Красный тайфун

Благодарю за помощь:

Толстого Владислава Игоревича, Сухорукова Андрея, Шопина Василия. А также читателей форума Самиздат под никами Old_Kaa, omikron, HeleneS, Библиотекарь и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги. И конечно же, Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.

Отдельная благодарность глубоко уважаемому Н. Ш.

Также благодарю и посвящаю эту книгу своей жене Татьяне и дочери Наталье, которые не только терпимо относятся к моему занятию, но и помогают, чем могут.

Лазарев Михаил Петрович.

Из ненаписанных мемуаров

Политика – это продолжение войны иными средствами? Или война – это продолжение политики, как там классик сказал?

И мы, русские, Советский Союз, только что победили в самой страшной войне, какую вообще когда-либо знало человечество – во Второй мировой. Исход которой, при всем уважении к союзникам, решался вовсе не в песках Эль-Аламейна, не на пляжах Нормандии и не в джунглях Гуадаканала.

Пройдет пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет – и нас будут называть рабами сталинского режима. И требовать покаяться перед человечеством неведомо в каких грехах. Так будут говорить те, кто сами не жили в то время, но считали правдой собственные страшилки про «заваливание трупами», про «геройские штрафбаты», про заградотряды, стреляющие по своим, при пятьсот миллионов изнасилованных немок. Нет, сталинский СССР не был раем на земле – он был всего лишь страной, вынесшей самую страшную войну, победив и не сломавшись.

И когда мы, в 2012 году, выйдя в поход в Баренцевом море, пока неведомым науке способом провалились в 1942 год, у нас не было сомнений, чью сторону принять.

Теперь нам предстоит выиграть мир – здесь, в 1945-м. Прошло уже три года, как мы сюда попали – экипаж атомной подводной лодки К-119 «Воронеж» и приданная ей на тот поход группа подводного спецназа СФ. И мы, привыкнув, уже не стремимся домой. Поскольку есть шанс, что здесь у СССР выйдет то, что не удалось там.

Выиграв войну – выиграть и последующий мир. У нас ведь, сирых и убогих, принято, что война – это как Отечественная: мобилизация, страна как единый лагерь, и всё для фронта, всё для победы! В то время как цивилизованный Запад считает, что война обязана быть гуманной, быстрой и легкой, без моря крови и грязных окопов – в идеале, чтобы свое население про нее и не слышало, это дело профессионалов! Сражения слишком дорого обходятся – Бушу-старшему победа «Бури в пустыне» после стоила президентства, избиратели не простили ему снижения социальных программ из-за военных расходов. А потому по-новому война должна начинаться еще до собственно войны, разложением противника изнутри, всеми мерами – экономическими, пропагандистскими, психологическими. Ослаблять его системные целостности «государство», «общество», «нация», вызывать распад на отдельные, несвязанные и даже враждующие друг с другом элементы – посредством сепаратизма, национальной и религиозной вражды, недоверия к власти, поощрения собственнических шкурных интересов. После чего – ввод миротворческого контингента, обеспечивающего порядок; причем это развитие событий (наведение хоть какого-то порядка) приветствуется значительной частью населения побежденной страны (Югославия). Или же – «блицкриг» против заведомо ослабленного и дезорганизованного противника, при минимальных своих потерях (Ирак).

Это даже больше характерно для конкуренции, чем для военного искусства. Разорение корпорации, как правило, не означает физического уничтожения ни имущества, ни людей; мишенью является системная целостность, которая разрушается самыми разными способами, включая и прямые гангстерские, но не замыкаясь исключительно на них. А методы разрушения противника изнутри – это та же технология рекламы в военных целях. И совершенно справедливо утверждение Лиддел Гарта о современном нашествии в армию и штабы «штатских генералов», при погонах сохраняющих мышление и психологию гражданских политиков. Что лишний раз подтверждает тезис Маркса о том, что война несет на себе непременный отпечаток господствующей в обществе политической культуры.

Вот только эта стратегия вовсе не «новая». Попался мне уже в этом времени номер «Военного вестника». Где была весьма интересная статья про малоизвестную у нас войну в Марокко в начале двадцатых. Которая тогда для Франции и Испании сыграла ту же роль, что для нас – Афган. Ну до чего все узнаваемо – половина армии сидит по «блокпостам», боясь высунуть нос за ограду, вторая половина героически проталкивает ей конвои со снабжением, а партизаны полностью владеют «зеленкой». Чем больше контролируемая территория, тем больше нужно блокпостов, тем труднее их снабжать – замкнутый круг. Бесполезные попытки воевать с партизанами по фронтовой привычке, используя танки и тяжелую артиллерию, приводят лишь к трате боеприпасов. Единственный выход – создание небольших маневренных групп, но хорошо обученных и обеспеченных связью (аналог позднейшего спецназа!).

Написана хорошим языком, вполне даже для начала двадцать первого века. Вот только автор – М. В. Фрунзе, 1925 год! Кстати, любопытно, откуда были известны многие мелкие подробности – имена, детали боестолкновений? Не иначе были среди повстанцев «товарищи ли си цыны» из Коминтерна? Но там после еще общие выводы есть – на тему, как англо-французские колонизаторы за сравнительно короткое время в конце XIX – начале XX века покорили огромные территории, при вполне приемлемых затратах – не было ни надрыва экономики, ни потока гробов?

Сначала шли миссионеры. Возможно даже, искренне считающие себя друзьями местного населения – как сегодня улыбчивые американцы, везущие гуманитарную помощь в бедную голодающую Албанию, или Эфиопию, или даже Россию. Но их личное отношение ничего не решало. Задачей этого предпервого эшелона вторжения, говоря по-военному, разведгрупп, кроме сбора информации, был первый, культурный удар. Сказать дикарям, что они дикари – а где-то за морем есть цивилизованные страны, где бусы и зеркальца задешево продаются на каждом углу, а пустые консервные банки валяются на улицах. Что вы – бедные и убогие, до белого человека вам еще пахать и пахать…

Затем приходили торговцы. Везли товар, часто очень нужный и полезный. Железные плуги и лопаты – отчего, прямо по Марксу, развивались собственнические отношения. Но чаще – предметы роскоши, вроде бижутерии и тканей. Добивались расположения, прежде всего, местной элиты. Очень скоро становились этой элите необходимыми. Пока еще смиренно просили – в обмен на очередную партию бус или иного ширпотреба – участок земли для фактории. Это был – уже первый эшелон: штурмовые группы, закрепляющиеся на вражеском берегу.

Следующая стадия – наращивание сил на плацдармах. Торговцы множились, прибирали к рукам местный товарооборот и прочую экономику. Переходили, по Марксу, «от вывоза товаров к вывозу капитала» – концессии, плантации и рудники, даже железные дороги, короче – «свободные экономические зоны». Для охраны – военные базы на чужой территории (обычно порты или удобные бухты). Здесь уже появлялись солдаты, поначалу – в составе очень ограниченного контингента; однако в любой день сюда мог уже войти флот с десантом. Дальнейшее подчинение местной элиты – уже до создания в ней «иностранной» партии верных прихвостней. Сделать все, чтобы эта партия стала правящей – всеми мерами, включая открытый бандитизм, причем вся грязная работа – руками местных кадров, от белых господ – лишь деньги и оружие.

Доходило даже до организации вооруженных народных возмущений против отсталых феодально-реакционных правителей, под флагом «эгалите, либерте». Правда – лишь против тех правителей, кто был неугоден.

Наконец, кто-то говорил пришельцам «нет». Жадность становилась чрезмерной, или нельзя уже было оставаться в рамках: например, рудник можно построить, а железную дорогу к нему – уже нет, землю не отдавали. Или – ради получения прибыли требовалось нарушить какую-то из сильных местных традиций. Тогда наступало время следующего действия: государственный переворот вместе с войной. Среди элиты находился наиболее продажный. Если это был сам Вождь, султан или эмир – все очень упрощалось. Если нет – задачей было столкнуть своего претендента и законного Вождя, благо еще от миссионеров было хорошо известно, кто кого не любит и за что. Если были еще недовольные – стравливали их между собой. Если выбранный вождь бунтовал – подбирали другого. Воинству претендента подбрасывали оружие, посылали инструкторов и подкрепляли своими войсками. Однако эти войска ни в коем случае не должны были стоять в первых рядах сражения. Мы не агрессоры – мы миротворцы в ГРАЖДАНСКОЙ войне. «А теперь, грязные голые дикари, пора становиться нашими подданными».

И не обязательно после – оккупировать страну, наводнять ее своими солдатами и чиновниками. В стране, на всех картах отмеченной как французская или британская колония, народ в провинции мог вовсе не видеть чужих мундиров. Не только прежняя местная администрация или племенные старейшины остаются на своих местах – даже глава государства, эмир или султан, номинально числится главой. Правда, сам он хорошо знает, что при малейшем неповиновении белые господа тотчас найдут другого претендента, и остальные местные во власти – тоже не более чем пешки. Пешки, однако, необходимы: ГЛАВНАЯ ФУНКЦИЯ МЕСТНОЙ ЗНАТИ – ОБЪЯСНЯТЬ НАСЕЛЕНИЮ НЕОБХОДИМОСТЬ УПЛАТЫ НАЛОГОВ. Самое гнусное – что, как правило, эта знать служила хозяевам не за твердое жалованье, а за «излишки налоговых поступлений». Предполагалось, что народ будет спокойнее, если грабить его будет не чужой солдат, а собственный старейшина. Армия, кстати, тоже сохраняется – как вспомогательные туземные полицейские части, под командой и строгим надзором белых офицеров. Перевооруженные европейскими винтовками, – но патроны к ним надо покупать у белых господ, так что не побунтуешь!

Дальше – цивилизация, глобализация. Хотя второго слова тогда еще не было, но суть та же. В стране мир и порядок, работают плантации, рудники, железные дороги и порты. Добывают и везут в метрополию сырье, в обмен на бусы или чего-там-еще для личного потребления. Те, кому повезло – работают на новых заводах и рудниках, за гроши, на которые никогда не согласился бы белый. Эта «экономически оправданная часть населения», как сказала какая-то шваль в моем времени, насчитав в России этой категории «не больше 20 миллионов». Прочему же населению дозволено жить или помирать, как ему угодно. «…наряду с новыми фабриками, заводами, нарядными европейского вида городами, на каждом шагу – картины невероятной нищеты и упадка, какого никогда раньше не знало Марокко. Улицы покрыты тысячами нищих, в жалких лохмотьях, влачащих самое жалкое существование, и это число безработных и нищих растет с каждым новым успехом французского оружия. Самая дикая, возмутительная, массовая пролетаризация, вернее – пауперизация страны».

Но это уже – не белых людей проблемы. Главное – порядок и покой. И не надо без нужды заливать страну кровью, это нерационально и просто дурной тон. «Никакой выжженной земли. Нам нужны подданные, а не трупы. Силу применять лишь в необходимой для усмирения мере». Террор не то что не нужен, но становится «высокоточным оружием»: против какой-то отдельной группы, сословия, народности; даже «гуманизм» здесь – это «пряник», который в паре с кнутом, чтобы поощрять сдающихся. Зачем нести ответственность за непопулярные меры, и посылать собственных солдат разбираться с недовольными? Легче и лучше – свалить все на местных.

Кстати, то восстание риффов в Марокко французы подавили, весьма широко применяя дипломатию – стравливая между собой местные племена. Белые солдаты обычно вступали уже на завершающем этапе. При том что через Марокко прошли практически все дивизии французской армии мирного времени (по полку, по батальону от каждой). По поводу чего товарищ Фрунзе заметил, что эта привычка, полезная против повстанцев, после очень помешает французским военачальникам в большой войне, если таковая случится (и ведь как в воду глядел!). Хотя отдельные тактические моменты были очень интересны – так, там впервые в мире танки высаживали с десантных судов (испанцы, при операциях в прибрежном районе). Или первый испанский авианосец «Дедало» – переоборудованный «купец», с которого летали (на нем базируясь) воздушные шары, дирижабли полужесткой схемы, гидросамолеты (наиболее активно), а под конец проводились опыты с сухопутными самолетами (неудачные, палуба была слишком короткой) и автожирами испанского же конструктора Сиервы – причем этот корабль в ту войну с повстанцами использовался весьма активно, оказал реальную помощь своим войскам, так что высокое звание авианосца (без кавычек) вполне заслужил!

Но существенно – что для США и НАТО двадцать первого века весь прочий мир это как колонии для Англии и Франции века девятнадцатого. Раз они всерьез берут за основу ту стратегию, против заведомо слабейшего противника и к тому же жертвы, не владеющей инициативой. Или у них уже мышление такое – помните эпизод из их киносказки про звездные войны, «силы равные – бежим»?

Ну а у нас так не получалось. Поскольку, как однажды изрек Юрка Смоленцев «Брюс», (в 2012 году старлей подводного спецназа СФ, а здесь уже майор и дважды Герой) – «когда Россия была к войне готова, не находилось дураков и самоубийц на нее нападать». Так что у нас что зима, что война, обычно начинались внезапно. Ну а когда мы разозлимся – не взыщите! «Если кто-то, воспользовавшись временной слабостью нашей Родины, сумеет урвать у нас кусок – пусть знает, что рано или поздно мы придем и вырвем проглоченное вместе с брюхом агрессора» – это уже здесь наш командир корпуса на Сахалине сказал, перед началом нашего наступления, так в газету и попало. И ведь сдержал слово – нет больше японского Карафуто, свидетельства унижения царской России сорок лет назад, есть единый советский Сахалин, и кто попробует отнять, своей кровью умоется!

Впрочем, за сухопутные войска ни у меня, ни, смею думать, у товарища Сталина беспокойства не было. После фрицев – японцы на суше нам не соперники. Но вот японский флот пока еще представлял грозную силу, в той версии истории побежденную американцами – не нами! А в этой реальности – мы сами плату возьмем, не только за Порт-Артур, но и за Цусиму!

Сегодня 22 июня 1945 года. Четыре года назад, как началось. И год с гаком, как завершилось в Европе, в этой реальности капитуляцию немцы подписали тоже 9 мая, но сорок четвертого. А тут, на Дальнем Востоке, война началась 3 июня. Сейчас в Маньчжурии уже завершается, остатки Квантунской армии загнали в Порт-Артур (вот только хрен вам, долгая героическая оборона!). Наши наступают в Корее, в порту Вонсан высажен десант. Сахалин уже наш, как я сказал. Бои на южных островах Курильской гряды – северные, Шумшу и Парамушир, взяли еще в первые дни наступления, дальше по очереди.

Японцы еще пытаются сопротивляться. Резко активизировалась японская авиация над проливом Лаперуза и островами Кунашир, Итуруп – причем в воздухе были замечены ФВ-190 (а не Ки-84, которые часто принимали за них), впервые за войну! Раков воспринял эту попытку японцев перехватить инициативу как личное оскорбление – мы превосходили числом, качеством техники и подготовкой пилотов, но японские аэродромы были ближе, а потому самураи могли позволить себе большую боевую нагрузку, число вылетов в день. Была битва крейсеров у Сахалина – самураям досталось, но и у нас потери тяжелые! – сыграла роль «генеральной репетиции» предстоящего большого сражения. В штабе флота должный тонус и настрой, куда меньше нервозности, нормальная рабочая атмосфера. А Зозуля даже был рад проверить в реальности кое-какие свои наработки. Ну а я, хотя старался не показывать, волновался, как курсант перед сдачей экзамена. В какой академии готовят командующих флотами?

У японцев здесь – Флот. Пять линкоров, шесть авианосцев, десяток крейсеров, до полусотни эсминцев. Против нашего ТОФ превосходство в разы. И пока эта сила не брошена на весы – победа под вопросом. Мы уже сделали свой ход, свой выстрел, захватывая острова, – а противник еще нет. И нет у меня под рукой «Воронежа», атомарины из будущего, способной в одиночку помножить на ноль даже такой, пока еще третий по силе флот мира.

Есть сильная авиация. Четыре минно-торпедные авиадивизии – две на Сахалине, две в Приморье. Две дивизии пикирующих бомбардировщиков, десять полков носителей КАБ, четыре дивизии истребителей, и свыше десятка отдельных полков. А если самураи близко к берегу сунутся, то и штурмовики пойдут в бой, еще четыре дивизии и шесть отдельных полков – особенность Тихоокеанского театра, что тут по огромной территории разбросаны аэродромы, где сидят именно отдельные части, мало здесь крупных авиаузлов. Как на Балтике, поработают Ил-2 на подавление ПВО кораблей, торпедоносцам дорогу расчищать. Ну и разведчики, это первое дело. И спасатели, не последнее – с появлением дальних и высотных «хейнкелей» почти все гидросамолеты «каталина» перешли из воздушной разведки в этот разряд, мы же не японцы, своих сбитых не бросаем в море геройски умирать!

Подводные лодки. Вся дюжина «двадцать первых» немок – причем дивизион, Н-2, Н-4, Н-7, Н-8, Н-9, Н-11 успел прибыть в нашу оперативную зону, форсировав пролив Лаперуза без потерь, привел сам Видяев. Второй дивизион, также шесть единиц, развернулся завесой у Южно-Курильской гряды, там же и четыре «Катюши ПЛО» бывшего котельниковского дивизиона, ну это уже зона не ТОФ, а СТОФ (Северо-Тихоокеанской флотилии). В Японском море восемь «ленинцев», и двадцать две «щуки» (хотя от этих я больших успехов не ждал, помня о «подвигах» Придатко со злополучной Щ-139). Ну а «малютки» выпихнули в ближнюю завесу вдоль своего побережья (включая и освобожденную корейскую территорию), просто по принципу «а вдруг». Головной болью для штаба было исключить случаи «своя своих не познаша», и потому авиации было категорически запрещено атаковать любые лодки без особого на то приказа в каждом конкретном случае. Считая, что наших лодок на ограниченной по тихоокеанским меркам территории болталось аж восемь десятков, а у японцев во всем Императорском Флоте было почти вдвое меньше, и большинство их было занято в южных морях.

И две бригады торпедных катеров. Владивостокская – «шнелльботы», Камчатская – ленд-лизовские. Первая полностью обеспечена торпедами с СН, во второй с этим хуже, но тоже есть! Причем десять единиц «владивостокских» перевооружены под крупнокалиберных дальноходных «японок». И уже есть опыт их боевого применения (бой близ Юки, 13 июня).

А главное, по замыслу моему и Зозули, все эти разнородные силы должны работать, как единая сеть, под общим управлением.

21 июня наш воздушный разведчик Пе-8 обнаружил в море японскую эскадру, в составе два линкора, два авианосца, больше двадцати кораблей прочих классов. Два линкора, тип «Исе», на каждом по двенадцать 14-дюймовых орудий. Идут вдоль восточного побережья Хоккайдо, на север – решили все же помочь своим гарнизонам на Курилах, наши уже успешно выбивают самураев с острова Уруп.

Приказываю коменданту – организовать отдых и питание прямо тут, в штабе. Поскольку, в отличие от дежурного по британскому Адмиралтейству, ушедшего домой спать во время Ютландского сражения, я намерен оставаться на боевом посту, пока битва не завершится, – и все штабные со мной, чтобы поняли, перекусить в рабочем порядке за соседним столом, соснуть часок в соседней комнате на диване – нормальный регламент в походе на атомарине, при выполнении боевой задачи. Вижу, все поняли и прониклись. Командир всегда прав! А если неправ – смотри пункт первый.

