Людовик XV

При рождении герцог Анжуйский имел мало шансов стать королем Франции и Наварры Людовиком XV. Тогда он был лишь четвертым по праву наследования престола Людовика XIV. Первым считался сын «короля-солнца» Великий Дофин. Вторым был старший внук Людовика Великого герцог Бургундский, именовавшийся Малым Дофином. Далее шли два старших правнука — герцог Бретанский и герцог Анжуйский. Список замыкал герцог Беррийский, младший внук короля. Казалось бы, династия Бурбонов имела надежный запас прочности.

Но… в последние годы жизни Людовика XIV его семья была вовлечена в цепь трагических событий. Начиная с 1711 года один за другим ушли из жизни все прямые наследники — сначала сын, потом оба внука и старший правнук. Все, кроме герцога Беррийского, погибшего в 1714 году в результате падения с лошади, стали жертвами острых инфекционных заболеваний (от детских краснухи и кори до оспы), против которых тогдашняя медицина была бессильна.

Пятилетний герцог Анжуйский тоже не подавал надежд на долгую жизнь — с момента рождения его преследовали болезни. Никто тогда и предположить не мог, что он доживет до 64 лет и процарствует без малого 59 лет.

Будущий король Франции родился 15 февраля 1710 года в Версальском дворце. Он был третьим сыном в семье внука Людовика XIV герцога Бургундского (Малого Дофина) и его супруги, урожденной Марии-Аделаиды Савойской. Их старший сын умер в младенчестве, средний постоянно болел. Да и новорожденный явился на свет настолько нежизнеспособным, что мать, еще не оправившись от родов, распорядилась немедленно крестить его, опасаясь, что малыш умрет не как христианин. Воля герцогини была исполнена прямо в комнате, где прошли роды.

Упрощенное таинство крещения проводилось церковью в исключительных случаях, когда не было уверенности, что новорожденный выживет. Кюре Клод Юшон, настоятель церкви Версальской Божьей Матери, взял малыша на руки, а великий капеллан Франции, кардинал Туссен де Форбен-Жансон окропил его голову святой водой со словами: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Теперь герцогиня Бургундская могла быть спокойна по крайней мере за душу новорожденного сына. Как и подобает правнуку великого короля, мальчик получил при крещении его имя — Луи, к которому затем добавится титул герцога Анжуйского, доставшийся ему от дяди, ставшего в 1700 году королем Испании Филиппом V. Повторное — официальное — крещение герцога Анжуйского будет проведено два года спустя, 8 марта 1712 года в Версале в присутствии двора.

Уход за маленьким принцем и его первоначальное воспитание были доверены 56-летней герцогине де Вантадур и ее помощнице, мадам де Ла Ланд, 38-летней вдове, отличавшейся строгой нравственностью. Главной их заботой стало поддержание хлипкого здоровья малыша. Герцогиня де Вантадур не доверяла докторам, считая их всех шарлатанами, и не подпускала близко к своему воспитаннику. Они с мадам де Ла Ланд обходились собственными лекарственными средствами. Кто знает, быть может, поэтому Людовик XV и выжил — единственный из своих братьев и других близких родственников, умиравших один за другим под бдительным надзором лейб-медиков.

В два года он остался круглым сиротой, потеряв сразу отца, мать и старшего брата, ставших жертвами кори. Тогда же его объявили дофином. Самыми близкими для мальчика людьми стали обе гувернантки. Особенно он тяготел к старшей, называя ее «maman Ventadour» и даже просто — «maman».

1 сентября 1715 года, в день смерти своего прадеда, пятилетний герцог Анжуйский становится королем Франции и Наварры Людовиком XV. Тем не менее в течение двух последующих лет мальчик-король по-прежнему оставался под заботливым попечением гувернанток, окруженных командой нянь и бонн, обожавших и баловавших своего воспитанника. Единственное исключение здесь составлял аббат Перо, которого незадолго до своей смерти Людовик XIV назначил воспитателем малолетнего дофина. Аббат давал первоначальное религиозное воспитание будущему христианнейшему королю, учил его читать и писать. Однако вплоть до семи лет мальчик рос в исключительно женском окружении, что, по-видимому, наложило глубокий отпечаток на формирование его личности.

Первое приобщение будущего короля к предстоявшим ему обязанностям произошло еще при жизни прадеда. 19 февраля 1715 года он участвовал в торжественном приеме персидского посла, находясь по правую руку от Людовика XIV. 3 и 4 сентября того же года пятилетнему королю пришлось впервые стать главным участником мессы, предшествовавшей захоронению останков Людовика XIV. В последующие дни ему довелось участвовать в череде приемов и заседаний, в частности, в Сорбонне и Французской академии.

После завершения мероприятий, связанных с прощанием с Людовиком XIV, и тех, что сопровождали его собственное вступление на престол, пятилетний король вновь оказался в распоряжении Вантадур и Ла Ланд, продолживших свою воспитательную миссию. А государственные дела стал безраздельно вершить регент Филипп Орлеанский.

15 февраля 1717 года у семилетнего Людовика XV появились два новых воспитателя. Регент решил, что настало время передать важное дело воспитания короля в мужские руки. На эту роль были определены 72-летний герцог де Виллеруа, маршал Франции, друг детства «короля-солнца», и 63-летний Андре Эркюль де Флери, епископ Фрежюса.

Первый задержится при юном короле всего на пять лет, пока не будет удален регентом, заподозрившим старого маршала в нелояльности. Зато второй, пережив и регента, и его преемника, будет пользоваться безграничным влиянием на Людовика XV, безропотно подчинившегося его воле.

Старый маршал де Виллеруа как старший наставник не обременял воспитанника излишними знаниями; в большей степени он был погружен в собственные дела. А вот епископ старался за двоих. Он подобрал королю хороших учителей, обучавших мальчика латыни, математике, географии с основами астрономии, истории, картографии и рисованию.

В девять лет с ним стали проводить музыкальные уроки, которые, впрочем, оставляли его равнодушным. Более всего Луи увлекла охота, к которой он пристрастился очень рано. Столь же рано в нем обнаружилось равнодушие к религии. Флери так настойчиво и, видимо, неумело внедрял в сознание своего воспитанника религиозные каноны и принципы, что добился прямо противоположного — воспитал безбожника.

Герцог Орлеанский демонстрировал почтительное отношение к недорослю-королю. В душе, наверное, регент мог желать ему смерти, чтобы освободилась дорога к престолу для Орлеанов, но в этом отношении он ничем себя не скомпрометировал.

