Глава 2

– Прости, Дом, но дальше нам ехать не стоит, – проговорил виноватым тоном Томазо Мухобойка, припарковав автомобиль у обочины, возле ограды кладбища Монт Оливец. – Федералы вокруг так и рыщут, пасут всех, кто на могилу босса приходит. Лоренцо, пекарь, что неподалеку от меня живет, рассказывал, что даже за ним какие-то типы в костюмах целый день ходили… Да ты и отсюда можешь увидеть, где дон Дарио похоронен.

– Там? – поинтересовался Тремито, указав на находившуюся в двухстах шагах от ограды трехметровую гранитную стелу и выложенный вокруг нее целый курган живых цветов.

– Угу, – кивнул Мухобойка. – Я специально с этого края кладбища подъехал. Пусть отсюда и далеко до могилы, зато народ постоянно толпится, федералам обзор загораживает. Хотя не думаю, что они именно тебя здесь поджидают. Ведь ты для них поди уже два года как официальный мертвец. Шеф бюро на всю страну об этом лично раструбил, я сам в новостях видел.

– Затем и раструбил, чтобы я расслабился и выполз из своей глубокой норы, – пояснил Аглиотти. – Не верят федералы в мою смерть, я это точно знаю. Возможно, лет пять назад и поверили бы, но не при их нынешнем шефе. Этот чертов Макмерфи родную мать похоронит, а потом откопает и перепроверит, умерла она или прикидывается. Ищут они меня, Томми. И еще лет тридцать искать будут, даже после того как я взаправду пойду червей кормить… Ладно, давай помолчим. Все-таки на могилу к другу приехали…

Доминик Аглиотти был на семнадцать лет моложе своего бессменного, а ныне покойного покровителя Дарио Сальвини, но выглядел гораздо старше своих сорока пяти лет. Худощавый, немного неказистый Тремито обладал, однако, несопоставимой с комплекцией физической силой и не раз на своем веку разделывал под орех гораздо более крупных, чем он, противников. В основном безмозглых уличных «быков», чья тупость была прямо пропорциональна их наглости. Те же из них, кто обладал инстинктом самосохранения, предпочитали не связываться с жилистым итальянцем, поскольку уже по его взгляду могли определить – от этого макаронника легко нажить кучу неприятностей.

Тремито и в молодости не отличался привлекательностью, а с годами растерял и те ее крохи, что имелись. Сегодня при взгляде на его изрезанное морщинами, одутловатое лицо можно было подумать, что Аглиотти злоупотребляет выпивкой, но в действительности он всю свою жизнь был сдержан в употреблении спиртного. Большие, до макушки, залысины делали и без того высокий лоб Доминика еще выше, что Тремито, впрочем, не считал недостатком. Наоборот, гладко зачесывал свои длинные черные волосы назад и бриолинил их лаком, словно нарочно привлекая внимание к своей прореженной временем шевелюре. А крючковатый, каким-то чудом не перебитый в неисчислимых драках нос, тяжелые, постоянно полуприкрытые веки и чуть выпяченная нижняя губа придавали Тремито прямо-таки аристократически надменный вид.

Казалось, что Доминик всегда пребывает в расслабленной полудреме, но считать так было очень большим заблуждением. Апатия Аглиотти являлась лишь ширмой. За ней скрывалась крайне жестокая натура, усиленная стальным и в общем-то нехарактерным для сицилийца хладнокровием. Тремито походил на свирепого бойцового пса, что кусает молча, мгновенно пресекает любые агрессивные выпады жертвы, а расслышав жалобный скулеж, впадает в еще большую ярость, которую, однако, прекрасно контролирует. Доминик был из тех людей, кого бесило, когда им начинали плакаться на жизнь или каяться в грехах, а за панибратское с собой обращение он мог и вовсе без разговоров втоптать собеседника в землю. От этого друзей у Тремито было не так уж много, зато каждый из них считал за честь, что пользуется уважением такого человека, как Доминик Аглиотти, – бывшей правой руки дона Сальвини, а после Тотальной Мясорубки – объявленного в международный розыск опасного преступника, вынужденного залечь на дно и распускать слухи о собственной гибели, дабы не компрометировать своего босса.

Томазо «Мухобойка» Гольджи был давним приятелем Тремито, выросшим с ним в одном квартале и практически повторившим судьбу старшего его на пять лет Аглиотти. Разве только в настоящий момент Мухобойка не разыскивался полицией и потому продолжал находиться при доне Сальвини до самой его нелепой скоропостижной смерти. Неуклюжий туповатый громила Гольджи не являлся доверенным лицом босса, а с уходом в бега Тремито был понижен из телохранителей до обычного сборщика «контрибуций» и вот уже несколько лет собирал мзду с мелких торговцев в подконтрольных Сальвини районах Чикаго. Томазо и известил скрывающегося в пригороде Доминика о трагедии, что стряслась четыре дня назад во время переговоров верхушки картеля в Менталиберте. Разумеется, мелкую сошку Гольджи на эту встречу никто не приглашал, и он понятия не имел, что именно там произошло – подробности таких мероприятий никогда не афишировались. Но по дошедшим до Мухобойки слухам, случившийся у дона Сальвини инфаркт был отнюдь не случаен, пусть даже у Дарио давно наличествовали проблемы с сердцем.

– Всякое болтают, – уклончиво ответил Томазо на расспросы Доминика, встретив того на взятой напрокат машине в условленном месте, куда Тремито прибыл на такси, как только смог выбраться из пригорода. – Сам понимаешь, с той поры, как ты в берлогу залег, меня больше никто в дела благодетеля не посвящает. Хочешь узнать подробности, поспрашивай Горлопана Тони или кого-нибудь из его кузенов – они там были и знают, что к чему. Хотя и они вряд ли что-нибудь путное расскажут… Но грызни между «папами» не было, это точно. Если бы они поцапались, то скорее Дарио на пару с де Карнерри свели бы в могилу старого пердуна Барберино. Этот нью-йоркский пузырь давно сдулся, а в Трезубце к его мнению прислушиваются только из-за того, что он тогда всех нас примирил и объединил.

