Часть 2. Час истины

5 января 1942 года, 16:12. Аэродром Саки

Исполняющий обязанности командира сводной механизированной бригады полковник ГРУ Бережной

Так вот ты какой, товарищ Василевский – человек и пароход!

Защелкиваю дверцу машины и коротко бросаю водителю:

– На КП!

«Тигр» плавно трогается с места, быстро разгоняясь, да так, что совершенно не ощущаются все семь с половиной тонн его веса. Нас плавно прижимает к спинкам сидений. Ехать тут недалеко, но наш водитель решил блеснуть и показать, так сказать, мастер-класс. Навстречу выворачивает трофейный автобус «Опель». Вот, оказывается, как капитан Приходько понял мои слова насчет машины повместительней.

В салоне молчание. И генерал-лейтенант Василевский, и майор Санаев пытаются осмотреться, не выдавая своего любопытства. Подруливаем к капониру, затянутому маскировочной сетью, уже присыпанной снежком. Там внутри стоит штабной «Урал». В двух соседних капонирах, от греха подальше, заняли позицию два «Панциря» на танковом шасси. Серо-желтый пустынный камуфляж кое-как заляпан пятнами известки. Пусть у фрицев почти не осталось авиации, но «почти» не значит «совсем».

– Все, товарищ генерал-лейтенант, приехали.

Я выхожу из машины и вижу, что ветер-то разгулялся не на шутку. Открыв дверь в кунг, приглашаю своих гостей.

– Командный пункт бригады, – сказал я. – Товарищ Василевский и вы, товарищ майор, проходите, пожалуйста, не задерживайтесь. Погода на улице далеко не курортная.

Внутри кунга тепло и светло. Светятся экраны компьютеров. Тут весь мой штаб. Подполковник Ильин из группы товарища Антоновой исполняет обязанности начальника штаба. Майор Гальперин из начальника штаба самоходного артдивизиона стал начальником артиллерии бригады. Командир роты спецназа майор Гордеев исполняет обязанности начальника разведки. Тут же бывший журналист, капитан Тамбовцев – отозванный из запаса бывший пэгэушник, который в моем хозяйстве занимается «связями с общественностью». А в это понятие можно включить весь советский народ – от товарища Сталина до самого последнего колхозника.

При виде входящего генерал-лейтенанта Василевского офицеры вскочили.

– Товарищи офицеры! – подал команду мой начштаба. На лице Василевского мелькнула усмешка, словно он вспомнил что-то очень забавное и давно забытое. Майор госбезопасности Санаев еле заметно поморщился.

– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант, – приветствовал гостей подполковник Ильин, – разрешите доложить обстановку?

– Это мой начальник штаба, подполковник Ильин, – пояснил я.

Василевский кивнул и начал расстегивать шинель – в кунге было довольно жарко. Какой мерзляк выкрутил регулятор отопления на максимум? Найдя взглядом вешалку с теплыми куртками, Василевский пристроил там свою шинель и папаху и, приглаживая волосы, подошел к столу.

– Докладывайте, товарищ Ильин, – сказал он. Потом обвел взглядом всю честную компанию. – Кстати, товарищи, почему вы все без знаков различия?

Ильин вздохнул.

– Товарищ генерал-лейтенант, в нашем прошлом указом Президиума Верховного Совета СССР с нового 1943 года в Красной Армии в качестве знаков различия снова были введены погоны. В настоящий момент использование погон считаем политически неоправданным шагом, который может вызвать к нам недоверие. А действующими на данный момент петлицами с треугольниками, кубарями и шпалами пока обзавестись не успели, на этой войне мы воюем меньше суток.

– Понятно! Давайте рассказывайте все по порядку, что вы, кто вы и чего тут навоевали. – Расстегнув воротничок кителя, он сказал, словно в оправдание: – Жарко тут у вас.

– Давайте начнем с последнего пункта, товарищ генерал-лейтенант, – я кивнул Ильину. – Доложите обстановку.

Подполковник Ильин повернул к генерал-лейтенанту большой 19-дюймовый ноутбук с боевой тактической информационно-управляющей системой.

– Товарищ генерал-лейтенант, – сказал он, и на экране появилась карта Евпатории и окрестностей с нанесенными на нее текущими позициями войск, – обстановка на настоящий момент следующая. От захватчиков полностью освобождены города Евпатория и Саки. В городе Евпатория уже восстановлена советская власть. Гарнизон Евпатории в настоящий момент составляет сводный отряд капитана милиции Березкина, собранный из евпаторийских милиционеров, подпольщиков и освобожденных из концлагеря военнопленных. Гарнизон поддерживает порядок и осуществляет зачистку города от бандитских элементов и пособников фашистов.

Батальон капитан-лейтенанта Бузинова находится в резерве в городе Саки, а также занимает рубежи на северном направлении, на котором противник пока не обнаружен.

Теперь перейдем к позициям нашей бригады. Позиции под селом Ивановка занимает сводный батальон Черноморского флота из нашего времени. Это две моторизованные роты, имеющие на вооружении по десять гусеничных боевых машин пехоты, вооруженных каждая одной 100-миллиметровой и одной 30-миллиметровой пушками, и одна артиллерийская батарея, вооруженная легкими самоходными гаубицами калибра 120 мм. Батальон оборудовал позиции на юго-восточной окраине села Ивановка и с рассвета отразил больше десяти атак противостоящей ему 22-й пехотной дивизии противника. Потери немцев первоначально оцениваются как значительные.

– Спасибо, товарищ подполковник, – Василевский отвел взгляд от экрана, – мы видели их позиции, когда подлетали к Сакам. Количество уничтоженных немецких солдат впечатляет даже зрительно. Только вот что мне скажите – как вам удалось добиться полной нейтрализации немецкой артиллерии? Вы говорите, что бои там идут с рассвета. Но я совершенно не видел признаков артиллерийского обстрела с немецкой стороны.

Из-за стола поднялся грузный офицер.

– Разрешите, товарищ генерал-лейтенант. Майор Гальперин, исполняю обязанности начальника артиллерии сводной бригады. – В его скрипучем голосе чуть был слышен восточный акцент. – Основная должность – начальник штаба самоходного артиллерийского дивизиона гаубиц «Мста-С», калибр орудий – шесть дюймов.

В комплект оснащения нашего дивизиона входит комплекс артиллерийской разведки «Зоопарк», который позволяет определить позиции вражеской артиллерийской или минометной батареи после первого-второго выстрела.

Майор прошелся по кунгу.

– Также эта аппаратура позволяет проконтролировать, куда именно падают наши снаряды. Полагая, что с отражением атак пехоты, не поддержанных танками, авиацией и артиллерией, морская пехота справится самостоятельно, мы всю имеющуюся у нас артиллерию собрали в один кулак для контрбатарейной борьбы. Отсутствие вражеских артобстрелов – эта наша лучшая помощь морской пехоте.

А артиллерийский кулак у нас, товарищ генерал-лейтенант, не слабый – дивизион самоходных шестидюймовых гаубиц «Мста-С», восемнадцать орудий, и две батареи 120-миллиметровых гаубиц-минометов «Нона-С» – еще двенадцать орудий.

Большую помощь нам оказали работающие по ближним немецким тылам и коммуникациям ударные вертолеты. Вы видели эти машины на аэродроме. Еще к полудню обе пехотные дивизии вермахта, которые бросило на нас командование 11-й армии – 22-я и 50-я, – потеряли почти всю свою артиллерию и минометы.

Тогда же утром зенитным огнем самоходных ракетно-пушечных зенитных установок «Панцирь-С» были сбиты два «мессершмитта», пытавшихся штурмовать позиции нашей бригады. Скорее всего, они пересидели «ночь длинных ножей» где-то на аэродроме подскока, но не пережили первого же вылета на штурмовку. Больше вражеская авиация в воздухе не появлялась. О дальнейшем вам доложит подполковник Ильин.

– Погодите, – Василевский достал из кармана трубку, – интересно у вас получается, батальон противостоит пехотной дивизии…

– Товарищ генерал-лейтенант, – вмешался я, – эти пехотные дивизии неполного состава, уже потрепанные под Севастополем. К тому же в наших частях морской пехоты бойцы и командиры так вооружены и обучены, что их, образно говоря, можно сравнить с волками, а их противника – с овцами. А батальон волков всегда справится с дивизией баранов, к тому же лишенных танков, авиации и артиллерии. Ну, и кроме того, боевой дух и моральное превосходство сначала русского, а потом и советского солдата над всякими европейцами. Если хотите, можем проехать на позиции, увидите все своими глазами…

– Спасибо за приглашение, товарищ полковник, – Василевский встал и потянулся за своей шинелью.

– Извините, товарищ генерал лейтенант, но в таком виде вам на позиции идти нельзя! – остановил его я и краем глаза заметил, как напрягся Санаев. – Ваша генеральская шинель и папаха слишком заметны и представляют отличную цель для вражеского снайпера. Мы в ответе перед товарищем Сталиным за жизнь и безопасность его представителя. Да и не стоит информировать немецкое командование, что на плацдарм прибыл военачальник высокого ранга. Чем меньше они знают, тем спокойней спать нам. Правильно, товарищ майор госбезопасности? – обратился я к Санаеву. Тот только развел руками, подтверждая мою правоту.

Я снова вытащил из кармана рацию.

– Капитан Приходько, срочно доставить на КП два бронежилета, две каски и два комплекта зимнего офицерского камуфляжа! – Я оценивающе посмотрел на гостей из Москвы. – Один комплект примерно того же размера, как на подполковника Ильина, второй – как на майора Гальперина…

Приходько, немного помявшись для порядка, отрапортовал:

– Через десять минут, товарищ полковник, усе будет готово в лучшем виде.

Я отключил рацию и повернулся к Василевскому.

– Товарищ генерал-лейтенант, пока доставляют обмундирование, разрешите подполковнику Ильину закончить свой доклад.

Василевский кивнул.

– Продолжайте, товарищ подполковник…

Умнейшего человека прислал нам товарищ Сталин – с тем же Мехлисом было бы куда труднее. Ну, да и мы не Козловы, нас пришпоривать не надо.

Подполковник Ильин продолжил:

– На северном участке фронта по дороге от Симферополя на Червоное наступает 50-я пехотная дивизия вермахта. Точнее, пытается наступать, поскольку, после первого боестолкновения утром, немцы и румыны не смогли потеснить наши части ни на метр. Червоное обороняет сводный батальон морской пехоты Балтийского флота, имеющий такую же численность личного состава и боевой техники, что и батальон черноморцев, обороняющий Ивановку.

В связи с тем, что через Червоное проходит дорога Евпатория – Симферополь, в тылах батальона сосредоточены наши резервы тяжелой техники. Это танковая рота – десять мощных танков Т-72, и одна батарея из шести машин тяжелых огнеметных систем «Солнцепек». На этом участке противник проявлял куда большую настойчивость, чем под Ивановкой, и поэтому понес более значительные потери.

В этот момент ноутбук пискнул, и в правом нижнем углу экрана замигала иконка с изображением почтового конверта, – Извините, товарищ генерал-лейтенант, у нас почта из разведотдела.

К ноутбуку подошел майор Гордеев и в ответ на запрос ввел пароль. Сообщение раскрылось.

– Поздравляю, товарищи, – прокашлявшись, сказал он, – по сведениям, полученным от наших секретов, немецкое командование отправило по дороге из Симферополя на Червоное свой последний резерв – моторизованный полк СС и румынский кавполк. Все, до трусов проигрались, больше мобильных частей в запасе у них нет. Кроме того, служба радиоперехвата эскадры сообщает, что записана и расшифрована радиограмма исполняющего обязанности командующего 11-й армией вермахта. Вот что он сообщает в ОКВ генералу Гальдеру: «Части большевиков, обороняющиеся на подступах к городу Саки, находятся при последнем издыхании под могучими ударами германских войск… Еще один решительный натиск, и они рухнут перед нами. Ввожу в бой моторизованный полк СС и румынский кавполк и даю вам честное слово германского офицера, что к ночи положение в Евпатории будет восстановлено…»

Мои офицеры не удержались, и громовой хохот потряс штабной кунг. Даже я, как ни старался соблюдать серьезность, не мог не рассмеяться.

– Ой, господи, на последнем издыхании… – стонал майор Гальперин, – этот полковник фон Штольц зажигает не хуже Петросяна…

Генерал-лейтенант Василевский и майор госбезопасности Санаев с некоторым недоумением смотрели на наше веселье. Когда все немного успокоились, пришлось пояснить:

– Товарищ генерал-лейтенант, за день боев бригада еще не понесла потерь в боевой технике, а потери в личном составе? Подполковник Ильин, напомните мне…

Начштаба открыл страничку рабочего блокнота.

– Согласно докладам командиров подразделений, общие потери бригады, включая потери при освобождении Евпатории, составили двадцать два убитых и около полусотни раненых. Из них восемнадцать ранено тяжело. Легкораненые не уходят с передовой, изъявляя желание продолжить бой. Кстати, что будем делать с эсэсовцами?

Майор Гальперин, внимательно изучающий карту, поднял голову.

– Эсэсовцев, товарищи, надо сжечь «Солнцепеками», эта зараза только так и лечится. Анекдоты про «хрустящую корочку» и «сгорел на работе» помните? Вот здесь шоссе пересекает глубокий овраг – значит, в боевой порядок они будут разворачиваться прямо за ним. Надо нанести удар по походной колонне. Я сделаю расчеты, учитывающие штормовой ветер. Все должно получиться.

– Товарищ майор, что такое «Солнцепек»? – спросил Василевский.

– Очень мощное оружие, товарищ генерал, дальний потомок ваших БМ-13. На каждой машине по двадцать четыре направляющих для реактивных снарядов калибром 220 миллиметров. Боевые части снаряжены очень мощной огнесмесью. В зоне поражения, которая для одного снаряда составляет тысячу квадратных метров, сгорает все живое. Вот вам, товарищ Василевский, эффект понравится, а немцам не очень.

В этот момент в дверь кунга постучали. Это двое рядовых принесли приготовленные каски, бронежилеты и камуфляжи. Еще несколько минут и генерал-лейтенант РККА Василевский с нашей помощью надел бронежилет и российский армейский камуфляж. То же самое проделал и майор госбезопасности Санаев. Единственно, что они сделали не по уставу, так это оставили открытыми петлицы со знаками различия. Это для того, чтобы наши бойцы видели, что перед ними генерал-лейтенант РККА в сопровождении майора госбезопасности.

С генерал-лейтенантом Василевским на позиции морских пехотинцев с Балтфлота отправлюсь я вместе с капитаном Тамбовцевым. У остальных есть дела и на командном пункте. Правда, Ильин посмотрел на меня обиженно, но дело начштаба управлять бригадой, а не бегать по передовой. Все, надеваю каску и киваю головой гостям:

– Пошли, товарищи!

5 января 1942 года, 16:47. Аэродром Саки

Капитан Александр Тамбовцев

Когда полковник Бережной сказал, кто будет с ним сопровождать генерала Василевского на передовую, то я чуть не поперхнулся. Но что поделаешь, приказ есть приказ, сам ведь напросился на возвращение в контору, точнее, на фронт. Надел броник, взял автомат и каску – капитан Тамбовцев годен к употреблению. Полковник Бережной тоже вооружился автоматом, только у него, по старой памяти, АКМ калибра 7,62 мм, машинка посолидней, чем моя «ксюша» – недомерок.

Стали рассаживаться. Майора ГБ Санаева посадили впереди, рядом с водителем, мы же с полковником разместились сзади, взяв генерал-лейтенанта Василевского в «коробочку».

Когда машина уже была готова тронуться с места, Бережной вежливо кашлянул, привлекая внимание наших гостей.

– Товарищи, прошу запомнить правила действия в чрезвычайных ситуациях. Если мы наткнемся на немцев, что совсем не исключено, то надо знать, что эта машина может выдержать огонь всех видов стрелкового оружия, которое есть в настоящий момент у противника. Чтобы достать нас, им понадобится противотанковая пушка или граната аналогичного назначения.

Товарищ Санаев, посмотрите – рядом с вами в лобовом и боковом стеклах имеются амбразуры, стекла бронированные, так что безопасность представителя Ставки гарантирована. Ваш ТТ, мягко говоря, несерьезное оружие. Автомат Калашникова вам пока еще незнаком. – Бережной задумался. – А с МП-40 вы дело имели?

Майор Санаев вполоборота повернулся к Бережному и ответил с усмешкой:

– Приходилось.

Полковник кивнул:

– Вот и отлично. Семеныч, отдай товарищу майору свой трофей. Да не жадничай, тут этого добра навалом.

Водитель, кряхтя, вытащил из-под сиденья немецкий автомат и подсумок с магазинами.

– Вот, товарищ майор, держите. Было бы неплохо, если бы эта штука нам в пути не понадобилась. А для хорошего человека ничего не жалко. – Он повернулся к Бережному: – Товарищ полковник, ну что, поехали?

– Погоди, Семеныч! – Бережной посмотрел на Василевского: – Товарищ генерал-лейтенант, поймите меня правильно – мы обязаны сделать все для обеспечения вашей безопасности. Вы для нас особо охраняемый объект. Кроме всего прочего, нас сопровождает еще одна такая же машина с охраной. Я вам гарантирую, что это самые лучшие специалисты в этой области нашего времени. Теперь, Семеныч, поехали. Давай сначала до Червоного, а там мы уже сами, пешочком.

На въезде в Червоное наш путь пересекла броня. Рота танков Т-72БА1 на марше и на наших современников производит неизгладимое впечатление. А уж на людей того времени… Для непросвещенных в боевой технике поясню – шифр Т-72БА1 означает, что старенькая 72-я модель прошла глубочайшую модернизацию и доведена до уровня современного Т-90.

Конечно, генерал-лейтенант Василевский, да и майор ГБ Санаев видели кое-что поболее, чем наши «семьдесятдвойки». Достаточно вспомнить пятибашенные монстры Т-35, на которых москвичи насмотрелись на парадах. Т-72 хотя и были скромнее по размерам, но их длинноствольные пушки, приплюснутые башни, навеска приборов и активной динамической защиты вызывали уважение. Тяжелые машины, приземистые и окрашенные в серо-желтый пустынный цвет, были похожи на стадо доисторических ящеров, каким-то чудом попавших в 1942 год. Броню танков густо облепили моряки из батальона капитан-лейтенанта Бузинова. Позади Т-72 двигались «Уралы» с боеприпасами, заправщики и опять машины с моряками… Семеныч остановил машину, и мы молча наблюдали проходящую мимо нас колонну техники.

– Кранты фрицам! – сказал Семеныч, выруливая на шоссе вслед за замыкающим «Панцирем». Ага, хотя немецкая авиация и считается подавленной, но колонну нашей невосполнимой техники мы обязательно сопровождали зенитным прикрытием.