Между тем хилый в младенчестве ребенок постепенно превращался в цветущего подростка, обещавшего в скором времени сделаться красавцем-мужчиной. В последний раз слабое здоровье Луи напомнило о себе в июле 1721 года, когда одиннадцатилетний король внезапно заболел и три дня метался в жару, находясь между жизнью и смертью. Придворные доктора не могли даже поставить точный диагноз и предложили то, что предлагали всегда, когда не знали, что делать, — пустить больному кровь. К счастью, рядом оказался врач новой формации, который сумел победить болезнь более эффективными средствами. Спасителем был Жан-Клод-Адриен Гельвеций, отец будущего знаменитого философа-энциклопедиста. Как ни был тогда мал Людовик XV, но он оценил квалификацию доктора и в будущем порекомендовал его своей супруге-королеве в качестве личного врача.

25 октября 1722 года Людовик XV был коронован в Реймском кафедральном соборе, а 22 февраля 1723 года на заседании Парижского парламента официально был объявлен совершеннолетним.

2 декабря 1723 года внезапно умирает Филипп Орлеанский. Юный король еще не был в состоянии держать в руках бразды правления, и они оказались в руках 31-летнего герцога Луи Анри де Бурбона, принца де Конде, — сына принца Луи де Конде и Луизы Франсуазы де Бурбон, узаконенной побочной дочери Людовика XIV. В 1710 году герцог де Бурбон становится старшим представителем этой династической ветви, а в 1714 году король назначает его четвертым по счету претендентом на наследование трона после герцога Анжуйского (будущего Людовика XV), Филиппа Орлеанского и его сына герцога Шартрского.

Сразу же после смерти регента герцог де Бурбон при содействии Флери получает полномочия первого министра, которыми пользуется в полной мере, пока король не проявляет интереса к делам, неделями пропадая на охоте. Одной из самых важных его забот становится устройство брака тринадцатилетнего Людовика XV с тем, чтобы не допустить к престолу Орлеанов или кого-то из вчерашних бастардов в случае его преждевременной смерти. Герцог делает все, чтобы расстроить намеченный еще Филиппом Орлеанским брак короля с испанской инфантой, которой к 1724 году было всего пять лет. Нельзя рисковать, справедливо решил первый министр. Династия Бурбонов нуждалась в скорейшем продолжении.

Этот аргумент произвел должное впечатление на ближайшее окружение короля. Начались энергичные поиски новой невесты. Очень скоро список претенденток превысил несколько десятков высокородных девиц. Первый министр сразу же отвел кандидатуру русской принцессы Елизаветы Петровны, о чем еще с 1717 года между Парижем и Петербургом велись конфиденциальные переговоры. Елизавета, хотя и была дочерью Петра Великого, не соответствовала критериям, принятым при версальском дворе, где хорошо были осведомлены о низком происхождении ее матери Марты Скавронской, по воле Петра ставшей императрицей Екатериной I. Да и политические интересы двух держав — Франции и России — во многом расходились, если не сказать больше.

В конечном счете Бурбон и Флери сделали удививший многих выбор в пользу Марии Лещинской, дочери изгнанного Петром I из Польши в 1709 году короля Станислава. Удивление вызывалось двумя обстоятельствами. Во-первых, невеста не принадлежала ни к одному из правящих домов — вместе с отцом она пребывала в изгнании. Одним этим был очевиден мезальянс. К тому же Мария Лещинская была на семь лет старше жениха, которому едва исполнилось пятнадцать лет.

Однако все эти доводы герцог де Бурбон опровергал другими, не менее убедительными. Во-первых, 22-летняя Лещинская уже совершенно готова к тому, чтобы подарить Франции дофина, а во-вторых, этот династический союз мог способствовать вытеснению русских из Польши и восстановлению там былого французского влияния, уходящего корнями в 1573 год, когда польским королем был избран герцог Анжуйский, сын Генриха II и Екатерины Медичи.

Антироссийская направленность выбора невесты для Людовика XV не осталась незамеченной в Петербурге, где в ответ взяли курс на сближение с Австрией, «историческим противником» Франции. Уже в 1726 году был подписан русско-австрийский союзный договор. Известная же впоследствии всей Европе русофобия Людовика XV в немалой степени была следствием его польского брака.

5 сентября 1725 года состоялось официальное бракосочетание Людовика XV и Марии Лещинской. Торжественная церемония прошла в Фонтенбло, одной из королевских резиденций. Французам «полячка» очень скоро пришлась по душе. Она обладала всеми христианскими добродетелями, составлявшими резкий контраст с безнравственным версальским двором. Главным же достоинством молодой королевы Франции было милосердие, неизменно проявлявшееся ею по отношению ко всем «униженным и оскорбленным», если применить здесь определение Виктора Гюго. Мария Лещинская, страстно любившая музыку и живопись, привечала и щедро одаривала людей искусства. Среди них был и молодой Вольфганг Амадей Моцарт, с которым королева, знавшая несколько иностранных языков, беседовала по-немецки. Одним словом, появившаяся в Версале Лещинская сразу привлекла к себе всеобщую симпатию.

Пятнадцатилетний король, не имевший опыта интимной жизни, тоже был в восторге от предложенной ему супруги, которая, несмотря на зрелый возраст, оказалась девственницей, что было большой редкостью при версальском дворе. Их безмятежное счастье продолжалось несколько лет и увенчалось рождением десяти детей — двух сыновей и восьмерых дочерей. Династия, таким образом, обеспечила свое продолжение.

Однако ничто не вечно под Луной. Частые роды постепенно расстроили здоровье Марии Лещинской, которой было настоятельно рекомендовано врачами больше не рожать. Еще одна беременность, предупреждали они, может стать для нее фатальной. В середине 1730-х годов ей было уже за тридцать — для женщины того времени это почти порог старости. А 25-летний Людовик XV только входил в пору расцвета, превращаясь в статного, атлетически сложенного красавца. Его заслуженно считали самым привлекательным мужчиной Старого Света.

