Часть 2. Бросок на Север

26 января 1942 года, утро.

Севастополь, Северная бухта, крейсер «Молотов»

Посол по особым поручениям

Андрей Андреевич Громыко

Палуба крейсера подрагивала под ногами. Свежий морской ветер пополам с мелким, как пыль, дождем хлестал в лицо. Берега прикрывали бухту от крутой волны, но море впереди все было покрыто белопенными барашками.

Позади был внезапный вызов в Москву и многочасовой перелет на пилотируемом прославленным полярным летчиком майором Энделем Пусэпом четырехмоторном бомбардировщике Пе-8 по маршруту Вашингтон – Галифакс – Рейкьявик – Лондон – Москва. Заунывный гул моторов, белый облачный ковер далеко внизу. Избегая капризов погоды, майор Пусэп забрался на звенящую двенадцатикилометровую высоту. Самолет не был оборудован герметичной кабиной, поэтому от того перелета на всю жизнь осталось ощущение сушащей глотку кислородной маски. Вместе с посадками для дозаправки – сорок восемь часов в воздухе…

В конце перелета Андрей Андреевич, шатаясь, как пьяный, сошел на московскую землю, точнее на снег. Последний участок перелета проходил над захваченной фашистами Европой, но двенадцатикилометровая высота и ночь – достаточная гарантия того, что самолет даже не будет обнаружен. Гарантия гарантией, но все равно как-то не по себе.

Но на аэродроме приключения не кончились. Там его уже ждал «Паккард» из гаража Совнаркома, на котором он был немедленно доставлен в Кремль, по засыпанной снегом Москве, синеватой в бледном предутреннем свете.

В приемной известного всей стране кабинета Андрея Андреевича уже дожидался нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. В кабинет Верховного Главнокомандующего они вошли вместе.

Громыко был потрясен тем, что несмотря на столь ранний час, Верховный был на рабочем месте. Андрей Андреевич уже встречался со Сталиным осенью 1939 года перед отъездом в Соединенные Штаты в качестве советника при постпредстве в Вашингтоне. Сейчас же было видно, как устал этот уже немолодой человек, несущий на своих плечах ответственность за самую тяжелую войну в истории России.

Сталин внимательно посмотрел сначала на Молотова, потом на Громыко.

– Товарищи, буду краток, ибо времени нет совершенно. Ситуация на фронтах требует, чтобы Турция пропустила отряд наших боевых кораблей через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Они уже впустили в Черное море итальянскую эскадру и знают, чем это закончилось для итальянцев. Мы хотели бы поручить вести переговоры с турками нашему молодому, но весьма перспективному дипломату товарищу Громыко.

Кстати, о нем заслуживающие доверия люди мне говорили много хорошего. Так что же товарищ Громыко должен передать президенту Иненю? Наверное, то, что мы готовы забыть о его необдуманном поступке в случае пропуска через Проливы наших кораблей. В противном случае мы будем считать Турцию враждебным нам государством со всеми вытекающими из этого последствиями. Товарищ Громыко, вы пойдете к Стамбулу на крейсере «Молотов». Очень символично. Можно сказать, что Вячеслав Михайлович в своем стальном воплощении тоже будет рядом с вами.

Корабли, которые должны выйти в Средиземное море, будут сопровождать вас в качестве почетного эскорта. Всю дополнительную информацию для переговоров, находящуюся в настоящий момент под грифом ОВ, вы получите в запечатанном пакете уже на борту самолета.

Сталин посмотрел на наркома иностранных дел.

– Товарищ Молотов, вы должны были подготовить для товарища Громыко все необходимые документы. Приготовили?

В ответ на вопрос главы государства нарком иностранных дел передал Андрею Андреевичу толстую картонную папку, перевязанную белыми тесемками. На этом прием у Сталина был закончен, и сотрудники НКВД, разлучив Андрея Андреевича с наркомом, повезли его уже на другой машине на другой аэродром.

Он и не знал, что, когда они с Молотовым вышли, Сталин прошептал, откладывая в сторону так и не раскуренную трубку:

– Посмотрим, каков ты в деле, Мистер Нет!

В последнее время люди, встречавшиеся с Иосифом Виссарионовичем, стали замечать, что вождь начал меньше курить. Он вертел трубку в руках, набивал ее табаком, но почти никогда не закуривал, в последний момент кладя ее в пепельницу.

Уже когда самолет поднялся в воздух, командир экипажа подполковник Ольшанский с улыбкой передал Андрею Андреевичу большой пакет из плотной бумаги, запечатанный большими сургучными печатями. Этому экипажу уже не раз и не два доводилось отвозить в Крым самых разных людей. Вот и сейчас попутчиком Андрея Андреевича был Борис Михайлович Шапошников. И у него был свой секретный пакет, содержимым которого оказалась толстая книга, обернутая газетой «Правда» от 14 января 1942 года. То ли книгу обернули для того, чтобы не попортить ценный экземпляр, то ли для того, чтобы никто не мог прочесть название и автора на обложке.

Вздохнув, Громыко разорвал плотную бумагу пакета. Внутри оказалась толстая кожаная папка, набитая документами. Первый же лист в папке привел Андрея Андреевича в шок. Это была его биография, заканчивающаяся смертью в январе 1989 года, и полный послужной список. Громыко с удивлением узнал, что целых двадцать восемь лет, с 1957 по 1985 год, он возглавлял советский МИД и вел его от победы к победе. И тут же приписка на полях, сделанная рукой Сталина: «Проверить в деле».

Продолжая недоумевать, Андрей Андреевич вытащил на белый свет еще один листок, который оказался картой южного участка советско-германского фронта с этапами развертывания некоей операции «Полынь». На самой карте красовалась надпись красным карандашом, опять же сделанная сталинской рукой: «Отдать Иненю, пусть ему по ночам не спится, разбойнику».

А еще к карте были приложены несколько листков бумаги с описанием того, что предшествовало столь грандиозным событиям.

В начале операции у 17-й полевой армии Гота и 1-й танковой армии Клеста присутствовало около семисот тысяч боеспособных солдат. Через девять дней 17-й армии не стало, а у Клейста в окопах вокруг Сталино осталось не более тринадцати – пятнадцати тысяч солдат, почти без боеприпасов и продовольствия. Вся левобережная прибрежная полоса Днепра была занята советскими войсками и контролировалась конными разъездами. Бегло пролистав описание операции «Полынь», Андрей Андреевич решил, что самые душераздирающие моменты, особенно разгром Гудериана, он обязательно доведет до турок. Чтобы были помягче и слушали повнимательнее.

А вот следующие несколько фотографий повергли Андрея Андреевича в шок. Корабли, пропуска которых надо добиться у турок, несли Андреевский флаг. По решению Ставки, в Средиземное море должен был перейти отряд, состоящий из ракетного крейсера «Москва», большого противолодочного корабля «Североморск» и двух ракетных фрегатов: «Ярослава Мудрого» и «Сметливого». Кроме того, в состав конвоя входили большой танкер снабжения «Иван Бубнов» и несколько пароходов ЧМП, которые должны были усилить транспортную группировку советских кораблей на линии американских поставок через северные моря.

Откинувшись на жесткую спинку сиденья, Андрей Андреевич прислонился к борту самолета и начал раздумывать, как побыстрее и в полном объеме выполнить поручение товарища Сталина.

Громыко сам участвовал в подготовке документов, согласно которым США в самое ближайшее время начнут массовые поставки по ленд-лизу. Пока же фашистская Германия почти не обращала внимания на транспорты, везущие из Северной Америки все необходимое для сражающейся страны. Он понимал, что, спохватившись, немцы всеми силами попытаются пресечь поставки, топить и захватывать транспортные суда. Так что было совершенно ясно, что корабли и их команды идут не на курорт, а на войну.

Во время посадки в Воронеже для дозаправки, поступило известие об освобождении войсками Крымского фронта Мелитополя, причем немецкие части отступили в сторону Сталино, что позволяло установить прямое железнодорожное сообщение между Большой землей и Крымским оборонительным районом.

И вот сутки спустя Громыко уже находится в боевой рубке крейсера «Молотов», готовящегося к выходу к Босфору. Их сопровождает почти весь объединенный Черноморский флот, за вычетом линкора «Парижская коммуна» и первого советского авианосца.

Андрей Андреевич надеется, что султан… Да нет, президент Иненю впечатлится и положением на фронтах, и видом флота, и не будет особо упираться в решении столь важного для нас вопроса.

26 января 1942 года, утро.

Станция Краматорск

Майор Сергей Александрович Рагуленко

Вчера вечером нам был зачитан приказ командования. Наша бригада выводится в тыл для пополнения личным составом и проведения капитального ремонта техники. А ведь действительно, «устали» даже наши новенькие БМП и сверхнадежные трофейные вездеходы. В танковом батальоне так там вообще, говорят, полный кошмар, ходовая на «тридцатьчетверках» и «кавэшках» изношена настолько, что техника держится в строю только чудом и неустанной заботой спецов из рембата. Даже надежнейшие Т-72БА2, то есть машины прямо перед нашим приключением прошедшие глубокую модернизацию до уровня Т-90, требуют вдумчивой совместной заботы механика-водителя и уже упомянутых спецов из рембата.

Патроны к акэсэушкам почти закончились, и почти каждый из нас обзавелся кто трофейным МП-38/40, а кто и советскими ППД или ППШ. На ближней дистанции сгодится, ну а на дальней и средней работают в основном пулеметы. Этого добра, включая трофеи, у нас навалом. Но, простите, товарищи, пистолеты-пулеметы после «лучшего автомата всех времен и народов» – это просто каменный век. Но погуляли мы лихо. Интересно, в рейхе теперь объявят траур, как тогда из-за Сталинграда, или нет?

Железнодорожная станция Краматорск во время погрузки – просто филиал ада. Начать с того, что технику надо загрузить на платформы, закрепить и замаскировать. В это же время на станции разгружается танковая бригада, прибывшая из резерва Ставки. Десять Т-34, тридцать Т-60. Они освобождают платформы и вагоны, мы их занимаем. При этом нам не надо забывать об опасности авианалетов. Люфтваффе наши летуны раздраконили в хвост и в гриву, но не везде. Геринг перебрасывает потихоньку сюда своих асов, частично из-под Москвы и Ленинграда, а в основном из Европы.

Сегодня рано утром, прямо на рассвете, к станции сунулась девятка Хе-111. «Птенцы Толстого Германа», видимо, были не местные, а потому поперли, как похмельный алкаш на прилавок винного отдела. Те немецкие асы, которые уже знают, что почем, предпочитают в нашу сторону вообще не соваться, ибо можно с ходу угодить в Валгаллу. Эти же зашли на станцию с севера и вели себя, как дома. Наглость не осталась без возмездия. Еще за пять минут до этого налета «хейнкели» были обнаружены радаром дежурного «Панциря». Пять минут – прорва времени для тех, кто знает и умеет.

Завыли сирены, воздух разорвал пронзительный рев паровозных гудков. По протоптанным в снегу дорожкам к своим орудиям побежали девчонки-зенитчицы из состава прикрывающего станцию ЗенАПа. Кстати, нас сочли настолько ценными, что приказом Верховного этот ЗенАП прикомандирован к нам вплоть до нашего прибытия в конечный пункт назначения. Каждый эшелон, не считая трех «Панцирей», будут сопровождать по две платформы с 25-мм и 37-мм автоматическими зенитными пушками. Да, как я уже говорил, контингент в этом полку почти чисто женский, и на бойцов во внеслужебное время зенитчицы действуют убойно. Не знаю, как они стреляют из пушек, но глазками стреляют вполне прицельно – эти Маши, Даши и Наташи уже имеют на своем счету немало «подбитых» сердец наших парней. А ведь в пути представится еще немало поводов для знакомств…

Пока же все развивалось по совершенно фантастическому сценарию – девочки еще бежали к своим орудиям, а пять «Панцирей» из батареи, непосредственно прикрывающей станцию, уже выдвинулись на огневую. Лязгая гусеницами, они выбрались на заранее намеченные позиции на возвышенных точках в окрестностях станции. Началась показательная экзекуция немецких бомберов, под названием «Зенитно-ракетно-артиллерийские комплексы при противовоздушной обороне стационарного объекта». Мои парни тоже не остались в стороне от веселья и вытащили на свет божий несколько «Игл». Береженого и Бог бережет. Это на тот случай, если операторы на «Панцирях» облажаются, и немцы сумеют прорваться к станции…

К постановке заградительного огня по маловысотной цели изготовились пулеметчики и операторы-наводчики БМП. Это на тот случай, если какие-нибудь нахалы, например на «мессерах», зайдя на цель на низкой высоте, попытаются нас проштурмовать. Ну, заградительный огонь по маловысотной цели – это мы могём, или могем, не знаю, как и сказать. Хорошо, что даже местные бойцы, за наше недолгое знакомство, усвоили, что если «батя Слон» что-то сказал, то надо метнуться исполнять, а не спрашивать, зачем – Батя знает.

Мы все успели. Когда на фоне горизонта наблюдатели разглядели серые черточки идущих на бреющем «мессеров», башни БМП были развернуты веером по горизонту, пулеметчики достали свое оружие и приготовились к стрельбе по низколетящей цели. Нас навестили три пары с трех разных сторон. Но помощь зенитчикам не понадобилась. Два крайних «Панциря» переключились с приближающихся бомберов на непосредственную угрозу и встретили «мессеров» хлебом-солью, то есть короткими пушечными очередями. Похоже, им это очень понравилось – «мессера» один за другим вспыхивали и клубками огня врезались в землю. Один истребитель задымил и полез вверх, набирая высоту. Наверное, немецкий ас хотел выброситься с парашютом… Но не судьба. Его оприходовали тут же, что называется, не отходя от кассы, срезав еще одной пушечной очередью. Крылышко влево, крылышко вправо, а посреди – дырка от бублика.

Пока зенитчики двух установок развлекались стрельбой по низколетящим истребителям, четыре других «Панциря» выпустили по приближающейся группе «хейнкелей» по две ракеты земля-воздух. Как говаривал мой дед, «Серега, запомни – сала много не бывает».

Ракеты, разматывая за собой белые дымные нити, похожие на пучок спагетти, и словно притягиваемые магнитом, приближались к строю немецких бомберов. Вот дымные хвосты внезапно оборвались… Непосвященным показалось, что у ракет закончилось топливо и сейчас они упадут на землю. Томительные секунды радиокомандная система наведения вела к цели отделившиеся от ракет боевые части. Внезапно в воздухе среди черных точек немецких бомбардировщиков стали распускаться багрово-черные цветки взрывов. Вниз посыпались горящие обломки самолетов.

На станции весело загалдели бойцы и железнодорожники, наблюдавшие за воздушным налетом. С начала войны самолеты люфтваффе чаще всего творили свои безобразия безнаказанно. Зенитчики скорее отпугивали крылатых убийц, чем сбивали их. По статистике этих лет, для того чтобы сбить один самолет, ПВО должно было выпустить по врагу тридцать пять тысяч зенитных снарядов. Истребители были в этом смысле куда эффективней. Но после 22 июня в советских ВВС осталось очень мало современных истребителей, да и те повсюду, как правило, не успевали.

Сейчас же в воздухе и не могло быть советских истребителей. Для облегчения работы «Панцирям» любая воздушная цель должна считаться по умолчанию вражеской. Ибо «Яки» и «МиГи» никаких приборов «свой-чужой» не имеют, а посему могут за милую душу угодить под дружеский огонь.

Примерно через полминуты над местом побоища в воздухе один за другим начали распускаться купола парашютов – на местном жаргоне, «одуванчики». За сбитыми фрицами пришлось посылать своих орлов на БМП, а то местным бойцам все едино: что люфтваффе, что СС – до штаба не доведут. А нефиг развлекаться стрельбой по беженцам и госпиталям, господа юберменьши!

Примерно через полчаса привели пленных, один летчик – обер-лейтенант, и два унтера – воздушные стрелки. Остальные, говорят, оказали вооруженное сопротивление и были уничтожены на месте. Ну и ладно, уничтожены так уничтожены, я им что, мамка, что ли? А этих, говорю, героев люфтваффе проведите через всю станцию, как есть – с битыми мордами. Для поднятия боевого духа прибывшей на фронт части.

Так и повели их к станционному особисту – сдавать под расписку. Аншлаг был полный, куда там Петросяну. Народ пришел в такой восторг, что чуть было этих гадов не линчевал. Но вроде все обошлось. На шум из того, что осталось от вокзала, выскочил особист, сделал страшное лицо – даже нагана доставать не потребовалось – и уволок бедных фрицев в свое логово, аки дракон. Наверное, для употребления их в пищу…

Хорошо то, что хорошо кончается. Пришла и наша очередь ставить технику на платформы. У выходной стрелки на Славянск уже нетерпеливо орет паровоз. Танковый батальон Деревянко убыл еще ночью, так что теперь наша очередь. После рейда даже теплушка с буржуйкой кажется номером в пятизвездочном люксе.

Кстати, по приколу, то, что у нас в бригаде называется усиленным танковым батальоном, у местных считается танковой бригадой полного состава. А все вместе мы по технике на корпус тянем, и только по личному составу – на бригаду. Вот так, мы маленькие, но ужасно зубастые!

Свистнул паровоз, и, лязгнув сцепками, состав дернулся. Поехали! Куда лежит наш путь, нам не сообщают – секретно, но слухи ходят совершенно разные. Называют города – от Сталинграда и Челябинска до Ташкента и Новосибирска. В деле явно видна чекистская рука – никто другой так не умеет играть в наперстки. Мы люди военные, приедем на место, там все и узнаем.

26 января 1942 года, полдень.

Черное море. Лидер «Ташкент»

Командир корабля капитан 2-го ранга

Василий Николаевич Ерошенко

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Всю прошедшую неделю проверяли механизмы, перебирали, чистили, налаживали. Полностью перекрасили корпус и надстройки. Получился не лидер «Ташкент» – или, как его называли немцы, «Голубой крейсер», – а какой-то пятнистый, бело-серо-голубой «леопард». То же самое проделали с лидером «Харьков», а также с частью кораблей из тех, что пришли к нам из будущего. Было видно, как на якорных стоянках красились ракетный крейсер «Москва», большой противолодочный корабль «Североморск» и сторожевики «Сметливый» и «Ярослав Мудрый». Также к походу готовился большой морской танкер «Иван Бубнов».

Вчера матросы с утра до вечера таскали с берега продукты. Забили все провизионки, под пробку заполнили танки для питьевой и технической воды. И вот когда мы уже вышли в море, то узнали новость – нас, сводную корабельную группу осназа, переводят в Арктику для усиления Северного флота.

Солидное, я вам скажу, усиление, особенно если знать, что даже там у себя в будущем «Североморск», «Сметливый» и «Ярослав Мудрый» были предназначены для борьбы с американскими подводными лодками, куда более совершенными, чем современные немецкие субмарины тип VII и тип IX. Да и крейсер «Москва» имеет полный комплект противолодочного вооружения.

