Пару бы пушечек сюда. И даже не очень больших. «Сорокопяток» – «Прощай, Родина» вполне бы хватило. Но – нету. Ничего нету, кроме трех пулеметов и двух плазменных винтовок, одна из которых практически на нуле. Ну и автоматы, конечно, карабины, гранаты… Как же их взять, не положив людей при этом… А с другой стороны – какого черта? Это их мир, и мы не виноваты, что среди них нашлись уроды, натравившие на людей андроидов. И сейчас эти самые уроды засели в нашем симпатичном особнячке. Вот тебе и благополучный мир, светлое, бля, будущее… М-мда, плохо они, видать, в Городах да на Полигонах пар выпускали. Не пар нужно человечеству, выходит, выпускать, а пускать ему время от времени кровь. Чтобы не расслаблялось. Ладно, делать нечего. Наши прикроют огнем из всех стволов, а остальные, необученные, пусть штурмуют. Положат их, конечно, многих. Но лучше пусть их, чем наших. Приказать мы им, правда, не можем – придется кликать добровольцев. Ничего, граждане потомки сейчас злые – насмотрелись. Надо атаковать, пока запал не прошел.

– Может, еще разок им в мегафон покричим? – предложил Дитц, не отнимая от глаз бинокля. – Жалко дураков. Не тех, конечно, а наших «полигонщиков». Полягут ведь.

– Кричали уже, – буркнул Велга и устало опустил свой бинокль. – А полягут… Ничего, им полезно. Не хрен было расслабляться. Допрыгались, мать их.

Они лежали на той самой крыше десятиэтажного дома, куда рухнул подбитый флаер Валерки Стихаря. Обзор с крыши был исключительно хорош, – их бывшее жилье просматривалось отсюда во всех подробностях.

– Что-то ты, Саша, злой какой-то, – хмыкнул Дитц. – Устал, что ли?

– Не без, – вздохнул Велга. – А злой… Надоело, понимаешь. Скажи мне, Хельмут, мы что, нанимались все эти миры спасать?

– А, вот ты о чем, – обер-лейтенант улыбнулся. – Не знаю, как тебе, а мне моя саксонская интуиция подсказывает, что дальше будет еще веселее.

Спасибо, утешил. Хорошо, давай попробуем еще разок. Потом даем им пять минут и атакуем. Ждать дольше нельзя – кураж пропадет, – Велга положил бинокль и взял рацию. – Миша, мы спускаемся, а ты пока попробуй еще разок их убедить.

Собственно, мегафона, как такового, у них не было. Был микрофон, через мощный усилитель подключенный к колонкам. Аппаратуру раздобыли в расположенном поблизости баре, выставили колонки в окно первого этажа дома напротив, и уже десять раз за последние сорок минут, обладающий внушительным баритоном Михаил Малышев, со всей возможной проникновенностью пытался склонить засевших в особняке мятежников к сдаче оружия.

Пока, правда, безрезультатно.

Текст сочинили Валерка Стихарь с Карлом Хейницем, и гласил он следующее:

«Господа бунтовщики! Сопротивление бесполезно! Предлагаем сдаться! Вы окружены специальным отрядом быстрого реагирования Вооруженных сил Земли! Ваши приспешники практически на всей планете уже захвачены в плен и дают показания! Мы не обещаем вам свободу, но обещаем жизнь! В случае отказа вы будете уничтожены без всякой пощады. Повторяю. В случае отказа вы будете все уничтожены!»

Внизу Велгу и Дитца встретил Валерка Стихарь.

– Ну что? – спросил Велга.

– Молчат, гады. Но и не стреляют в ответ. Мы в свое время на такие слова отвечали пулей.

– Мы, бывало, тоже, – улыбнулся Дитц.

– Нормальная реакция нормального солдата, – сказал Велга.

– Если только он сыт, при оружии и боеприпасах и не напуган до усрачки, – добавил Валерка. – Правда, бывали мы и напуганы и голодны и практически без патронов. А ведь все равно стреляли!

– Они не солдаты, – слегка пожал плечами Дитц. – Думаю, что сейчас там полный разброд и шатание. Не знают, что делать. Сдаваться страшно, а не сдаваться – еще страшнее.

– Если бы напугались по-настоящему, – упрямо нагнул голову Велга, – давно бы сдались. Откуда мы знаем, они, может, специально время тянут – подкреплений ждут? Информации-то у нас – ноль. Кстати, – обратился он к Стихарю, – связь есть хоть с кем-нибудь?

– Нету, – вздохнул тот. – Завал по всем частотам, как говорил один мой приятель-связист. Его потом под Вязьмой убило…

– Отставить! – одновременно скомандовали Хельмут и Александр.

Все трое негромко рассмеялись.