Когда королева вынужденно закрыла перед супругом двери своей спальни, Людовик XV начал новую жизнь. В 1733 году у него появляется первая любовница, которая в 1738 году получит официальный статус фаворитки, — графиня Луиза Жюли де Мейи. Через год ей на смену придет ее младшая сестра графиня Полина де Вентимиль, потом появится маркиза де Турнель, которую Людовик XV сделает герцогиней де Шатору…

Последующие любовницы короля не поддаются точному подсчету, если учесть, что среди них были не только светские дамы, но и хорошенькие простолюдинки — актрисы, горничные, торговки и даже крестьянки. Только официальных фавориток у Людовика XV было не менее двадцати, а число известных внебрачных детей составляло не менее четырнадцати. За восемью из них король признал свое отцовство.

Мария Лещинская в высшей степени достойно несла свой крест, поддерживая корректные отношения со всеми фаворитками своего ветреного супруга. В течение двадцати лет она находила общий язык даже с мадам Помпадур, о которой речь впереди.

Политическое влияние королевы на Людовика XV довольно быстро иссякло, если оно вообще когда-то было. Она старалась не вмешиваться в государственные дела после того, как в 1726 году безуспешно пыталась предотвратить опалу своего благодетеля, герцога де Бурбона, который был удален от двора и отправлен в ссылку. Король, поощряемый Флери, своим бывшим воспитателем, решил, что сможет обходиться без герцога Бурбона и править самостоятельно. В действительности этого не произошло.

Флери, получивший от папы Бенедикта XIII кардинальский сан, сумел перехватить власть из рук опального герцога. Он постарался внушить юному королю, что государственные дела — очень скучное и утомительное, причем ежедневное занятие, никак не сравнимое с радостями охоты.

Людовик, попытавшийся было вникнуть в содержание множившихся день ото дня на его столе бумаг, очень скоро поверил своему наставнику и перепоручил ему заниматься всей этой рутиной. Сам же сосредоточился на исполнении обязательных церемониальных функций, а все свободное время предавался охоте и любовным утехам, которые все более затягивали его. Время от времени у него случались порывы править самостоятельно, но они, как правило, быстро угасали, чему, со своей стороны, ловко содействовал кардинал Флери, прекрасно знавший слабости своего воспитанника.

Шестнадцать последующих лет неучастия в делах наложили тяжелый отпечаток на незрелую личность Людовика XV, так и не выработавшего в себе привычки к систематической работе и к принятию самостоятельных решений, которые за него будут принимать другие — сначала кардинал-наставник, а потом женщины, возымевшие над ним большую власть.

В роли фактического главы правительства Флери в полной мере сумел раскрыть свои таланты государственного деятеля. В делах управления он взял себе за образец экономного и распорядительного Кольбера. Ему удалось преодолеть разрушительные последствия финансового кризиса, в который вверг Францию шотландский авантюрист Лоу. Проведя девальвацию национальной валюты, Флери добился укрепления ливра. При нем золотой луидор стал оцениваться в 24 ливра. Такое соотношение сохранялось вплоть до 1785 года. Одновременно с мерами по финансовой стабилизации Флери усовершенствовал налоговую систему. Действуя в духе идей Кольбера, министр-кардинал обратил пристальное внимание на развитие торговли, мануфактур и ремесел. По его инициативе заметно активизировалось строительство дорог и каналов. В шесть раз — с 300 судов в 1713 году до 1800 в 1739 году — вырос торговый флот Франции. Твердая рука кардинала Флери чувствовалась во всем, включая образование и науку.

В религиозной и внутренней политике Флери стремился к сглаживанию конфликта между официальной церковью, протестантами и янсенистами. Одновременно он пытался бороться с распространением масонства и закрыл несколько лож, влияние которых считал опасным для внутренней стабильности государства. Но попытка министра-кардинала остановить рост влияния набиравшей силу парламентской оппозиции завершилась неудачей.

В отличие от своих предшественников на министерском посту — Ришелье, Мазарини и Дюбуа — кардинал Флери никогда не использовал занимаемое им положение для личного обогащения или обогащения своих родственников. За долгие годы службы он так и не нажил себе состояния. Единственными источниками его доходов были поступления из епархии и министерское жалованье в размере 20 тыс. ливров. «Он был прост и экономен во всем и никогда не изменял этим привычкам», — отозвался о Флери Вольтер.

Определяющим во внешней политике Флери было стремление к поддержанию мира в Европе и обеспечению за Францией роли арбитра в разрешении конфликтов на континенте. В центре его внимания находились отношения с Англией, Испанией и Австрией. С первыми двумя он развивал союзнические отношения. С Австрией продолжалось давнее, не ослабевшее со времен Тридцатилетней войны (1618–1648) соперничество за преобладающее влияние в Старом Свете.

В то же время Флери делал все возможное для того, чтобы избежать новой войны с Габсбургами. Можно сказать, что политика Франции благодаря министру-кардиналу могла бы служить примером разумного поведения страны на международной арене, если бы не внешнеполитические авантюры, в которые вовлекал Францию ее легкомысленный король, которого все больше раздражала опека министра-кардинала.

Один из первых порывов Людовика XV к самостоятельности произошел в середине 1730-х годов, когда он вынудил Флери вмешаться в конфликт вокруг Польского наследства, разгоревшийся после смерти 1 февраля 1733 года короля Польши Августа II Саксонского. Людовик XV пожелал, чтобы освободившийся трон занял его тесть Станислав Лещинский, пребывавший после 1709 года в изгнании.

Это желание шло вразрез с намерениями российской императрицы Анны Иоанновны, намеревавшейся посадить на польский престол сына Августа II, давнего союзника России. Ее намерение было поддержано Австрией, связанной с 1726 года союзным договором с Россией.

Флери советовал королю не вмешиваться в запутанные польские дела, но Людовик XV под предлогом защиты «законных» интересов своей семьи (то есть тестя и его дочери, королевы Франции) настоял на вмешательстве. Французской дипломатии в сентябре 1733 года удалось организовать избрание сеймом Станислава Лещинского королем Польши. Реакцией на это стало появление на правом берегу Вислы русского экспедиционного корпуса, что вынудило Станислава Лещинского бежать в Данциг (Гданьск).

Подкупив недовольных Лещинским депутатов сейма, русские дипломаты сумели добиться провозглашения королем Августа III Саксонского. Одновременно русские войска двинулись к Данцигу и блокировали его с суши. В ответ Людовик XV распорядился отправить в помощь осажденным сторонникам Лещинского эскадру и двухтысячный десант.

Трехмесячная осада города-крепости, сопровождавшаяся вооруженными столкновениями между русскими и французами, в начале июля 1734 года завершилась капитуляцией Данцига, откуда в последний момент успел выбраться, переодевшись в крестьянское облачение, незадачливый тесть Людовика XV.

