7

Когда девушка в Индии согласна, красная точка на лбу становится зеленой.

Афанасий Никитин. Из неопубликованных путевых заметок

Выписка из Постановления Верховного Совета СССР от 23 июля 1935 года об изменении административных границ на территории Союза ССР

Во исполнение решения пленума Верховного Совета СССР и Внеочередного съезда Коммунистической партии, выделить Житомирскую, Киевскую, Черкасскую, Полтавскую, Черниговскую и Сумскую области в Западно-Российский федеральный округ с разделением по областям и районам в существующих границах. Столицей округа считать город Киев.

Харьковскую, Луганскую, Донецкую, Днепропетровскую области выделить в Новороссийский федеральный округ с разделением по областям и районам в существующих границах. Столицей округа считать город Днепропетровск.

Запорожскую, Херсонскую, Кировоградскую, Николаевскую и Одесскую области выделить в Югороссийский федеральный округ с разделением на области и районы в существующих границах. Столицей округа считать город Одессу.

Хмельницкую, Волынскую, Житомирскую, Тернопольскую и Ровенскую области выделить в Украинский федеральный округ с разделением по областям и районам в существующих границах. Столицей округа считать город Житомир.

В связи с переходом территорий УССР в административное управление округов, считать Украинскую Советскую Социалистическую республику расформированной, а республиканские органы власти распущенными.

Преобразовать Белорусскую Советскую Социалистическую республику в Белорусский федеральный округ со столицей город Минск. В связи с переходом территорий БССР в административное управление округов, считать Белорусскую Советскую Социалистическую республику расформированной, а республиканские органы власти распущенными.

Преобразовать Казахскую АССР в Среднеазиатский федеральный округ со столицей в городе Алма-Ата.

Неудачи с организацией сикхского сопротивления восстанию весьма огорчили правительство Британской Индии. Огорчили, но не обескуражили. В конце концов, всего восемьдесят лет тому назад полыхнуло восстание сипаев, и ещё живы были те, кто лично видел охваченный огнем Дели и кто из первых рук услышал о Канапурской резне. Тогда к мятежу присоединились ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ полков! Вся Бенгальская армия! А сейчас всего-то шестнадцать пенджабских полков, да и то – четыре удалось нейтрализовать прямо в казармах. Правда, придется попросить подкреплений из метрополии, но разве это беда? Так – незначительные затруднения…

– …Нет, нет и ещё раз нет! – резко произнес лорд-председатель Совета Джеймс Макдональд. – Ни в коем случае нельзя ослаблять те экспедиционные силы, которые Корона выделяет для наведения порядка в Германии! – он возвысил голос и патетически продолжил: – После вмешательства в германские дела стремительно коммунизирующейся Италии положение стало критическим! И если сейчас не бросить в огонь предназначенные войска из доминионов и восемь британских дивизий – потом, господа, и двадцати восьми дивизий может оказаться недостаточно для выправления ситуации!

И с этими словами он откинулся на спинку своего кресла, всем своим видом как бы говоря: «я сделал все, что мог».

– Послушайте, лорд-председатель, – военный министр Дафф Купер примирительно поднял руки, – ведь никто не говорит об отказе от миротворческой миссии. Вряд ли его величество Король-в-Совете не понимает опасности, исходящей от Красной Германии. Но прошу заметить: если сейчас мы в самые краткие сроки не умиротворим запад Индии, то опасность миру от Германии покажется просто смешной, в сравнении с полыхающим Индостаном.

– Особенно если учесть, что совсем рядом – Китай, – хмыкнул премьер Болдуин, – в котором красные коммунисты и розовый Гоминьдан совершенно непредсказуемы. Только-только мы были на грани настоящей войны с Россией из-за этих желтых мартышек, а если к ним присоединятся ещё и какие-нибудь дикие сикхи или очумевшие от вседозволенности раджпуты…

– Почему раджпуты? – осведомился глава Имперского военного ведомства генерал Горт. И пояснил свою мысль: – Почему именно раджпуты? Вы располагаете какими-то сведениями, сэр?

– Нет, – отрезал премьер. – А что, есть принципиальная разница, кто это будет: гаркхвалы, мохъялы, догры, джаты, ядавы или раджпуты? Важно то, что если мы сейчас выкажем слабость – остальных нам тоже не удержать. Кто-то вспомнит Типу Султана в Майсуре, кто-то – величие Маратхов, кто-то – предков, павших во время сипайского мятежа. И наверняка найдутся вожаки, которые потянут за собой массы глупцов, схватившихся за мотыги и бамбуковые копья. Вот только беда в том, что многие ухватятся и за винтовки, а арсенал Дум-Дум работает день и ночь, так что винтовок может найтись не так уж мало…

– Джентльмены, джентльмены, – Джеймс Макдональд прервал филиппику Болдуина. – А разве наш агент влияния, этот придурковатый адвокат Ганди, уже бессилен?

– Это какой Ганди? Тот самый бесноватый, который пропагандировал равенство индусов с европейцами и бурами в Южно-Африканском доминионе? Мне казалось, – хмыкнул генерал Горт, – что после того приснопамятного удара по голове он окончательно свихнулся.

