– Левой, левой, р-раз-два-три! Левой, левой, р-раз-два-три! Выше ногу! Тяни носок! Напра-а-во! Раз-два! Левой… Взво-од, стой!

Тридцать человек в одинаковых пятнистых комбинезонах, таких же беретах и тяжелых высоких ботинках, старательно глядя прямо перед собой, замерли в колонне по пять на посадочной площадке для флаеров, в данный момент заменяющей плац,

Рудольф Майер с неудовольствием оглядел неровный строй и, заложив руки за спину, прошелся взад-вперед перед своими временными подчиненными.

– Стадо баранов, – громко и веско констатировал он, мешая русские и немецкие слова. – Солдаты из вас, как из дерьма штык. Через пять дней вам идти в бой, но лично я не доверил бы таким как вы удобрить грядку для цветов, а не то что оружия. Вас же перестреляют в первые же минуты. Одна надежда, что противник ничем не лучше. Неужели так трудно научиться держать строй?! Вольно! Посмотрите, как вы стоите! Криво, косо, интервал сбит… Два дня вас уже гоняю, а толку никакого. Проще выдрессировать стадо обезьян, чем таких идиотов, как вы. Что? Вы что-то хотите сказать, рядовой?

– Так точно, господин инструктор, – подал голос темно-русый невысокий паренек с явно избыточным весом и лениво-сонными чертами лица. – Я не понимаю, зачем нам вся эта шагистика. Мы прибыли сюда, чтобы учиться воевать, а не ходить строем. По-моему, это совершенно пустая и бессмысленная трата времени.

– Все? – ласково переспросил Майер. – Это все мысли, что вы хотели озвучить?

– Пока да.

– Хорошо. Я мог бы напомнить вам несколько пунктов нашего договора, но не стану этого делать. Бесполезно. Бесполезно потому, что это, как не крути, не настоящая война, а всего лишь игра. Тем не менее, она максимально приближена к боевым условиям. В этой игре применяют настоящее оружие, и льется настоящая кровь. Именно поэтому я, ваш инструктор, тоже стараюсь учить вас по-настоящему. Тем более, что мне за это деньги платят. Два дня назад я вам прочел короткую лекцию о том, зачем нужна солдату строевая подготовка и почему приказы в армии не обсуждаются, а выполняются. Мне показалось, что вы поняли. Теперь я вижу, что кое-кто понял не до конца. Или не понял совсем. Что ж, значит, будем вдалбливать понимание другим способом. Рядовой Найдель, кажется?

– Так точно, – хмуро ответил непонимающий смысла строевой подготовки темно-русый.

– Двадцать кругов вокруг казармы. По исполнении доложить.

– Но, господин инструктор, у нас через десять минут по графику огневая…

– Тридцать кругов! Бегом – марш!

– Э-э… Есть!

Майер проводил глазами выбежавшую из строя фигуру и обернулся к взводу.

– Пять минут на оправку и перекур, – скомандовал он и полез в нагрудный карман за сигаретой. – Р-разойдись!

Отряд торчал на Полигоне уже три дня. Точнее, не на самом Полигоне, а в специально оборудованном на месте заброшенной фермы учебном центре рядом с ним. Случай, заведший бравых разведчиков в публичный дом, не остановился на достигнутом. Вышло так, что после бурной ночи, девочки потребовали продолжения банкета (видимо, изголодавшиеся по женским прелестям солдаты Второй мировой, смогли дать им то, чего не могли дать современники). И банкет был с размахом продолжен. Еще через день выяснилось, что знакомые хозяйке заведения Лидии «полигонщики» ищут новых инструкторов и обещают за подготовку неплохие деньги. Последнее решило дело. С инструкторами у «полигонщиков» был вечный кризис, так как в мире без войн им, инструкторам, просто неоткуда было взяться, а денежный кризис наступал у отряда. Когда же выяснилось, что две команды намерены поделиться на немцев и русских и разыгрывать бой за безымянную высоту лета сорок второго года, а члены отряда продемонстрировали представителям «полигонщиков» свои знания в этом вопросе, то дело было слажено. С Лидией и девочками расстались по-мужски кратко, но при первом удобном случае пообещали вернуться. Правда, удобный случай мог подвернуться не раньше чем через год, потому что срок пребывания девушек в Городе заканчивался, но ведь и обещания проституткам – это всего лишь обещания проституткам. Пусть даже проститутки как бы и не настоящие…

– Здесь все «как бы», – пожаловался по этому поводу совсем недавно Сергей Вешняк, который жаловался редко, но основательно. – Даже в мире Ани, хоть там все было довольно плохо, даже на ее Земле я чувствовал себя лучше. Потому что она была настоящей. А здесь… Какое-то все тут… картонное. И вообще… Домой хочется.

