций. Я пойду туда. Попробую остановить их. Что бы они ни решили, вернусь до половины одиннадцатого. Мы уйдем, Ева. Покинем город, клянусь тебе. Если ты любишь меня, отпусти. Без этого я не смогу больше смотреть на себя в зеркало…
Ева в полном отчаянии прижимается к нему.
– Ты вернешься?
– До половины одиннадцатого.
– Клянешься?
– Клянусь.
Он уже на пути к двери, но она его удерживает.
– Ну, что ж, иди… – шепчет она. – Иди, Пьер. Это самое прекрасное доказательство любви, которое я способна тебе дать…
Пьер сжимает ее в объятиях и целует, но душой он уже далеко.
Однако одна мысль заставляет его задержаться еще на секунду:
– Ева, ты будешь ждать меня здесь?
– Да, я… – начинает она, но потом спохватывается. – Нет… я попытаюсь увидеться с Люсеттой. Позвони мне туда.
Он еще раз целует ее и бежит к двери.
Ева успевает нежно напутствовать его:
– Теперь иди… И не забывай, в чем мне поклялся.
Когда он уходит, она открывает ящик комода, достает револьвер Пьера, кладет его в сумочку и направляется к двери.
Уже собираясь выйти, спохватывается, наклоняется над разобранной постелью и берет розу, которая накануне украшала ее волосы.
Перед тем как выйти из дома, Пьер застывает на пороге и быстро осматривается, затем его взгляд устремляется к огромному циферблату уличных часов, стрелки на котором показывают время: без двадцати десять…
Он выходит на мостовую, садится на велосипед и уезжает.
Метрах в десяти от подъезда у черного выхода притаился Люсьен Держё, он наблюдает за действиями Пьера. У него тоже есть велосипед.
Он пригибается, чтобы не быть замеченным, и, в свою очередь сев на велосипед, на расстоянии следует за Пьером.
Ева выходит из квартиры, закрывает за собой дверь и быстро спускается по лестнице.
Пьер мчится по крутой улице, на хвосте у него Люсьен Держё.
Ева вставляет ключ в замочную скважину и осторожно поворачивает его.
Дверь тихонько открывается; в проеме появляется напряженное и серьезное лицо Евы.
Убедившись, что вестибюль пуст, она входит, бесшумно прикрывает за собой дверь и направляется к гостиной, находящейся в конце коридора. По пути она отражается в зеркале, но не обращает на это внимания.
На мгновение она останавливается, прислушивается, затем открывает дверь.
Андре и Люсетта сидят рядом на диване…
Он в домашней куртке, она в домашнем платье. Они завтракают, нежно воркуя. У Андре такой вид, будто он играет в некую игру, опасности которой ведомы ему одному. Однако, возможно, и Люсетта не настолько наивна, как кажется.
Ева тихо входит в гостиную и с силой захлопывает дверь…
Произведенный ею шум вырывает Андре и Люсетту из благодушного состояния, в котором им, кажется, так комфортно. Они поворачивают головы к двери и вздрагивают. Андре меняется в лице, Люсетта выпрямляется. И оба на мгновение застывают и замолкают.
Ева наступает на них твердым шагом, не сводя взгляда. Андре удается наконец стряхнуть оторопь и встать. Ева останавливается в нескольких шагах от парочки и говорит:
– Да, Андре, это я.
– Кто тебе позволил? – спрашивает он.
Словно не слыша его, Ева устраивается в кресле напротив сестры.
Люсетта сидит, не в состоянии вымолвить ни слова.
Андре направляется к жене с таким видом, будто собирается выкинуть ее вон.
Тогда Ева внезапно достает револьвер Пьера и направляет его на мужа.
– Сядь.
– Ева! – раздается крик Люсетты.
Андре останавливается, не зная, как себя вести. Ева повторяет:
– Я тебе велела сесть. – И видя, что Люсетта наконец встала, добавляет: – Нет, Люсетта, нет. Знай, если ты приблизишься, я выстрелю в Андре.
Испуганная Люсетта снова садится. Андре возвращается на свое место возле девушки.
Ева, не выпуская револьвер, опустила руку с ним на сумочку.
– Бедняжка Андре, думаю, мне больше нечего терять. Я жду телефонного звонка, который решит мою судьбу. А пока поговорим с тобой в присутствии Люсетты. Я расскажу ей о твоей жизни или о том, что мне о ней известно. И клянусь тебе, если ты попробуешь лгать или если мне не удастся внушить ей отвращение к тебе, я выпущу в тебя весь заряд.
Андре с трудом сглатывает слюну.
Люсетта охвачена ужасом.