– А что говорит Марко? – осведомился Доминик, имея в виду Марко Бискотти, ближайшего делового советника и секретаря дона Сальвини. – Он же наверняка присутствовал в Менталиберте на встрече тройки.

– Прохвост Приторный тоже помалкивает, – пояснил Гольджи. – Сказал лишь, что Дарио отдал Богу душу из-за обширного инфаркта, да порекомендовал пока сидеть по норам и без особых причин не рыпаться. После похорон Бискотти с целой прорвой адвокатов и юристов укатил на виллу к сеньоре Сальвини, дела покойного дона в порядок приводить. Тут ведь не все так просто. Прямых наследников у благодетеля после Тотальной Мясорубки не осталось, и кто теперь семью возглавит, пока неясно. Его младший брат Руджеро – слизняк и наркоман, которому я с удовольствием пустил бы пулю в башку, дали бы только распоряжение. Кузены и племянники однозначно отпадают – куда этим засранцам до нашего Дарио. Сам Бискотти? Тоже сомнительно. Де Карнерри и Барберино Приторного на дух не переваривают и вряд ли станут считаться с его мнением. Ох, чует моя задница, грядет большой передел, на котором нам с тобой даже крошек не достанется…

Почти четверть часа просидели приятели в молчании у кладбищенской ограды. За это время наметанный глаз Тремито успел дважды заметить проехавшие мимо автомобили с федеральными номерами и один подозрительно неторопливый фургон электрической компании, внутри коего тоже наверняка скрывалась группа слежения ФБР. Толчея на этом участке улицы и впрямь была сильная, поэтому федералы вряд ли с ходу высмотрели бы в припаркованной у обочины машине разыскиваемого преступника. Однако Аглиотти не намеревался искушать судьбу и долго маячить под носом у агентов. Оказав последнее почтение покровителю и другу, Доминик тронул пригорюнившегося Томазо за плечо и жестом велел ему отъезжать.

– Надо бы выпить где-нибудь за упокой старика Дарио, – угрюмым тоном внес предложение Гольджи, оглядываясь в поисках «хвоста». – Как ты на это смотришь?

– Да, неплохо бы, – подтвердил Аглиотти, у которого тоже вертелась в голове аналогичная мысль.

– Отлично, – кивнул Мухобойка. – А то как-то не по-человечески получилось. Да и мы с тобой, наверное, уже полгода не виделись… Вот только где приземлимся? Моя конура со дня похорон наверняка под наблюдением… Давай поедем в бар Плешивого Луиджи. Будь уверен, для нас у этого скряги всегда отдельный кабинет найдется.

Сегодня мобильный видеосет Тремито звонил очень редко – не чаще двух раз в месяц, – а все разговоры по нему обычно ограничивались несколькими завуалированными фразами при полностью отключенном изображении. Время от времени дон Сальвини и немногочисленные приятели Доминика интересовались, жив ли он еще и не нуждается ли в чем-нибудь. Последним входящим звонком для него было послание Гольджи о смерти Дарио, сразу выбившее Аглиотти из неспешного жизненного ритма, к которому тот, признаться, в изгнании уже привык. И потому, когда видеосет в кармане Тремито внезапно издал сигнал вызова, Доминик удивился и сразу насторожился.

Причина на то у него была веская. Видеосет заиграл мелодию, отведенную владельцем для звонков от одного конкретного человека. Того самого, который в данный момент покоился под гранитной плитой и курганом из цветов на кладбище Монт Оливец…

Томазо покосился на напрягшегося товарища, но промолчал. А Доминик извлек из кармана видеосет и, протянув его водителю, продемонстрировал высветившуюся на дисплее заставку. И если пиликающая из аппарата музыка ни о чем Мухобойке не говорила, то изображенный на экране зодиакальный символ Весы оказался для Гольджи знакомым. Именно этим зашифрованным символом отображались на видеосетах каждого члена семьи Сальвини послания ее главы.

(К слову сказать, в Южном Трезубце все поголовно общались по единой видеосвязи так, словно до сих пор жили на заре двадцать первого века и пользовались не высокотехнологичными видеосетами, а старинными мобильными телефонами. Но каким бы глупым ни выглядел этот анахронизм, он помогал картелю хранить множество своих тайн в современном «открытом» мире, где с недавних пор в целях борьбы с преступностью даже в общественных туалетах начали устанавливать видеокамеры.)

– Синьора Сальвини? – предположил Томазо, указав на дисплей с конспиративной заставкой.

– Маловероятно, – отверг Тремито догадку приятеля. – Кроме покойного Дарио, мой номер был известен только тебе, Чико Ностромо, Косматому Джулиано и, вполне вероятно, Марко Бискотти… Говоришь, он сейчас на вилле утрясает дела с вдовой? Значит, теоретически Приторный может связаться со мной по видеосету дона Сальвини. Только почему Марко не сделал это со своего аппарата?

– Наверное, тебе лучше ответить, – посоветовал Гольджи замешкавшемуся товарищу.

– А вдруг нас пытаются запеленговать федералы? Вдруг они сумели заполучить видеосет Дарио, разблокировали адресный справочник и теперь названивают по всем номерам из списка?

– Ну… не знаю, – засомневался Мухобойка, инстинктивно обернувшись при упоминании Домиником ФБР. – Сам решай, как быть.

– Ладно… – Аглиотти занес палец над сенсором приема вызова. – Сделаем так: как только я почую хотя бы легкий запах тухлятины, сразу выбрасываю аппарат и мы заметаем следы. Езжай-ка вон на тот мост и держись все время в крайнем ряду. Если что, швырну видеосет прямо в реку.

Томазо послушно свернул на мост через Чикаго-ривер, сбавил скорость и повел автомобиль у самого тротуарного бордюра. Пока водитель менял курс и перестраивался, видеосет Доминика не переставал трезвонить. Кто бы ни хотел побеседовать с Аглиотти, он был крайне настырен, и это Тремито тоже не нравилось.

Наконец он исполнился решимости и ответил на вызов. Заодно включил и громкую связь, дабы не пришлось потом пересказывать Мухобойке содержание беседы. Начинать разговор первым Доминик благоразумно не стал и, активировав сенсор приема, замер в ожидании, когда загадочный собеседник подаст голос.