Полярное обмундирование для команд наши доблестные чекисты скрытно привезли и заскладировали на «Иване Бубнове». По кораблям оно будет роздано уже после Гибралтара. Прощайте, ласковая Одесса, суровый Севастополь, пляжное Туапсе и фруктовый Батум. Здравствуй, ледяной Мурманск.

Только вот интересно, примерно неделю назад куда-то делись обе подлодки из будущего. Вечером тихо-мирно стояли на бочках, а утром пропали, как будто их никогда и не было. И, что интересно, за сутки до того у стенки тоже принимали продукты и воду. На ту, которая поменьше, даже соляр завезли, а на большую – почему-то нет. Непонятно, на чем она тогда ходит, неужели, как «Пионер» из книжки Адамова, на подводном электричестве? Вот я сейчас и думаю: может, эти лодки и через Проливы могут скрытно проходить? Не знаю, не знаю…

Во время перехода командование над эскадрой принял сам нарком военно-морского флота, адмирал Кузнецов. Флаг свой он держит у нас, на «Ташкенте». В связи с его отбытием из Севастополя, врио командующего Черноморским флотом назначен контр-адмирал Ларионов. Не думаю, что те мои товарищи, что остаются в Черном море, будут при нем скучать. Черта с два! Для «Парижской коммуны» в Сталинграде заказано аж два комплекта новых стволов к орудиям, один на замену нынешнему изношенному, а другой в резерв.

Для нее также заказано несколько десятков боекомплектов фугасных двенадцатидюймовых снарядов, – а это значит, что работать ей придется в поте лица, радовать румын и немцев своими увесистыми подарками. К ней присоединится крейсер «Молотов» и, после выхода из ремонта, его собрат «Ворошилов». Если огонь этой троицы будут корректировать с «Ушакова», а это, скорее всего, так и будет, ибо «Ушаков» остается, то всем немцам в пределах досягаемости их орудий можно будет заказывать себе гробы.

Как это бывает, мы собственными глазами наблюдали в деле под Ялтой. Кроме того, в Севастополе много разговоров о том, что на базе переформированного после завершения обороны полка морской пехоты сформирован четырехбатальонный механизированный полк морской пехоты, состоящий из тысячи двухсот штыков и сорока танков БТ-7М с дизельными двигателями. Сразу после формирования полк был приписан к четырем большим десантным кораблям из будущего и приступил к боевому слаживанию и тренировкам с высадкой десанта на берег и обратной амбаркацией.

У Ларионова это серьезно. Необученную часть в бой не пошлет, да и товарищ Сталин не торопит – есть, значит, определенный срок. Но тренируется полк без дураков, по шестнадцать часов в сутки.

И вот еще что. Раз все об этом знают и говорят, а бдительные органы даже не почесываются, то мой комиссар сделал вывод о том, что имеет место специальная операция, когда один-единственный полк, даже не сделав ни единого выстрела, сумеет сковать на охране побережья черт знает сколько румынских и немецких дивизий. А также заставит задуматься руководство Турции и Болгарии – стоит ли так прислушиваться к приказам из Берлина.

Вот и задумайся тут, когда секретность нужна, а когда – не очень. И ведь до самого последнего момента никто точно не сможет сказать, где и когда Черноморский флот нанесет удар. Конечно, кроме командующего Ларионова и самого товарища Сталина. Эту манеру сообщать о конечной цели операции уже в море мы уже поняли: чего не знаешь, то и не сможешь выболтать.

И что самое интересное – на всех кораблях из будущего товарищ Сталин приказал оставить на своих местах Андреевский флаг. Пусть немцы, итальянцы и англичане с американцами в недоумении чешут в затылке и думают, что бы это значило. Много думать – полезно для здоровья. Мы уже с этой целью ходили к берегам Румынии, Болгарии и Турции, теперь пойдем вокруг всей Европы.

До Босфора еще несколько часов хода, но расслабляться нельзя, а посему бдим. Могут быть разные провокации вроде подводных лодок и авиации. Хотя это больше забота наших потомков. У них есть техника, которая щелкает немецкие подлодки, как семечки, вот им и карты в руки.

26 января 1942 года, вечер.

Куйбышев, здание НИИ ОС (особого назначения) № 1

Инженер СПМБМ «Малахит»

Алексей Петрович Малышкин

Вот и закончилась наша дальняя дорога. Этот институт станет нашим домом не на год и не на два. Ой, не зря нас не вывезли из Крыма самолетами, а послали по немецким тылам вместе с бригадой генерал-майора Бережного. Умен товарищ Сталин и мудр, аки Муаддиб из книги про планету Дюна…

Посмотрели мы на научное воплощение европейских ценностей, и затошнило даже тех из нас, кто при той жизни исповедовал демократические убеждения. Такие уроды, как «Снегурочка» с двойным гражданством или Баба Лера, в общем-то, рождаются один раз на два – три миллиона.

Ну, в общем, я отвлекся, товарищи. Перед поездкой со всеми нами собственнолично побеседовал сам «кровавый палач» Лаврентий Палыч Берия. Инженерные вопросы, кстати, понимает очень хорошо. Чувствуется, что не зря закончил механико-строительное училище в Баку и отучился несколько курсов Архитектурно-строительного института.

Вообще, я считаю, что от инженерного образования хуже не будет. Точные науки они, знаете ли, приучают сознание к порядку, когда дважды два равно четырем, а не пяти и не трем с половиной. И совсем не удивительно, что именно он стал тем самым лучшим менеджером всех времен и народов.

Каждому из нас в соответствии со специальностью были розданы отпечатанные на машинке списки вопросов, какая именно помощь нужна от нас СССР. А ведь мы первоначально выходили в испытательный учебно-боевой поход, и было нас на «Северодвинске», как у Ноя на его Ковчеге – каждой твари по паре. И «малахитовцы», разрабатывавшие собственно лодку, и представители с МКБ «Радуга», разработавшие стратегическую крылатую ракету Х-101/102, и инженеры из ОКР «Бирюза», чей ракетный комплекс «Калибр» среднего радиуса действия впервые должен был быть запущен с подводной лодки из подводного положения.

Вообще же наша группа с «Малахита» была самой многочисленной, ибо впервые в условиях дальнего похода предстояло проверить всю головную лодку проекта целиком, чтобы потом вносить изменения в следующие строящиеся АПЛ. Можно сказать, что проверили. Теперь лодка пошла в одну сторону – по некоторым сведениям, обратно на Север – делать кирдык гитлеровскому кригсмарине и топить «Тирпицы» и «Шарнгорсты», а мы поехали в другую сторону – передавать местным товарищам технические секреты.

Кстати, пока мы сюда ехали, местные на попе ровно тоже не сидели. От громких, овеянных славой имен нашей науки темнеет в глазах. Базилевский Сергей Александрович и Перегудов Владимир Николаевич приехали из Ленинграда по нашу «малахитовскую» душу. Игорь Васильевич Курчатов, Анатолий Петрович Александров, Юлий Борисович Харитон и Яков Борисович Зельдович будут пытать разработчиков силовой установки «Северодвинска» из ОКБМ имени Африканова. Сергей Павлович Королев и Валентин Петрович Глушко командированы к ракетчикам из «Радуги» и «Бирюзы». Стране Советов нужно как можно скорее обзаводиться своим собственным мощным и современным ракетным оружием.

Но это будет завтра. А сейчас нам показали жилой этаж института, достаточно уютные комнаты на четырех человек. Есть проводка на двести двадцать вольт, а значит, можно распаковать ноутбуки и прочую аппаратуру. Система, правда, коридорная, как в общаге универа во время оно. Но зато все чисто и стерильно, как в пятизвездочном отеле. Комендант нам сказал, что по строжайшему распоряжению ЛПБ на сегодня только ужин и отбой. Ну, а местным светилам науки будет разрешено пытать нас только завтра с утра.

27 января 1942 года, полдень. Турция, Анкара. Площадь Кызылай. Дворец президента Турции «Чанкая»

Президент Турецкой республики

Мустафа Исмет Инёню

Глава Турции стоял у окна своего кабинета и смотрел на площадь. Только что к входу во дворец подрулил лимузин советского постпредства с красным флажком на крыле.

Президент пребывал в глубокой задумчивости. Над Турецкой республикой сгущались черные тучи. Ему уже доложили, что у входа в Босфор находится мощная корабельная группировка русского Черноморского флота. Будь проклят дуче и его флот, который за все годы войны уверенно шел от поражения к поражению, и из-за которого у Турции одни только неприятности. Подумать только, потерять два линкора и так и не понять – отчего.

На одном из кораблей Черноморского флота в Стамбул прибыл личный посланник главы СССР Андрей Громыко. По наведенным справкам, тридцатидвухлетний дипломат был срочно вызван Сталиным из США, где исполнял должность советника посла Литвинова, с которым, как говорилось в той же справке, Громыко не ладил.

Но из США его отозвали, скорее всего, на повышение. Во всяком случае, Сталин направил его в Турцию в качестве своего личного представителя. А Сталин – это личность. Ни один из российских императоров, за исключением разве что Петра Великого и Екатерины II, не мог сравниться с ним. Правда, и другие русские цари не давали покоя Османской империи. И если бы не Ленин со своей революцией в 1917 году, Турция, наверное, вообще бы перестала существовать как государство.

Инёню вздохнул. Он догадывался о том, что привез ему этот посланец из Москвы. Русские будут требовать разрешения от Турции на проход через Проливы своих боевых кораблей. И будут ссылаться на то, что совсем недавно такое разрешение получили корабли итальянского флота. Правда, славы этот поход итальянцам не принес. Скорее наоборот. Русские каким-то чудесным образом утопили два линкора и повредили еще несколько кораблей дуче.

Вообще же то, что происходило сейчас в СССР, нравилось турецкому президенту все меньше и меньше. Немцы уже потерпели поражение на южном фланге советско-германского фронта, который рассыпался прямо на глазах. Армии Василевского, Малиновского и Рокоссовского тугой петлей сдавили 1-ю танковую армию Клейста в степях Задонья. Когда русский паровой каток набирал скорость, никто не мог его остановить.

Инёню, до того как стать политиком, был военачальником. И неплохо разбирался в том, что сейчас творилось в заснеженных степях юга России. Похоже, что Гитлеру не удастся победоносно закончить свой поход. Скорее наоборот. И он повторит судьбу императора Наполеона, который еле унес ноги из пределов этой огромной страны. Только вот бежать немцам некуда, Европа маленькая, и русские придут в Берлин так же, как до этого, почти сто тридцать лет назад, они пришли в Париж.

Достанется не только Германии. Плохо будет и тому, кого русские сочтут немецкими союзниками. Так что если Сталин будет жестко требовать пропуска своих кораблей в Средиземное море, то лучше всего согласиться на его требование. Естественно, что потом этот «жест доброй воли» зачтется Турции в будущем, когда победители усядутся за стол переговоров и будут делить добычу. Тогда и Турция может попытаться урвать что-то для себя. Ну, к примеру, кусочек Болгарии – ведь болгары нынче сражаются на стороне Гитлера и будут в числе побежденных. Если, конечно, вовремя не переметнутся в стан победителей. Ведь в политике главное – все время держать нос по ветру и вовремя оказаться на стороне сильнейшего.

Пока турецкий президент размышлял о большой политике, к остановившемуся посольскому автомобилю подскочил вышколенный чиновник турецкого министерства иностранных дел. Согнувшись в полупоклоне, он приветствовал постпреда СССР в Турции Сергея Виноградова и его спутника. Потом гостеприимным жестом он предложил гостям проследовать во дворец.

Инёню проследовал в приемную, чтобы лично встретить там посланца Сталина. Можно было бы дожидаться его в своем кабинете, но кажется, что настало время изображать из себя гостеприимного хозяина…

Андрей Андреевич Громыко, которого представил турецкому президенту советский постпред, оказался худощавым молодым человеком с непроницаемо серьезным лицом и немного глуховатым голосом. Похоже, что пребывание в США приучило этого личного представителя Сталина к чисто американскому деловому стилю общения. После традиционных приветствий Громыко достал из своей папки послание советского вождя и его перевод на турецкий язык. Инёню внимательно прочитал письмо Сталина.

Глава СССР предлагал Турции определиться с позицией в длившейся уже третий год мировой войне и оказать странам антигитлеровской коалиции посильную помощь. В частности, пропустить через Проливы корабли Черноморского флота, которые в данный момент крайне необходимы на северных морях, где проходят трассы конвоев, доставляющих в СССР боевую технику и военные материалы – поставки союзников по ленд-лизу. Таким образом, усиление советского Северного флота поможет снизить потери, которые несут СССР и его союзники от авиации и подводных лодок нацистов.

Сталин прямо и недвусмысленно намекал, что отказ Турции от пропуска советских кораблей в Средиземное море будет считаться крайне недружественным шагом и скажется на ее дальнейших взаимоотношениях не только с СССР, но и другими странами антигитлеровской коалиции. Пока есть время, Турция должна выбрать – на какой она стороне.

В общем, вежливое, хотя и неприкрытое давление. Или, как любят говорить в США, предложение, от которого невозможно отказаться.

Турецкий президент посмотрел на посланника Сталина. Было видно, что этот молодой человек ведет себя так уверенно потому, что знает – за его спиной сила. Сила миллионных армий, огромной страны, сила победителей. Инёню знал, что русские сделали с Констанцей и Плоешти. Констанцу придется отстраивать заново, а нефтепромыслы Плоешти до сих пор горят, да так, что, по донесениям дипломатов, днем в Бухаресте вся восточная часть неба затянута черной пеленой, а ночью озарена отблесками пламени. Президент подумал и решил не отказываться от полученного им предложения.

Прочитав еще раз перевод послания Сталина, а потом посмотрев в подлиннике на энергичную и размашистую подпись советского вождя, турецкий президент положил бумаги себе на стол и взглянул на Громыко. Тот все это время невозмутимо наблюдал за бывшим соратником Ататюрка, словно читая, как в открытой книге, то, что творилось в душе Инёню.

– Господин Громыко, – сказал турецкий президент, – я очень огорчен тем, что нынешние взаимоотношения между Турецкой республикой и Советским Союзом далеки от тех, которые существовали между нашими странами во времена Кемаля-паши. – Инёню невольно посмотрел на портрет Ататюрка, висевший на стене его кабинета. – Я не хочу сейчас искать правых и виноватых в случившемся и считаю, что надо сделать все, чтобы вернуть то доверие и дружбу, которые были когда-то между нашими странами.

– Я тоже всецело за это, господин президент, – ответил Громыко с легкой улыбкой. – Да и мое руководство считает, что первым реальным и практическим шагом к возвращению доверия советского правительства стало бы разрешение на проход наших кораблей в Средиземное море. Ведь доверительные отношения поддерживаются не красивыми словами, а добрыми делами. Проход наших кораблей – это реальная помощь нам и нашим союзникам в нелегкой войне против тех, кто мечтает о мировом господстве.

Президент Турции помолчал, а потом, посмотрев в глаза посланнику Сталина, твердо сказал:

– Господин Громыко, передайте главе вашего правительства, что Турция разрешит вашим боевым кораблям пройти через Босфор и Дарданеллы. Турецкие военные корабли будут сопровождать их до границ наших территориальных вод. Я полагаю, что это разрешение покажет СССР, Британии и США – на чьей стороне симпатии Турции в этой войне. Я напишу ответ на послание господина Сталина и передам его в ваше постпредство.

– Скажите, господин Громыко, – спросил вдруг турецкий президент, – а почему часть ваших кораблей, ждущих разрешения на проход через Проливы у входа в Босфор, несут не военно-морские флаги СССР, а флаги бывшей Российской империи? Значит ли это, что команды этих кораблей, столь блестяще показавших себя в сражении с немецкой авиацией у турецких берегов, сформированы из эмигрантов, которые в роковой для их родины час решили сражаться бок о бок с кораблями военно-морских сил СССР?

Громыко посмотрел на Инёню, и на его невозмутимом лице появилось что-то отдаленно похожее на улыбку.

– Видите ли, господин президент, – сказал он, – с общим врагом сейчас сражаются люди самых различных политических взглядов. Недаром эта война в народе уже названа Великой Отечественной. И для нас не так уж важно, под каким флагом идут они в это сражение, главное – это то, что это наши люди и они сражаются за нашу страну. А то, что над некоторыми кораблями подняты старые русские флаги, так в этом мое руководство не видит никакой крамолы. Как сказал товарищ Сталин седьмого ноября прошлого года во время парада на Красной площади в Москве: «Пусть в этой войне вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова». Скажу больше – товарищ Сталин планирует снова ввести старые знаки различий русской армии – погоны. И учредить новые ордена: Александра Невского, Кутузова, Ушакова, Суворова и Нахимова.

Услышав четыре последние фамилии, турецкий президент невольно поморщился. Слишком хорошо турки запомнили троих из них. Кутузов же на русско-турецких войнах прошел путь от юного прапорщика до генерала, был тяжело ранен при штурме Очакова и чудесным образом выжил. Наверное, для того, чтобы в 1812 году поставить жирную точку в карьере Наполеона Бонапарта. Остальные были известны каждому турку главным образом по тем сокрушительным поражениям на суше и на море, которые в прошлом веке нанесли туркам русские под командованием этих военачальников. Имена Топал-паши и Ушак-паши наводили ужас на турецкую армию и флот. С такими именами СССР из источника революций может превратиться в нечто иное, куда более опасное.

– А не захочет ли потом господин Сталин возродить снова Российскую империю? – осторожно поинтересовался Инёню. – Ведь ваши цари всегда мечтали отвоевать у Турции Стамбул и снова водрузить крест на куполе Айя-Софии.

– Товарищ Сталин сказал, – ответил Громыко, – что таких планов у него сейчас нет. Советскому Союзу вполне достаточно той территории, которая у него уже есть. Возможно, что после победного окончания войны у стран – союзниц нацистской Германии изменят границы в пользу стран антигитлеровской коалиции. – При этом посланец Сталина внимательно посмотрел на Инёню. – Но Турции нечего бояться. Ведь вы, господин президент, уже обозначили – на чьей стороне находится ваша страна в этой войне. Ну, а наши противники пусть помнят римскую пословицу Vae victis – «Горе побежденным».

Громыко еще раз изобразил на своем лице некое подобие улыбки, от которой у Инёню почему-то побежали мурашки по коже.

Дальше задавать вопросы посланнику Сталина турецкому президенту расхотелось. Попрощавшись со своим гостем, Инёню снова подошел к окну кабинета и стал наблюдать за тем, как русские дипломаты садятся в посольский автомобиль. Вот он тронулся с места и, поднимая клубы пыли и дыма, скрылся из вида.

Инёню вздохнул. Так буднично и просто решилась судьба его страны. И похоже, что он не прогадал, сделав правильный выбор. Впрочем, на все воля Аллаха, подумал турецкий президент. Или, как любил говорить его друг Кемаль-паша, кысмет…

28 января 1942 года, утро. Москва, Кремль.