– Ну, что, согласны? – спрашивает Ева. А поскольку ни тот, ни другой не в силах выдавить из себя ни слова, добавляет: – Что ж, начнем… Восемь лет тому назад, Андре, ты промотал состояние своего отца и искал выгодной партии…
В заброшенном гараже в предместье собралось человек тридцать, внимающих Диксону и Ланглуа, которые возвышаются над остальными, стоя на старом грузовике без колес.
Диксон заканчивает речь:
– Таковы, товарищи, последние инструкции. Отправляйтесь на свои посты как можно скорее и ждите дальнейших указаний… Через двадцать минут начнется восстание…
Рабочие, в большинстве своем лет тридцати, внимательно и напряженно слушают его. Когда он замолкает, воцаряется тишина, затем несколько голосов задают вопрос:
– А Дюмен?
– Почему Дюмен не с нами?
– Правда ли, что он предатель?
Диксон поднимает руки, чтобы добиться тишины, и отвечает:
– А теперь, товарищи, я вам расскажу о Пьере Дюмене…
Пьер по безлюдной улице добирается до гаража. Он спрыгивает с велосипеда, в последний раз недоверчиво оглядывается и приближается к его воротам. Убедившись, что они закрыты изнутри, обегает гараж, перепрыгивает через загородку жалкого палисадника и исчезает из виду…
Издалека за ним наблюдает Люсьен Держё. Он весь в поту, задыхается. Когда Пьер пропадает, он колеблется, а затем бросается бежать в сторону, противоположную той, в которой исчез Пьер…
Пьер перепрыгивает еще одну загородку, распугивая рахитичных кур, и наконец останавливается под окошком, находящимся в нескольких метрах от земли…
Ему удается подтянуться и он видит, что происходит внутри…
Диксон все еще говорит:
– …Нам повезло, удалось вовремя раскрыть его. Он не смог представить никакого объяснения и предпочел бежать…
– Это ложь! – звучит совсем близко.
Все головы дружно поворачиваются к окошку, и перед глазами изумленных заговорщиков и рабочих Пьер подтягивается, повисает, ухватившись за верхнюю раму, и спрыгивает на землю.
Быстрым шагом он направляется к группе конспираторов. Те расступаются, пропуская его. Выйдя на середину гаража, он встает рядом с грузовиком, на который взгромоздились Диксон с Ланглуа.
Там он поворачивается лицом к собравшимся и, не вынимая рук из карманов, начинает говорить:
– Вот и я, товарищи. А предатель, продажная душа сбежал, получив от Правителя деньги. – Пьер прохаживается среди повстанцев, заглядывая им в глаза. – Кто вселял в вас смелость, когда все шло плохо? Кто основал Лигу? Кто годы напролет сражался с жандармами? – Продолжая говорить, он возвращается к грузовику и, указывая на Диксона и Ланглуа, произносит: – Вчера Ланглуа и Диксон подло напали на меня, и я не захотел защищаться. А перед вами я буду защищаться… Не ради себя, ради вас. Я не хочу, чтобы вы отправились на бойню.
Люсьен Держё закрылся в телефонной кабинке небольшого пригородного бистро, набрал номер и ждет ответа…
Свободной рукой он отирает пот со лба, продолжая испуганно наблюдать через стекло за пустынной улицей…
Начальник жандармерии сидит в своем кабинете, склонившись над картой, в окружении нескольких командиров. Чувствуется, что все напряженно ожидают какого-то события.
Тишину нарушает телефонный звонок.
Начальник жандармерии снимает трубку одного из многочисленных аппаратов, находящихся на его столе, и взглядом дает знать подчиненным, что это именно тот звонок, которого он ждал.
Некоторое время он внимательно слушает, затем сухо приказывает одному из сотрудников:
– Записывайте… Перекресток Дален… бывший гараж Дюбрёйя…
Закончив говорить, Пьер яростно вопрошает:
– Верите ли вы мне, друзья?
– Товарищи!.. – раздается голос Диксона.
Пьер резко поворачивается к нему и приказывает:
– Замолчи, Диксон. Будешь говорить, когда я дам тебе слово. – Затем, указывая на присутствующих, добавляет: – До тех пор, пока товарищи не вынесли мне приговор, я остаюсь их руководителем.
– А как же жена Шарлье, Пьер? – спрашивает кто-то.
– Ну, вот, приехали. Жена Шарлье, – усмехается Пьер и, делая шаг к задавшему вопрос, объясняет: – Да, я знаком с женой Шарлье. Да, я с ней знаком… И знаете, что она сделала? Она бросила мужа и пришла жить ко мне… это она и рассказала мне обо всем… Нас предали, ребята. Предали.
Он нервно расхаживает перед небольшим отрядом своих единомышленников, и чувствуется, что ему начинают верить.