Нужно было однако принимать какое-то решение, – солнце уже недвусмысленно клонилось к закату, а в голосе Михаила Малышева обозначилась усталая хрипотца.

Девяносто шесть из ста сорока, лично отобранных Дитцем и Велгой добровольцев, начали штурм особняка на Зеленой в 18 часов 30 минут одновременно с двух сторон и с воздуха.

Никого из отряда в штурмующих колоннах не было, – бойцы Второй мировой по приказу своих непосредственных командиров прикрывали огнем атаку товарищей. Впрочем, прикрывали не только они – все остальные тоже не жалели патронов и зарядов плазменных винтовок. И огонь этот выплеснулся из десятков стволов столь неожиданно, плотно и точно, что противник и «мяу» сказать не успел, как атакующие оказались в «мертвой зоне», под стенами особняка и на крыше. Правда, что-то похожее на сопротивление было оказано все-таки со стороны внутреннего двора. Но, вероятно, лишь потому, что подступы к нему перекрывались довольно высоким каменным забором, который с ходу преодолеть не представлялось возможным. Именно там, на внутреннем дворе, штурмующие понесли первые и последние потери (один убитый и трое раненых). Когда же через выбитые окна (стекла в них, на поверку, оказались гораздо менее прочными, чем утверждал Николай) и двери они ворвались внутрь, то дело было практически кончено, – деморализованные яростью штурма защитники сложили оружие. Впрочем, четверых из них в горячке боя успели пристрелить, прежде чем поняли, что те сдаются. Но еще семеро остались живы и даже относительно здоровы (сломанные ребра и выбитые зубы – не в счет). Кроме этого, внутри особняка штурмовые группы разнесли в пыль с десяток андроидов и обнаружили в подвале смонтированную и работающую электронную аппаратуру неизвестного назначения. Аппаратуру хватило ума отключить от питания и больше не трогать, а семеро оставшихся в живых мятежников, сидя у стены в гостиной под прицелом карабинов и автоматов, смиренно ожидали своей участи.

Хрустя сапогами по битому стеклу, они вошли в дом, в котором еще совсем недавно так замечательно отдыхали. Что ж, их отдых закончился сегодня утром, как заканчивается все хорошее и плохое в этой жизни (включая саму жизнь). Отдых закончился, и началась привычная работа.

Слишком, черт возьми, привычная.

Перевернутая мебель, следы от пуль, трупы и кровь на полу… полный разгром, – вот они, результаты их работы. Причем, хорошо сделанной работы. Потому что убитых могло оказаться гораздо больше. За последние полчаса, с тех пор, как отключили аппаратуру в подвале, они уже получили несколько сообщений от разосланных в разные концы Города разведгрупп (в том числе и от воздушной разведки на флаерах) о том, что встреченные андроиды утратили враждебную активность. И любую активность вообще. Создавалось впечатление, что мозги этих «незаменимых» помощников человека после пережитых потрясений просто отключились, вследствие чего тела впали в полный ступор. Нет, они были живы. Но на внешние раздражители никак не реагировали, а просто стояли, сидели и лежали там, где их застигло…. Застигло «что»? Именно на этот вопрос Хельмут Дитц, Александр Велга и все остальные члены отряда и намеревались теперь получить ответ. Полный и абсолютно достоверный.

Мертвые лежали в холле, живые сидели в гостиной у стены. Как раз на том самом месте, где еще не так давно сидели рэкетиры Додика.

Все повторяется, устало подумал Велга, опускаясь в кресло и окидывая взглядом связанных пленных. Причем, чем дальше, тем чаще.

Один из бунтовщиков на мгновение приподнял низко опущенную голову, и Велга удивленно вскинул брови – это был шофер Николай.

– Так, так, так, – произнес, расположившийся в соседнем кресле Дитц. – Наш любезный хозяин и гид. Николай Боровиков. Собственной персоной. А ведь мы, Саша, стали с тобой невольными пособниками этого кровопролития. Помнишь ящики? Я так думаю, что в них была аппаратура и, возможно, оружие. А?

– Я об этом сразу подумал, как только узнал, что ниточки сюда тянутся, – кивнул Александр. – Ну, что молчишь, Коля? Объясни нам, что тут произошло.

– Ничего он вам не скажет, – процедил сквозь зубы один из мятежников – худой длинноносый человек лет сорока с лихорадочно блестевшими карими глазами. – Ваш успех временный. Наши товарищи уже захватили Землю, и скоро все переменится. А вас… А вас просто убьют. Потому что тех, кто не сдается, надо убивать.

И тут Велга засмеялся. Он понимал, что его смех несколько истеричен, однако, ничего не мог с собой поделать. Уж очень показалось ему забавным то, как этот длинноносый неуклюже попытался повторить мысль товарища Сталина.