Это не самодурство – выслушать подчиненных ты обязан! Речь идет лишь о том, что все должны быть уверены: ситуация под контролем, идет по задуманному тобой плану. И ни в коем случае не видеть твоей растерянности, неуверенности, сомнений. Иначе – ничего хорошего! Как в реальном морском анекдоте – трансатлантический лайнер, не «Титаник», но типа того, примерно в то же время. Капитан входит в салон первого класса, чтобы предупредить пассажиров о шлюпочных учениях – дело нужное, чтоб каждый знал, в случае чего, куда ему бежать. Может, он был отличным моряком, этот капитан, но паршивым психологом: это каким местом надо было думать, чтобы, потребовав внимания, начать свою речь словами: господа, прошу, только без паники. А теперь представьте, что после началось!

Положим, мой штаб паниковать не будет – Зозуля с Роговым тут всех построили, вбивая в головы, что можно, а что нельзя. Но какое первое следствие сомнения в мудрости начальства – правильно: «не спеши выполнять приказ, его могут и отменить». Будут исполнять без старания, спустя рукава, что в иной ситуации равнозначно прямому саботажу! Это ведь пока они, офицеры, кто смотрят на меня в ожидании приказаний, уверены – у меня есть план, и все будет хорошо. А сам я в этом не уверен. Все же японцы – очень серьезный противник на море, в эту войну! И выходят на меня не парой крейсеров, а главными силами!

Так, если японцы идут к Урупу, то курс их проляжет мимо завесы наших подлодок. Метод «опускающейся завесы», когда лодки развернуты строем не поперек предполагаемого курса протиника, а вдоль – и выдвигаются на перехват, по данным воздушной разведки. Требует хорошей работы штаба и четкого взаимодействия с авиацией – зато позволяет последовательно задействовать все силы. А там лучший дивизион из бригады Котельникова – Н-3, Н-5, Н-10, Н-13, ну, акулы белые, не подведите!

Не подвели! Пустили японцам первую кровь! Лодка Н-5, по данным авиаразведки, обнаружила «северное» соединение и успешно вышла в атаку, еще ночью на 22 июня. Может быть, самураи и знали в теории характеристики немецких «тип XXI», – но вот практических навыков борьбы с ними не было, все приемы ПЛО были «заточены» под американцев, не способных ни совершить бросок к цели на 16 узлах, ни нырнуть на двести метров. После атаки, уже утром 22 июня, лодка всплыла под перископ, и, выставив антенну (столь же полезное устройство, как шнорхель!), отправила кодированное донесение, принятое и расшифрованное в штабе флота, связь обеспечивал самолет-ретранслятор, дежуривший над районом на большой высоте. Состав японской эскадры (два линкора, два авианосца, большой и поменьше, еще свыше десятка вымпелов), курс и скорость в момент обнаружения, атака в 23.08, шесть торпед с СН, четыре попадания в малый авианосец (в приказе по флоту я назвал авианосцы более приоритетными целями, чем линкоры), японцы ушли курсом норд-ост (одним лишь шумопеленгатором на большом расстоянии трудно определить точно). Воздушная разведка подтвердила – затонул авианосец тип «Читозе» (после было установлено, «Чийода» – 15 000 т, 30 самолетов, примерно равноценен американским «индепенденсам»). Интересно, что самураи даже не пытались организовать охоту за лодкой, а поспешили отойти на максимальном ходу! Неужели наш предвоенный блеф с «Полярным Ужасом» в Петропавловске-Камчатском оказался удачным?

Интенсивные воздушные бои над проливом Лаперуза и Южным Сахалином. Пока, согласно донесениям, у нас перевес, все же Ла-11, Як-9УД и Та-152 это уже самолеты послевоенного поколения, в сравнении даже с Ки-84, и подготовлены наши летуны лучше, и опыт больший имеют, и тактику наработали совершенную. Но японцы упрямы, этого у них не отнимешь – несут потери, но пытаются наносить удары даже не по позициям наших войск, а по аэродромам! Или связать боем нашу авиацию, чтобы не могла вмешаться на морском направлении.

Ну вот, в 16.20 – обнаружены главные силы японского флота. Квадрат… это по карте, координаты 38 с. ш., 137 в. д. – три больших авианосца, два линкора класса «Ямато», до тридцати кораблей других классов. Курс 260, ход 24 узла – к Корее? Хотя уже темнота недалеко – таким ходом могут наутро оказаться где угодно! Раков чертыхается – на час бы раньше обнаружили! Искренне ему сочувствую – ну нет пока спутниковой разведки, и самолетные радары сильно хуже, чем в 2012 году! Но воевать-то надо?

Экстренный план был заранее разработан. Представляю, что творится на аэродромах, где спешно готовят самолеты к вылету, и в штабах, где тасуют, отодвигая, прежние боевые задачи! Пикировщикам далековато – а вот «дорнье» с управляемыми бомбами как раз достанут! И истребители – для Ла-11 на пределе, но хватит, чтобы прикрыть!

На два полка бомберов – четыре истребителей! И еще один, на «яках», прикроет на отходе, отсечет японцев, если будут преследовать. По «Китаками» в Маоке работали половиной этого, и по донесениям, всего два попадания, в разы хуже, чем на ладожском полигоне, как бы кто-то ни бахвалился – ну, в боевой обстановке всегда так! Но даже если положат в японские палубы хотя бы четыре бомбы, всем скопом – и то хлеб!

А вот с лодками хуже! Обжегшись на молоке – дуешь на воду: все шесть «немок» развернуты гораздо севернее, начиная от пролива Лаперуза и до 44-й параллели! Итого, до возможного места боя им от трехсот до четырехсот миль! Придется «ленинцам» и «щукам» главную роль сыграть – что ж, ваш черед за Отечество гибнуть, и если у вас уровень подготовки недостаточный еще, ничего не поделать, надо! Хотя вроде бы за последние месяцы сумели его и подтянуть – но до североморцев далеко! И не сравнятся «щуки» довоенной постройки, и даже модернизации не прошедшие – с «двадцать первыми»! Но ведь и японцы – не англичане, у них ПЛО послабее?

Разведчик (высотный «хейнкель») исправно сообщает о месте, курсе и скорости японцев. Его уже пытались отогнать – 100-мм пушки на «Тайхо» и новых эсминцах ПВО имеют достаточную досягаемость по высоте, и вполне приличную СУО. Но продержись еще хотя бы час – а уж после ордена всему экипажу, если живы останетесь… да и посмертно тоже, если что. Наши уже взлетели, идут к цели! Сто двадцать два истребителя и пятьдесят четыре «дорнье».

И самолет РЭБ. Идет выше, и впереди – хрен японцы что-то на радарах увидят! Чтоб подготовиться не успели, увидели нас лишь за минуты до собственно атаки! Не могут же они держать в воздухе полк истребителей, ну а дежурное звено или даже эскадрилью наше прикрытие сметет, – и пока остальные взлетят, наберут высоту, бомбардировщики уже будут на боевом курсе. А после – как карта ляжет и насколько управляемые бомбы окажутся эффективны. Это все же не мишени бомбить, и даже не одиночный неподвижный корабль в порту, как «Китаками» в Маоке!

Смотрю на часы. Раков рядом, нервничает не меньше, – наверное, ему легче было бы самому там, в кабине. Ну вот, радио, одно слово, «варяг» – значит, начали атаку! Понятно, всех не выбьют, не перетопят, но хотя бы одного-двух? Три больших авианосца – даже если самураи нагрузили сверх меры, взяли по девяносто самолетов на каждый, и истребителей не треть, как обычно, а половина, то с нашим прикрытием силы практически равные! А вот зенитный огонь опасен – КАБы можно и с десяти километов высоты бросать, но лучше с пяти-шести, больше вероятность попадания. И бомбить поэскадрильно – чтобы операторы наведения свои бомбы различали, там трассеры разных цветов, у каждого в девятке свой. Девятка работает по одной цели, итого обработают всех, даже с резервом, если там три авианосца, два линкора. И отвернут японцы зализывать раны… нет, судя по командиру «Миоко», они упертые, даже в битости пойдут до конца. А второй вылет до темноты мы организовать уже не успеем!

Есть! Доклад с разведчика: три попадания, шесть близких разрывов (это, как Раков объяснил, когда круг от взрыва на воде касается борта корабля). Причем два попадания – в одну цель, авианосец! Одно – в линкор. Очень сильный зенитный огонь. Интенсивный воздушный бой, у нас потери, у японцев тоже. Наши отходят, японцы пытаются преследовать. Что ж, скоро узнаем подробнее – фотоконтроль был на всех.

Авианосец потерял ход, горит. У нас сбито (считая не дотянувшие до берега) семь бомбардировщиков и девять истребителей. Причем четырех «дорнье» самураи свалили тараном. Японцы потеряли (согласно докладам пилотов) не меньше полусотни истребителей (цифра еще уточняется). Что ж, считай, мы их истребительные эскадрильи убавили на треть! Спасатели, уже дежурившие над морем на полпути, успели до темноты найти, сесть и подобрать один экипаж До-217 и четырех пилотов истребителей. И где-то в море должны быть как минимум еще один экипаж с бомбера и два «Лавочкина» – не вернулись домой, но падения их в районе цели никто не видел.

Но японцы не свернули с курса. Идут по-прежнему на запад!

И темнота. Пока не поздно, надо повернуть конвой, идущий на Вонсана, со вторым эшелоном десанта, – а то как раз под раздачу попадет! И обратный, порожний – или он успеет до нашего побережья дойти, у Посьета, туда японцы не сунутся, там и береговые батареи, и Владивосток уже не слишком далеко.

И по расчету, с рассветом выйти из зоны действия нашей авиации, самураи никак не успеют! При том, что мы их ночью не потеряем – разведчики с локаторами будут постоянно висеть, друг друга меняя. Так что сражение лишь начинается! При том, что у берега развернута завеса «щук», хотя на них надежды и мало, но вдруг повезет?

Японское море,

22 июня 1945 года

Подводные лодки шли на юг. У Курильских островов уже шло сражение, наши схлестнулись с японской эскадрой и кого-то уже потопили. А тут шесть новейших лодок, тип Н, они же «тип XXI», пока еще немецкой постройки, – но Видяев, стоящий сейчас на мостике Н-4, отлично помнил, какие красавицы уже спущены на Севмаше, 613-й проект, вобравший в себя все достоинства «немок» без их недостатков, – спешили к берегам Кореи. Снявшись с прежней позиции, завесой на широте пролива Лаперуза – за неделю не встретили ни одного японца! И вот самураи снова сунулись в наше море – успеем ли мы их перехватить? Лодки шли на юг, не вместе, но воедино – расстояние между соседними составляло двадцать-тридцать миль.

Капитан 2-го ранга Федор Видяев (волею случая оказавшийся одним из посвященных в Тайну, еще тогда, в 1942-м) знал, что в иной истории он должен был погибнуть еще два года назад – и потому верил, что теперь ему суждено жить долго, раз он сумел обмануть смерть, подергать ее за усы. Еще был рад, что здесь ему довелось увидеть нашу Победу, и что ему всего тридцать три года, и обещано командирство первой построенной здесь атомариной, лет через пять – ведь сам Лазарев сказал, что «вы, Федор Алексеевич, из уроженцев этого времени, самый сведущий человек в тактике атомных подлодок» – признал это после того, как он, Видяев, дважды выходил на «Воронеже» в боевые походы и еще раз пять на полигон.

«Так что, считайте себя пока в командирской стажировке. Набирайтесь опыта – а после мы вас призовем».

Опыт, это да, нужен. Единственное, что вызывало у Видяева легкое недовольство, после знакомства с биографией себя там – что в иной истории Щ-422 под его командованием успела одержать одиннадцать побед до того, последнего похода в июле сорок третьего. Здесь же лодка со всем экипажем после той памятной встречи в Карском море и совместной охоты на «Шеер» была полностью отстранена от боевой деятельности – секретность, блин! Правда, дальнейшая жизнь экипажа тоже была очень интересной, когда «щуку» поставили к стенке Севмаша и дооборудовали всякими техническими новшествами, подсмотренными у потомков. И теоретическая подготовка была под стать инженерной, а тренировки с компьютерным моделированием реального боя это вообще чудо! – но вот в зоне боевых действий после пришлось побывать лишь единожды, когда перегоняли из Нарвика захваченную там U-1506, она же сейчас Н-1, и всё! А собственно боевого опыта и числа побед недоставало! За Лазаревым, конечно, не угнаться, – но хотя бы десяток, а то сам себя уважать перестаешь! Особенно когда под твоим началом, как комдива, ходят «зубры» балтийского подплава, воевавшие, когда ты у заводской стенки стоял.

Видяев знал, как шла война на Дальнем Востоке в той истории. И воспринимал как личное оскорбление тот факт, что на море японских агрессоров разбили не мы, так и не отомстив самураям за Цусиму, адмирала Макарова и крейсер «Варяг». Зато теперь – какие корабли и люди против нас: «Ямато» и «Тайхо», Одзава и Нагумо, цвет и легенда японского флота, который в сорок первом – сорок втором прокатился тайфуном по половине Тихого океана! На нас целей хватит – а то «Мусаси» потопили у Филиппин, «Дзуйкаку», побитый у Сайпана, был потоплен американской подлодкой в марте, когда после ремонта в Метрополии спешил на юг, «Синано», хотя и не в первом выходе, тоже попал под торпеды, и был добит авиацией, что там у японцев в Сингапуре осталось? Если главные силы их Флота – здесь! Мы их и потопим!

Ну а последующий жизненный путь у Видяева никаких сомнений не вызывал – служить Отечеству, как подобает военному моряку. Защищать интересы СССР на морском фронте от любого врага, на которого партия и товарищ Сталин укажут. А уж Родина тебе по справедливости воздаст, и заслуги отметит, и семье не даст пропасть, если что. Мы же не наемники, как у капиталистов. Хотя и там идейные попадаются – как герр Байрфилд, с которым вместе с Балтики шли, от города Бремен, где на верфи «Дешимаг» балтийские экипажи принимали новенькие «двадцать первые», ну а «семерки»-минзаги после подтянулись. Так этот фриц прямо сказал:

– Я присягал не фюреру, а Германии. И буду ей служить, как бы она ни называлась, хоть Фольксреспублик. Всегда мечтал помереть адмиралом. И к тому же мой дом и моя семья здесь.

А мы что, хуже немчуры? В Совгавани слышал – тут, на ТОФ, какой-то летеха свою лодку сам подорвал, в бой идти не желая, тьфу, погань, к стенке за такое, и правильно! За нашими спинами отсиживались, пока мы воевали, а сами элементарного не умеют! Когда Котельников в мае, уже после отлета Лазарева с Камчатки, формируя бригаду, инспектировал, что за наследство ему досталось (это про дивизион «щукарей»), то просто за голову схватился, уровень по меркам СФ ну ни в какие ворота! После учений в море просто сказал:

– Вы, главное, у нас под ногами не путайтесь, чтоб ненароком не потопили! А с японцами мы как-нибудь справимся и сами.

Хотя – что требовать с такого старья? «Щуки» самых первых серий, даже не Х-бис, как моя Щ-422, а V и V-бис, почти десятилетием раньше! И изношены уже, гоняли их тут нещадно еще до войны, а с ремонтом и техобслуживанием было куда хуже, чем на Балтике, и экипажи далеко не гвардейцы, ни выучкой, ни боевым духом. «Ленинцы» хоть чуть новее и модернизацию прошли, – а до «щук» и руки не доходили, и ресурсов не хватало. Ничего – там с самураями справились, сумеем и здесь!

– Пеленг 250, подводная лодка под моторами! – доклад акустика. – Дистанция двадцать, по оценке слышимости.

В это время, в двух милях к вест-зюйд-весту, командир лодки Щ-108 прилип к перископу, кляня «японца», так некстати сменившего курс. Впервые выходя в реальную атаку, он страстно хотел победы. Во славу Родины и Сталина, – а то особисты уже душу вынули из всего экипажа, выясняя, кто был дружен с изменником, диверсантом и японским шпионом со злополучной Щ-139 или с кем-то из той команды, кто и как часто бывал там на борту, слышал об антисоветских разговорах, и если да, то отчего не доложил? И смотрели уже, как на врагов народа – так, что даже не знаешь, выйдешь ты с того допроса или уже в тюрьму? А какой к черту заговор – ясно ведь, что если рвануло бы, мало не показалось бы всем! В море же тем более какая диверсия – со смертью в обнимку ходим, если тонуть, так всем! И за что новый комфлота так взъелся на огороды – жрать-то надо, а пайка не хватало, особенно до Победы. Также картошка обменным фондом была – иначе на морзаводе хрен что тебе сделают, качественно и быстро! Ну а выпить иногда, так что делать, коль соцкультбыта нет, люди просто звереют? Нет, в море легче – особенно если с победой вернуться, или с двумя, с тремя! К конвою прорываться, понятно, дело очень трудное и опасное – на старой «щуке», вошедшей в строй двенадцать лет назад! Полный ход над водой едва достигал одиннадцати узлов, вместо паспортных четырнадцати, дальше начинались опасные вибрации валов дизелей. Из-за перегрева аккумуляторов электромоторы также не развивали полной мощности и могли держать предельные обороты лишь полчаса. Предельную глубину погружения пришлось ограничить в 50 м, вместо проектных 90, причем на сорока часто заклинивало носовые горизонтальные рули, а при подходе к пятидесяти и кормовые; перископ вжимало давлением в дно шахты. Неудачной была система воздуха высокого давления, самопроизвольно стравливавшая воздух из целых секций баллонов. Очень высокой была шумность и вибрация механизмов. И при полном заряде батареи дальность полным подводным ходом составляла всего 9 миль при скорости 8,5 узла – причем в два этапа: полчаса, затем время остыть аккумуляторам, и снова полчаса. Отчасти все это было следствием изношенности, отчасти неудачей проекта: тогда казалось, что главное это построить флот, в большом числе и быстрее! Те же «щуки» поздних серий были гораздо совершеннее, конструктора ведь тоже учились. Но и «старушки» должны были оставаться в строю, в ожидании японской агрессии. И вот этот час настал!

На борту Щ-108 было получено оповещение по флоту. Но командир, увидев указание квадратов моря, просмотрел бегло и отложил в сторону: район лежал в стороне, а значит, происходящее там не имело для его корабля никакого значения. Он не знал, что из-за навигационной ошибки Щ-108 сильно отклонилась к северо-востоку. И никогда не видел «двадцать первых» лодок (мелочь, упущенная штабом флота – альбом с силуэтами кораблей на старые лодки не попал). Зато знал твердо – то, что он видит, советскому флоту принадлежать не может!

Отвернул япошка? Ну ничего, может, мы его еще достанем! Не попадем, так напугаем… а может, и попадем? Что мы теряем – и что он нам может сделать после, мы же под водой?

– Лево руля! – приказал Видяев. Ход и так полный. Чудо, что на посту ГАС что-то расслышали – хотя мы не эсминец, у нас винты так не шумят. А аппаратура у фрицев отличная, надо им должное отдать. И кто же это там под водой затаился? По флоту оповещение, что мы идем, да и силуэт у «двадцать первых немок» характерный, без пушек на палубе, но с очень крупной рубкой, ни с чем не спутаешь! Летуны наши уже дважды нас облетали, приветливо крыльями качая. А наших лодок, по диспозиции, тут быть не должно! Радио в штаб – обнаружена подводная лодка, координаты! И запрос – могут ли наши быть тут?

– Торпеды! Пеленг 252!