Наши машины мы оставили в центре села, рядом с притормозившими танками. Еще полсотни метров, последние хаты, и мы спрыгнули в ход сообщения, который выводил нас прямо к передовой. Впереди шел полковник Бережной, за ним майор Санаев, потом генерал-лейтенант Василевский. Замыкал процессию ваш покорный слуга. Насколько поворотов, и вот мы в зигзагообразной траншее. Встреченные нами бойцы морской пехоты были одеты в такие же, как у нас, камуфляжные куртки. Проходя мимо, они устало козыряли начальству.

Майор Санаев посмотрел под ноги и присвистнул от удивления: дно окопа было сплошь усыпано зелеными плакированными гильзами, в основном от автомата АКС-74 калибра 5,45 мм. В сплошной серо-зеленой массе нет-нет, да и мелькали ярко-желтые гильзы «мосинок». Чуть дальше, на изломе траншеи, находилась позиция тяжелого пулемета «Корд» и груды гильз калибра 12,7 мм. Покачав головой, майор привстал на приступочку, с которой бойцы вели огонь, отбивая атаки.

– Ну, ничего себе! – вырвалось у него, когда он осмотрел поле боя. – Товарищ генерал-лейтенант, вы только посмотрите!

Я тоже выглянул из-за бруствера. Все подступы к нашим позициям были усеяны трупами, одетыми в серо-зеленые шинели. В некоторых местах убитые лежали в несколько слоев. На глаз было сложно определить, сколько немцев полегло здесь, пытаясь взять этот рубеж, но их было много, очень много. И ни один из них не сумел подойти к траншее ближе ста метров. Казалось, что здесь в полном составе лежит 50-я пехотная дивизия вермахта, хотя, конечно, это было не так. Ее остатки занимали позиции примерно в полутора километрах впереди, как раз по тому самому оврагу, который должен был стать рубежом развертывания для эсэсовского моторизованного полка и румынских кавалеристов.

Нас заметили, и над головами просвистело несколько пуль. Бережной спрыгнул на дно окопа и отряхнул руки.

– Лепота! Еще одна-две такие атаки, и у немцев просто не останется солдат.

Василевский только кивнул. Он-то прекрасно знал еще по Германской войне, что такое позиционный тупик. Как об этом могли забыть немецкие генералы – не укладывалось у него в голове. Скорее всего, они гнали вперед свои войска на пушки и пулеметы морских пехотинцев из XXI века, рассчитывая на очевидную малочисленность обороняющихся и повинуясь грозным приказам из штаба группы армий «Юг», которых в свою очередь пинали в спину ОКХ и лично Адольф Алоизыч. Василевский посмотрел на Бережного.

– Товарищ полковник, с ротным командиром бы поговорить…

– Товарищ генерал-лейтенант, это несколько своеобразный ротный, – полковник Бережной замялся, – даже для нашего времени… В бою он выше всяких похвал, но вот после… И шутки у него, мягко сказать, специфические, и начальство, бывало, пошлет далеко и надолго. Потому и начальство тоже отвечало ему взаимностью.

Генерал-лейтенант Василевский повернулся к полковнику Бережному и вежливо заметил:

– Самое главное, товарищ полковник, что он немцев послал далеко и надолго.

Полковник Бережной остановил пробегающего мимо рядового, жующего на ходу кусок хлеба с салом:

– Боец, где ваш ротный?

– А, кхаппитан Рахулэнко? Он там! – солдат неопределенно махнул рукой вдоль траншеи. Услышав знакомую фамилию, я вздрогнул. Видимо, судьба не случайно раз за разом сводила нас.

Капитана Рагуленко мы нашли там, где в пехотную траншею был врезан выступающий окоп для БМП. Капитан сидел в приоткрытом десантном люке и меланхолически курил, видимо, мерзкую на вкус трофейную немецкую сигарету. Увидев полковника Бережного, он отбросил сигарету в сторону и спрыгнул на землю.

– Товарищ полковник, во вверенной мне роте все нормально. Убитых трое, раненых двенадцать, в том числе эвакуированных пятеро. С рассвета и по сей момент отбито двенадцать атак противника, потери которого точному подсчету не поддаются. Боекомплект, в среднем, израсходован на две трети. Личный состав в тонусе, боевой дух высок. Докладывал капитан Рагуленко. – закончив рапорт, капитан пошатнулся, ухватившись за створку десантного люка.

Полковник Бережной с подозрением посмотрел на капитана.

– Ты что, пьян?

– Никак нет, товарищ полковник, – ответил капитан, – просто устал как собака. На ногах уже почти двое суток. В другое время после такого пара шотов – и в люлю. Но это война, увы. Вот ребята тоже кемарят, кто как может, пока затишье и фриц не шевелится. Люди очень устали. Прошу вашего разрешения с наступлением темноты разместить личный состав в хатах, за исключением, естественно, караула.

– В хатах, говоришь? – Бережной махнул рукой. – А, ладно, вот только караулы выставляй на один час и двойные. И будь постоянно на связи, возможны резкие изменения обстановки. Вот еще что, с тобой хочет поговорить представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-лейтенант Василевский Александр Михайлович.

– Товарищ генерал-лейтенант! – те, кто раньше знал капитана Рагуленко по прозвищу Слон, ни за что бы не поверили, что он встал навытяжку хоть перед генералом, хоть перед фельдмаршалом. Но тут перед ним стоял не тучный обитатель «Арбатского военного округа». Эту породу, как и тараканов, не вытравишь никакими реформами. Тут стоял один из легендарных маршалов Победы.

Василевский кивнул:

– Вольно, товарищ капитан, от лица командования Красной Армии благодарю вас за службу.

– Служу Советскому Союзу! – ответил подтянувшийся капитан, пожимая протянутую Василевским руку. – Ну, или трудовому народу – не помню точно, с какого года служить стали Советскому Союзу…

– С тридцать шестого, – мягко поправил его майор Санаев, – вам простительно.

– Ну, тогда все правильно, – полковник Бережной пожал плечами. – Просто мы, как люди старой советской закалки, отвечаем как умеем.

– Товарищ полковник, – с прорезавшимся вдруг кавказским акцентом сказал Санаев, – вы еще в штабе обещали рассказать нам о том, почему «товарищи» вдруг оказались под Андреевским флагом?

– Товарищ майор, – вполголоса произнес полковник Бережной, – расскажу, только не здесь. Сначала вернемся в штаб. Эта информация только для… – Бережной ткнул пальцем вверх. – Потому что имеет важность не меньшую, а может, даже и большую, чем чисто военные вопросы. А тут не только наш личный состав, но и прикомандированные бойцы из морской пехоты Черноморского флота.

– Согласен, товарищ полковник, – майор ГБ осмотрелся по сторонам, – вы совершенно правы.

Генерал-лейтенант Василевский, с интересом выслушав обмен мнениями между Бережным и Санаевым, снова повернулся к ротному.

– Товарищ капитан, меня интересует, что вы можете сказать о сегодняшнем бое? Как вы оцениваете свои действия и действия противника?

Надо сказать, что даже в такой экстремальной ситуации капитану Рагуленко не изменило его обычное специфическое чувство юмора.

– Бой был как бой, товарищ генерал-лейтенант. Такое чувство, что немец еще не понял, что произошло. И если в Евпатории организованная оборона рассыпалась за полчаса, то здесь… Позиции нашей роты немец атаковал нагло, в рост, большими массами. А у нас, товарищ генерал-лейтенант, простите за сравнение, огневой мощи… Ну, в общем, как у дурака махорки. Станкачи, крупняки, пушки БМП, станковые гранатометы – утвари для убийства просто завались. Сами же видите. Да и окопы к первой атаке отрыть успели, а это, сами знаете, не пузом на снегу лежать. Ну, мы их и наказали за наглость. Одна атака – мы их покосили! Вторая, третья, четвертая… И так двенадцать раз. С час назад была их последняя атака, и пока тишина.

– Знаю, товарищ капитан, – кивнул генерал-лейтенант Василевский, – сам был на вашем месте четверть века назад.

– Сюда прямо по шоссе идет моторизованный полк СС и румынский кавполк, – сухо сказал полковник Бережной, – это последний резерв 11-й армии.

– За что я люблю вас, товарищ полковник, умеете придать бодрость всего двумя словами. – Рагуленко потер ладони. – Как говорил Василий Иванович Чапаев, «хрен с ним, подавай и СС…» Только боеприпасов нам подбросили бы, а?

– У нас несколько другие планы. Если все пройдет как надо, то они до тебя просто не дойдут. Но бдительности не теряй. – Полковник Бережной посмотрел на часы. – Товарищ генерал-лейтенант, вы здесь хотите еще что-нибудь посмотреть, или мы вернемся в штаб?

Василевский кивнул:

– Давайте вернемся, товарищ полковник, я видел достаточно, и обстановка мне ясна. Теперь мы готовы к очень серьезному разговору. Пойдемте, товарищ Санаев.

5 января 1942 года, 17:35. Аэродром Саки.

Штаб сводной механизированной бригады

– И как вы только таскаете на себе эту тяжесть, – генерал-лейтенант Василевский со вздохом скинул с себя тяжелый бронежилет. Рядом разоблачался майор ГБ Санаев.

– Дело привычки, товарищ генерал-лейтенант, – пригладил ладонью седеющие волосы полковник Бережной, – а если еще и марш-бросок в тридцать кэмэ, бегом и при полной выкладке… Но, товарищи, давайте займемся делами. Майор Гальперин, что у нас слышно про эсэсовцев?

– По данным разведки, они будут на рубеже атаки примерно в 22:00. Продвигаются крайне медленно, их мобильность связывают румынские кавалеристы. Сводная колонна противника находится в поле зрения трех наших разведгрупп, так что данные постоянно уточняются, – майор пощелкал клавишами на своем ноутбуке. – И вот еще что. По данным синоптиков, к тому времени нас ожидает глобальное потепление в локальном масштабе, температура поднимется до плюс пяти и снег перейдет в дождь. Результаты можно предсказать заранее – начнется распутица. Наша техника-то пройдет, а вот у немцев даже танки застрянут.

– Товарищи, – раздевшись, генерал-лейтенант Василевский подошел к столу, – то, что я видел во время выезда на позиции, и то, что услышал сейчас, говорит, что вами запланировано наступление на Симферополь. – В голосе заместителя Генштаба РККА появились саркастические нотки. – Может, вы все-таки поделитесь своими планами с командованием Красной Армии? А то партизанщина сплошная получается!

– Товарищ генерал-лейтенант, – полковник Бережной посмотрел в глаза Василевского, – а разве всего час назад вы могли бы поверить в то, что мы реально собираемся, а главное, способны наступать всего четырьмя ротами на всю 11-ю армию вермахта?

– Нет, товарищ полковник, не мог! – генерал-лейтенант Василевский сделал короткую паузу, что-то обдумывая, после чего продолжил: – А вот теперь, знаете ли, могу! Так что там у вас с ударом на Симферополь? Судя по потерям в живой силе и артиллерии, противостоящие вам части серьезно потрепаны и дезорганизованы. Если вам удастся уничтожить их последний мобильный резерв, то контрудар становится просто насущной необходимостью, чтобы не дать противнику времени для перехода к обороне. А если вспомнить тяжелые танки, которые мы с вами видели фактически сразу же за боевыми порядками пехоты, то…

– Вы совершенно правы, товарищ генерал-лейтенант, – полковник Бережной улыбнулся, – удар наносить надо, и это однозначно. Утром командование группы армий «Юг» придет в себя и начнет перебрасывать в Крым все, что сможет найти под рукой.

Есть вариант, что, почуяв нашу малочисленность, нас просто попробуют тупо завалить мясом. На Перекопском рубеже после разгрома остатков 11-й армии у нас есть реальный шанс последовательно перемолоть все, что бросит против нас Гитлер. А вот на этих позициях шансов у нас нет, противник просто обойдет нас по флангам.

Генерал-лейтенант Василевский задумался.

– Согласен с вами, товарищ Бережной, но мне все равно как-то не по себе от такого лихого кавалерийского налета. И кроме того, у вас крайне мало живой силы, и это при в общем-то достаточном количестве бронетехники. Ведь эта ваша БМП сравнима с нашими средними танками. В общем же они превосходят тот же Т-34 по огневой мощи и многим другим характеристикам.

– Хотелось бы уточнить один момент, товарищ генерал-лейтенант, – прервал Василевского Бережной, – как-то очень странно слышать от вас местоимения «вы» и «мы». Вы нас за англичан каких-то держите, или, в самом деле, за белоэмигрантов? СССР – наша Родина, и воевать за нее мы будем насмерть. Единственно, с чем мы не согласны, так это с героическим забиванием гвоздей микроскопом и с заваливанием немецких пулеметов телами наших бойцов. Как вы уже заметили, пока у нас получается наоборот – заставить немецкое командование заваливать наши пулеметы телами своих солдат.

– Да уж! – решительным жестом Василевский заставил замолчать собиравшегося что-то сказать майора ГБ Санаева. – Обескровить немецкие пехотные части – это у вас получается. Да и результаты десанта в Евпатории – тоже выше всяких похвал. Как представитель Ставки я могу принять ваше соединение под свое личное командование и обеспечить ваше взаимодействие с Кавказским фронтом и Севастопольским оборонительным районом.

Но, товарищ полковник, извините, но я весьма смутно представляю ваши боевые возможности. Что, конечно же, затруднит управление вашими частями. И еще одно… Политический вопрос тут тоже немаловажен. Вот вы говорите, что СССР – это ваша Родина. Но в то же время, насколько нам стало известно, Советского Союза там у вас уже нет, а есть какая-то Российская Федерация, причем не Советская и не Социалистическая, к тому же с дореволюционной символикой. Вот и майор Санаев справедливо волнуется – не будет ли лекарство страшнее болезни.

– Понятно, – Бережной повернулся к своему начальнику штаба, – Николай Викторович, сколько у нас есть времени?

Подполковник Ильин, задумавшись, поднял глаза к потолку.

– Часа полтора, товарищ полковник, но это крайний срок…

– Хорошо! – Бережной вздохнул. – Итак, товарищ генерал-лейтенант, и вы, товарищ майор, садитесь и смотрите. Мы предвидели неизбежность такого разговора и поэтому подготовили для советского руководства специальный фильм. – Он повернулся к капитану Тамбовцеву: – Александр Васильевич, у вас есть ровно один час и пятнадцать минут.

Тамбовцев поставил на стол мягкую матерчатую сумку и расстегнул застежку-молнию. На столе появился еще один ноутбук.

– Товарищ майор госбезопасности, – обратился он к Санаеву, – как человек работавший в одной с вами организации – только полвека спустя – могу сказать, что информация, записанная на этот прибор, предназначенный для передачи советскому правительству, просто бесценна.

Фильм, который вам сейчас будет показан, это только самая верхушка айсберга. В нем лишь одни голые факты и не дается анализ причин. Ибо сколько людей, столько и мнений, а анализ вашим коллегам придется делать самостоятельно. Если пожелаете, то, конечно, мы окажем вам всю возможную помощь.

Тамбовцев включил ноутбук и запустил фильм.

– Смотрите, как развивалась история после 5 января 1942 года в нашем мире.

Сразу же пошел эпизод, посвященный гибели Евпаторийского десанта. Потом контрудар немцев под Феодосией. Великий 1942 год разворачивался перед генерал-лейтенантом Василевским, ужасая трагическими подробностями. Здесь был и страшный разгром Крымского фронта, и гибель 2-й Ударной армии под Мясным Бором, и провал контрнаступления под Харьковом, и окружение ударной группировки Юго-Западного и Южного фронтов, и третий штурм Севастополя, и гибель и пленение десятков тысяч бойцов Красной Армии, брошенных своим командованием на мысе Херсонес. Все это сопровождалось документальными кадрами и анимированными картами.

Потом был июльский прорыв Южного фронта и стремительный бросок немецких танков на Сталинград и Кавказ. Будто снова вернулось лето сорок первого года. Кровавая Ржевская мясорубка и ожесточенное Сталинградское сражение, растянувшееся почти на полгода. Город на Волге, превращенный в гигантское пепелище, и кадры ожесточенных уличных боев. Потом план «Уран», совместно разработанный Жуковым и Василевским, окружение 6-й полевой армии вермахта. Попытка фельдмаршала Манштейна деблокировать окруженную группировку и ее провал. Было видно, что Василевский просто шокирован открывшейся ему картиной. По жесту полковника Бережного Тамбовцев приостановил фильм.

Полковник прокашлялся.

– Товарищ генерал-лейтенант, в наших с вами силах не допустить развития событий в 1942 году по указанному здесь сценарию. Более того, считаю своей главной задачей недопущение подобного развития, что может сэкономить нам год-полтора войны и спасти не один миллион жизней советских людей. Продолжайте, Александр Васильевич.

Тамбовцев снова запустил фильм, и по экрану побежали события победных 1943, 1944 и 1945 годов. Девятое мая 1945 года и День Победы.

И общее число потерь СССР в этой войне, разоренные села и сожженные города, заводы, которые надо будет строить заново, поля, которые нужно разминировать перед тем, как бросить в землю зерно.

Взрыв атомной бомбы над Хиросимой, возвестивший начало ядерной эры, и речь Черчилля в Фултоне; 1949 год, оружие сдерживания – советская атомная бомба. План «Дропшот» и Корейская война. Реактивные Миг-15 с опознавательными знаками КНДР и советскими пилотами, сбивающие над Пхеньяном американские «Сверхкрепости». Казалось, повторяется Испанская история, но война закончилась вничью.

Год 1953-й – год смерти товарища Сталина, рыдающие толпы на улицах Москвы и начало холодной войны. События внутри СССР, арест армейскими генералами и расстрел Берии, воцарение Хрущева. Год нашего позора – 1956, ХХ съезд КПСС; 1957 год – год нашей славы – первый спутник.

Потом вынос тела Сталин из Мавзолея и волюнтаризм Никиты. Пресловутый хрущевский ботинок на трибуне ООН и взрыв термоядерной супербомбы над Новой Землей. Отставка Хрущева и Вьетнамская война.

Незабвенные брови «дорогого Леонида Ильича», и «многосисячные массы соетских деушек». Застой и война в Афганистане, непонятно за что и непонятно зачем.

«Гонка на лафетах» – череда похорон престарелых генсеков и постепенное превращение СССР в сырьевой придаток Запада. Гласность, перестройка, демократия и Миша Меченый в обнимку с ухмыляющимся Рейганом. Антиалкогольная кампания и ощущение того, что великая страна, как подтаявшая льдина, разламывается на части и расползается под ногами.

Год 1990-й – Фергана, Тбилиси, Сумгаит и Карабах; 1991 год – ГКЧП и пьяный раздел СССР в притоне в Беловежской пуще; 1993 год – расстрел из танков Верховного совета и чмокающее, бледное от страха мурло Гайдара. «Семибанкирщина», хаос, шабаш, деньги с шестью нулями, нищета тех, кто трудится, и куражащиеся над ними бывшие секретари горкомов и обкомов. «Братки» в золотых цепях и малиновых пиджаках, перестрелки на улицах и ведущие инженеры космических КБ, торгующие на барахолках американским «секондхэндом».