– Что здесь смешного?! – яростно сверкнул глазами мятежник.

– Несоответствие твоих слов и действительности, – пояснил Велга, успокаиваясь. – И вообще смешно, когда человек с апломбом говорит о том, о чем ни малейшего понятия не имеет и не может иметь. Откуда тебе, тля, знать, что делают с теми, кто не сдается? А также с теми, кто сдается? А также с пленными? Вообще, с врагом? Ты же про это только в книжках читал… А если думаешь, что у вас получится не ответить честно на наши вопросы, то глубоко ошибаешься. Мы ведь по-настоящему еще и спрашивать-то не начали. Верно, Хельмут?

Хельмут медленно кивнул, не спуская с длинноносого немигающего взгляда своих бледно-голубых льдистых глаз.

– Не скажет он, скажешь ты, – равнодушно добавил Дитц. – Причем, скажешь прямо сейчас. И знаешь, почему именно ты?

– Я ничего вам не скажу!!

– Потому что, ты мне не нравишься. Вы все мне не нравитесь. Но ты не нравишься особенно. Я не люблю, когда перебивают меня или моего друга. Мы тут сидели и спокойно разговаривали с нашим знакомым. С Николаем. Тебя, заметь, никто ни о чем не спрашивал. Но ты влез в разговор. Зачем? Раз влез, значит, говорить будешь именно ты. Нечего было меня злить. Значит так. Я задаю вопросы, ты на них отвечаешь. Ясно?

– Я ничего не скажу.

Дитц, казалось, не обратил на эту фразу-заклинание ни малейшего внимания. Он вытащил из пачки сигарету, прикурил, пододвинул кресло почти вплотную к допрашиваемому и выпустил дым тому в лицо.

– Имя? – вкрадчиво спросил он.

Длинноносый отвернулся и попытался изобразить на лице презрительную улыбку.

Хельмут в задумчивости посмотрел на горящую сигарету и вдруг неожиданно быстрым движением ткнул ею в глаз мятежнику. Тот завизжал и попытался спрятать лицо на груди. Но Дитц, предвидя такой маневр, ухватил его левой рукой за волосы и вернул голову длинноносого в прежнее положение.

– Имя? – ласково повторил он, медленно поднося сигарету к широко раскрытому, полному первобытного ужаса карему глазу мятежника.

Через час они знали все.

Пока все шло по плану. Почти. Захвачено пять Городов из шести, большинство административных, информационных, учебных и производственных центров. В жилых зонах, конечно, положение было более неопределенным. Но он, Вадим Андреевич Сальников, новый правитель Земли, это предвидел. Ничего. Еще пара-тройка дней, и его власть станет полной. И тогда он отключит излучение и переделает этот мир. Этот слабый, изнеженный и безвольный мир. Мир, который разучился драться. Надо же, каких-то двенадцать часов прошло, а на всей планете не нашлось ни одной силы, способной противостоять перепрограммированным андроидам. И это лишний раз доказывает его правоту. Да, пролилось много крови. Но кто сказал, что человечество можно вылечить и вернуть на верный путь без боли, крови и страданий? Нет, не бывает безболезненного лечения. Ничего, потомки еще скажут ему спасибо и поставят памятники. И напишут песни и книги. Обязательно. А пока…

Вадим Андреевич тронул клавишу, и на экране возникло лицо помощника, ответственного за положение в том самом Городе, котором возникло неожиданное слабое сопротивление. Это было особенно неприятно, потому что Город находился совсем неподалеку, и он, Сальников, ждал похожих сюрпризов где угодно, но только не под боком своей резиденции.

– Новые сообщения есть? – спросил он помощника.

– Да, – ответил тот с озабоченным видом. – Я как раз собирался выйти с вами на связь…

– Ну?

– Они вычислили и окружили генератор. И теперь предлагают нашим сдаться.

– Не может быть. Сколько их?

– Точно неизвестно. Сотни полторы-две. Но это «полигонщики». Они хорошо вооружены и у них решительные командиры. Николай говорит, что знает этих командиров. Говорит, что те самые, о которых он вам рассказывал. Они уже перебили массу андроидов и выводят из Города людей. Мало того, с каждым часом их становится все больше и больше.

– Как это?

– Добровольцы. К ним присоединяются десятки добровольцев. Забирают оружие убитых андроидов и присоединяются. Хуже всего, что они организованы. И организованы неплохо. И стрелять умеют. Андроидов, конечно, больше, но они действуют сами по себе и… в общем, их просто расстреливают поодиночке. Но главное не в этом. Они, как я уже сказал, окружили генератор. Уже несколько раз предлагали сдаться. Предъявляли этот… как его… ультиматум.