Срочное погружение! Если акустик с дистанцией не ошибся, то две мили это полторы минуты, даже для японских «длинных копий»! Балласт в носовые, кормовые, дизеля – стоп, воздуховоды перекрыть, запуск моторам. Матросы верхней вахты быстро в люк проваливаются, командир сходит вниз последним, лично убедившись, что наверху никого. Балласт в среднюю – приказ еще до того, как окончательно задраен верхний рубочный люк. Все действия экипажа доведены до автоматизма, на многочисленных тренировках, с секундомером – на учениях мы полностью уходили под воду за двадцать секунд! Теперь моторам полный, рули на погружение. Нет у японцев самонаводящихся – не достанут они нас под поверхностью!

Н-4 была уже на глубине тридцать, когда торпеды прошумели выше и чуть в стороне. Теперь наш черед! Показать, что Лазарев не ошибся, в завершение «командирских курсов» всем объявив:

– Сейчас вы – лучшие подводники мира. Наиболее подготовленные и на самых лучших лодках. Знаете и умеете то, что пока еще никому не известно. Так не подведите же доверие партии и советского народа!

И каждому – неуставные значки, «в память», белый силуэт акулы. Который после перекочевал на рубки «немок». Подражать фашистам, каждой лодке придумывавшей собственную эмблему, не хотелось – ну а коллективно, отчего бы нет? Тем более что завершающей частью курса были подводные дуэли. Акулы мы сталинские – любого сожрем, даже под водой! Так что этим конкретным япошкам сильно не повезло – и к лучшему, а если бы наш, необученный, попался? Знаю, что К-2 уже счет открыла (не «немка», старого типа, но тоже с акулой на рубке). Теперь и мы докажем, что нас учили не зря!

Акустик докладывает – пеленг 254, цель слышу хорошо. У нас только два аппарата могут стрелять управляемыми, не все шесть носовых, как на К-ПЛО, но на этого противника хватит (будь против нас «немка» тип XXI, тогда бы надо бить по максимуму, «невод» закидывать, чтоб не увернулась). И экипаж у нас, в большинстве, из служивших на Щ-422, есть и те, кто в Белом море по притопленному понтону стрелял, и кто Н-1 из Нарвика перегонял, кому товарищи потомки еще до курсов, летом сорок третьего, всякие штучки показывали, и особенности «двадцать первых» знаем лучше всех в советском ВМФ! Локатор в активный, определить элементы движения цели. Ввести в БИУС, перенести данные – на самых первых «катюшах» кассеты с магнитной проволокой, на которой программа записана, вручную из «Буси» вынимали, на торпеде горловину вскрывали, вставляли, досылали торпеду в аппарат, а у нас уже улучшено, можно прямо в заряженную торпеду команды вводить, как после пуска довернуть, на какой глубине, какие маневры совершать, и на каком удалении неконтактный взрыватель разблокировать – все это для противокорабельных торпед с СН на кильватер прежде всего актуально, но и для противолодочных тоже, какие-то элементы движения задаются, тот же угол доворота, а оператор лишь поправки вводит, сличая отметки на экране гидролокатора. Разъемы для ввода программы на всех аппаратах, а вот командное устройство для управления по проводам лишь на двух верхних, обычно так и заряжают, четыре противокорабельных, две противолодочных. Ну теперь получите, самураи!

У Щ-108 был еще один, последний шанс. На учениях лодка, поймавшая прицельный сигнал чужого гидролокатора, посылала своим локатором условленный ответ, «я свой». И времени должно было хватить, даже после выпуска торпед, на участке управления по проводам, чтобы операторы дали команду на подрыв или уход в сторону от цели. Все эти действия была отработаны до автоматизма экипажами «немок» и «катюш»; «ленинцы» и «щуки» Камчатской бригады были также, стараниями Котельникова, с этим ознакомлены, – но ведь и Владивостокская бригада подплава обязана была знать порядок, утвержденный штабом ТОФ! А если не было локатора (советские «Тамиры» и английские «Драконы» шли в первую очередь на новые лодки, их имели и «щуки» Х серии, но более старые так и обходились без), то была система звукоподводной связи «Вега», для которой также был предусмотрен условный сигнал. Отчего Щ-108 молчала (хотя как показало расследование, эта система, также далеко не новая и несовершенной конструкции, на старых лодках нередко была неисправной, даже в боевых походах, – однако такой записи в журнале главного инженер-механика дивизиона, конкретно для Щ-108 не нашли), теперь не узнает никто. И почему даже не пыталась уклониться, совершить противоторпедный маневр (а ведь, согласно приказу, командир обязан был прослушать секретный курс по основам применения управляемого противолодочного оружия – и присутствовал там, о чем также есть отметка в документах), тоже неясно – другое дело, что вряд ли такой маневр удался бы на «щуке», вот «немка» бы на такой дистанции вполне могла, – но попробовать все равно стоило бы? Однако Щ-108 сохраняла прежний курс, на глубине 30, при скорости два с половиной узла – идеальная мишень!

– Попадание! – доложил акустик Н-4. – Еще одно! Звук разрушения корпуса. Готов самурай!

Видяев приказал тщательно прослушать горизонт – не прячется ли рядом еще один? Затем, по всплытии, доложить – атакован подводной лодкой, успешно уклонился, противник уничтожен, продолжаю следовать предписанным курсом. И подумал, что японцев все же недооценивать нельзя – наверное, перехватили приказ нам и выслали свои лодки в засаду. Что ж, будем бдительны – и верно нас предупредили о низком уровне японской техники, шумят, как телеги по плохой дороге! Сунутся – еще огребут. А мы предупредили – пусть в этот район наши силы ПЛО выходят и устраивают японцам веселую жизнь!

Поиск был проведен. При этом летчики чуть не утопили Щ-113, также оказавшуюся вне обозначенной позиции. В свете последующих событий факт пропажи без вести лодки Щ-108 поначалу не привлек внимания штаба. Лишь после сражения стали разбираться – и кому-то пришло в голову сопоставить это с атакой Видяева. Расследование ни к чему не привело – поскольку факт нахождения Щ-108 там, где она никак быть не должна, и ее атака по Н-4 (в свете оповещения по флоту и формального ознакомления командира «сто восьмой» со всей информацией, о чем имелись записи в секретных журналах) никак не могли быть объяснены. Зато казалось весьма вероятным, что японская лодка, потопившая Щ-108, сама после попала под торпеды Видяеву. Какая версия была предпочтительнее для штаба флота?

Данные разведки, и даже уточнение информации после войны, не прояснили вопрос. В эти дни Императорский Флот потерял в Японском море лодки I-48 и I-153 – в то время как в штаб ТОФ поступили доклады о потоплении одной субмарины дивизионом «охотников» у корейского берега (достоверное – всплыли соляр и обломки), и еще трех атаках подводных целей, с неясными результатами (предположительно – повреждены). Так что одна из потопленных японок до того вполне могла оказаться рядом с Щ-108. Тем дело и завершилось, сданное в архив. Обломки лежат на недосягаемой глубине в три километра, в точке с координатами 44 с. ш., 138 в. д. Тридцать семь человек экипажа приказом комфлота были внесены в список погибших за Родину, а не пропавших без вести (семьи положенную пенсию получат). И на памятнике во Владивостоке есть имя Щ-108, в числе других кораблей Тихоокеанского флота, погибших в эту войну.

Вы хотите правды? А кому и зачем нужна правда в данном конкретном случае? И к каким последствиям она приведет? Контр-адмирал Видяев, герой Советского Союза, в этой истории умерший во славе и почете в 1989 году, так и не узнал, кого потопил тогда, в Японском море. Что изменилось бы – если бы узнал?

Авианосец «Тайхо».

Японское море, 22 июня 1945 года

Сейчас русские гайдзины увидят, как умеют умирать самураи! Потому что ничего иного нам не остается.

Сначала казалось, боги на стороне Японии. До темноты осталось не так уж много, – но мелькнул в высоте силуэт, подобно небесному дракону. Русский разведчик облетал флот – не было сомнений, что сейчас радист сообщает о составе эскадры, ее курсе и скорости. Значит, атака уже не будет внезапной.

Ударили зенитки «Тайхо» и эсминцев «Ханацуки» и «Харуцуки» – лишь эти 100-мм пушки теоретически могли забросить снаряд на четырнадцать километров в высоту. Русский шел на двенадцати, – но все равно вероятность попасть была минимальной. После нескольких залпов адмирал лично приказал прекратить огонь, не было смысла тратить боеприпасы. К тому же великолепная баллистика этих новых пушек покупалась ценой резкого снижения живучести ствола, практически равной числу снарядов в погребе. И оставалось лишь скрипеть зубами, провожая безнаказанного русского шпиона, нарезавшего вокруг эскадры огромные круги на недосягаемой высоте.

Затем как-то сразу сдохли РЛС. Вообще, в Императорском Флоте радиолокация была очень слабым и ненадежным звеном, поскольку считалась чем-то вспомогательным и менее приоритетным, в сравнении с собственно оружием. Потому отказы аппаратуры никого не удивляли, – но на всех кораблях одновременно, это наводило на подозрение! Командир авианосца попросил дозволение выслать дозор, для раннего предупреждения – с «Унрю» взлетели три скоростных разведчика и разошлись веером по сектору северо-запад. На палубах стояло по дежурному звену, готовому к немедленному взлету. Казалось, что непосредственной опасности нет.

Связь с разведчиками пропала меньше чем через четверть часа. На всех радиоволнах стоял какой-то треск и вой. После адмирал Тоеда будет сожалеть, что немедленно не приказал поднять все истребители, был уже прецедент, когда при штурме Шумшу русские так же глушили эфир перед ударом! Но не встречался еще Императорский Флот с массированной радиовойной – да и при указанном отношении к радио сам термин «радиовойна» был для японцев невозможным. А Йокосука D4Y1-C «Комета» был хорошим самолетом (разведывательная версия палубного пикировщика), но не имел шансов против пары или четверки Ла-11 из группы расчистки воздуха, наведенной на цель по радару.

Потому японцы пребывали в блаженном неведении, до той минуты, когда в бинокли было замечено большое число самолетов, подходивших с запада. На эскадре была объявлена боевая тревога, корабли увеличили ход до максимального, с палуб авианосцев взлетали дежурные истребители, в то время как остальные «зеро» спешно готовились к старту, раздались первые выстрелы дальнобойных зениток. Большие двухмоторные самолеты показались адмиралу похожими на Ту-2 или «дорнье» – вторые вообще не были пикировщиками, да и первые применялись в этом качестве достаточно редко. И они подходили на высоте свыше пяти тысяч – слишком много для прицельной работы с горизонта по кораблям! Или русские решили устроить «бомбежку нервов», как американские В-17, эффектно, но совершенно неэффективно? Хотя у Советов здесь нет авианосцев, а расстояние достаточно велико для их основного пикирующего бомбардировщика Пе-2. Но все же странно – такое же количество торпедоносцев было бы гораздо опаснее. Или это пока лишь первый, прощупывающий удар?

«Зеро» еще не успели набрать высоту – когда русские, заходя в атаку двумя колоннами эскадрилий, начали бомбить. И лишь когда адмирал увидел в небе фейерверк разноцветных трассеров, то понял, что происходит. Проклятые германские гайдзины – как проститутки, служат тому, кто их победит! Любопытно, там русские или немцы за штурвалами и у бомбовых прицелов? «Дюк оф Йорк» два года назад потопили двумя попаданиями, всего со звена самолетов. Тут же их не меньше полусотни – сколько сейчас прилетит нам?

«Тайхо» вздрогнул от близкого разрыва. На траверзе, метрах в двадцати, но ударило сильно, авианосец в тридцать семь тысяч тонн качнулся, как лодка на волне. И сразу завыли сирены аварийной тревоги – корабли, поднявшие флаг в военное время, отличались гораздо худшим качеством постройки. Год назад в битве у Сайпана «Тайхо» едва не погиб от взрыва бензиновых паров, заполнивших отсеки после повреждения цистерн от сотрясения при попадании всего одной торпеды, то же самое грозило и сейчас, механик доложил о многочисленной течи из лопнувших трубопроводов и разошедшихся швов на цистернах. Но все же флагман эскадры сохранил боеспособность (хотя полного хода лучше не давать, даже когда повреждения будут заделаны) – зато «Унрю», получивший две бомбы, горел как факел, потерял ход и сильно садился носом. Еще одна бомба легла вплотную к борту «Кацураги», совсем нового корабля, для которого это был вообще один из первых выходов в море! Даже русские посчитали это не попаданием, а «близким разрывом», но результат был немногим меньше. Разорвало не только обшивку, но и противоторпедную броневую переборку, полопались сварные швы цистерн, трубопроводы и кабели (с пожаром от коротких замыканий), сместило механизмы на фундаментах, часть самолетов в ангаре получили повреждения – и все усугублялось слабой подготовкой свежесформированного экипажа. Авианосец не погиб, но потерял где-то треть боевой мощи: нельзя развить ход свыше 20 узлов, при новом попадании цементная пломба на пробоину вылетит к демонам, для ликвидации крена пришлось затопить отсеки противоположного борта, снизив запас плавучести, а работу части оборудования так и не сумели возобновить, хотя пожар и был потушен. Одно попадание получил линкор «Нагато», отделавшись развороченной надстройкой и разбитым казематом 140-мм противоминных орудий левого борта. И наконец, крейсер «Тоне» доложил о легких повреждениях корпуса при сохранении боеспособности.

Истребители предотвратить удар не успели. На первые дежурные звенья, набирающие высоту, обрушились сверху русские «Ла», сбив почти всех. Но затем в небе закрутилась карусель – и отличная маневренность «Зеро-райсенов» явно стала для русских сюрпризом! Однако советских истребителей было больше, и они лучше работали в команде – всего четырем японцам удалось прорваться к последней эскадрилье бомбардировщиков, которая уже легла на боевой курс. А русские висели на хвосте, не было шансов на вторую атаку – и четыре истинных самурая до конца выполнили свой долг, идя на таран, лоб в лоб, никто не мог выжить! Еще нескольких «дорнье» достали зенитчики. Русские уходили на запад, причем некоторые – со снижением и дымом. Но не было возможности догнать их и добить – советских истребителей все еще было больше, и они, даже выходя из боя, звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей, жестоко огрызались на любую попытку их преследовать, прикрывали друг друга. Гайдзины лишь толпой сильны – в отличие от самураев, каждый из которых и в одиночку совершенный боец!

На авианосцы не вернулись восемнадцать «райсенов», не считая тех четверых, кто таранил. И было всего двое спасенных – Хорикоши-сан построил идеальный истребитель, вот только крыло обратной стреловидности оказалось чрезвычайно чутким к повреждениям, рассыпаясь от одного 20-мм снаряда, причем пилот не мог выпрыгнуть из кувыркающегося обрубка самолета. Еще четыре истребителя погибли вместе с «Унрю», который пришлось добить торпедами с эсминцев, сняв команду. Что ж, считая, что русские потеряли почти столько же самолетов, но часть из них была бомбардировщиками, более ценными и с экипажем из пяти человек, то воздушный бой, пожалуй, можно считать японской победой, по крайней мере, по очкам? Но плохо, что число истребителей на эскадре уменьшилось на треть. Что ж, план предусматривал и это – завтра утром мы примем самолеты, перелетевшие с берега, а если понадобится, то и еще раз, у нас будут «бессмертные» авиагруппы, только бы палубы сохранить! Вот гибель «Унрю» это действительно потеря! Что ж, значит, мы должны за него отомстить.

Как уже отомстили трем русским гайдзинам, выловленным в море. Адмирал смотрел с мостика, как внизу на палубе офицеры авианосца опробовали на пленных остроту мечей. И это было правильным, поскольку тот, кто бьет издали, не вступая в честный бой – не заслуживает к себе никакого уважения. Самурай никогда не стал бы издеваться над пленным самураем, это противоречило бы бусидо. Но пойманных убийц-ниндзя, не имеющих кодекса чести, всегда казнили самым изощренным и жестоким способом – так что этим русским летчикам еще повезло, что им даровали быструю смерть!

Спустилась темнота. Эскадра шла к берегам Кореи. Адмирал подумал, что даже если мы не вернемся, это будет славная битва, о которой в Японии запомнят на века! А что еще желать самураю?

Отдыха не было. Через пару часов высоко в небе над эскадрой вспыхнули «люстры» световых бомб. И снова завыли сигналы боевой тревоги – с севера на корабли неслись быстрые, едва различимые тени над самой водой, русские торпедоносцы! Эсминцы охранения успели встретить их огнем – но взорвался «Амацукадзе», и «Юкикадзе» тоже тонул, разломившись от попадания тонной авиабомбы – впереди шли топмачтовики, расчищая дорогу торпедоносцам. И не меньше эскадрильи Ту-2 ворвались в брешь, которую не успели закрыть – и повезло, что их мишенью стали не авианосцы, а линкоры, сохранившие огневую мощь. Две торпеды ударили в борт «Ямато», но ПТЗ выдержала. Хуже пришлось «Нагато», торпеда попала в корму, намертво заклинив один из рулей, и правый внешний вал стал «бить», разнося подшипник, пришлось предельно уменьшить на нем обороты, и держать уцелевший руль положенным влево, чтобы оставаться на курсе – линкор не мог развить ход больше 19 узлов. А русские ушли без потерь, по крайней мере ни одного упавшего в море не видели – хотя, наверное, от зенитного огня им досталось.

Еще через час одиночный Ту-2 атаковал и потопил эсминец «Юшио». «Люстр» в этот раз не было, зато светила луна. В эфире по-прежнему был свист, треск и вой, радары не показывали ничего. А русские хорошо видели эскадру, даже во тьме! Или это все тот же проклятый разведчик, крутящийся на высоте? Хорошо, что в традициях японского флота матросам спать не в кубриках, а прямо на боевых постах, подвесив койки, где придется. Воины страны Ямато не были столь изнежены, как гайдзины, – на японских кораблях каждая тонна водоизмещения, каждый кубометр объема были отданы прежде всего оружию и тому, что его обеспечивало, а комфорт экипажа был на последнем месте! Зато корабли несли заметно более мощное вооружение, чем американские, немецкие, русские, того же размера. Так, ни в одном флоте эсминцы не имели двойного запаса торпед (и устройства быстрой перезарядки, по весу почти равные самим аппаратам), а равную огневую мощь (шесть пятидюймовых орудий в трех спаренных башнях) американцы достигли лишь на новейших «Самнерах» и «Гирингах» – гораздо более крупных, переваливших за три тысячи тонн. А секрет был прост: всего лишь до предела уменьшить помещения для команды! Кубрики вмещали лишь отдыхающую смену верхней вахты (трудно ведь повесить койку на палубе), не было камбуза (в море пусть едят сухпай – хотя иные командиры умудрялись ставить на палубу обычную полевую кухню), да и расстояние между палубами было меньше двух метров (этого хватит!). Зато экипаж практически всегда был готов к бою – ну а тяготы и лишения это неизбежное зло. И разве это не лучше – в походе есть сухари, зато иметь лишнюю пару зенитных стволов, дополнительный шанс на жизнь?

Проклятый русский разведчик в высоте – кого он наведет снова? Если бы удалось его достать – о, тогда бы эти Иваны испытали бы на себе древнюю японскую казнь, когда пойманному шпиону сначала отрубают руки и ноги, в несколько приемов, а затем еще живого бросают в кипящее масло! Но локаторы не видели ничего среди множества засветок, а стрелять куда-то в темноту означало лишь бесполезно тратить боезапас. И оставалось лишь вспомнить слова: врагов не надо считать, их меньше не станет – а значит, действуем по прежнему плану.