– Именно он, генерал. Однако сейчас он проводит правильную политику в Индии, и мы поддерживаем… поддерживали…

– Поддерживаем, – веско вставил Болдуин, всего месяц как сменивший Макдональда на посту премьера.

– Вот именно. Мы полностью поддерживаем его деятельность. И финансируем её. Он учит непротивлению насилию насилием, а так как его авторитет, благодаря влитым в него сотням тысяч рупий, необычайно высок, здесь мы можем быть спокойны. Так что…

– Так или не так, – отрезал Болдуин, – но три дивизии из доминионов, одно авиакомандование и две танковые бригады будут отправлены в Индию. Это очень хорошо, Джеймс, если на нас работают такие талантливые пропагандисты, как Ганди, но ещё лучше, когда их поддерживают штыки и орудия. И прошу вас как лорда-председателя Совета направить наши рекомендации его величеству. Пусть лорд Уиллингтон подстегнёт своего Ганди: в Бенгалии, Бомбее и Мадрасе не должна выстрелить ни одна винтовка…

– …Да, вот ещё что, Бенджамин, – вице-король Индии Фримен-Томас остановил собиравшегося уйти секретаря. – Сообщите в Казначейство, чтобы миссис Сароджини Найду, которая заведует финансами этого Ганди, выделили дополнительно двести тысяч рупий.

– Двести тысяч, милорд? – пораженно выдохнул молодой секретарь, не веря своим ушам.

– Вот именно. А что вас смущает, Бенджамин? Нужно же как-то поддерживать образ нашего аскета. Вы знаете, мой мальчик, во что обходятся, например, его поездки по стране?

– Но, милорд, ведь насколько всем известно, адвокат Ганди ездит исключительно третьим классом. Он же нестяжатель…

– Вот именно, мой дорогой, вот именно. Только третьим классом, поэтому для него приходится нанимать ВЕСЬ ВАГОН. А его вегетарианство, – и Уиллингтон притворно закатил глаза. – Если кто-то скажет вам, Бенджамин, что питаться грецкими орехами, которые приходится привозить из Турции, апельсинами из Кении – у нас-то они не растут и соевыми продуктами из Японии дешевле, чем съедать каждый день по три коровы – плюньте такому клеветнику в глаза, мальчик мой, плюньте ему в глаза!..

Радиограмма в ЦККИ

(расшифровка)

Повысилась активность Попа. Общее выступление под угрозой срыва. Прошу утвердить актирование Попа и организовать поддержку на месте. Связь по каналу два три восемь.

Чёрный.

Тишина в кабинете казалась какой-то густой, плотной, на самом деле материальной. И вдруг ее прервал резкий твердый голос:

– Так что же, товарищ Рафик, каким будет ваш ответ? – Мануильский, отвечающий в Исполкоме Коминтерна за южно-азиатское направление, внимательно посмотрел на смуглого индуса.

Тот молчал, явно что-то прикидывая и высчитывая. Мануильский нервно пробарабанил пальцами по столу, затем вытащил из кармана трубку и принялся её тщательно набивать.

– Наши возможности невелики, – начал Ахмед Рафик, – но кое-что мы все-таки сможем. У нас есть несколько активных молодых товарищей, которые с готовностью придут на помощь товарищу Чёрному. Постараемся обеспечить контакт с движением неприкасаемых и лично с их лидером Бабасахибом… – тут он запнулся и слегка покраснел, огорченно наклонив голову. – Вот, правда, с финансами у нас…

– Об этом не беспокойтесь, товарищи, – Дмитро Захарович чиркнул спичкой, раскурил трубку и совершенно сталинским движением расправил усы. – Коминтерн принял решение о выделении индийскому отделу ста тысяч рублей золотом. А как насчет каналов для поставки оружия и литературы?

– Есть, – вместо Рафика ответил Абанинатх Мукерджи, – у нас действуют коридоры через Памир.

– Ну вот и замечательно, – Мануильский сделал пометку в блокноте, затем произнес: – Значит, переброску «льюисов» и ручных гранат необходимо начинать немедленно. Кроме того, возник вот какой вопрос: товарищ Чёрный интересуется местным крупнокалиберным целевым оружием. Для работы. Ваши товарищи на месте обеспечат?

– Да, разумеется. Мы уже рассмотрели этот вопрос и решили, что идеальным будет штуцер на крупного зверя, – часто-часто закивал Рафик, а Мукерджи удивленно спросил: – Он собирается на охоту?

Манульский пыхнул трубкой и улыбнулся в усы, Ахмед Рафик хмыкнул. Неожиданно подал голос сидевший в уголке человек в военной форме:

– На охоту. За предателями индийского народа. Мохандасом Ганди и Бхимрао Амбедкаром.

– Что?! Как?! Но это… – сорванным голосом, удивительно похожим на карканье, закричал Абанинатх Мукерджи. – Это – лучшие люди Индии! Их гибель!.. Они необходимы!.. – Не находя нужных слов, он вскочил и замахал руками, от чего сходство с вороной усилилось. – Я – против! Все мы – против!..