Кабинет Верховного Главнокомандующего

Сегодня в кабинете Сталина собрались не совсем обычные люди. Так получилось, что Верховный знал о них то, что они сами о себе даже и не подозревали. Это отнюдь не наполняло вождя самодовольством, скорее наоборот, напоминало об ответственности и заставляло сосредоточиться. Получив помощь из будущего, он не имеет права даже на малейшую ошибку.

Что бы о нем ни говорили, вождь с самого детства был человеком глубоко верующим. Только эта вера была внутренняя, не напоказ. Обычно личные убеждения Иосифа Виссарионовича Джугашвили проявляли себя только в делах. Теперь Сталин был убежден – именно судьба или Бог выбрали его для того, чтобы принять огромную, разрушенную революцией и Гражданской войной страну с сохой, а оставить ее с атомной бомбой. И страна поверила ему. Нет и не было у нее более великого властителя.

Используя знания, полученные от потомков, Сталин убрал от греха подальше за Урал человека, чья фамилия в той истории стала символом предательства. Генерал Власов был отправлен командовать крупным учебным центром. В его личном деле появилась пометка, обязательная для вышестоящего командования и сотрудников НКВД – не оставлять без внимания ни один, даже малейший проступок опального генерала, и каждому из них давать надлежащую оценку. Ведь у нас нет никакого политического заговора – у нас есть моральные разложенцы и нечистые на руку чиновники.

Кстати, под такой же пресс попал формально третий человек в партии Георгий Маленков. Специальный отдел собирает все, что можно найти на попутчиков и приспособленцев, окопавшихся в руководстве партии и государства. При этом, невзирая на то что эти люди являются членами ЦК и Политбюро, за ними уже числится немало больших и маленьких грешков. Скоро штрафные части – помнится, были в Гражданскую такие подразделения, созданные по приказу Троцкого, – пополнившись новыми бойцами, пойдут штурмовать вражеские укрепления. А отцы-командиры проследят, чтобы искупление вины было полным, до последней капли крови.

Но сегодня в кабинете у Сталина находятся те, кого потом назовут Маршалами Победы. На стене висят три оперативные карты. Две из них открыты и представляют собой детальное отображение битвы под Москвой и операции «Полынь». Третья задернута плотной черной шторой, и что за ней – известно только хозяину кабинета и разработчикам плана «Молния».

Из присутствующих наиболее колоритно выглядит один из старейших представителей советского комсостава маршал Буденный. Его конно-механизированный корпус решительным ударом захватил Запорожье. Спешенные бойцы пробрались по остаткам разрушенной плотины Днепрогэса на правый берег и захватили там небольшой плацдарм. Эта операция окончательно отрезала 1-ю танковую армию Клейста от тылов и поставила ее на грань уничтожения.

Сейчас корпус сдает свой участок фронта пехотным частям и выводится в тыл для пополнения и переформирования. Также от линии соприкосновения с противником в тыл отводятся 1-й, 5-й и 6-й кавалерийский корпуса, и их место занимает более подготовленная для действия в обороне пехота. У товарища Сталина есть особые виды и на Семена Михайловича и на его любимую кавалерию. А сейчас герои-конники пусть отдохнут, подлечат раненых и приведут в порядок конский состав.

Генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский только на один день оставил вверенные ему войска, ведущие тяжелейшие бои по ликвидации Сталинского котла. Эту операцию поручили Южному фронту, которым командует генерал Родион Малиновский. Большую роль в тяжелейших уличных боях сыграли экстренно обученные и оснащенные штурмовые батальоны. Часть из них, так называемые тяжелые, были созданы путем переформирования саперных частей, а часть, обычно именуемая легкими – из обычных стрелковых. Потери в них были в несколько раз ниже, чем в обычных стрелковых подразделениях.

И что особенно важно – они неизменно выполняли поставленную перед ними задачу. В эти батальоны, сведенные в несколько штурмовых бригад, в качестве младшего комсостава были направлены ветераны Первой мировой войны, имевшие опыт рукопашных схваток во вражеских окопах, а также инструкторы по самбо, рукопашному и штыковому бою – словом, все, кого после седьмого января смогли найти на Южном и отчасти Юго-Западном фронте.

Обычно штурмовая бригада включала в себя один-два тяжелых саперно-штурмовых батальона и три-четыре легких стрелково-штурмовых. И все равно времени на подготовку было очень мало, и потому зачастую обучение проходило уже во время боя. Но Александр Михайлович, сам имевший опыт той войны, которую сейчас принято называть Империалистической, понимал, что именно эти бригады, впоследствии доведенные до численности корпусов, усиленные полками самоходной артиллерии, будут потом штурмовать Будапешт, Вену, Берлин и, может быть, Париж.

Но это будет позже, а пока на юге шли обычные наступательные бои, в которых несли большие потери и атакующие, и обороняющиеся. В одну метельную ночь, в полном составе, открыв фронт по реке Миус, перешла на сторону Красной Армии словацкая «Быстрая» дивизия, что позволило полностью занять побережье Азовского моря от Бердянска до Таганрога и окончательно замкнуть кольцо блокады группировки Клейста. На душе у генерал-лейтенанта Василевского было неспокойно, душа рвалась обратно туда, где гремела битва, по размаху уже многократно превзошедшая битву под Москвой.

Был тут и еще один, никому доселе не знакомый генерал-майор с жестким и волевым лицом. Этот человек был не кто иной, как ставший недавно легендарным командир тяжелой механизированной бригады – Бережной Вячеслав Николаевич. За исключением Сталина, Буденного и Василевского, никто из присутствующих еще никогда не видел его в лицо. Ватутин один раз разговаривал с ним по ВЧ, а Мерецков, Конев и Жуков, так те вообще знали о нем больше из сплетен и баек, которые рассказывали о новой восходящей звезде на армейском небосклоне.

Многие из них поначалу подозревали, что это был псевдоним одного из якобы расстрелянных в тридцать седьмом году генералов. Увидели и убедились – ничего общего, никто этого человека в РККА до 4 января 1942 года не видел. Оставались две противоположные версии: либо товарищ Бережной ранее делал карьеру по линии НКВД – что было маловероятно: ну не нужны в этом ведомстве навыки и таланты военачальника маневренной войны и активной обороны. Или, что более вероятно, еще совсем недавно товарищ Бережной был совсем не товарищем, а белым эмигрантом и участником Гражданской войны с противоположной стороны. Одним из тех, кто в тяжелый для Родины момент предложил России свой меч, свою честь и свою верность. Орден Боевого Красного Знамени на его груди и Золотая звезда Героя говорили сами за себя – за Крым и за Сталинский котел.

Выждав паузу, точно по Станиславскому, Сталин представил его присутствующим, сказав:

– Мы знаем, что товарищ Бережной вырыл могилу для генерала Клейста, товарищи Василевский и Рокоссовский немцев в эту могилу столкнули, а товарищ Малиновский теперь ее закапывает. Мы, в общем-то, приветствуем такой бригадный подряд, поскольку он приносит успех. – Тут лицо вождя стало жестким, и из его голоса исчез шутливый тон. – Должен напомнить всем присутствующим, что операция «Полынь» имела такой успех потому, что товарищи Василевский, Рокоссовский, Бережной и Малиновский серьезно отнеслись к подготовке операции, сохранению ее в секрете от противника и организации взаимодействия всех трех фронтов и отдельной механизированной бригады осназа. Все было налажено на самом высоком уровне. Дело дошло до того, что «отец немецких бронетанковых частей» генерал Гейнц Гудериан сейчас сидит в камере Лефортовской тюрьмы и дает показания нашим следователям.

К сожалению, ничего подобного я не могу сказать про контрнаступление под Москвой. Взаимодействие между фронтами было организовано плохо, наступление развивалось медленно, маневренные части вводились в прорыв с запозданием и по частям. С большим трудом, при привлечении особой авиагруппы, товарищам Жукову и Коневу все же удалось окружить Моделя под Ржевом.

Сталин внимательно посмотрел на вечных генералов-соперников… Хотя когда в октябре 1941 года неутомимые в поиске врагов народа товарищи Молотов и Ворошилов уже собирались арестовать и расстрелять Конева, то именно Жуков спас опального генерала, доложив Сталину, что ему нужен толковый заместитель на Калининском направлении. А может, и действительно не было никакого благородства, а Конев был еще нужен, и поэтому товарищи Молотов и Ворошилов по просьбе Жукова были посланы товарищем Сталиным далеко и надолго.

Сталин продолжал:

– Горячие головы призывали нас идти на Смоленск и Рославль, выбросить под Вязьмой воздушные десанты. Но мы вовремя отказались от этих авантюр. – Жуков набычился и опустил голову, неподвижно глядя прямо перед собой – ведь речь сейчас шла именно о нем. – Группа армий «Центр» насчитывает почти два миллиона солдат и обладает значительной боеспособностью, чтобы мы вот так кидались на нее в лоб. Наша армия пока еще не имеет соответственной пробивной мощи. Вместо воздушного десанта под Вязьму Ставка спланировала операцию «Град», исполнение которой идет уже неделю.

Вот, вижу, что на лице товарища Мерецкова недоумение – как это так, операция идет, а он о ней даже не подозревает. Более того, о начале операции «Град» не подозревают даже немецкие генералы. А узнают они только тогда, когда будет уже поздно. Против группы армий «Центр» Ставка спланировала операцию на истощение. Поэтому Западному и Калининскому фронтам необходимо создать устойчивый оборонительный рубеж, восполнить потери в живой силе и технике и довести запасы боеприпасов до штатных норм. Но, товарищи генералы, задачи по ликвидации Ржевской группировки противника с вас никто не снимал.

Особо напоминаю – из котла не должен вырваться ни один танк или самоходное орудие и ни один солдат вермахта. Немцы хотели получить истребительную войну – они ее получат. Из-под Ржева у немецких солдат должно быть два пути – в могилу или в плен. Третьего не дано.

Товарищу Ватутину то же самое по образующемуся котлу в районе Демянска. И обратите особое внимание на то, чтобы железная дорога Валдай – Старая Русса на всем протяжении была в наших руках и находилась в рабочем состоянии. Если там есть какой-нибудь особо зловредный немецкий «шверпункт», то не стесняйтесь – обращайтесь за помощью к товарищу Сталину. Товарищ Сталин сможет помочь вам специалистами, которые уже решали подобную проблему в Славянске.

Товарищ Мерецков, подчиненные вам армии пусть продолжают совершенствовать оборону. Ставке известно, что наличие как самой артиллерии, так и боеприпасов для нее в ваших войсках в два – три раза меньше самых заниженных норм. В связи с чем лобовые атаки нашей пехоты на немецкую оборону просто обречены на неудачу при крайне высоких и неоправданных потерях.

Запомните все – высокие и неоправданные потери будут означать для вас трибунал, будь вы хоть генералами, хоть маршалами. Сейчас не царское время, когда любили говорить: «В России солдат много, если надо – бабы еще нарожают». Не нарожают – поэтому берегите людей и лучше тратьте побольше снарядов, чтобы подавить вражескую оборону.

Далее, еще раз обращаю внимание товарищей генералов: в ходе наступательных операций необходимо полностью брать под контроль все коммуникации. Все – это значит все. Немцы не глупее нас с вами, а иногда бывают даже умнее. Если они цепляются за какой-то пункт – значит, он крайне важен, как для них, так и для нас.

– Так, – Сталин обвел генералов внимательным взглядом, – все, свободны. – Короткая пауза. – Кроме товарищей Ватутина, Василевского и Бережного. Товарища Буденного жду у себя в шестнадцать ноль-ноль.

Сталин взял со стола трубку и кивком дал понять, что совещание закончилось. Вопросов у присутствовавших на совещании генералов было больше, чем ответов на них. Единственное мнение, которое разделяли все собравшиеся, было таким: вождь представил им нового полководца фронтового масштаба и намекнул всем, что после Москвы и Сталино масштабные наступательные операции будут продолжаться.

Пять минут спустя, там же

Генерал-майор Бережной

Поскребышев кивнул и закрыл за собой дверь. Наступила тишина. Товарищ Сталин прошелся по кабинету и, потянув за шнурок, отдернул черные шторки, скрывавшие последнюю, третью карту, видеть которую было доверено только избранным. За один взгляд на эту карту Адольф Алоизыч наверняка отдал бы новенький, еще ни разу не жеванный половичок и половину Голландии в придачу. Операция «Молния» – плод ночных бдений советских генштабистов.

– Очень хорошо, – сказал вождь, – что товарищ Василевский помнит о том, что он не только командующий юго-западным направлением и фронтом, но еще и заместитель начальника Генштаба. А если вспомнить, что товарищ Шапошников в настоящее время находится в отпуске по болезни, то товарища Василевского можно считать исполняющим обязанности начальника Генерального штаба.

Мы попросили товарища Василевского, с учетом тех специальных знаний, которыми он уже обладает, представить нам план снятия блокады с колыбели революции, города Ленинграда. И что мы вместо этого видим? Мы видим фактически план полного разгрома группы армий «Север». После успеха операции «Полынь» у нас нет причин сомневаться в реальности этого плана. Но обоснуйте его, товарищи. И для меня, и для товарища Ватутина, которому придется воплощать ваш план в жизнь.

Василевский кивнул.

– Товарищ Сталин, суть плана изложит генерал-майор Бережной. Как вы знаете, он обладает специальными знаниями в куда большем объеме и на практике показал, что способен применять их с большим эффектом.

– Хорошо, товарищ Василевский, – кивнул вождь, – только сначала надо сказать, что до нас дошла информация о том, что товарищ Бережной в фашистской Германии объявлен личным врагом номер один Адольфа Гитлера и всего Третьего рейха… Что скажете по этому поводу, товарищ Бережной?

Я пожал плечами и кивнул.

– Ну, что тут можно сказать, приму к сведению. Добавлю только, что меня это радует – атаман бандитской шайки нацистов оценил наши труды должным образом. К тому же Адольф Гитлер не только мой личный враг, но и всего советского народа. Если «Молния» будет утверждена, то двух-трех генералов и полтора десятка дивизий с довольствия мы снимем точно… – я посмотрел на Ватутина: – Товарищ Сталин, а Николай Федорович посвящен в наши тайны мадридского двора? Ведь мне придется быть с ним предельно откровенным…

Сталин взял со стола трубку.

– Мы проинформировали товарища Ватутина о вашем, скажем прямо, необычном появлении в нашем мире. Вы оказались правы, товарищ Ватутин все понял правильно и готов познакомиться с техникой будущего и тактикой ее применения. Лишь бы это способствовало нанесению врагу максимального ущерба. – С этими словами Сталин протянул мне тонкую указку. – Начинайте, товарищ Бережной.

Я кивнул.

– Итак, операция «Молния» имеет своей целью полностью снять блокаду с Ленинграда и нанести поражение группе армий «Север». В связи с тем, что немецкие позиции на Ленинградском фронте сильно укреплены – на отдельных участках их глубина достигает двадцати километров, – основной удар должен наноситься значительно южнее, в полосе Северо-Западного фронта, по линии Старая Русса – Дно – Псков. Залогом успеха данного плана может быть только абсолютная внезапность для противника и быстрота проведения операции. План предусматривает использование специальных возможностей ОТМБ осназа РГК с целью совершения ночного марша по немецким тылам и внезапного захвата Пскова вместе с расположенным там штабом группы армий «Север». Как вы правильно сказали, товарищ Сталин, у противника наша бригада уже имеет определенную репутацию. Предстоит разработать ряд мер, чтобы о нашем присутствии на данном участке фронта противник узнал только после освобождения Пскова.

Также планом предусмотрено проведение вспомогательной наступательной операции в направлении Чудово – Любань. В операции участвуют силы 2-й ударной, 59-й и 4-й армий. Основной проблемой на данном участке является отсутствие маневренных соединений, а также практически полное отсутствие артиллерии корпусного и армейского уровня. Немцы же создали долговременную оборону с использованием двух доступных в тех краях материалов: дерева и земли. Дерево хорошо горит, но, к сожалению, Красная Армия не имеет сейчас необходимых зажигательных средств.

К счастью, успешно завершившиеся наступательные операции на южном участке советско-германского фронта сделали валентной значительное количество артиллерии РГК. Также за счет быстроты и решительности наступательных действий сэкономлено от полутора до двух боекомплектов на орудие. Товарищ Василевский считает возможным перебросить с юго-западного на северо-западное направление до пятисот орудий калибром 122–152 мм. Теперь, товарищ Сталин, вы меня извините, но я буду ругаться…

Вождь сверкнул желтыми глазами и нацелил мне в грудь чубук своей трубки:

– Ругайтесь, товарищ Бережной, если это нужно для дела, но только не матом!

Что-то Иосиф Виссарионович весь вечер эту трубку в руках крутит, но так ни разу и не закурил. Неужто беседа с нашим доктором так подействовала? Типа: «Иосиф Виссарионович, вы для меня только пациент, но скажу вам честно, если вы не бросите курить – проживете двенадцать лет, бросите – тридцать». Хорошо бы, если так…

Я собрался с духом и сказал:

– Товарищ Сталин, простите, каким местом думал человек, планировавший наступление для Волховского фронта? Даже безо всякой войны, пешком пройти от Волхова до Луги по лесам и болотам без дорог – это подвиг неимоверный. Да еще когда командующие выполняют и перевыполняют планы и укорачивают сроки. Понятно, что там, в нашей истории, Вторая ударная за два месяца довоевалась до котла. Даже немецкая педантичность и, скажем так, тугодумность в сложных ситуациях имеют свои пределы.

Конечно, Черняховский – это не Соколов, не Клыков и не Власов, но армия осталась той же самой, в основном пехотной. Ладно, в тот раз ее послали в бой второпях, без артиллерии, но в этот раз такого быть не должно. Но и артиллерия на три четверти состоит из противотанковых сорокопяток. А все остальное, как я понял, типичный французский калибр в три дюйма.

– Ви предлагаете не наступать? – рассерженный вид и появившийся грузинский акцент Верховного показывали, что он с трудом сдерживается, чтобы не взорваться.

– Наступать, но не так, – я подошел к карте, – основной удар на Волховском фронте наносится вдоль железной дороги Ленинград – Москва. Да, там у противника самые мощные укрепления, но и мы имеем транспортную возможность для сосредоточения и снабжения ударной группировки.

Новгородское направление становится вспомогательным, 2-я Ударная армия растягивает свой фронт до места впадения в Волхов реки Полисть, что позволит 59-й армии уплотнить фронт на направлении главного удара, до десяти километров. Две танковые бригады из состава 2-й Ударной по плану передаются в 59-ю армию.