Овладев Данцигом, русская армия двинулась к берегам Рейна, где австрийцы терпели в это время поражение от французов. Перспектива появления русских на восточных границах Франции побудила Людовика XV согласиться с мнением Флери о необходимости скорейшего прекращения военных действий, что и произошло в октябре 1735 года.

С последствиями легкомысленного вмешательства Людовика XV в польские дела пришлось разбираться все тому же Флери, и ему удалось спасти лицо Франции. Итогом войны за Польское наследство стало отречение от престола Станислава Лещинского и признание королем Польши Августа III. Австрия, устоявшая в войне исключительно благодаря угрозе русского вторжения во Францию, вынуждена была пойти на территориальные уступки в Италии и Германии. Бежавший во Францию Станислав Лещинский в утешение получит в пожизненное владение два герцогства — Лотарингское и Барское. По условиям мирного договора 1738 года после смерти Станислава Лещинского Лотарингия и Бар должны были войти в состав Франции, что и произошло в 1766 году. Таким образом, благодаря стараниям Флери Франция вышла из неудачной для нее войны даже с территориальными приобретениями.

Но Людовик XV никогда не простит России своего личного унижения в Польше. До самой смерти всегда и везде, где только можно, он будет действовать во вред российским интересам и поощрять, в том числе через финансовые субсидии, антироссийские настроения Швеции и Турции — давних противников России.

В 1740–1743 годах король попытается напрямую вмешаться и во внутренние дела России. Он направит туда в качестве своего посланника маркиза де Ла Шетарди с миссией установить контакт с дворцовой оппозицией во главе с Елизаветой Петровной и добиться перемены внешнеполитического курса России. Французский посланник принял закулисное участие в дворцовом перевороте 1741 года, завершившемся низвержением малолетнего императора Иоанна Антоновича и воцарением Елизаветы Петровны. Маркиз де Ла Шетарди пытался даже сделаться главным советником дочери Петра Великого, но встретил здесь жесткое сопротивление со стороны «русской партии» во главе с вице-канцлером графом А. П. Бестужевым-Рюминым. В конечном счете французскому дипломату, обвиненному в организации антиправительственного заговора, пришлось под конвоем покинуть пределы России, после чего король Франции еще больше укрепился в своих русофобских настроениях.

Второй раз Людовик XV решил показать характер и проявить самостоятельность с началом в Европе новой войны — за Австрийское наследство (1740–1748). Когда после смерти в октябре 1740 года императора Священной Римской империи Карла VI Габсбурга на престол вступила его дочь, 23-летняя Мария-Терезия, ее права на императорскую корону были оспорены баварским курфюрстом Карлом Альбрехтом и саксонским курфюрстом Августом. На их стороне выступили король Испании Филипп V и «скоропостижный», как его называли в Петербурге, прусский король Фридрих И, который, воспользовавшись удобной ситуацией, оккупировал Силезию. На сторону Австрии встали Англия и Голландия, к которым позднее присоединилась Россия.

Людовик XV счел, что он не может оставаться в стороне. Несмотря на предостережения своего министра, он решил ввязаться в конфликт с намерением ослабить «наследственного противника» Франции — Габсбургскую империю. 87-летнему Флери и в этот раз не удалось остановить молодого и нетерпеливого короля в его намерении. В июне 1741 года Людовик XV принимает предложение Фридриха II о заключении военного союза, а в сентябре того же года французский вспомогательный корпус во взаимодействии с баварскими и саксонскими войсками вторгается в Верхнюю Австрию, а затем в Чехию.

Военные действия, распространившиеся на всю Центральную Европу и даже на заморские территории, будут продолжаться долгие семь с лишним лет. Для Франции они развивались с переменным успехом. Первоначальные поражения в Германии сменились несколькими внушительными победами — при Фонтенуа (1745), Рокуре (1746) и Лауфельде (1747). Французам удалось оккупировать почти всю территорию современной Бельгии. Уже совсем близка была и давняя мечта французских королей о восточной границе по Рейну. Однако сокрушительное поражение от австрийцев при Плезансе (Северная Италия) не дало ей осуществиться.

Неудачно для Франции развивались военные операции на морях и в заморских владениях, где явное преимущество было за Англией и ее союзницей Голландией.

В конечном счете обессилевшие противоборствующие стороны вынуждены были пойти на примирение. В октябре и ноябре 1748 года в Ахене была подписана серия двусторонних договоров, положивших конец войне. За Марией-Терезией было признано право на престол ее отца. Силезия окончательно закреплялась за Пруссией, а Испания и Сардиния получили территориальные вознаграждения в Италии. Что касается Франции, то ее принудили вернуть оккупированную часть Нидерландов (Бельгию) и согласиться на разрушение укреплений Дюнкерка. Одновременно Людовик XV вынужден был смириться с потерей части своих завоеваний в Индии и в Северной Америке. Таким образом, выяснилось, что Флери, к тому времени уже умерший, был прав, когда предостерегал короля от вмешательства в спор из-за Австрийского наследства. Неудовлетворенность отдельных участников войны ее итогами делала неизбежным новый военный конфликт в Европе.

В той войне Людовик XV попытался было принять личное участие. Летом 1744 года он отправился в Мец, где находился штаб армии, нацеленной на Германию. Однако, не успев вступить в верховное командование, 4 августа король внезапно заболел. У него одновременно открылись жар, рвота и кровавый понос. Придворные врачи не могли понять, в чем дело, и по привычке неоднократно пускали больному кровь, что еще больше ослабляло его. Король буквально таял на глазах. Положение становилось угрожающим. Сопровождавшая Людовика XV в походе герцогиня Шатору уехала в Париж, а в Мец срочно прибыла королева с детьми.

12 августа доктора сокрушенно объявили, что королю осталось два-три дня жизни. Королевский духовник, успевший забыть, когда в последний раз его подопечный исповедовался в грехах, отказался дать ему отпущение без искренней, а главное — публичной, в присутствии семьи и придворных, исповеди. Но погрязший в распутстве христианнейший король, давно забывший о своем долге христианина, отказался от исповеди даже перед лицом смерти. Дело приобретало скандальный оборот.

В этот критический момент кто-то из окружения короля догадался обратиться к помощи никому не ведомого доктора-еврея по имени Исайя Сервус Ульман. Его втайне от «святош» и лейб-медиков доставили к королю. Безвестный доктор сразу же поставил диагноз, который почему-то не в силах был вынести именитый врачебный консилиум, — дизентерия и назначил соответствующее лечение. Людовик XV быстро пошел на поправку и вскоре окончательно выздоровел.