– Кто это «мы»? – резко поинтересовался Рафик. – Мы – Коммунистическая партия Индии – поддерживаем решение Коминтерна и подписываем приговор предателям народа! А что касается вас, господин Мукерджи, мне бы очень хотелось узнать: о чем ваша супруга Роза Фитингоф переписывается с врагом всего трудового народа в мире Троцким? Не выдает ли она ему секреты Коминтерна? – И, предваряя возражения растерянного Абанинатха, повернулся к человеку в военной форме. – Вы просили нашего согласия на арест, товарищ Галет? Вы его получили…

Индия бурлила. Восстание в Пенджабе и Белуджистане взбудоражило всю «жемчужину Британской короны» от Гималаев до Цейлона. В городах и деревнях вспыхивали митинги. Забастовали рикши и речные лоцманы, загорелись ткацкие фабрики в Калькутте и Бомбее, неспокойно было в полках старой Бенгальской армии. В Джханси вспомнили о великой рани Лакшмибай и взялись за оружие, равно как и в соседнем Орчхи…

– …Немедленно отойдите от меня! – закричала женщина в европейской одежде, которую со всех сторон обступили худые, оборванные люди. – Я ничего вам не дам!..

Темнокожая толпа заволновалась, обступая англичанку плотнее, и та закричала громче. Теперь в её крике слышалось не только раздражение, но и настоящий страх…

На отчаянный призыв поспешили двое офицеров. Сегодня первые лейтенанты Пратчер и Гормли были свободны от службы, а потому решили прогуляться по городу. А как это можно ходить по восточному городу, чтобы не выйти к рынку?

– Что это? – поинтересовался Пратчер, подходя к толпе. – Что у вас тут? Хут джао!

Он слегка хлопнул ближайшего к нему мужчину форменным стеком, приказывая дать дорогу. Обычно этого хватало: местные предпочитали не связываться с офицерами, которые в любой момент могут пустить в ход тяжелые кулаки, а то и крепкие палки. И потому лейтенант, не ожидая сопротивления, шагнул вперед…

Метельщик улиц, вместо того чтобы шарахнуться в сторону, резко обернулся, и живот англичанина обожгло резкой болью. Он с удивлением посмотрел вниз – в его животе торчала истертая рукоять старенького ножа…

Лейтенант завопил, не столько от боли, сколько от негодования. Он выдрал из кобуры револьвер и, зажав одной рукой рану, дважды выстрелил в метельщика. Тяжелая девятимиллиметровая пуля размозжила тому череп. Метельщик рухнул, а потому вторая пуля ударила в затылок стоявшую в толпе пожилую вдову-индианку. Та беззвучно осела, но толпа рванулась к раненому лейтенанту. Над ним взметнулись кулаки…

– Прочь, негодяи! – закричал в благородном негодовании Громли, размахивая стеком.

Он ещё не понимал, что происходит что-то страшное и совершенно невероятное. Лишь когда револьвер Пратчера выстрелил снова, Громли опомнился и вытащил из кобуры свое оружие. Он успел выстрелить шесть раз и даже перезарядить оружие. Ни одна пуля не пропала даром: стреляя в толпу, промахнуться невозможно. Но точно так же невозможно остановить толпу одним револьвером. Громли закричал, но его крик почти сразу же оборвался.

Толпа выплеснулась с рынка и потекла по улицам города. Люди шли в молчании, сжимая в руках кто нож, кто старый топор, а кто и просто длинный, обрубленный наискось бамбуковый шест. Шелестели в уличной пыли тысячи ног, а над страшной процессией вдруг взметнулись длинные палки, на которые были насажены три головы. Вокруг одной развевались длинные светлые волосы, две другие были в форменных шлемах.

Восстание в Джханси подавили в течение недели, но для этого пришлось стянуть дополнительные войска. В результате прибывшие из Австралии и Новой Зеландии дивизии – те самые, что должны были отбросить наступающих сикхов и усмирить беснующийся Белуджистан, были отправлены в Северную Индию. Солдаты маршировали по красным пыльным индийским дорогам, по рельсам катились вагоны с танками, артиллерийскими орудиями и самолётами, а волны Ганга разрезали пыхающие клубами черного угольного дыма и белоснежного пара канонерки. И в этом столпотворении и суматохе никто не обращал внимания на худого юношу в лохмотьях, который шел, опираясь на свой посох, к Дели.

– Аой! Кто это ходит здесь среди ночи?! – кладбищенский сторож остановился и принялся озираться.

К нему из темноты выступила фигура человека. Сторож напрягся и закричал так грозно, как только мог:

– Уходи! Что ты шляешься здесь?! Честному человеку нечего делать на кладбище ночью!

Но незнакомец не остановился, а подошел к сторожу вплотную. Это оказался худой, совсем молодой человек, одетый в ветхую дхоти и старенькую, кое-где порванную курту.