Линкор «Ямато», крейсера «Тоне», «Хагуро», «Асигара» в сопровождении шести эсминцев отделились от эскадры и полным ходом направились на запад – «корейский экспресс», должный еще до рассвета обстрелять Вонсан, порт, плацдарм и дороги. Авиаудар будет нанесен на рассвете – одновременно с ним на авианосцы сядет пополнение из Метрополии. Рассчитанное на три палубы, а не на две, – но адмирал подумал, что это и к лучшему, ведь наверняка в первой ударной волне будут большие потери, вернутся далеко не все – как раз и выйдет их возмещение! Мы будем воевать «бессмертными» авиагруппами, постоянно держа в воздухе над авианосцами воздушный патруль, и не жалея ни самолетов, ни пилотов, ни бензина! Больше половины всей палубной авиации Империи ждут сейчас на аэродромах приказа, вылететь к нам на подмену сбитых. И свыше тысячи самолетов армейской авиации готовы нас поддержать.

А после – уже можно говорить и о мире. Подкрепленном силой – потому что со слабым не заключают никаких договоров, а просто диктуют условия капитуляции. За нами судьба Японии на все последующие годы – а потому мы не можем проиграть. А кто не переживет этот день – о тех позаботится Аматерасу.

Линкор «Исе». 22 июня 1945 года.

Восточнее Курильских островов

Завелся у берегов страны Ямато страшный морской дракон – опустошал деревни на берегу, топил рыбаков. Повелел император убить чудовище, и вышли в море десять тысяч отважных самураев на ста кораблях. И дракон был убит – но никто не вернулся назад.

Адмирал Одзава ощущал себя сейчас одним из героев того древнего мифа. Единственным из всех на эскадре, кто знал, на что они идут, – но приказ императора священен! Пусть русский подводный демон уже сожрал два флота немецких гайдзинов – воинам Японии не дозволено было бояться битвы! Дракон умрет – или мы не вернемся домой.

И была еще одна беседа перед самым выходом в море. О которой, кроме него, Одзавы, знал лишь один человек.

– Мы проиграли эту войну, – сказал адмирал Енаи, – вопрос лишь, погибнет ли Япония, или как в дзюдо, упадет мягко и завтра поднимется. И наша цель сейчас – обеспечить эту мягкость нашего падения, спасти все, что можно спасти. Наши потери в филиппинских водах оказались просто ужасающими – еще одна кампания у берегов Метрополии, и у нас просто не останется флота. И прервется традиция, и некому будет восстанавливать японскую морскую мощь, когда придет время. Скажу по секрету, даже приняв ультиматум держав, будет заявлено, что Япония не примет полного разоружения, как противоречащего самому духу японской нации – пусть соглашаются с нашими условиями, или мы будем драться до конца! Лично я не верю в прочность и долговременность союза русских и американцев. Значит, мы можем играть на противоречиях – и помоги нам боги не ошибиться, как Гитлер! Спасти, сохранить Японию, пусть пока как подобие Сиама, буфером между русским и американским блоком. Ну а дальше – Германия после той войны показала, что делать. Мы проиграли лишь битву – но не окончательно, войну. Так что не спешите делать сеппуку – ведь кто-то должен будет жить, чтобы дальше исполнять свой долг, так говорят русские – и это, на мой взгляд, справедливо!

А оттого не надо бросаться дракону в пасть. Достаточно лишь, чтобы демон не покинул эти воды, не успел к сражению у берегов Кореи. Если бы это сказал не адмирал Мицумаса Енаи, в чьей храбрости, уме и преданности Японии нельзя было усомниться – Одзава бросил бы собеседнику страшное обвинение, оплатить свою жизнь и победу нашей смертью. Сейчас же он почтительно склонил голову в согласии. Енаи был прав – главная битва сейчас развернется там, ну а здесь будет лишь отвлекающий удар, и помоги нам боги, чтобы русские этого не поняли!

На острове Уруп погибал гарнизон. Одзава не мог понять, как русские умудряются побеждать за считанные дни – там, где американская морская пехота, на таких же островах, даже хуже укрепленных, возилась и недели, и месяц! При том, что поддержка авиацией и корабельной артиллерией у янки была явно больше, американцы также широко использовали в десанте тяжелую технику, и, если честно признать, их маринеры уже не уступали японцам в выучке и боевом духе. Но неизменным было правило, что численность американского десанта превышала японский гарнизон – русские же брали верх, даже находясь в меньшинстве! Конечно, пропаганда кричала о пятикратном, даже десятикратном преимуществе северных варваров, но Одзава был достаточно сведущ в десантных операциях, чтобы понять: десант такой численности просто не мог быть высажен с точно установленного у русских числа кораблей, а снабжать его было и вовсе, непосильной задачей – и в то же время разведка сумела достаточно точно оценить как морские, так и сухопутные силы противника, задействованные в захвате Курильских островов. Было установлено, что русские привлекли к операции всего одну бригаду морской пехоты в качестве ударной силы, и одну стрелковую бригаду для закрепления на захваченных позициях – то есть их десантные войска были втрое-вчетверо меньше, чем японские части, сидящие к тому же в долговременной обороне! Но результат был, как в Китае, где одна японская дивизия в полевом сражении одолевала китайский корпус – лишь в роли китайцев была Императорская Армия!

И эта непобедимая орда, возможно, завтра высадится на землю Японии – и прокатится по ней волной цунами, оставляя позади лишь пепелище и трупы. Как в Маоке и Торо – где, как пишут газеты, северные варвары вырезали всех, включая детей. Одзава констатировал этот факт с холодным рассудком – понимая, что таковы законы войны, сами японцы, будучи победителями, поступили бы так же. С тем же беспристрастием он отметил, что остановить русское нашествие может лишь Флот – на суше варвары непобедимы, и земля, на которую они ступили, потеряна для Японии, как зараженная чумой. Северные острова уже не вернуть, помочь их гарнизонам никак нельзя – несмотря на близость к Метрополии, большинство попыток доставить туда подкрепление и боеприпасы проваливались – русская авиация сохраняла превосходство, а ночью обнаружилась новая напасть: торпедные катера в роли быстроходных прибрежных канонерок, они гонялись даже за кавасаки, отплывающими на север от берегов Хоккайдо. Что ж, на войне солдаты и должны погибать – тем более это армия, а не флот! О нет, никакой внутренней грызни перед лицом врага – всего лишь констатация факта, что Флот сейчас гораздо ценнее, и людей для него труднее, дороже и дольше готовить, ну а в пехоту годится любой крестьянин, которых в Японии и так избыток, и родятся еще.

Наверное, русские и ждут, что мы пойдем туда, к островам? И морской демон ходит там, в глубине. А как говорили немцы, это такой страшный противник, что в сравнении с ним все остальное, что у русских есть, проходит по графе «прочие опасности». Но он все-таки материален, а значит, боится нашего оружия! И потому в эскадру, кроме двух линкоров «Исе» и «Хиуга», двух авианосцев (теперь уже единственного, «Дзуньо» – одни демоны знают, был ли «Чийода» потоплен Подводным Ужасом или обычной подлодкой?), легкого крейсера «Исудзу», входили целых тридцать противолодочных кораблей! Правда, это были не «флотские» эсминцы, а корабли еще прошлой войны (тип «Минекадзе») или эскортники (типы «Матсу» и «Тачибана»), и даже миноносцы (тип «Отори»). Но все эти корабли имели ход до тридцати узлов – что жизненно важно для действий в строю эскадры, ведь немцы утверждали, что от демона можно убежать? И взяли на борт увеличенное число глубинных бомб – если враг никогда не появляется на поверхности, то иного и не надо!

Размышления адмирала прервал сигнал тревоги. Самолетом обнаружена подводная лодка, атакована охранением, главным силам рекомендовано изменить курс. Эскадра не может повернуть так же быстро и легко, как одиночный корабль, – но все же это стандартный маневр, многократно отрабатываемый на учениях мирного времени, поворот «все вдруг» на указанный курс, охранению сформировать завесу впереди и полным ходом покинуть опасный район – пока дивизион эсминцев займется поиском и уничтожением лодки. Все было сделано безупречно – и тут четыре взрыва ударили у борта и под днищем «Хиуги», еще одна торпеда разорвала пополам эсминец «Цубаку». Линкор потерял ход и сел на корму, противолодочники закружились вокруг, ища врага. А «Исе», «Дзуньо», «Исудзу» и двенадцать миноносцев на полной скорости удалялись на север. В соответствии с приказом – нет нужды подвергать опасности всех. Ну а старые миноносцы это расходный материал.

После атаки враг так и не был обнаружен! Неужели худшие опасения подтвердились – русский подводный демон здесь и гонится за нами?

Подводная лодка Н-13

Это же место и время

Акустик на лодке – фигура особая. К общекорабельным работам его не привлекают (ну если только учения, борьба за живучесть, тащить и ставить упоры, или готовиться к тушению пожара, – но это дело святое, знать которое должны все), Пребывая в матросском звании, негласно пользуется всеми правами младшего комсостава, – ну а если опытный и уважаемый акустик, ветеран боевых походов, к тебе и офицеры будут по отчеству обращаться! Поскольку для любого вменяемого командира лодки хороший акустик с боевым опытом стоит куда дороже, чем летеха из училища. Вот только где взять таких, опытных, во вновь формируемые экипажи?

Студентов консерватории на фронт не брали, даже в сорок первом – если только они сами не записывались добровольцами. Ну а московский мальчик из интеллигентной семьи, где папа, мама, и дядя имеют прямое отношение к музыке и театру, искренне считал, что принесет своей стране больше пользы на музыкальной ниве, а не на военной. Гнесинское училище, затем Консерватория – будущее казалось ясным и определенным. Война для него влекла тяготы чисто бытовые, проходя где-то стороной. Главное, в семье все были живы, позади осталась эвакуация в Ташкент, возвращение в Москву, все снова вместе, даже квартиру не уплотнили! Война завершалась, наши уже вышли на Одер, но в то же время в газетах писали, что даже смертельно раненный фашистский зверь еще опасен, так что никакого послабления.

И вдруг повестка из военкомата. Явиться тогда-то, что иметь при себе – и неявка будет считаться за уголовное преступление. Мать разохалась, отец сказал, что это не иначе интриги какого-то Соломона Валерьяновича, из управления, ты не бойся, я и дядя Арам за тебя попросим, уладим… Не получилось, отец пришел бледный, выпил стакан водки, что за ним не водилось, и сказал – крепись, сынок, это судьба!

А по радио звучала песня:

Ой тяжка же ты доля, лить на фронте кровь!

Прощевайте, Поля, – свидимся ли вновь.

Коль удача будет, то вернусь живым.

Ну а нет – то быть мне вечно молодым!

В военкомате вместо гражданской одежды выдали форму – «вроде твой рост», но все равно не в размер. И нет уже студента, есть солдат. Сутки держали взаперти, как арестантов, в город не выпускали. Оказалось, что тут консерваторских еще с десяток – но со старшего курса он один. Кто-то высказал предположение, что «у Совдепии уже пушечное мясо кончилось, нашей кровью будут начальственную дурь оплачивать» – его сразу одернули, смотри, вместо трех лет службы получишь десять без права переписки, сам знаешь где! Но видно, кто-то все же сообщил – поскольку несдержанный на язык наутро куда-то пропал. Затем появился капитан, мундир армейский, знаки различия флотские, морская пехота – и забрал всех «музыкантов». Проездные документы выправили до Ленинграда, а везли, вот удивление, на «Красной стреле» – потому что «эти гаврики там еще вчера должны быть!». Отвечать на вопрос, куда и зачем везут, капитан отказался, сославшись на секретность – а на просьбу дозволить поесть в вагоне-ресторане, за свои деньги, ответил:

– Да ради бога – после у вас долго такого случая не будет! На фронте наедаться нельзя – при ранении в живот мучиться будешь дольше!

После таких слов аппетит как-то пропал: представить себя умирающим в грязи, с развороченным животом, было страшно. В Ленинграде их всех уже ждала машина, крытый «студебеккер», и повезли прямо по Невскому, на Васильевский остров. Дом красного кирпича за высоким забором, у самой Гавани – учебный отряд подплава. Там всех прибывших построили на плацу, и еще не старый, но уже седой капитан первого ранга произнес короткую речь, завершив словами:

– Запомните, салаги, – у подводника нет могилы. А только гроб, железный и на весь экипаж!

И добавил:

– Хотя вам повезло – война кончается, и не придется через Гогландский рубеж идти, как мне в сорок втором.

Все же в службе было и хорошее: флотская норма снабжения была выше пехотной, а подводники и среди флотских имели привилегии. Доставала лишь строевая, входящая в курс подготовки, непонятно зачем. А вот от огневой подготовки будущие акустики были избавлены, чтобы слух не пострадал – только разборка, сборка и чистка личного оружия. А так, было даже интересно: учебные классы, где надо было прослушать и запомнить множество самых различных шумов – и безошибочно их опознать. Затем сигнал варьировался: менялась громкость, иногда на самом пределе слышимости, менялся тон (а это было хуже всего). Учили очень плотно, свободное время выпадало лишь в выходной. И если поначалу этот день был всего лишь с меньшим числом занятий и работ, то с весны стали уже и отпускать в город. Трамваем до Стрелки – а там хоть через Дворцовый мост в центр, хоть влево, на Петроградку. В город собирались серьёзнее, чем на выпускной, потому что комендачи докапывались до малейшего непорядка в форме – из-за криво пришитой пуговицы можно было вместо прогулки залететь на гауптвахту. Много позже, на заводе, акустику было странно видеть мужика самого непрезентабельного вида, в грязном рабочем хэбэ – и вдруг услышать, что это главный мех (командир БЧ-5), а то и сам командир лодки. А тогда – был наконец День Победы, салют и толпы нарядных людей на набережной. Теперь, наверное, домой, демобилизуют – если уже кончилась война?

Но учение стало еще более интенсивным. В июле всю группу повезли в Кронштадт, на подводные лодки. Первый раз увидеть это было страшно: стальной гроб, из которого, если что, никак не выбраться – только быстро захлебнуться горькой и жгучей морской водой или задыхаться медленно и мучительно, лежа на морском дне.

– Астмы и клаустрофобии ни у кого нет? – спросил сопровождающий капитан-лейтенант. – Значит, все годны. Страхи свои себе засуньте сами знаете куда – есть такое слово – надо! Впрочем, тут на Балтфлоте, как оказалось, у одного очень даже заслуженного командира лодки клаустрофобия была – так он, стиснув зубы, себя одолевал, только на берегу срывался с катушек. Так его наша советская медицина методом психотерапии вылечила – и служи, без всяких завихрений!

Его уже приписали к подлодке К-55. Лето было теплым и солнечным. Ленинград, восстанавливающийся после Блокады, был красив. На бульварах зеленели свежевысаженные тополя, и ходили девушки в летних платьицах. А вообще, в Ленинграде Васильевский (особенно та часть, что ближе к Стрелке) слыл средоточием научных учреждений, а за высоким искусством пожалуйста в Центр или на Петроградку. В августе приехал незнакомый кап-три, после чего нашего музыканта вызвали в кабинет начальника учебного отряда.

– Это и есть самый лучший? – спросил гость. – Что-то не вижу энтузиазма в его глазах.

– По результатам лучший, абсолютный слух, – ответил начальник отряда и рявкнул музыканту: – Живот втянул, плечи развернул, чучело! Ты кто, матрос РККФ или вольноопределяющийся Марек?

Старый писарюга-мичман, который в канцелярии выдал акустику документы, шепнул по секрету, что приехавший это сам Видяев, с СФ! Он на «Моржихе» ходил, которая весь немецкий флот перетопила – там весь экипаж это такие «звери», гвардейцы, ни у кого меньше трех орденов нет! И если ты им зачем-то потребовался – гордись! А пока – вот, держи твои бумаги, и не забудь в каптерке парадку по первому сроку получить. И не посрами честь отряда!

На север самолетом (что тоже было необычным). Завод в Молотовске показался еще больше Балтийского, и столь же оживленным. Удивляло, что тут на производственной территории можно было встретить не только флотских офицеров в замасленных спецовках, по виду неотличимых от рабочих, но и женщин, одетых как на Большом проспекте Васильевского, они, конечно, не стояли у станков, но разносили бумаги, разговаривали с инженерами.

– С подачи нашей «адмиральши» так пошло, – сказал Видяев, – заводские не возражают. К тому же тут рядом и Кораблестроительный институт, ну а научников на душу населения так, наверное, побольше, чем в Ленинграде.

Видяева тут хорошо знали. Они вдвоем прошли через периметр внутренней охраны, На причале, где была пришвартована громадная подлодка, необычно скругленных очертаний, Видяев сказал музыканту: ждать тут, и взбежал по трапу. На берег сошли трое, по форме и манерам – старослужащие, покосились на музыканта, спросили о чем-то у вахтенного – и, удовлетворившись ответом, прошли мимо. Затем появилась молодая женщина, красивая, статная, в шляпке, синее платье в горох развевается флагом на ветру – и громко сказала вахтенному:

– Ты моего позови!

Через минуту по трапу сбежал целый капитан первого ранга (командир, не иначе, раз в таком звании).

– Ленок, что случилось?

– Вань, я просто спросить пришла, ты сегодня дома обедать будешь? Я твой любимый борщ приготовила!

Тут на трапе появился Видяев, с ним еще один каплей, с маленьким плоским чемоданчиком в руке – и, к удивлению акустика, матрос с автоматом, причем АК-42, какие бывали лишь у морской пехоты, но никак не у экипажей кораблей, в учебном отряде были лишь мосинские карабины. Приветствовали командира «Моржихи», как своего, без особого чинопочитания, о чем-то с ним переговорили, все вместе взглянули на музыканта.

– По полной проверить этого кадра хочу, – сказал Видяев, – за своих, отвоевавших, я спокоен, и с Балтфлота тоже отобрали лучших. Но вот вышло, что одно место свободно. Как он себя поведет под глубинками, это вопрос, но хоть чему обучен, узнаю.

– Не проблема, – ответил тот, с «Моржихи». – Где будем – у тебя, на «пятьсот шестой»?

Идти было недалеко – вдоль причала, до соседней лодки, меньшего размера. Аппаратура в рубке акустика заметно отличалась от привычной, – но те же наушники и верньеры для настройки угла пеленгации. Офицер с «Моржихи» скрылся в соседней выгородке, у входа в которую тут же встал часовой. Через минуту оттуда послышалось:

– Готово, я все подсоединил, включать?

– Сейчас ты услышишь картину реальной учебно-боевой задачи, – сказал Видяев, – и правильно запеленгуешь и классифицируешь все появившиеся цели, а мы после на планшете сравним. Будет хорошо, если сможешь хотя бы оценочно определить дистанцию. Условия – Норвежское море, ноябрь, термоклина нет.

Испытание длилось почти три часа. К удивлению акустика, привыкшего, что в училище им, как правило, давали прослушивать лишь один сигнал, записанный на магнитофон, здесь же звучала целая симфония, и не все цели шли в одном ордере, общим курсом! И это было очень трудно, вовремя перенастраиваться с одной цели на другую, определив наиболее опасную, идущую на сближение, и не упустить при этом ту, которую командир задал как главную, будущий объект атаки. Но музыкант выдержал экзамен, – а что было бы, если бы не оправдал доверия? Может, оно было и спокойнее – остался бы в мирном Ленинграде! Или здесь, на севере – и возможно даже, на берегу, в матросском клубе (был такой разговор с кадровиком, еще весной). Но заела глупая гордость – попавших на такие должности иначе, чем после корабельной службы или фронта, не слишком уважали. И хотелось показать, что он лучший.