Зюганов и Жириновский «как зеркало социального протеста». Шахтеры, стучащие касками по Горбатому мосту, и перекрытые железнодорожные магистрали. Натовские бомбардировки Ирака и Югославии, резня сербов под крики западных «провозатычников» о гуманизме.

Первая чеченская 1996 года. Горящие танки на улицах Грозного и ухмыляющиеся «борцы за свободу и независимость», перерезающие глотку пленному русскому парню.

Кризис 1998 года, дефолт и отставка Ельцина: «Я устал, я ухожу…»

Медленное, капля по капле, восстановление суверенитета в начале нового тысячелетия и война «трех восьмерок».

Мировой кризис 2008 года и арабские революции. Бомбежки Ливии и смерть Каддафи. Попытки Запада свергнуть пусть буржуазную, но уже непослушную и неподконтрольную им власть в России. Вопли десталинизаторов с экранов ТВ и военный парад на Красной площади в честь 67-летия Победы. На трибунах седые, но еще бодрые духом ветераны, последние из последних. Лязгающая по брусчатке перед Мавзолеем мощь Российской армии. Все – декабрь 2012 года, календарь остановился. Экран погас.

Майор ГБ Санаев тупо смотрел на черный экран монитора, обхватив голову руками.

– Такую страну просрали, сволочи! – он обвел взглядом окружающих. – Мы тут в нитку тянемся, жилы рвем, а оно вот как получается!

– Когда сволочи просрали страну, те пацаны, что сидят и умирают сейчас в окопах, еще не родились, – сухо ответил майору Тамбовцев. – Зато они четко знают – кто прав и кто виноват, на чьей стороне воевать и против кого.

– Да я не о ваших бойцах. И даже не о вас, товарищи командиры, разговор, – Санаев немного успокоился. – Нам уже известно, что в бой с фашистами вы вступили сразу же, как только оказались у нас. И то, что вы немедленно начали искать канал связи с руководством СССР. На момент нашего вылета из Москвы, у Советского правительства к вам претензий не было, и думаю, что и дальше не будет. Вы уже делом доказали, на чьей вы стороне.

Я назвал сволочами тех «товарищей», которым очень захотелось стать господами. О чем-то подобном мы догадывались, поскольку вы прямо назвали свою государственную принадлежность – Российская Федерация. Только реальность оказалась хуже наших предположений. Мы думали, что это государство включает в себя всю территорию СССР. А оказалось, что осталась только РСФСР, – майор помолчал. – Но союзнички-то, союзнички… Мы, конечно, не особо обольщались насчет их любви к нам, но чтобы так нас ненавидеть!

– Таких союзников в мешках топить надо, как котят, – вступил в разговор полковник Бережной. – Мое личное мнение, что лучше уж иметь дело с явными врагами. Но высокой политикой пусть занимается товарищ Сталин. А мы предоставим ему такую возможность, продолжив ударно истреблять гитлеровцев. Считаю, товарищи, что нам сейчас надо сосредоточиться на чисто военных вопросах скорейшего разгрома немецко-фашистских войск, чтобы дать возможность советскому руководству спокойно решать политические вопросы. В том числе и с союзниками. Чем быстрее закончится война, чем меньшие потери мы в ней понесем, тем легче и быстрее можно будет разобраться и с капиталистическим окружением.

– Вы совершенно правы, товарищ Бережной, – было видно, что майор ГБ Санаев собирается с мыслями, – действительно, вам и вашим командирам лучше будет вместе с товарищем Василевским заняться чисто военными вопросами. А мы с товарищем Тамбовцевым побеседуем отдельно, на, так сказать, общеполитические темы. Чувствую, что нам еще предстоит много сделать для того, чтобы у нас никогда не произошло то, что случилось у вас. Надо будет сделать определенные оргвыводы, в том числе и по нашему ведомству. Что вы думаете, по этому вопросу, товарищ генерал-лейтенант?

Василевский, до того задумчиво сидевший, встрепенулся.

– Думаю, что именно так и надо поступить, товарищ майор госбезопасности, – он надавил пальцами на глаза, снимая усталость. – Так, значит, Симферополь, товарищ полковник?

– Так точно, товарищ генерал, Симферополь, – ответил Бережной. – Этот город – последняя крупная железнодорожная станция перед Севастополем, а также узел шоссейных дорог. Там расположены все тыловые склады 11-й армии и даже армейское интендантство расположено не в поселке Сарабуз, вместе со штабом армии, а в самом Симферополе. Таким образом, мы сейчас нависаем над тылами 11-й армии, как меч над головой. И немцы это тоже прекрасно понимают. Потому-то они и атаковали весь день наши позиции с таким остервенением, несмотря на большие потери. Кстати, с генералом Манштейном побеседовать не желаете?

Василевский отрицательно покачал головой.

– А что нового сможет сказать мне этот Манштейн? Вы же за последние сутки смешали все его карты, и я и без него вижу, что единственный выход для 11-й армии – срочно отводить войска как минимум до Джанкоя. Иначе – окружение и гибель армии.

А раз они этого делать не собираются, то то ли ума не хватает, то ли Гитлер не разрешает. Нам нужно решить – как лучше использовать этот шанс, которым для нас не воспользоваться просто преступление. Так что поговорим с этим пленным как-нибудь потом, товарищ Бережной, хотя он первый командующий армией вермахта, попавший к нам плен. А сейчас на этого деятеля у нас просто нет времени.

Василевский снова впился взглядом в экран ноутбука, рассматривая карту с нанесенной на нее оперативной обстановкой. Поморщившись, он отвел взгляд от экрана.

– Я понимаю, товарищи, что обычных оперативных карт у вас нет?

– Вообще-то мы готовились действовать на несколько ином ТВД, – ответил полковник Бережной, – не думаю, что сейчас будет актуален комплект карт Малой Азии и стран Ближнего Востока. Ну, а в этом прибор, именуемый ноутбуком, заложен комплект топографических карт на весь земной шар.

– Понятно, – Василевский что-то чиркнул на листе из именного блокнота. – Вместе со мной прибыл полковник Генерального штаба Андреев. Передайте ему это, и он выдаст вам комплект карт Крыма и Северной Таврии.

Полковник Бережной передал записку Василевского подполковнику Ильину.

– Займись, Николай Викторович, это как раз по твоей части.

– Товарищ генерал-лейтенант, – подполковник Ильин остановился в дверях, – а может, лучше пригласить полковника Андреева прямо сюда?

– Не стоит, – не поднимая головы, ответил Василевский, – тут у нас кипят прямо шекспировские страсти, и на каждом шагу – сплошные чудеса. Так зачем же смущать ум неподготовленного к этому человека?

Василевский снова погрузился в изучение тактико-технических характеристик боевых машин будущего. Сейчас перед ним лежало «личное дело» танка Т-72БА1. Машина, способная в одиночку уничтожить танковый полк вермахта, потом перезарядить боекомплект и уничтожить еще один, просто завораживала. Правда, от удара стокилограммовой авиабомбы, сброшенной с пикирующего бомбардировщика, не защитит никакая броня. Но в него надо еще попасть, да танки прикрывают самоходные зенитно-артиллеристские установки «Панцирь-С», способные сбивать эти пикировщики в любых количествах.

А эти четыре роты морской пехоты на БМП-3… Настоящий танк со стомиллиметровой пушкой, плавает, да еще и перевозит внутри отделение пехоты.

Даже как-то жалко стало мелко разменивать все это здесь и сейчас на какой-то Симферополь. Хотя сутки ожесточенных боев, а бригада почти не понесла потерь, истрачены только боеприпасы. Генерал-лейтенант Василевской сделал пометку в своем блокноте: необходимо попытаться наладить выпуск боеприпасов необходимых типов и калибров.

Лучше всего обратиться в НКВД. В их КБ и секретность соблюдут, и сделают все, что возможно. Да, пусть так и будет – Отдельная тяжелая механизированная бригада. А для повышения уровня секретности все же придется передать ее в структуру НКВД или передать в прямое подчинение Ставки, то есть товарища Сталин. Зато и вопросов у всех встречных и поперечных резко поубавится. Товарищ Берия, как и товарищ Сталин, излишне любопытных не любят.

Кроме того, в бригаде, наряду с хорошей обеспеченностью техникой, имеется некомплект живой силы. В наличии только четыре полнокровных роты морской пехоты с бронетехникой и еще две роты, правда без техники, но с полным вооружением, разбросаны по кораблям эскадры. Вместе получается два батальона, а желательно четыре-пять.

И при этом необходимо как-то решить вопрос с транспортом для дополнительной живой силы, Эти самые БМП не резиновые, да и возможности танков в смысле перевозки десанта тоже не безграничны. Может, в Симферополе удастся захватить трофеи. Или надо будет ставить вопрос о получении американских бронетранспортеров по ленд-лизу. Не танков – танки у них значительно хуже наших, а именно бронетранспортеров. Ну, а на будущее надо поставить перед каким-нибудь КБ задачу по копированию БМП. Вопрос с вооружением можно еще обдумать: 76-мм танковая пушка, или 37-мм автоматическая авиационная пушка Нудельмана…

– Товарищ генерал-лейтенант…

Василевский очнулся, протер покрасневшие глаза.

– Выпейте чайку, поздно уже, – майор Гальперин придвинул к нему стакан с черным, как ночь, чаем.

– О-ох! – хлебнув горячего, крепкого и густого ароматного напитка, Василевский едва смог перевести дух. – Из чего вы его завариваете, товарищ майор, из волчьей ягоды и дубовой коры?

– Ну, что вы, – улыбнулся Гальперин широкой татарской улыбкой. – Много натурального черного цейлонского чая, сахар и немного травушек по бабушкиному семейному рецепту.

Василевский допил чай и прислушался к чему-то внутри себя.

– А бодрит, определенно бодрит. Ну, что, товарищи, продолжим?

В это время полковник Бережной оторвался от своего ноутбука.

– Товарищ генерал-лейтенант, наблюдатели на передовой отмечают повышенную активность немецкой пехоты на позициях. Похоже на концентрацию сил перед атакой.

Василевский вопросительно посмотрел на Бережного, и тот понял вопрос без слов.

– Приборы ночного видения, товарищ генерал-лейтенант, всего лишь приборы ночного видения – мы их видим, они нас нет. Ну, еще и противопехотный радар в разведывательной аппаратуре, на ровной местности засекает одиночного человека километров за двадцать. Местность здесь неровная, но мы на высотах, а немцы внизу, да и двадцать километров нам не нужно.

– Сколько у нас времени до подхода эсэсовцев? – поинтересовался Василевский.

– Примерно полчаса, товарищ генерал, – откликнулся майор Гальперин.

– Ну что ж, товарищи, – Василевский встал, – я думаю, что одновременно с атакой эсэсовцев немцы решили начать общий штурм позиций. Каковы ваши мнения?

– Скорее всего, так оно и есть, – ответил Бережной, – думая, что мы их не видим, они попробуют тихо сблизиться с нашими окопами на дистанцию гранатного броска. Крайне опасная тактика в наших условиях.

– Тогда, товарищи, – генерал-лейтенант потянулся за пятнистой курткой, – нет ли у вас для меня места на НП, откуда мы могли бы наблюдать за боем? С условием сохранения связи с подразделениями?

– Конечно есть, – кивнул Бережной, – и мы как раз успеем к началу «концерта по заявкам». Товарищ майор, – обратился он к Гальперину, – предупредите все роты: подпустить противника на сто – сто пятьдесят метров и постараться, чтоб ни одна тварь не ушла живой.

5 января 1942 года, 19:00. Аэродром Саки.

Штаб сводной механизированной бригады

Капитан ПГУ КГБ Тамбовцев

Мы с майором ГБ Санаевым переглянулись, кивнули и тихо встали из-за стола.

– Товарищ майор, давайте пройдемте туда, где нам никто не помешает, – сказал я Санаеву, – есть здесь недалеко одно спокойное местечко. Побеседуем обстоятельно и не торопясь, ведь мы с вами коллеги, хотя и работали в разное время. Вообще-то я уже на пенсии, но, как вы знаете, обстоятельства сложились так, что мне пришлось снова встать в строй.

Мы прошли в соседний кунг, где в данный момент никого не было. Все офицеры разведотдела находились на передовой, и полковник Бережной отдал мне от него ключи. Мы сели за стол друг напротив друга, как гроссмейстеры перед матчем. Рядом с собой я поставил «политический» ноутбук, который прихватил для этого разговора из штабного кунга. Наступила тишина. Первым молчание нарушил Санаев.

– Александр Васильевич, теперь я знаю, что вы чекист, хотя и бывший… Скажите мне честно – вам лично не стыдно за то, что произошло с нашей страной?

Я вздохнул.

– И да, и нет, Иса Георгиевич, – я жестом попросил его позволить мне высказаться до конца. – Мне очень стыдно перед теми, кто воевал, умирал, но не пропускал врага, стыдно перед теми, кто строил и восстанавливал нашу страну. Ну, а с другой стороны, известный вам персонаж с фамилией сельскохозяйственного вредителя, когда пришел к власти, первое что сделал – запретил органам госбезопасности и внутренних дел проводить оперативные мероприятия в отношении партийной верхушки от уровня горкома и выше… И партия загнила с головы.

Товарищ майор, я коренной ленинградец. Мне стыдно будет посмотреть в глаза своему деду, который погибнет годом позже, обороняя родной город. Мне стыдно будет смотреть в глаза отцу и матери, которые сейчас пухнут от голода в блокаде, стыдно перед дядей, пацаном фэзэушником, который сейчас умирает от голода и обморожений в Иваново после эвакуации по Дороге Жизни (для многих она стала Дорогой Смерти). Вы смогли в самую страшную из войн отстоять СССР от фашизма, а мы допустили, чтобы наши вожди сдали страну без единого выстрела.

– Но почему, почему же так все случилось? – майор ГБ Санаев вытащил из кармана пачку «Казбека» и стал взволнованно прохаживаться по кунгу, разминая в пальцах папиросу.

– Я же вам уже сказал, руководство партии в лице первого секретаря КПСС товарища Хрущева освободило себя и ближних своих от контроля органов госбезопасности и внутренних дел. Ну, и конечно, тут же ударилось во все тяжкие. А то шельмование, которому товарищ Сталин посмертно подвергся на ХХ съезде КПСС в 1956 году, подорвало международный авторитет как Коммунистической партии Советского Союза, так и самого Советского государства. Именно тогда у СССР резко ухудшились отношения с Социалистической Югославией и Китайской Народной Республикой, в Иране пало просоветское правительство товарища Моссадыка. А Иран, как покажут дальнейшие события, это было серьезно, как, впрочем, и Китай с Югославией.

– Измена?! – резко развернулся ко мне Санаев.

– Именно так! – ответил я. – Сам Хрущев был одним из скрытых троцкистов, которого как-то умудрились пропустить при чистках. Наверное, потому что казался он безобидным клоуном. И в случае праволиберального излома при Горбачеве, который являлся внуком расстрелянного троцкиста. Как он позже рассказывал западной прессе, разрушение СССР было делом всей его жизни. Инсайд, мать его!

– Что, что?! – не понял майор ГБ Санаев. – Какой инсайд?!

– Есть там у нас такой английский термин, – пояснил я, – обозначает воздействие изнутри.

Ответом мне была эмоциональная фраза на смеси русского и осетинского языков, все русские слова в которой были нецензурными.

– Как это? – возмутился майор Санаев, немного успокоившись. – Ладно, органы госбезопасности отстранили, а где же были рядовые коммунисты, секретари парткомов, армейские комиссары, наконец?

– Мнение рядовых коммунистов в данном случае никого не интересовало – в Кремле принимают решения, а широкие партийные массы за них голосуют. Секретари парткомов всех уровней скурвились первыми, ибо карьерный рост по партийной лестнице был обеспечен только под полным контролем системы. Иса Георгиевич, вот тут, – провел рукой по крышке ноутбука, – только факты, что называется адреса, пароли, явки, кто как выступал, кто за что голосовал. Но давайте о персоналиях поговорим потом. Сейчас же главное – это то, что превратило партию времен товарища Сталина в партию времен «лучшего из немцев».

– Как, глава Коммунистической партии продался немцам? – возмущенно воскликнул Санаев.

– Нет, не продался немцам, а продал наших немцев западным, – ответил я ему. – Немцы ведь тоже были разными. После разгрома фашизма в той части Германии было построено немецкое социалистическое государство – ГДР. И сказать по совести, немцы оказались лучшими нашими союзниками. Все остальные наши «братья» с легкостью необычайной перебежали на сторону противников. А вот немцев мы сдали, подло и позорно.

Мой друг, служивший в те годы в ГДР, а до самого краха СССР в Германии стояли советские войска, рассказывал, что уходящие эшелоны с нашей военной техникой немцы провожали со слезами на глазах. Тем немцам мне тоже стыдно смотреть в глаза.

– Ну, а что делали рядовые коммунисты? – спросил меня Санаев.

Мне стало горько.

– А ничего не делали. А что может сделать армия, когда ее предали все генералы? Спрятали партбилеты в тумбочки и стали ждать изобилия, которое обещали им новые руководители. А один мой знакомый, парторг, тот вывозил партбилеты за границу, где продавал любителям сувениров по десять долларов за штуку.

Санаев бросил мне вопрос, как камень:

– И дождались изобилия?

– Дождались… – я скрипнул зубами. – Ага, щаз! Только изобилия не продуктов и товаров, а преступности, нищеты, голода, бандитизма и приватизации, то есть разграбления всенародной собственности новыми хозяевами жизни…

– И что, никто не пытался сопротивляться этому контрреволюционному перевороту? – не поверил майор ГБ.

– Сначала никто. – Я криво усмехнулся. – Ни в одном парткоме тамошние коммунисты не встали насмерть, защищая те идеалы, которым клялись служить. Все разошлись по домам, как дети, которых родители отправили спать. А некоторые так и наоборот – жгли свои партбилеты прямо перед кинокамерами, торопясь переквалифицироваться из секретарей коммунистической партии в «демократические губернаторы».

Потом некоторые опомнились, но было уже поздно. Эпизод с расстрелом Верховного совета из танков гвардейской ордена Ленина Краснознаменной Кантемировской дивизии вы уже видели. Правда, если сказать честно, там смешались в кучу все силы – от коммунистов до откровенных националистов.

– Товарищ Тамбовцев, – Санаев почти кричал, – но в чем причина того, что партия стала сборищем проходимцев и карьеристов?