Отвлекающая операция начнется, как это и положено, с артподготовки. Но с целью экономии боеприпасов и повышения точности огня, предлагаю использовать в прорыве часть артиллерийских сил из состава нашей бригады. Для управления огнем артиллерии фронта план предусматривает задействовать артдивизион САУ «Мста-С» вместе со службами артиллерийской разведки и управления. Аналогичным образом дивизион уже применялся в самом начале операции «Полынь» при прорыве бригады из Крыма, и второй раз – в самом ее конце, при подавлении немецкой обороны в Славянске. Оба раза отмечался прекрасный результат. Для очистки от немцев первой полосы обороны будут задействованы тяжелые огнеметные системы «Солнцепек». Танки Т-72 должны будут подавить уцелевшие доты, стреляя по амбразурам осколочно-фугасными снарядами.

И теперь самое главное. Операция должна начаться не утром, когда уже рассвело, а вечером, когда стемнело. Если огнем артиллерии будут управлять наши специалисты, то им все равно, днем это происходит или ночью. Кроме всего прочего, с первых же минут операции план предусматривает нанесение воздушного и ракетно-артиллерийского удара по станции Любань, где, по нашим сведениям, расположены штабы 28-го и 1-го армейских корпусов. Предполагаем использовать для этой цели одну-две машины системы залпового огня «Тайфун». Возможен вертолетный десант с целью устранить остатки того, что останется после этого точечного огневого удара.

В связи с тем, что 59-я армия, являющаяся основной ударной силой в этом наступлении, имеет крайне низкую мобильность, то задачи данной операции могут быть только вспомогательными – захват узловой станции Чудово и организация устойчивого фронта обороны по реке Равань.

Одновременно будет проведена еще одна тактическая операция. По немецкой обороне в районе станции Погостье будет нанесен сначала артиллерийский удар термобарическими боеприпасами, а потом проведена контрольная штурмовка ударными вертолетами нашей бригады. После чего 54-я армия генерала Федюнинского должна будет перерезать железную дорогу и поставить в крайне сложное положение 269-ю, 93-ю и 21-ю дивизии вермахта, обороняющие железнодорожный узел в Киришах. Данная операция призвана имитировать прорыв блокады Ленинграда и отвлечь на себя резервы 18-й армии. В нашу пользу играет и то, что ни о какой переброске дивизий с запада для поддержки группы армий «Север» речь даже не идет. Сейчас немецкому командованию по сути необходимо восстановить изрядно побитую группу армий «Юг».

– Хорошо, – кивнул Сталин. – Что у вас там с Псковским направлением? Оно ведь у вас главное? Помнится, у командования Северо-Западным фронтом были такие планы, но они показались нам невыполнимыми…

Я обменялся быстрыми взглядами с Ватутиным.

– По сути наступление на Псковском направлении уже идет. Старая Русса находится в полуокружении, и идущие там бои могут стать прикрытием для развертывания сил. В плане подготовки операции «Молния» перед войсками Северо-Западного фронта стоит только одна задача – отбросить на юг 30-ю пехотную дивизию вермахта и сделать возможным движение по железной дороге Валдай – Старая Русса. Без выполнения этого условия будет просто невозможно сконцентрировать силы и средства, необходимые для второго этапа операции.

Надо еще учесть, что в настоящий момент на нейтральной полосе находится железнодорожный мост. Его восстановление тоже потребует времени. При этом, чтобы не насторожить немецкое командование, нежелательно использование каких-либо специальных средств. Все вооружение должно быть аутентичным уже имеющемуся на вооружении Красной Армии. Все наши следы должны вести в район Волховского фронта.

Я посмотрел на Ватутина:

– Николай Федорович, я понимаю, что немцы особо обращают внимание на удержание за собой таких точек. Так вы должны их с не меньшим упорством отбивать. Иначе как в кратчайшие сроки сосредоточить в исходных районах необходимые для наступления силы и средства?

– Он все понимает и потому справится, – коротко бросил Сталин. – Заберем у Жукова один гаубичный полк артиллерии РГК – он не обеднеет – и дадим вам на Северо-Западный.

– Товарищ Сталин, в таком случае для более эффективного использования этих орудий мы откомандируем в распоряжение командования Северо-Западного фронта свою группу артиллерийской разведки со всем необходимым снаряжением. Обычно их не видно и не слышно, но мало немцам не покажется, это я вам обещаю.

Я снова поднял указку.

– Теперь давайте перейдем к группировке, непосредственно наносящей главный удар, и которую необходимо скрытно сосредоточить в окрестностях Старой Руссы. Во-первых, это ОТМБ-1 осназа РГК. Во-вторых, сводную конно-механизированную группу, включающую 1-й гвардейский кавалерийский корпус, 1-ю гвардейскую танковую бригаду, 21-ю танковую бригаду. В третьем эшелоне, для занятия рубежей и создания устойчивой обороны, предполагается использовать 1-ю и 3-ю ударные армии.

Первый этап операции «Молния» начинается ровно через семь суток после начала наступления на Ленинградском направлении. За это время по железной дороге в район Старой Руссы в первую очередь должна быть доставлена техника и личный состав нашей бригады. Во вторую очередь необходимо доставить артиллерию РГК, предназначенную для подавления немецких узлов обороны в Старой Руссе. Прорыв обороны будет осуществлен ночью, в полосе 5-й пехотной дивизии вермахта. Немецкие укрепления будут обработаны ТОСами, уцелевшие блиндажи и доты подавят ударные вертолеты и артиллерийские орудия. После чего немецкие позиции занимают части 1-го гвардейского корпуса, а наша бригада вводится в прорыв.

Одновременно, с целью нарушения у противника управления войсками, начинают работу системы радиоэлектронной борьбы, а заброшенные в немецкий тыл разведывательно-диверсионные группы массово нарушают проводную связь и отстреливают посыльных. Сводная конно-механизированная группа входит в прорыв вслед за нами, но имеет значительно меньший темп движения. Если нашей бригаде, следующей вдоль железнодорожных путей, перед рассветом надо быть в Пскове… – Ватутин посмотрел на меня немного ошалевшими глазами. – Николай Федорович, это всего-то каких-то сто семьдесят километров. У меня бригада пятьсот двадцать километров по Украине прошла, и теперь мы, как вы слышали – личные враги фюрера.

Временные рамки операции таковы: сразу после заката мы прорываем фронт, а через двенадцать часов головной дозор должен войти в Псков. Поскольку там одновременно расположены штабы группы армий «Север» и 18-й армии, потеря управления немецкими войсками на Ленинградском направлении гарантирована.

Первым пунктом данной операции является скорейшее освобождение Старой Руссы, что по аналогии со Славянском должно разблокировать снабжение нашей ударной группировки. Второй ключевой точкой является станция Дно. Ее захват разрывает рокаду между группами армий «Центр» и «Север». Третья ключевая точка – это Псков, через который идет восемьдесят процентов снабжения войск, осаждающих Ленинград. Ну, и возможность одновременно уничтожить штаб группы армий «Север» и 18-й армии тоже не стоит сбрасывать со счетов.

В ту же ночь начинается активная фаза операции «Град». Десантники-диверсанты, вместе с партизанами и окруженцами, должны всячески портить жизнь немецким тыловикам. Такие действия должны сковать немецкую реакцию на наше наступление и позволить нам завершить операцию.

Примерно через сутки после ОТМБ осназа в районе Пскова должна начать подходить сводная конно-механизированная группа, после чего наша бригада совершает форсированный марш на север и в районе Ивангорода перерезает железную дорогу. После этого в мешке оказываются четыре армейских корпуса немцев.

Надо учесть, что это почти все их части на данном направлении. В Прибалтике, к примеру, в наличии только полицейские и карательные части. Если советское командование сможет найти резервы для ликвидации всей группировки, состоящей из полумиллиона человек, то вермахт понесет потери, возместить которые ему будет практически невозможно. Внутри кольца у немцев почти исключительно пехотные соединения, а значит, и они тоже не способны на мобильные действия.

Можно устроить немцам блокаду наоборот. То есть если мы будем удерживать Псков, Дно и Ивангород, то уже через месяц-другой немецким солдатам нечего будет есть и нечем будет стрелять. Разворот фронтом на север группы армий «Центр» заставит фон Клюге растянуть свой фронт. А по времени это будет довольно долго – до месяца. Сроки же операции рассчитаны нами так, что сразу по ее завершении наступит весна и распутица, что отложит немецкие контрдействия до середины мая. А к тому времени мы фрицам еще немало новых забот организуем, и им уже будет не до 18-й армии.

– Хорошо, – кивнул Сталин, – звучит заманчиво. Поскольку товарищ Рокоссовский и товарищ Бережной уже доказали, что способны осуществлять подобные планы, то есть мнение принять план операции «Молния» за основу. Датой начала наступления для Волховского фронта будет 18 февраля, а датой начала основной фазы операции – 25 февраля. Ставка Верховного Главнокомандования рассчитывает, что блокада с города Ленина будет снята, а гитлеровским захватчикам нанесено очередное поражение. – Вождь посмотрел на Василевского: – Вы согласны со мной?

– Да, товарищ Сталин, согласен, – ответил Александр Михайлович.

– Тогда все свободны…

Я уже повернулся в сторону двери, когда услышал сакраментальную в данной ситуации фразу:

– А вас, товарищ Бережной, я попрошу остаться…

Пять минут спустя, там же

Генерал-майор Бережной

– Ну, товарищ Бережной, здравствуйте. – Сталин прошел на свое место и жестом гостеприимного хозяина предложил мне присесть на стул, стоящий напротив. – Давно мечтал увидеть вас лично. Думал, что за люди такие, наши потомки, о чем думают, чем дышат? Товарищ Ларионов слишком далеко, да телефон не дает того, что можно понять, общаясь с человеком с глазу на глаз. Я представлял вас немного другим – былинным героем, а вы, оказывается, обычный человек, ничем не примечательный, только слегка усталый.

Я невесело улыбнулся.

– Товарищ Сталин, поверьте, что сейчас на войне, когда знаешь, за что сражаешься и против кого, намного легче, чем мне было в мирное время, когда сразу и не поймешь – кто враг, а кто друг, и откуда ждать удара. Поверьте, было у нас такое проклятое время, когда мы уже не чувствовали себя хозяевами в своей стране, а наши «заклятые друзья» глумились над нами, как над побежденными. Глава американской разведки даже прошелся по Красной площади, хвастливо заявив снимавшим это западным корреспондентам, что «здесь на площади, возле Кремля и Мавзолея, совершаю я одиночный парад победы». Дальше уже ехать было некуда… А здесь совсем все по-другому.

Сталин улыбнулся в прокуренные усы.

– Тут, товарищ Бережной, тоже немало замаскированных врагов. Совсем недавно, благодаря полученной от вас информации, мы выявили целую сеть затаившихся троцкистов. Не буду называть фамилий, вы их и сами прекрасно знаете…

Если вождь этим заявлением решил проверить меня на вшивость, то я ничего, кроме чувства удовлетворения, не испытал. Понятно, что речь идет о ныне покойном товарище Х и террариуме его партийных единомышленников. Я устало пожал плечами.

– Товарищ Сталин, должен сообщить вам, что когда я узнал о кончине главного фигуранта, то скорбь моя не продлилась дольше одного мгновения. Только немного жаль, что все так быстро кончилось. Я понимаю, война, не время для шумных процессов.

Вождь покрутил в руках трубку.

– Мы не рассчитывали на такой эффект. Было мнение перевести его в какую-нибудь глушь, подальше от фронта, присмотреться к его связям… А он – бац, и застрелился. – Сталин в сердцах выругался по-грузински, а я сделал вид, что не понял им сказанное. – Но давайте не будем об этом, товарищ Бережной… Меня интересует ваше мнение о советской власти. Вы ведь были уже взрослым и опытным человеком, когда она пала. Почему так произошло, и кто в этом виноват? От Гитлера отбились, от Трумена отбились, а тут какой-то Горбачев. Товарищ Берия выяснил, все перестройщики – это дети явных и тайных троцкистов. – Голос вождя задрожал от с трудом сдерживаемого гнева. – Товарищ Бережной, скажите мне, почему так случилось?

– Товарищ Сталин, – сказал я, взглянув прямо в глаза вождю, – я ведь тоже много думал об этом. В конце 1989 года стало мне понятно, что мы катимся в пропасть. По роду службы мне довелось прочитать аналитическую записку тогдашнего главы КГБ СССР Крючкова. Вот, что он писал: «По достоверным данным, полученным Комитетом государственной безопасности, в последнее время ЦРУ США на основе анализа и прогнозов своих специалистов о дальнейших путях развития СССР разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направленной на разложение советского общества и дезорганизацию социалистической экономики… Американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза… Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим личным и деловым качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи. При этом ЦРУ исходит из того, что деятельность отдельных, не связанных между собой агентов влияния, проводящих в жизнь политику саботажа в народном хозяйстве и искривление руководящих указаний, будет координироваться и направляться из единого центра, созданного в рамках американской разведки… По заявлениям американских разведчиков, призванных непосредственно заниматься работой с такой агентурой из числа советских граждан, осуществляемая в настоящее время американскими спецслужбами программа будет способствовать качественным изменениям в различных сферах жизни нашего общества и, прежде всего, в экономике. И приведет в конечном счете к принятию Советским Союзом многих западных идеалов».

К сожалению, именно так все и произошло. Так называемый ГКЧП – это, скорее, провокация, ускорившая падение социалистического строя в СССР, чем попытка исправить сложившуюся ситуацию. О чем-то подобном вы, Иосиф Виссарионович, писали в вашей работе «О политической стратегии и тактике русских коммунистов». А именно… Простите, цитирую по памяти, – я наморщил лоб и начал: – «…удар не только не послужит исходным пунктом нарастающих и усиливающихся общих атак на противника, не только не разовьется в громовой сокрушающий удар, а…»

Сталин, улыбнувшись, продолжил:

– «…наоборот, может выродиться в смехотворный путч, угодный и выгодный правительству и вообще противнику в целях поднятия своего престижа и могущий превратиться в повод и исходный пункт для разгрома партии или, во всяком случае, для ее деморализации».

– Именно так, товарищ Сталин, именно так. – Я еще раз удивился прозорливости этого человека. – А что касается Ельцина и прочих заговорщиков, то скажу вам научным языком: партия, лишенная механизма самоочищения и пополняемая путем кооптации, сгнила в течение одного-двух поколений.

То же касается и комсомольских структур. Именно из комсомольцев вышло большинство новых финансовых магнатов, именуемых у нас олигархами. Скажу одно – вы были правы, говоря про усиление классовой борьбы при социализме. Должен быть четко зафиксирован и научно описан процесс выделения из однородной массы советских партийных и комсомольских активистов новых супербуржуев, стремящихся заполучить в личную собственность всю страну.

И вообще, я считаю, что советское государство должно быть построено в строгом соответствии с учением старца Пелагия о спасении добрых и наказании злых. Тогда для людей все будет в рамках государственной целесообразности и практической морали.

По-моему, упоминания старца Пелагия, жившего во втором веке нашей эры, очень удивило Сталина. Он не ожидал, что в нашей конторе изучают и богословские труды. Но, что называется, noblesse oblige – положение обязывает. Мы оперативники ГРУ, и по долгу службы должны знать не только о старце Пелагии, но и о многом другом. Дураков в нашей конторе не держат, не то место.

В горле у меня заметно пересохло, и заметивший это Сталин сделал жест, чтобы я перевел дух. Снял трубку телефона, коротко бросил в нее:

– Два чая!

Потом он посмотрел на меня.

– Вы, товарищ Бережной, не горячитесь, мы и сами все это понимаем. Только вот в органах есть горячие головы, которым чем проще, тем лучше… Мы вас поняли. Давайте вернемся к нашим баранам. Поговорим вот о чем. Я тут прочел несколько статей о вас в «Красной звезде». Этот журналист, Симонов, хорошо пишет. Многое, конечно, недоговаривает, но вы сами понимаете – иначе нельзя. Скажите, что вы чувствовали, когда поняли, что попали к нам на эту войну? Чисто по-человечески.

Я задумался.

– Не знаю, товарищ Сталин. В первые минуты я был немного ошарашен. Такие Голоса – это не простое переживание. В первые минуты в бой вступили моряки и летчики. А потом… Потом, когда получен приказ и ты встаешь в строй, места для эмоций уже не остается. Бойцы подгоняют снаряжение, авианосец сотрясается в грохоте, отправляя в вылет очередной самолет… Словом, трудно все это описать. Потом, когда вертушка шла на цель, только повторял себе: «Тебя этому учили, ты все сделаешь как надо…»

Сталин слушал меня внимательно, время от времени делая какие-то пометки карандашом в лежащем перед ним блокноте.

– Потом, когда бойцы явили передо мной Манштейна-Левински, в одной ночной рубахе и обгадившегося… Тут я понял, что могу все. Это страшное чувство, такое же страшное, как чувство полного бессилия.

Дело в том, что истина где-то посредине. Ведь немец – солдат серьезный. Сейчас я понимаю, что не смогу закрыть грудью каждого нашего солдата, не смогу спасти от голодной смерти каждого ленинградца. Ведь они умирают прямо сейчас. Блокаду же реально мы сможем прорвать месяца через полтора, а полностью ее снять – не раньше капитуляции остатков осаждающей город армии. За это время погибнут десятки тысяч наших людей, и от этого болит душа. И не только у меня одного. Леонид Ильич докладывал, наверное, по партийной линии, – я отхлебнул остывшего чая. – Вот так вот, товарищ Сталин.

Сталин поднял голову.

– Товарищ Бережной, есть мнение, что вы наш человек и мы с вами сработаемся. Сейчас товарищ Поскребышев вызовет для вас машину, и вас отвезут в гостиницу к товарищу Василевскому, тут недалеко. Будут ли у вас еще какие-либо просьбы?

Я вздохнул.

– Если можно, товарищ Сталин, то выделите для «Молнии» как можно больше подвижных соединений…

– Вы не торопитесь. Еще раз обсудите все с Василевским, пока он в Москве, и с Ватутиным. Мы вам верим, и для «Молнии» выделим все, что сумеем. Только товарища Буденного с его корпусами не просите, у него весной будет своя сольная партия. – Сталин пожал мне руку. – До свиданья, товарищ Бережной, жду вас здесь через неделю с окончательным вариантом плана.

28 января 1942 года, полдень. Станция Воронеж

Гвардии майор Сергей Александрович Рагуленко

Утром по эшелону зачитали Указ Верховного Совета СССР. Согласно ему наша бригада стала 1-й гвардейской ордена Боевого Красного Знамени Отдельной тяжелой механизированной бригадой осназа РГК. По этому поводу приказываю разлить личному составу после завтрака «по писят» из НЗ. Награждение всей бригады – это дело святое. Мы теперь не хухры-мухры, а круть неимоверная, и вкатываемся в историю, как по рельсам.

Но, блин, война ведь только начинается. В первую очередь для немцев, которым предстоит на собственной шкуре узнать, что такое русский солдат, доведенный до состояния ярости. Ну, и для нас тоже, потому что немец – мужчина серьезный, и подходить к нему надо во всеоружии. Чует моя пятая точка, что мы уже успели так отравить жизнь Алоизычу, что скоро на нас начнется персональная охота с помощью диверсантов, массовых налетов авиации и прочих фрицевских понтов.