– Это диспетчер агентства по аренде рефрижераторов «Альбано»? – сразу же полюбопытствовали на том конце линии.

– Кто говорит? – задал встречный вопрос Аглиотти. Прежде чем дойти до ушей незнакомца, его голос пропускался через ультрасовременный – на порядок дороже самого видеосета – звуковой конфузер, который радикально менял не только тембр, но также интонации и манеру речи. Сейчас опознать Доминика по голосу не сумели бы даже самые крутые эксперты-акустики в мире.

– С вами говорит директор юго-западного профсоюза дорожных грузоперевозчиков Смит, – ответил связавшийся с Тремито человек.

Глаза Гольджи округлились, а сам он едва не врезался в бампер впереди идущего автомобиля – настолько ошарашило Мухобойку заявление незнакомца. Аглиотти тоже сильно удивился услышанному, но по его хладнокровной реакции это было не заметно.

– Вы действительно представляете юго-западный профсоюз, мистер Смит? – на всякий случай переспросил Тремито.

– Именно так, – подтвердил «профдеятель». Видеосет дона Сальвини был оборудован аналогичным конфузером, поэтому, находись у аппарата даже его хозяин, он тоже зашифровал бы свой голос до неузнаваемости. Но в данный момент приятели меньше всего надеялись услышать своего покойного покровителя.

– Диспетчер «Альбано» вас слушает, – дал таки Аглиотти собеседнику утвердительный ответ.

– Отлично, – резюмировал «представитель». – Послушайте, мне необходимо арендовать у вас грузовой трейлер для перевозки замороженных морепродуктов. Вы могли бы мне в этом помочь?

– Кто порекомендовал вам наше агентство, мистер Смит?

– Наш общий знакомый – первый заместитель директора северного профсоюза. Вы удовлетворены ответом?

– Вполне, – ответил «диспетчер». – И да – мы можем помочь вашей проблеме. Вы знаете, по какому адресу находится наш офис?

– Да, я в курсе.

– Тогда встретимся там через два часа, – подытожил Тремито.

– Давайте лучше через четыре, – попросил «Смит».

– Через два, – отрезал «диспетчер». – Иначе подписание договора не состоится.

– Хорошо, я буду у вас через два часа, – не стал упрямиться «представитель». – В таком случае, до скорой встречи.

Доминик не ответил на прощание, молча нажал на сенсор и разорвал связь.

– Ты не сказал мне, что Массимо де Карнерри до сих пор в Чикаго. – Спрятав видеосет в карман, Аглиотти пристально посмотрел на приятеля.

– Но я сам об этом впервые слышу, Дом! – начал оправдываться Гольджи. Звучало не слишком убедительно, но, когда Мухобойка получал от Тремито упреки, он всегда волновался сильнее обычного, даже если говорил правду. – Откуда я мог знать, что Щеголь не улетит домой сразу после похорон, а задержится у нас аж на целую неделю!..

Оба приятеля моментально смекнули, кто такой этот человек из юго-западного профсоюза. Говоривший по видеосету Сальвини тип был досконально знаком с шифром чикагской семьи и, пользуясь им, сумел представиться Доминику как положено. Раньше в подобных беседах Дарио всегда играл роль директора северного профсоюза перевозчиков. Семья де Карнерри контролировала злачные территории Калифорнии и Невады, так что, по логике, назвавшись «юго-западным», Массимо был совершенно прав. Его поручитель – замдиректора «северных» – являлся, без сомнения, Марком Бискотти. Он же поведал Массимо о месте редких в последние годы встреч Тремито и его ныне покойного покровителя. Выражение «я хочу арендовать трейлер для морепродуктов» как раз и было закодированным предложением встретиться, причем безотлагательно.

Раньше Доминик ни под каким видом вот так спонтанно и без санкции дона не согласился бы на свидание с членами некогда враждебного клана. Ничего хорошего за такими сомнительными мероприятиями, как правило, не стояло. Но поскольку сегодня Аглиотти оказался фактически брошенным на произвол судьбы, а встречу с ним назначил сам глава клана де Карнерри, да еще при участии консиглиери чикагской семьи, игнорировать такое предложение было нельзя.

Пойти на это свидание следовало хотя бы затем, чтобы прояснить текущую обстановку. Конечно, Тремито не исключал и то, что Щеголь и Приторный попросту прикончат его, как ненужную обузу, дабы отвлечь от картеля лишнее внимание федералов. Но Доминик давным-давно смирился с тем, что рано или поздно семья вынесет ему смертный приговор, ибо даже дон Сальвини не мог не признать прагматичность такого решения. И признал бы однажды, не прикончи его самого проклятый инфаркт. Аглиотти терпели в живых только из уважения к его прошлым заслугам. Но теперь ситуация кардинально изменилась, поэтому, направляясь в Чикаго, Тремито был почти уверен, что уже не вернется на так понравившуюся ему тихую окраину. Он чуял: его конец близок, и не собирался юлить и прятаться, отсрочивая этот момент. Более того, Доминик твердо знал, что почувствует громадное облегчение, когда это случится.

– Ну так что, куда тебя везти? – в нетерпении поинтересовался Гольджи.

– Ты уже в курсе куда. Туда, где я полгода назад в последний раз виделся с Дарио, – ответил Аглиотти и, устало откинувшись на спинку сиденья, спросил: – Какое сегодня число, Томми?

Мухобойка ответил и в свою очередь осведомился: «А что?»

– Обычное любопытство. Хочу знать, что напишут на моем могильном камне, – мрачно усмехнувшись, пояснил Доминик.

– И что тебе это даст… там ? – хмыкнул Мухобойка, ткнув пальцем в крышу автомобильного салона.

– Там ! – поправил его приятель, указав глазами в пол. – Просто буду всегда в этот день отмечать в Аду свой день рожденья. Других-то праздников в Преисподней наверняка нет…

В нужный час у служебного входа ресторана «Равенна» уже топтались в ожидании и делали вид, что беседуют, два серьезных типа в неброской одежде и солнцезащитных очках. Вроде бы парни выглядели абсолютно спокойными, но, понаблюдав за ними некоторое время, Тремито заметил, что они нервничают. Оба поминутно озирались и провожали напряженными взглядами горожан, проходящих мимо ворот хозяйственного двора ресторана.