– Уважаемый Иса Георгиевич, давайте по порядку. – Я постарался еще раз собраться с мыслями. – Все началось с тех пор, когда быть коммунистом перестало быть опасным и стало выгодным. Началось это после войны, но пока был жив товарищ Сталин, все как-то держалось в рамках нормы. Тем более что в последние годы его жизни центр тяжести в политике начал переноситься с партийных органов на советские. А вот после смерти товарища Сталина в 1953 году все понеслось кувырком. Скажите спасибо Никите Хрущеву, который сделал все, чтобы втоптать в грязь имя товарища Сталина.

– Хрущев? – майор ГБ Санаев побарабанил пальцами по столу, я видел, что он едва себя сдерживает. – Это не тот, который сейчас член военного совета Юго-Западного фронта?

– Именно он. Никита Сергеевич, который… В народе прозванный Хрущем, Кукурузником и Лысым Хреном. Впрочем, о подвигах его на ниве сельского хозяйства, промышленности, армии и флота можно будет поговорить потом, отдельно.

– Ну, а вы, чекисты послевоенные, вы-то куда смотрели? – простонал Санаев, обхватив голову руками.

– А мы смотрели туда, куда нам разрешали смотреть. Я же вам уже говорил. Ведь после убийства Хрущевым товарища Берии и разоблачения «культа личности Сталина», – при этих словах Санаев скрипнул зубами и выругался, – руководству органов государственной безопасности было запрещено заводить агентурные дела на высшую партноменклатуру. Оттуда-то и поперла вся гниль, которая довела СССР до бесславного конца.

Майор ГБ Санаев сидел и в раздумьях методично постукивал о стол папиросой.

– Александр Васильевич, да это что ж получается, страну сдали с потрохами из шкурных интересов, так сказать за «корзину печенья и бочку варенья»?

– Нет, Иса Гергиевич, шкурный интерес, конечно, был, но исчислялся он не корзинами и бочками, а миллиардными счетами в иностранной валюте в западных банках. Каждый секретарь в союзной республике становился ее президентом, при этом подгребая под себя заводы, фабрики – словом, все, что строил советский народ, недоедая, отрывая от себя последний кусок.

Ну, или не становился, и тогда его свергали демократичные оппозиционеры, устраивая в отдельно взятой республике филиал ада. Таджикистан, Азербайджан, Армения, Грузия, Молдавия, Киргизия – вот очаги второй гражданской войны на территории бывшего СССР. Литва, Латвия, Эстония входят во враждебные России блоки НАТО и ЕС. Когда мы отбыли сюда, доведенная до нищеты за двадцать последних лет Украина все быстрее и быстрее двигалась к развалу, после которого в ней неминуемо вспыхнет гражданская война.

– Да, в страшное время вы жили, товарищ Тамбовцев, пострашней, пожалуй, чем сейчас. Помните, как у поэта Некрасова: «Бывали хуже времена, но не было подлей».

– Помню, конечно! – меня снова взяла злость. – Действительно, хотя я и честно исполнял свой долг, но и на мне есть вина за то, что произошло с нашей страной. Так что считайте мое участие в войне с фашистами своего рода искуплением вины кровью. Как в штрафбате…

– Штрафбат? А что это? – удивился майор ГБ.

– Так вы до этого еще не дожили, – пояснил я, – Это подразделение для командиров, которые совершили преступление воинское или чисто уголовное, и им дается шанс в бою искупить вину кровью. В моем прошлом штрафбаты были созданы согласно не вышедшему еще из-под пера Верховного летом этого года приказу № 227. Его еще называли «Ни шагу назад!».

Майор ГБ Санаев был в недоумении.

– Ни шагу назад? Странное название, товарищ Тамбовцев. А почему он так был назван?

Я тяжело вздохнул.

– А потому, что летом 1942 года страна оказалась в критическом положении. Стоял вопрос о ее существовании как государства. Но я расскажу вам об этом позднее, тем более что тут такого, скорее всего, не случится.

А пока, наверное, стоит закончить беседу на сегодня и вернуться к нашим военным. Но сперва, товарищ майор госбезопасности, – я положил руку на ноутбук, – надо научить вас пользоваться этим прибором. И с ним вы поедете обратно в Москву к товарищу Сталину. Информация, которая тут хранится в зашифрованном виде, в принципе не имеет цены в этом мире, и большая часть ее выходит за пределы вашей компетенции. Так что уж простите, пароль на открытие документов высочайшего уровня секретности будет сообщен товарищу Сталину сразу после установления радиоканала связи, по своей устойчивости многократно превышающего уровень телефона ВЧ.

Майор ГБ Санаев согласно кивнул.

– Я понимаю, товарищ Тамбовцев, давайте приступим?

Я сел с ним рядом и открыл крышку ноутбука.

– У вас есть с собой блокнот? Доставайте и записывайте… Это кнопка «Пуск»…

5 января 1942 года, 21:20.

Пос. Червоное. НП сводной механизированной бригады

Командир бригады полковник Бережной

Наблюдательный пункт батальона «Балтика» расположился на колокольне заброшенной церкви в поселке Червоное. Обзор отсюда был просто замечательный – вот что значит «высота, господствующая над местностью».

Правда, сейчас, по причине ночи, низкой облачности и дождя, сопровождаемого ураганным ветром, видимость не так хороша. Но нам ее хватит.

Поднимаемся с генералом Василевским на самый верх. Колоколов тут давно уже нет, так что места всем должно хватить. Впрочем, это не совсем так. Несмотря на темноту, видно, что у прибора артиллерийской разведки толпятся четыре командира в нашем камуфляже и двое местных моряков. Вместе с нами это уже восемь человек, так что толчея на колокольне – как в трамвае в час пик.

Кто тут у нас? Видно плохо, но разобрать можно, тем более что товарищи, обернувшись, тоже пытаются понять, кто к ним пожаловал. Так, комбат «Балтики» майор Юдин – все правильно именно здесь его НП, и он просто обязан тут находиться. Рядом с ним капитан Буданцев, тоже комбат, но только командир батарей САУ «Нона-С», входящей в состав батальона «Балтика», и два его бойца из отделения артиллерийской разведки батареи. ПАР, кстати, тоже их. У командира батальона электронный бинокль с фотоумножителем, но в такую погоду он вряд ли сильно поможет. А вот и двое местных…

Один мне уже знаком, это капитан Топчиев, разведка Черноморского флота, а вот второй… Невысокий, коренастый, на рукаве нашивки. Сухопутные звания РККА я еще как-то помню, а вот во флотских нашивках путаюсь. Да, точно, кажется капитан-лейтенант. Бузинов, что ли? Ну, не сподобился пока лично познакомиться.

Тут орлы-командиры углядели, кто стоит рядом со мной, точнее его генеральские петлички в расстегнутом воротнике камуфляжки, и вытянулись перед представителем Ставки в ниточку.

– Доложите обстановку.

Кажется, эта мизансцена, похожая на похождения халифа Гарун аль Рашида, Василевского даже немного забавляла. А я-то все ломал голову – каким позывным обозначить Александра Михайловича в эфире. Быть ему «Халифом», пусть, если что, немцы голову ломают – что за араб тут завелся.

Первым пришел в себя майор Юдин, что вполне естественно – ведь это участок его батальона, и он отвечает за все здесь происходящее. Да и о прибытии представителя Ставки мы заранее предупредили всех своих командиров.

– Товарищ генерал-лейтенант, докладывает майор Юдин, командир сводного батальона морской пехоты Балтийского флота. На участке батальона противник проводит скрытую подготовку к ночной атаке. Ну, это они думают, что подготовка скрытая и атака будет для нас внезапной… – майор сделал шаг в сторону, освобождая Василевскому место возле ПАРа. – Товарищ генерал-лейтенант, взгляните сами.

Вообще-то, если смотреть невооруженным глазом, то перед нами кромешный мрак, в котором не видать ни зги. Но в поле зрения прибора артиллерийской разведки XXI века, работающего сейчас в режиме ночного видения, немецкие цепи, бредущие по нейтралке, сейчас наверняка видны как на ладони. Несколько минут генерал Василевский, приникнув к наглазникам, молча обозревал окрестности. Потом, нехотя оторвавшись, поднял голову.

– Какие крас-с-савцы, товарищ Бережной! Действительно думают, что их никто не видит. – Он повернулся к командиру батальона: – Докладывайте, как думаете отражать атаку, товарищ майор.

– Разрешите еще раз глянуть, товарищ генерал-лейтенант? – ответил тот, нагибаясь к ПАРу. – Так, еще сто метров, и готово! – Майор распрямился. – Личный состав батальона и приданных ему подразделений скрытно выведен на позиции. Когда немцы приблизятся к окопами на сто пятьдесят метров, мы ударим по ним из всех стволов. Одновременно артиллеристы поставят заградительный огонь, отсекая немцам путь назад.

И вот еще что. Немцы будут наступать против бьющего им в лицо ветра с дождем, и в таких условиях много не постреляешь. А мы еще направим им в лицо свет всех имеющихся у нас фар и прожекторов. Тогда они вообще ослепнут. А наши бойцы будут ко всему этому безобразию спиной, и стрелять им ни ветер, ни яркий свет не помешают. – Он еще раз нагнулся к прибору и больше от него не отрывался. – Почти готово! Еще чуть-чуть… Да, кстати, и эсэсовцы тоже уже на подходе. Товарищ генерал-лейтенант, по дороге на Симферополь видно зарево. Готово! Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?

– Действуй, майор! – едва успел сказать Василевский, и майор Юдин поднял к губам рацию и три раза повторил:

– Заря! Заря! Заря!

Началось настоящее светопреставление. Ночную штормовую тьму разорвали яркие лучи фар и прожекторов, вспышки выстрелов самоходных гаубиц и орудий БМП. Заработали автоматические гранатометы, пулеметы «Корд» и «Печенег». Почти тут же к ним присоединились ручные пулеметы и автоматы.

Теперь можно было наблюдать и невооруженным глазом. С высоты колокольни нам хорошо было видно, что огнем осветились и позиции батальона, обороняющего Ивановку. Там фашисты тоже пошли в атаку. Картина получалась прямо-таки библейская – «Избиение младенцев».

Генерал-лейтенант Василевский с удовлетворением наблюдал за тем, как немцы сначала попытались под огнем рывком добраться до окопов. Но огонь оборонявшихся оказался слишком сильным и беспощадно точным. Большая часть наступавших полегла в первые же секунды боя. Особенно тяжелые потери были среди офицеров и унтер-офицеров вермахта.

Еще перед высадкой с нашими морпехами был проведен специальный инструктаж. Всем было сказано: немец с пистолетом-пулеметом МР-40 или, как его еще неправильно называют, «шмайсером» – это или офицер, или унтер. Убив такого, вы не ошибетесь. И вот теперь командный состав был выбит прицельным снайперским огнем в первые же секунды. А дальше начался хаос.

Сначала, ослепленные бьющим в лицо дождем и ярким светом, немецкие солдаты попытались залечь под огнем. Но этого мало, потому что над их головами начали рваться снаряды, начиненные не старомодной шрапнелью, а готовыми поражающими элементами, рассчитанными и на поражение легкой бронетехники. Каждый такой разрыв выбивал все живое в радиусе полутора десятков метров. А «Ноны» продолжали бить упорно и методично, прореживая и без того не густые ряды немецкой пехоты. Автоматические минометы засыпали немецких пехотинцев минами. Добавили жару и агээсы.

А морские пехотинцы перешли от непрерывного автоматно-пулеметного огня к прицельному отстрелу тех, кто пытается подняться на ноги. При этом было неважно, хотел ли немецкий солдат броситься в атаку или отступить. В любом случае его ждала смерть. А ведь и отступать немцам пришлось бы больше километра по открытой, как стол, местности под ураганным орудийно-пулеметным огнем. С высоты колокольни все перипетии боя были видны прекрасно…

Майор Юдин между тем не забывал поглядывать в сторону дороги на Симферополь.

– Товарищи командиры, эсэсовцы подходят к рубежу…

В этот момент все мы ощутили, как колокольня задрожала и завибрировала. Это со своих позиций с басовитым режущим воем ударили «Солнцепеки». И снова ночь превратилась в день. В течение примерно полуминуты почти полторы сотни тяжелых реактивных снарядов пошли на цель. А впереди, где моторизованный полк СС вместе с румынскими кавалеристами пересек роковую черту, вспыхнуло настоящее адское пламя. Показалось, что земля раскололась, выпуская на свободу все силы зла, а штормовой ветер подхватил их и бросил на колонну эсэсовских танков, бронетранспортеров и румынских кавалеристов. Кажется, даже сюда донеслись вопли заживо сгорающих людей и лошадей. Хотя нет, скорее всего, нам показалось. И расстояние слишком велико, и ураганный ветер уносит звук в другую сторону. Этот же ветер избавил нас от «аромата» горелого человеческого мяса.

По Василевскому было видно, что он по-настоящему потрясен: всего тридцать секунд – и два полка как корова языком слизнула. Хотя, конечно, такие случаи бывают нечасто. Это немцы сами подставились из-за непременного желания искупать нас в холодном январском море. Остатки немцев, увидев, что стало с эсэсовцами и румынами, вскочили на ноги и под вновь вспыхнувшим шквальным огнем в спину, рысью ломанулись обратно к спасительному оврагу.

Было видно, что добрались до него единицы. Стрельба стихла. Лишь заваленное трупами поле боя напоминало о том, что здесь всего несколько минут назад смерть собрала свою очередную жатву. Вскоре вышел на связь майор Осипян, командир батальона «Севастополь». У него атака так же была отбита с большими потерями для противника. Только там немалое число фрицев утонуло в жидкой грязи, пытаясь форсировать под обстрелом местную заиленную речку-говнотечку, впадающую в Черное море рядом с Ивановкой.

А Василевский будто только сейчас вспомнил про двух местных командиров, забившихся в угол, как мыши на кошачьей свадьбе.

– Капитан-лейтенант Бузинов, если не ошибаюсь? – кивнул он в сторону моряка.

– Так точно! – дернулся тот. – Командир десантного батальона Черноморского флота.

– Поступаете со своим батальоном на усиление бригады полковника Бережного, – Василевский посмотрел на часы, – к двадцати двум тридцати быть готовыми к маршу. А вы? – посмотрел он на Топчиева.

– Капитан Топчиев, разведка Черноморского флота, – хрипло отрапортовал тот.

– Вы, товарищ капитан, тоже придаетесь к бригаде полковника Бережного… – Василевский немного помолчал. – Вы взаимодействуете с ними с начала высадки?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант, – браво отрапортовал Топчиев, – вошли во взаимодействие с первых минут.

– Ну, и какие у вас впечатления? – устало поинтересовался Василевский.

– Фантастика, товарищ генерал-лейтенант, – Топчиев махнул рукой, – все как в сказке.

– Приказываю вам продолжить взаимодействие и дальше, – Василевский сделал паузу, – но помните, подробности вашей совместной работы, без личного разрешения товарища Сталина, не подлежат никакому разглашению. Ну, вы разведчик, и не мне вам рассказывать о том, как надо хранить секреты. Вам следует тоже быть готовыми к выдвижению в двадцать два тридцать.

Я глянул на часы: было без семи минут десять.

Уже в машине, когда мы собрались ехать в штаб, генерал-лейтенант сказал мне:

– Да, товарищ полковник, не ожидал я от вас такой прыти, не ожидал… Не завидую я немцам. Но это, товарищи командиры, определенно к лучшему!

5 января 1942 года, 21:35.

Окраина пос. Червоное, позиции сводной мехбригады

Старший лейтенант разведотдела Черноморского флота Петр Борисов

Кажется, я только успел опустить голову на солому, как за плечо уже трясут:

– Эй, братишка, вставай, гансы идут…

– Кто-кто? – не понял я спросонья. В хате, куда нас отвели на постой, темно было, как… ну, в общем, хоть глаза выколи. В темноте с трудом можно было разглядеть стоящую надо мной тень.

– Ну, фрицы, дойчи, гунны, швабы – немцы, одним словом, – ответила тень. – Вставай, боевая тревога! Не спится им, сукам, сто болтов им в рот и якорь в зад!

Я машинально глянул на часы – хорошие, трофейные, еще в первый день в бою под Килией снял их с убитого румынского офицера. Двадцать один тридцать пять, поспать удалось почти два часа. А если учесть, что перед постоем нас вместе с осназом плотно накормили сытным ужином, то воевать можно, и очень даже вполне.

А в дверях еще одна тень, выражается хоть и вполголоса, но так, что заслушаться можно.

– А ну, орлы, подъем! Собираемся, выходим. И чтоб ни стука, ни бряка, кто хоть бзднет без команды, лично без суда из рогатки расстреляю… – и такой речитатив минут на десять, пока мы в полной темноте собирались и выходили из хаты.

А мне что, я воробей стреляный, спать лег – вещмешок под голову, «светку» обнял, как дивчину, и все. Так что теперь все просто: встал, вещмешок на одно плечо, винтовку на другое, и на выход.

В окопах тьма, не видать ни зги, спичку зажечь или фонарик – боже упаси. Засада, одним словом. Тут не только немцев, пальцев собственной руки не увидишь. Команда:

– Приготовиться!

Вскидываю свою СВТ на бруствер, готовясь стрелять в белый, а точнее, в черный свет, как в копеечку.

– Огонь!

Вспыхнувшие лучи нескольких десятков прожекторов, мощных фар и чего-то еще невыносимо яркого четко и контрастно высветили поле прямо перед нашими окопами. И вот же они, саранча в фельдграу, метрах в ста пятидесяти впереди.

От неожиданности бабахаю. Первый выстрел почти наугад, потом приноравливаюсь и четко, как на стрельбище, начинаю выпускать одну пулю за другой. А вокруг все будто взорвалось. По немецким цепям сухими двухпатронными очередями бьют автоматы моих соседей по окопу. Гулко грохочут тяжелые пулеметы, автоматические пушки и автоматические же гранатометы – страшная штука, видел я один такой вблизи в Евпатории.

Мне некогда смотреть по сторонам – куда смотрю, туда и стреляю. В первые же секунды немцы рванулись было вперед, но напоролись на бьющую в лицо свинцовую метель и залегли. Стрельба почти утихла, по лежащим не стреляем, ибо не отличить, кто из них залег, а кто уже убит.

В этот момент среди немцев начали рваться мины. Земля внутри промерзла, мина рвется на поверхности, осколки стригут вдоль земли. А некоторые из них каким-то образом рвутся метрах в пяти над землей, что тоже не добавляет немецкой пехоте счастья – осколки конусом идут прямо вниз.

Некоторые «герои вермахта» вскакивают на ноги, не зная, куда бежать – то ли в тыл к своим, то ли в атаку. Вот таких-то непонятливых мы и отстреливаем, чтобы остальным неповадно было. Нам хорошо – и свет, и ветер с дождем бьют нам в спину, а вот немцам не позавидуешь – им все это вместе со свинцом летит прямо в лицо.