Конечно, та хохма, что официально мы уехали в Сталинград, может, и собьет парней Канариса со следа, а может, и нет. То, что мы туда и не собираемся – к гадалке не ходи. За Красным Лиманом эшелон свернул на север, а не на юг, и теперь каждый удар колес по стыкам рельсов приближает нас к столице нашей Родины, Москве.

Настроение у народа приподнятое, мы опять уходим с места сражения победителями. Командование и штаб батальона едет в одном вагоне со взводом разведки и управления, которым командует капитан Борисов. С ним и его бойцами мы вместе прошли весь путь – от набережных Евпатории до позиций под Краматорском. За это время паренек изменился даже внешне, как и его бойцы. С лица куда-то исчезло выражение растерянного недоумения и отчаянного упорства, сменившись на осознание своей силы и мастерства. Мы можем их побеждать, побеждать в их же стиле, нагло врываясь в ничего не подозревающие города со спящими гарнизонами. Можем, одетые в форму противника, тихо снимать часовых, открывая тем самым дорогу бронетехнике. Можем выйти с немецкой панцеркамфгруппой баш на баш и, оставив от нее только груду изуродованного металла, пойти дальше, выполняя задание Родины.

Мы – это не только бойцы, пришедшие из нашего, навеки потерянного 2012 года, мы – это вся бригада. Честно говоря, чем дальше, тем я больше начинаю забывать, кто есть кто. С начала боев мы потеряли двенадцать человек из исходного, как здесь принято выражаться, инструкторского состава моей старой роты, ставшей костяком батальона. Инютин, молодой взводный лейтеха, словил шальную пулю в лицо под Саками. Его заменил старшина Гаврилов, которому при переаттестации дали мамлея. Еще три контрактника легли, когда мы деблокировали Севастополь. Восемь парней при разных обстоятельствах погибли во время рейда по степям Таврии. Раненых два десятка, но комбриг нас заверил, что все они вернутся к нам до начала переброски на фронт.

У местных потери еще больше – тридцать семь убитых и более полусотни раненых. Да, но ведь их вдвое больше, чем инструкторов, так что относительный результат не так уж плох. И главное, не подбита и не сгорела ни одна БМП. Техника в исправности и на ходу.

Правда, сильно напрягают немецкие тягачи. Все время надо помнить, что по сравнению с нашей бронетехникой это жуткий эрзац, не обладающий ни настоящей проходимостью, ни достаточным бронированием и огневой мощью. По сути это только транспорт для перевозки пехоты на марше. Колесные броневики у немцев лучше, но этих трофеев хватило только на роту разведки. Ах, как было бы хорошо иметь более-менее стандартную технику, а не эту сборную солянку! Уж мы тогда бы показали немцам, что такое настоящий «боевой биатлон».

Что-то мальчики мои погрустнели, задумались. Каждый из них уже терял боевых друзей. Разведчики-черноморцы отступали от Измаила к Одессе, потом два месяца боев и эвакуация в Крым. Это было время, когда над их головами непрерывно висели немецкие самолеты, когда Красная Армия терпела поражения и отступала. Да, может показаться, что мы пришли и в одночасье все изменили. Но на самом деле все совсем не так. Мы только, говоря боксерским языком, сбили немцам дыхание и перехватили инициативу.

А еще, как говорят, с нашей помощью было обезврежено несколько суперидиотов, окопавшихся на командных должностях. И, как говорил мой дед, чо маемо, то маемо! Он, Петро Рагуленко, сейчас, кстати, где-то там, в той мясорубке, что мы закрутили вокруг Сталино… Надо будет отослать бабке, жене его, фото и денежный аттестат, пусть своего сыночка, который вырастет и станет моим батей (с ума сойти!) получше кормит. Морда лица у меня вполне фамильная, так что я могу назваться их дальним родичем.

Ну вот, сейчас я и сам впаду в грех тоски и уныния… Нет, надо развеивать эту нечисть немедленно.

Я посмотрел на Борисова.

– Товарищ капитан, гитару в студию… Вон, брезентовый чехол, прямо за вами. Ага, она самая…

Капитан подал мне гитару и улыбнулся:

– Товарищ майор, давайте нашу, бригадную… – седой, а в душе все еще мальчишка. За матерчатой занавеской, отделявшей большую часть вагона от «кубрика» девушек-зенитчиц, как-то подозрительно замолчали.

Я вынул гитару из чехла, взял несколько аккордов, подкручивая колки.

– Итак, товарищи, – я кивнул в сторону занавески, – и еще раз товарищи. Гимн Гвардейской Отдельной тяжелой механизированной бригады осназа РГК… – Видно, заклинание было произнесено верно, и из-за занавески выглянула забавная конопатая мордашка. Это была девичья разведка, подносчица боеприпасов Даша. Мне кажется, что она вообще малолетка и приписала себе пару лет в военкомате. Но это не важно, в нашей истории через полгода весь полк должен был героически погибнуть, стреляя прямой наводкой по немецким танкам. Теперь этого, наверное, уже не будет.

Я ударил по струнам, стараясь подстроить ритм под стук колес…

 

Здесь птицы не поют,

Деревья не растут,

И только мы к плечу плечо

Врастаем в землю тут…

 

Сначала один, потом еще и еще, ребята начали подпевать.

 

Горит и кружится планета,

Над нашей Родиною дым,

И значит, нам нужна одна победа,

Одна на всех, мы за ценой не постоим,

Одна на всех, мы за ценой не постоим.

 

Глаза разведчиков загорелись, некоторые начали отбивать ритм на котелках, добавляя к мелодии грозный рокот.

 

Нас ждёт огонь смертельный,

И все ж бессилен он,

Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,

Особый наш тяжелый батальон,

Особый наш тяжелый батальон.

 

Девушки, осмелев, полностью отдернули занавеску и расселись на нарах, как воробушки на жердочке. Ну, прямо концерт в сельском доме культуры…

 

Лишь только бой угас,

Звучит другой приказ,

И почтальон сойдет с ума,

Разыскивая нас.

 

Закончили песню мы грозным пророчеством:

 

Когда-нибудь мы вспомним это,

И не поверится самим,

А нынче нам нужна одна победа,

Одна на всех, мы за ценой не постоим,

Одна на всех, мы за ценой не постоим!

 

Вагон грохотал аплодисментами. Потом Петя Борисов забрал из моих рук гитару и сбацал «Комбата». И когда только выучил, да еще втайне от любимого командира. Тут хошь не хошь, а слеза на глаза накатила. Потом гитара пошла по кругу – концерт народной самодеятельности, блин.

Потом были еще «любэшные» песни, потом «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой», «Орлята учатся летать»… Потом были «Дороги», «Землянка», «Жди меня»… Тут уже глаза влагой стали наполняться у зенитчиц… Высокая сероглазая москвичка Маша Калитина протянула было руку за гитарой… На нее особо подействовала песня про не вернувшихся с войны московских парней. Это для нас, не москвичей, просто слова, а для таких, как она, это конкретные имена и лица. Мальчики, ушедшие на войну прямо с выпускных вечеров. Это было. Потом на войну пошли девочки. В зенитчицы, санитарки, радистки. И сколько из них сгорело в этом огне, тоже не счесть. Не более трех процентов из них воротились домой. В нашей истории это было поколение, почти подчистую выбитое свинцовым военным градом. Но мы так и не узнали, что хотела исполнить нам Маша, потому что завыла сирена воздушной тревоги, смешавшаяся с паровозным гудком. Налет.

Мы уже почти подъехали к Воронежу. Немецкое крылатое зверье здесь было еще не пуганное и довольно многочисленное. Так что угроза немецкого авианалета была вполне реальной. Зенитчицы полезли на платформу к своим орудиям, а мы распахнули боковую дверь. Впереди и чуть справа горел Воронеж. Над ним, будто стая воронья, кружили самолеты люфтваффе. Полсотни, а может, и сотня бомбардировщиков. МЗА, а именно они составляют пока основу советской ПВО, до них не доставали. По численности это должны быть одна-две бомбардировочные эскадры полного состава. Кажется, бомбили станцию, возможно авиазавод и какие там еще в городе. А может, асы Геринга просто занимались привычным для них делом – ровняли город с землей.

Но у немцев в этот раз все прошло не так гладко. На станции Воронеж сейчас должен был находиться эшелон с танками майора Деревянко. Его «Панцири» посылали немцам горячие приветы, отгоняя их от станции. Появляющиеся время от времени над горизонтом инверсионные следы и взрывающиеся в воздухе самолеты говорили немцам, что они нашли приключений на свою пятую точку. Короче, ледовое побоище в разгаре. Воленс-ноленс, мы тоже должны были попасть в эту мешанину. Но не успели. В небе появилась пара «лесников». Два МиГ-29, недавно перебазировавшиеся на аэродром под Москвой, доказали, что для них 350 км – не крюк.

Две тройки немецких бомбардировщиков, пытаясь обойти станцию с юга и оттуда прорваться к городу, подошли к нашему эшелону на расстояние восемнадцати километров. Это они зря… Дело в том, что «Панцири» умеют работать в автоматическом режиме интегрированной группой. Шесть ракет – шесть пораженных целей…

Логику нашего командования, отдавшего приказ при возможности открывать по немецким бомбардировщикам огонь на поражение, я понимаю. Сбитый немецкий бомбардировщик – это не только выведенная из строя вражеская боевая единица и пара тонн дефицитного для СССР дюралюминия, который пионеры с удовольствием приволокут на сборный пункт металлолома. Это еще от трех до пяти высококвалифицированных членов экипажа, которые в случае, если самолет будет подбит над советской территорией, или будут убиты, или отправятся пилить лес или класть шпалы. Для нас – чистый плюс, для немцев – чистый минус.

МиГ-29 начали качать маятник, сделав пару заходов на основную группу немецких бомбардировщиков. Результат показался немцам достойным классического расстройства желудка, и они бросились врассыпную.

И именно в этот момент к городу начали подтягиваться местные истребительные силы на «ишачках», «яках», «лаггах» и «мигах». Очевидно, что матерные послания из Москвы достигли ушей местного начальства и пробудили местную истребительную авиацию к действию.

Кто-то сказал, что рубка бегущей пехоты – это самое увлекательное занятие для кавалерии. Могу сказать, что для истребителей панически удирающие в одиночку бомберы – цель не менее заманчивая. Конца этой драмы мы так и не увидели, потому что вся эта карусель удалилась на запад. Могу сказать одно – у товарищей из местного НКВД наступила страдная пора. Небо просто кишело куполами медленно опускающихся парашютов. Есть, конечно, среди них и наши истребители, которым не повезло. Но большинство – это все же парни Толстого Германа, на которых клейма некуда ставить.

Плохо, конечно, лишь то, что теперь даже самому тупому немецкому генералу станет понятно – ни в какой Сталинград наша бригада не поехала…

29 января 1942 года, утро.

Восточная часть Средиземного моря, сто миль на траверзе Латакии, пароход «Гаронна»

Бывший штабс-капитан ВСЮР Петр Петрович Одинцов

Тяжек наш крестный путь обратно на Родину. Один раз мы уже прошли по нему – из Севастополя в Галлиполийский лагерь, в Бизерту, Марсель, Париж, во Францию, что стала русским сынам и дочерям злой мачехой. Теперь Родина снова вспомнила о нас и позвала, скорее всего на смерть. Но лежать-то мы будем уже в родной земле.

На пароходе нас, русских добровольцев, почти две тысячи. Кроме русских здесь почти семь десятков французов – летчики. Они подсели к нам в Бизерте, говорят, что им тоже надо в Россию. Ходят слухи, что Сталин обещал дать оружие каждому, кто приедет биться с фашизмом. Летом на этот призыв, наверное, никто и не откликнулся бы. Вся Европа была уверена, что еще до холодов немцы войдут в Москву и Петербург, как уже вошли в Прагу, Варшаву, Копенгаген, Осло, Париж и Белград. Мол, немецкая армия непобедима…

Я говорил этим глупцам, что мы, русские, медленно запрягаем, но уж если поехали, то нас не остановить. Наполеон тоже вошел в Москву, но, после недолгого пребывания в ней, еле унес ноги. А через два года русские армии нанесли ответный визит. Правда, в отличие от Наполеона, французскую столицу жечь не стали. А Наполеон? Есть такой остров в Атлантике – Святая Елена называется…

И я оказался прав – где они сейчас, эти записные пророки? Вот уже два месяца на Восточном фронте у немцев творится что-то невероятное. У самых стен Кремля красные остановились, напряглись и погнали немцев обратно на запад. И как погнали – вермахт драпал, бросая технику и оружие. Не медленно и степенно отступали, а бежали. Так еще австрийцы бежали от армий Брусилова летом 1916 года.

Потом невероятное началось на юге, точнее в Крыму. На сцену будто вышел опытный цирковой престидижитатор. Движение руками, взмах платком… Была немецкая армия Манштейна – и вот ее уже нет. Зато, как по волшебству, на рейде Евпатории и в бухтах Севастополя снова появились корабли под Андреевским флагом, и среди них – о господи! – тяжелый авианосец. Будто опытный гроссмейстер сделал противнику мат в два хода. Потери немецкой армии были огромными, уничтоженной и плененной оказалась вся 11-я армия вермахта.

Но это было лишь начало. Не успело эмигрантское общество прийти в себя за нервными разговорами в кафе под сигарету и рюмку коньяка, как мир потрясло еще одно известие. Черноморский флот вышел из своей базы и разнес в щебенку Констанцу. Причем корабли под Андреевским флагом шли в одном строю с кораблями красных. После приведения к молчанию береговых батарей и полного разгрома порта объединенная эскадра медленно продефилировала вдоль берега до самого Стамбула, будто нарочно подставляясь по удар немецких бомбардировщиков. Немцы не поскупились, послали в бой три десятка бомберов, которые и были уничтожены все до одного в виду турецких берегов. Это был шок. Наши записные авгуры прикусили свои длинные языки.

Мы с товарищами, откликнувшись на призыв Антона Ивановича Деникина, тогда тряслись в поезде Лион-Марсель и обо всем случившемся узнали уже 13 января в Марселе. Среди собравшихся там русских офицеров были люди небедные, и мы смогли зафрахтовать целый пароход. Но эта старая посудина, наверное, помнила еще Крымскую войну. Ну, а если не Крымскую, то русско-турецкую 1877 года точно. Она готова была развалиться от первой же приличной волны. Как объяснил мой знакомый моряк, шестьдесят четыре года – крайне почтенный возраст. Месье Трикупис, полугрек-полуфранцуз, получив с нас деньги, спокойно может теперь оставить пароход в Севастополе или продать его красным на слом.

Из Марселя курс наш лежал в Бизерту. Там мы были 16 января. В порту Бизерты на борт поднялось еще несколько сотен говорящих по-русски крепких мужчин самого разного возраста. По пароходу прошел слух, что это дезертиры из французского Иностранного легиона, решившие сменить нанимателя. Кроме них на пароходе оказались и чистокровные французы, в основном летчики и авиамеханики. Возглавлял группу летчик, писатель, журналист и авантюрист капитан Антуан де Сент-Экзюпери. Граф, между прочим. Он и показал нам затертую до дыр газету, в которой был напечатан перевод речи Сталина, обращенной ко всем желающим сражаться с фашизмом. Так мы узнали, что советский вождь услышал призыв генерала Деникина и откликнулся на него.

Каждый иностранец или русский эмигрант, ступивший на землю Советского Союза, получит в руки оружие в зависимости от умения им владеть. Самолет, танк, коня с шашкой, винтовку – все это советское правительство гарантирует каждому добровольцу. Советское правительство не имеет претензий к тем эмигрантам, которые не участвовали во враждебных действиях против СССР после 1925 года. Там же был подчеркнутый французами пункт о формировании в составе Красной Армии национальных освободительных частей и соединений из граждан стран, находящихся в настоящий момент под немецкой оккупацией…

Там же, в Бизерте, с нашим пароходом произошло некое волшебное изменение – за одну ночь «Гаронна» стала «Измиром», а французский флаг сменился турецким. Чудеса, да и только! Похоже, что наш шкипер ранее промышлял контрабандой не только жаждущими вернуться на Родину эмигрантами.

Восемнадцатого, загрузившись углем, водой и провизией, мы вышли в море. Шкипер старался держаться подальше от берега, несмотря на нейтральный турецкий флаг. Сейчас нам были опасны все. Немцы, итальянцы, англичане – всем показалось бы подозрительным присутствие на борту парохода такого большого количества мужчин призывного возраста, причем говорящих по-русски. А тут еще и дезертиры из французской армии – греха не оберешься. Но Бог миловал – все обошлось. Мы спокойно миновали Тобрук, не нарвавшись ни на итальянский, ни на британский конвой. Остались позади Мальта и Александрия.

Вчера вечером, на траверзе Тира, мы стали свидетелями странного небесного явления – перед закатом облака разошлись, и мы увидели яркую блестящую точку, ползущую высоко-высоко в небе с востока на запад, оставляющую за собой белый след, четко делящий небо пополам. Капитан Сент-Экзюпери долго рассматривал это явление в бинокль.

– Странно, – сказал он, – слишком высоко даже для высотного разведчика… Километров пятнадцать, если не больше. Да и скорость, если я не ошибся с высотой, как минимум тысяча километров в час. Этого не может быть, но вот оно, летит.

Теряясь в догадках, мы все наблюдали за блестящей точкой, пока она не скрылась за горизонтом. А белая полоса медленно расплывалась над нашими головами в быстро темнеющем небе. Дальнейшие события подтвердили догадки французского летчика. Когда уже почти полностью стемнело, на высоте, там, где пролетел самолет, лучи заходящего солнца продолжали окрашивать его след в волшебные ярко-розовые тона, напоминающие по цвету перья фламинго. Это было высоко, очень и очень высоко.

А сегодня утром мы увидели другое удивительное зрелище. Это было как видение из прошлого. Встречным курсом к нашему пароходу шли военные корабли. Много кораблей. Сначала восходящее солнце слепило нам глаза, и мы не могли разглядеть флаги, под которыми эти корабли шли. Потом будто пелена упала с наших глаз – назло всему на их мачтах развевались стяги. Только головной и замыкающий корабли несли большевистские флаги. А все остальные были под нашим старинным Андреевским флагом.

Комок в горле и слезы в глазах – значит, это все-таки правда! Один из кораблей покинул походный ордер и направился в нашу сторону. На его мачтах вверх поползли флажные сигналы. Среди нас были и морские офицеры. На пароходе тут же стало известно, что получен приказ лечь в дрейф и приготовиться к приему досмотровой партии… Господи, неужели мы сейчас увидим тех, кто ходит под Андреевским флагом через четверть века после гибели Российской империи!