– Почтенный охранитель покоя тех, кто ушел, не гневайся, – произнес юноша слегка хриплым голосом. – Я ищу достопочтенного Абдуса Фархада, и мне сказали, что я могу разузнать о нем здесь.

– Ты ищешь кривого Абдуса? – удивился сторож. – Зачем же тебе понадобился башмачник? – он с улыбкой посмотрел на босые ноги собеседника. – Он же не сможет подшить тебе новые подметки.

– Я ищу его, чтобы встретиться с его племянником. Мы с ним вместе странствовали по святым местам, дошли даже до Майсура, но он заболел и покинул меня. Мы договорились встретиться с ним снова у его дяди. И вот я пришел…

Он говорил как-то очень просто и вместе с тем проникновенно. Сторож вдруг почувствовал странное расположение к этому бедному юноше. Он расслабился и присел на ближайшую плиту:

– Сынок, – сказал он ласково, – сейчас уже ночь, и если ты здесь чужой, то будешь искать дом кривого Фархада до самого утра, несмотря на то что я, конечно, очень подробно расскажу тебе, как туда пройти. Вот что мы сделаем, – он приобнял явно огорченного паренька за плечи. – Скоро придет мой внук, который принесет мне поесть. Мы с тобой перекусим, а потом мой маленький Абдул Гамаль проводит тебя. Как ты сказал, тебя зовут?

Юноша поклонился:

– Мое имя, – его губы тронула легкая улыбка, – Носкалу Санмани, почтеннейший.

– Носкалу Санмани, – повторил сторож, запоминая непривычное имя. – А меня называй дед Али.

– Да продлятся твои года, дедушка Али, – снова поклонился юноша.

Он расправил свою старенькую дхоти, сел рядом и открыл тряпичную сумку, висевшую через плечо. В ней оказались хлеб, сыр и – к несказанной радости старика – уже завёрнутый бетель. Заметив его обрадованный взгляд, юноша протянул старому Али жвачку:

– Угощайся, дедушка Али.

Старик принялся вежливо отказываться, но юноша, не чинясь, просто вложил маленький сверточек в ладонь кладбищенского сторожа. Тот сунул лакомство в рот и даже языком прицокнул: бетель был совсем свежий. Вот, правда, это его почему-то не удивило…

Они просидели на могильных плитах добрый час, болтая о пустяках. Вернее, рассказывал старик, а юноша кивал и слушал, лишь изредка вставляя меткие замечания. Дед Али был совершенно очарован молодым пилигримом, а потому даже заругался на своего внука, который пришел слишком рано. Ведь он столько ещё не успел рассказать молодому Санмани.

Уже за полночь в дверь кривого башмачника Абдуса Фахада вежливо постучали. Хозяин, кряхтя и кляня поздних гостей, открыл дверь.

– Вот, дядюшка Абдус, он твоего племянника ищет, – протараторил внук кладбищенского сторожа и исчез в темноте. На пороге остался стоять худощавый юноша. Он поклонился:

– Мир дому твоему, достопочтенный Абдус Фархад, – произнес он, убедившись, что мальчик ушел. – Я хотел бы видеть твоего племянника Сандарайя Пукалапали. Он обещал мне сшить сапоги для верховой езды…

Одноглазый пожилой человек внимательно оглядел ночного визитера, затем разгладил бороду и ответил с достоинством:

– Он, верно, забыл о своем обещании, достопочтенный. Верховые сапоги уже проданы. Остались туфли для тенниса…

– …Вот, достопочтенный Сашаджи, взгляни, – Сандарайя развернул старый, потертый ковер, и взору Белова предстали несколько винтовок.

Александр взял в руки одну, другую, внимательно осмотрел…

– Нет, это все не то, Сандарайя, – произнес Сашка, вертя в руках целевую винтовку BSA. – Калибр… Мелкий калибр, товарищ дорогой. Мне с большой дистанции стрелять надо.

– Э-э! – досадливо крякнул старый Фархад и повернулся к Пукалапали. – Вот ведь говорил я тебе: нужен охотничий штуцер! На слона! А ты мне всё про военные винтовки рассказывал…

– На слона? – заинтересовался Александр. В прошлой жизни он не увлекался охотой – стрельбы и на работе хватало, а в этой даже не мог подумать о таком баловстве. – На слона? Это какой же калибр?

– Шестисотый-семисотый, – вздохнул Сандарайя. – Только ведь такой штуцер ты, Сашаджи, извини, не удержишь. Знаешь, как про них говорят? Что при выстреле из «Нитро Экспресса шестьсот» сначала падает ружье, потом – охотник, и только потом – зверь.

Сашка весело рассмеялся:

– Я вообще-то с лежки стрелять собираюсь, так что упаду ещё до выстрела! – он посерьёзнел. – Как бы мне такую винтовочку повидать?

– Они очень дорогие, эти штуцера, – вздохнул Абдус Фархад. – Но здесь неподалёку есть деревня, Каладхунги. Там живет знаменитый охотник – Корбетт-сахиб. У него есть такое оружие.