– Жандармам запрещено покидать казарму. Три полка этой ночью вошли в город, – говорит он и подходит к грузовику, обращаясь непосредственно к Диксону и Ланглуа, которые также близки к тому, чтобы ему поверить. – Правитель знает нас всех поименно… Ему известно, что мы готовим. Он позволяет нам продолжать, чтобы вернее прихлопнуть…
– А как ты докажешь, что это правда? – спрашивает кто-то.
Пьер снова поворачивается к собравшимся.
– Никак, – отвечает он, – это вопрос доверия… Осудите ли вы человека, который десять лет трудился с вами вместе, или поверите ему на слово? Вот в чем вопрос.
Это заявление порождает различные настроения.
– Будь я предателем, зачем мне было бы приходить сюда? – весомо произносит он.
Тут один из повстанцев отделяется от других и встает рядом с Пьером.
– Товарищи, – горячо заявляет он, – лично я ему верю. До сих пор он ни разу нам не соврал.
К нему присоединяется еще один, затем другой, третий.
– Я тоже…
– Я тоже, Пьер…
Постепенно и остальные устремляются к Пьеру и обступают его.
– Я с тобой, Дюмен…
Пьер призывает всех сохранять тишину.
– Слушайте… Сегодня не стоит ничего предпринимать. Я…
Его слова прерывает телефонный звонок. Пьер замолкает. Головы присутствующих поворачиваются в ту сторону, откуда он раздался.
Ланглуа с внезапно посерьезневшим лицом прыгает с грузовика и бежит к телефонной кабинке. Все напряженно ждут.
Слышится голос Ланглуа, отвечающий кому-то с большими паузами:
– Да… да… Где? Нет… Что?.. Нет… Нет… Ждите приказа.
Взволнованный Ланглуа выходит из кабинки. Подойдя к товарищам, он смотрит на Пьера и Диксона и заявляет:
– Началось. Группа Север атакует префектуру…
Все взгляды устремляются на Пьера, у которого вырывается жест бессилия и отчаяния. Руки его опускаются, он, сутулясь, делает несколько шагов в глубь гаража.
– Пьер, как быть? – упавшим голосом спрашивает утративший уверенность в себе Диксон.
Пьер поворачивается к нему и с отчаянной яростью кидает:
– Что делать? Не знаю, и мне на это начхать.
Сжав кулаки, он делает еще несколько шагов, вновь оборачивается и резко бросает:
– Вам следовало лишь послушать меня, когда еще было не поздно. Теперь выпутывайтесь сами, я умываю руки.
Однако не уходит, а, сжав кулаки, с опущенной головой возвращается к ближайшим соратникам.
– Пьер, мы были неправы, – оправдывается Диксон. – Не оставляй нас… Только ты один и можешь что-то придумать… Тебе известно, что они затевают…
Пьер, не отвечая, делает несколько шагов под умоляющими взглядами товарищей. Наконец, подняв голову, с горькой улыбкой спрашивает:
– Который час?
– Двадцать пять минут одиннадцатого, – отвечает Диксон, справившись с часами.
Пьер напряженно размышляет.
– Хорошо, я остаюсь, – наконец, подняв голову, с огромным усилием выговаривает он и тотчас добавляет, обращаясь к Диксону: – Минуту, мне нужно позвонить.
Он направляется к телефонной кабинке, закрывается в ней, а в это время в узкой форточке в нескольких метрах от него появляется голова Люсьена Держё, который не сводит с него взгляд.
Ева стоит за диваном с револьвером в руке. Андре и Люсетта по-прежнему сидят, не глядя друг на друга. Ева только что закончила свой рассказ.
– Ну, вот, Люсетта, я поведала тебе о жизни Андре… Я все правильно изложила, Андре?
Одновременно испуганный и оскорбленный, Андре поворачивает голову в ее сторону:
– Я тебе не отвечу. Ты безумна.
– Что ж… – только и говорит Ева, наклоняясь и доставая из кармана Андре связку ключей.
– Люсетта, сходи, возьми письма, которые лежат в его секретере, – протягивает она ключи сестре, но та не двигается.
– Принеси письма, Люсетта, если тебе дорога жизнь Андре, – повторяет она, повысив голос и направляя дуло револьвера на голову Андре.
Люсетта испуганно берет в руки связку ключей, встает и направляется к двери.
В эту минуту раздается телефонный звонок.
Ева и Андре вздрагивают.
Андре делает попытку встать, но Ева одергивает его…
– Не двигайся, – приказывает она, – звонят мне.
Она поспешно направляется к телефону. Люсетта и Андре не сводят с нее взглядов. Прислонясь к стене и продолжая направлять револьвер в сторону Андре и Люсетты, она снимает трубку.
Войти с помощью соц. сетей: