Андрей Земляной, Борис Орлов
Сын Сталина: Рокировка. Сын Сталина. Джокер Сталина: сборник
© Андрей Земляной, 2019
© Борис Орлов, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Рокировка
1
– И-и, твою! – Человек на экране передвижного командного пункта двигался неторопливо, словно прогуливался, но бесстрастные датчики уже засекли на его теле два десятка килограммов тротила и электронное устройство, что означало кошмар средней тяжести, ибо машину, бронированную, словно танк, такой вот пояс шахида, конечно, не пробьёт, но дел наделает предостаточно.
Оператор командного центра уже бубнил в микрофон, стягивая к смертнику сотрудников, а руководитель «Заслона» нервно кусал губы, борясь с желанием лично двинуться на перехват придурка со взрывчаткой.
– Восьмой квадрат, пересечение Лиговского и Прилукской. Объект – мужчина сорока лет, высокий, в светло-синей куртке, за спиной чёрный рюкзак, штаны голубые. Перехват и уничтожение…
– Восемьдесят шесть принял…
– Девяносто третий принял…
А пожилой мужчина, стоявший на углу возле магазина «Продукты», с улыбкой наблюдал за суетой, которой сопровождался визит «самого» в Ленинград, а ныне Санкт-Петербург. Многочисленная охрана и спецслужбы уже перекрыли проезд, выставили блокпосты и нагнали толпу полицейских.
Как раз парочка таких парней в чёрной форме, с тяжёлыми пластиковыми щитами и в глухих шлемах, стояли рядом и беседовали о чём-то своём.
Взгляд мужчины, скользнувший от милиционеров, вдруг упёрся в некоего гражданина небритой наружности, который неожиданно перешёл от неторопливой, фланирующей походки к упругому и быстрому шагу, а где-то на периферии зрения появилась пара парней в одинаковых плащах, двигавшихся на этого гражданина, словно ракеты с самонаведением.
Взгляд схватил всю картину целиком, а голова уже считала варианты, и когда из-за поворота появилась стайка школьников, спешащий небритый мужик выкрикнул: «Аллах акбар!» – тело, уже заряженное на движение, скользнуло вперёд.
Разогнанный боевым трансом, словно тень, пожилой проскочил между полицейских, выдернув щит из рук одного и отшвырнув, словно катапультой, второго, буквально смял шахида, накрыв его щитом и для верности распластавшись сверху, перекрыв путь осколкам собственным телом.
Удар – и жуткая, раздирающая сознание боль на мгновение вспыхнула в голове, и серая пелена спасительного забвения накрыла сознание…
Когда Александр очнулся, вокруг было тихо.
«Выжил, что ли?.. Да ну, нахрен!.. Не бывает такого…»
Он оглянулся, но кроме далёких серых стен и невысокой кушетки, на которой он лежал, вокруг было пусто.
Быстро осмотрев и ощупав себя, Александр сначала удивился тому, что нет даже царапин, а через секунду, задрав рубашку, с изумлением наблюдал чистую кожу там, где был длинный шов от осколка, вспоровшего живот.
– Чудны дела Твои…
– Не следует упоминать это имя, – раздался глубокий бархатный голос. – И тем более – здесь и сейчас…
– Да?.. – вот и все, на что хватило Александра.
Мужчина, неведомым образом материализовавшийся в помещении, был одет в шёлковый летний костюм и лёгкие светло-коричневые туфли. Лицо гостя было тонким, благообразным и украшено небольшой серебряно-седой бородкой, словно у старого морского волка. Он сделал движение, словно начал опускаться на стул, и тут же под ним возникло кресло, с лёгким скрипом принявшее на себя вес посетителя.
– Ловко… – Александр оценил трюк гостя и улыбнулся.
– Да… – Мужчина внимательно посмотрел в глаза Александру и тоже улыбнулся в ответ, достал из воздуха красную сафьяновую папку и, открыв её, стал читать вслух: – Александр Ладыгин, шестьдесят восемь лет, полковник в отставке, подразделение специального назначения внешней разведки. Имеет правительственные награды, список прилагается… Ага. – Собеседник Александра сделал паузу, хмыкнул чему-то, покачал головой и продолжил: – Образование высшее, Московский институт нефти и газа, химик-технолог, окончил в восемьдесят девятом. С тысяча девятьсот девяносто первого года – в составе группы «А». В тысяча девятьсот девяносто пятом участвовал в освобождении заложников, захваченных в городе Будённовск. Лично спас четверых детей, получил осколочное ранение живота. Потом лечение, снова служба и несколько десятков убитых.
– Детей? – насмешливо спросил Александр.
– Нет, детьми убитые не были… – Седой покачал головой. – Мало того, убитые и людьми-то уже не были. Как-то так уж сложилось, что убивал ты оболочки, уже лишённые души. Так что греха на тебе нет. – Старик сделал движение, будто ставил папку на полку, и она исчезла. – Греха нет, а вот за пятнадцать спасённых детей да за многое другое положено райское блаженство, если это так можно назвать. Можешь отправляться хоть сейчас.
– Нимб дюбелями крепить будут? – Александр хмыкнул.
– Не будет никакого нимба. – Старик улыбнулся. – А будет дом на берегу моря, как ты и мечтал. Рядом дома таких же, как и ты, русских солдат. Женщины, дети, роскошные дороги и полный гараж разных машин. Пространство такое, что можно путешествовать вечно.
– Круто, конечно. – Александр кивнул. – Действительно рай. Но провести так вечность…
– Да, это проблема… – признал со вздохом старик. – Не любит ваше племя бездельничать. Всё норовите чего-нибудь учинить. Вечно вы что-то строите… или кого-то. Учите жить, правда, иногда – до смерти… А то еще задеретесь – только клочки по закоулочкам летят…
Перед глазами Александра вдруг появилось пламя, беззвучно встали столбы разрывов, какие-то темные фигуры бросились было к нему, но тут же начали падать сломанными куклами. Видно, где-то с кинжальной дистанции заработал пулемет…
Все исчезло, а перед ним снова оказался «старый морской волк», с интересом разглядывавший его.
– Вот, собственно, поэтому я к тебе и пришёл. Приходится пристраивать вас по разным временам и местам, надеясь, что второй раз вы влетите в чистилище или на переплавку, и это будет уже не моя проблема.
– А меня куда? – Александр встал с кушетки и подошёл ближе.
– Ну, варианты есть. – Седой неопределённо пошевелил пальцами. – А сам куда хочешь?
– Да чёрт его знает, – полковник покачал головой. – Моё время мне как-то тоже нравилось. Но вот Франция годов шестидесятых двадцатого века тоже ничего. Но за шестидесятыми ведь неизбежно будут девяностые, и далее без остановок. Так что тоже нет.
– Не буду врать, ты дважды, сам того не желая, спас узловые личности вашего пласта реальности. Так что у меня перед тобой должок. Хотя это никак и не приближает нас к решению твоей проблемы. А хочешь в тело маленького Петра Романова? Есть у меня такая линия. Не основная, конечно, но тоже активная. Будешь царём…
– Нет уж, благодарю, – Александр тихо рассмеялся, представив себя в тяжёлой шубе с короной на голове и топором в руках.
– А если в Германию? Адольфом Гитлером? Можешь все переменить, исправить, улучшить…
Александр непроизвольно передернул плечом:
– Да уж, перспективка… «Arbeitmachtfrei» везде и повсюду. Нет уж, лучше тогда болото с женщинами, детьми и машинами…
Старик почесал бороду:
– Может быть, Степан Разин?
– И играть в водное поло персиянками?
– А султаном Великой Порты? – с надеждой поинтересовался седой. – Янычары, спаги, верные визири, наложницы…
– Рабы и сплошной поток ненависти… – продолжил Александр. – Но я хочу уточнить один момент. Вы сказали, что можно меня поместить или переместить… неважно. А вот как быть с моей памятью и памятью реципиента? Ведь если не будет чужой памяти, у меня сразу масса проблем, а если не будет моей – то это буду не я. Даже если урезать мою память, опыт и прочее, это опять-таки буду не совсем я. Может, это обсудим?
– Да нечего тут обсуждать. – Старик отмахнулся. – Будет тебе память. В качестве моего личного расположения. Всё же ты мой человек, а не… оппонента. Ладно. – Он встал и насмешливо прищурился. – Раз ты выбирать не хочешь, значит, будет тебе мой приказ. Отправляйся, сынок, и не слишком там шали. А то знаешь… Ну в общем, разберёшься на месте. – С этими словами старик чуть шевельнул пальцами.
Александр что-то хотел сказать, но комната исчезла, скрывшись в чем-то зеленом, мутном и холодном. Сдавило грудную клетку, захотелось кричать…
…На попытку приоткрыть рот в горло хлынула вода, и Александр чуть не задохнулся, а дёрнув руками, понял, что те связаны за спиной.
Мгновенная паника была раздавлена в зародыше, и, извиваясь, словно червяк, он ринулся наверх, туда, где сверкало солнце.
Вынырнув на поверхность, он рывком развернулся, оглядываясь, и, поняв, что берег рядом, заработал ногами, толкая тело вперёд. Ноги почему-то быстро устали, но, преодолевая немощность тела волевым импульсом, он буквально выдернул себя на берег, изогнулся, просовывая руки вперед, и, дрожа от спазма, охватившего всё тело, встал.
– Сашка!!!
Дикий вопль воткнулся в голову, словно шило, и Александр даже помотал головой от шока.
– Сашка! – по обрыву, осыпая песок, почти свалилась невысокая худая и угловатая девчонка, одетая в серое платье, и стала рвать веревки, которыми были связаны руки. – Я этих тварей ночью зарежу! Они у меня дерьмо будут жрать.
Память как-то лениво провернулась, и лицо девочки совместилось с именем.
– Лерочка? Откуда такое богатство гастрономических изысков?
– А кто же ещё! Говорила тебе, придурок, не ходи с Сявкой. Эти козлы вообще озверели.
– Сергей Гаршин… – произнёс Александр вслух то, что крутилось на языке. – Берега он вконец потерял, ну да я найти помогу…
– Ну, да я же и говорю Сявка-Параша. Гад! – Девочка наконец справилась с верёвкой и заглянула в лицо Александру. – Пойдём, тебе к доктору надо. Как выбрался-то?
– Выбрался, – Саша задумчиво растер сорванные в кровь запястья и внимательно осмотрел себя. Серые штаны из тяжёлой плотной ткани, с которых струями текла вода, такая же куртка и под ней рубашка неопрятного серого цвета. На шее мокрая красная тряпка – видимо, пионерский галстук, схваченный белёсым, потертым до латуни зажимом с изображённым на нём костром.
– Белов? – прозвучало откуда-то сверху.
Подняв голову, Александр увидел молодого горбоносого мужчину в таких же серых штанах, но в рубашке-косоворотке и небольшой тюбетейке на голове.
– Почему ты мокрый?
– Это Гаршин с дружками его связали и бросили в воду! – выкрикнула Лера и шагнула так, чтобы заслонить Александра.
– Вечно твои фантазии, Конева… – Мужчина нахмурился. – Пионеры не врут! А тебя уже сколько раз…
– Вы бы лучше приглядывали за своими урлоидами, товарищ Шпильрейн, – спокойно произнёс Ладыгин-Белов, которому тут же вспомнилась фамилия воспитателя, и мягко отстранил девочку, скользнув вперёд. – Сегодня я последний раз позволил этим мразям прикоснуться к себе. Ещё одна попытка – и будет четыре трупа. Доступно объяснил?
– Ты у меня, Белов, в домзак улетишь, по статье «угроза убийством», – лениво произнёс воспитатель, оглядываясь кругом. – Этап, баланда, то-сё.
– Это будет потом, если будет… – Бывший полковник ощерился в волчьей усмешке. – А трупы будут сейчас. Трупы, расследование, неудобные вопросы: как это воспитатель, комсомолец допустил такое в порученной ему группе? И соответствующая запись в вашей биографии… хотя этим дело, я думаю, не ограничится. Так что баланда в домзаке – ваша перспектива, на сто процентов. Меня-то – в колонию, систему товарища Макаренко на практике изучать да фотоаппараты делать, а вот вас… Вас, товарищ Шпильрейн, энкавэдэ за такие художества точно прихватит, – Александр с усмешкой оглядел полноватую фигуру воспитателя. – Ваша-то задница для прихвата куда как удобнее…
Воспитатель побагровел, постоял какое-то время, сверкая глазами, но, не сказав ни слова, повернулся и ушёл.
– Странный ты какой-то, Белов. – Лера пристально посмотрела на друга. – Даже выражение лица какое-то…
– Какое? – машинально спросил Александр.
– Жёсткое. Словно у дяди Ляо, – девочка поправила волосы, сбившиеся на глаза.
– Ясно… – Александр начал стаскивать мокрую одежду и развешивать её на куст, росший у самого берега. – Спички есть?
– У тебя точно что-то с головой… – Лера нахмурилась. – Нет, конечно, и не было никогда.
– А зря, кстати, – Александр хмыкнул. – Полезнейшая вещь. И костёр разжечь, и пожар устроить… – Он зажал высушенные жарким весенним солнцем щепки в руках и начал быстро тереть друг об друга. Через пару минут из-под деревяшки потёк тонкий сизый дымок, а ещё через пять минут небольшой костерок уже весело хрустел валявшимися на берегу корягами.
– Ловко, – одобрительно оценила девочка розжиг костра. – Ты мне не говорил, что так умеешь.
Александр, лежавший на песке и незаметно ревизовавший организм, доставшийся ему от канувшего в пустоту Александра Белова, четырнадцати лет, сына антифашистов-спартаковцев, погибших в Германии, и принятого на попечение Советской республикой, лишь кивнул:
– Невелика наука.
– Слушай, давай я с девчонками договорюсь, у нас в корпусе переночуешь. А то эти ведь точно не успокоятся.
– Знаешь, почему нельзя бегать от снайпера?
– От кого?
– Ну… от меткого стрелка…
– Э-э… почему?
– Умрёшь уставшим, – лениво сказал Александр, переворачиваясь на живот. – Всё равно приползут. А прятаться у девчонок это как-то не комильфо.
– Не замечала я в тебе любви к французскому.
– Tout utilisé pour la premiеre fois, – машинально ответил Александр и посмотрел на солнце. – Сегодня у нас…
– Двадцать седьмое мая.
– Двадцать седьмое… – Он кивнул. – Значит, ещё часов восемь светлого времени. Нормально. Всё высохнет через пару часов, и пойдём.
– На обед опоздаем.
– Добудем чего-нибудь на кухне, – отмахнулся Александр.
– Клавсанна будет ругаться…
Память настоящего Белова услужливо вызвала образ огромной женщины, саженного роста и гигантских форм, с ярким румяным лицом и мощными кулачищами. Она неплохо относилась к воспитанникам, но воровства на кухне не терпела, и многим, в том числе и Белову, не раз попадало мокрой тряпкой. Воспоминания об этой тряпке были особенно яркими…
– А мы ей не скажем… – Тут память подбросила новые воспоминания, и Сашка добавил: – Или выпросим чего-нибудь…
Результаты ревизии были не блестящими. Тело прошлый хозяин не то чтобы запустил. Нет, следы физподготовки явно наличествовали. Но вот с координацией всё было плохо. Хотя плохо это по меркам его тогдашней подготовки. Для этого времени, а год шёл… Трудно сказать, но… О! Вон на пляже плакат, с годом… Тридцать четвертый? Сойдет…
Так вот для этого времени Саша был развит очень даже прилично. Можно сказать даже, что не по годам развит. Стройный, жилистый и без капли жира под загорелой кожей. Впрочем, в эти времена толстые дети в Стране Советов были большой редкостью. Мускулы?.. Ну, в общем, имеются, но вот справится ли это тело с тремя-четырьмя противниками – ещё вопрос. Хотя…
Он задумался в поисках решения, и память мальчишки подсказала ему, что в детском доме была неплохая мастерская, за которой присматривал старый мастер, которого все называли Ляо. И там наверняка можно было раздобыть всё, что нужно, и даже сверху.
– Так и будем молчать? – подала голос девочка.
– Есть предложения? – Александр, лежавший на мягком речном песке, повернулся в сторону Леры, внимательно окинул взглядом её по-детски нескладную фигуру и лицо, отметив про себя, что лет через десять девочка расцветёт и станет настоящей красавицей. Но чувств к ней не было вообще никаких. Даже спортивного интереса.
– Ну, раньше ты был как-то разговорчивее.
– Раньше не сейчас, – Александр вздохнул. – Но если тебе непременно нужно что-то говорить, можешь рассказать чего-нибудь.
– Нет, ты сегодня какой-то не такой, – Лера покачала головой. – Тебя по голове не били?
– Нет вроде, – Александр улыбнулся. – Чуть не притопили, как котёнка, а так – всё нормально. Ты давай, иди, а я позже подойду. Мне ещё подумать нужно. Кстати, можешь для меня порцию заначить, чтобы не пришлось устраивать экспроприацию на кухне и доводить Клавсанну до инфаркта.
– До швабры её скорее доведёшь! – Фыркнула девочка и поднялась на ноги. – Только не влипай никуда.
– Oui, mon general! – Александр не вставая отсалютовал подруге и, дождавшись, когда она уйдёт, снова перевернулся на спину и закрыл глаза.
Старик не соврал, и память предыдущего владельца тела была в порядке, хотя и лишена всякой эмоциональной окраски.
Родители, выглядевшие словно на чёрно-белом снимке, их смерть от рук нацистов, о которой Белов узнал только от друзей семьи. Пароход до Ленинграда, и долгих пять лет бродяжничества по городам и весям России, всё выглядело достаточно подробно, но спокойно и бесцветно, будто перегоревший костёр.
Детский дом, в который попал Александр, находился на берегу Волги в старинной усадьбе, не сохранившей имён владельцев, а лишь затейливую монограмму на воротах. Зато сохранился большой парк с пересохшими ныне фонтанами, и пруд глубиной всего в метр.
Революция и гражданская война почти обошли стороной дворянское гнездо, и когда сюда пришли новые хозяева, почти ничего не пришлось переделывать. В правом крыле усадьбы находились комнаты воспитанников, а в левом жили воспитанницы. Воспитатели и работники дома обжили два флигеля, стоявших чуть в стороне, а директор жил в главном здании, занимая комнаты, где раньше жили хозяева особняка.
Тёзка Александра попал в этот детский дом после облавы на Казанском вокзале. Здесь одевали, кормили и учили, и если бы не группа юных подонков, прихвативших власть при попустительстве воспитателей, жизнь можно было бы назвать безоблачной.
Александр легко вскочил на ноги и оглянулся. Наблюдатели ему сейчас были совсем не нужны.
Начав с лёгкой разминки, он постепенно вошёл в динамическую медитацию «падающего листа». На удивление, голова и тело довольно быстро синхронизировались, и уже не было раздражающего вихляния конечностей, и не требовалось контролировать каждый миллиметр движения.
Зато ничего не болело, не тянуло и не стреляло, словом – всего того, чем грешила его старая оболочка.
Поработав ещё с дистанцией и координацией, он удовлетворённо кивнул и подошёл к одежде, висевшей на ветках. На тёплом ветру вещи практически высохли, и их уже можно было надевать.
В карманах неожиданно обнаружился швейцарский перочинный ножик, отличавшийся от привычных Ладыгину только костяными накладками на щечках рукояти, и самодельная свинчатка. Оглядев неуклюже сляпанную свинцовую дуру и покачав ее на ладони, Александр резким движением забросил ее в воду. Бессмысленная вещь, которая при случае может оказаться совсем нежелательной уликой…
Внезапно он залюбовался на роскошный вид, раскинувшийся вокруг. По небу бежали облака, отражаясь в серой, отливающей серебром воде. Золотящиеся песчаные пляжики просто-таки надрывались, приглашая выкупаться. И где-то далеко-далеко, утопая в зелени противоположного берега, вставал дымок паровоза. Все это благолепие каким-то удивительным образом наложилось на состояние молодости и здоровья, и Александр как-то по-особенному гикнул, наслаждаясь радостью свободы и простоты. Клич его эхом разнёсся над Волгой, да так, что даже небольшой пароходик, упорно вспарывавший водную гладь, загудел в ответ.
Всего в детском доме было около двухсот тридцати детей разных возрастов, и когда Александр подошёл к усадьбе, все они находились на уроках. Он притормозил, вспоминая, куда ему идти, но из окна второго этажа махнули рукой.
– Белов! Come here!
Взбежав по широкой лестнице мимо бюста Ленина и портретов руководителей Советского государства, он постучался в высокие двери учебного класса и приоткрыл скрипучую створку.
– May I come in?
– Так… – Преподавательница английского, Зинаида Михайловна Герц, неторопливо сняла очки в толстой роговой оправе и, прищурившись, посмотрела на своего ученика. – Белов решил сегодня удивить меня до глубины души… – И, перейдя на английский, продолжила: – And tell me, Belov, where have you been during thaw hole lesson?
– I have been swimming… – Александр развёл руками. – Out of my will.
– Well done! – Учительница кивнула, непонятно что имея в виду. То ли купание, то ли английский язык ученика. Она снова надела очки. – Well, and now tell us a poem which I set for homework yesterday.
Скосив взгляд на учебник девочки на передней парте, Саша увидел лишь заголовок «Джеймс Джойс».
– I don’t like Joyce. If you allow me, I will read an excerpt from Wilde’s “The Ballad of Reading Gaol”.
– Изволь, – от удивления у учительницы запотели стёкла очков, а по классу прокатилась волна приглушённого шума. – Let’s try…
Some kill their love when they are young,
And some when they are old;
Some strangle with the hands of Lust,
Some with the hands of Gold:
The kindest use a knife, because
The dead so soon grow cold.
Some love too little, some too long,
Some sell, and others buy;
Some do the deed with many tears,
And some without a sigh:
For each man kills the thing he loves,
Yet each man does not die.
He does not die a death of shame
On a day of dark disgrace,
Nor have a noose about his neck,
Nor a cloth upon his face,
Nor drop feet foremost through the floor
In to an empty space…
– Enough! – Учительница снова сняла очки и провела рукой по голове, словно приглаживая вставшие дыбом волосы. – Take your sit.
– I do not ask you how do you know Wilde, I do not ask where have you got Oxford pronunciation. But, by Jingo! Why have you been fooling around on my lessons for so long?
– This was a game, Zinaida Michailovna, – ответил Александр. – And it’s ended.
Остаток урока Александр досидел, погрузившись в полумедитативное состояние. Когда задребезжал хриплый школьный звонок и толпа ринулась на выход, перед ним на стол брякнулась потёртая холщовая сумка, похожая на противогазную.
– Забирай своё хозяйство, Белов! – Возмущённая Лера кипела, словно чайник. – Это ж надо – мне он с английским помогать отказался, а перед классом тут выпендривается! Только подойди ещё с чем-нибудь! И спасать тебя не буду!
В сумке лежали учебники, несколько тетрадей, простенький деревянный пенал и фаянсовая чернильница-непроливайка в тряпичном мешочке. Александр взял пенал, вынул из него ручку и уставился на нее в глубокой задумчивости. Любуясь этим дивами дивными – ручкой и чернильницей, какие он видел только в детстве, на почте, и пользоваться которыми он не умел в принципе, Александр почти пропустил подход высокого мужиковатого подростка в рубашке навыпуск, подпоясанного алым шнурком.
– Да ты живучий, Беляк… – Он глумливо улыбнулся и, оперевшись на парту, наклонился вперёд. – А может, у тебя несколько жизней, как у кошки? Надо будет тебя в следующий раз к рельсе привязать.
Не раздумывая ни секунды, Александр несколько раз с хрустом воткнул перо в руку парня, а потом, поймав шею ладонью, шмякнул лицом об стол, размозжив нос в лепёшку.
Воющий от боли подросток завалился спиной на парты и, круша мебель, начал кататься по полу. А Александр, аккуратно вытерев со стола кровь промокашкой, вытащил искорёженное перо, вставил новое и, распаковав чернильницу, осторожно макнул кончик пера в фиолетовую жижу.
Моторных навыков предыдущий владелец тела не оставил, да и ни к чему это было. Точный глазомер, опыт и тридцать лет занятий боевыми искусствами бывшего полковника могли справиться и не с такой проблемой.
Писать чернильной ручкой оказалось неожиданно забавно. Перо должно было скользить, едва задевая поверхность, но не прижиматься к ней, потому что тогда острый металл сразу начинал рвать бумагу и оставлять кляксы.
Забежавшие на шум воспитанники увели пострадавшего, стали ставить парты и поднимать с пола разбросанные вещи, а перед Александром нарисовался новый визитёр.
– Не перегнул?
Словно строчки из досье всплыло: «Николай Борцев, “Борец”, заводила в компании комсомольцев».
– Тебя связанного бросали в реку? – вопросом на вопрос ответил Александр. – Если ещё раз подойдёт, будет жалеть до конца жизни. До весьма скорого конца…
– Странный ты, Беляк. То терпел всё это время, вроде как и драться не умел, а теперь вдруг – здрасьте вам! – начал всех плющить… – Борцев-Борец внимательно посмотрел на Сашу. – Что-то случилось?
– Да вот то и случилось… – Александр, наконец, закончил рисунок пером и поднял глаза. – Борец, они ведь не шутили. Они меня и вправду убить хотели. Я и выжил-то случайно. А теперь – всё. Игра закончилась, и начинается жизнь. А в жизни я и не таких актировал…
Белов улыбнулся, и от этой улыбки у комсомольского заводилы на голове зашевелились волосы. Он тряхнул головой, точно отгоняя от себя страшное видение, и провел рукой по лицу.
После визита Борца к Александру больше никто не приставал, и начался следующий урок. Литературу, тем более русскую, он любил, но преподавательница, всё та же Зинаида Михайловна, уже ни о чём его не спрашивала, так что весь урок Александр спокойно практиковался в каллиграфии, выводя на задней странице тетради замысловатые завитки и наброски лиц сидевших рядом школьников.
Последним уроком была физкультура, именовавшаяся «гимнастикой». Физическому воспитанию в советской школе вообще уделялось очень много внимания. Стране, окруженной врагами, были нужны солдаты, а физическая подготовка – основа основ военного дела первой половины двадцатого столетия.
Переодевшись в раздевалке в трусы и майки, воспитанники выбежали в школьный двор, где под руководством бывшего циркового борца приступили к занятиям. В основном это были бег и занятия на гимнастических снарядах.
После десятка кругов по залу в переменном темпе со спуртами и доброго десятка подтягиваний Александр почувствовал, что утомился, и присел на скамейку. Рядом тут же плюхнулась Лера. Девочка вопросительно заглянула ему прямо в глаза:
– Саша, а ты ничего мне не хочешь сказать?
– Лера… – Александр спокойно выдержал пронзительный взгляд девочки, не отводя глаз, – мы с тобой не муж и жена. Мы даже не брат и сестра, а ты плющишь мне мозг, словно тебе за это доплачивают. Успокойся. Вон, физрук на нас уже смотрит недобро. Наверняка придумал какую-нибудь гадость.
– Белов! – Преподаватель физкультуры подошёл ближе. – На драки, значит, у нас сил хватает, а на физкультуру нет?
– Так потратил все силы на драку, Виктор Афанасьевич, – Александр нейтрально улыбнулся. – Зато пришла в голову интересная мысль. Отчего это все хулиганы нашей школы занимаются у вас в секции? Может, сразу ввести в курс обучения тюремную феню и игры с ножичком? Пригодится ведь?
Бывший цирковой борец покраснел так, что от него, наверное, можно было прикурить сигарету. Но сдержавшись и не ответив ни слова, молча повернулся и ушёл.
Валерия, приоткрыв от удивления рот, смотрела ему вслед, потом снова повернулась к Сашке:
– Зря ты так. Викаф нормальный. Он просто…
Белов резко, почти зло оборвал ее:
– Мне с его нормы ни холодно, ни жарко, но вот с его учениками, боюсь, разбираться придётся. И кому мне сказать спасибо, что шпана знает какие-никакие, но всё ж приёмы борьбы? Не может сам фильтровать состав, пусть лучше вообще не учит! – проворчал Александр и встал. – Ладно… Пробегусь ещё пару кругов и на ужин…
Кормили в детском доме небогато, но сытно. На ужин была пшенная каша и настоящая свиная котлета. С косточкой! Довольно приличная порция ухнула в детский желудок, словно в колодец, и, запивая еду сладким компотом, Саша обдумывал своё дальнейшее житьё.
Словно в сказке, он попал в прошлое. Он теперь точно смотрит в задачник, зная ответы в конце учебника. Можно многое решить проще и легче, можно многое изменить, вот только как?
Чтобы менять что-то, нужно иметь возможность это изменять. А какие у него возможности? Откровенно говоря – никаких… То есть абсолютно! Ну, предположим, он знает, когда начнется война и как она будет идти, а толку? Кому об этом рассказать? Кто может помочь всё исправить?
Сталин? К Сталину ему, конечно же, не попасть. Он не нарком, не знаменитость. Да и вообще он пока никто. А до войны, унесшей жизни больше двадцати миллионов человек, осталось не так уж много времени. Тридцать четвёртый год. Ещё не грохнуло в Испании, только-только прорвался к большой власти Гитлер.
«Вот бы кого завалить», – мечтательно подумал Саша и, собрав посуду, отнёс её на мойку, где сегодня дежурили ребята из параллельного класса.
Теперь следовало озаботиться оружием, и в поисках чего-то подручного он зашёл в мастерскую, где всем заправлял Куан Ляо, китаец, занесённый в Россию буйным революционным ветром. Кроме уроков труда, он ещё работал дворником и истопником, что в любом детском доме было нормой. Взрослые совмещали по две-три должности, так как лимиты Наркомпроса на количество сотрудников в детдомах были довольно жёсткими. Кроме того, детские дома вполне гласно курировал НКВД, и кто-то из преподавателей наверняка получал малую денежку за информирование этой уважаемой организации о происходящем на подведомственной ему территории.
В этот час в мастерской работал кружок авиамоделизма, и пионеры собирали несколько планеров и один резиномоторный самолёт для участия в районных соревнованиях. Посмотрев с порога, как дети трудятся, покрывая обклеенные рисовой бумагой плоскости столярным лаком, Саша не выдержал и подошёл ближе.
– Тяжёлый же будет. И летать будет плохо. – Он приподнял модель. Почти килограмм уже, а плоскости ещё не покрыты.
– Тоже мне специалист, – буркнул парень, работавший с планером. – Давай сделай лучше, если такой умный.
Александр задумался, а затем уверенно сказал:
– Дуй в медпункт и попроси у Сансаныча коллодий. Только добудь не спиртовой, а эфирный раствор.
– И что это будет? – Беззвучно подошедший сзади китаец внимательно посмотрел на Александра.
– Тонкая плёнка. Прочность так себе, но для планера вполне хватит, – твёрдо ответил Саша.
Всё необходимое нашлось тут же, и, взяв малярную кисть, он начал наносить коллодий. Но сразу же прекратил: кисть не давала ровной пленки. Подумав пару минут, Сашка взял пару трубочек, смял концы, воткнул одну из них в широкую пробку, а вторую закрепил толстой проволокой под прямым углом. Примитивный пульверизатор был готов. Белов взял свое грубоватое, но вполне пригодное изделие, вставил пробку во флакончик с коллодием и подул во вторую трубку. Эфирный раствор легким облачком равномерно лег на крыло.
– Вот. Теперь, если не переборщить с толщиной покрытия, получится хорошая тоненькая плёночка. Летать будет что надо. Если профиль крыла, конечно, не подведет… – Александр легко щёлкнул ногтем по модели. – Чем оно тоньше, длиннее и более гладкое, тем выше аэродинамическое качество и соответственно дальше полёт.
– Звучит разумно и логично… – Ляо кивнул. – Что ж ты раньше, такой умный, моделизмом не занимался?
– Это не важно, – Александр улыбнулся.
– А что важно?
– Две короткие палки из дуба, длиной в локоть, диаметром в три пальца. Дрель и кусок прочного шпагата. Лучше капронового.
– Какого?
– Э-э… Очень прочного. Типа такого, из которого парашютные стропы крутят.
– Хм-м… Ну пойдём… – Пожилой китаец отошёл к большому деревянному коробу, куда складывали разные заготовки и полуфабрикаты, не пошедшие в дело.
– Дуба нет, но вот хороший бук, – Ляо поднял толстую палку. – Сгодится?
– Бук тоже пойдёт.
Александр фуганком огранил брусок, затем ловко распилил ножовкой на куски нужной длины. Взял ручную дрель-трещотку, осмотрел зажатое в патроне сверло и вопросительно посмотрел на мастера.
– Чего еще?
– Шпагат. Надо определить диаметр требуемого отверстия.
Мастер поманил паренька к себе и вытащил из ящика свернутый кусок парашютной стропы.
– Хватит?
– Даже много… – Сашка оценил толщину стропы и попросил: – Можно сверло-восьмерку?
– Восьмерку? – Куан Ляо задумчиво поднял глаза к потолку и превратился в настоящее изваяние Будды.
Затем он перевел взгляд на Александра, посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом, потом порылся в инструментальном ящике и протянул брезентовую сумочку-сверток.
– Выбирай.
Сашка развернул брезент, на глаз определил диаметр сверла, аккуратно зажал его в патрон и, аккуратно просверлив дырочки, принялся продергивать стропу.
– Зачем это тебе? – Куан, мгновенно узнавший нунчаку, поднял тяжёлый взгляд на воспитанника.
– У меня не сегодня-завтра беседа с почитателями моего таланта переговорщика, – с улыбкой пояснил Саша. – Дело в том, что своевременно посланные нахер никак не хотят двигаться добровольно, и кое-кого придётся подтолкнуть.
– Я надеюсь, трупов не будет? – спокойно поинтересовался Ляо.
– А это как получится, – ответил Саша. – Я ведь не Кама.
Мастер снова оценивающе взглянул на паренька, подумал и негромко произнес:
– Надеюсь, что не Кали…
Вернувшись в спальню, он первым делом внимательно осмотрел тумбочку, не нашел ничего интересного, сбросил парусиновые ботинки-тапочки и лёг прямо в одежде на одеяло, бездумно глядя в потолок.
Постепенно спальню стали заполнять воспитанники дома. Кто-то возился с тетрадками, кто-то пришивал пуговицу, но вокруг Александра словно образовался вакуум. Никто не подходил и ничего не спрашивал, словно его и не было вовсе.
Через три часа в спальню вошел Виктор Афанасьевич и, объявив отбой, выключил свет.
Из-за того, что в коридоре горели лампы, а над дверью находилось световое окно, в спальне царил полумрак.
Негромко переговариваясь, воспитанники, утомлённые тяжёлым днём, постепенно затихали, и лишь Александр оставался в контролируемом трансе.
Вот скрипнула дверь, и шлёпающие шаги направились к кровати Сашки.
Он открыл глаза, и перед ним, словно кролик перед удавом, замер совсем ещё маленький мальчишка лет десяти.
– Тебя зовут, – прошептал он. – Эти…
– Где? – Александр сел на кровати и достал из-под подушки нунчаку.
– В парке, возле дальней беседки. – Мальчишка плотно сжал губы. – Ты не ходи. Они убить тебя хотят. Давай я позову Викафа?
– Не надо, малыш. – Александр неожиданно для себя встал перед мальчишкой на колени и слегка обнял угловатое тело. – Всё будет хорошо. – Рука прошлась по торчащим во все стороны вихрам. – Ты самый крутой мужик в этой скотобазе. Иди к себе и никого не бойся. А будут обижать, я с ними разберусь. Хорошо?
Саша быстро надел обувь, спрятал нунчаку в рукав куртки и, кивнув на прощание малышу, вышел из спальни.
Насколько он разобрался в памяти того, прежнего Сашки, «дальняя беседка» находилась в самом углу парка – там, где тёк крошечный ручеёк, впадавший в Волгу, и проходила поржавевшая кованая ограда.
Двигаясь как можно тише, он прошёл весь парк и остановился в пятнадцати метрах от беседки, занятой местным криминалитетом.
На углу ограды горел калильный керосиновый фонарь, который довольно скупо освещал этот кусок парка, но постепенно глаза адаптировались, и Александр шагнул вперёд.
Глухарь, Сявка, Колесо, Червонец и Тик. Не было только Бори по кличке Ватман, который, кстати, совсем не был евреем, а всего лишь сыном водителя одесского трамвая, и в данный момент лечил свой нос в медицинском пункте, пугая случайно забредавших пионеров замотанной, словно кочан, головой. А предводитель всей компании Сявка-Параша или, как он себя сам называл, Сева-Лом, что-то негромко рассказывал друзьям, делая характерные движения руками, словно оглаживал женские прелести.
– Чего звали, Параша с опарашенными? Соскучились?