– Принято, – сказал Видяев, – хотя кое-какие ошибочки есть, но в пределах. Готовься в дальний путь – кстати, как у тебя с немецким?

А дальше – Бремен, завод Дешимаг. Где наши, советские экипажи принимали новенькие лодки XXI серии. Рабочее место акустика, в точности как на той лодке, где был экзамен. И даже появился подчиненный, старший матрос Сыромятко, ответственный за электрическую часть, чтоб все исправно работало. «А также, по боевому расписанию, на гидролокаторе, могу пеленг взять, дистанцию определить. Но узнать, что там шумит, вражеская лодка подкрадывается, или каракатицы скрещиваются, это уж только вы!»

Отчего не обойтись одним локатором? Это объясняли еще в учебке, на первых занятиях. Поскольку есть такое поганое явление, работу локатора можно не только обнаружить, но и точно запеленговать, с гораздо большей дистанции, чем вы сами получите отраженный от цели сигнал. Так что лодка с локатором в активном режиме кричит на весь океан «я тут», сама не видя опасность. Оттого подводники предпочитают лишь слушать и пеленговать, а сонар включается, как правило, коротким импульсом, в последний момент, для уточнения дистанции, по уже определенному направлению. Исключения есть – форсирование минного поля, движение подо льдом или в мелководном районе. Но там, где вам предстоит действовать, этого нет.

Переход через два океана? С таким же успехом это могла быть кругосветка – экипаж не видел практически ничего, стоянки в чужих портах были коротки, и на берег сходили одни офицеры. Но человек это такое существо, что ко всему привыкает! И уже прежняя, мирная жизнь стала казаться чем-то бесконечно далеким.

А первым портом, где можно было по-настоящему размять ноги, стал Петропавловск на Камчатке. Совсем не похожий на «медвежий угол» на краю страны, описанный в романе «Богатство», прочтенном за часы отдыха в походе – Видяев рассказывал, что на севере матрос, не любящий читать, считался негодным к службе на подлодках, «без книг ты скоро спятишь». Нет, Петропавловск мая сорок пятого больше напоминал то ли военный лагерь, то ли осажденную крепость. Экипажам дали целых две недели отдыха. Относительного, конечно, – проверяли механизмы, принимали на борт провизию и топливо. Но свежий воздух! Свежевыпеченный хлеб! Кино в гарнизонном клубе!

Лодки вышли в море 31 мая. И уже в море, в ночь на 3 июня, было объявлено – война с Японией! То есть теперь и мы законно можем топить врага, но и нас потопят, если сумеют.

Первого противника встретили рано утром. Транспорт, на тысячу пятьсот тонн, как после объявил командир, шел без всякого охранения. Под японским флагом (да и не мог здесь и в это время оказаться наш, а тем более союзник), значит, законная добыча для «белой акулы». Атака сложности не представляла – заняли позицию, выпустили торпеды. Как сказал командир БЧ-3, могли даже обычными прямоидущими стрелять, а не ценными СН, не промазали бы – но первая цель!

После долго не происходило ничего. Лодке приказали быть в завесе, прикрывающей Курильский десант, причем позиция была наиболее удаленной к востоку, в океан. 21 июня было принято оповещение по флоту, в море японская эскадра. 22 июня уточнения о месте врага не последовало – Одзава свернул на восток, и на какое-то время самолеты-разведчики его потеряли. А в три часа дня акустик доложил командиру – есть контакт! Очень слабый, на пределе слышимости, но устойчивый, пеленг удалось взять.

Н-13 двинулась навстречу. Еще через час акустик понял, что контакт смещается вправо – значит, цель пройдет к западу от нас. Лодка легла на курс перехвата, в 16.30 оператор радара засёк воздушную цель, и командир приказал погрузиться. Через десять минут над этим местом пролетел японский самолет, ведущий противолодочный поиск, но летчики уже не увидели ничего.

Японцы (а кроме них тут не могло быть никого) приближались. Если только они не изменят курс, то пройдут как раз мимо затаившейся лодки. Строй стандартный, впереди завеса эсминцев, по бокам тоже, но менее плотная, а ядро эскадры – три больших корабля. Проходят все же чуть в стороне, – но если подсуетимся, то на малошумном ходу как раз поднырнем под край завесы!

Винты эсминцев слышны уже невооруженным ухом. На некоторых кораблях работают гидролокаторы – надежда, что немецкое резиновое покрытие на корпусе сыграет свою роль? Все же лучше нырнуть на глубину восемьдесят, так, эсминцы прошли, теперь наверх – место больших кораблей определено на планшете, успеваем!

Вышли на перископную. Головной корабль был определен как линкор тип «Исе». В кильватер ему шел второй линкор, авианосец был отдельно, по ту сторону колонны. Две минуты до пуска торпед!

И тут – взрыв бомбы, рядом. Но не было в непосредственной близости японских кораблей! Снова самолет? И уже поворачивают на нас эсминцы правофланговой завесы. А линкоры – меняют курс!

Будь на месте Н-13 «щука» или американская «балао», все было бы кончено. Потому что ближний из эсминцев был всего в пяти кабельтовых – правда, ему надо было еще завершить циркуляцию, – зато взрыв бомбы с самолета достаточно точно показал японцам место лодки. И развернулся бы весь дивизион, и прочесали бы все «гребенкой» на параллельных курсах, работая локаторами и бросая глубинки – примерно так в августе сорок четвертого возле Филиппин погибла американская лодка «Хардер» под командой «убийцы эсминцев» коммандера Дили, прославившегося победами именно над эскортными кораблями. Но «двадцать первая» была быстрее, шестнадцать узлов полного подводного хода против восьми у «балао», и в полтора раза меньше размером, а значит, поворотливее. А командир, капитан-лейтенант Маринеско, был подводником «от бога» – да, в этой реальности ему не довелось потопить «Густлоф», но зато были командирские курсы «у самого Лазарева», а еще Военно-медицинская академия, где его излечили наконец от клаустрофобии, «не беспокойтесь, Александр Иванович, у вас еще начальная стадия, это лечится. На ваш счет особый приказ главкома ВМФ – вылечить, чтобы впредь на берегу с катушек не срывался». Самое странное, что приказ, подписанный главкомом, действительно был – откуда Кузнецов мог узнать о болезни какого-то капитан-лейтенанта? А учили «у Лазарева» многим интересным вещам и на очень интересной технике – взяв кучу подписок о неразглашении. Зато оказалось, что командир еще до вступления в должность успевал хорошо изучить скоростные и маневренные характеристики своего нового корабля.

Моторы на самый полный. Рули на погружение, восемьдесят метров. Курс 260. Японцы будут уклоняться от нас, повернув влево, – и правильно, линкоры же не эсминцы. Но они не смогут и быстро повернуть на контркурс, и на циркуляции их еще вынесет к нам! Ввести в торпеды – на кильватер, вправо, в режим после десяти кабельтовых! Акустик, докладывай пеленг! Задача была наподобие той, на экзамене, давать пеленги штурману, ведущему на планшете места цели и охотников – вот только делать это в динамике боя!

Лодка выскочила из-под «гребенки» – бомбы рвутся за кормой, может, и слышали самураи про характеристики «двадцать первых», но привычка сильнее, вся тактика у них на американцев заточена. Теперь выходить на глубину двадцать. Можно было рискнуть под перископ – но проклятый самолет! Он может и так нас заметить, но если пролетит совсем уж над нами, вероятность мала. Черт, цель уходит, а у нас еще скорость не сброшена, нельзя торпедами стрелять! Выходим на пятнадцать метров, скорость пять – можно! Пуск всеми шестью! И вниз скорее, на двести метров, рывок от места залпа, и медленно, осторожно отползаем на малошумном режиме, шесть узлов!

Пять взрывов торпед услышали отчетливо. А затем взрывы глубинок, свист японских локаторов и визг винтов эсминцев – в стороне и за кормой! Потеряли нас самураи, ну и пусть теперь море бомбят! А мы – в сторону, в сторону, по миле каждые десять минут!

И хорошо, что на новых лодках особая аппаратура стоит, слишком громкие звуки фильтрует. А то было бы взрыв глубинки как удар по ушам, и что стало бы не то что с музыкальным, а со слухом вообще? На балтийских лодках бывало, что акустиков списывали на берег после одного похода. А здесь тихие шумы слышны отчетливо, даже с усилением, зато громкие как сквозь вату. Но взрывы торпед с глубинками не спутать, кого это мы угостили? В любом случае – пять попаданий, да еще под днищем, мало не показалось, кто бы ни был!

– Дырки вертите, – сказал командир, обращаясь к тем, кто был в ЦП. – Думаю, что за линкор не обидят. А тебе, старший матрос Хачатурян, медаль Нахимова как минимум обещаю. За то, что первым такую дичь услышал.

Через час, когда наверху стих шум винтов эсминцев, Н-13 всплыла под перископ и подняла антенну. Можно было запустить радиобуй – шар полуметрового диаметра, через торпедный аппарат, как только достигнет поверхности, то включается часовой механизм, проматывающий целлулоидную перфоленту, в эфир идет записанная морзянка, а после открывается клапан затопления. Но техника еще не была отработана, не проверена, не надежна, а главное, не позволяла получить в ответ «квитанцию», условный радиосигнал, что ваша передача принята и понята. Да и буй все же представлял материальную ценность, – потому командир решил поступить, как привычно. В донесении кодом было сообщено об обнаружении японской эскадры – место, курс, скорость. И о том, что один из тяжелых кораблей имеет повреждения. Радиограмма была принята в штабе флота, на Камчатке готовились к вылету бомбардировщики и меняли курс подводные лодки, на пересечение с противником.

Линкор «Хиуга» затонет через полтора часа. Торпеды с неконтактным взрывателем разорвали днище от кормовой оконечности до средних башен. Погреба не взорвались – но треть корпуса корабля потеряла плавучесть, и проблема была даже не в десяти тысячах тонн принятой воды, а в том, что когда оконечность входит в воду, остойчивость ухудшается резко, скачком, так что возможно мгновенное, за секунды, опрокидывание корабля, что и случилось. Из тысячи четырехсот человек экипажа спаслись единицы – причем большинство так и остались заживо погребенными в чреве тонущего линкора. Как когда-то двести человек машинной команды русского броненосца «Ослябя», погибшего в Цусиме, как большинство из команды «Кагановича», две недели назад. Теперь русские отомстили за всё! И это был еще не финал.

Карен Суренович Хачатурян и в этой реальности станет выдающимся композитором и педагогом – демобилизованный в сорок шестом (строго по закону, лица с высшим и средним специальным образованием призываются на половинный срок, ну а во флоте тогда служили пять лет, значит с льготой выйдет два с полтиной), закончит Московскую консерваторию. Но первой его наградой здесь станет не орден Дружбы, полученный в иной истории в 1995-м, а Отечественная 1-й степени, врученный всему экипажу Н-13 за потопление линкора. Бывший старшина 1-й статьи станет автором музыки к кинофильмам, как и в нашей истории, – и первой в этом ряду будет советско-итальянская лента «Битва за Рим» (о событиях 1944 года и спасении папы из немецкой тюрьмы с острова Санто-Стефания), затем «Тайна двух океанов», снятый на «Грузия-фильме», совместно с Ялтинской киностудией, «Семнадцатый конвой», «Угнать субмарину» и многие другие, но почти половина о море и моряках.

Он так и не узнает, какую роль в его судьбе сыграла всего одна строчка в докладе Лазарева М. П. на имя главкома ВМФ Кузнецова, написанном еще в декабре сорок третьего. «Рекомендую привлечь студентов и выпускников музыкальных училищ и консерваторий к службе акустиками на подводных лодках и надводных кораблях».

Адмирал Одзава, линкор «Исе». Вечер 22 июня 1945 года

А была ли лодка? Самолет вроде что-то заметил, но корабли, прочесавшие это место почти сразу же, не обнаружили ничего! И тут же был атакован «Хиуга», и поиск врага снова ничего не дал! Так кто там внизу – обычная субмарина, или Подводный Ужас, пожиратель целых флотов? Если верно худшее, то демон от нас уже не отстанет! И ничего с ним не сделать – немцы говорят, что спасение от него одно – быстро убегать!

Одзава не был трусом. Считавшийся по праву лучшим тактиком японского флота, он умел отлично использовать средства, которые имел и к которым привык, но не умел выходить на новый уровень – подобно тому, как самурай, выйдя на поединок, мог по стойке противника предвидеть его удар, но не был готов к тому, что враг выхватит револьвер. Сражения, в которых он командовал, в обеих исторических реальностях, были разыграны безупречно, и безусловно завершились бы победой – при условии, что силы врага были бы зеркальным отражением его собственных. Но ВМС США сорок пятого года отличались от самих себя времен Перл-Харбора в той же мере, как РККА лета сорок первого от Советской армии, бравшей Берлин, а вот Императорские Армия и Флот почти не прогрессировали за это время.

Ведь по восточной традиции, творить может лишь патриарх Школы, а всем прочим надлежит лишь безупречно исполнять заданный им канон.

Сами японцы верят, что битву у Сайпана Одзава провел безукоризненно, но боги не даровали ему победу. Конечно, если считать волей богов тот факт, что японский адмирал действовал, словно никаких американских радаров не существовало. История не знает сослагательного наклонения (даже после экспериментального подтверждения фактом попадания «Воронежа» существования параллельных миров – ведь по-другому все равно может случиться в иной реальности, а не в этой), но если бы на месте Одзавы был не японский, а русский адмирал? Мысль, которая через много лет пришла в голову некоему Лазареву М. П., на покое писавшему книгу по военно-морской истории. Был ли за японцев выигрывающий вариант?

Как ни парадоксально – но мог быть! Если сила американцев была не только в технике и подготовке личного состава, но и в идеальном управлении. Но локаторы того времени легко глушились самыми простыми помехами – тогда еще не умели ни вести селекцию движущихся целей, ни оперативно менять рабочие частоты. Если в час Х с береговых аэродромов взлетают эскадрильи армейских бомбардировщиков – не обученных работе по кораблям, но этого и не требовалось. Имея на подвесках не торпеды, а целые батареи неуправляемых ракет, с дистанционным подрывом, с боеголовками, начиненными фольгой! А истребители Армии должны были прикрыть своих подопечных до выхода на рассчитанный рубеж пуска ракет. Этого хватило бы бомбардировщикам и торпедоносцам Флота, чтобы незамеченными выйти на дистанцию удара по американской эскадре – причем первая атака шла бы по эсминцам радиолокационного дозора, периметр рушится, и главные ударные силы прорываются к авианосцам! Конечно, потери были бы огромными, учитывая мощь американского зенитного огня, но и у японцев были все шансы на этот раз не остаться в долгу; может быть, даже это не стало бы японской победой, – но даже за выигрыш сражения янки пришлось бы заплатить настоящую цену.

Хотя даже в этом варианте Япония все равно проигрывала бы войну. Просто потому, что США могли позволить себе потерять еще два, три авианосца – введя в строй в течение ближайшего года еще десять (а с массовой переделкой из крейсеров «Кливленд» и все тридцать), аналогично и по кораблям других классов. А вот для японской промышленности такой темп был абсолютно недостижим! И рано или поздно – «когда у одной из сторон пятикратный перевес в кораблях, и десятикратный в палубной авиации, говорить о военно-морском искусстве неприлично».

Но сейчас Одзава просто не знал, что делать! Налет пусть даже большого числа и превосходящего качества самолетов был все же знакомой проблемой, с которой можно бороться. Но что делать с подводным демоном, превосходящим обычные субмарины настолько же, как линкор «Ямато» превосходит паровые фрегаты командора Перри? Лишь убегать, потому что наши жизни и корабли еще будут нужны Японии! Бежать на север, от своих баз – потому что демон оказался позади!

У немцев «Шарнхорст» в сорок третьем спасся, удирая на тридцати узлах – демон сожрал лишь отставший и потерявший ход эсминец. Но «Исе» не мог развить свыше двадцати пяти, а авианосец «Дзуньо», переделанный из лайнера, едва мог держать двадцать четыре, и отставал! И нельзя идти противолодочным зигзагом, чтобы не замедлять движение, и акустика эсминцев ничего не слышит на таком ходу. А потому мы узнаем, гонится ли демон за нами, лишь когда он еще кого-то потопит!

Прошло уже три часа, наступили сумерки. И вдруг взорвался «Дзуньо», два попадания, ближе к корме, авианосец потерял ход! И ничего нельзя сделать – лишь передать «Тачибана» и «Симуре» остаться с подбитым, охранять, а при необходимости снять команду. Было бы слишком самонадеянно думать, что два эскортника смогут справиться с демоном – хорошо, если они заставят его, решившего добить жертву, повозиться чуть дольше.

Подводная лодка Н-3.

Ночь на 23 июня 1945 года

Командир, капитан 3-го ранга Бочаров, рассматривал в перископ неподвижную цель. Все же достали мы самурая, на самом пределе! Штаб флота вовремя передал информацию, и лодка успела занять позицию, на предполагаемом пути японской эскадры, – но как оказалось, все же чуть в стороне. И будь у нас Щ-407, которой Бочаров командовал на Балтфлоте, ушел бы враг невредимым, но возможность рвануть под водой шестнадцатиузловым ходом значит очень много, особенно когда акустик уже уверенно дает пеленг, и по его смещению можно судить, пройдет ли цель в пределах досягаемости торпед.

И все равно стреляли уже позади траверза цели, фактически вдогон. Четыре торпеды, надо думать, утонули по исчерпании дальности хода, но две все же успели поразить врага, опознанного как тяжелый авианосец. Странно, что японцы продолжили следовать своим курсом, оставив со столь ценным кораблем всего два эсминца! Спешили куда-то, имея важное задание? Ну, мы не торопимся никуда, подранок от нас не уйдет. А прочими заняться – тоже есть кому!

Поднять антенну (можно было радиобуй выпустить, но зачем терять ценный инвентарь?), сообщить в штаб. И начинается охота. Японской авиации можно не бояться, вон как сел этот на корму, хрен с его палубы взлетишь и сядешь! Эсминцы ходят кругами, ну что ж, тем хуже для вас! Взгляд на планшет – вот в эту точку выйти и ждать. Командир БЧ-3 – подготовить две торпеды на кильватер, вправо, и четыре обычные, прямоходные. Если все рассчитали правильно, то эсминец должен пройти в восьми-двенадцати кабельтовых перед нами, ну а второй будет в это время по другую сторону прикрываемого объекта от нас!

Не ошиблись. Пуск двумя. Поворачивает, что-то услышал, – но поздно, не увернется уже! Есть, хотя только одна попала, но для эсминца этого достаточно для полной потери боеспособности. Нам он уже не интересен, вперед, пока второй не может вмешаться! Ну вот, условия стрельбы идеальные – большая неподвижная цель, бортом, дистанция 20, можно еще сократить. Так, второй эскортник выскочил, идет на нас, ну и пес с ним! Доклад из торпедного – первый и второй успели перезарядить, так что у нас шесть в залпе. Отставить – по авианосцу четырьмя, как приказано, а вот слабо сделать дуплет? Четыре ушли, доворот, эсминец на контркурсе, лоб в лоб – дистанция 10, пуск двумя! И отворот, и на глубину, ход полный! Да, «немка» не «щука», намного резвей!