Парочка была явно в курсе, кто должен сюда пожаловать. В годы Тотальной Мясорубки не было страшнее врага для клана де Карнерри, чем Доминик Аглиотти – первый головорез семьи Сальвини, специалист по dimostrativi assassini – показным убийствам, главному средству устрашения агрессивных конкурентов. Длительный межклановый конфликт серьезно потрепал все без исключения семьи, и большинство их молодых членов знали о такой легендарной личности, как Тремито, только понаслышке. Однако слава о человеке, устроившем некогда самую крупную бойню в истории американского криминального мира, все еще жила.

Встречающие Доминика шестерки де Карнерри имели все основания опасаться поджидаемого ими гостя. Массимо сильно рисковал, идя на контакт с Аглиотти. После смерти своего покровителя Тремито мог запросто сойти с катушек и припомнить бывшим врагам (а бывшим ли на самом деле?) все застарелые неотомщенные обиды. Самое страшное для Щеголя и его людей заключалось в том, что сегодня Доминику было совершенно нечего терять и, надумай он тряхнуть стариной, уже никто на этом свете не сумел бы его образумить.

Мухобойка высадил приятеля неподалеку от ресторана и снова задал вопрос, с которым обращался к Тремито совсем недавно:

– Дом, ты точно уверен, что мне не надо с тобой идти?

– Все в порядке, Томми, – ответил тот, не изменив за последние полчаса своего решения. – Даже если это ловушка, она устроена только для меня и захлопнется в любом случае или сейчас, или днем позже. Тебе нет нужды вставать между мной и Щеголем. Не забывай о Патриции и детях.

– Черт тебя подери, Дом! – Гольджи в бессильной злобе стукнул кулаком по рулевому колесу. – Ладно, валяй, приятель. И это… я не прощаюсь! Покатаюсь пару часов по округе. Позвони, когда все закончится.

– Не прощаемся, Томми, – согласно кивнул Тремито. – Непременно позвоню, будь уверен.

– Дьявол! – ругнулся напоследок Мухобойка и, отъехав от тротуара, покатил по улице в сторону набережной. Доминик проводил его взглядом и не спеша побрел задворками к служебному входу в «Равенну».

Завидев визитера, маячившая за решетчатыми воротами парочка без вопросов впустила его во двор, после чего один из головорезов указал Тремито на открытую дверь, ведущую в подсобные помещения ресторана. Аглиотти не однажды бывал здесь и отлично знал, куда идти, но теперь он фактически вступил на территорию потенциального врага, и разгуливать по ней в одиночку Доминику не дозволялось. Один громила из группы внешнего наблюдения – тот, что покрупнее, – направился следом за гостем, чуть ли не дыша ему в затылок.

«Сопляк! – презрительно подумал о нем Аглиотти. – Небось еще вчера у школьников мелочь отбирал. Вот обидно, если Щеголь назначил моим палачом именно тебя. Лучше бы, конечно, это сделал кто-нибудь из стариков, у которого остались со мной старые счеты. Так было бы гораздо справедливее… Хотя, кто знает, возможно, что ты, мальчик, и есть сын одного из тех, кого я когда-то…»

– Стоять! – приказал громила. Голос его звучал бы весьма внушительно, если бы при этом не дрожал.

Доминик повиновался, невольно отметив, что темный, идущий к мясоразделочному цеху коридор весьма удобен для казни. И кровь на полу не вызвала бы никаких подозрений. Впрочем, реши провожатый пустить Тремито пулю в затылок, он не остановил бы жертву, а разнес ей голову без предупреждения. Как сам Аглиотти поступал до этого неисчислимое количество раз.

Громила потребовал у гостя встать лицом к стене и поднять руки. А затем дотошно, безо всяких металлоискателей, обыскал Доминика от волос до обуви, заставив снять туфли, чтобы осмотреть стельки и подошвы. После чего остался недоволен нулевыми результатами обыска и грозно поинтересовался:

– Ты что, пришел сюда без оружия?

– Разве мы враги? – ответил вопросом на вопрос Аглиотти, чей «походный арсенал» остался в машине у Мухобойки.

Провожатый отказался проинформировать Тремито, в каком статусе гость будет присутствовать на встрече, отобрал у него для пущей безопасности видеосет и портмоне с фальшивыми документами и велел двигаться дальше.

Официально ресторан «Равенна» не принадлежал никому из членов Южного Трезубца. Также они никогда не посещали его и в качестве простых посетителей. Для этого картель использовал другие, более респектабельные заведения, о которых было известно и полиции, и репортерам. Там семья Сальвини и приезжающие к ней с визитами представители других семей пышно отмечали свадьбы (после перемирия все три семьи успели не единожды между собой породниться), дни рождения и прочие праздники. В общем, нарочито старались, чтобы каждая собака в городе запомнила, где располагаются традиционные места увеселений сорящих деньгами макаронников. Демократичная по ценам и скромная по убранству «Равенна» была для этого чересчур непритязательной.

Однако мало кто был в курсе, что, купленный картелем через подставных лиц, в действительности этот прибрежный ресторанчик принадлежал Трезубцу до последнего гвоздя. Именно здесь сицилийцы проводили все свои секретные встречи и переговоры, держа для этих целей постоянно зарезервированным один из банкетных залов – небольшой, но отличающийся изысканной отделкой. Попадая в «Равенну» либо через гараж, либо, как Аглиотти, минуя хозяйственный двор, ее подлинные хозяева не светились на публике, и даже завсегдатаи ресторана не подозревали, какие важные люди порой заседают с ними под одной крышей.

Пройдя через мясоразделочный цех (с каждым шагом шансы Доминика получить пулю в башку становились все меньше и меньше, чему он, несмотря на непоколебимую готовность умереть, все-таки обрадовался), Тремито и его сопровождающий поднялись по служебной лестнице на второй этаж и направились по устланному дубовым паркетом коридору. «Итальянский зал» располагался в самом его конце. Возле двустворчатых, отделанных золотом дверей несли вахту еще двое охранников, в одном из которых Доминик узнал бывшего телохранителя дона Сальвини, Горлопана Тони. Аглиотти не сомневался, что Приторный тоже прибудет на встречу, но начал беспокоиться, встретив по пути сюда лишь людей де Карнерри. Теперь вроде бы все прояснилось: представители семьи хозяев были здесь, а значит, беседа пойдет по всем правилам.