Как только угроза миновала, было объявлено, что король Франции был спасен после мессы, отслуженной в кафедральном соборе Меца, где присутствовала вся королевская семья. Тогда же, в 1744 году, придворные льстецы добавят к имени короля эпитет — Возлюбленный.

Поскольку спасение христианнейшего короля, по определению, не могло быть признано заслугой доктора-еврея, все почести достались случайному человеку — отставному лекарю Эльзасского полка Александру де Моншарво, который якобы в нужный момент оказался в нужном месте. К чести Людовика XV следует отметить, что по выздоровлении он щедро вознаградил своего истинного спасителя. Одновременно король распорядился воздвигнуть в центре Парижа новый храм св. Женевьевы в ознаменование своего «чудесного исцеления». Правда, долгое время реализация королевского замысла наталкивалась на отсутствие финансовых средств. Величественный храм будет строиться на протяжении тридцати с лишним лет, его освятят лишь в 1789 году. Теперь он всем известен как Пантеон, усыпальница великих французов.

29 января 1743 года в возрасте 89 лет умер кардинал де Флери. Как сообщал в Петербург русский посланник в Париже князь Антиох Кантемир, покойный министр, «управляя государством почти семнадцать лет, оставил наследникам своим только малое число посуды серебряной да несколько книг, в чем и состояло все его богатство».

Людовик XV, уставший от опеки своего властного наставника, наконец-то мог вздохнуть свободно. Сразу после смерти Флери король, как сообщал князь Кантемир, собрал министров и объявил, что отныне «намерен сам с ними прямо дела делать и для того уже впредь никого первым министром не определять». Смерть Флери символизировала начало самостоятельного правления 33-летнего Людовика XV.

Очень скоро обнаружились, что отсутствие в лице первого министра организующего и направляющего начала в работе правительства имело самые пагубные последствия. Не имевший привычки к ежедневной работе и не обладавший необходимыми для главы государства качествами Людовик XV пустил дела на самотек. Каждый из министров (государственных секретарей) действовал независимо от других, ограничиваясь редкими докладами королю. Сами доклады и принимаемые по ним решения противоречили одно другому.

Наиболее ярко несогласованность в работе правительства проявилась в области внешней политики, где параллельно с официальной линией возникла еще и личная дипломатия Людовика XV (так называемый «секрет короля»). Эти две линии не только не совпадали, но нередко противоречили одна другой. Наряду с министром иностранных дел д’Аржансоном и его преемниками — Пюизье, Сен-Контестом и Рулье — негласно, но активно действовал «тайный визирь» короля, его кузен принц де Конти, упорно (с одобрения Людовика XV) домогавшийся для себя польского престола. Подобная раздвоенность создавала серьезные трудности для внешней политики Франции.

Начавшаяся в государственном управлении дезорганизация рисковала перерасти в анархию. А король, словно забыв о намерении править единолично, продолжал предаваться удовольствиям жизни в окружении сменявших одна другую фавориток и мимолетных любовниц.

В 1745 году рядом с ним появилась 24-летняя Жанна-Антуанетта Ле Норман д’Эсиоль (в девичестве — Пуассон), получившая известность под именем маркизы де Помпадур. Она родилась от внебрачной связи вдовы военного интенданта Пуассона и откупщика Ле Нормана де Турнехема, который сумел дать своей побочной дочери приличное воспитание и образование в монастыре урсулинок. По выходе из монастыря восемнадцатилетняя девушка с головой окунулась в жизнь парижского полусвета. Обеспокоенный фривольным поведением дочери откупщик в 1741 году выдал ее замуж за своего племянника Ш. Г. Ле Нормана д’Эсиоля.

Знакомство будущей маркизы с королем произошло в 1744 году. Их сближению способствовала неожиданная смерть тогдашней королевской фаворитки герцогини де Шатору. Устроив развод мадам д’Эсиоль с мужем, Людовик XV даровал ей крупное имение и титул маркизы де Помпадур, а в сентябре 1745 года официально представил двору. Спустя семь лет новая фаворитка получит титул герцогини, а в 1756-м станет старшей придворной дамой королевы Марии Лещинской. Фавор Помпадур продолжался долгие восемнадцать лет, и все это время она пользовалась фактически безраздельным влиянием на слабохарактерного, хотя и упрямого короля. С утратой былой красоты Помпадур научилась не замечать постоянных увлечений Людовика, который неизменно возвращался к ней. С самого начала мадам Помпадур сумела поставить себя так, что стала для короля больше чем любовница. Она была ему сестрой, матерью, другом и незаменимым советником — его alter ego. Злые языки утверждали даже, что мадам Помпадур сама подбирала королю текущих любовниц, но при этом внимательно следила, чтобы ни одна из них не задерживалась в поле зрения его величества. Людовик XV ценил великодушие своей фаворитки, всегда прощавшей его и неизменно находившей нужные слова утешения в трудную минуту.

Маркиза Помпадур стала подлинной законодательницей мод при версальском дворе. Ее вкусы считались эталоном, к ее мнению прислушивались, ее туалеты немедленно копировали. Есть все основания говорить о значительном вкладе мадам Помпадур в развитие французской культуры своего времени. Франция обязана ей богатыми коллекциями художественных ценностей, строительством замков и дворцов-музеев. Именно она стояла у истоков создания знаменитой Севрской фарфоровой мануфактуры, создала элегантный, хотя и несколько манерный стиль, получивший впоследствии ее имя. Помпадур повлияла на проект строительства в центре Парижа площади Людовика XV, известной ныне как площадь Согласия. Ее протеже Анж-Жак Габриэль создал другой архитектурный шедевр, до сих пор украшающий французскую столицу, — здание Военной школы.

Мадам Помпадур покровительствовала художникам, литераторам и философам — Бушардону, Ван Лоо, Мармонтелю, Бернису, Кребильону, Дюкло, Жантиль-Бернару, Гельвецию и многим другим. Сам Вольтер посвятил ей своего «Танкреда». Королевская фаворитка сумела отстоять от нападок церкви проект «Энциклопедии», прославившей Францию. При этом она благородно уступила заслуженные ею лавры «друга философов» Людовику XV, хотя сам король был одинаково равнодушен не только к религии, но и к ее оппонентам — философам-просветителям.