Поужинав и выпив кларета, майор Эдвард Корбетт откинулся в кресле, покрытом тигриной шкурой, и задремал. Ему снова, в который уже раз, снился тот самый леопард – убийца девятерых. И в который раз он просыпался в холодном поту: ему привиделось, что в тот критический момент осечку дал не один ствол штуцера, а оба! Словно наяву он увидел оскаленные клыки и даже как будто почувствовал смрад из пасти зверя. Майор вздрогнул и потянулся за сигарой, но вдруг замер: чутьё охотника подсказало ему, что в комнате он не один…

– Амир-Нат, это ты? – позвал он своего саиса. – Зажги свет, я тебя не вижу…

Но никто не ответил. Корбетт прислушался и уловил еле слышное дыхание. Вот намек на движение, вот легчайший шорох…

– Кто здесь?! – крикнул он уже громче. – Кто тут?!

– Вы очень обяжете меня, майор, если не станете орать, – раздался не лишенный приятности голос. – Во-первых, это некрасиво, а во-вторых – все равно вас никто не услышит.

– Кто вы такой? – Корбетт приподнялся в кресле и теперь изо всех сил вглядывался в темноту.

Ответом стал лишь легкий смешок. Майор услышал, как у стены что-то сдвинулось и лязгнуло металлом. Послышалось тихое ругательство…

– Да кто вы, черт вас побери! – взревел Корбетт и вскочил на ноги. Вернее, попытался вскочить: сильная боль пронзила его шею, и он рухнул обратно в кресло, почти потеряв сознание. Когда же он, наконец, пришел в себя, то прямо перед ним обнаружился молодой индус. Хотя… Ни один индус не посмел бы вот так сидеть на стуле в присутствии англичанина – вальяжно откинувшись на спинку кресла и заложив ногу за ногу.

– Вообще-то, – произнес юноша, зажигая лампу на столе, – я не собирался привлекать вас к этому вопросу, но раз уж так сложилось… Консультация специалиста будет не лишней. Скажите-ка мне, майор, штуцер какого калибра вы сочли бы оптимальным для стрельбы… ну, скажем, на пятьсот ярдов?

Нет, это не индус. Ни один индус не сможет так растягивать гласные и так смягчать слова, словно выпускник Итона и Кембриджа. И ни у одного индуса не может быть таких пронзительно-синих глаз.

– Вы не хотите сперва представиться, сэр? – поинтересовался майор.

Снова короткий, тихий смешок.

– Представьте себе, нет, майор. Мне помнится, вы писали неплохие книги, так что пишите и дальше. Для этого совершенно не обязательно знать мое имя, но для этого совершенно необходимо оставаться в живых.

По спине Джеймса Корбетта пробежал лёгкий озноб: синие глаза лжеиндуса смотрели холодно, оценивающе. Старый охотник прекрасно знал такой взгляд: так смотрит хищник, примеряясь к жертве. Так смотрит охотник, выцеливая дичь… Он сглотнул и попытался что-то спросить, но голос куда-то пропал.

Молодой человек терпеливо ждал, а затем, не отрывая от него взгляда своих холодных глаз, налил стакан воды из сифона и коротким движением выплеснул его в лицо Корбетту.

– Пришли в себя? – спросил он, наливая второй стакан. – Выпейте воды, успокойтесь, и отвечайте на мой вопрос: какой штуцер предпочтительнее для стрельбы на пятьсот ярдов?

– Э-э-э-э… – Непослушной рукой майор взял со столика стакан и осушил его, лязгая зубами о стекло. – Дичь крупная?

– Ну, это – не «большая пятерка», но довольно-таки крупная… – Юноша задумался, затем пошевелил губами, словно что-то припоминая или подсчитывая. – Фунтов сто восемьдесят, я думаю, может, немного меньше…

– Антилопа? – поинтересовался Корбетт, уже окончательно приходя в себя.

Губы юноши тронула улыбка:

– Козел.

– Ну, на пятьсот ярдов… Я бы взял «Нитро Экспресс 577». Тогда – гарантированно, с первого выстрела… если попадёте, разумеется.

Опять лёгкая улыбка:

– За это можете не волноваться, майор. Учителя были, знаете ли… Очень хорошие. Теперь второй вопрос: в вашем арсенале имеется такое оружие? И сразу, вдогонку – третий: оптический прицел есть? Желательно немецкий, четырёхкратный.

– Вы собираетесь забрать у меня мой штуцер? А если я вам его не отдам?

– Я заберу его в любом случае. Вопрос лишь в том, заберу я его вместе с вашей жизнью или обойдусь только штуцером, прицелом и патронами…

Джеймс Корбетт поразился. Нет, не тому, что юноша угрожал ему, а тому – как он это делал. Простым, будничным тоном, словно сообщал, что не любит намазывать тост маслом, а предпочитает мармелад.

– Штуцер висит на амиранском ковре. Второй слева. Патроны лежат в шкафу, третий сверху ящик. На пачках надпись…

– С экспансивными пулями есть? – быстро спросил юноша.

– Простите?