С корабля спускают катер. Даже без бинокля на его борту видно выведенное славянской вязью такое обычное для русского флота название: «Сметливый». Катер идет к нам…

У борта парохода толпится народ. Взрослые мужчины в возрасте сильно за сорок и молодые люди, зачастую просто мальчики, с нежным пушком на верхней губе. Наши сыновья, выросшие на чужбине. Как плакали их матери, посылая своих детей, как они считали, на верную смерть. Но разве могли они остаться, когда Родина в опасности, когда Родина зовет?

Есть, конечно, и такие, которые надели форму СС и пошли вместе с немцами «свергать большевизм». Пусть они будут прокляты – Краснов и Шкуро. Они не русские и не немцы, они – выродки. Их немного, но, как говорят, ложка дегтя портит бочку меда. Генерал Деникин проклял их в своем послании, проклянем их и мы.

Вместе со мной на пароходе мой старший сын Олег, и Бог миловал, он не успел попасть во французскую армию, которая так быстро подняла руки перед нацистами. Двое младших сыновей и дочь остались в Лионе с матерью. И да помогут им Бог и добрые люди, если мы не вернемся. Война в России идет страшная, не на жизнь, а на смерть…

Как раз Олег и отвлек меня от этих мрачных размышлений. Указывая рукой на катер, он сказал:

– Папа смотри, у них погоны…

Гул удивления прошел волной по пароходу.

Я напряг зрение – это у сына глаза молодые, а я после сорока пяти начал уже сдавать. Хотя что тут непонятного – если над кораблем развевается Андреевский флаг, то матросы и офицеры на нем должны – просто обязаны! – носить погоны. Это просто чудо из чудес – среди матросов с погонами чекист-пограничник с зелеными петлицами. Один. И при том, что странно, не плюется ядом и не смотрит на погоны с ненавистью, как раввин на свиное ухо. И еще интересно: переговаривается он с офицером и вроде как дружески. Прости меня, Господи, и вразуми – что же это такое деется на свете?

Проклиная судьбу, свою жадность и этих непонятных русских, которым не сидится дома, шкипер приказал опустить трап. Как матерый контрабандист, он даже не думал препираться с командиром военного корабля. Знал, что все это может закончиться для него крупными неприятностями.

К трапу, по которому уже поднимались офицер с матросами, через толпу протиснулся генерального штаба полковник Игнатенко. Он самый старший в нашей компании. Ему уже за пятьдесят. В Гражданской войне не участвовал – был в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции. Поскольку мы не махновская банда, то офицерское собрание назначило его нашим командиром как самого старшего по званию и опыту. Отчетливо помню, как волновался он тогда из-за оказанного доверия, как тряслись его руки.

Сейчас же полковник подтянут и собран, сапоги начищены до зеркального блеска, гражданская кепка сидит на голове почти как офицерская фуражка. Толпа чуть отхлынула от трапа, оставляя полковника один на один с уже поднявшимися на борт гостями.

Офицер, судя по звездам на погонах – поручик. Фигуры его не видно совершенно. Этому мешает странный, явно форменный жилет, карманы которого битком набиты разнообразным снаряжением. На правом плече, прижатый локтем, висит короткий то ли карабин, то ли пистолет-пулемет со складным прикладом. Лицо у поручика волевое, жесткое, свежий шрам на щеке. Он смотрит на нас доброжелательно, но в то же время словно на ожившие экспонаты в музее. Видно, что это не первая его война. Если Манштейна в Крыму разбили такие же, как он, то я не завидую немцам.

Второй – чекист. Молодой, чуть старше моего Олега. Он насторожен. Но старательно делает безразлично-равнодушный вид. Кобура нагана расстегнута, но и только. Руку он старается держать подальше от рукояти. По мелким движениям, выражению лица и прочим, почти незаметным признакам видно, что мы внушаем ему легкое опасение. А поручик со шрамом – какое-то непонятное уважение, смешанное с робостью.

Матросы, унтер и два рядовых – внешне полная копия своего командира. Такая же форма со снаряжением, такие же карабины, такие же жесткие лица, смотрят – как целятся.

Немая сцена – прямо как у Гоголя. Потом поручик прикладывает руку к черному берету:

– Старший лейтенант Никитин, морская пехота Черноморского флота. С кем имею честь?

Рука, приложенная в ответ к кепке, слегка дрожит. Но полковник старается держать марку, внешне сохраняя спокойствие.

– Генерального штаба полковник Игнатенко Виктор Петрович, – говорит он. – Скажите, старший лейтенант, что все это значит? Чекист и офицер, чуть ли не в обнимку! Андреевский флаг рядом с советским!

Поручик таинственно улыбнулся.

– Уважаемый Виктор Петрович, вы же закончили Академию Генерального штаба, и не мне вам объяснять, что есть вещи, которые знать должны далеко не все. Начальная причина всех последних событий – это секрет, который опасен для тех, кто его узнает. Вон, к примеру, Черчилль помер, узнав нечто… А ведь такой живучий был, собака.

– Гм, – прищурился полковник, – а я вот грешным делом думал, что Англия ваш союзник… А вы так о Черчилле…

– Союзники бывают разные, господин полковник, иные – такие, что и врагов не надо, – усмехнулся поручик.

Полковник Игнатенко, очевидно, был того же мнения, потому что пожал плечами и кивнул:

– Наверное, вы правы, поручик, эти «джентльмены» ищут лишь для себя выгоду и ради нее могут ударить союзника ножом в спину. Попомните мое слово, с господином Сталиным, как только пропадет в нем нужда, они поступят точно так же.

– С товарищем Сталиным, господин белый полковник! – вдруг нервно выкрикнул чекист дрожащим от ярости голосом.

Мы все напряглись, но поручик быстро разрядил обстановку:

– Товарищ младший сержант госбезопасности, – сказал он спокойным, почти равнодушным голосом, – прошу вас запомнить на будущее – здесь нет белых или царских офицеров. Здесь есть только русские офицеры. Вы помните, что недавно сказал товарищ Сталин: «Гражданская война закончилась, забудьте. Все, кто хотят сражаться с фашизмом, должны получить возможность это сделать», – так что задумайтесь над словами Верховного Главнокомандующего.

Это нравоучение поручика подействовало на чекиста как ушат холодной воды. Он отошел к трапу и больше участия во происходящем не принимал. А мы были удивлены и озадачены.

Поручик тем временем снова повернулся к полковнику Игнатенко.

– Виктор Петрович, надеюсь, я не ошибся: среди здесь собравшихся все русские офицеры?

– Нет, господин поручик, вы не ошиблись, мы все русские офицеры и хотим защищать Россию от напавших на нее германцев. Как сказал Антон Иванович Деникин, во искупления греха Гражданской войны. Мы хотим попасть на Родину вместе с нашими сыновьями… У кого они есть, конечно. Мальчики, понятно, еще не офицеры, и мы считаем их кем-то вроде вольноопределяющихся.

Поручик пробежал взглядом по лицам собравшихся. На некоторых из них отчаянье, упрямство, надежда, наивная решимость «искупить кровью». Видимо, довольный увиденным, он кивнул:

– Хорошо, господин полковник. Скажите, какова ваша конечная точка назначения?

Ответ полковника Игнатенко был коротким, как последняя затяжка сигаретой приговоренного к расстрелу:

– Севастополь!

– Отлично, – кивнул поручик. – В Севастополе вас встретят. Мы предупредим кого нужно. – Он как-то странно прижал ухо к плечу, будто вслушиваясь в нечто, что было внутри него. – Да, так точно. – Потом поручик снова посмотрел на полковника: – Виктор Петрович, на сборном пункте в Севастополе все желающие настоящего дела пусть спросят гвардии майора Тамбовцева. Он вас определит в бригаду генерал-майора Бережного. За сим, господа, позвольте пожелать вам благополучного плавания. Нам пора. И не бойтесь, все будет хорошо.

Сразу после этих слов по трапу в катер спустился сначала сержант-чекист, потом матросы, а последним поручик Никитин. Взвыл мотор, и, оставляя за собой белопенный след, катер рванулся к кораблю. Мы все стояли, как громом пришибленные.

– Да, дела, – сказал кто-то. – Ничего не пойму. Дело ясное, что дело темное.

– Ничего не сказал, – ответил другой голос, – но обнадежил.

А я вспомнил, что когда-то году этак в шестнадцатом, довелось мне встретиться на фронте со штабс-капитаном Василевским. Хоть и было то знакомство шапочным, но вырос Александр Михайлович в Красной России в большого человека. Генерал-лейтенант, фронтами командует…

Эх, может, в восемнадцатом не к белым надо было идти на Дон, а к красным – в Москву? Кто знает, может, и лежал бы я сейчас в сырой земле, как поручик Тухачевский? А может быть, и армиями и фронтами бы командовал? Размечтался ты, Петр Петрович, жизнь ведь уже не переиграть…

Одно ясно – кто на свою землю под чужим знаменем придет – проклят будет, кто за свою землю ляжет – свят. Может, потому мы, белые, красным проиграли, что связались с Антантой и, поверив щедрым обещаниям «союзников», призвали в Россию на помощь всякую заморскую дрянь – англичан, французов, японцев, турок, германцев, американцев и даже поляков… Где-то, говорят, даже греки отметились. Потому и проиграли ту войну, что, ослепленные ненавистью, землю свою предали. А те, у которых и по сей час пелена с глаз не спала, Гитлеру в СС служат, с большевизмом воюют…

Пароход начал набирать ход, стремясь скорее приблизиться к безопасному для нас турецкому берегу. А я все стоял на корме и смотрел на запад, куда ушла русская эскадра. И думал: как нам теперь жить дальше-то?

29 января 1942 года, вечер.

Атлантика, сто миль западнее Лиссабона. АПЛ «Северодвинск»

Сегодня ночью радиооператоры БЧ-4 перехватили «квитанцию» немецкой подводной лодки, направляющейся из базы 2-й флотилии подводных лодок в Лорьяне на коммуникации союзников в Центральной Атлантике. Спустя два часа сообщение было расшифровано, а местоположение подводной лодки, идущей в позиционном положении, точно определено. «Северодвинск» догонял свою жертву со скоростью тридцать узлов. Операция «Подводный гром» началась.

Ровно в пятнадцать часов семнадцать минут по местному времени подводная лодка U-129 из флотилии «Зайцведель» и ее командир, корветтен-капитан Асмус-Николай Клаузен, стали бестелесными призраками, существующими только в радиоэфире. Выпущенная с тридцатиметровой глубины бесшумная самонаводящаяся электроторпеда УСЭТ-80 разворотила корпус немецкой субмарины. Взрыв трехсот килограммов взрывчатки произошел в районе рубки, так что из команды U-129 не спасся никто, даже стоявшие на мостике командир и штурман. В противном случае «Северодвинск» должен был всплыть, и бойцы СПН ГРУ зачистили бы оставшихся в живых. Убедившись, что дело сделано, капитан 1-го ранга Верещагин направил свой подводный крейсер в сторону Лиссабона.

А началась эта история в ночь с 10 на 11 января операцией «Аллегро», когда по главному источнику горючего для боевой техники Третьего рейха – нефтяным полям в окрестностях Плоешти – был нанесен внезапный и страшный удар. В течение нескольких минут главная бензоколонка вермахта и люфтваффе превратилась в море огня. Прошло уже почти три недели, но стянутым со всей Германии пожарным, вместе с их румынскими и венгерскими коллегами, до сих пор не удается укротить пожар. Полковнику Шалимову и подчиненной ему батарее комплексов «Искандер-М» удалось предвосхитить огненный ад Кувейтских нефтепромыслов 1991 года.

Сразу же после катастрофы руководству рейха стало ясно, что бензоколонка в Плоешти закрылась надолго, если не навсегда. В первую очередь было решено резко увеличить производство синтетического горючего. Но у этого решения было пару неприятных моментов. Во-первых, заводы, которые перерабатывали каменный уголь в нефтепродукты, в один день не строятся. От принятия решения до получения первой продукции пройдет как минимум год. Во-вторых, таким способом невозможно решить проблему дефицита высококачественных смазочных масел и высокооктанового бензина для люфтваффе. Для их производства нужна натуральная нефть. Если досуха выжать все хранилища, то авиационного бензина оставалось только на месяц войны, а если учесть режим экономии и те ужасные потери, что понесло люфтваффе, то авиации бензина должно было хватить до первого марта.

Это стало ясно утром двенадцатого января, а уже пятнадцатого в Берне в одной гостинице встретились вполне респектабельные господа. Это были представители министерства промышленности рейха и американского нефтяного концерна «Стандарт Ойл». Уже к вечеру был решен вопрос об экстренной разовой поставке полумиллиона тонн авиационного бензина марки «сто» и тридцати тысяч тонн смазочных масел (спецификация прилагается). Большую часть автомобильного парка в рейхе планировали перевести на газогенераторы.

Семнадцатого января германо-швейцарскую границу пересекли грузовики, груженные несколькими десятками тонн золота. Советская разведка уже вечером 18 января доложила об этом в Москву. Эту информацию ждали. Еще при подготовке удара по нефтепромыслам был проведен анализ тех путей, которыми Германия может восполнить ущерб. Одним из этих путей и была поставка в рейх сырой нефти и готовых нефтепродуктов концерном «Стандарт Ойл» с ее венесуэльских нефтепромыслов. Детище старого Рокфеллера функционировало по принципу «ничего личного, только бизнес». Да и бензин немцам обошелся примерно вдвое дороже, чем армии США – большой риск должен приносить большую прибыль. Ошарашенные такой наглостью плутократов немцы почти не торговались. Ну как тут поторгуешься, когда речь идет о жизни и смерти. Можно, конечно, заправить «юнкерсы» водой из ближайшего колодца, но они от этого не полетят…

Когда на стол Сталина легло донесение с информацией о крупной поставке немецкого золота в Швейцарию, вождю стало понятно, что Гитлер договорился с американцами. Ну, по крайней мере, с теми из них, кто категорически не желал превращения Европы в подконтрольную зону Советов. Торговля с врагом стратегическим товаром во время войны – деяние наказуемое, но «Стандарт Ойл» была слишком могущественной корпорацией, чтобы ей могли повредить судебные иски или шум в прессе.

В той истории, которую мы знали, эти поставки бесперебойно осуществлялись до весны 1944 года и прекратились только в канун операции «Оверлорд». То есть когда США решили поучаствовать в европейской бойне лично. Неизвестно, крови скольких сотен тысяч советских солдат стоили тогда те сотни тысяч тонн бензина, полученные люфтваффе от американцев, но в этом варианте истории советское командование, получив шанс, решило пресечь это безобразие самым радикальным образом.

К тому времени, как было принято решение приступить к операции «Подводный гром», обе подводные лодки, попавшие из XXI века в 1942 год, уже скрытно форсировали Черноморские проливы и уходили все дальше и дальше в Средиземное море. Случилось это в ту же самую метельную ночь, когда бригада генерал-майора Бережного пробивалась через бураны от Запорожья к Павлограду.

Правда, в Стамбуле метель была совсем беспросветная. Лучи прожекторов вязли в этой мути через пятьдесят метров. Первой, опираясь на заложенную в памяти навигационного компьютера скан-карту рельефа дна Проливов, шел «Северодвинск». В пяти кабельтовых за ним следовала «Алроса», которая, собственно, еще в XXI веке, за время неоднократных проходов Проливами эту карту и составляла.

За пятнадцать с половиной часов темного времени лодки миновали Босфор, Мраморное море, Дарданеллы и исчезли на просторах Средиземного моря. Дизель-электрическая «Алроса» тихо-тихо погребла к точке рандеву с отрядом адмирала Кузнецова, расположенной в Центральной Атлантике, а атомный «Северодвинск», получив кодовый приказ, на тридцатиузловой скорости рванул к Лиссабону.

Операция «Подводный гром» заключалась в пресечении канала поставок нефтепродуктов. Американские танкеры, везущие ее в Португалию, должны быть уничтожены в море, или у причалов, береговые сооружения нефтеналивных комплексов по обеим сторонам маршрута подвергнуты обстрелу и сожжены. И все это должна проделать одна из немецких подводных лодок 2-й флотилии «Зайцведель».

Первый пункт плана команда «Северодвинска» выполнила – нашла, идентифицировала и уничтожила субмарину U-129 типа IXC. Из расшифрованного радиообмена лодки с командованием флотилии в Лорьяне стали известны ее позывные и фамилия командира. Теперь призрак корветтен-капитана Асмус-Николая Клаузена будет регулярно отчитываться о своих подвигах перед командующим флотилией корветтен-капитаном Виктором Щютце и самим вице-адмиралом Карлом Деницем. Ведь именно в Лорьяне расположена его штаб-квартира. Со временем сии отчеты добавят этим господам немалого количества седых волос.

Лодка находилась на позиции с двадцать четвертого числа. За это время было зафиксировано прибытие в Лиссабон четырех танкеров под американским флагом. Два встали под разгрузку двадцать шестого числа, два прибыли вчера, двадцать восьмого. То есть «Стандарт Ойл» организовала настоящий танкерный конвейер, стремясь скорее выполнить контракт с рейхом. Для начала операции «Северодвинску» не хватало только маски, и вот когда подвернулась злосчастная U-129, все было готово к «большой музыке». Осталось лишь найти первых, подлежащих к утоплению, нефтяных контрабандистов. Если верить графику, то они должны быть где-то здесь, на подходе к Лиссабону.

Два танкера под флагом США в сопровождении старого португальского миноносца были обнаружены почти на закате. Скорость пятнадцать узлов, курс прямой, как стрела – на Лиссабон. По нынешним временам к танкерам можно было применить приставку «супер» – дедвейт сорок тысяч тонн. Сидят глубоко. Если сейчас там действительно стооктановый авиабензин…

Оптика перископа резко приблизила картинку. Когда-то давным-давно стоящие в Центральном командном посту лодки офицеры мечтали вогнать торпеду под «матрас». И долго-долго смотреть, как тонет воплощение мирового зла. Сейчас их мечта осуществится. Первый аппарат, из которого была потоплена U-129, уже перезаряжен. В нем снова электрическая УСЭТ-80.

Командир минно-торпедной БЧ-3 капитан 3-го ранга Рогов склонился над планшетом. Сейчас его задача – так проложить курс торпед, чтобы их ССН не зацепились бы за совершенно ненужный португальский миноносец – нехай живет. Наконец, командир БЧ-3 поднимает голову и смотрит на командира.

– Готово, Владимир Анатольевич, можно стрелять.

Лодка заняла позицию для атаки левее и позади идущих правым уступом транспортов. Команда – «Торпедная атака». Легкий толчок – торпеда вышла. Следом – еще одна. Лодка разворачивается и проваливается на глубину. В отличие от подводных лодок 30–40-х годов, торпеды на «Северодвинске» запускаются не сжатым воздухом, а водой, по этой причине отсутствует демаскирующий воздушный пузырь.

На миноносце, кажется, так ничего и не поняли, он продолжает идти прежним курсом, да и далеко был этот странный звук, по местным понятиям с таких дистанций не стреляют. Взрыв, следом еще один. Через пять минут, когда все офицеры уже обгрызли ногти до локтя, следует доклад оператора ГАС:

– Тащ капитан первого ранга, слышен только миноносец… Ходит кругами…

Лодка отходит еще дальше в сторону и подвсплывает под перископ. У всех, включая командира, мандраж. Ведь это первый реальный боевой поход первой АПЛ типа «Ясень». На горизонте, к югу от позиции «Северодвинска», происходит нечто инфернальное – смешиваясь с закатом, к небесам вздымается зарево от тысяч тонн сгорающего бензина. Метания и стоны португальцев никому не интересны, и «Северодвинск» уходит в сторону от места трагедии, сообщив от имени U-129 в Лорьян о двух потопленных американских танкерах. Представляю, как схватится за голову папаша Дениц, когда узнает, какую дичь скрали его мальчики.

Но еще не вечер. Горючее, находящееся в танкерах, стоящих под разгрузкой, и то, что уже перекачано в береговые емкости, тоже не должно достаться врагу. Для обычных подводных лодок этого времени задача была бы невыполнима. «Алроса», по кличке «Черная дыра», используя свою малозаметность, могла бы прокрасться ко входу в гавань и выпустить торпеды по стоящим у нефтеналивных причалов танкерам.

Но «Северодвинску» это не требуется. В его распоряжении запускаемые через торпедный аппарат ракето-торпеды «Калибр» – экспортное наименование Clab-S. Дальность – более трехсот километров, подтип 3М-54Э1 поразит ошвартованные у терминалов танкеры, подтип 3М-14Э для поражения береговых целей с кассетной боевой частью прольет огненный дождь над терминалами. Пусть португальцы думают, что их разбомбила британская авиация…

Шесть часов спустя.

АПЛ «Северодвинск», там же

Никто не видел, как в полной темноте, в абсолютно пустынном квадрате, из-под воды парами, с интервалом в две минуты, вырвались стремительные, как молния, снаряды. Получив команду от инерциальной системы наведения, раскрывшие крылья ракеты на высоте двадцати метров повернули на Лиссабон.

Первой шла пара 3М-54Э1, нацеленная на танкеры. По всем расчетам, их емкости должны быть пусты на две трети. В эти времена еще не применяются такие хитрости, как вытеснение топлива чистым азотом, и даже до углекислотной защиты додумываются только отдельные светлые головы.

Так что танкеры должны рвануть, как два огромных ОДАБа чуть ли не ядерной мощности. Взрыв должен не только уничтожить все следы примененного вооружения, но и повредить береговые сооружения и инициировать пожар на терминалах.

Но ничего не оставлено на волю случая. Идущие следом две группы 3М-14Э нанесут удар кассетными боевыми частями по нефтеналивному комплексу и железнодорожному терминалу, на котором топливо переливается в цистерны.

Ничего личного, господа португальцы, это война, причем мировая. Если вы хоть чем-то помогаете Гитлеру, тогда мы идем к вам. Как говаривала императрица Елизавета Петровна: «То, что содеяно тайно, карать тоже надобно тайно». Правда, матушка-императрица секла розгами своих гуляющих на стороне фрейлин, а мы собираемся высечь целую страну Португалию, вступившую в богопротивный адюльтер с Адольфом Гитлером.

Капитан 1-го ранга Верещагин наблюдал за горизонтом в перископ. Первый раз рвануло через двенадцать минут, заревом осветило полнеба. Почти тут же второй взрыв, такой же мощный. Ну, а потом вспышки пошли значительно слабее, но очень частые, небо на востоке осветилось так, будто вот-вот должно было взойти солнце.

Но «Северодвинску» все это уже не было интересно. Он удалялся в Атлантический океан. Ведь где-то в семистах милях к западу должна была быть еще одна пара американских танкеров. «Подводный гром» в Атлантике прогремит еще не раз.

30 января 1942 года, утро. Станция Кубинка-1

Командир ОТМБ осназа РГК генерал-майор Бережной

Сцепка из двух мощных паровозов, отбрасывая в небо клубы густого угольного дыма, с натугой втягивает на станцию сверхдлинный по здешним временам состав – шестьдесят пять вагонов. Танковый батальон первым отбыл из Краматорска и первым же прибывает в Кубинку. Танки на платформах, с повернутыми назад башнями, затянуты в беленые брезентовые чехлы. Для искажения формы, под чехлами тюки из соломы. В начале, середине и конце состава – расчехленные и приведенные в боевое положение «Панцири».

Я уже знаю, что в Воронеже состав попал под бомбежку, но этот налет дорого обошелся асам Геринга. Обожженные, покрытые волдырями вздувшейся от жара краски пусковые трубы зенитных ракет говорят о том, что дело было горячим. Пыхая паром, паровозы подтянули состав к разгрузочной рампе, последнее усилие, и все – эшелон на месте.

Вместе со мной батальон майора Деревянко встречает целая комиссия, во главе с начальником 22-го Полигона автобронетанкового управления РККА генерал-майором танковых войск Иваном Константиновичем Романовым. Кроме начальника главного танкового полигона страны присутствует целое созвездие конструкторов, составляющих элиту советской военно-технической мысли. Рядом со мной стоят самые знаменитые в своих областях танкостроители. Конструктор танка Т-34 Александр Александрович Морозов. Конструктор легких танков Т-60 и Т-70 Николай Александрович Астров. Конструктор множества пушек разных типов, в том числе и танковых, Василий Гаврилович Грабин. Отцы танкового дизеля В-2 Тимофей Петрович Чупахин и Иван Яковлевич Трашутин. Отдаленные потомки их изделия, между прочим, установлены и на наших Т-72. Здесь же Николай Федорович Шашмурин, человек, который вылечил наши тяжелые танки от их главной болезни – ненадежной коробки передач.

Вчера вечером, перед выездом нашей команды на полигон, Сталин собрал всех нас в Кремле, чтобы, как он выразился, «придать общее и конструктивное направление нашей работе». На встрече присутствовал и Берия, который, между прочим, по линии ЦК курировал всю военную промышленность. Должен сказать, что Сталин, прежде чем дать кому-то поручение, сам старался досконально разобраться в вопросе. Благодаря доставленной нами литературе из будущего, разбираться в некоторых вопросах он иногда стал значительно лучше, чем признанные корифеи.

Первым делом собравшимся был показан короткий пятнадцатиминутный фильм «Разгром Гудериана под Чаплинкой». Нет, конечно, еще раньше товарищи инженер-генералы дали соответствующие расписки в соблюдении и неразглашении, тут и к гадалке не ходи. Хотя пусть эти люди занимались и не атомным проектом, но все равно они были носителями такого количества государственных и военных секретов, что одним больше, одним меньше – это уже никакой роли не играло.

А вот им за компанию еще один секрет особой важности, поскольку без этого они не сумеют правильно оценить и использовать полученную информацию. Задача стояла ни много ни мало: не снижая ни выпуска танков, ни выпуска пушек, ни выпуска двигателей, поэтапно внести такие изменения в их конструкцию, чтобы наши танковые войска все время на один шаг качественно превосходили немецкие панцерваффе. Не должна была повториться ситуация 1943 года нашей истории, когда советские танкисты оказались не готовы не только к встрече с «Тиграми», «Пантерами» и «Фердинандами», но и с модернизированными танками PzKpfw-III с длинноствольной 50-мм пушкой, PzKpfw-IV с длинноствольной 75-мм пушкой и самоходками Stug-III, а также САУ «Мардер».

Тогда только мужество советских танкистов и большие потери, понесенные ими в самоубийственных атаках, позволили переломить ситуацию на Курской дуге в нашу пользу. Сейчас такого не должно повториться – хребет немецкой танковой армады надо ломать без тех запредельных потерь с нашей стороны.

А пока товарищи конструктора смотрели на широком плазменном экране фильм, снятый техникой XXI века. Зрелище их заворожило, казалось, что с экрана до нас доносится запах сгоревшего тротила и горящей человеческой плоти. Я-то хорошо помню это тошнотворное амбре после завершения побоища. Снят фильм был с той самой высоты, на которой разведчики захватили в плен Гудериана. Снимал оператор телеканала «Звезда». Помнится, Сталин, когда первый раз вместе со мной просмотрел сие произведение, спросил:

– Так как, вы сказали, фамилия оператора, снявшего такой замечательный фильм?

– Романов Андрей Владимирович, товарищ Сталин, – подсказал я.

– Есть мнение наградить товарища Романова, несмотря на его контрреволюционную фамилию, орденом Красной Звезды… – Сталин что-то чиркнул карандашом в своем блокноте. – После удаления некоторых кадров, которые не следует знать тем, кому это не положено, мы сможем показать фильм во всех кинотеатрах Советского Союза, во всех частях и соединениях. Нашему народу он наверняка понравится.

Да, фильм впечатлял. Снятый с возвышенного места, под удачным ракурсом, он достоверно передавал всю картину сражения. Не зря же Гудериан, признанный эксперт танковой войны, выбрал эту высоту для своего наблюдательного пункта.

После завершения просмотра инженеры были под сильным впечатлением картины разгрома двух немецких танковых дивизий. Но они пока не понимали, зачем их пригласили в этот кабинет. А как же. Мы громим немца, у нас все хорошо, можно и дальше почивать на лаврах, занимаясь мелкими усовершенствованиями. Но Сталин, получив информацию из будущего, придерживался совсем другого мнения.

Прохаживаясь по кабинету и вертя в руках трубку, он начал:

– Товарищи инженеры. Вот вы подумайте сами, если у нас все хорошо, то, значит, у немцев все плохо. А раз так, то они, имея в своем распоряжении промышленность всей Европы и мощнейший инженерный потенциал, начнут искать выход их этой ситуации… И найдут его. Вот вы, товарищ Морозов, скажите нам, что бы вы сделали на месте немецких конструкторов, Порше или Андерсена?

Ответом ему было молчание. Тогда Сталин посмотрел на меня.

– Хорошо! Вот сидит вместе с нами товарищ Бережной, генерал-майор, командующий бригадой особого назначения, победившей Манштейна, Гудериана, Гота и Клейста, пришедший к нам вместе со своими людьми из будущего и сражающийся за СССР! Товарищ Бережной, объясните нам, пожалуйста, что будут делать немцы после того, как вы нанесли им столько тяжелых поражений?

Ну что же, мой выход, подумал я и встал.

– Во-первых, Гитлер соберет своих танковых генералов и конструкторов. Потом он закатит им истерику. У немецкой разведки есть уже примерные ТТХ наших Т-72. Если в моем прошлом, встретившись всего лишь с Т-34 и КВ-1, – мой легкий поклон в сторону Морозова, – немцы создали «Тигр», «Пантеру» и «Фердинанд», то мне сложно даже сказать, на что будет способен сейчас их сумрачный гений. Я могу предположить, что если в тот раз для создания своего тяжелого танка они взяли в качестве вооружения для него 88-мм зенитное орудие Flak 36, то сейчас калибр пушки нового немецкого тяжелого танка может быть повышен до 105 или даже 127 мм.

У немцев в 1944 году появились такие монстры, как противотанковое самоходное орудие «Ягдтигр» с орудием 128 мм. На дистанции двух километров оно поражало все типы советских танков. Будет и танк «Королевский тигр» весом в семьдесят тонн, с лобовой броней 150 мм и пушкой 88 мм, снаряд которой на дистанции четыре километра пробивает 80 мм броню.

Я вижу на лице товарищей Астрова и Морозова скепсис. Конечно, учитывая огромный вес подобной машины и сопоставив его с имеющимися в распоряжении немцев двигателями, получится чрезвычайно маломаневренная боевая машина с тяжелой башней, имеющей очень низкую скорость вращения. Это если следовать инструкции Гитлера.

Но, к сожалению для нас, немецкие конструктора и генералы отнюдь не дураки. Пока суть да дело, пока будет разрабатываться танк-монстр, они начнут выпуск модернизированных танков PzKpfw-III, PzKpfw-IV и самоходок Stug-III. Вся модернизация будет заключаться в увеличении толщины лобовой брони – именно туда чаще всего попадают снаряды танковых пушек и орудий ПТО – все сведется к установке пушек того же калибра, но с увеличенной длиной ствола.

Модернизированный танк PzKpfw-III с орудием калибром 50 мм и длиной ствола в 55 калибров, сравняется по боевым возможностям с Т-34-76, а танк PzKpfw-IV с орудием калибром 75 мм и длиной ствола все в те же 55 калибров будет способен поражать все наши танки. Не надо забывать и о возможности появления «Пантеры», танка, в котором творчески переработаны сведения, полученные немцами при изучении наших трофейных Т-34. «Пантера» – это опять-таки длинноствольная 75-мм пушка, сдвинутая назад башня, корпус с рациональными углами наклона брони. Вот только в весовые параметры Т-34 немцам вписаться не удалось – танк выйдет слишком тяжелым. Но все равно крови он нашим танкистам попортит немало.

– Спасибо, товарищ Бережной, – неожиданно прервал меня Сталин. – Ко всем этим немецким новинкам наша армия должна быть готова уже заранее. Поэтому…

Товарищ Грабин, вам поручается создать длинноствольную танковую 76-мм пушку, аналогичную по характеристикам немецкой пушке 75-мм и длиной ствола 55 калибров. Назовем ее условно Ф-42. Одно условие – замена нынешней пушки Ф-32/34 на Ф-42 должна быть возможна в условиях полевой армейской мастерской. У нас много танков с пушками старого образца, и мы должны иметь возможность их модернизации. Для уменьшения отдачи используйте дульный тормоз. Товарищ Грабин, мы вас знаем как хорошего специалиста, поэтому первые экземпляры длинноствольной пушки должны поступить на испытания через месяц. Товарищ Берия проконтролирует.

Побледневший Грабин кивнул, но решился возразить:

– Товарищ Сталин, но такая пушка при марше по сильно пересеченной местности может зацепить концом ствола за землю.

Сталин взглядом отфутболил этот вопрос ко мне. Я сказал:

– Василий Гаврилович, переделайте стопор, крепящий пушку в походном положении, так, чтобы угол возвышения при этом был около пятнадцати – двадцати пяти градусов. Этого хватает, чтобы не цеплялись за землю пушки наших Т-72, длина ствола у которых примерно равна восьми с половиной метрам. Кстати, длина вашей следующей 85-мм танковой пушки составляла как раз 55 калибров, и смею заметить, никто ни за что не цеплялся. Ну и, в конце концов, на марше можно повернуть башню стволом назад.

– Понятно?! – Сталин повернулся к конструктору. – Кстати, упомянутая товарищем генерал-майором пушка будет следующей вашей задачей, как только вы справитесь с Ф-42. Наши новые танки должны иметь новое мощное оружие.

Дальше, товарищ Морозов, новые танки – это ваша забота. Внимательно изучите опыт боевого применения как Т-34 и КВ-1, так и Т-72. Выслушайте мнение товарищей танкистов, как наших современников, так и из будущего. Хорошенько подумайте, какие изменения вы можете внести в конструкцию наших танков, чтобы, с одной стороны, не снижать их выпуска, а с другой – поэтапно увеличивать боевые возможности. Ваш первый доклад в этом кабинете через две недели.

Товарищ Астров, ваш танк Т-60 хорошо зарекомендовал себя, но скорее всего, его время ушло. Немцы будут переделывать свои t-35/38 в самоходные орудия, зенитные установки и бронетранспортеры. Вы должны поступить так же. В первую очередь наши рейдовые механизированные части нуждаются в бронетранспортерах и самоходных зенитках. Дошло до того, что товарищам пришлось использовать трофейную технику. Пехоте нужны самоходные орудия поддержки с пушками ЗИС-3 и УСВ. Вы получите в свое распоряжение как конструкцию и опыт эксплуатации боевой машины пехоты из XXI века, так и аналогичные данные на различные модели немецких полугусеничных транспортеров и тягачей. Первый доклад с предварительным проектом гусеничного бронетранспортера тоже через две недели.

Товарищи Чупахин и Трашутин, мы с товарищем Бережным искренне надеемся, что наши танкисты вас не будут бить. Ресурс вашего дизеля В-2 непозволительно низок, хотя конструкция является родоначальником всей линии танковых дизелей в СССР. Дизель В-46-6, установленный на танках Т-72, является прямым наследником вашего изделия. Терпеливо выслушайте, что вам скажут механики-водители из нашего времени, которые, между прочим, вели танки с вашими дизелями от победы к победе. Потом вы выслушаете военинженеров из рембата особой бригады, потом мнение пленных немецких специалистов по ремонту танков…

После всего сегодня сказанного я надеюсь больше никогда не услышать о том, что дизель В-2 имеет низкую надежность и часто ломается. Как мне сказали, в хорошем дизеле ломаться нечему. Ваш первый совместный доклад тоже через две недели.

Товарищ Шашмурин, вам особое задание. Я узнал, что вы смогли разработать способ отливки картеров танковых трансмиссий из чугуна, что считалось невозможным в принципе. Кроме того, вы нашли способ отказаться от дефицитных легированных сталей, используя закалку обычных углеродистых сталей низкого качества токами высокой частоты. Наконец, действуя вопреки всем конъюнктурным установкам и часто идя на риск, вы спроектировали скоростную коробку передач под габариты МТО танка КВ-1, способную обеспечить надежную работу машин весом до ста тонн. Только благодаря этой коробке передач тяжелый КВ обрел как бы второе дыхание, более того, он стал передвигаться на поле боя со скоростью Т-34. Так постарайтесь в те же самые две – три недели довести ваши заделы до готовности к использованию в массовом производстве танков.

Еще раз осмотрев присутствующих, Сталин кивнул себе.

– Всем все понятно? – и после нестройных ответов добавил: – Ответственный за передачу опыта от потомков к предкам – генерал-майор Романов. Через две недели встречаемся здесь же. Все, товарищи, можете расходиться, – его взгляд остановился на мне. – Товарищ Бережной, задержитесь на пару минут.

Когда все вышли, Сталин искоса посмотрел на Берию.

– Товарищ Бережной, есть мнение после «Молнии» развернуть вашу бригаду до корпуса, усиленного отдельного тяжелого механизированного корпуса. Ваши батальоны будут развернуты в бригады. Одна танковая бригада, пять батальонов по тридцать модернизированных танков Т-34 и КВ-1. Четыре механизированные бригады, один танковый батальон из Т-34 и четыре механизированных батальона на бронетранспортерах товарища Астрова. Продумайте штаты, в том числе самоходной и зенитной артиллерии, транспорта для перевозки топлива и боеприпасов, и прочего. В будущих наступательных операциях Красной Армии нужен мощный кулак, способный наносить удары огромной силы. В этом мы рассчитываем на вас, готовьтесь! Перед началом «Молнии» мы еще раз встретимся, тогда вы нам и доложите о результатах. Все, товарищ Бережной, можете идти…

И вот утром следующего дня вся та же команда конструкторов встречает на станции Кубинка-1 эшелон с нашим танковым батальоном. Немного неуместным чувствует себя Астров, подшефные ему БМП-3 и немецкие полугусеничники прибудут только к вечеру. Но даже его лицо загорается любопытством, когда танкисты начинают сворачивать чехлы и убирать тюки соломы. Да, такого здесь живьем еще не видели…

Лязг открываемых люков. Протяжный вой запускаемых масляных печек. Первым запустил двигатель один из «Панцирей». Скорее всего, механик-водитель поддерживал двигатель всю дорогу теплым, на случай возникновения возможных неприятных неожиданностей. Расчет убрал крепление и откинул борт платформы. Взвыв на высоких оборотах, двигатель выбросил в нашу сторону густую струю дыма. Лязгнули гусеницы, и, несколько тяжеловесно развернувшись, «Панцирь» сполз с платформы.