– И что в ультиматуме?

– Или добровольная сдача оружия или смерть.

– Так. Ладно. Соедини-ка меня с Николаем.

– Э-э… в том-то и дело, что не могу. Десять минут назад связь прервалась. Я боюсь, что «полигонщики» пошли на штурм и… О, прошу прощения! Есть сигнал вызова! Соединять?

– Да, переключи на меня.

Помощник исчез и через секунду на экране монитора возник совершенно незнакомый Сальникову человек.

Был он худ и белобрыс, одет в странный, неуловимо меняющий цвет комбинезон, а на плече у него висел какой-то древний автомат. Присмотревшись, Вадим Андреевич вспомнил, что видел такое оружие в кинохронике и фильмах про Вторую мировую войну. Кажется, именно такими пистолетами-пулеметами была вооружена германская армия… Светло-голубые, почти прозрачные глаза незнакомца смотрели холодно и презрительно, его тонкие губы были изогнуты в некое подобие улыбки, однако, радушием эта улыбка наполнена была не больше, чем январский день солнечным теплом. И сквозило еще в этом пронзительном взгляде что-то такое, от чего по спине Сальникова сверху вниз пробежала мерзкая дрожь. Но не исчезла, а затаилась где-то в районе крестца. За спиной у белобрысого, у стены, сидели связанные люди, в которых Вадим Андреевич узнал членов своей организации, – тех, кто должен был ему еще час или два назад рапортовать о том, что Город находится под их контролем.

– Господин Сальников? – равнодушно осведомился голубоглазый.

– Да это я, – Вадим Андреевич постарался придать своему голосу такое же великолепное равнодушие, но понял, что получилось плохо. – Кто вы такой?

– Что ж, представлюсь, так и быть, – краем рта усмехнулся незнакомец. – Обер-лейтенант вермахта Хельмут Дитц. Один из командиров отрядов сопротивления. Есть и другие, но мои боевые товарищи предоставили мне право разговаривать с вами. Хотя, признаюсь, разговор этот не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Впрочем, надеюсь, что очень скоро я получу возможность самолично поставить вас к стенке и расстрелять. Или повесить. Так что, все мое удовольствие еще впереди.

Вадим Андреевич ощутил, как мерзкие мурашки ожили в районе крестца и снова поползли по его спине. На этот раз снизу вверх. С такими людьми за всю его довольно долгую и насыщенную жизнь сталкиваться ему еще не приходилось. Чувствовалась в этом человеке какая-то неведомая Сальникову твердая воля, какая-то нездешняя безжалостность и жестокость. Та самая воля и та самая безжалостность и жестокость, об отсутствии которых в современниках он так часто сожалел.

Но… Но откуда? Стоп. Как он сказал? Обер-лейтенант вермахта? Впрочем, понятно. Он ведь «полигонщик», а они вечно стараются быть как можно более точными в исторических деталях: оружие, там, звания, униформа… Вот именно, – униформа! Разве в такие мундиры были одеты солдаты вермахта? Что-то не похоже…

– Обер-лейтенант вермахта? – Вадим Андреевич тоже усмехнулся и тут же с неудовольствием понял, что невольно повторяет интонацию и мимику визави. – Где же ваша форма, господин обер-лейтенант?

Глаза белобрысого льдисто блеснули.

– Да, вы правы, – сказал он ровным голосом. – Формы на мне, действительно, нет. Пришлось пожертвовать. Война, знаете ли, есть война. Но в форме или без формы, а я все равно остаюсь обер-лейтенантом вермахта. И, как германский офицер, предлагаю вам полную и безоговорочную капитуляцию. Увы, ваш безумный план не удался. Нашлись люди, способные ему успешно противостоять, и сейчас эти люди хорошо организованы, вооружены и полны желания разделаться с вами и вашими … э-э… единомышленниками. И, поверьте, я разделяю их чувства. Сдавайтесь, господин Сальников. Сдавайтесь. Поверьте профессионалу и воспользуйтесь шансом остаться в живых.

– Бросьте, молодой человек! Какой вы профессионал? Провели пару боев на Полигоне и возомнили о себе невесть что! На нашей планете давно нет профессиональных военных. Просто вам временно повезло. Так что у меня к вам другое предложение…

– Я даже догадываюсь, какое.

– Интересно, интересно….

– Сейчас вы предложите мне и моим людям перейти на свою сторону, а взамен пообещаете какой-нибудь высокий пост в будущем Правительстве Земли. Например, военного министра.

– А чем плохое предложение? – искренне удивился Сальников. – Неужели вы всерьез считаете, что способны справиться с сотнями тысяч перепрограммированными на уничтожение людей андроидами? Какие у вас силы? Полторы-две сотни бойцов? Смешно!