Взрыв – по пеленгу, эсминец, шум его винтов прекратился. И два взрыва, авианосец – все же растворение веера можно было дать поменьше? Из осторожности отползаем еще в сторону, аппараты уже перезаряжены, вот теперь можно и перископ. Одного эскортника на поверхности нет, второй явно не жилец, с таким креном, и горит. Это важно – сначала оценить состояние опасных для тебя противников, а то могло быть, что торпеда преждевременно взорвалась, а эсминец машины на стоп – и слушает, когда ты высунешься. Теперь, что с авианосцем – вот красота, кормой осел сильно, и кренится, и дым столбом! Может быть, и сам скоро утонет – но ради такой цели и еще пары торпед не жалко, тяжелые авианосцы советскому флоту нечасто попадаются на прицел! С восьми кабельтовых – как «удар милосердия», чтоб не мучился – двух торпед хватит. Хорошо рвануло – ну, если он и сейчас не утонет, в бога Нептуна верить перестану!

Да, не зря были курсы усовершенствования! А как поначалу ерепенились командиры лодок, когда их, по году, а то и больше отвоевавших, в Москву отзывали, «на переподготовку»! Но против приказа не попрешь. Со всех подписку взяли, учебный класс охраняли «волкодавы» из флотского СМЕРШ – внутрь зашли, а там на столах такие чемоданчики с телевизорами внутри, как в романе Беляева «Чудесное око». И управление, клавишами или утюжком, можно не смотреть, а самому играть, как это сделано, непонятно, да и неважно это! В принципе, такие учения с моделированием боевой задачи еще до войны проводились, на планшетах, идея была знакома. Но были эти игры редки, поскольку сложны и трудоемки – на каждого играющего несколько человек должны были считать и чертить, и, конечно, что-то упускали. А тут – «характеристики лодок, их вооружения и средств обнаружения соответствуют тому, на чем вам завтра воевать». И – вперед, сначала вот вводные, покажите, как бы вы действовали. А затем – ознакомьтесь с некоторыми тактическими приемами. И сразу – можно попробовать… интересно, а кто же за противника играет? Причем ладно бы еще бой один на один, но при атаке конвоя или эскадры в игре до тридцати целей! И если условно «потопят», на экране сообщение, и начинай заново. От момента обнаружения и сближения – на этом этапе время можно было «ускорить», чтобы долго не сидеть. «Учителем» был сам контр-адмирал Лазарев – командир «Моржихи», что у немцев на севере весь флот перетопила. А ассистировали ему еще два героя-североморца, Котельников с Видяевым. За две летние недели каждый из «учеников» столько выходов в атаку, прорывов охранения, отрывов от преследования провел – сколько за всю войну не приходилось (в реальном походе, длящемся неделями и месяцами, собственно контактов с противником может быть – по пальцам сосчитаешь). И в завершение было совсем уж небывалое на войне – подводные дуэли! Может, оказывается, и лодка по лодке под водой стрелять. Ну и очень помогло, что к маневренным качествам лодок «тип XXI» привыкли, не смущало уже ни двести метров глубины, ни шестнадцать узлов полный подводный ход и шесть, экономичный (вместо восьми и двух, соответственно, у «щук»).

Утоп наконец авианосец, скрылся под водой. Видно плохо, стемнело уже, – но акустик докладывает, что слышит характерные звуки – корпус разрушается, механизмы сорвались со своих мест. И вроде там плотики плавают – на таком корабле экипаж должен быть тысяча, а то и полторы, а ведь еще и с эсминцев кто-то спастись мог – так что болтается сейчас наверху в море больше народа, чем с «Титаника». Немец бы, наверное, всплыл и из пушки по плотам, чтобы артиллеристы навык не теряли – политработники рассказывали, что были у фрицев и такие звери, как Броде или Лют, кто при этом еще и свободных от вахты наверх вызывали, с ручными пулеметами, чтоб поучаствовали. Ну а мы не фашисты – донесение в штаб флота, вместе с координатами… большое число возможных пленных. Так что, если у наших будет возможность, то пришлют кого-нибудь подобрать. Ну а кто из япошек до того не доживет, мы не виноваты, судьба!

Авианосец, два эсминца – ну не совсем эсминцы, эскортные миноносцы типа «Тачибана» или «Матсу», силуэт в альбоме похож, но не мелочь, по 1700 тонн! Вот не было ни гроша на боевом счете – и вдруг алтын… а ведь три штуки и есть! Думаю, ордена за такое всей команде, «Отечественная первой» – по статуту положена тем «кто, входя в состав экипажа корабля, самолета или боевого расчета береговой батареи, утопил боевой корабль или 2 транспорта противника», ну а тут целая троица. А ведь война не кончена – может, еще кто попадется?

Победно скалится белая акула, нарисованная на рубке Н-3. Кто еще попадется на зуб?

Адмирал Одзава, линкор «Исе».

Ночь на 23 июня 1945 года

Тот, кто уже умер – не боится ничего. И является истинно свободным в своих поступках. А истинный самурай живет – в любой миг готовый умереть!

Стало известно – «Хиуга» затонул, почти со всем экипажем. И не отвечают ни «Дзуньо», ни его конвой. Как до того погиб «Читозе» – и ни в одном случае атакующая лодка не была замечена достоверно! Может быть, это были разные лодки? Но даже немцы, более искусные в подводной войне, чем Императорский Флот, не показывали такого класса управления своими субмаринами! Значит, с большой вероятностью – внизу ходит Подводный Ужас. Не спешит нас добивать – значит, уже не выпустит, уверен, что нам от него не уйти! И мы все уже мертвы.

А если Енаи прав, и нет никакого демона, а есть всего лишь один корабль, намного обогнавший свое время, это для нас ничего не меняет. Как сто лет назад, во время «опиумной войны», единственный английский паровой фрегат, и против него, от горизонта до горизонта, стена огня от сотен горящих китайских джонок – на картине, которую Одзава видел когда-то давно, в британском Адмиралтействе. Китайцы середины прошлого века тоже считали себя Великой державой, с многомиллионной армией и флотом из тысяч боевых кораблей. Только все это оказалось прахом перед горсткой гайдзинов и их намного более совершенным оружием. А ведь китайцы не были дикими зулусами, они изобрели порох, ружья и пушки раньше, чем европейцы! Вот только западный путь оказался сильнее – не искуснее, не совершеннее, но сильнее – думать не о духовном начале, а о механических усовершенствованиях, позволяющих даже слабому трусу победить истинного воина! Отчего в той войне весьма многочисленная китайская артиллерия оказалась «бумажным тигром», не нанеся англичанам никакого урона? Да оттого, что китайцы не сумели изобрести такой простой вещи, как колесный лафет, – а стволы, наглухо закрепленные в деревянных колодах, трудно было наводить, перемещать, а будучи установленными на кораблях, они расшатывали корпус. Но ведь в Японии все было иначе?

Да, страна Ямато, решив превзойти европейских гайдзинов, прежде всего в военном деле, старательно перенимала от них все военно-технические новинки, создав мощную армию и третий в мире флот. Но не было ли и тут сделано роковой ошибки?

Одзава помнил – тридцать пятый год, визит немецкой военной делегации. Германия тогда собиралась строить «Цеппелин», свой первый и единственный авианосец – и, не имея опыта, скооперировалась с японским союзником, получив полную техническую документацию по авианосцу «Акаги», в обмен на новейшие немецкие системы управления артиллерийским огнем (поставки готовых и лицензия на производство). И глава делегации, в ответ на вопрос, как гости оценивают японскую военную и морскую мощь, рубанул с тевтонской прямотой, еще не будучи знакомым с правилами восточной дипломатии.

– Вы, японцы, научились копировать чужое. И даже что-то усовершенствовать. Но вам не дано придумать что-то качественно иное! То, что вы нам показали, – это всего лишь улучшенная копия британского «Фьюриеса». И вы совершенно не понимаете, что оружие это лишь верхушка, острие – у вас еще хватает ума сообразить, что к пушкам нужны нормальные СУО, но вы абсолютно не видите важность развития технологий даже в военном производстве.

Скандала не возникло – все же союзник! Что поделать, белым гайдзинам обидно видеть, что какой-то из народов презираемой ими желтой расы может в чем-то сравниться с «цивилизованными людьми»! Немцы по существу ничем не отличаются от англичан и янки – разница лишь в том, что битва с ними за господство над миром это дело не завтрашнего, а послезавтрашнего дня. Начав войну на Тихом океане, Япония показала, что ничем не уступает белой расе – Малайя, Сингапур, Филиппины, Бирма, Индия – и всюду европейцы в ужасе бежали от японской армии и флота; а если и начали побеждать в последние два года, то это исключительно оттого, что выставляли впятеро, вдесятеро больше сил! Но тут ничего не поделать, Япония не виновата, что ее население, территория и промышленный потенциал на порядок уступают США и Англии – сто самых отважных самураев не могут победить тысячу, а лишь погибнуть с честью, сохранив свои имена в веках.

Проклятые русские! В полный их разгром Одзава (согласившись с мудрой оценкой Енаи) не верил, вспоминая сказанное еще Бисмарком, «русских нельзя победить, но и сами русские не могут быть победителями», так что наиболее вероятным прогнозом было взаимное истощение СССР (за которым стояли англосаксы) и Германии (с вариантами, от сепаратного мира до позиционного фронта образца прошлой Великой войны), с последующим истощением и США с Англией, вынужденных этот конфликт разрешить; ну а Япония в этом раскладе оставалась при своем захваченном, как после той войны Циндао, после этой – Индокитай, Малайя, Филиппины, Ост-Индия, Бирма, территории в Китае, а возможно, и в Индии (это в дополнение к ранее принадлежащим Империи Корее, Маньчжурии, Формозе, островах Южных морей). Кто же знал, что Германия окажется настолько слабым союзником, что, надорвавшись, бездарно спустит все свои победы!? А в итоге Япония оказалась в полном одиночестве против коалиции, жаждущей ее крови и совершенно не показывающей усталости от войны! Когда Империя напрягала последние силы, отступая постепенно, с тяжелыми боями, – были потеряны Филиппины, пришлось уйти из Индии, англичане вторглись в Бирму, под угрозой Индокитай, – но по большому счету еще ничего не было решено, пока оставались ресурсы и промышленная база Маньчжурии, Кореи и части Китая – русские, до того отсиживающиеся в стороне, подло ударили в спину самураю, истекающему кровью!

О том, что будет завтра, – не надо думать: это в воле богов и божественного микадо. Но если боги по-прежнему покровительствуют стране Ямато, то они помогут нам в этом бою! Надо лишь помнить, что боги не помогают трусам – а лишь достойным, сохранившим честь и лицо! Значит, надо поступить, как положено самураю. Дать бой русским здесь, возле островов – уклоняться от битвы в первый день было ошибкой.

А если боги отвернулись от Японии и больше не защищают ее – тогда не надо и жить!

Завыл ревун воздушной тревоги. Когда адмирал вышел на мостик, налет уже закончился. В небе догорали «люстры» САБов, а русские топмачтовики скрылись во тьме – и горели эсминцы «Кейки», «Моми», а «Хиноки» уже затонул! Экипажи с подбитых – не снимать. Нет смысла, если мы сами не вернемся домой. Пусть они хотя бы отвлекут на себя какие-то силы русских и время. Даже если все завершится тремя торпедами с Подводного Ужаса – не бесконечный же на сверхкорабле боезапас? Но главное, демон здесь – и уже не успеет к берегам Кореи. Кстати, надо радировать эсминцам, остававшимся с «Хиугой», чтобы они шли не на соединение с нами, а пытались перекрыть проливы на запад, может, и это хоть немного задержит Ужас, когда он, разделавшись с нами, поспешит туда. Ну а мы успеем еще хлопнуть дверью, подороже отдав свою жизнь!

Радио с «Кейки» – торпедирован, тону. Демон пожирает отставших, считая их легкой добычей, – как рассказывали немцы, это была действенная мера и в европейских водах. Что ж, имена погибших будут занесены на стену храма Ясукуни! Остается лишь отомстить за них.

Стрельба в ночи! И радио с миноносца «Манадзуру»: веду бой, это не лодки, а торпедные катера! С радарами – как иначе они могли нас найти? Взрывы торпед – и два миноносца правофланговой завесы, «Манадзуру» и «Хатцукари», не отвечают на вызовы. Погибая, они спасли эскадру, тут же изменившую курс влево. Значит, цель уже близко – радиус действия катеров не может быть велик! Неизвестно, понесли ли русские потери, – но если и да, то вряд ли в равновесии с двумя миноносцами, по сто восемьдесят человек экипажа на каждом. И никто не будет заниматься их поиском и спасением в чужих водах. Хотя еще недавно Япония считала это море своим. И до берегов Метрополии совсем недалеко.

Час до рассвета. И какие-то полсотни миль до Курильской гряды. Сейчас мы обрушимся на русских, подобно тайфуну! Линкор, легкий крейсер и семь миноносцев – этого хватит, чтобы разобраться с плавучей швалью, которую гайдзины сумели там собрать. Ну а после – наш долг перед Японией будет выполнен.

И тут в «Исе» попали торпеды. Подводный Ужас все же нас настиг?

Погибаем за Императора – Тэнно Хэнку Банзай!

Корветтен-капитан Хайнц Байрфилд.

В июне 1945 года – командир лодки U-214,

Фольксмарине ГДР

Лишь теперь понимаю, отчего русские нас победили! У них на флоте порядок, как в штрафбате.

«Папа» Дениц нас берег. До того, что командиру давалась свобода отказаться от атаки, если считаешь, что опасность угробиться слишком велика. Себя сохранить, чтобы «в следующий раз, без риска». Правда, когда вместо Кригсмарине стало Ваффенмарине, это после того как «Шеер» русским сдался и на лодках кригс-комиссары появились, то началась жуть. Потому что набирали их из партийных береговых крыс, ничего в военно-морской тактике не понимавших, – хорошо, если у кого-то здравого ума все же хватало, а то ведь попадется кретин с мышлением, увидел противника, вперед и на него! Мне вот такой и попался, в первом же походе… ну и лежит моя U-703 где-то на дне у берегов Норвегии, русские только меня и подобрали, и еще эту сволочь, верно говорят, что дерьмо не тонет. Теперь этот ублюдок, с характерным прозвищем Свинорыл, вынырнул в Бремене на некоей административной должности, на каждом углу орет о верности делу Сталина и коммунизма – так же как когда-то внушал моему экипажу: за фюрера и Рейх. С охотой придушил бы его – но ведь политическое дело прилепят! И карьеру не хочется ломать – тем более что русские слово сдержали. Обещали ведь когда-то, что срок выслуги в чине идет от получения предыдущего, а не со дня вступления в «свободную Германию», ну а я в каплеях уже достаточно ходил, и вот – считай что авансом, корветтен-капитан! А может, и тут политика – что на службу новой власти идет не кто попало, а старший офицерский чин, с двумя Железными крестами.

Слава богу, со статусом определились! А то ведь сразу после капитуляции было, вот смех, согласно протоколу, не армия, а «военизированная казарменная полиция», ядро которой это бывшие 15-я и 21-я танковые дивизии. А флот тогда чем считать – морской жандармерией? Хотя осталось этого флота… русские самое ценное выгребли себе, в компенсацию – не брезгуя даже портовыми буксирами, плавкранами, плавдоками и прочим вспомогательным хозяйством! Оставили древний броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» (и еще его систер-шип «Шлезиен», угодивший у Данцига под русские бомбы, вроде собираются поднять), крейсер «Эмден» постройки 1926 года, дюжину миноносцев типов «35» и «37» (все уцелевшие более поздние и мощные «39», равно как и «церштереры», забрали), две флотилии тральщиков (что чистят сейчас Балтийское море от мин) и меньше десятка старых подлодок, оказавшихся в северогерманских портах – ограбили нас почище, чем после той, прошлой войны! Правда, никаких запретов на кораблестроение не наложили, и верфи работают – вот только первые двенадцать лодок «тип XXI», вступившие в строй после капитуляции, уже у стенки завода подняли советский флаг! Но обещали, что и нам что-то достанется, как с япошками разберутся – будет тогда половина русским, половина нам. Так ли это, не знаю, мы в октябре из Бремена ушли. Как там дома?

Шли через два океана – двенадцать «двадцать первых» с русскими экипажами, наши U-214 и U-218, громадный двухтрубный пароход «Советская Украина» (бывший «Берлин») в качестве плавбазы и штабного корабля, и два транспорта, «Ижора» и «Луга». В Норфолке к нам присоединились, также под русским флагом, два эсминца типа «флетчер» и шесть десантных кораблей. Стоянка в главной американской военно-морской базе была короткой, и ее омрачило крайне враждебное отношение американцев к моим парням, вплоть до драк и поножовщины без всякого повода с нашей стороны – при том, что к русским было показное дружелюбие. И это, как нам сказали, были еще «цветочки», а вот попробовали бы вы зайти в британский порт…

Этот факт убедил в правильности сделанного нами выбора колеблющихся (если таковые и были среди нас). Профессия моряка вполне достойная и оплачиваемая, чтобы менять ее на какую-то другую (особенно в свете послевоенных бедствий, голода и безработицы). В то же время мы видели, что торговый флот Германии уменьшился еще в большей степени, чем военный, а всерьез рассчитывать на карьеру у американцев или англичан для бывшего подводника кригсмарине было полным абсурдом (и надо полагать, у всех держав после войны будет в достатке своих моряков). Бежать же в Латинскую Америку (где сильна католическая церковь) после римских событий было бы верхом глупости. К тому же русские, формируя экипажи на наши лодки, отдавали явное предпочтение семейным, чьи родные остались в Германии.

Ну а для меня лично выбор был ясен. Если Германия не погибла, а называется сейчас ГДР. И как положено, имеет свой собственный флот. Чем мечта дослужиться до чина капитана цур зее хуже любой иной (а уж выйти на пенсию адмиралом это предел!).

Конечно, нас не оставили без внимания. От русских в нашем экипаже наличествовал капитан-лейтенант Сапожников, не партийный функционер, а служивший ранее первым вахтенным офицером на одной из лодок Балтийского флота и хорошо говоривший по-немецки. Исполнял у нас обязанности офицера связи с русским штабом, а никак не кригс-комиссара, до того дня. Единственное, что делало похожим Сапожникова на кригс-комиссара, так это то, что после, с началом войны, он взял на себя обязанность читать и переводить экипажу военные сводки Совинформбюро. Русская армия вела наступление по всем фронтам, буквально размазывая японцев тонким слоем. Черт подери!.. Но нам немцам почему-то было чертовски приятно быть частью этой всесокрушающей силищи!

Камчатка показалась мне похожей на Норвегию. А Петропавловск, главная русская база здесь, – на Нарвик. Нельзя сказать, что русские относились к нам с братской любовью, – но исправно выдали положенное снабжение (непривычным лишь было, что хлеба нет, одни сухари – в кригсмарине свежую выпечку брали из расчета хотя бы на первые дни), сообщили всю необходимую информацию. Даже сводили желающих в местный музей (оказывается, тут есть и таковой!), где мы узнали, что этот город мало того что основан почти два века назад, так еще имеет славную военную историю, успешно отбившись от набега «лимонников» с «лягушатниками» в 1854 году и истребив японский десантный отряд в 1904-м. Сейчас же Петропавловская бухта была забита кораблями, как бочка селедкой, одних лишь субмарин было четыре десятка. С удивлением я увидел знакомые очертания русской «Моржихи», и лишь вблизи было видно, что это макет. Но и сама сверхсубмарина тоже была тут, неделю назад, и вышла в море перед самым нашим прибытием. Если это так, то мне искренне жаль япошек – и черт возьми, приятно, что в этой войне Полярный Ужас будет сражаться на нашей стороне! Шмульке, мой второй вахтенный офицер, усомнился, зачем тогда здесь нужны мы? Я ответил, что русские, вероятно, похвально предусмотрительны, как у них говорят, «не кладут все яйца в одну корзину».