Для телохранителя Тони был даже слишком умен. В отличие от его многочисленных узколобых кузенов, занимающихся той же работой, Аглиотти относился к Горлопану более-менее уважительно. Тони платил ему той же монетой. Но сегодня Тремито не слишком надеялся на то, что в случае заварухи приятель встанет на его сторону. Доминик чуял, что смерть благодетеля поколебала прежнюю внутрисемейную атмосферу доверия, и хорошо, если со временем все вернется на свои места. Неважно, будет тогда жив Аглиотти или нет. В любом случае, он желал семье Сальвини благополучно разрешить все свалившиеся на нее неурядицы.

– Тони! – кивком поприветствовал Тремито старого знакомого.

– Проходи, Дом. – Горлопан кивнул изгнаннику в ответ и распахнул перед ним дверь. Провожатый отстал от Доминика еще на середине коридора, и в зал для встреч гость вошел один. То есть как равноправный участник переговоров, а не доставленный на взбучку к боссу провинившийся член семьи. Именно так выглядел Тремито с идущим у него за спиной громилой.

В Тотальной Мясорубке лишь семью де Карнерри угораздило потерять своего capo – дона Джузеппе, отца нынешнего главы клана Массимо (Тремито был непричастен к тому громкому убийству, а иначе Щеголь уже давно свел бы с ним счеты, невзирая ни на какое перемирие). Этим и объяснялось то, что Щеголь являлся самым молодым из трех боссов Южного Трезубца. Как всегда одетый в немыслимо дорогой костюм, надушенный одеколоном и красующийся идеальной укладкой волос, Массимо не счел зазорным выйти навстречу Аглиотти, чтобы пожать ему руку. И хоть сделано это было без особого дружелюбия, Доминик воспринял рукопожатие Щеголя за очередной добрый знак. Кажется, Мухобойка все-таки дождется сегодня звонка от своего приятеля Тремито…

Вслед за де Карнерри гостя поприветствовал находившийся тут же Марко Бискотти. В присутствии главы дружественного клана Приторный вел себя скованно, пусть и представлял на переговорах сторону хозяев. Но в этом не было ничего необычного. Даже старик Барберино и Дарио Сальвини тушевались в обществе бесцеремонного говорливого Щеголя, чего уж говорить о скромном консиглиери Бискотти, чей удел – заниматься разрешением скучных экономических и юридических вопросов. Да, в настоящий момент он держал в руках бразды правления покойного босса, но для Массимо слово Марко весило не больше, чем мыльный пузырь. Поэтому Аглиотти и не полагался на Приторного как на своего заступника, разве только мог, если что, обратиться к нему за консультацией.

– Присаживайся, Доминик, – пригласил Марко гостя с оглядкой на де Карнерри, который чувствовал себя в «Равенне» куда увереннее хозяев. – Скоро принесут обед. Налей пока себе чего-нибудь выпить.

«Действительно, почему бы не выпить?» – подумал Тремито и не стал отказываться от приглашения. Усевшись за находившийся в центре зала круглый стол, Доминик взял один из стоявших на нем бокалов и наполнил его розовым мускатом – таким же, каким они с доном Дарио угощались за этим столом полгода назад. Щеголь и Приторный, судя по початой бутылке употребляемого ими аперитива, пили уже по второй порции. Поздоровавшись с Аглиотти, они вернулись за стол, к своим недопитым бокалам, и, прежде чем завести разговор, пригубили еще немного вина.

– Я слышал, Тремито, что теперь ты – законопослушный богобоязненный гражданин, – начал Щеголь, промокнув салфеткой губы и тонкие усики, больше похожие на выщипанные брови красотки. – Живешь в милом пасторальном домике, стрижешь газон, выращиваешь кактусы, а по воскресеньям посещаешь церковную службу. Честно сказать, я долго смеялся, когда мне рассказали эту занятную историю.

– Это правда, – подтвердил Аглиотти, потягивая мускат. – Кроме того, что Тремито стал богобоязненным и ходит в церковь. Бога я не боюсь – ему уже нечем меня напугать. А мессы я и раньше не посещал, так что сегодня подавно не вижу смысла осквернять своим присутствием святую обитель.

– Действительно, не всякий патер сумеет выслушать твою исповедь и при этом не повредиться рассудком, – усмехнулся Массимо. – Извини за нескромный вопрос: как вообще тебе спится в последние годы? Кошмары не мучают?

– Я – заочный мертвец, поэтому и сплю, как покойник, – ответил Доминик, на лице которого не дрогнул ни единый мускул. – А покойники не видят снов, можете мне поверить. При всем уважении, сеньор де Карнерри, не лучше ли нам перейти непосредственно к делу? Ведь вы пришли сюда не для того, чтобы на моем примере попробовать себя в роли психоаналитика, верно?

– Не обижайся, Тремито, – махнул рукой Щеголь. – Трудно, знаешь ли, поверить, что Кровавый Мичиганский Флибустьер – кажется, так прозвали тебя газетчики после резни на барже «Аурелия»? – угомонился и под старость взялся за разведение кактусов… Ладно, не будем копаться в прошлом – в конце концов, какая нам обоим сегодня от этого польза? В настоящем проблем тоже хватает, вот о них и потолкуем. Полагаю, ты еще не в курсе, что вчера между мной, Марко и вдовой дона Дарио была подписана договоренность о передаче бизнеса семьи Сальвини в управление семье де Карнерри. Ты разумный человек, Тремито, отлично разбираешься в нашей политике и способен понять, что иного выхода у нас не было. В последние годы мы полностью забыли взаимные обиды, породнились и теперь живем в нерушимом мире, поэтому такое развитие наших дальнейших отношений – и деловых, и родственных – является единственно приемлемым для обеих сторон. Гибель дона Сальвини произвела в Южном Трезубце большую сумятицу и вынудила наших врагов зашевелиться. Чтобы как можно скорее восстановить стабильность и не потерять контроль над нашими общими территориями, нам пришлось так поступить. Марко согласился стать моим управляющим в Чикаго и продолжать вести дела вашей семьи. Ближайшие пару лет мы поживем при таком раскладе, а дальше поглядим, что из этого выйдет.