– Ну, разрывные.

– Ах, эти… Разумеется. Впрочем, они оболочечные, так что можете сами…

– Логично. А где прицел?

– В моем столе, в правом ящике сверху.

– Благодарю вас, майор, – юноша слегка поклонился и навьючил на себя тяжеленный длинный штуцер. – К сожалению, не могу обещать вам вернуть это замечательное оружие в целости и сохранности, но… – Он снова слегка улыбнулся. – Все мы игрушки в руках судьбы, как говаривал Шеридан. Так что не вините меня. И считайте, что вам повезло: немногие после встречи со мной могут об этом рассказать. Хотя вот именно рассказывать я бы вам не советовал.

Он как-то очень плавно, словно перетекая, переместился к выходу. И тут на майора Корбетта нашло что-то. Он вспомнил, что является офицером Британской армии. Рывком открыв ящик стола, Корбетт выхватил револьвер и…

– Вот, блин! – с чувством произнес Сашка по-русски, глядя на труп майора с торчащим в горле тонким стилетом, похожим на шип какого-то растения. – И ведь просил же его по-хорошему.

Он вытащил стилет, вытер его о скатерть и, прихватив оружие, растворился во тьме.

Два дня ушло у Белова на то, чтобы превратить громоздкий двуствольный штуцер в изящную одноствольную винтовку футуристического вида. Ещё день понадобился на то, чтобы пристрелять её. За это время несколько бойцов под командованием Сандарайя Пукалапали нашли двух кандидатов на роль убийц. Лейтенант-артиллерист и юрист из касты неприкасаемых подходили идеально: англичанин, сахиб – враг по определению, ну а неприкасаемый, понятно, требует отмены каст и готов разорвать любого, кто против этого.

На четвертый день всё было готово: Бабасахиб получил удар ножа в бок, когда совершал утреннее моление. Вместе с ним погибла вся его семья. Убийцу не нашли, и неприкасаемые заволновались: англичане не хотели искать того, кто убил их лидера?! Будь они прокляты! Тем более что в кварталах неприкасаемых тут же стало известно: убийца бросил на месте преступления нож. Прекрасный охотничий нож, с рукоятью из оленьего рога. Такие ножи в ходу только у белых.

Чтобы предотвратить мятеж, англичане в ультимативной форме потребовали от Ганди выступить и успокоить народ. И уже с утра на площадь, где была установлена дощатая трибуна, стали стекаться люди.

Желая добиться как можно большего эффекта, власти организовали прямую трансляцию выступления Махатмы Ганди по радио. Вещание шло на всю Индию…

– …Братья! События, совершившиеся за последние несколько месяцев, были крайне позорны для всех народов Индии! Если бы моё тело проткнули шпагой, я вряд ли испытывал бы больше страданий. Я бесчисленное множество раз говорил, что сатьяграха не допускает насилия, грабежей и поджогов, а между тем во имя истины и свободы северяне и пуштуны сжигают здания, силой захватывают оружие, вымогают деньги, останавливают поезда, срезают телеграфную проволоку, убивают невинных людей, грабят лавки и дома, принадлежащие частным лицам.

Эти дела ни в какой мере не пошли на пользу народу, истине и делу свободы. Они не принесли ничего, кроме вреда. Сожженные здания представляли собой общественную собственность, и их, разумеется, придется отстроить за наш счет. Убытки, причиненные магазинам, которые остаются закрытыми, являются тоже нашими убытками. Террор, господствующий в Пенджабе и Белуджистане вследствие военного положения, тоже является результатом примененного ими насилия. Говорят, что много невинных погибло в результате применения военного положения. Если это так, то и за это ответственность падает на деяния, о которых я уже говорил. Таким образом, вы видите, что все эти события только повредили нам. Кроме того, эти деяния чрезвычайно повредили движению сатьяграхи.

Ганди перевел дух, отпил воды из стоявшей перед ним чашки тончайшего «бумажного» фарфора и, скорбно помолчав, продолжал:

– Когда конгрессом было постановлено начать бойкот правительственных титулов, судов, учебных заведений, законодательных органов, а также иностранных тканей, то почти все виды бойкота были в большей или меньшей степени проведены теми, кого это касалось. Хотя ни один вид бойкота не был проведен полностью, но всё же в результате, несомненно, получилось умаление престижа всего, что в каждом отдельном случае подвергалось бойкоту. Наиболее важным видом бойкота был бойкот насилия. Одно время он, казалось, проводился вполне успешно, но теперь выяснилось, что ненасилие не вошло ещё в плоть и кровь. По зрелом размышлении я убеждён, что несотрудничество без применения насилия внушило народу сознание его силы. Оно выявило скрытую в народе способность сопротивляться страданиям. Оно вызвало пробуждение масс, которого, пожалуй, нельзя было достичь никаким другим способом.

Но сейчас, когда убийцы и рядящиеся в гордые одежды борцов за свободу и независимость разрушают все те плоды, которые принесло несотрудничество без насилия!