Вдруг чувствую, земля под ногами задрожала крупной дрожью, по ушам ударил режущий вой. Прямо над нашими головами по небу плотной стаей понеслись огненные стрелы тяжелых эрэсов. Впереди нас, километрах в двух, через тьму полыхнуло багровым пламенем, словно из мартена выпустили сталь – видел один раз в Запорожье на заводе.

Зарево стало подниматься все выше и выше, как будто на свободу из-под земли вырвалось адское пламя. Несмотря на всю эту огненную свистопляску, оттуда не доносилось ни звука, ураганный ветер сносил все в сторону немцев. Вот метеором пронесся по небу последний эрэс, взметнулось в небо зарево последнего взрыва.

Немецкие цепи, залегшие под нашим огнем, сначала беспокойно зашевелились, потом вскочили и бегом, в паническом ужасе, бросились обратно к своим исходным позициям. Я стрелял, стрелял, стрелял, пока видел мелькающие в лучах прожекторов фигуры, и даже, кажется, в кого-то попадал. Особенно сильно покосили бегущих тяжелые пулеметы и автоматические пушки танков, которые осназ называет боевые машины пехоты. Со своим острым носом и маленькой башенкой, эта машина с виду кажется смешной. Но я свидетель – в деле она действительно страшна.

До оврага, из которого началась эта атака, из немцев не добежал почти никто. Прозвучала команда прекратить огонь. И тишина… Нет, ветер, конечно, воет, проносясь со страшной силой над нашими головами, но к нему мы уже привыкли.

Опускаюсь на дно окопа, в тишину и благодать, достаю из-за отворота шапки последнюю заначенную папиросу. Хлопаю себя по карманам. Ой, блин, а вот спички где-то посеял. Может, выпали, пока спал в хате? Рядом присел осназовец, автоматический карабин меж колен, в зубах белая дымящаяся сигарета.

– Эй, братишка, – окликнул я его, – будь другом, дай прикурить!

– Пожалуйста, дедуля, – сложив ладони лодочкой, он щелкнул зажигалкой. Торопливо прикурив свой «Казбек», я втянул горячий и ароматный дым. Закружилась голова.

– Хорошо мы им дали! – выдохнул я вместе с дымом.

– Угу! Хорошо! – мой сосед зажал папиросу зубами в углу рта. – Мы немного отдохнем и опять давать пойдем! – его пальцы быстро-быстро набивали патронами странный сдвоенный магазин карабина. – Была команда, – прохрипел он, затягиваясь между словами, – быть готовыми к маршу к двадцати двум тридцати, – он постучал себя пальцем по уху. – Наш капитан сообщил только что.

Я был настолько удивлен, что не успел ему ничего ответить. У этого осназа что, рации есть у каждого бойца? И такие маленькие, что их просто не видно. Так вот почему они иногда вроде бы разговаривают сами с собой!

А как это должно быть удобно командиру: не надо надрываться и повышать голос. Как жаль, что таких раций совершенно недостаточно для того, чтобы снабдить ими все части Красной Армии. С этими мыслями я, по примеру своего соседа, сдвинул папиросу в угол рта и начал набивать патронами опустевшие в бою магазины. Ничего, пригодится воды напиться. За этим занятием меня и застал товарищ Топчиев.

– А, Борисов, как дела? – остановился он рядом со мной. – Где остальные?

– Товарищ капитан, атака противника отбита. Тьфу ты! – выплюнул я окурок папиросы. – Те из наших, у кого ППД, остались в резервной группе, во второй линии. Капитан осназа сказал, что пока они держат немца дальше ста метров, стрельба из ППД – это напрасный перевод патронов, еще пригодится чего-нибудь штурмовать. Те, у кого «светки» и «авээски», как и я, в первой траншее…

– Значит, так, лейтенант Борисов, готовьтесь, – капитан Топчиев махнул рукой. – Приказом представителя Ставки генерал-лейтенанта Василевского, наш разведотряд придан для усиления сводной бригаде осназа. Готовность к наступлению в двадцать два тридцать.

– Василевский? Здесь? – я растерянно посмотрел в спину убегающему капитану Топчиеву.

– Да был он здесь, часа два назад! – мой сосед закончил набивать последний магазин, сунул его в один из множества карманов странного жилета и встал. – С ним еще комбриг наш был и другие шишки из штаба. А это значит, что товарищ Сталин уже в курсе вопроса, и все будет тип-топ!

Я тоже поднялся.

– Товарищ Сталин всегда в курсе…

В этот момент откуда-то сзади докатился грохот, лязг, и по дороге, что была метрах в двухстах севернее нас, пошли танки. В слабых отблесках еще полыхающего на немецкой стороне пожара были видны только их уплощенные силуэты с длиннющими пушками чуть ли не корабельного калибра. И тяжкое дрожание земли под ногами тоже подсказывало – идут отнюдь не легкие танкетки. Один раз в жизни мне довелось видеть роту КВ-1 на марше, так вот, судя по массе, шло нечто ничуть не меньшее, а судя по орудиям, даже и значительно большее.

Услышав команду «К машинам!», я сперва пошел быстрым шагом, а потом побежал туда, где стоял командирский танк капитана Рагуленко, с которым мы уже прошли весь путь от высадки в Евпатории до этого самого момента.

Мне уже временами казалось, что так оно все и должно было случиться, что мы воюем вместе не девятнадцать часов, а чуть ли не с самого начала войны. Вот взревел один двигатель, за ним другой… Рота готовилась к маршу.

6 января 1942 года, 06:25.

Первая рота батальона «Балтика»

Старший лейтенант разведотдела Черноморского флота Петр Борисов

До конца жизни не забуду этот головокружительный ночной марш. От наших позиций под Червоным до Симферополя сорок километров. Прошли их мы как на параде, за полтора часа. Ровно в полночь передовые танки мехбригады с бойцами из батальона капитан-лейтенанта Бузинова на броне уже вошли в город. Что самое интересное, немцы нас совершенно не ждали. Говорят, что бойцы на двух передних танках были одеты в немецкую форму, что позволило без шума, не поднимая тревоги, уничтожить пост фельджандармерии на въезде в город.

Разведка бригады, можно сказать, осназ в квадрате. Благодаря им различные тыловые учреждения гитлеровцев были застигнуты врасплох. И не только они. Войдя в город, рота, к которой была прикомандирована наша группа, повернула на юг и, не пересекая железной дороги, двинулась вдоль путей в направлении Севастополя. У нас был приказ – закрепиться на правом берегу реки Альма, с удержанием на левом берегу плацдарма вокруг железнодорожного моста.

Но на подъезде к станции Чистенькая – это на окраине Симферополя – навстречу нам вывернул немецкий воинский эшелон. Нам, разведчикам, было известно, что немцы сейчас спешно пытаются залатать две дыры в своем фронте. Первую – под Феодосией, а теперь еще и под Евпаторией. Хотя этот эшелон, скорее всего, вез войска на Керченский полуостров. Для переброски войск под Евпаторию немцы использовали исключительно автотранспорт – слишком уж невелики тут расстояния.

Хотя о чем я? Мы уже в Симферополе, а значит, сбылся кошмар немецких генералов, и их группировка, осаждающая Севастополь, отрезана от основных сил. Теперь бы еще нашим – в Севастополе – прорваться навстречу. И все будет вообще замечательно. Но это я забегаю вперед, а тогда все выглядело совсем не так.

Представьте себе ночь, штормовой ветер, вытянул руку – и не увидел пальцев… И вдруг прямо в лицо яркий свет – это из-за поворота навстречу нам вывернул паровоз и светит своим прожектором. Мгновенная команда спешиться, и мы горохом посыпались с притормозивших боевых машин. Ну да, осназовцы научили нас – как говорить правильно. Это боевые машины пехоты. А танки – настоящие танки – прошли впереди нас. Я думал, что отражение ночной атаки под Червоным было самым страшным эпизодом, который я видел на этой войне. Ага, щаз, как любит говорить капитан Ругуленко, разогнались!

БМП чуть отвернули башни в сторону путей и ударили вдоль состава шквалом огня и металла. В отсветах снарядных разрывов было видно, как во все стороны полетели обломки вагонов. Конечно, будь на нашем месте линейная стрелковая рота РККА, вооруженная сотней «мосинок», десятком ППД и тремя-четырьмя «дегтярями», то немцы, скорее всего, отделались бы легким испугом.

Но здесь был не тот случай. При такой огневой мощи, как у этого механизированного морского осназа, у немцев был только один путь к спасению – выпрыгивать из движущегося на приличной скорости состава на дальнюю от нас сторону насыпи и пытаться скрыться между домами. Я не знаю, скольким из них удалось это сделать, но мне кажется, что они все так и остались в вагонах, не успев даже схватиться за оружие.

Ситуация усугубилась еще и тем, что при обстреле по какой-то причине включилась система экстренного торможения. Проще говоря, кто-то сорвал стоп-кран. Или шальной снаряд перебил воздушную магистраль – бывает! Паровоз, свистя изрешеченным котлом, нехотя остановился, не доезжая буквально нескольких метров до нашей машины. Состав пылал по всей длине от первого до последнего вагона. Гудящее пламя пожирало деревянную обшивку вагонов. Если там и оставались раненые, то им было суждено сгореть.

После того, как на моих глазах в порту Одессы немецкие пикировщики потопили санитарный транспорт с ранеными и эвакуируемыми семьями комсостава, жалости к немцам у меня не осталось. Теперь вот они мертвы и больше никого не убьют, не ограбят и не изнасилуют. Наше созерцание горящего поезда было прервано командами: «Рота на броню!» и «Вперед, марш!»

У реки Альма, к которой мы вышли около двух часов ночи, повторилось все то же самое, что уже было под Червоным. Выслать вперед передовой дозор в составе одной машины и усиленного отделения, а остальным лопаты в зубы и копать – отсюда и до рассвета, ибо утром начнется. Что начнется? Да немцы со страшной силой будут рваться на волю из той мышеловки, в которую для них превратились позиции под Севастополем. А там осаждала город ни много ни мало хотя и потрепанная, но армия. Мы по сравнению с ней – как бульдог рядом со слоном. А посему – копать, копать, копать! Особенно тщательно укреплялся и маскировался тет-де-пон на левом берегу реки.

Но мы успели. Перед самым рассветом, когда покрытое тучами небо уже стало на востоке сереть, капитан Рагуленко собрал всех средних и младших командиров.

– Итак, товарищ Суворов сказал, что каждый солдат должен знать свой маневр, – начал он, – а посему…

– Товарищ капитан, – раздался голос старшины Осадчего из моей группы, – а ведь генералиссимус Суворов нам не товарищ…

– Во-первых, товарищ старшина, – назидательно сказал капитан Рагуленко, – перебивать командиров нельзя. А во-вторых, какие у вас претензии к Александру Васильевичу Суворову? Всю свою жизнь он честно служил России, от капрала Семеновского полка дослужился до генералиссимуса. Ел из солдатского котла. Воевал так, что одного его имени до расслабления кишечника боялись все окрестные короли и султаны. Вот послушай, старшина, что говорил Александр Васильевич: «Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека; но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию». Хорошо сказано? А вот как он умер, так сразу у царя случилась незадача – Аустерлиц.

Но исторические экскурсы отложим на потом, – подвел итог капитан Рагуленко, – а сейчас текущая обстановка. Как вам уже известно, таких механизированных рот в составе бригады четыре. Наша с вами задача удерживать атаки противника на Симферополь вдоль линии железной дороги. Наши соседи справа, в составе двух рот, вытеснили остатки разбитых 22-й и 50-й дивизий вермахта вдоль морского побережья за линию реки Альма. Наш сосед слева, вторая рота нашего же батальона, час назад оседлала Салгирский перевал и теперь спешно укрепляется.

И самая хорошая новость – ветер начинает стихать. И пусть волна еще не позволяет работать самолетам с «Кузнецова», но с аэродрома Саки ударные вертушки в воздух уже подняты. Так что без поддержки сверху мы не останемся. Короче, товарищи, держать хвост пистолетом!

Да, а ведь до наших в Севастополе осталось километров тридцать, не более. Уже отчетливо слышен хриплый гул канонады, усилившейся перед самым рассветом. Это товарищи стараются прорваться навстречу нам.

6 января 1942 года, 06:05.

Немецкие позиции в Бельбекской долине

До рассвета осталось каких-то полчаса. Немецкому часовому хочется спать. Как только станет светло, иваны начнут свои сумасшедшие, изматывающие атаки на позиции германской армии. Но пока на той стороне все спокойно. Монотонно воет ветер, и дождь барабанит, как заведенный, по брезентовому пологу. Под ногами хлюпает жидкая грязь. За ночь резко потеплело, и теперь все вокруг раскисло. Еще немного, и начнется проклятая русская распутица. Солдат зевает и пытается очистить сапоги от налипшей на них глинистой дряни. Кажется, что к каждой ноге привязали по гире. Непривычное ухо не уловило, что в вой ветра добавился еще один свистящий звук. Это Смерть уже взмахнула своей косой.

Пилотам ударных вертолетов в приборы ночного видения хорошо просматриваются все землянки и блиндажи, в которых сейчас отдыхают немецкие и румынские зольдатики. Машины разошлись широким веером, выбирая цели. Первый залп 80-мм фугасно-объемно-детонирующими НАРами был как небесный огнь и вихрь, сошедшие на Содом и Гоморру.

Скользящие в полумраке над землей хищные винтокрылые тени были везде. Они оставляли за собой развороченные воронки вместо блиндажей и трупы немецких солдат. Гулкий грохот разрывов докатился и до советской стороны, одновременно с приказом представителя Ставки генерал-лейтенанта Василевского немедленно провести на Бельбекском направлении разведку боем. Восьмая бригада морской пехоты стремительным рывком ворвалась на разбитые вражеские позиции.

Немецкая артиллерия, которая сначала открыла по атакующей советской морской пехоте довольно интенсивный огонь, быстро сбавила темп, а потом и вовсе замолчала. Видя успех морских пехотинцев, в наступление перешли 95-я и 25-я стрелковые дивизии. Правый фланг немецкого фронта треснул и начал разваливаться, тем более что ударные вертолеты к ним возвращались не раз и не два. Обстановка под Севастополем стала меняться каждую минуту, пока примерно в десять утра не стало ясно, что немецкий фронт разорван и советские войска быстро продвигаются к Бахчисараю на соединение с Евпаторийской группировкой.

6 января 1942 года, 07:15.

Первая рота батальона «Балтика»

Капитан морской пехоты Сергей Рагуленко

Час назад с позиций за нашей спиной открыл огонь самоходный артдивизион. Судя по звуку выстрелов, «Мсты» били полным зарядом куда-то, чуть ли не по немецким позициям под Севастополем.

Твою мать! Вдребезги и пополам! Всю ночь ребята, как сумасшедшие кроты, рыли окопы, крепили, так сказать, оборону – и вот вам пожалуйте, приказ перейти в наступление. Оказывается, час назад, воспользовавшись ослаблением ветра, наши вертушки поднялись с аэродрома Саки и нанесли фашистам визит вежливости на позиции в Бельбекской долине. Все шестнадцать штук.

Такой «вежливости» гитлеровцы не выдержали. Это же какой живодер придумал – объемно-детонирующими НАРами врезать за полчаса до рассвета по блиндажам со спящими солдатами. Как я понимаю, все, кроме часовых, в этих блиндажах так и остались.

Потом наши героические деды пошли в атаку. И что они увидели? Немецкие позиции разгромлены, всюду изуродованные трупы, бегает пара сошедших с ума недобитков с криками: «Рус, нихт шиссен!»

Короче, немецко-румынский фронт в Бельбекской долине разрезан пополам. Пятая румынская горнопехотная прижата к морю между реками Бельбек и Кача. Остатки 22-й пехотной отжаты к востоку в сторону горы Яйла-Баш, влившиеся в разрыв части Приморской армии захватили возвышенность Кара-Тау и наступают на Бахчисарай. А наши самоходки, стрелявшие час назад, подавили последние дееспособные гитлеровские батареи.

Тут, конечно, поучаствовали и вертушки, как без них, но на северном фасе фронта ни у немцев, ни у румын артиллерии больше нет. Это медицинский факт. Короче, идем на соединение с нашими!

Но есть проблема. Видел я, какими глазами смотрел на нас этот местный лейтенант Борисов – как на полубогов. Это после дня боев под Червоным, а особенно после того, как мы за сорок секунд смолотили в фарш эшелон с двумя пехотными батальонами. Но мы не полубоги и даже не герои. Мы чернорабочие, которым выпало убирать все то немецкое дерьмо, которым сейчас завалена наша земля. Наша работа – убивать: максимум вражеских смертей при минимальном расходе боеприпасов. Нас не устроит их отступление, они должны быть или в плену, или мертвы. А посему только разгромы и окружения. Пусть на нашей земле будет больше крестов, под которыми будут покоиться Курты, Фрицы, Гансы и Паули с Михелями. Железные кресты им ни к чему, обойдутся и деревянными. Во, креативный слоган: «Лучшая награда герою вермахта – крест из русской березы». Все, взревели моторы БМП – мы выступаем!

Крутые горные дороги. Машины с ревом берут каждый поворот. Как положено, колонну сопровождает пара вертушек. Сейчас это «Серийные убийцы», то бишь «Ночные охотники». «Стингеров» у фрицев нет, а из эрликона такую штуку не сразу и собьешь. Скорее она эрликон раздолбает.

В наушниках звучит Высоцкий, военные песни как раз в тему… Вот сейчас в точку – «Солдаты группы Центр». Ну и рожа у меня, наверное, стала! Борисов косится подозрительно. А что он косится? Так я не в машине на командирском месте, а вместе со всеми на броне. С машиной меня связывает только удлиненный шнур шлемофона. Так и обзор получше, и командовать проще. Хрен бы я тогда с эшелоном успел среагировать изнутри машины. Раздолбать бы их мы все равно раздолбали, но вот такого эффекта бы не было, а может, были бы и потери.

Внезапно музыка прерывается и в наушниках звучит:

– Товарищ капитан, Пегас-3 на связи…

Ага, Пегас-3 – это, значит, ведущий той пары Ми-28, что нас прикрывает в этом нелегком пути.

– Давай! – говорю я, поворачивая голову вслед за двумя хищными силуэтами.

Наушник захрипел:

– Боб-1, я Пегас-3. Как слышите? Прием!

Ответил им:

– Я Боб-1, слышу вас хорошо. Прием!

– Боб-1, за поворотом мураши, засада, – ответил вертолетчик, – мы их сейчас дустом, но и вы тоже не зевайте.

– Спасибо, Пегас-3! Только чур дуста не жалеть! – Меня переключили на внутренний канал. – Рота, спешиться! К бою!

Пока бойцы спрыгивали с брони, занимая позиции по обочинам дороги, вертушки сделали «горку», и куда-то в сторону вершины за поворот потянулись дымные жгуты НАРов. Рассыпавшись в цепь, мои парни нащупали слева метрах в десяти над дорогой козью тропу. Все правильно, человек вытеснил зверье с самого удобного пути, но и зверью тоже надо бегать по своим делам. Мне довелось повоевать в горах еще там, дома, и я знаю, что в горах всегда параллельно человечьим дорогам есть звериные.