Маркиза Помпадур всегда проявляла живой интерес к политике, влияя на назначения министров и принятие тех или иных законов. В борьбе двух партий в окружении короля — «святош» и «философов» — она всегда поддерживала последних. Сознавая неблагополучное состояние финансовой системы Франции, Помпадур рекомендовала королю принять предложение генерального контролера финансов Жан-Батиста де Машо д’Арнувиля о введении подоходного налога на все сословия, включая дворянство и духовенство, ограничив право последнего на покупку недвижимого имущества. Однако эта чрезвычайно смелая по тем временам инициатива натолкнулась на жесткий отпор церкви, сумевшей мобилизовать массы религиозных фанатиков, что грозило дестабилизацией обстановки в стране, только недавно вышедшей из войны за Австрийское наследство. В конечном итоге в 1751 году Людовик XV отозвал уже подготовленный эдикт об утверждении налоговой реформы Машо.

Между тем внутреннее положение во Франции оставалось напряженным. Последняя неудачная война опустошила казну. Росло недовольство королем, которого в насмешку над присвоенным ему в 1744 году эпитетом «Возлюбленный» станут называть Людовик Ненавистный. Наиболее ярким проявлением такого недовольства стало покушение на жизнь короля, предпринятое 5 января 1757 года неким Дамьеном, попытавшимся заколоть Людовика XV кинжалом, как это сделал в 1610 году Равальяк, убивший Генриха IV.

Но Людовику XV повезло: он был только ранен. Сам же незадачливый убийца был схвачен на месте и три месяца спустя казнен на Гревской площади. Комментируя покушение на короля, русский поверенный в делах в Париже Федор Бехтеев сообщал вице-канцлеру графу Михаилу Воронцову: «Я думаю, что причиной оного злодейского умысла было генеральное неудовольствие всего народа, утеснения парламентской власти и несносные налоги…»

О внутренней напряженности в стране свидетельствовал и австрийский посол. «Здесь наблюдается всеобщее недовольство, — сообщал он в Вену. — Все только и говорят о желательности смерти короля. Даже в Зеркальной галерее Версальского дворца появляются плакаты с угрозами его жизни».

Реакцией Людовика XV, проявившего, надо сказать, полное хладнокровие в момент покушения, стала отставка двух министров — д’Аржансона и Машо д’Арнувиля — и возвышение герцога де Шуазеля, ставленника маркизы Помпадур. На долгие двенадцать лет Шуазель станет фактическим главой кабинета Людовика XV — до той поры, пока не будет удален по требованию мадам дю Барри, следующей королевской фаворитки.

Совместными усилиями Шуазель и мадам Помпадур в 1764 году склонят Людовика XV к изгнанию из Франции иезуитов, не подчинявшихся епископам на местах и разжигавших вражду ко всем инакомыслящим, в разряд которых они относили протестантов, приверженцев галликанской церкви, янсенистов, философов и энциклопедистов. Остаться на территории Франции разрешено было только тем иезуитам, кто признает власть над собой не ордена, а местного епархиального начальства — епископов и архиепископов. Как и следовало ожидать, практически все иезуиты предпочли отправиться в изгнание, сохранив верность своему ордену. С их исчезновением «философская партия», чувствуя поддержку мадам Помпадур и герцога Шуазеля, повела себя увереннее. Идеи Просвещения получили более широкий простор для распространения.

Интересы Помпадур не ограничивались культурой и внутригосударственными делами. Они распространялись также на внешнюю политику и дипломатию. Именно маркизе Помпадур принадлежала заслуга в историческом примирении Бурбонов и Габсбургов, враждовавших с начала XVI века. Немалое значение при этом имела глубокая личная неприязнь Помпадур к Фридриху II, сочинявшему о ней непристойные стишки. Ее ненависть к прусскому королю, которого она презирала еще и за его порочную склонность к молодым мужчинам, могла быть сравнима только с ненавистью другой женщины — русской императрицы Елизаветы Петровны. Совпадение настроений этих двух самых влиятельных в Европе особ сыграло свою роль в возникновении тройственного союза Франции, Австрии и России против Пруссии и Англии, ее тогдашней союзницы.

Возникновение такого союза в середине 1750-х годов стало одним из элементов так называемой «дипломатической революции», когда вчерашние противники (Франция и Австрия) стали союзниками, а вчерашние друзья (Пруссия и Франция, Англия и Россия) превратились во врагов. Эта революция породила Семилетнюю войну 1756–1763 годов, вышедшую за пределы Старого Света и охватившую обширное пространство — от Северной Америки до Индии.

Франция была к войне явно не готова, что определило целый ряд позорных поражений и тяжелейшие потери. Закономерным результатом Парижского мира 1763 года, завершившего Семилетнюю войну, стала утрата Францией прежнего морского значения и большинства ее колоний в Северной Америке («Новой Франции») и в Индии, которые перешли к Англии, ставшей единовластной «хозяйкой морей».

Некоторой компенсацией за столь ощутимые потери стало приобретение Корсики, которую Франции уступила Генуэзская республика. Правда, французам пришлось еще в течение года силой оружия преодолевать сопротивление корсиканцев, не желавших признавать новых хозяев своего острова. Тем не менее в 1769 году Корсика окончательно перешла под власть французской короны.

В апреле 1764 года умирает мадам Помпадур, а в июне 1768 года — королева Мария Лещинская. Но король не остался одиноким. Весной 1769 года при дворе появляется новая фаворитка, графиня дю Барри (в литературе иногда встречается другое написание ее имени — Дюбарри).

Ее подлинное имя — Жанна Бекю. Она была незаконнорожденной дочерью бедной женщины Анны Бекю и аббата Гомара. Как и многие женщины легкого поведения, будущая мадам дю Барри была тихой, скромной и послушной девочкой, росшей в семье отчима-протестанта по фамилии Вобернье. Одно время она даже пребывала в провинциальном монастыре, суровые нравы в котором сказались, видимо, на ее дальнейшей судьбе. Покинув монастырь, смазливая девушка отправилась в Париж и сразу же поступила в заведение некого Гурдана, где вскоре приобрела определенного рода известность. Ее называли там «мадемуазель Ланж». Вскоре на нее обратили внимание версальские куртизаны, посчитавшие, что мадемуазель Ланж идеально отвечает вкусам Людовика XV. И они не ошиблись. При личном знакомстве 25-летняя, лишенная предрассудков красотка произвела сильнейшее впечатление на знавшего толк в женщинах 60-летнего развратника.