– Это тебе, Серега, только кажется, – не согласился с ним тогда Стихарь. – А кажется потому, что они играют. Вернее, это мы видели пока только одну их сторону, сторону игры. Игра в пьяниц, в наркоманов, преступников, прожигателей жизни, проституток и сутенеров. Даже в полицейских и солдат – игра. И мы пока в этой их игре. А какие они настоящие мы и не знаем совсем.

– Почему не знаем? – удивился Хейниц. – Мы же смотрим новости. Они летают в космос, строят, растят хлеб, лечат и учат. Они умеют то, чего мы никогда не умели. Природу, вон, возродили… Мне они, скорее, нравятся.

– А я лично и знать не хочу, – упрямо помотал головой Вешняк, игнорируя энтузиазм ефрейтора. – Вот ты, Валера, говоришь – игра. А по-моему, не игра, а притворство одно. Обман. Сами себя обманывают. Мы, мол, хорошие и правильные, лечим и учим, на Марсе заводы строим и яблоки выращиваем, а в Городе и на Полигоне просто играем… Я так считаю, что подобными вещами нельзя играть – плохо такие игры кончаются. Если ты живешь, то живи, а не играй. Это будет честнее.

– Зато, видишь, у них войн нет, – сказал Малышев. – Разве плохо?

– Вот-вот, – пробурчал Вешняк, уже уставший от спора. – Оружие в руках держать разучились. А ну как враг нагрянет? Как они тогда будут защищаться?

– Все тебе, Рязань, не так, – вздохнул Стихарь. – Есть война – плохо. Нет войны – тоже плохо. Что-то я тебя не пойму.

– Да я и сам себя не пойму, – тоже вздохнул Вешняк и замолчал.

Вообще, подобные разговоры, за последние три дня велись постоянно. Вечерами, когда русские и немцы собирались вместе после «трудового дня» (днем приходилось гонять «полигонщиков» по полной программе, чтобы отработать уже, частью полученные деньги), кто-нибудь обязательно начинал рассуждать об этом странном, таком, вроде бы на первый взгляд благополучном, обществе, в которое они попали. Лицемерие и червоточину окружающего их мира чувствовали все, но выразить свои чувства и мысли словами, им, не привыкшим вести философские споры, было трудно. Да и споры все сводились на самом деле к одному: зачем здесь они и что дальше с ними будет. Как ни странно, но в этом вопросе все придерживались одного мнения: опасные приключения еще не кончились и держатся нужно вместе. По этому поводу как-то рыжий Курт Шнайдер высказал мысль, которая понравилась всем: «Мне иногда кажется, что за всеми нашими передрягами стоят вполне конкретные высшие силы. Высшие в том смысле, что их возможности гораздо выше наших. Не Бог, нет. Для Бога это все, пожалуй, мелковато. И вот я думаю, что не отказался бы при случае до этих самых сил добраться и по-нашему, по-простому, по-солдатски, объяснить им, кто они на самом деле есть и как им следует себя вести в дальнейшем».

– Ну, ты даешь! – искренне восхитился тогда Стихарь. – Ангелов задумал за крылья ухватить… Но мне эта мысль нравится! Нра-авится…

Ангелы, черти, высшие силы… Майер, сжав зубами сигарету, лег на спину в траву и уставился в прозрачное синее небо. Где они, эти высшие силы, способные вернуть их домой? На небесах, как наивно думал он раньше? Там, за этой синевой, только безжалостная бездна космоса. Он, пулеметчик Рудольф Майер, в этой самой бездне побывал и может свидетельствовать: там нет ни чертей, ни ангелов. Точнее, есть, но все они, за исключением ирюммов, имеют вполне человеческий облик. И самое смешное, что как раз ящероподобные ирюммы в гораздо большей степени напоминают ангелов, нежели люди. Или все сложнее, и высшие силы находятся в местах, которые невозможно постичь разуму человеческому? Но тогда все размышления на эту тему бесполезны. Потому что, чего невозможно постичь, того невозможно достичь. И будь, что будет. Аминь. А пока… А пока ничего не остается делать, как зарабатывать на жизнь, обучая молодых и не очень оболтусов основам воинского дела. Смешно, честное слово! Живут, словно в раю. Еды и жилья – навалом. Образование и медицина на таком уровне, о котором и мечтать-то было неприлично в их время. Наука. Техника фантастическая. Нет ни войн, ни преступности! Государств с различной идеологией и политическим строем и различных же религий – и тех нет! Молодые все (во всяком случае, стариков он здесь пока не встречал. Людей в возрасте – да. Но не стариков), здоровые, образованные, бля.… Чего, спрашивается, еще надо?! Живи да радуйся! Нет. С жиру бесятся. Города эти. Полигоны. В Городах пьют и всячески безобразничают, а на Полигонах стреляют. Друг в друга. А может, не с жиру. Может, действительно, природу человеческую так просто не переделаешь. Мало этой природе хорошей жратвы, медицинской помощи, крыши над головой и добрых умных учителей. Подавай этой б…ской человеческой природе чего-нибудь остренького да запретного. Хотя бы изредка. Пьянства ей подавай, наркотиков и баб непотребных. Риска для жизни ей подавай, агрессии, стрельбы и мордобоя. Насилия. Или все-таки с жиру бесятся? Ч-черт, тут любой философ и этот… как его… который психику изучает… социолог! (или психолог?) ногу сломит вместе с головой. А он кто? Простой солдат и бывший докер. И так уже никогда в жизни столько не думал как в последнее время. Начиная с Пейаны и до сего дня. А думать солдату, как известно, вредно. Солдату полезно есть и спать. Ну и еще кое-чего. Он вспомнил публичный дом в Городе и ухмыльнулся. Эх, и хорошо было…