Но надо быть осторожным – в рейхе тоже есть горы. И люди, которые в них живут. На тропе, выводящей в тыл немецкой засады, может быть своя засада или в крайнем случае мины. Но Пегас-3 заверил нас, что ничего живого впереди нет, а вот мины… Из немецкой гранаты приличной растяжки не сделаешь, хотя у них есть такая мерзкая штука, как Sprengmine-35, или «лягушки».

Тем временем на склоне горы отгремели взрывы НАРов.

В ответ длинной очередью ударил пулемет, кажется «эмгач», и нестройно застучали винтовки. Ну, сбить Ми-28 – винтокрылый танк, из винтовки – это даже не смешно. А вот тем, кто посмел что-то вякнуть, явно не поздоровится.

И точно, мгновением спустя в эту какофонию влились короткие очереди двух авиационных пушек. Ну, пока все заняты таким весельем, мы тоже времени зря терять не будем. Один рывок, и цепь залегла у самого поворота. Взвод, который я послал по обходной тропе, уже срезал угол, обогнув бугор, из-за которого дорога делала поворот. По их словам, зрелище им открылось феерическое. Засада состояла из самоходки StuG III, двух 37-миллиметровых ПТО, или «дверных колотушек», и примерно полуроты пехоты.

В настоящий момент обе «колотушки» валялись, задрав станины, а вокруг них были разбросаны тела расчетов. Самоходка пятилась, держа на прицеле поворот дороги, из-за которого должны были появиться наши БМП. Часть немецкой пехоты залегла в кюветах по обе стороны дороги. Как там было в книге? «Противник выдвигает наспех собранный заслон, стремясь притормозить стремительный бросок панцеваффе…»

А своего дерьма досыта поесть не желаете? Вот вам взаимодействие мотопехоты и авиации и вот вам наспех собранный заслон, наверняка из состава гарнизона Бахчисарая.

Задачу с самоходкой порешал рядовой Осадчий, засандалив в нее сверху гранату из РПГ. Считаем, что ихнего пикового валета покрыла наша козырная шестерка. По обнаружившему себя обходящему взводу нестройно ударило несколько немецких винтовок. Пулемета не слышно, и это приятно. В ответ ударило три пулемета и два десятка автоматов. Еще несколько секунд, и головная БМП форсировала злосчастный поворот, взяв кюветы под продольный огонь. А тут еще и вертушки, описав восьмерку, вернулись устранить недоделки.

Короче, остатки немецко-фашистских войск не выдержали суровой реальности, вскочили на ноги и, обогнув горящую самоходку, рванули в тыл на третьей скорости. Скажу сразу – это у них ни хрена не получилось. Ибо мы никакие не гуманисты, расстреляли их к чертовой матери. Если ты хочешь жить, вкалывая потом на лесоповале где-нибудь в «солнечной республике Коми», то, как человек, подними руки и выходи к нам с паролем «Гитлер капут». Не хочешь, фриц? Ну, тогда гнить тебе в каменистой крымской земле!

Не успели мы разобрать трофеи, подобрать тот самый МГ и пару коробок лент к нему, как нам другой приказ. Оставаться на месте и ждать вертолета. Минут через десять прилетит наш старый знакомый – генерал-лейтенант Василевский. И все для того, чтобы встреча с нашими героическими предками прошла без недоразумений. Обалдеть!

У меня тут «меринов» или «бумеров» нет, чтобы возить генералов, даже советских. Или он что, вместе с нами поедет на броне?! Не знаю, но надеюсь, что он сам знает, куда летит.

А наше дело солдатское – выполнить приказ. Сказано вывести навстречу к нашим войскам – значит, выведем!

6 января 1942 года, 6:35. Аэродром Саки

Генерал-лейтенант Василевский прохаживался по летному полю аэродрома в Саках. В ПС-84, на котором он сюда прилетел, грузили ящики и коробки с радиоаппаратурой из будущего. Полковник Бережной заверил его, что в настоящий момент никто не сможет не только перехватить и расшифровать работу этой аппаратуры, но и вообще понять, что это была радиопередача, тем более в телефонном режиме. Вместе с аппаратурой в Москву полетят майор Санаев со спецдонесением и двое связистов из будущего.

– Ну что, Константин Геннадьевич, сумеете взлететь? – обратился Василевский к командиру корабля подполковнику Ольховичу.

Подполковник пожал плечами.

– Ничего особенного, товарищ генерал-лейтенант, справимся. Когда на северах с товарищем Мазуруком летали, там даже тяжелее было. А тут видимость приличная, обледенения нет. А ветер – так этот ветер тоже далеко не выдающийся. Не беспокойтесь, доставим в Москву ваш спецгруз и за вами вернемся.

– Значит, так, товарищ подполковник, – Василевский посмотрел на часы, – я договорился, майор Скоробогатов с напарником проводят вас до Тамани… Да, да, товарищ Ольхович, здесь мы не командуем, здесь мы пока договариваемся. Но на самом деле это не очень сложно. С учетом важности операции, я вам обеспечил самый лучший эскорт, какой смог найти. Вы уж тоже не подведите. Надеюсь, к трем часам дня вы будете уже в Москве. За дальнейшую часть операции отвечает уже товарищ Санаев.

– Товарищ генерал-лейтенант, – встрепенулся подполковник, – а если мы пойдем напрямую – сразу на Ростов? Вы же сами сказали, что немецкий аэродром в Таганроге разбит вдребезги. Вот мы и проскочим мимо, пока там никого нет. Тем более что и ветер попутный, километров семьдесят в час он нам добавит. Тогда получится пару лишних часов сэкономить.

– Не о том думаете, товарищ подполковник! – рассердился Василевский. – Вы не время должны экономить, а обеспечить гарантию и секретность доставки особо важного груза в Москву. И никак иначе!

Стоявший рядом майор Скоробогатов, неожиданно поднял руку:

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите высказать соображение?

– Высказывайте, товарищ майор.

Майор Скоробогатов прокашлялся.

– Товарищ подполковник прав. Идти на Ростов напрямую не только быстрее, но и безопаснее. Вот смотрите: в Сарабузе уже наши, и оттуда на перехват никто не взлетит. Аэродром в Таганроге после бомбового удара… Ну, вы сами видели фотографии – летать на том хламе уже невозможно.

А вот на южном берегу Крыма вполне могут остаться аэродромы подскока с боеспособными истребителями. Конечно, мы отобьем любую атаку, но именно там они нас и ждут. Единственная неприятность – это полет над Азовским морем. Но с учетом попутного ветра, все продлится недолго, меньше часа. Над Черным морем на Тамань, огибая южный берег Крыма, лететь даже дольше. И предсказуемей для противника.

Василевский вздохнул.

– А вы, товарищ майор, можете гарантировать безопасность перелета в таких условиях?

– Товарищ генерал-лейтенант, абсолютную гарантию может дать только сами знаете кто. Но с учетом нашего с ведомым личного опыта и технического превосходства над люфтваффе, могу обещать, что никакие немецкие, румынские, итальянские истребители товарищу подполковнику угрожать не будут.

– Понятно! – Василевский повернулся к подполковнику Ольховичу: – На вашу ответственность, товарищи командиры. Не хочу пугать, но масштабы ответственности крайне велики.

– Так точно! – почти синхронно ответили летчики. – Разрешите идти?

– Идите! – отпустил их Василевский и повернулся к подошедшему майору ГБ Санаеву. – Ну, как там, Иса Георгиевич?

Несмотря на то что майор только что вернулся из Симферополя, он уже успел переодеться. На нем снова была зимняя полевая форма РККА, правда с васильковыми петлицами, выдающая его ведомственную принадлежность.

– Прекрасно! – довольно сообщил Санаев. – Симферополь уже точно наш. Потомки наступают так быстро, что немцы ничего не успевают понять. В Симферополе был на месте разгрома немецкого воинского эшелона. Одна рота меньше чем за минуту в капусту искрошила два батальона. Ужас! Я до сих пор не могу привыкнуть к этой чудовищной огневой мощи. Да, все, что требует Москва, у меня с собой, – Санаев показал Василевскому большой портфель из желтой кожи. – Правда, все это само по себе содержит новых вопросов больше, чем дает ответов. Ну, да ладно, эти вопросы – это уже уровень Самого. Мне в такое совать нос откровенно страшно, да и не по чину.

Один за другим оба мотора ПС-84 чихнули и заработали с негромким гулом. Бортмеханик с трапа крикнул, перекрывая рокот двигателей и свист ветра:

– Товарищ майор, время!

– Ну, товарищ генерал-лейтенант, до свидания, – Санаев козырнул, – дайте тут фашистам так, чтоб при имени Севастополь они еще лет двести икали и вздрагивали!

– Давайте, товарищ майор госбезопасности, удачи вам, чтоб добрались без приключений. И берегите потомков. – Василевский махнул рукой: – Ну, ни пуха!

– К черту! – майор ГБ повернулся и побежал к самолету. Вот он уже нырнул в дверь, бортмеханик втянул трап и захлопнул люк. Тон работы моторов изменился, и машина резво покатилась, набирая скорость. Почти одновременно с резким хлопком запустили свои двигатели самолеты потомков.

Василевский понимал, что тут он сделал все, что мог. А точнее, все сделали за него полковник Бережной и контр-адмирал Ларионов. Сейчас здесь было необходимо вмешательство самой высокой власти в стране, Верховного Главнокомандующего. Были необходимы еще люди, которым можно доверить эту тайну, и которые смогут организовать взаимодействие с пришельцами из будущего. Генерал-лейтенант уже знал, какие кандидатуры он назовет товарищу Сталину. Для управления соединенным флотом нужен не меньше, как Николай Герасимович Кузнецов.

– А Октябрьский? – спросил Бережной. Василевского передернуло, он вспомнил, как Бережной нашел ему несколько «особо избранных» цитат из исторических справочников, и коротко подытожил: – Трус он, а не адмирал. Я бы таким сортиры мыть не доверял.

– Гальюны, товарищ полковник, – меланхолически заметил Василевский. – На флоте гальюны, а не сортиры.

– А какая разница? – ответил Бережной, – дерьмо и там, и там одинаковое!

И они невесело засмеялись.

На суше дела тоже обстояли не лучшим образом. Наскоро пролистав историю Великой Отечественной войны, Василевский понял, что ни Петров, ни Козлов никакими успехами в будущем похвастаться не могли. Даже наоборот. Если бы дела шли так, как они шли в их прошлом, то Крым был бы потерян уже к середине лета. И вернуть его стоило бы огромной крови. А от мысли вручить любому из них под командование бригаду из будущего, у Василевского по коже пошли мурашки. Нет, нет и нет.

Для пользы дела надо выдергивать сюда кого-нибудь из тех, кто в том прошлом показал себя с наилучшей стороны. Жукова? Слишком заметен, да и самомнение у него огромное. Конева? Ему товарищ Сталин, кажется, до конца не доверяет после той октябрьской истории. Черняховский еще никто, Ватутин нужен в Генштабе. А если Рокоссовский?! Да, лучше именно его. На 16-ю армию другого командующего найти можно, а здесь он будет на своем месте.

Только надо обдумать, как все это подать товарищу Сталину. Решение должно быть принято быстро и без проволочек. Полковник Бережной прав, когда говорит, что здесь, как в колхозе – один день целый год кормит.

Василевский проводил взглядом сначала взлетевший ПС-84, потом пару Миг-29.

«Счастливого пути вам, товарищи потомки, – подумал Василевский, – ваш груз очень нужен в Москве».

6 января 1942 года, 05:55. Позиции 8-й бригады морской пехоты Черноморского флота

Комбриг полковник Владимир Львович Вильшанский

Ночь. В штабной землянке темно. Только чуть тлеет на столе коптилка, сделанная из обрезанной гильзы трехдюймового снаряда, да рдеют почти прогоревшие угли в буржуйке. Штормовой ветер мартовским котом воет в трубе, да барабанит снаружи дождь. Полковник Вильшанский, сидящий за столом, не спит, несмотря на то что его голова упала на скрещенные руки.

Он смертельно устал. Почти три месяца непрерывных и изнуряющих боев при обороне Севастополя, два отбитых штурма и могилы сотен черноморских моряков, оставшихся в этой земле.

Когда началась Керченско-Феодосийская десантная операция, бригада непрерывно атаковала немецкие позиции. Удалось продвинуться на несколько километров, поливая кровью каждый метр земли.

Второго января атаки прекратились, бригада была обескровлена. Но вот на столе перед комбригом снова лежит приказ – атаковать. Атаковать любой ценой. Правда, целью операции названа «разведка боем». Но комбриг не обольщается – права отступить без приказа, как всегда, нет. А приказ пришел с самого верха и подписан не генерал-майором Петровым или контр-адмиралом Октябрьским, а генерал-лейтенантом Василевским, который вчера прибыл в Крым в качестве представителя Ставки.

Против всех ожиданий, его самолет приземлился не в Севастополе, а на Евпаторийском плацдарме, на только что захваченном у немцев аэродроме в Саках. Хотя если вспомнить слухи о том, что в Евпатории высадился не только десант, вышедший из Севастополя, но и еще какая-то фантастическая механизированная бригада осназа, напрямую подчиненная Ставке… Тогда да, прилет представителя Ставки напрямую туда, где действует эта бригада, выглядит вполне правдоподобно.

По данным разведки, весь вчерашний день немцы снимали солдат с линии осады – там роту, там батальон, – и бросали их под Саки, как кочегар бросает в топку уголь, лопата, за лопатой. У полковника были знакомые в разведотделе армии, которые кое-что знали о том, что творится под Евпаторией – очень много разведчиков ушло в десант, и теперь от них приходили истории одна невероятнее другой.

Трезвый еврейский ум полковника не верил в сказки. А так хотелось поверить… Но Евпаторийский десант был суровой реальностью, и реальностью успешной. Весь вчерашний день, то разгораясь, то затихая, под Саками гремела артиллерийская канонада.

А за два часа до полуночи черное штормовое небо осветило багровое зарево – казалось, что там горит целая колонна бензовозов. Потом канонада стихла и больше не возобновлялась.

Все ходили в жуткой тревоге, но около двух часов ночи солдатский телеграф разнес невероятную новость – мехбригада осназа разгромила, буквально раздавила немецкую группировку под Саками и без боя взяла Симферополь. Еще чуть-чуть, и…

И вот оно, это чуть-чуть – приказ, в котором черным по белому написано:

«После нанесения по противнику бомбоштурмового удара 8-й бригаде морской пехоты Черноморского флота 6 января в 06:30 провести разведку боем немецких позиций.

Представитель Ставки ВГК

генерал-лейтенант Василевский А. М.»

Полковник вздохнул и, приподняв голову, посмотрел на трофейные часы. Светящиеся в темноте зеленоватым фосфорным огнем стрелки показывали 06:05. Где-то вдалеке загремел гром…

– Товарищ полковник, товарищ полковник, – в землянку заглянул стоящий возле штаба часовой, – идите посмотрите, там тако-о-ое… – от волнения окающий псковской акцент стал заметнее.

«Хороший боец, – подумал полковник, застегивая плащ-палатку, – только молод еще, весной призван. Ну, ничего, это пройдет, если, конечно, уцелеет».

Интересно, что он там такое увидел, что его так взволновало? – снаружи землянки, в окопах, были слышны топот ног и возбужденные голоса. Но стрельбы не было.

– Значит, не атака, – решил полковник. Тем не менее он снял с гвоздя висевший на стенке блиндажа свой верный ППД.

Снаружи было темно. Резкие порывы ветра горстями бросали в лицо дождевую пыль. Но зрелище, происходящее по ту сторону нейтралки, стоило всех неудобств.

В багровых отблесках разрывов низко над землей скользили узкие хищные тени. Тьма была перечеркнута пушечными трассами и огненными росчерками эрэсов. До советских моряков донесся гулкий гром разрывов и треск автоматических пушек. Вся эта вакханалия продолжалась еще минут пятнадцать или двадцать. Винтокрылые штурмовики неизвестных морякам марок будто поставили перед собой цель – вбить немцев в севастопольскую землю, размолоть их в пыль.

Острые глаза корабельных сигнальщиков разглядели, что в налете участвовали три разных типа винтокрылых машин. И еще они видели на них красные звезды… Ну, это пусть останется на их совести – в таком случае человек всегда выдает желаемое за действительное.

Когда последний винтокрыл исчез во тьме, уходя на свой неведомый аэродром, полковник Вильшанский глянул на часы: 06:27 – пора!

И, перебросив свое тело через бруствер окопа, он встал во весь рост с ППД наизготовку.

– А ну, товарищи, пойдем посмотрим, кто там из гансов живой остался.

И так же в полный рост зашагал к немецким окопам.

Вслед за ним, сначала пригибаясь, а потом так же в полный рост двинулась вся бригада. Все те, кто прошел горнило жесточайших боев и выжил, те, кто научился побеждать врага, несмотря на его техническое и численное превосходство. Уцелей у немцев хотя бы один пулемет с пулеметчиком, тогда бригада недосчиталась бы многих и многих. Но уцелевших не было – винтокрылые штурмовики сделали свое дело на совесть.

Шаг за шагом советские моряки пересекали некогда смертельно опасную нейтралку. Повсюду лежали не похороненные тела товарищей, убитых во время атак первого и второго января, когда бригада не могла продвинуться ни на шаг. Тогда даже раненых удавалось вытащить не всех. А убитые так и оставались лежать холмиками на мерзлой земле.

И вот бойцы дошли до того рубежа, дальше которого еще не был никто из них, ни живой, ни мертвый – метров пятьдесят до немецких окопов. Но самих окопов на месте не было, был только какой-то лунный пейзаж.

Блиндажи, превращенные в огромные воронки, толстенные бревна, разбросанные и поломанные, как спички. На дне воронок что-то чадно тлеет, а ветер сносит удушливый дым на юго-восток. Всюду исковерканное оружие и мертвые тела. Некоторые из них были изуродованы до неузнаваемости. От такого инфернального зрелища кого-то из бойцов даже вырвало. Другие же рассыпались по уничтоженной позиции: кто-то пытаясь найти хоть одного выжившего, кто-то в поисках трофеев. Ведь у многих были немецкие автоматы МП-40 и МП-38, и бойцы использовали каждую возможность для того, чтобы разжиться парабеллумовскими патронами.

Полковник задумался. Формально приказ он выполнил, занял немецкую позицию и убедился – она уничтожена на всю глубину. В немецком фронте осады образовалась дыра. А если учесть, что все свои резервы немцы угробили вчера под Саками, то заткнуть эту дыру им будет затруднительно. После недолгих раздумий полковник направил один батальон вперед – захватить и удержать старые, еще октябрьские позиции на горе Азиз-Оба. А остальными силами он начал давить на открытые фланги противника, расширяя прорыв.