Толпа заколыхалась. Раздались голоса: «А что же нам делать, учитель?» Ганди ближе склонился к микрофонам и повысил голос:

– Сегодня мы столкнулись с положением, которое заставляет нас крикнуть: «Остановитесь!» Ибо в то время, когда отдельные лица держатся твердо и по-прежнему продолжают верить в несотрудничество, большинство тех, кто непосредственно участвовал в движении, фактически утратили в него веру, а многие слабые духом с вожделением смотрят на безумцев Пенджаба. Уже раздаются призывы повторить их путь и, отказавшись от бойкота насилия, ввергнуть нашу общую землю в кровавую междуусобицу. Но те, кто в самом деле желают свободы и справедливости, должны немедленно с негодованием отвергнуть этих крикунов и провокаторов!

На чердаке четырехэтажного дома лежали двое. Худой нага-баба с раскрашенным лицом тихо-тихо, одними губами переводил своему товарищу речь Махатмы. Его спутник, закутанный в длинные одежды ученика садху, прильнул к окуляру оптического прицела длинной, тонкой, непривычной на вид винтовки…

– Он говорит, что перед народом двоякая обязанность. Во-первых, они все должны покаяться в своих грехах, а во-вторых – твердо решить отказываться от всякого насилия…

– Что, и комаров не бить? – почти беззвучно фыркнул второй и аккуратно придавил особо нахального москита.

– Ага. Ты уже взял его на прицел, Сашаджи?

– Не бурчи под руку, товарищ Ранадиве.

– Я же просил тебя, Сашаджи, называть меня просто Бхалчандра Тримбак…

– Ох…ть, как просто… Не бормочи!..

– …Пока мы не раскаялись и не осознали своих ошибок и открыто и всенародно не исповедались в них, мы не изменим по-настоящему нашего поведения и нашего положения! – вещал Ганди, потрясая сухонькой рукой. – Первым шагом здесь должно быть следующее: те из нас, кто захватил оружие, должны немедленно его вернуть и сдаться властям!

– Во сука, – прокомментировал услышанное Белов, а про себя добавил: «И этому гаду в советское время памятник поставили. Б…!»

Он несколько раз глубоко вздохнул, пошевелил пальцем, выбрал слабину спускового крючка…

Ганди поперхнулся, снова отпил воды.

– Далее, в доказательство того, что мы действительно раскаиваемся, мы должны пожертвовать каждый не менее восьми анна в пользу семейств лиц, убитых мятежниками, и хотя никакие денежные пожертвования не могут уничтожить результатов ужасных деяний, совершенных за последнее время, но все же наши пожертвования будут некоторым доказательством нашего раскаяния. Я надеюсь, что никто не уклонится от этих пожертвований под предлогом того, что он не принимал участия в этих дурных деяниях. Потому что, если бы те, кто не участвовал в них, отважно выступали для устранения беззакония, то взбунтовавшаяся чернь наткнулась бы на препятствия в своих действиях и сразу поняла бы: как дурно она поступает! Я позволю себе сказать, что если бы мы двинулись на защиту зданий, на спасение невинных и на поддержание порядка, не боясь смерти, то мы бы имели успех. Пока у нас не будет такой смелости, до тех пор злодеи всегда будут пытаться запугать нас и заставить участвовать в их злодеяниях. Страх перед смертью одновременно лишает нас доблести и религии, ибо отсутствие доблести есть отсутствие религиозной веры!

Тут оратор молитвенно сложил руки и принялся усердно кланяться во все стороны. Сашка скрипнул зубами: хотя этот «мама хама гадит» уже наговорил достаточно, но расстояние слишком велико, чтобы уверенно поразить асинхронно качающуюся мишень с первого выстрела. Ладно, пусть ещё поговорит… напоследок.

– Поскольку мы мало сделали для прекращения насилия, мы все являемся соучастниками в греховных деяниях, которые были совершены, и поэтому мы должны внести нашу скромную лепту в знак нашего раскаяния. Я рекомендовал бы также, если это возможно, в течение суток поститься, что было бы некоторым искуплением за эти грехи. Пост надо соблюдать в домашнем порядке и незачем…

– Давай, Бхал! – и с этими словами Сашка спустил курок.

Одновременно с этим Ранадиве нажал на кнопку небольшой коробочки, от которой тянулись тоненькие проводки. В маленьком домике, на краю площади, сработали одна за другой три петарды. Они заглушил звук выстрела из винтовки.

Над толпой пронесся общий вздох: экспансивная пуля, посланная из переделанного слоновьего штуцера «Нитро Экспресс 577» покойного майора Корбетта, разнесла Ганди голову. Впечатление было таким, словно она взорвалась. Повисла тишина…

– А-А-А-А!!! Святого человека убили! Убили учителя! А-А-А-А!!!

И с этими криками голосящая толпа метнулась к домику, откуда раздались выстрелы. Там обнаружились трупы – лейтенант Голайли и Шардид-неприкасаемый. Оба сжимали в руках длинноствольные маузеры, вокруг валялись раскиданные гильзы. Оба убийцы, свершив своё чёрное дело, покончили с собой, явно опасаясь мести. Но напряжение толпы было столь велико, что оно неминуемо должно было куда-то выплеснуться.