Дон Массимо развел руками – дескать, ничего не попишешь, такова реальность, – и замолчал, ожидая, как прокомментирует это известие Аглиотти. Никто не спрашивал Доминика, согласен он или нет с принятым в верхах решением, – мнение Тремито и прочих головорезов в подобных геополитических вопросах отродясь не учитывалось. Но несмотря на свою показную беспардонность, Щеголь не переступал рамок приличия и умел быть дипломатичным, когда требовалось расположить к себе собеседника.

Аглиотти плеснул себе еще вина, равнодушно посмотрел, как оно искрится на свету, и только потом заговорил:

– Не Тремито судить, правильное это было решение или нет, синьор де Карнерри, и во что вы со временем превратите Трезубец: в Рогатину, а возможно, и в Пику, учитывая, что я не вижу здесь дона Франко. Я всю жизнь служил семье Сальвини, и если теперь она и семья де Карнерри – суть единое целое, что ж… Я только рад. Никому из нас больше не нужны все эти войны, разве не так? В последней из них вы потеряли отца и брата, дон Дарио – троих сыновей, и у дона Франко погибло немало родственников. Я тоже заплатил достаточно высокую цену за пролитую мной чужую кровь. По-моему, этого вполне хватит, чтобы понять – политика войны не выгодна для успешного ведения дел. Ситуация, в которой мы сегодня очутились, – прямое следствие Тотальной Мясорубки, от которой наши семьи оправятся еще очень не скоро… Однако мне послышалось, или вы и впрямь сказали, что дон Сальвини погиб, а не умер?

– Совершенно верно, Тремито, – согласился Щеголь. – Твой благодетель действительно был убит во время виртуальной конференции. Как, впрочем, и все мы погибли в тот день в квадрате Палермо от пуль какой-то психованной, давно не траханной cagnetta . Мнемозапись о ее подвиге уже вовсю гуляет по Менталиберту! Cazza roba ! – Массимо нервно всплеснул руками, едва не уронив стоящий перед ним недопитый бокал. – Да, Тремито, это так! Вот только я и Франко, получив по дюжине пуль, отключились от М-эфира и теперь живы-здоровы, а слабое сердце бедняги Дарио не выдержало потрясения и остановилось! Знаешь, когда тебя дырявят из автомата в виртуальном мире, ощущения ненамного отличаются от тех, что ты переживаешь в реальности. Хоть мир и ненастоящий, а ведь больно, да еще как, черт возьми! Если кто из нас и должен был тогда умереть, то это старик Барберино, но никак не Дарио! Пресвятая дева Мария, упокой его благородную душу!

Де Карнерри воздел глаза к небу и перекрестился.

– О какой психованной сучке вы говорите? – переспросил Аглиотти. – И что вообще произошло с вами в Менталиберте? Наверное, вы можете поделиться со мной этой тайной, раз она уже облетела весь М-эфир.

– Да, теперь подробности нашей виртуальной гибели склоняют все, кому не лень, – тяжко вздохнул Массимо. – Сказать по правде, мы даже не уверены, была ли это настоящая девка, или же над нами поглумился какой-нибудь педик, напяливший М-дубль с figa и сиськами. Говорят, в этом проклятом ментальном пространстве каждый третий пользователь – с замашками трансвестита. Единственное, что мы пока выведали из той записи о настоящей личности убийцы: она или он ругается по-испански. Не бог весть какая зацепка, но может вполне статься, что это – родной язык девицы с автоматом. Раз уж ты решил разозлить наших парней, почему не переключил переводчик М-дубля на итальянский? Забыл в горячке? Не факт, но на правду похоже…

Подали обед. Дождавшись, пока официанты закончат сервировку, де Карнерри отпустил их, предпочтя обслуживать себя сам, лишь бы только говорить без лишних свидетелей. Во время еды он в деталях поведал Доминику о разразившейся пять дней назад трагедии, предсказать которую было попросту нельзя. Все случилось прямо как в дурацком гонконгском боевике: какая-то смазливая киллерша в красном костюме беспрепятственно просочилась сквозь М-рубеж квадрата Палермо, не таясь вошла в палаццо Деи Нормани и из автомата перебила всех, кто находился во дворце, не обратив внимания разве что на кукол-статистов. Сделано это было с неслыханной наглостью, а сама бойня продлилась от силы пять минут. Жертвы инцидента отделались нервным потрясением, кроме, разумеется, несчастного дона Сальвини, чье слабое сердце, увы, не вынесло приключившегося с Дарио убийства «понарошку». А дерзкая сagnetta записала все свои бесчинства на информационный носитель – мнемоампулу – и теперь тиражирует и распространяет их в М-эфире. Между прочим, по неплохой цене в десять кликов – так вроде бы называется официальная валюта Менталиберта. Короче говоря, имело место происшествие, за которое в старые добрые времена любая семья объявила бы обидчику и всей его родне кровавую вендетту, однако в случае с доном Дарио все складывалось крайне запутанно и неоднозначно…

В «Равенне» готовили превосходную лазанью с устрицами, но для Доминика обед оказался безнадежно испорчен. После вскрывшихся подробностей смерти благодетеля в душе Аглиотти вновь свернулся комок, который всегда зарождался там, когда Тремито сообщали о насильственной смерти кого-либо из членов его семьи. Терзающее его чувство было болезненным еще и из-за того, что за последнее время сицилиец успел изрядно от него отвыкнуть. В годину Тотальной Мясорубки Доминик постоянно жил с таким остроугольным камнем на сердце. Но теперь, после того как он, казалось бы, окончательно рассосался, его внезапное появление вызвало приступ неуверенности. А с ней – приставучей мерзкой стервой – Тремито всегда избегал близких отношений.