В чистом небе замаячила, увеличиваясь, черная точка флаера. Машина шла неровно, рывками и нырками, будто за управлением находился малый ребенок или…

Или что?

Рудольф поднялся и выплюнул окурок.

Пьяный пилот?

Вряд ли, здесь не Город…

Тем временем флаер приближался и стало понятно, что он сейчас постарается сесть именно туда, куда и должны садится флаеры – на посадочную площадку. То есть непосредственно на импровизированный плац. «Курсанты» тоже заметили машину и в тревожном безмолвии наблюдали теперь за ее полетом.

Вот теперь я вижу, что они другие, подумал пулеметчик. Мы бы уже десять предположений высказали. А эти молчат.

Флаер приблизился еще, завис в пяти метрах над площадкой, судорожно дернулся, качнулся и, накренясь, камнем рухнул на землю.

Рудольф почувствовал, как сжались в тугой комок мышцы живота, и нестерпимо засвербело в носу. Последний раз подобные симптомы в своем организме он наблюдал зимой сорок второго года. Как раз перед тем, как их полк перебросили в Сталинград….

Когда он быстрым шагом подошел к машине, пилота уже вытащили из нее и уложили на траву. Он был жив. Почти. Разбитое в кровь лицо, изодранный на груди комбинезон, сквозь который проглядывала перебинтованная грудь с алым пятном проступившей сквозь бинты крови. Правая нога сломана. Сознания, однако, человек не потерял – карие глаза лихорадочно блестели, и в них плескались боль и… страх. Сколько раз пулеметчик второго отделения разведвзвода первого батальона 121-го пехотного полка 48 стрелковой дивизии вермахта Рудольф Майер видел такие глаза – и не сосчитать! Были они голубыми, серыми, карими, синими, зелеными, черными и даже разноцветными. Но всегда – всегда! – одинаковыми. Потому что сквозь глаза эти проглядывала душа человека, только что вышедшего из кровавого и страшного боя.

– Врача, – негромко сказал Майер, присаживаясь рядом с раненым пилотом. – Срочно позовите врача.

Кто-то за его спиной развернулся и с топотом умчался в сторону жилья.

– Спокойно, парень, – обратился Рудольф к раненому. – Все уже позади, и сейчас тебе помогут. Как тебя зовут?

– Ю-юрий. Юрий Павлов.

– Что случилось, Юра? Рассказать можешь?

Кареглазый пилот кивнул.

– Пить, – громко прошептал он. – Пить хочу.

И облизал почерневшие от запекшейся крови губы.

– Сейчас, подожди…

Рудольф расстегнул молнию комбинезона и убедился, что раны в живот у парня отсутствуют. Снял с ремня флягу с водой:

– Держи

Пилот принял флягу левой, дрожащей крупной дрожью рукой, и напился.

– Спасибо, – сказал он заметно окрепшим голосом. – Вы ведь «полигонщики»?

– Да, – сказал Руди, – они самые. А я один из главных. Меня зовут Рудольф Майер. Рассказывай.

– Война в Городе, – выдохнул Юрий Павлов. – Нас…людей… убивают….

И тут молчание за спиной Майера кончилось.

– Что-что?

– Это такая шутка?

– Как – война? Какая война?

– Эй, друг, ты часом водки или еще чего другого не перебрал?

– Смешно…

– И с кем у нас нынче война?

– Где врач?! Парень определенно не в себе!

– Напился, подрался, угнал флаер…

– Бросьте, господа. Пьяные из Города не уходят.

– Тем более – не улетают…

– Бред какой-то…

Некоторое время Руди, успокаивающе положив руку на здоровое плечо раненого, затылком слушал этот ничего не значащий шум. Он понимал, что народу надо слегка спустить пар.

– Тихо! – сказал он в нужное время.

И стало тихо.

Хоть чему-то я их научил, подумал Майер и, обращаясь к Юрию, поощрительно кивнул:

– Не обращай внимания. Рассказывай дальше. Я тебя очень внимательно слушаю.

И Юрий Павлов, торопясь и проглатывая непослушные слова, рассказал.