По давно заведенному порядку приобщения безродных девиц легкого поведения к версальскому двору девушку срочно выдали замуж за обедневшего гасконского дворянина графа Гийома дю Барри. После бракосочетания молодожен был произведен в капитаны Швейцарского полка и немедленно отправлен к месту службы подальше от Парижа — разумеется, без супруги. Оставалось только провести церемонию официального представления новоиспеченной графини двору, без чего она не могла находиться в Версале. Этому попытались было помешать дочери Людовика XV, предпочитавшие женить отца вторично, но герцог Ришелье, доверенное лицо короля, убедил принцесс, что очередная фаворитка представит для них меньшую угрозу их влиянию, чем новая королева.

22 апреля 1769 года «жрица любви» была официально представлена королевской семье и двору. Первой жертвой новой придворной дамы стала старшая дочь короля Аделаида, которой пришлось освободить свои апартаменты для фаворитки. Унижение было тем большим, что принцессе предложили поселиться в пустовавших с 1764 года покоях мадам Помпадур.

Так в Версале воцарилась вчерашняя проститутка, которая на шесть лет станет некоронованной королевой Франции. По данным французских историков, подтвержденным архивными документами, за эти годы мадам дю Барри вытянула из казны 12,5 млн ливров.

Людовик XV превратился в послушное орудие в руках титулованной кокотки. Он уже ничего не предпринимал без ее предварительного одобрения. С появлением мадам дю Барри при дворе существенно ослабло влияние еще вчера всесильных министров — Ришелье и Шуазеля. Последний вскоре вообще будет отстранен от дел. Его место займет преданный фаворитке герцог д’Эгильон.

В своей спальне мадам дю Барри распорядилась повесить портрет казненного английского короля Карла I кисти Ван Дейка, и всякий раз, когда Людовик XV входил туда, фаворитка напоминала ему об участи монарха, проявившего недопустимую слабость в отношении парламента.

Дю Барри немало содействовала обострению конфликта короля с Парижским парламентом, нередко отказывавшимся одобрять те или иные решения Людовика XV. Предельной остроты этот конфликт достиг в 1771 году. В ночь с 19 на 20 января все члены парламента получили письменные извещения с требованием немедленно и определенно ответить на вопрос: намерены ли они повиноваться приказам короля. Большинство опрошенных ответили отрицательно. На следующий день они были извещены, что лишаются своих должностей (кстати сказать, в свое время купленных ими пожизненно) и изгоняются из столицы. Изгнание продлится три с половиной года, до самой смерти Людовика XV и воцарения Людовика XVI. Вместо распущенной парламентской магистратуры канцлер Рене де Мопу сформировал новые судебные инстанции, но их деятельность была парализована отказом адвокатов сотрудничать с ними. Вся прежняя система управления, которая функционировала в более или менее отлаженном режиме, была парализована.

А Людовик XV беззаботно предавался своим любимым занятиям — охоте и любовным похождениям. Еще в середине 1750-х годов в одном из уголков Версаля по его распоряжению был возведен павильон, получивший название Олений парк. Он служил одним из мест интимных свиданий Людовика XV. Через Олений парк «прошли» и некоторые будущие фаворитки короля, в частности, мадам дю Барри. Но в основном туда поставлялись разысканные специальными агентами по всей Франции девушки и даже девочки, отличавшиеся красотой и… невинностью. Старея, король стал предпочитать непорочных представительниц прекрасного пола. Все поступавшие в Олений парк девушки предварительно подвергались медицинскому освидетельствованию для выявления возможных венерических заболеваний и отбора девственниц. Мадам дю Барри, по примеру своей предшественницы, научилась смотреть сквозь пальцы на королевские проказы — лишь бы случайные любовницы не задерживались в постели Людовика.

По степени влияния на Людовика XV графиня дю Барри, могла бы сравниться с маркизой Помпадур. Но здесь существовала принципиальная разница: влияние дю Барри на Людовика XV имело исключительно отрицательные последствия для престижа королевской власти и для Франции в целом.

Со времен «короля-солнца» Версальский двор имел репутацию не только самого пышного и изысканного, но и самого легкомысленного в тогдашней Европе. Здесь, по определению одного из историков, царила атмосфера «эротического магнетизма». Неутолимая жажда наслаждений составляла главное, если не единственное содержание жизни. Внешнее изящество форм и утонченность нравов, отраженные в изнеженном искусстве рококо, в живописных полотнах Буше и Фрагонара, в вычурной томности, доходящей до пресыщенности, в музыке Рамо и Пиччини, в романах де Лакло и де Сада, скрывали извращенность чувств.

Законодателями мод и нравов в версальском обществе нередко становились различные авантюристы вроде Казановы — сына бродячих актеров, присвоившего себе дворянский титул, или «графа» Калиостро — «профессора» магии и демонологии, наживавшегося на расстроенных нервах своих великосветских почитательниц. Наглядное представление о жизни французского двора той эпохи дают не лишенные остроумия и тонкой наблюдательности мемуары того же Казановы, а также сочинения душевнобольного графа де Сада — основателя порнографического жанра в литературе, неоднократно судимого и даже приговоренного к смертной казни за «содомию и отравление», но всякий раз спасаемого самим Людовиком XV.

Фавор дю Барри пришелся на последние четыре года царствования Людовика XV. Это время все без исключения историки считают началом конца Старого режима. «С Людовиком XV, — констатировал французский историк Ф. Рокэн, — исчез престиж королевской власти, монархия Божьей милостью сделалась более невозможной во Франции. Этот последний четырехлетний период (1770–1774), когда народ видел, как наряду с опозоренным развратом королем царствует г-жа Дюбарри, когда не сцене оставались одни только негодяи и развратники, когда повсюду царили беспорядки, неправосудие и насилие, когда принципы, нравы, обязанности — все было позабыто, этот короткий и постыдный период закончил то, что подготовляло все царствование Людовика XV».

Аналогичную оценку последним годам правления Людовика XV давали и его современники. «…Не было больше ни достоинства в правительстве, ни порядка в финансах, ни твердости в политике… Французская монархия утратила первостепенное значение…» — вспоминал впоследствии граф Луи Филипп де Сегюр.