Жизнь научила Аглиотти дробить этот камень и начисто сметать с души его колючие обломки. Причем даже чище, чем сицилиец сам порой ожидал. Для этого требовалось лишь отыскать причину своего беспокойства и безжалостно ее уничтожить. Хотя бывали и исключения. Как, например, в случае с баржей «Аурелия», где такой метод устранения проблемы не принес желанного успокоения. Но тот эпизод в жизни Тремито был отнюдь не рядовым, да к тому же Мичиганский Флибустьер заранее знал, что учиненная им в чикагской гавани кровавая баня однозначно подарит ему билет на электрический стул. Навязчивые мысли о мрачных последствиях и не позволили Доминику расслабиться после той, надо отметить, прекрасно выполненной работы…

– Что ж, теперь понятно, почему вы искали со мной встречи и посвятили меня в свою тайну, – сказал помрачневший Аглиотти, отодвинув тарелку и вытирая салфеткой пальцы. – Вам нужен человек, который стоит за психованной стервой в красном. Либо доказательства того, что владелец ее М-дубля скончался мучительной смертью, умоляя вас и синьору Сальвини простить его грехи.

– Все правильно, Тремито. Именно за тем ты и здесь, – подал наконец голос молчавший до сего момента Марко Бискотти, аппетит которого после рассказанной истории ничуть не расстроился. – Думаю, мы в тебе не ошиблись и ты готов оказать нашим семьям столь привычную для тебя услугу. Или я не прав?

– Я никогда не отказывал семье в ее просьбах, Марко, и ты это прекрасно знаешь, – категорично, но не повышая тона, заявил Доминик. – Даже когда дон Дарио отправил меня на верную смерть против сорока боевиков Барберино, что хотели тайком проникнуть на нашу территорию в трюмах «Аурелии», я не сказал ни слова против. Не скажу и сегодня. Однако вам должно быть известно, что Тремито – профан во всем, что касается современных ментальных технологий. Мой сын… – Аглиотти осекся, поморщился, будто пережил кратковременный болевой приступ, после чего поправился: – Мой покойный сын – вот он действительно разбирался в этом, потому что любил посещать всякие М-шоу и прочие детские забавы, какие есть в Менталиберте. А я не имею ни малейшего представления, как разыскать конкретного человека по его М-дублю. Тремито не технический специалист и не сыщик – он всего лишь исполнитель грязной работы. Снабдите меня исчерпывающей информацией о нужном вам человеке, и я приведу его в самый короткий срок. В противном случае этот срок может сильно затянуться… И еще есть кое-что, о чем вам также не надо напоминать. После моего побега из Синг-Синга я, мягко говоря, ограничен в перемещениях по стране. Здесь, в Чикаго, у меня достаточно убежищ; есть пара-тройка надежных мест в соседних штатах, но из более дальней поездки я, пожалуй, уже вряд ли вернусь. Так что примите к сведению эти обстоятельства, прежде чем отправлять меня на поиск убийцы дона Дарио.

– А как насчет короткого путешествия в Миннеаполис? – осведомился де Карнерри. – Никаких поисков. Работа исключительно по твоей части. Приезжаешь, делаешь свое дело и отбываешь назад.

– Значит, вы уже выяснили, где живет эта сagnetta в красном? – Аглиотти подался вперед, водрузил локти на стол и сложил пальцы домиком, что всегда выражало у Тремито глубокую заинтересованность обсуждаемой темой.

– Нет, – помотал головой Приторный. – В Миннеаполисе проживает человек, который, вероятно, знает все об интересующем нас объекте. И который в определенной степени причастен к гибели дона Сальвини – данный факт не подлежит ни малейшему сомнению.

– Миннеаполис… – Тремито наморщил лоб и задумчиво потупился. – Далековато, конечно, но я найду этого человека и выбью из него все, что нам нужно. Кто он такой? Технолог по работе с М-эфиром?

– Не совсем. Профессор экспериментальной нейрохирургии Элиот Эберт. В прошлом году ему исполнилось восемьдесят пять, и он является директором основанного им же частного института по изучению мозга. Заведение это находится неподалеку от города, на берегу Миссисипи. Небольшое двухэтажное здание, охраняемое пятью охранниками. Трое патрулируют периметр, а двое дежурят в корпусе…

– Постой, Марко, к чему мне эти подробности? – перебил его Доминик. – Ваш Эберт, он что, сидит в своем институте безвылазно? Выловлю дряхлого докторишку-мозгоправа по пути на службу или дома. День на слежку, день на все остальное. Ну, в крайнем случае прибавь еще сутки на непредвиденные задержки.

– Разобраться с Эбертом – это только полдела, – уточнил Бискотти. – Вторая половина работы будет заключаться в уничтожении архивов института, записанных на мнемографических накопителях и расположенных в левом крыле здания. Там же находятся лаборатории по исследованию ментального пространства и М-транслятор. Их и архивы требуется ликвидировать во что бы то ни стало. Если будешь испытывать дефицит времени, можешь даже оставить профессора в покое, лишь бы только успеть добраться до институтской базы данных.

– По-моему, я чего-то недопонимаю, – признался Аглиотти. – Какое отношение эти накопители имеют к нашей проблеме? Я допрашиваю Эберта, он наводит нас на объект; мы находим объект; тот поет нам прощальную песню и удаляется кормить рыб. По крайней мере, раньше подобные проблемы решались так.

– Позволь объяснить, Тремито, – ответил Щеголь, закончив обед и раскуривая сигару. – С тех пор как мы начали серьезно обращать внимание на развитие М-эфира и связанных с ним технологий, в Менталиберте постоянно находятся резиденты картеля. Они следят за всем, что так или иначе попадает в сферу интересов Южного Трезубца. Публичные дома, игорные заведения, сбор компромата на интересующих нас лиц… Все как в реальности. Мир Грез – перспективный источник дохода, пройти мимо которого нам никак нельзя. Сам понимаешь, что в последние дни наши люди не сидели без дела и провели свое расследование происшествия в квадрате Палермо. Собственно говоря, от этих резидентов мы и узнали о причастности к инциденту института профессора Эберта… Марко, расскажи нашему другу о «Дэс клабе».