В Дели полыхнул мятеж. Полки аллахабадских стрелков и бомбейских гренадёров присоединились к мстителям. В европейском сеттельменте и кварталах неприкасаемых началась кровавая вакханалия. Но и там и там нашлось, чем встретить озверевшую толпу. Англичане палили в беснующихся «мстителей» из револьверов, охотничьих ружей и винтовок, а командующий столичного гарнизона вывел на улицы броневики. А у неприкасаемых откуда-то отыскался десяток ручных пулеметов и пара сотен винтовок. Уже через два часа улицы столицы были перекрыты баррикадами. Мятежники грабили лавки и магазины, штурмом взяли несколько банков, а выпущенные из тюрьмы полторы тысячи заключенных окончательно погрузили Дели в кровавый хаос.

На второй день этого всеобщего сумасшествия группа каких-то завывающих раскрашенных дьяволов ворвалась в резиденцию вице-короля. Фримен-Томаса спасло только то, что он буквально за полчаса до нападения отбыл под конвоем гуркхской роты в расположение гусарского полка, под защиту танков. Как раз в момент атаки вовсю шла упаковка секретной документации, которой руководил личный секретарь вице-короля Бенджамин Саундерс. Результатом этой атаки стал грандиозный пожар во дворце и исчезновение несчастного Саундерса, который просто пропал, словно и не было. Вероятно, при пожаре он сгорел совсем, без остатка…

– …Слушайте, юноша…

От этого обращения Бенджамин тоненько завыл и попытался отползти назад вместе со стулом, к которому он был крепко привязан. Разговаривавший с ним странный… индус?.. пуштун?.. англичанин?.. Короче, разговаривавший с ним человек, легко переходивший с пушту на хинди или пош, был явно моложе его самого, но… Боже! Как он распоряжался своими подчиненными, как легко перебил тайронцев, охранявших резиденцию вместе с гуркхами, как быстро спеленал его – сильного спортсмена и хорошего боксера!..

– Слушайте, юноша, я не намерен с вами цацкаться. Вы можете сэкономить мне немного времени, я могу сохранить вам жизнь. И даже здоровье. Повторяю вопрос: где опись документов с раскладкой по ящикам? Ну?

Пытаясь не показать, насколько ему страшно, и сохранить остатки достоинства, Саундерс отвернулся. И тут же перед его глазами блеснуло лезвие узкого, тонкого, похожего на хирургический скальпель ножа. Спокойный голос с аристократическим акцентом с легкой ленцой начал объяснять несчастному Бенджамину, что с ним сейчас произойдет, в какой последовательности и какие будут результаты. От этих слов Саундерса затошнило.

– Если надумаете блевать, молодой человек, то сперва ответьте на мой вопрос, а потом – валяйте. Иначе у вас есть все шансы захлебнуться, – снова прозвучал скучающий голос. Создавалось впечатление, что этот дьявольский мальчишка пытается заставить себя выполнить скучную, рутинную, тысячи раз ранее проделанную работу…

Бенджамин не мог ему сопротивляться. Он выложил всё, расшифровал свои пометки в записной книжке, рассказал о том, куда делся лорд Уиллингтон, в подробностях описал все известные ему тайники и сейфы в резиденции… Саундерс был готов рассказать всё что угодно, включая признание в своих мелких прегрешениях далекого детства, но странного юношу это уже не интересовало. Он жестом остановил говорливого секретаря и похлопал его по плечу:

– Ну, вот видишь: рассказал – и все хорошо… – он бросил несколько отрывистых команд своим товарищам, а затем снова повернулся к замершему от страха Бенджамину. – Что мне с тобой делать, паренёк? Отпустить прямо сейчас?

Саундерс закивал головой, но странный юноша покачал головой:

– Нет, это – плохая идея… – Бенджамин замер и облился холодным потом, а его собеседник продолжал: – Ты не пройдёшь и трёхсот ярдов, малыш. На улицах сейчас очень неспокойно, и белым лучше не появляться поодиночке. Даже с оружием, а у тебя и оружия-то нет… Знаешь, что мы сделаем? – он хлопнул себя по колену, а несчастный Бенджамин замер, словно кролик перед удавом. – Я попрошу своих друзей взять тебя с собой. Знаешь, им очень пригодится человек, разбирающийся в ведении документации.

Он встал, ножом разрезал веревки, резким движением поднял Саундерса со стула и легонько подтолкнул его в сторону размалеванных дикарей:

– Давай, малыш. Вы сработаетесь и полюбите друг друга, я уверен. Осядешь, обзаведёшся семьей, а в один прекрасный день станешь начальником канцелярии председателя Совнаркома Индийской Федеративной Социалистической Республики. Так что приступай к своим обязанностям…

Бенджамин невольно посмотрел в сторону толпы раскрашенных туземцев, а когда отвел взгляд, странного юноши уже не было. Он исчез, словно привидение – бесшумно и бесследно…