Лом – Сергей Гаршин, мгновенно ощерившийся, словно волчонок, прыгнул вперёд и полез куда-то за отворот куртки. Рука, скрывшаяся под одеждой почти по локоть, от точного удара едва слышно хрустнула, и нечеловеческий вой громко разнёсся по округе.
– Мочи его!
– Да! – азартно поддержал Александр, уже державший в руках нунчаку, поддержал главаря: – Мочи меня!
Скользящий шаг в сторону, и метнувшаяся, словно змея, деревяшка воткнулась в живот Глухого и на обратном движении рубанула в междуножие Червонца, отчего тот сразу остекленел глазами и без звука повалился на траву.
Тик и Колесо, вооружившиеся ножами, сунулись было к Белову, но тут же отскочили от бешеным пропеллером вращающихся нунчаку. Впрочем, им это не помогло: Тик получил удар по коленной чашечке и свалился, беззвучно открывая и закрывая рот, точно вытащенный на берег карась. Впрочем, его болевой шок был просто удачей, в сравнении с участью, постигшей Колесо.
Как Лом, лежавший на траве со сломанной рукой, смог вытащить револьвер, Александр так и не понял, но отшатнуться успел. Первая пуля прошла мимо, а второго шанса он давать не собирался, и со всей силой метнул нунчаку в стрелка.
Палки врезались торцом в горло малолетнего бандита, и рука, перед тем как нажать на спусковой крючок в последний раз, дёрнулась в сторону.
Колесо, получивший пулю в грудь, едва слышно всхлипнул и завалился на землю. Лом получил короткий добивающий удар в висок, и Белов оглядел поле боя. Побоища…
В сознании находились только Глухарь и Тик, так что Александр взял в оборот именно их.
– Давайте рассказывайте. Кто крышует, кто учит, кому на общак несете…
– Мы…
– Ну, ну, – палец Саши, твёрдый словно карандаш, воткнулся в точку на шее, и боль, скрутившая Глухаря, словно тряпку, сразу отступила. – Цигун, однако…
– Мы тебя, сука, на ремни…
– Правда? – Палец сместился немного ниже, и Глухарь просто взвыл от боли. – Говорить будешь?
– Да… – И малолетний подонок без утайки начал выкладывать все тайные расклады по детскому дому.
Как оказалось, главой неформальной мафии малолеток был Генрих Шпильрейн, поставлявший кадры для тверского «Общества».
Допрос продлился немногим более пары минут, и когда Александр начал серию уточняющих вопросов, на поляну выскочил воспитатель Шпильрейн собственной персоной.
– А-а, Генрих Карлович, – Александр встал и, подхватив нунчаку, шагнул вперёд. – А ведь я, помнится, не далее как вчера просил вас следить за своими подонками.
Шпильрейн мгновенно понял ситуацию, молча вытащил из-за спины финку и, чуть пригнувшись, мягко шагнул в сторону.
– О! Ножевой бой, – Александр, внимательно следивший за противником, покачал головой. – И всё равно вынужден отказать. Ну никакого желания танцевать. Да и стоечка у вас хреновенькая, и подготовка, скорее всего, на уровне Привоза… – Он ударил слева по опорной ноге, а нунчаку, перехваченная за плечом, без изысков хлестнула воспитателя в лоб, отчего тот молча завалился набок.
– Ну, вот, а теперь поговорим.
Кряхтя от натуги, Александр привалил воспитателя к молодому дубку и, перехватив руки за спиной его собственным ремнём, несильно ударил по щеке.
– Просыпайся, болезный. Пора облегчать душу.
– Сучонок, я ж тебя в пепел…
Александр с оттяжкой врубил по колену и, подумав секунду, ударил ещё раз уже по другой ноге.
– Гепеушник с-сучий! – Генрих задёргался, словно червяк на крючке, но ноги уже не слушались.
– Давай рассказывай. – Сашка перехватил нунчаку. – Откуда ты такой здесь взялся, кто тебя покрывает из Наркомпроса, кто из НКВД… Ну, в общем всё.
– Не боишься? – Генрих сплюнул, но в ответ лишь добился того, что Александр, достав из кармана перочинный нож, аккуратно взрезал штаны и, вытащив сморщенные причиндалы наружу, пошёл обыскивать лежавших рядом малолетних бандитов.
Искомое нашлось в карманах уже остывавшего Сявки и стонущего Тика. Спички в коробке из тонкого шпона и латунная зажигалка.
Когда огонёк зажигалки загорелся под гениталиями Генриха, тот, захлёбываясь от скорости, начал выкладывать всё, что знал о преступном сообществе Твери и покровителях в руководстве губернских органов власти.
– Ну вот, а ты боялся. – Саша обернулся и негромко произнёс в темноту: – Товарищ Ляо, выходите. Я вас, конечно, не вижу, но слышу и осязаю очень хорошо. И вас, Виктор Афанасьевич, тоже. Полагаю, сегодня больше ничего интересного не будет.
Куан Ляо, беззвучно ступая, вышел из-за дерева и приблизился:
– Всё-таки без трупов не обошёлся… – с осуждением произнёс он и, легко коснувшись лица Сергея Гаршина, прикрыл тому глаза. – Мальчишка, откуда тебе знать, какая это ценность – человеческая жизнь!
Ладыгин-Белов чуть было не сообщил тибетцу, что, выписав сопроводительные документы в ведомство Сатаны не одной сотне людей, можно научиться разбираться и в людях и в их ценности. Но сдержался и выпустил знания своего молодого двойника:
– Моих родителей убили фашисты. Думаете, я все еще не разбираюсь в том, что такое человеческая жизнь? Эти, кстати, тоже не с любовью сюда пришли. Они, между прочим, убивать меня пришли. Но не свезло им.
– Это точно, – Виктор Афанасьевич склонился над Шпильрейном и достал удостоверение с потертой, но все еще ясно читающейся аббревиатурой «НКВД СССР». – Давно я тебя выпасал, но вот взял тебя пацанёнок. И расколол тебя тоже он. Но ты не тушуйся. Завтра конвой прибудет, а уж в управе я с тобой поговорю за советскую власть.
– Да и я хотел бы… – Куан сунул руку в карман и достал небольшую зелёную книжицу с гербом СССР и надписью «Пролетарии, всех стран соединяйтесь».
– Нормально! – возмутился бывший борец. – А ОГПУ тут каким боком?