– «Дэс клаб» – группа так называемых М-эфирных экстремалов, к которому и принадлежит девица в красном, – подхватил Бискотти. – Обычные панки, развлекающиеся взломом М-рубежей и бесчинствами в закрытых квадратах. Слухов об этих хулиганах полно, но раздобыть о них конкретную информацию очень трудно. Наш человек в администрации Менталиберта уверяет, что все досье на членов «Дэс клаба» хранятся не у них, а в институте Эберта. То есть подключение этих хулиганов к М-эфиру и перезагрузка их дублей происходит только через частный М-транслятор в Миннеаполисе. Там же их, судя по всему, и наделяют противозаконными умениями взламывать защиту квадратов. Заполучить необходимые досье у нас не выйдет чисто технологически – все манипуляции с ними возможны лишь в пределах М-эфира, а из Менталиберта нам в базу данных института не пробиться. Поэтому остается уничтожить его архивы и человека, способного их восстановить.

– И что нам это даст? – спросил Доминик.

– Как уверяют специалисты, благодаря твоей акции мы рассекретим личности от тридцати процентов до половины членов «Дэс клаба». А если повезет, то еще больше. Те из них, кто будет на момент диверсии находиться в Менталиберте, не сумеют отключиться от М-эфира по своим обычным алгоритмам выхода. Чтобы сделать это с наименьшим риском, «сиротам» придется идти на поклон к администрации или независимым провайдерам и перерегистрироваться у них. В первом случае мы добудем регистрационные данные через нашего человека, во втором – свяжемся с представителями частных компаний и доходчиво объясним им, кого они покрывают и с кем им выгоднее дружить: с нами или с кучкой отмороженных панков. Поэтому когда ты, Тремито, вернешься из Миннеаполиса, мы наверняка уже будем располагать о «Дэс клабе» более конкретной информацией. Плюс ко всему мы надеемся, Эберт тоже поделится с тобой кое-какими секретами. Ну так что, Доминик, семья может на тебя рассчитывать?

– Кажется, я уже ответил на этот вопрос, – напомнил Аглиотти. – Я отберу пятерых ребят из тех, с кем раньше имел дело, и мы займемся вашим профессором. Как насчет оборудования? Или мы должны громить институт Эберта кувалдами?

– Люди синьора де Карнерри подвезут тебе все необходимое завтра в северные доки, – пообещал Приторный. – А еще у него для тебя имеется подарок, который ты получишь в придачу к оборудованию в том же условленном месте.

– Терпеть не люблю сюрпризы, – признался Доминик. – Последний подарок, который я получал от синьора де Карнерри лет пять назад на Рождество, едва не оторвал мне голову. Вот только Санта-Клаус, пытавшийся подбросить нам ту посылку, был полным кретином. Он таскал дистанционный взрыватель от бомбы прямо в кармане, надеясь, что мы окажемся пьяны и не обратим внимания на подозрительного Санту. Пришлось надеть ему на голову его же мешок, вернуть подарок и устроить для этого идиота на ближайшем пустыре рождественский фейерверк.

– Клянусь, Тремито, мой сегодняшний презент тебе точно понравится, – усмехнулся Массимо, не став открещиваться от упреков несостоявшейся жертвы подрывника Санта-Клауса. Чего только не творилось в годы Тотальной Мясорубки, да и сам Сальвини тоже был не прочь послать врагам на праздник «подарочную» бомбу. – Хочу, чтобы ты принял от меня этот дар в знак примирения. Не извинения, поскольку я и ты причинили друг другу в прошлом столько горя, что уже и не ясно, кто у кого должен просить прощения. Да и чем вообще можно искупить такие обиды? Но укрепить перемирие нам никогда не поздно, к тому же двадцать минут назад ты сам сказал мне, что не имеешь ничего против такого мира… Завтра в полдень на северном пирсе тебя будет ждать Тулио Корда. Поступай с ним так, как тебе заблагорассудится, – он вышел из-под моего покровительства, и семья де Карнерри не станет его защищать.

В глазах Аглиотти, который глядел до этого на Щеголя и Приторного своим обычным полусонным взглядом, вдруг вспыхнул огонь, а кулаки сжались. Казалось, еще немного, и Доминик схватит со стола нож и вонзит его прямо в глотку Массимо. Де Карнерри, однако, и бровью не повел. Он был готов к подобной реакции Тремито и знал, что закипевший в нем гнев не выплеснется на присутствующих в зале.

– Тулио Корда! – медленно процедил Аглиотти, словно припоминая, хотя в действительности ему было отлично знакомо это имя. Доминик просто не мог поверить в то, что услышал сейчас от де Карнерри. – Тулио Корда… Porcocane Корда!..

Взгляд Тремито вновь потускнел, но на губах теперь играла зловещая ухмылка.

– Что такого натворил Тулио, раз вы, синьор де Карнерри, решили выдать мне его на растерзание? – полюбопытствовал Доминик спустя полминуты, которой ему вполне хватило на то, чтобы унять возбуждение. – Ведь на самом деле причина вашего широкого жеста кроется не только в желании упрочить наше перемирие, верно?

– В загривок Корда вцепилась полиция, да так крепко, что мы уже ничем не можем ему помочь, – не слишком охотно, но приоткрыл карты Щеголь. – Вот Тулио и надумал облегчить себе участь и явиться туда с повинной. Наш человек в региональном отделении ФБР сообщил, что Корда прощупывал почву, собираясь заключить с федералами сделку. Сам понимаешь, Тремито, я очень расстроился, когда узнал об этом. Еще чуть-чуть, и Тулио втравил бы мою семью в крупные неприятности. Трудно поверить, что когда-то он был мне как брат. Говоря начистоту, если бы не это обстоятельство, вряд ли я выдал бы тебе твоего самого лютого врага. Но теперь твоя дружба для меня гораздо ценнее, чем жизнь Корда, и потому я хочу купить за нее еще немного твоего расположения. Это бизнес. Всего лишь бизнес, не более. Без обид, Тремито.

– Что ж, спасибо за откровенность, синьор де Карнерри. – Доминик сомневался в искренности Щеголя, но в любом случае его ответ прозвучал честнее, чем ожидалось. А подарок выглядел и вовсе фантастическим. Аглиотти и не мечтал, что однажды ему сделают столь шикарное предложение. – Я согласен принять условия сделки. Желаете, чтобы я передал от вас Тулио Корда какое-нибудь послание?

– Нет, Тремито, это лишнее. Ты и без моих подсказок скажешь ему все, что нужно. Просто сделай то, что давно собирался, и да смилуется над вами обоими Господь…