Мы вышли из Петропавловска 30 мая. Шли к берегам Японии, сильно отклонившись к востоку, в океан, от Курильских островов, мы не «двадцать первая», нам приходилось быть осторожнее. Причем бояться следовало не только японцев, в этих водах вполне можно было наскочить и на американские корабли, а особенно самолеты. Но все же спокойнее, чем в Атлантике, янки пока еще были тут гостями, не хозяевами, а японская ПЛО после англичан смотрелась убого. И от нас требовалось, прежде всего, тихо прийти и тихо уйти, выставив в Сангарском проливе у входа в порт и базу Хакодате пятнадцать мин SMA, что мы таскали в шахтах еще от Бремена. А уж после охотиться на встреченные японские корабли и транспорта.

Первого противника, подводную лодку, мы обнаружили акустикой, хотя шли в надводном положении, успели погрузиться. Были уже сумерки, но силуэт цели еще можно было хорошо различить в перископ. Одна пушка на палубе, позади довольно крупной рубки, была характерна для японских крейсерских субмарин, но не для русских лодок. К тому же мы достоверно знали, что русских в этом районе, к тому же идущих со стороны океана, курсом на запад, быть не может. Американские союзники также не сообщали нам ни о каких своих операциях здесь и в это время – потому я решил атаковать. Две торпеды были выпущены с дистанции всего девять кабельтовых, одна из них достигла цели. Так как наш поход лишь начинался, мы не стали всплывать, чтобы подобрать пленных.

11 июня мы подошли к цели. За все время нам четырежды приходилось уклоняться срочным погружением от самолетов, и один раз мы обнаружили корабельный противолодочный дозор из пары тральщиков. Поскольку проникать глубоко в акваторию пролива Цугару было бы самоубийством, я решил, в рамках полученного приказа, выставить мины двумя банками у его восточного входа, на предполагаемом фарватере. Как назло, на отходе черт послал нам навстречу одиночный японский транспорт, без охранения, в очень удачном ракурсе. И это в тот момент, когда мы находились во вражеских водах, в пределах досягаемости базовой авиации, имея в батарее едва треть заряда! То есть успешно уклоняться долгое время от весьма возможного преследования мы под водой не могли!

Потому я вынужден был отказаться от атаки. И имел неприятный разговор с Сапожниковым – с трудом сумев ему объяснить, что не стоит сейчас рисковать нашими жизнями ради возможности отыграться после. Русский явно остался недоволен и, очевидно, по возвращении напишет на меня донос. Надеюсь, судьба еще пошлет случай оправдаться!

Случай представился на следующий день. Какой-то каботажный пароходик, тонн на девятьсот, ползущий вдоль берега на север. Но в военное время не бывает гражданских судов – напротив, законы тотальной войны говорят, что все, что нужно для выживания вражеской нации, тем самым имеет военное значение! Потому я дал приказ атаковать – и японцы, очевидно, даже не заметили торпед, ведь электрическая G7е не дает следа, а акустики на этом корыте быть не могло! Попал хорошо, пароход быстро затонул, шлюпки спустить не успели. А то можно было бы попрактиковаться в артиллерийской стрельбе, – но русские отчего-то к такому относятся неодобрительно!

В сумерках мы заметили еще одно судно, с похожим силуэтом, идущее тем же курсом. Мы успели полностью зарядить батарею, за спиной было открытое море, а значит, свобода маневра, – и я заявил Сапожникову, что «сейчас он увидит истинно атлантический класс». Где те «жирные годы», когда мы легко набивали себе счет в десятки единиц и сотни тысяч тоннажа, почти не подвергая себя риску? Тактика была именно такой – в темноте сближались с конвоем, благо охранение почти или полностью отсутствовало, и стреляли торпедами из надводного положения, с минимальной дистанции (на некоторых U-ботах даже арматура для погружения успевала заржаветь – за весь поход не ныряли совсем!). Сейчас же я хотел, в извинение досадного эпизода в Снгарском проливе, показать русскому гостю германское искусство подводной войны, потому стрелял всеми четырьмя, растворив «веер». Торпеды уже ушли – и тут добыча вдруг освещает нас прожектором и резко поворачивает в нашу сторону, и открывает огонь не менее чем из 12-сантиметрового калибра! Это был не транспорт, а противолодочный корабль, тип D – класс, аналогичный нашим миноносцам!

Это было чудо, что в нас не попали! У меня руки дрожат, как я о том вспоминаю – дистанция была кабельтовых шесть, а то и меньше! Срочное погружение, – но пока мы толклись у люка, а один из японских снарядов разорвался так близко, что до нас даже брызги долетели, какой-то из наших «угрей» все же нашел цель! А для корабля в восемьсот-девятьсот тонн этого более чем достаточно. Так что я приказал отставить погружение, хотя палубу уже заливала вода – продуть цистерны и приготовить к бою все наши пушки, и ахт-ахт перед рубкой, и оба эрликона. Сейчас эти желтомордые расплатятся сполна за наш страх!

Русский высказал мнение: ваше право, герр Байрфилд, но простите, в кого вы собираетесь стрелять? Если там и остались выжившие, плавают в спасжилетах или на плотиках, вы на них будете ценный боезапас тратить? И что еще важнее, привлекать внимание еще кого-то, столь же опасного – хотя в Германии, кажется, не охотятся на глухарей на току? Конечно, живую силу врага следует уничтожать, чтобы эти спасенные завтра не ступили на палубу другого корабля, – но можно поступить гораздо эффективнее. До берега не так далеко, и там вполне могли видеть или слышать взрыв. А мы посмотрим, кто поспешит спасать тонущих! Кстати, долго они не продержатся, хотя и лето, но вода довольно холодная.

Мне трудно было возразить против такой, скорее даже немецкой, чем русской, рассудительности. Сапожников же после сказал, что слышал о подобном приеме от своего друга, офицера морской пехоты, бывшего на обучении у самого Смоленцева: «ранить, чтобы обездвижить, одного врага, на открытом месте, а затем выбивать тех, кто попробует его вытащить». И что Смоленцев в оправдание такого цитировал Сунь-Цзы: «а на войне одна победа лишь важна, победа все простит, война на то война».

– То есть для вас нет никаких правил ведения войны?!

– Герр Байрфилд, а ваши задумывались о том в сорок первом? Что до нас, то Смоленцев говорил со слов моего друга – запрещено мирняк укладывать штабелями. А против врага при оружии – дозволено всё.

Мы ждали в том районе до утра, лишь отойдя чуть мористее. Но никто так и не появился – у этих япошек совершенно нет орднунга! Они, кажется, даже не заметили, что пропал их сторожевой корабль, так и оставили своих моряков погибать! Дикари.

И все же нам довелось пострелять из пушек – когда еще через два дня, двигаясь на север, мы встретили три рыбацких судна. Скорее, это были даже мотоботы, тратить на них торпеду было непозволительным мотовством. В то же время было ясно, что эти рыбаки, способствуя прокормлению японской нации и армии, помогают ведению войны. Потому мы всплыли и открыли огонь с дистанции семь, а под конец и меньше трех кабельтовых, потратив два десятка 8,8-см снарядов и с сотню патронов к «Флакам». Итого на счету нашей U-214 уже шесть штук потопленных! Надеюсь, русские зачтут нам этот эпизод тремя самостоятельными победами? Кажется, там, в волнах, барахталось несколько человек, – но мы, в хорошем настроении, не стали их добивать. Равно как и брать на борт – у нас не было переводчика с японского, да и какие военные сведения могли сообщить рыбаки?

Нет, мы не были ни героями, ни палачами-садистами. А всего лишь обычными работниками войны. Добровольно подрядившимися на эту войну, как когда-то шли в ландскнехты, причем не считалось зазорным служить в армии иного государства, но именно потому совсем не горящими желанием отдать жизни за чужое Отечество. А лишь честно отслужить, исполнив свой долг, и вернуться домой с честно заработанным. Лично мне, как я уже сказал, была обещана карьера во флоте новой Германии. И если ради того следовало умереть какому-то числу япошек – что ж, желтомордые, вам не повезло!

Формально мы выполнили задание – выставив мины в указанном районе. И у нас осталось всего восемь торпед (на два неполных залпа носовыми, если учесть, что одна торпеда заряжена в кормовой аппарат). Так что мы неспешно ползли к русскому Петропавловску, когда 21 июня получили радиограмму – оповещение по флоту. Тут, в Охотском море, готово было развернуться настоящее сражение, с участием половины японского флота! И мы, войдя в оперативную зону Северо-Тихоокеанской флотилии, оказались тоже включены в план развертывания русских сил!

Потопить линкор или авианосец это, конечно, славное дело. Но какие шансы при этом остаться живым? Однако и уклониться было бы неправильно. Так что мы заняли указанную позицию возле одного из Курильских островов. И с философским спокойствием слушали сообщения, как где-то к югу от нас идет битва. К чести русских, они нам обеспечили чистое небо, не надо было бояться японской авиации, – а русским самолетам было запрещено атаковать любые подводные лодки без особого приказа.

Вечером 22 июня мы получили приказ. Японская эскадра, по данным авиаразведки, идет прямо на нашу позицию. Атаковать врага, нанести ему максимальный ущерб! И как сказал Сапожников, лишь во вторую очередь думать о собственном выживании. Если вы, герр Байрфилд, сейчас в составе советского флота, то будьте добры воевать по-русски!

Хотя, а чем я хуже Прина, потопившего линкор «Роял Оук»? Тем более что гидролокаторы у японцев уступают английским. Так отчего бы и не рискнуть?

А дальше – нам просто невероятно повезло! Штурман просто идеально вывел лодку, точно по курсу японцев, обнаруженных акустикой (вы не представляете, какой шум от винтов эскадры больших кораблей, идущих полным ходом!). И мы вовремя погрузились, пропустив над собой эсминцы головного дозора. Одна цель сильно выделялась среди прочих. U-214, оказавшись в выгодной позиции, дистанция 14 кабельтовых, выпустила полный залп. А дальше было просто везение нам и невезение япошкам (как и британцам, когда их линкор «Бархэм» взорвался от единственной попавшей торпеды), четыре наши «рыбки» веером, все с неконтактными взрывателями, расчет был, что линкору с проломленным днищем будет точно не до сражения, лишь бы до базы доползти. При растворе веера попала всего одна торпеда. Под артиллерийский погреб кормовых башен. И взрыв был такой, что даже нашу лодку, успевшую уйти вниз на сто метров, ощутимо тряхнуло!

Так вот и стал я, корветтен-капитан Байрфилд, первым и пока единственным подводником флота ГДР, кто потопил вражеский линкор. И был за это награжден русским орденом Ушакова 2-й степени – по статуту, «за успешные действия при бое в море с численно превосходящим противником, приведшие к уничтожению значительных его сил». Мои офицеры, Гербер и Шмульке, получили по ордену «Красной Звезды», ну а прочий экипаж, поголовно – медаль «За победу над Японией».

Хотя не все русские, как мне показалось, считали это подвигом? Когда уже был заключен мир, мне довелось свести знакомство с русским майором морской пехоты, откликавшимся на странное прозвище «Скунс». Кажется, мы крепко тогда выпили, как нередко бывает с подводниками на берегу, – и я рассказал русскому о всех подробностях того похода, и что я при этом думал. Он слушал внимательно, а затем взял гитару и вполне приличным голосом спел песню, которую я прежде никогда не слышал. Про «тех, кто не вышел в первые ряды, – но не были и сзади, и горды, что честно воевали в середине». Я так и не понял, осуждает он это или оправдывает – я еще не настолько хорошо знал русский язык, чтобы различать смысловые тонкости.

Такэмацу Такэо, сторож японского консульства в Петропавловске-Камчатском (и по совместительству резидент японской военно-морской разведки)

Что такое утонченная месть по-японски? Изысканно беседуя, вежливо пригласить побежденного врага к обеду. А на поданных блюдах – отрезанные головы его бывших сподвижников и друзей. И жены, и детей – всего рода.

Подобное чувство испытал Такэо в тот проклятый день. Когда его извлекли из камеры в подвале НКВД – куда его и прочих сотрудников консульства поместили в порядке не ареста, а интернирования, и ради вашей же безопасности, «а вдруг Петропавловск завтра ваши соотечественники будут бомбить». Его не били, не пытали, даже не допрашивали, и совсем неплохо кормили, но не выпускали и на прогулку во двор! А ведь даже СССР и Германия в июне сорок первого возвратили свои посольства через нейтралов!

И вот 30 июня его вдруг забрали из тюрьмы. До того сводили в баню и к парикмахеру, выдали чистую и отглаженную одежду. И что самое невероятное, вернули фотоаппарат, изъятый при обыске.

– Вы будете снимать то, что сейчас произойдет, – сказал офицер русской контрразведки, – это должны видеть в Японии.

На улицах Петропавловска было необычно людно. Причем русские солдаты были в полном вооружении, а в одном месте Такэо увидел даже танки. И какой-то шум слышался со стороны порта, невидимого отсюда. Он приближался, и кто-то крикнул: «Идут!»

По улице, окруженные цепью русских солдат, шли японские матросы. Впереди офицеры – и адмирал Одзава Дзисабуро. Такэо не был с ним знаком, но не раз видел его фотографию. Значит, нет больше Императорского Флота? Проклятые гайдзины – даже мы, сорок лет назад, не водили вашего Рожественского по Токио, как зверя напоказ!

– Это еще не все, а лишь имеющие товарный вид, – сказал русский офицер, – мы не настолько жестоки, чтобы гнать в строй покалеченных, раненых и обожженных. Но тысяча голов – тут, налицо! Это все, что осталось от вашей Северной эскадры – мы же не потеряли ни одного корабля. Но снимайте, пусть в Японии тоже увидят, как ваши военные все же прошли по нашей советской земле. И так будет с каждым, кто на эту землю посягнет!

Такэо сделал несколько снимков. Хотя понимал, что этим неудачникам лучше быть сейчас мертвыми, чем живыми. И уж конечно, не подвергать позору свои семьи. Но чисто профессиональное любопытство разведчика взяло верх. Тем более что и с русской стороны присутствовали фотографы, и даже кинооператор.

А злосчастному адмиралу не позавидуешь! Все его заслуги перед Японией оказались перечеркнуты полнейшей потерей лица – и даже сеппуку не смоет этот позор!

Адмирал Одзава Дзисабуро

Умирать во имя чести и долга самурая – легко. Жить оказалось куда страшнее!

Ему повезло выжить при взрыве флагмана. И даже организованно спуститься со своим штабом на катер, как положено, захватив портрет императора – до того, как «Исе» скрылся под водой. И перейти на борт «Исудзу» – все, что осталось от Северного соединения, легкий крейсер и несколько миноносцев! Чтобы приказать продолжить поход – ясно, что русский подводный демон нас не выпустит, так что хоть погибнем с честью, нанеся северным варварам хоть какой-то урон! Остров Уруп, где армия истекает кровью, обороняясь от наступающих гайдзинов, был совсем рядом, в сорока милях. Можно уничтожить русскую десантную флотилию – а еще, поскольку это ближайшая земля, находящаяся пока еще под японским контролем, спасти своих людей, кому посчастливится выжить! Если не удалось сохранить флот, – но стране Ямато нужны будут и обученные моряки!

Чуть меньше двух часов хода, считая, что эскортники могли развить лишь 25 узлов. И полчаса до рассвета.

А когда взошло солнце, с запада появились самолеты – сотня, две сотни! И это был конец.

Еще через полчаса «Исудзу» был горящей развалиной, медленно погружающейся в море – даже удивительно, что легкий крейсер выдержал два близких разрыва очень больших бомб и четыре прямых попадания четвертьтоннок с пикирования. И лишь четыре миноносца оставались на плаву, с разной степенью повреждений. И только один, «Маки», сохранил возможность выйти в торпедную атаку, когда на горизонте показался противник, опознанный как тяжелый крейсер «Шеер» (у русских «Диксон»), и еще два эсминца с ним, но это было уже неважно.

И все было, как должно – японские корабли не могли ни уклониться от боя, ни выдержать его. «Маки» был расстрелян и затонул, успев напоследок дать торпедный залп куда-то в направлении – ни в кого не попав. Затем русские начали 280-мм снарядами рвать на куски «Исудзу», способный отвечать лишь из двух палубных орудий, причем на японском крейсере не осталось уже ни одного дальномера и была выбита система управления огнем. А оставшиеся три миноносца, до предела избитые, даже не могли стрелять. Одзава хотел остаться на тонущем корабле до самого конца, вышел из рубки на мостик, в надежде, что очередной снаряд подарит ему смерть с бою. Но боги отвернулись – или оказали то, что у русских называется медвежьей услугой. Вспышка, взрыв – и адмирал очнулся уже на плотике, среди верных, но глупых матросов, не знавших правила самураев, «есть время жить, и время умирать». Лучше бы они оставили его тело на мостике, – а теперь ему пришлось испытать позор плена. И не было даже меча, чтобы поступить, как положено самураю!

Русские были с ним почтительны до издевки. Оказали медицинскую помощь. Но потребовали, чтобы он тоже исполнил свой долг до конца.

– По вашему, как и нашему Уставу, даже после гибели корабля сохраняется вся власть начальствующих лиц над подчиненными, пока вышестоящий штаб не издаст приказ о расформировании экипажа. Оттого вы можете сделать для своих людей последнее благое дело. Привести их к месту, где они будут пребывать до окончания войны, уже скорого – ведь у Японии больше не осталось флота, Южное соединение тоже полностью уничтожено!

– Что будет, если я откажусь? – спросил Одзава.

– Для вас, ничего, – ответил русский, – но для ваших людей это, безусловно, отдалит время возвращения домой. А то и поставит саму возможность этого под сомнение.

– Вы их всех убьете?

– Зачем? – усмехнулся русский. – Просто не факт, что им будет куда возвращаться. Что останется существовать прежнее японское государство. А что станет вместо него – зависит лишь от вас.

Смысл этих слов адмирал не понял. Но уяснил, что страна Ямато находится в огромной опасности, раз гайдзины замыслили посягнуть на самые основы ее существования. И чтобы Япония осталась жить, ей потребуются люди, способные за нее сражаться. А проигранная война – это просто как еще одно землетрясение, тайфун или большая волна: после них, рано или поздно, все налаживается по-прежнему. Если будет кому восстанавливать разрушенное.

Ну а он, адмирал Одзава Дзисабуро, совершит сеппуку, как только ему будет дозволено взять в руки меч.

И еще – самураю недостойно лгать? Но что есть ложь – это ведь когда ты уверен, что было не так? А адмирал вполне искренне допускал, что морской демон, русский Полярный Ужас, существует и имеет самое прямое отношение к гибели его флота. Ведь проиграть столь страшному врагу, по своим возможностям близкому к «неодолимой силе», с которой ни один японец воевать не возьмется – куда менее позорно, чем просто северным варварам!

А значит, адмирал засвидетельствует перед каким угодно судом – я потерпел поражение от русского Ужаса, того самого, что сожрал два немецких флота. И любой другой на моем месте – также был бы разбит!