– Что это, товарищ генерал-майор? – проорал мне в ухо начальник полигона Кубинка. Танки Т-72 на платформах уже запустили печки, еще два «Панциря» двигатели, так что шум был такой, что приходилось не говорить, а кричать.

– Это, товарищ генерал-майор танковых войск, – так же официально и так же громко ответил я, – самоходный зенитный ракетно-пушечный комплекс «Панцирь-С». Предназначен для сопровождения в бою танковых подразделений, поэтому и исполнен на базе основного танка Т-72. Считайте, что ниже пояса – это самый настоящий танк, полностью отвечающий всем необходимым требованиям по проходимости, маневренности и защите МТО от поражения противотанковыми средствами. Это та самая мысль, которую до всех вас пытался довести товарищ Сталин: ударные мобильные танковые группировки должны сопровождаться такой же мобильной пехотой, самоходной артиллерией и средствами ПВО.

– А это не слишком рискованно? – перекрикивая пронзительный вой танкового пускача, спросил меня генерал Романов.

– Никак нет, Иван Константинович, – так же громко ответил ему я, – вы же изучили всю историю нашей бригады. Сорвать планы противника, перерезать коммуникации, ухудшая снабжение его войск. А потом выйти на выгодный для обороны рубеж и начать зарываться в землю.

Тут очень сильно помогает наше преимущество в огневой мощи, когда у вас, к примеру, на отделение по два пулемета. Если такая пехота зарылась в землю, то все попытки атаковать ее позиции дорого обойдутся противнику. Весь секрет в том, что у нас пехота, артиллерия, ПВО, ПТО, танки как бы составляют одно целое. Если в первой фазе операции главным действующим лицом являются танки, поддерживаемые пехотой и всеми средствами усиления, то во второй фазе операции главным действующим лицом становится пехота, а танки должны играть роль мобильного резерва. Поэтому так важно поддерживать в рейдовом соединении однородную мобильность. – Я стал загибать пальцы. – Танки, пехота, ПВО, артиллерия, ПТО… По отдельности они мало что значат. Но вместе, сжатые в кулак, способны разбить любого противника.

Мы, конечно, имеем техническое превосходство в семьдесят один год, но вы поверьте, при относительно небольшой доработке наши Т-34 и КВ могут иметь перед немцами большое техническое преимущество. Вот этот отрыв и надо сохранять, стараясь все время его увеличить, попутно избавляясь от слабых мест в конструкции. Вон Николай Федорович, – я кивнул на конструктора Шашмурина, – работает над закалкой деталей токами высокой частоты. Архинужно и архиважно, как выразился бы товарищ Ленин. Но в любом случае на повышенный износ двигателей и трансмиссий надо было обратить внимание еще два года назад. А у нас же, как всегда, спохватываются, лишь когда начинается война и жареный петух клюет в задницу.

Конструкторы окружили нас, даже в таком страшном грохоте стараясь прислушаться к разговору.

– Но вы-то прошли на наших танках свои то ли пятьсот, то ли семьсот километров, – вступил в беседу Александр Александрович Морозов, – для тяжелых КВ это подвиг.

– А мы, Александр Александрович, – откликнулся я, – готовились к этому подвигу заранее. В штате бригады есть такое подразделение, как рембат, и такая должность, как зампотех. Их обязанность – поддерживать технику в состоянии боеготовности. Одновременно с танками из резервов Ставки был получен их полный ремкомплект. На нашей эскадре все шестерни в КПП и фрикционах из ремкомплектов были подвергнуты закалке токами высокой частоты по методу товарища Шашмурина.

Первый комплект был буквально убит за шесть дней боевой учебы перед рейдом. Танкисты водили, стреляли, ремонтировали свои танки. Потом, за двое суток до начала рейда, на всех Т-34 и КВ были заменены КПП и фрикционы на те, что прошли закалку. Если бы не это, мы бы, наверное, уже у Запорожья бросили половину нашей техники. Удивительно, но после такой предварительной подготовки мы имели больше проблем с трофейной техникой, чем с нашей. Поэтому, товарищи, тщательнее надо готовиться. Кстати, запчасти, убитые в ходе учебы, рембатовцы не выкинули, а загрузили в особый тягач. С целью, так сказать, разбора полетов.

А, ладно, – я махнул рукой, – о чисто технических подробностях мы поговорим, когда прибудет вся бригада и вся техника будет в парке, а рембат приступит к ТО. И вообще, – кивком я показал на подходящего к нам офицера, – позвольте представить вам гвардии подполковника Николая Владимировича Деревянко. Он, собственно, и есть победитель Гудериана и наш кадровый танкист. Так что все вопросы лучше задавать именно ему.

Подполковник, невысокий, широкоплечий, одетый в зимний танковый комбез, который делал его похожим на медведя, подошел вразвалку и чуть наискось приложил ладонь к козырьку танкового шлема.

– Товарищ генерал-майор, танковый батальон прибыл на станцию Кубинка-1 и приступил к разгрузке согласно плану. Докладывал майор Деревянко.

– Не майор, а гвардии подполковник, – поправил я его. – Приказ вчера вышел. – Я повернулся к собравшимся вокруг товарищам. – Знакомься, начальник полигона генерал-майор танковых войск Иван Константинович Романов. В ближайшее время наш гостеприимный хозяин.

Вот конструкторы нашей бронетехники: Александр Александрович Морозов, Николай Александрович Астров и Николай Федорович Шашмурин. Артиллерийский конструктор Василий Гаврилович Грабин. Отцы знаменитого дизеля В-2: Тимофей Петрович Чупахин и Иван Яковлевич Трашутин.

Товарищ Сталин поручил всем им перенять наш опыт и подготовить программу по перевооружению бронетанковых войск. – Дождавшись, пока конструкторы пожмут руку Николаю Владимировичу, я продолжил: – Товарищи, все специальные танковые вопросы – к гвардии подполковнику Деревянко. Если товарищ подполковник не сможет ответить на ваш вопрос, то послезавтра, с предпоследним эшелоном, сюда прибудет наш ремонтный батальон и его командир капитан Искангалиев Марат Азизович. От него вы точно узнаете много интересного, я вам это гарантирую. А пока одну минуту…

Я отвел Деревянко чуть в сторону и достал из внутреннего кармана шинели запечатанный пакет.

– Все-таки местная обмундировка, даже генеральская, не так удобна, как наша. Но ничего не поделаешь – режим секретности. А то было бы, как в анекдоте: «Штирлиц шел по Берлину и не знал, что его выдавало: то ли буденовка, то ли волочащийся сзади парашют…»

Отделываясь от глупых мыслей, я тряхнул головой и передал пакет подполковнику.

– Ты, Николай Владимирович, дорогу к полигону знаешь. Помню, говорил мне как-то, что уже бывал тут во время оно. Чуть не доезжая, будет маяк от капитана ГБ Плотникова, он укажет дорогу к лагерю. Этот пакет лично в руки капитану и никому более. Зенитчиц забирай с собой, их полк выведен из состава Южфронта и прикомандирован к нам. Пусть сразу делают нормальную схему ПВО, куда войдут не только «Панцири», но и местные зенитки. Немец тут еще дерзкий, почти не пуганный. Чуть расслабишься, и он отвесит столько, что не сможешь унести.

Насчет ПВО. Завтра утром в Кратово придет эшелон с нашим БАО. А уже к вечеру прилетит основная группа Су-33. Ребята чуть поработают с «коллегами» из люфтваффе, и тогда всем станет полегче.

Все, удачи, подполковник. Сегодня на разгрузку еще придут эшелоны с 1-м и 2-м батальонами. Пока штаб не прибыл, в лагере ты старший. У меня дела в Москве, и сам я буду у вас завтра с утра, вместе с 3-м батальоном Борисова. Пора!

Мне действительно нужно было спешить. Вчера со станции Краматорск ушел наш последний эшелон. Штаб бригады ночью вылетел в Москву самолетами. Четыре ПС-84, которые нам привычнее было называть Ли-2, должны начать приземляться на Ходынском аэродроме через два часа. Там же меня будет ждать группа офицеров Генерального штаба, выделенная генерал-лейтенантом Василевским. Для нас уже приготовлено место на одной малоизвестной «даче». Именно там планируется разгрузить наш пятый (комендантский) батальон.

Основу его составляет прибывшая из XXI века рота, оснащенная бронетранспортерами БТР-80. Именно на эту роту первоначально планировалось возложить охрану базы в Тарсе. После освобождения Крыма рота была развернута до батальона за счет бойцов осназа НКВД и пограничников. Над батальоном взял шефство майор ГБ Санаев. Передача опыта там шла интенсивней, чем в других подразделениях.

Понятно, что Лаврентий Палыч имеет большие виды на выпускников нашей «школы». А пока эти люди будут обеспечивать тайну плана «Молния». А ведь сроки сверхсжатые.

Уже 5 февраля окончательный план должен лечь на стол Верховному. Части, которые предполагается задействовать по предварительному плану, командование уже начало выводить из боев на отдых и пополнение. Создаются запасы боеприпасов для отвлекающей операции на Волховском фронте и основного удара на Северо-Западном. Задействованы десятки тысяч людей, и скоро эта цифра возрастет на порядок. Мы не имеем права на ошибку, ведь в Ленинграде каждый день умирают люди, наши люди.

Скользя по натоптанному снегу, я подошел к выкрашенной в белый цвет «эмке». Водитель открыл передо мной дверь. На переднее пассажирское место сел сержант ГБ с автоматом ППД. Еще двое живым щитом зажали меня с боков. Иногда осторожность Берии переходит в настоящую паранойю, но ничего не поделаешь – такая у него работа, да и война тоже сказывается. Ну вот, своим все время долблю не расслабляться, а тут на тебе, люди реально не расслабляются, а я все ворчу.

Машина тронулась. Надвинув папаху на глаза, я постарался задремать. Когда приедем, спать будет уже некогда.

31 января 1942 года, 11:45 СЕ. Восточная Пруссия. Объект «Вольфшанце». Ставка фюрера на Восточном фронте

Присутствуют: рейхсканцлер Адольф Гитлер, глава ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, глава РСХА обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих, глава абвера адмирал Вильгельм Канарис, конструкторы танков Фердинанд Порше и Эрвин Адерс

– Поздравляю вас, Кейтель! Вы опять оказались в дураках! Кто мне докладывал, что угроза русских, окопавшихся в Крыму, локализована и Гудериан вот-вот решит эту проблему?! Черта с два локализована!

Фюрер был в ярости и готов был порвать злосчастного Кейтеля на части.

– Ваш «танковый бог» Гудериан сидит в подвалах НКВД на Лубянке и уже, как нашкодивший школьник, выкладывает все, что знает о наших секретах. Русские разбили его, имея втрое меньше танков. И не просто разбили, Кейтель, а смешали с дерьмом и размазали по земле. Как мне доложили, при этом они понесли минимальные потери! Как такое могло произойти, я спрашиваю?! – тяжело дыша, покрасневший от гнева Гитлер рывком расстегнул тугой ворот рубашки.

– А вы, наш уважаемый сухопутный адмирал Канарис, – шипящим шепотом обратился Гитлер к главе абвера, – не вы ли мне докладывали, что под Харьковом большевики планируют операцию лишь с ограниченными целями? И это, по-вашему, ограниченные цели?! – фюрер вдруг взорвался, перейдя от шепота к крику: – Семнадцатая армия разгромлена, генерал Гот погиб в бою, как викинг, не то что эти трусы – Манштейн с Гудерианом, которые ради спасения своих никчемных жизней подняли руки перед ордой славяно-монголов! Из-за вашей бездарности и тупости солдаты рейха сейчас героически сражаются в полном окружении возле города, названного именем коммунистического вождя! Господа, я хочу назвать этот город Клейстбургом – в честь генерала, который, как я верю, принесет Германии великую победу!

«Конечно, принесет… – подумал про себя стоящий навытяжку перед Гитлером Кейтель. – Клейст сидит сейчас в ловушке, и еще неизвестно – жив ли он вообще. Последний раз на связь с ОКВ штаб 1-й танковой армии выходил три дня назад. В самом городе идут тяжелые уличные бои, большевики дерутся как черти. Переданное сообщение было прервано на полуслове, и связь со штабом Клейста так и не была восстановлена».

У адмирала Канариса, надевшего на лицо маску ужаса, мысли были совсем другие: «Смерть Черчилля дает нам шанс начать сепаратные переговоры с Британией. Но вот фюрер… Для англосаксов он „инфант террибль“, человек, с которым невозможно сесть за стол переговоров. Пока он жив, соглашения с англичанами и американцами не будет. Но это пока он жив…»

Слушая о новых победах большевиков, Канарис чувствовал дрожь в коленках. Его люди оказались бессильны предугадать хоть одну из этих операций.

Взять, к примеру, этот случай с высадкой русского десанта в Евпатории. Локальная операция, которую штаб 11-й армии не воспринял всерьез. И вдруг, в считаные дни, эти чертовы русские разгромили Манштейна и полностью освободили Крым. И никто из агентов не мог сказать толком – почему так произошло. Сведения, которые он получил из Крыма, отрывочные и противоречивые.

Вот, к примеру, сведения о неких «супертанках», появившихся у большевиков. Эксперты по бронетанковой технике в один голос говорят, что таких танков просто не может быть. Но они есть! Еще раньше были «суперсамолеты» и боевые «хеликоптеры»…

Но главное не это. Главное то, что там, где большевики разрабатывают свои новые операции, у него нет информаторов. Все, что удалось узнать, слишком обще. Известно, что разгромом армии Манштейна и окружением армий Гота и Клейста руководил генерал-лейтенант Василевский. Про бывшего офицера царской армии, перешедшего на службу большевикам, Канарис знал немало. Но кто такой генерал-майор Бережной?! Об этом человеке не известно вообще ничего! Он словно выскочил со своим войском из пекла. Операция против армии Манштейна в Крыму выглядела как испытание нового оружия, нового подразделения, новой тактики.

Убедившись, что все это работает, большевики снова применили крымские наработки, только в гораздо больших масштабах. И, что самое страшное, бригада Бережного стала чем-то вроде пугала для частей вермахта. И вот теперь это ужасное порождение большевиков снова исчезло с фронта. Оно словно растворилось в бескрайних просторах России. Где оно? Что делает? Где и какими силами будет нанесен новый удар? Адмирал Канарис не мог дать вразумительного ответа на эти вопросы.

Канариса оторвал от размышлений очередной истерический вопль фюрера:

– Адмирал! Вы что, спите?! Я вас спрашиваю, почему абвер не может выполнить свою работу – заранее предупредить нас о появлении новых образцов техники у большевиков?! Танк с двенадцатисантиметровой пушкой ведь не сделали в велосипедной мастерской за пару месяцев. Откуда они взялись, черт возьми, эти монстры?! Танки, самолеты, геликоптеры…

Я могу поверить, что русские собрали солдат с опытом войны с Финляндией и Японией. До такого оказались способны додуматься даже унтерменши. Тогда их природная злоба и безразличие к смерти способны доставить много проблем доблестным солдатам рейха. Но как, как вы могли не заметить того, что большевики прямо у вас под носом создают совершенно новые образцы боевой техники, которые я бы назвал чудо-оружием? Молчите?! Хорошо, молчите и дальше! Я уже задавал вам подобные вопросы, но вам, очевидно, нечего на них ответить! Возможно, придется поискать человека, который сможет дать мне ответ. Вы засиделись на своем месте, Канарис…

– Господа, – фюрер повернулся к молча взирающим на все происходящее, конструкторам танков, – Германии нужен танк! Танк, который внушал бы ужас врагу, неуязвимый и способный расстреливать с дальней дистанции большевистских монстров. Мы должны показать, что все большевистские потуги в танкостроении – ничто перед германским техническим гением.

Большевики ставят на свои танки двенадцати- и пятнадцатисантиметровые пушки. Возьмите и вы орудия соответствующих калибров. Я не ограничу вас ни в чем – ни в средствах, ни в материалах. Требование мое только одно, или скорее два: ваш танк должен быть могуч и неуязвим. Если не хватит мощности одного мотора, то ставьте два! Почему на самолетах это возможно, а на танках нет? Идите и дайте Германии танк, с помощью которого она победит большевистские орды и дойдет до Урала и Индии. Помните – весь рейх смотрит на вас с надеждой и ждет от вас подвига!

Когда Порше и Адерс вышли, Гитлер посмотрел на Гейдриха.

– Рейнхард, возьмите под свой контроль все, что связано с бригадой Бережного. Надеюсь, что ваши люди будут более опытными и удачливыми, чем эти бездельники из абвера. Да, и пусть ваши люди выяснят, разгром порта в Лиссабоне и потопление американских танкеров «мальчиками» Деница – это трагическая случайность или?.. Вы поняли, что имею в виду. Ведь это был уже наш бензин. А эти недоумки, увидев американский флаг, кинулись зарабатывать Рыцарские кресты. Пусть лучше топят корабли большевистской эскадры, которые скоро появятся в Атлантике. Кстати, Рейнхард, что это за слухи о том, что над большинством кораблей этой эскадры подняты флаги Российской империи?

При этих словах Канарис дернулся, но Гейдрих успокаивающе кивнул:

– Это не слухи, мой фюрер. Мои люди в Стамбуле наблюдали проход эскадры и докладывали мне о том же самом. Только два небольших крейсера – русские называют их лидерами – несут большевистские флаги, над остальными кораблями – флаги Российской империи.

– Надо проследить, чтобы все они отправились на дно! – нервно выкрикнул Гитлер. – Ни один корабль не должен дойти до Мурманска, куда они направляются, ни один!

– Мой фюрер, – решился вдруг сказать Гейдрих, – у нас есть сведения, что находящийся в эмиграции в Париже русский генерал Деникин призвал своих соотечественников во Франции и других странах отправляться в Россию и сражаться там на стороне большевиков против Германии. Мы тщательно перепроверили эту информацию. Она подтвердилась, и я приказал арестовать генерала Деникина. Сейчас им занимается гестапо.

– Отправьте в концлагерь этого старого дурака, а если он и там не успокоится – казните! – Гитлер обратился к присутствующим: – Господа, я жду вас через неделю с более приятными новостями. Все, все свободны.