– Да был сигнал, что этот субчик повязан с белогвардейским подпольем.
– С подпольем вряд ли, – Александр качнул головой. – Не тот человечек, чтобы в политику играть… А вот то, что он «осликом» для германского генштаба подрабатывает, вполне вероятно. – Саша склонился к связанному воспитателю и достал из кармана зажигалку и крутанул колесико, зажигая огонь. – Подтвердишь подозрения? Или мы тут будем нюхать твою яичницу?
– Будь ты проклят, гнида большевистская! – Шпильрейн безвольно опустил голову, уставясь куда-то в пространство.
– Можно спрашивать. – Александр кивнул. – Я пока отойду, чтобы не смущать вас видом моих ушей. Полюбуюсь природой.
Вид на Волгу из беседки действительно открывался роскошный. Чуть подсвеченная полной луной река сверкала серебряной дорожкой, которую пересекал пыхтящий чёрным облаком сухогруз.
Когда через сорок минут в беседку вошли оба сотрудника, Александр успел немного задремать.
– Как успехи?
– Тебе всё расскажи, – буркнул преподаватель физкультуры. Достав из кармана папиросы, прикурил и пустил плотную струю дыма вверх. – Значит, так, хлопчик. Здесь тебе оставаться нельзя. Это, надеюсь, ясно?
– Нет, – спокойно ответил Александр. – То есть мне, конечно, здесь нечего делать, но почему именно нельзя оставаться, ускользает от моего понимания.
– Говоришь, как мой директор цирка, земля ему пухом. Чтобы разговоров лишних не было, чтобы вообще всё тихо. Тела утром приберём, живых примет конвой, а тебя ждёт дорога в окружной центр.
– Лучше в Москву, – подал голос Ляо. – Я выпишу ему командировку и аттестат. Пусть покажется товарищу моему в столице. Хваткий юноша. От такого, если к делу вовремя не пристроить, много дыма поднимется.
– А товарищ в ОГПУ служить изволит? – Александр усмехнулся.
– А ты после всех своих художеств хочешь на станочника учиться? – удивился китайский мастер. – Ну, можно устроить в принципе… – Он пожал плечами.
– Да какой из меня станочник, – фыркнул Саша. – Только если снасть какую хитрую сделать.
– Топай спать, станочник, – Куан легонько подтолкнул мальчишку в сторону главного корпуса. Тот послушно отправился в заданном направлении и вскоре скрылся из виду.
– Хорошо идет, – глядя ему вслед, проговорил циркач-энкавэдэшник. – Ни хруста, ни шороха…
– Я уже ничему не удивляюсь, – Куан Ляо покачал головой. – Встретить перерождённого здесь… невероятно, невозможно…
– Ты это, товарищ, кончай свою контрреволюционную мистику. – Виктор Афанасьевич откинулся на спинку скамьи. – Малец как малец, только резкий и злой…
– Ну да, – насмешливо произнёс мастер. – Мальчишка вдруг укладывает пятерых вооружённых бандитов, а после вполне умело потрошит их. Ты сам-то в такое поверил бы?
– Я, дорогой товарищ Куан, в жизни такое видал, что ни одному попу не приснится… – Виктор Афанасьевич затоптал окурок и посмотрел на коллегу-конкурента. – Так что поверить могу во все, что своими глазами видел. Давай оформляй мальцу документы и заодно вызови конвой из ОкрУНКВД. А я этих голубей постерегу пока…
Корпус спал, но одна тень всё же мелькнула между колонн.
– Слава, выходи. – Александр остановился и подождал, пока мальчишка, предупредивший его о встрече, выйдет на свет фонаря. – Ты чего не спишь?
– Я это… вот…
Осторожно взяв за плечо, Александр вытащил руку, спрятанную за спину, и вынул из потной ладони примитивную заточку из большого гвоздя, всаженного в деревяшку.
– Ты был там?
Мальчишка только кивнул.
– И всё видел?
– Ты их… как Мишка – беляков… раскидал… – восхищённо произнёс Слава и посмотрел на Александра. – А я не успел.
– Какой-такой Мишка?
– Ну, Мишка из «Савур-могилы». Помнишь, прошлой зимой смотрели…
Этого фильма Ладыгин не помнил, но поверил в то, что некий Мишка и в самом деле лихо раскидывал беляков…
– Хотел мне помочь? – Саша взъерошил непослушные волосы. – Вот непоседа. Маленький, храбрый, боевой… – И мгновенно приняв решение, кивнул сам себе. – Значит, так, боец. Сейчас мне нужно срочно уезжать. Но если буду жив, я тебя отсюда вытащу. Будешь мне братом?
– Я… – Слава вытянулся словно по стойке смирно. – Я буду ждать…
– Сейчас беги спать, а заточку выбрось. Причем так, чтобы другие не нашли…
– Уже принимаешь служение? – усмехнулся Куан, ставший свидетелем разговора. – Это правильно.
Открыв своим ключом дверь в кабинет директора, уполномоченный ОГПУ связался по телефону с окружным управлением НКВД и, усадив Александра на мягкий стул, оставшийся от прежних хозяев, начал возиться с бумагами.
Через полчаса он выпрямился и отложил перо.
– Так. Твой аттестат, удостоверение личности и командировочное в Москву. Если пристанет патруль, показывай сразу вот это. – Китаец поднял командировочное удостоверение. – Там пара отметок стоит, так что должны отстать. Ещё возьмёшь вот это. – Он показал запечатанный конверт. – Письмо к моему другу. Он работает на ЗиСе в особом отделе. Там вместе решите, куда тебя. Утром, когда придёт машина, доберёшься с ней в Калинин, ну в смысле – на вокзал, а дальше поездом в Москву. Всё понял?
– Так точно, товарищ…
– Просто товарищ Ляо, – китаец кивнул и пододвинул пачку документов по столу. – Ну всё… – Он посмотрел на большие карманные часы-луковицу, – Давай спать, а утром я тебя разбужу. Хотя… – Он задумался. – Устраивайся-ка лучше здесь, на диване. Туалет за той дверью, там же и рукомойник. Я тебя закрою, а в шесть будь готов как штык.
– Сесе лаоши. – Белов поклонился вздрогнувшему китайцу и, услышав, как щёлкает замок, стал устраиваться на ночь.