А вот что писал в донесении императрице Марии-Терезии австрийский посол при Версальском дворе граф Мерси Аржанто: «Достойные сожаления излишества короля в последние четыре года его жизни вконец опозорили его царствование. Государство оказалось во власти презренного создания (имеется в виду мадам дю Барри. — П. Ч.), родственники которой и все ее окружение представляли собой сборище гнусных ничтожеств, а Франция была отдана под их иго. Честные люди постарались отойти в сторону, уступив место всякого рода негодяям, наводнившим двор. С этого момента начались только смуты, беззакония и скандалы. Все было опрокинуто, не было ни руководства принципов, ни традиций — все предоставлено воле случая. Унижение, которому подверглась нация, вызывало в ней чувство стыда и невыразимого уныния».

Впрочем, сам король не желал ничего замечать и никак не реагировал на предостережения немногих благоразумных людей, еще остававшихся в его окружении. Ему приписывают циничную фразу: «После нас хоть потоп» («Après Nous le déluge»). Если даже король и не произносил этих слов, то все содержание его царствования, по крайней мере последних лет, свидетельствует о полном безразличии к судьбе своей страны.

Людовик XV умер 10 мая 1774 года в своей версальской резиденции, заразившись оспой от девушки, с которой у него было интимное свидание в Оленьем парке. Ему было 64 года, из которых он процарствовал 58 лет 8 месяцев и 9 дней, пережив сына-дофина на девять лет и передав престол внуку Людовику XVI.

Вот как описывал обстоятельства смерти Людовика XV русский посланник при Версальском дворе князь Иван Барятинский в реляции Екатерине II: «Вчерашнюю пятницу, то есть 29 апреля, ночью оказалась на Его Христианнейшем Величестве оспа. Начало сей болезни и теперешнее королевское состояние следующее: во вторник, 26-го того же месяца, поутру все иностранные послы по обыкновению имели честь видеть Его Величество в совершенном здоровье; вечером почувствовал он озноб и боль, однако, несмотря на то, назавтра изволил поехать на охоту. По возвращении его с охоты в Трианон сделалась боль в голове и рвота. Поутру, в четверг, боль в голове продолжалась и жар умножился; сего дня к вечеру переехать изволили в Версаль и лечь в постель, а как в пятницу боль и жар еще умножились, то придворный доктор Лемонье в то же утро рассудил за нужное Его Величеству пустить кровь и потребовал консультацию. Король изволил приказать ему призвать для сего двух докторов… которые здесь в великой славе. На консультации определили пустить кровь в другой раз после обеда. По исполнении чего сделался великий пот, и около полуночи с 29 на 30 число высыпала на лице и на груди сильная оспа. Но как на ногах оказались только одни красные пятна и в малом числе, то для того приложили гишпанские мухи. Его Величество не знает, что он болен оспой.

…По здешнему этикету, как скоро король занеможет опасной болезнью, то немедленно во всех церквах начинается моление, и театральные представления оставлены бывают. Вследствии того вчера началось в Париже моление в самое то время, когда все спектакли были в половине представления; по получении повеления актеры вдруг пресекли действие, объявив зрителям сего причину. Такое известие произвело в публике великое смущение и прискорбие.

Королевская фамилия вся почти не имела еще оспы (то есть прививки от оспы. — П. Ч.). По сей причине не допускаются к Его Величеству. Все три королевские дочери также не имели, сказывают, оспы, но… почти безвыходно в королевской спальне находятся. Дюк Орлеанский, принц Конде и граф де Ла Марш также бывают часто…»

«Вчерашний день, — сообщал князь Барятинский императрице в реляции от 5 мая 1774 года, — Его Величество находился в великой опасности, ибо высыпавшая оспа стала было внутрь входить, однако способом кардинальных лекарств начала она под вечер вновь наружу выходить, но только частично. В таком опасном состоянии препроводил Его Величество всю ночь по сегодняшнее утро. Почему и начались вновь со вчерашнего вечера сорокочасные молитвы, которые приказал Парижский Архиепископ продолжать девять дней. Сверх того вскрыли сего утра раку святой Женевьевы, покровительницы Парижской. Сие делается только в самых бедственных случаях, чем самым утверждается, что король в немалой находится опасности. Хотя же и слышно, что нынешний день было Его Величеству посвободнее, но как сего вечера вступает он в седьмой день, то все находятся в чрезвычайном страхе о сей ночи. Вся Королевская фамилия в несказанной горести и смущении, наипаче же дофина (Мария-Антуанетта. — П. Ч.) оказывает особливую к Его Величеству горячность даже до того, что сама она выходит в сад к собирающемуся пред Версальским замком народу и читает записки о состоянии Его Величества, что ей причиняет в народе великую честь и любовь».

Лишь за три дня до смерти старый безбожник внял доводам кардинала де Ла Роша и согласился исповедаться. 9 мая он приобщился Святых Таин. Однако ни вынужденная (скорее всего не искренняя) исповедь, ни заказанные архиепископом Парижским молебны о выздоровлении короля, ни обращение к раке св. Женевьевы не возымели желаемого эффекта.

«О смерти короля вообще ни знатные, ни народ не сожалеют…», — сообщал в Петербург князь Барятинский 12 мая 1774 года. Спустя две недели в другой депеше русский посланник выразился еще более определенно: «О покойном короле говорят много в терминах весьма непристойных и почитают счастием для Франции его кончину».

Екатерина II отозвалась на смерть Людовика XV язвительным замечанием: «Стыдно французскому королю в XVIII столетии умереть от оспы». Сама императрица, так же как и ее сын Павел Петрович, привилась от оспы еще в 1768 году.

Вряд ли кто из французских королей был столь непопулярен у себя на родине, как Людовик XV.

Когда в 1744 году король тяжело заболел, в парижском соборе Нотр-Дам прихожанами было заказано шесть тысяч молебнов о его выздоровлении; в 1757 году, после покушения Дамьена, число заказанных молебнов сократилось до шестисот, то есть в десять раз; к моменту смерти Людовика XV в том же Нотр-Дам лишь три прихожанина по собственной воле заказали молебны об исцелении «возлюбленного» короля.

Современные французские историки более благосклонно, чем их предшественники, оценивают Людовика XV, подчеркивая, что именно на его царствование пришелся расцвет французской культуры эпохи Просвещения. Наверное, данное утверждение не лишено оснований, если вспомнить, что многотомная «Энциклопедия» Дидро и его сподвижников выпускалась именно в правление Людовика XV. Но можно вспомнить и другое — фактическое изгнание из Франции Вольтера, который смог вернуться на родину только после смерти Людовика XV.