Это было верное решение. Немцы и румыны оказались полностью деморализованы событиями последних суток. Ведь у них, несмотря на все усилия фельджандармерии, не хуже нашего работал «солдатский телеграф». Они не выдержали давления и начали отступать. Маленькая дырочка превращалась в зияющую брешь, тем более что немецкая артиллерия, с рассветом открывшая огонь по наступающим морякам, довольно быстро замолкла и больше не стреляла.

Убедившись, что разведка боем оборачивается прорывом, в 06:50 полковник Вильшанский отправил донесение генерал-лейтенанту Василевскому, чей приказ он уже выполнил и перевыполнил. Оставалось только ждать – какое решение примут наверху.

6 января 1942 года, 09:05.

Первая рота батальона «Балтика»

Капитан морской пехоты Сергей Рагуленко

На дорогу, в пустое пространство между боевыми машинами, опускался вертолет, трудяга войны Ка-29. Он и БШУ наносит, и десант возит, и раненых, и боеприпасы, и даже, как выяснилось, и генералов, будущих маршалов Победы. Подготовившись к приему спецборта, мы поставили свои БМП «коробочкой», перекрывая все сектора обстрела и оставляя внутри защищенное пространство. Но все обошлось, никакие немецкие окруженцы или татарские коллаборационисты не обстреляли идущую на посадку машину, и шасси вертолета благополучно коснулись земли.

Как и в прошлый раз, генерал-лейтенант был одет в нашу камуфляжную куртку и зимнюю шапку. Вслед за ним спустился немножко нервничающий адъютант, между прочим, его и в прошлый раз в окопах с Василевским не было. В руках лейтенанта – два кубаря в петлицах – наш огромный десантный баул, в котором, как я полагаю, находится полный комплект генеральского обмундирования.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, – козырнул я Василевскому, – разрешите доложить: вверенная мне рота к маршу и бою готова.

– Орел! – будущий маршал Победы огляделся вокруг. – Скажите-ка мне, капитан, какой транспорт у вас есть для представителя Ставки?

– Самый лучший, товарищ генерал, – ответил я, – командирское место в моей машине.

– А сами-то как? – поинтересовался Василевский, запрыгнув на броню и заглядывая в люк.

– А я на этом месте и не езжу, все больше с бойцами на броне, – ответил я. – Тут и обзор получше, и соображалка работает будь здоров. А для связи с машиной у меня специальный шлемофон с удлинителем.

– Тесновато у вас здесь, – проворчал Василевский, спустившись внутрь. – А адъютанта моего куда?

– Да на этой же машине в десантное отделение, товарищ генерал, – и я махнул рукой вертолетчикам, чтобы те поднимались и уходили домой.

– Годится, – Василевский до пояса высунулся в люк, – ну что, поехали?

– Одну минутку, товарищ генерал, – я указал на отрывающийся от земли вертолет. – Вот теперь можно, – я прижал ларингофоны к горлу: – Вперед!

Машина дернулась и с лязгом покатилась по узкой крымской дороге. Впереди был древний Бахчисарай.

6 января 1942 года, 09:42.

Окраина Бахчисарая. Первая рота батальона «Балтика»

Капитан морской пехоты Сергей Рагуленко

– Стой! – БМП, дернувшись, замерла как вкопанная. Перед городом, на ровной площадке у дороги, сооружение, так хорошо знакомое по фотографиям и кинофильмам всем нашим современникам: колючая проволока, вышки, бараки. Короче, лагерь военнопленных.

Ярость, затуманивающая голову. Тогда, с эшелоном, в голове был холодный расчет, а сейчас горячая, как кровь, ярость.

– Твою мать! Рота, спешиться! Наводчики – огонь по вышкам. Только скорострелки и пулеметы. Бойцы, охрану в плен не брать! В атаку, вперед!

Скидываю шлемофон, обматывая шнур вокруг основания антенны и, нахлобучив холодную, как лед, каску, спрыгиваю с брони. И вовремя! Машины взревели моторами, выбросив в воздух густой соляровый выхлоп. Трассы скорострельных 30-мм пушек скрестились на вышках. Во все стороны полетели дымящиеся обломки.

– А вы, гады, как думали, для чего нам нужны лазерные прицелы, баллистические вычислители и система стабилизации? То-то же!

Только с двух или трех дальних вышек успели ударить пулеметы. Причем стреляли не по нашим бойцам, а по баракам.

– С-суки!

Ну, ничего, наводчики их быстро заткнули. И наступила тишина.

А потом рывок метров в пятьсот, от поворота до дороги. Про товарища Василевского я, честно даже говоря, и забыл своей затуманенной злобой башкой – так хотелось дотянуться руками до горла этих гадов. Потом из длинного низкого барака начали выбегать фигуры в серой униформе, и у наводчиков появилась новая забава – расстреливать их из пушек, пулеметов и АГС метров со ста, то есть почти в упор.

БМП одна за другой врезаются в заграждение, слышны гитарный звон разрываемой проволоки и хруст сминаемых столбов. Темным зевом распахнута дверь барака охраны, в нем огненной бабочкой бьется пулемет, МГ. Пули с визгом рикошетят от лобовой брони, заставляя вжимать голову в плечи. Лишь бы Василевский не высунул голову из люка!

Глухо бьет «сотка», и фугасный снаряд превращает деревянный барак охраны в подобие мартеновской печи. Пламя с гудением взлетает к небесам. Молодец Кандауров, хорошую смерть подарил этой сволочи. И дальше тишина, гробовая…

Рота рассыпалась по лагерю, но сопротивляться тут больше уже некому. Нет, вру. Сухой щелчок пистолетного выстрела, и две двухпатронные очереди из «ксюхи» в ответ. Теперь уже точно тишина. Останавливаюсь, чтоб вытереть лоб. Соленый привкус крови во рту. Когда это я успел прокусить губу, не помню. Оглядываюсь уже трезвым взглядом. Все, бля, как в кино… В том самом – про лагеря.

Потом приглядываюсь повнимательнее, и возникает жуткое желание завыть диким зверем. Обнаженные тела в «поленнице» за бараками – женские, и на виселице возле аппельплаца тоже. Хочется воскресить всех тех гадов, которых мы так неосмотрительно убили, и казнить их по новой, на этот раз с применением особо негуманных средств. Вроде сожжения на медленном огне и посажения на тупой, толстый и плохо оструганный кол. Бр-р-р. А мои ребята?! Они же теперь немцев в плен брать не будут, отныне и навсегда! Нет, такое прощать нельзя!

Василевский выбирается из командирского люка БМП, слегка обалдевший и весьма грозный. Козырнув, с ходу рапортую:

– Товарищ генерал-лейтенант, во время марша был обнаружен объект, идентифицированный как немецкий лагерь для советских военнопленных. Во избежание попыток охраны уничтожить заключенных, принял решение атаковать немедленно, с ходу. Мои опасения оправдались: несколько не подавленных нами сразу вышек открыли огонь не по нам, а по баракам с пленными. Наши потери подсчитываются, охрана лагеря уничтожена полностью. Докладывал капитан Рагуленко.

Василевский кивает и молча осматривается по сторонам. Из дверей бараков робко-робко появляются пленные. Невероятно худые, кто в затрепанных армейских гимнастерках, кто в штатских ситцевых платьях. В плен они попали еще в октябре, а сейчас, простите, уже январь.

– Вы все сделали правильно, товарищ капитан! Приняли быстрое и единственно верное решение. – Василевский жестом подозвал своего адъютанта. – Пиши, с момента принятия присяги СССР – капитану Рагуленко…

– …Сергею Александровичу, – подсказал я.

– …Сергею Александровичу, – повторил Василевский, – присвоить звание майора! Кстати, расстрел немецкого эшелона в Симферополе – это тоже ваша работа?

– Так точно, то есть не моя, а моей роты, мы там тоже все вместе работали, один бы я не справился, – пошутил я.

– Добавь, – бросил Василевский адъютанту, – …и наградить орденом Боевого Красного Знамени. А теперь давай пойдем и посмотрим в лицо этим героическим женщинам.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – я устало козыряю. Кстати, дело полный сюр, бабоньки, по-моему, еще не врубились, что они уже свободные, и смотрят на моих камуфлированных бойцов испуганно-непонимающе.

Да, такой формы одежды, в какую одеты мои парни, им явно видеть не доводилось. Но постепенно до них начинает доходить: пылающий барак охраны, разбитые пулеметные вышки, порванная проволока и разбросанные повсюду трупы немецких охранников и татарских шуцманов. И мои суровые, брутальные парни с «калашами» наизготовку. И чей-то выкрик:

– Бабоньки, да ведь это наши, наши, бабоньки, фронт вернулся!

Нас окружили, стремясь прикоснуться, пощупать, удостовериться, что мы не призраки, навеянные голодным бредом, а самые настоящие. Только вот есть во всем этом ликовании одна проблема: как бы на какого-нибудь рядового Васечкина не запала сердцем его родная бабушка? Шанс есть, хоть и не очень большой.

– Одну минуту, товарищ генерал! – я нахожу взглядом лейтенанта Борисова, вокруг него самая густая толпа, того и гляди разорвут парня. За рукав вытаскиваю его из окружения. – Значит, так, лейтенант, мы сейчас пойдем дальше согласно приказу, а ты со своими бойцами останешься здесь. Назначаю тебя временным комендантом лагеря освобожденных военнопленных. Я сейчас доложу в бригаду, они пришлют помощь, а ты уж продержись. Обеспечь безопасность, уход за больными и ранеными – короче, сам знаешь. Отвечаешь за все только перед полковником Бережным! Понятно?

– Так точно, товарищ капитан, понял, но все же… – взмолился тот.

– Выполнять приказ, товарищ лейтенант! Война не завтра кончится, и немцев на твою долю еще хватит, – отрезал я, – а сейчас твой отряд способен выполнить поставленную мной задачу, и в то же время ваше отсутствие минимально ослабит наши силы. Ничего личного – только холодный расчет, понимаешь?

– Так точно, товарищ капитан, – все еще с обидой произнес тот, – разрешите идти?

– Идите! – я повернулся к Василевскому и козырнул: – Товарищ генерал-лейтенант, разрешите продолжить выполнение боевого задания? – Немного помедлил и добавил: – А то нас здесь женщины или на куски разорвут, или насмерть зацелуют, что, впрочем, одно и то же.

– Да, капитан, выполняй, – коротко ответил Василевский, и мы пошли обратно к моей машине.

На полпути генерал неожиданно заговорил вполголоса:

– А ведь мне там у вас в штабе капитан Тамбовцев говорил о таком. План «Ост», зверства фашистов. Я не верил, точнее верил, но не до конца, думал – преувеличивает. А нет, он даже преуменьшал. А ведь это мы виноваты… Не смогли спланировать, отразить…

– Товарищ генерал-лейтенант, вы лично ни в чем не виноваты, кто же знал, что генерал Павлов – предатель, – заметил я.

– Павлов не предатель, товарищ капитан, он просто дурак! – резко возразил мне Василевский.

– Ах, не предатель… Тогда, товарищ генерал-лейтенант, почему немцы, по натуре ужасные педанты, скрупулезно рассчитывающие каждый свой шаг, смогли всерьез поверить в смешную цифру в шесть недель, которые им понадобятся, чтобы пройти от границы до линии Архангельск-Астрахань? Это только в том случае, если они были уверены, что на одном или двух главных направлениях перед ними рухнет фронт. Такое у них получилось в Литве и Белоруссии, так что делайте выводы сами.

И этот же план войны в течение шести недель позволил немцам перед ее началом сделать все, чтобы не насторожить нашу разведку. Сами знаете, что не было отмечено подготовки к зимней кампании в России. Ни теплых вещей, ни специального топлива и смазки… А уж после разгрома Западного фронта и прорыва немцев через Минск на Смоленск, мы заимели то, что имеем. Понимаете, товарищ генерал?

– Понимаю! – Василевский поднял голову. – А что это за план войны в течение шести недель?

– Будете в нашем штабе, увидите сами. Спросите у полковника Бережного, что такое «план Барбаросса». – Я вспрыгнул на броню. – У него есть на эту тему специальная литература, вам как генштабисту это будет весьма интересно.

Василевский молча кивнул и полез через люк на командирское место.

6 января 1942 года, утро.

Женский лагерь для советских военнопленных под Бахчисараем

Старший военфельдшер Алена Лапина

Вот уже больше суток канонада гремит не только с юга, со стороны Севастополя, но с северо-запада, примерно там, где расположены Евпатория и Саки. По лагерю ходят самые разные слухи, в том числе и о том, что всех нас при подходе Красной Армии немедленно расстреляют. Но большинству женщин-военнопленных было уже все равно, лишь бы прекратились эти пытки голодом и холодом.

Шум моторов и лязг гусениц – танки. Конечно же немецкие, какие еще танки могут быть здесь, в тылу. Вчера мимо лагеря весь день шли немецкие войска. Шли от Севастополя на север, туда, где сутки назад загрохотала канонада. Неужели наши высадили десант?

Но надежды на освобождение таяли с каждым часом. А вчера в полночь канонада стихла. И тогда наши женщины в бараках заплакали. Они поняли, что наш десант уничтожен. Сейчас немцы, покончив с нашими бойцами, наверное, возвращаются – сытые, возможно пьяные, довольные собой.

Слышим – танки свернули с дороги в сторону лагеря. Что бы это значило? Неожиданно затарахтели пулеметы, судя по звуку, это были немецкие пулеметы МГ. Моя соседка по нарам и подруга, сестра медсанбата Майка Селиванова, толкнула меня на земляной пол барака – и откуда только силы взялись! – потом упала следом. Вовремя – по тонкой дощатой стене дробью простучала очередь. Пронзительно закричали раненые, сверху посыпался какой-то мусор. Пулеметчик бил сверху, с вышки, и даже те, кто успел подобно мне и Майе упасть на пол, не могли чувствовать себя в безопасности. Стало страшно, вот сейчас меня убьют…

В ответ на стрельбу с вышек раздался залп из множества автоматов и пулеметов. Потом грохнули орудийные выстрелы, от которых вздрогнули тонкие стены барака. На головы опять посыпался мусор. Пушки били почти в упор. Женщины лежали на холодном земляном полу тихо, как мыши. Потом заполошная стрельба стихла. Со звоном лопнула проволока, сминаемая гусеницами танков. Лязг траков и урчание моторов совсем близко. Кто-то пронзительно завопил на русском с татарским акцентом:

– Жить хочу, пощадите, жить… – одиночный выстрел оборвал крик на полуслове. Тишина.

Мамочка, думала я, вжимаясь в утоптанную глину пола барака, неужели наши? Иначе с чего бы это немцам убивать своих холуев?

И тут где-то рядом, прямо за стеной, раздается хрипловатый мужской голос:

– Товарищ капитан, смотрите… – а дальше прошла ни разу не повторяющаяся шестнадцатиэтажная словесная конструкция, в ходе которой боец выразил свое сожаление о том, что охрана лагеря умерла так легко и быстро.

Сердце у меня от волнения прыгнуло к самому горлу. Все-таки наши! Слова «товарищ капитан» – они как пароль. Откуда здесь наши, почему на танках – это сейчас не так уж важно, главное, что это наши.

Со скрипом распахивается дверь в барак, вместе с неярким светом утра в надышанную полутьму врывается ледяной январский воздух, и голос, правда уже другой, чуть постарше:

– А ну, товарищи женщины, будьте любезны – выходите по одной, не задерживайтесь!

Свет ударил мне в глаза, заставив зажмуриться. Ледяной ветер легко пробил гимнастерку и истрепанное нижнее белье, обжег тело. Постепенно глаза привыкли, и стали различимы детали. Я увидела дымящиеся руины барака охраны и изломанные трупы людей в серо-зеленых шинелях. Разбитые вышки и свешивающееся с одной из них тело пулеметчика. Запах сгоревшего пороха и тротила и сладковатый соляровый перегар работающих танковых дизелей.

Бойцы в одинаковой странной пятнистой униформе, лица разрисованы диагональными черными полосами, как у дикарей – даже сразу не поймешь, кто они такие и где их командир. Все они вооружены ранее не виданными короткими карабинами с длинными изогнутыми магазинами. Пусть я была всего лишь военврач, но в оружии худо-бедно разбираюсь.

Танки, по-зимнему заляпанные полустертой известью, были мне тоже незнакомы. Но из-под белых пятен проглядывал не проклятый угольно-серый цвет, а привычный советский. Среди «пятнистых» были и черные бушлаты военных моряков. Оружие у них более привычное: СВТ, ППД, немецкие МП-40. Но видно было, что с «пятнистыми» они держатся запросто, обмениваются куревом, пересмеиваются о чем-то своем. На женщин смотрят с жалостью и сочувствием.

Я и мои подруги по несчастью, конечно, не верили немецкой пропаганде, будто нас как изменников Родины расстреляет НКВД, но все же, а вдруг…

У одного из танков совещались два морских командира и пятеро «пятнистых». Обрывок фразы, долетевший оттуда вместе с ветром:

– Товарищ генерал-лейтенант… – заставил всех дернуться. Пожилая санитарка, баба Маша, не иначе как чудом дотянувшая до освобождения, душа и мать барака, с трудом доковыляла до группы морячков в черных бушлатах.

– А кто енто, сынки?

– Осназ РГК, мамаша! – ответил коренастый тоже немолодой старшина, отбросив в сторону цигарку. – Правильные бойцы, немцев душат, как удав кроликов.

И почти тут же раздался голос командира моряков:

– Старшина Еременко, нас оставляют для защиты лагеря. Возьми бойцов, пораздевай дохлых фрицев и полицаев. Им уже все равно, а женщины мерзнут.

Тем временем «пятнистые», торопливо побросав курево, порысили к танкам. Взревели на повышенных оборотах моторы. Пятясь задним ходом, с запрыгнувшими на броню бойцами, танки стали выбираться из лагеря.

– Оставляют, – вздохнул старшина, – запомните, хлопцы, мудрую мысль: как сказал товарищ Рагуленко, хоть всех фрицев и не убьешь, но к этому надо стремиться. Но, увы, сегодня не наш день. Будем няньками при женском поле. Хлопцы, – крикнул он своим подчиненным, – слыхали, что лейтенант сказал? А ну, бегом марш!

Когда оставшиеся в лагере моряки направились к бараку охраны, старшина повернулся к женщинам:

– Вы, дамочки, главное, ничего не бойтесь…

Сзади подошел лейтенант.

– А ты что тут делаешь, Еременко? Я же ясно сказал: возьми бойцов… Да, и поищи там в развалинах что-нибудь съедобное, что-то эти гады ведь жрали. Надо хотя бы раз по-человечески накормить женщин перед эвакуацией.