Жизнь ему это не спасет. Но честь – меньше пострадает!

Капитан 2-го ранга Шабалин.

Японское море, ночь на 23 июня 1945 года

«Москитный флот» – только для москитных укусов?

В СССР он создавался под преувеличенным влиянием одного боевого эпизода, атаки английских торпедных катеров на Кронштадт в 1919 году. Ну и конечно, экономика – катера обходились казне на порядок дешевле эсминцев, а теоретически могли потопить линкор! Правда, случилось это всего однажды за две мировые войны – когда дредноут «Сент Иштван» был потоплен итальянским катером в Адриатическом море, летом 1918 года (сами итальянцы числят в своих победах целых три линкора, но считать таковым старый броненосец береговой обороны «Вена» как-то неприлично, а «Вирибус Уинис» был взорван в базе Пола 31 октября 1918 года уже после капитуляции австро-венгерского флота, спуска флагов и формальной передачи кораблей югославам). Ну а в эту войну две сотни катеров катеров Г-5, построенных в расчете на появление британского флота перед Кронштадтом или итальянского у Севастополя, в эту войну занимались в основном дозорной службой и охранением конвоев – причем были пригодны для того еще меньше, чем «мошки», катера-охотники МО-4. Больше повезло североморцам, поскольку порт Петсамо, конечный пункт назначения немецких конвоев, находился вполне в пределах досягаемости, да и полярная ночь помогала, и катера на севере были другие, не туполевские «поплавки», а Д-3 и ленд-лизовские. Но и там с осени сорок третьего, как Нарвик взяли, торпедники практически не имели боевых эпизодов.

Главной проблемой был малый радиус действия катеров. И трудность своевременного обнаружения цели. Особенно ночью – при том, что дневные торпедные атаки с большим успехом брала себе авиация. Которая, в отличие от прошлой войны, сама представляла для катеров большую опасность. Так что и катера других воюющих сторон тоже не отметились громкими победами (за исключением, как ни странно, итальянцев – на счету которых британский крейсер «Манчестер» и несколько транспортов, потопленных вблизи Мальты в сорок втором). Потому, английские и американские торпедные катера конца войны стали «прибрежными канонерками», вооруженными 40-мм и даже 57-мм автоматическими пушками, чтобы выметать с моря вражескую мелочь. Ну а японские торпедные катера, также построенные в количестве нескольких сотен, за всю войну не имели ни единой победы!

Александр Шабалин начинал войну старлеем, на СФ, имеющем тогда всего два катера Д-3. Получил Героя не за лихие торпедные атаки, а за прорыв в Петсамо, с первым эшелоном десанта. Хотя были и потопленные фрицевские транспорта, и на удивление лихое дело, набег на Нарвик в апреле сорок третьего. И командовал той операцией Лазарев – который сейчас комфлота здесь, на Дальнем Востоке. Этот факт добавлял уверенности, что справимся, – а еще память об учениях, совсем недавних, в последние здесь мирные дни. Отчего всех этих штучек не было на западе, в воевавших флотах?

Про «водяные ухабы» от товарищей-балтийцев наслышаны, что в тихую погоду волны, идущие от форштевня корабля, можно ощутить на приличном удалении, катер ощутимо качнет. И придумали, значит, товарищи ученые, хитрый прибор, который эти ухабы замечает и каждый раз перекладывает рули торпеды, неотвратимо идущей по синусоиде к корме цели (если правильно выставить, куда отворачивать в первый раз). Особисты подписками застращали, техника особо секретная, с самим принципом ее ознакомили лишь командиров катеров, которые обязаны были не разглашать ее даже личному составу! Им виднее – вот только плохо, что торпеды калибра 53 самые обычные, с дальностью хода на первом скоростном режиме чуть больше двух миль на 44 узлах (выставив меньшую скорость, по эсминцу и не попадешь, сумеет от торпеды уйти). А так как синусоида ощутимо длиннее прямой, то и стрелять приходилось накоротке – неделю назад в этих же водах с японскими эсминцами уже бодались, днем, хоть и в туман, так три катера потеряли – правда, на боевом курсе погиб со всем экипажем лишь один, а еще два уже после до базы не дотянули, и людей с них успели снять. Зато самураев потопили всех, – но все же не будь у нас дальнобойных, еще неизвестно, какие бы были потери!

Любопытно, это наша разведка постаралась, добыв секрет японских «длинных копий» (ТТД которых нас заставляли наизусть заучивать), или конструкторы сами оказались на высоте? Хотя какая разница – если вспомнить, то и торпеды 53–38, 53–39, основные наши в эту войну, это итальянские «фиуме»! А итальянцы хотя и неважные вояки, но как кораблестроители и оружейники вполне на уровне – могло быть и совместное творчество, с тех пор как Народная Италия стала нашим союзником. Но не будем в «низкопоклонство перед Западом» впадать, тем более что и сами с усами – если ни у кого другого самонаводящихся кислородных торпед нет! Правда, мало их – как нам сказали, каждая «65СН» стоит как десять обычных, и ради вас, товарищи тихоокеанцы, пришлось все прочие флоты на голодный паек посадить, туда новые торпеды сейчас вообще не поступают! Но для единственного воюющего ТОФ ничего не жалко – если еще в том бою с эсминцами половина катеров имела в аппаратах прямоходные болванки, то сейчас, когда в море вся 1-я (Владивостокская) бригада, все исправные катера, тридцать семь единиц в трех отрядах – «умные» торпеды у всех! Причем восемь катеров «тяжелые», с аппаратами под 65-е! Правда, в этом варианте запасной пары торпед уже нет.

А ведь Шабалин сначала должен был быть во 2-й (Камчатской) бригаде, где и матчасть знакома, те же американские «элко» и «восперы». Но сначала вышел приказ, во Владивостоке принять пополнение, привезенные с запада «шнелльботы», а затем их набралось столько, что решено было организовать бригаду на «немцах», причем личный состав в подавляющем большинстве с воюющих флотов, отчего-то не доверял Лазарев местным, считал гораздо ниже уровнем, чем североморцы? Хотя надо признать, что и тактика предписывалась совсем другая, исходя из особенностей матчасти. Г-5 были «спринтерами» в чистом виде, Д-3 и ленд-лизовские были покрупнее и, отчасти, их недостатков лишены, но суть осталась той же. Реданные глиссеры имеют отличные скоростные характеристики, но лишь в тихую погоду, а при волнении в два-три балла у них уже серьезные проблемы. А «немцы» с обычными корпусами, довольно полных обводов, были (по паспорту) не так резвы, зато отлично держались на волне, вкупе с большими размерами, внушительным запасом топлива и экономичными дизелями, вместо авиамоторов, то есть были по существу не катерами, а малыми миноносцами, вполне пригодными для дальних рейдов. Уже не «спринтеры», а для «средней дистанции».

И это было не всё. Когда немцы, еще в прошлую войну, попытались управлять с берега отрядами эсминцев в ночном набеге на англичан в Ла-Манше, то затея эта провалилась с треском и большими потерями – нельзя было в штабе, в реальном времени, точно знать положение даже своих сил, не то что противника – чтобы отдавать адекватные приказы! Но сейчас флаг-штурман, принимая сигнал радиомаяка у Владивостока и второго, только что поставленного в Маоке на Сахалине, лишь взглянет в таблицу, «пеленг один, пеленг два», и на пересечении, номер квадрата по карте. И хотя не видно в ночи, – но летает где-то в небе наш разведчик с радаром, включенный в нашу радиосеть, дает нам координаты японской эскадры. Да, наслышаны мы про тихоокеанские баталии, вроде битвы за Гуодаканал, теперь тоже поучаствовать хотим, за государственные интересы СССР и безопасность его границ.

Сколько возни было с освоением новой техники! Радио это вообще вещь очень капризная, а «радиоэлектроника» (новое словечко) так вдвойне! Вибрации боится, ударов и толчков и, конечно, соленой воды, а «немцы» на воде сидят низко, в волну даже рубку забрызгивает и антенны, мы-то привычные, после северных штормов, а контакты замыкает! Хорошо, люди воевавшие все, усвоившие, что за раздолбайство платят кровью, – в голову не придет, на теплой аппаратуре мокрые портянки сушить. Но все равно даже на учениях еще до войны, на одном-двух катерах обязательно локатор в море сдыхал, после на берегу приходилось разбираться. А это очень плохо – поскольку радары пока лишь на командирских катерах, от звена и выше. И при большом числе катеров в море (нет подобного опыта реальных боевых действий советского флота, что на Севере, что на Балтике, там по максимуму одновременно в бой шло полтора десятка катеров), управлять ими можно лишь по иерархии: четыре катера – звено, три звена – дивизион.

«Антирадаров», что пассивных, обнаруживающих наши РЛС, что активных, ставящих помехи, у японцев нет, это хорошо. И кружит над японской эскадрой наш разведчик, Хе-277 с локатором, аки ворон, вестник смерти. Нам координаты сообщает, курс и скорость врага, скоро уже мы на локаторах его увидим! Хотя должны бы уже – флаг-штурман, место уточнить? И есть еще один способ, также на учениях отработанный, прояснить наше место относительно японцев. Запрос по радио – и в условленное время загорается над вражеской эскадрой маленькое солнышко, САБ на парашюте. А у нас сигнальщики горизонт оглядывают, где огонь блеснет. Ну вот, заметили, штурман на карте поправки наносит.

И раскидываем «невод». Курс японцев известен – чтобы третий дивизион оказался у них на правом фланге, севернее. Второй дивизион – на левом, южнее. Ну а первый – прямо на курсе. Как мешок раскрытый, и самураи сами сейчас в него влетят. Заметить катера в оптику, ночью, с двух-трех миль – никак нельзя. Тут нас скорее акустикой услышат, ох и шум от дизелей Даймлер-Бенц, по две с полтиной тысячи лошадок, на каждом катере по три штуки, в моторном отсеке вахта в танкистских шлемах работает, с заткнутыми ушами, жестами объясняясь! И это еще не предел, вот на ТКА-172 и ТКА-176 стоят моторы не МВ-511, как на всех прочих, а МВ-518, аж в три тысячи мощности на каждом, безреданный стотонник разгоняют до 43 узлов, но капризные, сволочи, личный состав БЧ-5 вместе с бригадным флагмехом с ними мучаются и плачут горючими слезами, чтобы заставить нормально работать! И сами немецкие «камрады» лишь руками разводят, а что вы хотите, это новейшая разработка, образец 1944 года, еще не довели, для того и поставили, чтобы опыт шел… вот он и идет, после каждого выхода в море, переборка моторов на всех «сто семидесятых», сейчас вот три катера в базе остались, занятые этой муторной процедурой. Но мы шуметь не будем, малым ходом, помаленьку, позицию корректируем. Вот, идут, сволота – наслушались мы уже, что тут самураи на море вытворяли, наших погранцов и рыбаков ни в грош не ставили, как пираты! Просто оттого, что у вас флот большой и сильный – ну так это мы сейчас поправим!

Ну вот, влезают в мешок. Завеса из шести эсминцев, впереди и по флангам, за ними четыре больших корабля, две кильватерные колонны по двое, одна чуть впереди другой. От нас, дивизиона-1, до головных эсминцев меньше двух миль! По плану, дивизион-2, начали! Поскольку стандартный метод уклонения от торпедной атаки, что лодок, что катеров, это полным ходом, приводить торпеды за корму. То есть отвернуть японцы должны прямо на дивизион-3, который южнее, и нам, дивизиону-1, подставляя борта! Потому «тяжелые» катера с 65-ми разбиты позвенно, в первом и втором – а третьему придется накоротке работать, он обойдется и так.

Японцы среагировали на удивление быстро и четко. Правофланговая тройка эсминцев отвернула навстречу атакующим катерам! А левофланговая начала выдвигаться на их место. И ничего не могли самураи видеть на радарах, наши летуны обещали максимальный уровень помех, – но тактика ночного боя в японском флоте отрабатывалась до совершенства. Залп осветительными снарядами (у японцев, специально имеющих тот же вес и баллистику, что и обычные, – не надо тратить бесценные секунды, чтобы изменить прицел), обнаружить цели, и сразу огонь на поражение! Вот только не разобрались япошки в первую минуту, что имеют дело не с одним дивизионом, а с тремя, атакующими почти одновременно с разных сторон!

Хуже всего пришлось первым трем эсминцам, подставившим борта (и кильватерные следы) под торпеды дивизиона-1. Коршун-2, прорывайтесь к ядру, не тратьте на этих торпеды! Кто-то все же успел отстреляться, – а шесть или семь катеров второго дивизиона, услышав приказ, рванули на юг, сквозь японский огонь. В то же время и вторая тройка эсминцев обнаружила и первый дивизион у себя прямо по курсу, и третий, за кормой, идущий на линкор и крейсера, – отвернувшие влево, на юг, как и ожидалось. Нет, уходит лишь одна пара, а два крейсера идут на нас!

Кто-то из катеров взорвался от прямого попадания, двое горят. Но нет в бою страха, лишь азарт и расчет – не одним же вам, самураи, по грани ходить, мы тоже можем! Первая тройка эсминцев выбита вся, кто-то, судя по взрыву, 65-ю словил, два других тоже не жильцы, сейчас утонут! Не отвечает Коршун-2, командир второго дивизиона. Горит и кренится эсминец из «южной» группы. И крейсер получил наконец торпеду – от этой самки собаки было больше всего потерь, после боя оказалось, что ТКА-166 после прямого попадания 127-мм снарядом с эсминца на плаву остался и даже ползти мог кое-как, на одном моторе – но калибр 203-мм для катера однозначно смертелен! Японцы бегут, пытаются оторваться – ну нет, так дешево не отделаетесь! Тонет еще один эсминец, разорванный сразу двумя торпедами. Второй крейсер теряет ход, бешено огрызается, и даже успевает кого-то подбить – и получает последовательно шесть торпед, быстро тонет.

У нас не хватает пяти катеров! Правда, ТКА-162, за ним и ТКА-169, после объявились, в целости и с неистраченными торпедами – умудрившись при развертывании отбиться от своих и оказаться сильно в стороне от боя. Что ж, в лучшем случае их командиры и экипажи получат от товарищей репутацию «сачки», а в худшем, будет разбираться трибунал. И еще девять докладывают о серьезных повреждениях, с горящего ТКА-148 надо немедленно снимать экипаж, ТКА-151 придется вести на буксире, ТКА-153 и 155 говорят, что до дома не дотянут, а там командиры с опытом, панику разводить не станут. А мелкие повреждения и потери в экипажах почти у всех. Но мы выиграли бой – японцы потеряли два крейсера, пять эсминцев! На чей счет конкретно – а какая разница? В свалке ночного боя было трудно разобрать. Возможно, что часть торпед утонула – как водится для новой техники, никак не могли обеспечить стопроцентной надежности, это обнаружилось еще на учениях в апреле-мае. Но даже если часть выпущенных торпед не сработала, как надо, – остальные обеспечили эффект за всех!

И плотики болтаются по всему морю, и тела в спасжилетах. В большинстве японцы, – но надо и наших поискать. Этим и занимаемся – те, кто меньше пострадали в бою. С одного из плотов начали стрелять – заткнулись, получив в ответ из эрликонов и ДШК. Живыми нашли шестерых с погибшего ТКА-160 и двоих с ТКА-167. Затем поредевшая бригада взяла курс на Посьет, оставив на месте боя «штрафников» 162-й и 169-й, продолжить поиски с рассветом. Им удалось найти еще пятерых из экипажей погибших катеров. Но не было никого с ТКА-159, комдива-2, капитан-лейтенанта Демина – попавшего под залп японского крейсера, как сказали видевшие это с ТКА-157. Зато наловили пленных японцев – столько, что как заявил командир ТКА-162, «было даже опасение, что они нас попробуют захватить», так что самураев плотно запихивали в кубрик, как в бочку сельдей, заперли дверь и поставили караул с автоматами и гранатами.

И, как было записано в боевом донесении, достигнуто повреждение линкора «Ямато». Никто не видел попадания торпеды, но была перехвачена и расшифрована японская радиограмма. И воздушный разведчик подтвердил, что ход у японской эскадры стал недопустимо мал, для набеговой операции у вражеского берега!

Подводная лодка М-3.

Японское море, ночь на 23 июня 1945 года

За что новый комфлота так невзлюбил коренных тихоокеанцев?

А ведь когда-то мы были здесь первыми! Вся серия строилась на Черном море, в Николаеве, там же испытывалась, затем лодки по железной дороге перевозились в состав «Морских сил Дальнего Востока», тогда даже не ТОФ, это название появилось лишь в 1935 году. Корабли, спроектированные с коммунистическим энтузиазмом, за рекордное время, и так же быстро построенные, от закладки головной лодки до подъема флага на последней в серии из тридцати единиц меньше двух лет прошло! Впервые в СССР лодки были полностью сварными (на самых первых еще клепка ограниченно применялась), все механизмы и вооружение были исключительно советского производства, и это на семнадцатом году после социалистической революции! На Дальнем Востоке уже было неспокойно, японский милитаризм захватил Маньчжурию, звенел оружием на наших границах, – и, наверное, сразу тридцать подлодок в составе нашего флота были как отрезвляющий душ для самурайских мечтаний, «и Приморье, и Забайкалье, и всю Сибирь»? Может, это тоже было на весах, когда японцы решили напасть не на нас, а на Китай, добычу полегче – и не посмели своему союзнику Гитлеру помочь, наплевав на пакт с ним?

Затем уже к этим тридцати лодкам присоединились и более крупные «щуки» и «ленинцы». А вот обещанные подводные крейсера К, которым уже установленная нумерация была присвоена, начиная с К-51 для ТОФ, так сюда и не попали. В войну было не до Тихого океана, наоборот, отсюда забирали и людей, и корабли. Так что «малютки» первой серии несли свою незаметную службу.

Они считались «прибрежными» лодками, несущими дозор у своих берегов. Ну и конечно, «школьными партами» для личного состава. Годными к чему-то еще, их и Юмашев не считал, не то что новый комфлота, но при Лазареве это стало особенно заметно, какое внимание уделялось «варягам» с запада, ну еще «ленинцам», большим подводным минзагам – и какое – всем прочим. И если «щук» еще пытались привести к общему виду, то на «малышей» просто махнули рукой, заниматься ими не находилось ни времени, ни ресурсов. «Щукари» даже завидовали – нас тут дрючат так, что только стружка летит, а про вас забыли, а, между прочим, сроки выслуги и денежное довольствие вам тоже идут по военным нормам, счастливцы, так и просачкуете в тылу до победы!

В общем-то, так и получалось. Как сказал комфлота, «во Владивостоке вы нафиг не нужны, лишь под ногами путаетесь» – после того, как еще в мирное время, М-12, возвращающаяся в базу, едва не попала под таран крейсера «Каганович». Так что дивизион «малюток» при первой возможности выпихнули в Посьет, ставший передовой базой флота – вместе с торпедниками и ОВРом. Лодки выходили на позиции оборонительной завесы – и с началом войны не изменилось абсолютно ничего, даже атаковывать обнаруженные цели запрещалось, как прежде, еще не дай бог, своих по ошибке потопите. Только завеса теперь протягивалась вдоль берегов Кореи.

М-3 вообще и не должна там быть – планировали послать М-61, тоже «малютку», но более поздней, XII серии. Но у той в последний момент обнаружилась неисправность, и выпихнули М-3, оказавшуюся под рукой. Побудьте там, и возвращайтесь, галочку в журнале отметим.