– Так точно, товарищ лейтенант, – козырнул старшина, – приказ понятен, разрешите идти?

– Иди, старшина, – лейтенант посмотрел на столпившихся перед ним женщин и представился: – Петр Борисов, разведотдел штаба Черноморского флота, лейтенант. Бояться, действительно, не надо. Скоро придут машины, и вы поедете в Евпаторию, в госпиталь. Там особист, конечно, поспрошает, это само собой, но если совесть чиста, то вам ничего не грозит…

– Товарищ лейтенант, – я сделала шаг вперед, – старший военфельдшер Лапина. Нельзя нас сейчас кормить «по-человечески». Хоть и хочется, но нельзя. Нам сейчас есть понемногу надо и лучше всего жидкое, а иначе так можно и умереть.

– Понятно! – лейтенант озадаченно сдвинул на затылок шапку со звездочкой. – Спасибо, товарищ старший военфельдшер, просветили.

И тут мы увидели, что это обыкновенный, пусть и опаленный войной, двадцатичетырехлетний мальчишка с проседью на висках.

Уже позже, когда всех нас накормили горячим жидким бульоном, сваренным из немецких консервов, когда невиданный винтокрылый автожир привез в лагерь врачей и почему-то кинооператоров, когда нас сажали в огромные тентованные грузовики неизвестной марки, наверное американские, у меня вдруг шевельнулось предчувствие чего-то непонятного, что ожидает нас впереди. Обычная жизнь кончилась, началась неизвестность.

Тогда же и там же

Старший лейтенант разведотдела Черноморского флота Петр Борисов

Лязгая гусеницами, последняя боевая машина пехоты скрылась за поворотом дороги. До нас уже перестал доноситься надсадный гул дизелей. Наступила тишина. Слышались только свист штормового ветра да чей-то тихий плач. Мне говорили про зверства фашистов, а я не верил. Думал, что это пропаганда. Не могут же люди быть хуже диких зверей! Ведь даже зверь не убивает бессмысленно. Оказывается, могут, только вопрос, можно ли называть фашистов людьми.

Штабеля раздетых женских трупов, сложенные за бараками, говорят об обратном. Нелюди они. Там и есть самое настоящее место скорби. Это мы, мужчины, виноваты, что не смогли остановить врага и защитить наших женщин. Но нечего стонать, ребята уже раздевают трупы охранявших лагерь эсэсовцев и полицаев. Надо составить список оставшихся в живых женщин.

Закончил, попросил их вернуться в бараки. Там хоть немного теплее. Девяносто пять человек осталось в живых – негусто. Примерно вдвое больше тел в штабелях за бараками. Еще пятеро было убито при обстреле бараков немецкими пулеметчиками с вышек. И тринадцать человек ранено, из них четверо тяжело. Подзываю к себе бойца с ранцевой рацией:

– Антонов, ко мне!

Эта рация по компактности, конечно, не идет ни в какое сравнение с обычными для осназа ручными рациями, но зато имеет больший радиус действия и позволяет связаться со штабом бригады в Симферополе и госпиталем в Евпатории. В придачу ко всему имеет форму плоского металлического ящика с двумя лямками и весит двенадцать килограмм.

Связываюсь со штабом бригады. Дежурный связист переключает меня на начальника штаба подполковника Ильина. Докладываю обстановку. Все сухо, точно, строго по делу. В ответ поступает сообщение о том, что к нам из Симферополя вышла колонна трофейных грузовиков, а с аэродрома Саки уже вылетел транспортный вертолет с врачами и журналистами. Наша задача – оставаться на месте и обеспечить порядок и безопасность.

Командую своим бойцам, не задействованным в наблюдении за местностью, чтобы они оттащили с плаца тушки эсэсовцев и полицаев. Ворчат, но делают. Ведь транспортный вертолет вот-вот прилетит. Вот ведь придумали люди, никакого сравнения с У-2. Сесть может хоть прямо на голову, а перевозит четыре тонны груза или два отделения пехоты. Слышен рокот двигателя, его не спутаешь с самолетом. Кажется, вертушка летит к нам! Точно, из-за поворота ущелья выныривает эдакий серо-голубой бегемотик с размазанными кругами винтов над фюзеляжем. Ага, пилоты увидели лагерь и теперь берут курс в нашем направлении.

Тогда же и там же.

Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников

Капитан Тамбовцев Александр Васильевич

И чего мне только не доводилось делать в жизни! Хотя Буденновск и Беслан вроде обошлись без моего участия, в Кизляре был, но уже после бегства оттуда Радуева. Хотя то, что происходило там, больше всего в нашем времени подходит под определение фашизм. А тут весь Крым – один большой Беслан. Нацизм – это людоедство, поставленное на индустриальную основу.

Не успели мы проводить в Москву Санаева и двух наших связистов, как на связь с Саками вышел полковник Бережной. И конечно же, обрадовал новостью о моем назначении руководителем комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний. Товарищ Василевский, перед самым его отлетом в войска, добавил в название комиссии слова «чрезвычайная государственная» и как представитель ИВС выписал мне вызывающий почтение у предков мандат. С такой бумагой уж тыловых начальников я мог вертеть в любой позе, лишь бы на пользу дела. Хорошо хоть в Керчь ехать не надо, на Багеровский ров смотреть, там наверняка уже свои чекисты этим делом занимаются.

И вот первый вызов в женский лагерь военнопленных под Бахчисараем. Первый, потому что в Евпатории и Саках и без нас все запротоколировали. В лагере есть выжившие, поэтому в чрево вертолета бойцы из комендантской роты торопливо забрасывают стопки шерстяных одеял. Вылетаем в таком составе: ваш покорный слуга, съемочная группа телеканала «Звезда» – журналистка и оператор, доктор Сидельникова из состава госпиталя МЧС. На месте приказано привлечь к сотрудничеству старшего лейтенанта Борисова из разведки Черноморского флота.

Подлетаем, дверь в кабину пилотов открыта, через нее как на ладони виден сам лагерь. Наша Ирочка подобралась, как кошка перед прыжком, и я ее понимаю. Если бы этот материал можно было переправить обратно в 2012 год, он бы позатыкал чьи-то не в меру раскрытые рты про добрых немцев и ужасных русских чекистов. Помнится, все некий свидомый из Львива Грыц Нигилюк старался, про «доброго пана Хитлера» распинался.

Вертолет идет на снижение. Сейчас приземлимся.

Мы сели на плац – немцы его называют аппелем – перед бараками, спускаемся на грешную землю. Ого, а старлей-то знакомый, мы с ним той ночью в Евпатории пересеклись. Козыряет:

– Здравия желаю, товарищ… – ну да, мы, как всегда, без знаков различия.

– Капитан, товарищ старший лейтенант, – помогаю ему я, – капитан Тамбовцев Александр Васильевич. Товарищ Борисов, доложите обстановку на настоящий момент.

В ответ он мне протягивает тетрадку, в которой карандашом, аккуратным ученическим почерком записаны фамилия, имя, отчество, звание и должность в РККА. Если есть, то и возраст… Почти в половине случаев вместо должности стоит сокращение «ЧСКК». Напрягаю свой могучий ум и получаю – «член семьи красного командира». Да и остальное, мягко сказать, зашифровано. Например, «вв 3р» означает – военврач 3-го ранга, «в. ф-р» – военфельдшер, «м-с» – медсестра, «с-н» – санитарка…

– Пять человек немцы убили во время освобождения лагеря, – печально сказал Борисов, – пока вы летели – еще двое умерли… Перед самым освобождением немцы обстреляли бараки с вышек из пулеметов, – старлей смотрит куда-то мне за спину и краснеет.

Что же ты краснеешь, седой мальчик, старший лейтенант Петя? Оборачиваюсь. Ага, причина понятна, наша Ирочка тут как тут. Она бы и каблучками поцокала для вящего эффекта, но не ходят в поле на каблуках. Обычные резиновые сапоги, заляпанные грязью. Подходит, стаскивает варежку и, очаровательно улыбнувшись, сует ему свою узкую ладонь, представляется:

– Ирина Андреева, корреспондент «Красной звезды». Товарищ старший лейтенант, расскажите, как все было?

Мой старый знакомый по кавказским делам, оператор Андрей Романов, возвышаясь за ее спиной с видеокамерой, вообще вводит бедного юношу в ступор. Есть такой эффект камеры, который заставляет некоторых людей замирать, подобно кролику перед удавом.

– Подожди, Ириша, – отмахиваюсь я от корреспондентки, одновременно делая Андрею знак прекратить съемку, – одну минуту, сейчас мы со старшим лейтенантом разберемся с делами насущными…

Я поворачиваюсь к старлею, тот потихоньку отходит от гормональной атаки.

– Значит, так, товарищ Борисов. Вопрос первый: в вертолете доктор, у нее носилки, всех тяжело- и среднераненых немедленно к машине. Они в первую очередь улетят в госпиталь обратным рейсом. Кроме того, там в машине полторы сотни одеял, надо бы раздать их женщинам – на улице не месяц май.

Лицо у Борисова светлеет, и он кивает уже вполне осмысленно.

– Еременко!

Откуда-то появляется старшина, и старший лейтенант вполголоса объясняет ему задачу. А старшина сообразительный попался. В одну сторону к баракам на носилках понесли стопки с одеялами, в другую – раненых женщин. Одна из них совсем девочка, шестнадцать лет, дочь командира. Куда ранена – не видно, завернута в одеяло с ног до головы, но лицо бледное – ни кровинки. Минут через тридцать они уже будут в госпитале МЧС, развернутом в здании санатория имени Ленина.

Убедившись, что все идет как надо, я поворачиваюсь к старшему лейтенанту Борисову.

– А вот теперь, товарищ старший лейтенант, вы все спокойно и не торопясь расскажете на камеру и покажете, что здесь и как. Потом мы побеседуем с вашими бойцами и освобожденными из плена…

– А зачем это, товарищ капитан? – не понял Борисов. – Ведь мы уже охрану того…

– А затем, что кроме охраны существует еще и их начальство, которое тоже бы неплохо привлечь к ответственности, когда оно попадет к нам в плен. Генерал Манштейн уже у нас в плену, а за остальными тоже не заржавеет. Так что, товарищ старший лейтенант, начинайте.

Ирочка еще раз очаровательно улыбнулась, Андрей поднял к плечу камеру, старший лейтенант вздохнул и начал рассказывать.

6 января 1942 года, 12:15.

Пос. Дуванкой. Позиции 8-й бригады морской пехоты Черноморского флота

Полковник Владимир Вильшанский

Этот день запомнился полковнику Вильшанскому надолго. Сначала, в ответ на его донесение, поступил грозный приказ контр-адмирала Октябрьского отступить на исходные позиции и грозящий полковнику трибуналом за самовольные действия.

Правда, несколько минут спустя к командиру бригады, совершенно запыхавшись, примчался другой посыльный с приказом генерал-лейтенанта Василевского сдать участки на флангах соседям и продолжать наступление, имея общей целью соединение с передовыми частями отдельной мехбригады особого назначения в районе Бахчисарая. Подумав, Вильшанский выполнил приказ Василевского. Долгая служба в армии научила его – выполняется последнее приказание.

Сдав соседям свои участки на флангах немецких войск, бригада к девяти часам дня сосредоточилась напротив поселка Дуванкой, последнего населенного пункта перед Бахчисараем. Задача – атаковать и захватить. Как будто не было изнуряющих двух месяцев боев.

Задача наступательная, и она подняла боевой дух моряков и как будто даже вселила в них дополнительные силы. А еще надежда на помощь с неба. И она не заставила себя ждать. Лишь только советские моряки поднялись для отчаянного рывка в рост на пулеметы, как вдруг в небе снова появились винтокрылые штурмовики. На этот раз всего четыре штуки. Но немцам и этого хватило с избытком. Сверкнув ярко-голубым брюхом с большой красной звездой, винтокрылые пошли в атаку двумя парами, на перекрещивающихся курсах. В немецкие пулеметные точки, бьющие по советским морякам с окраины села, снова огненными кометами полетели эрэсы. Увидев красные звезды, полковник Вильшанский слегка усмехнулся и отвесил легкий подзатыльник своему начальнику штаба.

– Эх, Петрович, а ты говорил – англичане! Наши это, как есть наши!

На немецких позициях повторилось то же самое, что было ночью, но в несколько меньшем масштабе и не с такими разрушительными последствиями. Лунного пейзажа не наблюдалось. Но пулеметные точки нежданные помощники подавили с первой же атаки. Потом их внимание переключилось на что-то в глубине немецкой обороны, а моряки почти беспрепятственно сумели ворваться на окраину села. Начался штурм, бестолковый уличный бой, зачастую на пистолетной дистанции. Вместе с немцами в поселке отчаянно оборонялись вояки крымско-татарского отряда самообороны, а попросту – полицаи. К этому моменту винтокрылые успели вернуться и теперь кружили над селом на небольшой высоте.

– Что же они не стреляют?! – скрипя зубами, бросил Вильшанский, посмотрев на небо. – Видят же все!

– Так какой там видят, Львович, – ответил начальник штаба, – вишь, каша какая, в своих боятся попасть!

– Ах, в своих боятся попасть! Ну, так я щас им покажу, где свои, а где чужие!

И, повинуясь какому-то наитию, полковник вытащил из-за пояса ракетницу и выстрелил красной ракетой в дом старосты, превращенный немцами и татарами в хорошо укрепленный опорный пункт.

И, о чудо, как говорится – «заклинание сработало». Обе пары резко развернулись и буквально снесли указанный дом эрэсами. Тут полковник волей-неволей вспомнил старого еврейского боженьку своего детства. Под немецкими бомбами не вспоминал, а тут вспомнил, ага! Потому что когда эрэсы начали попадать в цель, все вокруг заходило ходуном и начало подпрыгивать.

От дома во все стороны брызгами полетели куски ракушечника и черепицы. Когда все успокоилось и дым с пылью рассеялись, полковник, как и все его бойцы, поднял голову и увидел, что большого дома с толстыми стенами из ракушечника, дома, который выпил у них столько крови, – этого дома больше нет. Просто нет. На его месте громоздятся груды неровно обколотого камня и битой черепицы с торчащими тут и там балками-стропилами.

Еще минута, и во всем поселке наступила тишина, потом то там, то тут из окон домов начали высовываться белые тряпки, простыни, наволочки, привязанные то к стволу винтовки, то на ручку швабры. Немцы сдались, Дуванкой был взят. Не менее роты немецкой пехоты сложили оружие. А винтокрылые мстители с двойным винтом над кабиной продолжали выписывать круги в покрытом рваными облаками небе. Будто говоря немцам, стоящим на коленях и дрожащим от страха и пронизывающего ветра: «Смотрите, одно ваше неверное движение, и…»

Полковника переполнило какое-то незнакомое чувство, в нем была и радость от выигранного боя и осознание того, что дальше все будет хорошо, и счастье от того факта, что он дожил до поворотного момента в войне, когда мы будем бить, а немец только отбиваться. Очень волнительное и незнакомое чувство.

Его бойцы тоже нет-нет да и поглядывали на небо. А кое-кто из пожилых даже украдкой крестил стремительные тени, проносящиеся на фоне облаков.

В половине одиннадцатого рота в пешем порядке выступила из Дуванкоя по направлению к Бахчисараю. До моста через речку Качу надо было идти восемь километров. Бригада прошла их форсированным маршем примерно за час пятнадцать. А что не пройти, если над головой висят винтокрылые ангелы-хранители. Правда, когда вышли из Дуванкоя, первая четверка куда-то улетела, но зато ей прибыла смена – два коротких пузатых аппарата с двумя килями.

У станции Сирень им пришлось немного пострелять, но немецкий взвод, не принимая боя, отступил по дороге на восток. Ничего не понимая, моряки почти бегом вышли к брошенному мосту через Качу и увидели…

С той стороны, от Симферополя, лязгая гусеницами, двигались танки незнакомой полковнику Вильшанскому конструкции. Он поднял к глазам бинокль. Пыль из-под гусениц порывистый ветер сносил на восток, и в оптику было отлично видно, что танковую броню густо облеплял десант в форме незнакомого полковнику покроя. Винтокрылый эскорт не проявлял к приближающимся танкам никакой враждебности и, несмотря на выпущенную в ту сторону красную ракету, ну просто отказывался атаковать их и обстреливать.

Полковник не знал, что и думать – встречные не были похожи ни на немцев, ни на румын, ни на итальянцев. На советских они тоже похожи были мало. Но вот то, что кружилось сейчас в небе над головой полковника, не было вообще похоже ни на что знакомое, и поэтому он рискнул, приказал:

– Без команды не стрелять!

На той стороне головная машина тоже подошла к мосту и остановилась. Из люка вылез высокий военный, с него сняли какой-то явно тяжелый жилет, потом пятнистую куртку. Полковник Вильшанский поднял к глазам бинокль. Нет, зрение его не подвело – на той стороне среди пятнистых бойцов с карабинами незнакомой модели в руках стоял человек, одетый в советскую генеральскую шинель и папаху. Вот он властным жестом отстранил окружающих и быстрым шагом пошел через мост к морякам. По тому, как он шел, было видно, что это действительно генерал, а не просто человек, одетый в генеральскую шинель.

Снова повинуясь какому-то наитию, полковник сделал вперед шаг, другой. Потом встряхнулся и, раздвинув первые ряды своих моряков, зашагал навстречу генералу.

Они встретились примерно на одной трети моста со стороны Севастополя. Генерал сунул руку за отворот шинели, и полковник вздрогнул, представляя, как сейчас на свет появится маленький офицерский вальтер… Но вместо пистолета генерал вытащил свои «корочки» и протянул их Вильшанскому.

– Генерал-лейтенант Василевский, представитель Ставки ВГК, – сказал незнакомый генерал.

Это было сказано таким уверенным тоном, что полковник понял, что все это правда. И перед ним стоит человек, чья власть здесь превышает власть генерал-майора Петрова и контр-адмирала Октябрьского. Представляющий тут самого… Полковник раскрыл книжку и похолодел, все точно – настоящая! Вот и мандат представителя Ставки вложен, коротко подписанный даже не Шапошниковым, а – «И.Ст.»

– А это кто? – внезапно охрипнув, полковник кивнул в сторону противоположного берега.

– Осназ Ставки, – генерал-лейтенант улыбнулся и, обернувшись, махнул рукой. – Вопросов им не задавать, в разговоры не вступать, все, что связано с этой бригадой, имеет наивысший гриф секретности.

– И это тоже?! – полковник показал на кружащие над головой винтокрылые аппараты.

– И это тоже! – кивнул генерал, будто не замечая, что к ним сзади, лязгая броней, подходит бронированное чудовище со странно сдвоенной пушкой. – Но, товарищ полковник, если вы будете держать язык за зубами, то проживете долго и счастливо. А сейчас, – генерал показал на остановившуюся прямо у них за спиной машину, – полезайте на броню, у нас еще много дел.