8

Рон бросил ей яблоко и черствую овсяную лепешку. Щеки Сэндис покрылись стыдливым румянцем: она так много берет и ничего не отдает взамен. Правда, с нее и взять-то сейчас совершенно нечего. Но вот когда она отыщет Талбура, она сполна расплатится с Роном.

В воздухе квартиры – холодном, душном, давящем – витало исходившее от Рона напряжение. Прислонившись к углу рядом с дверью, он рассеянно грыз яблоко, блуждая невидящим взглядом по комнате. Сэндис, пристроившаяся, словно наседка, на краю кровати, не сводила с него беспокойных глаз и в волнении кусала губы. Наконец она не выдержала. Набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула:

– О ком…

Рон мрачно уставился на нее.

Сэндис не сдавалась.

– О ком он говорил? Тот человек, у которого… у которого мы побывали…

Если бы на месте Рона очутился Кайзен, тот человек был бы мертв. Чтобы расправиться с ним, Кайзен призвал бы нумена. Возможно, Ирета – его любимое, без промаха разящее орудие.

Воспоминания – не ее, а Ирета – пронеслись перед мысленным взором Сэндис. Обугленные догорающие стены, мертвые тела на земле, Кайзен, превратившийся по неведомой ей причине в карлика и ласково похлопывающий по темно-серой лошадиной морде…

Рон с хрустом откусил яблоко, и Сэндис очнулась.

– О моей маме, – нехотя проговорил он, после того как прожевал, не торопясь, ароматный кусок.

– А что с ней произошло?

Он нетерпеливо мотнул головой, показывая, что разговор окончен.

– Если ты и правда хочешь отыскать этого своего типа, нам следует навести о нем справки. Проверить банки, библиотеки…

– Банки и библиотеки я уже проверила.

– Акты гражданского состояния?..

– Акты гражданского состояния? – встрепенулась Сэндис.

– Ну да. Акты наравне с архивами хранятся в запасниках в Иннеркорде. Они содержат сведения обо всех рожденных в Колинграде. Даже об иммигрантах.

Рон расхохотался, будто выдал отличную шутку. А Сэндис подумала, что вряд ли найдется много желающих эмигрировать в Колинград, раз границы страны на замке и мало кому разрешается выезжать за ее пределы.

В центре города, где располагался Иннеркорд и заседали триумвират и правительство, Сэндис не была никогда, но на башни Иннеркорда пару раз заглядывалась: сумрачными тенями нависали они друг над другом и как на ладони виднелись с любой крыши Дрезберга. Если, конечно, их не заслоняла громадина Деграты. Деграта походила на Лилейную башню, с той только разницей, что ярусы Лилейной башни были поу́же и напоминали слоеный пирог, а каменные стены отливали ржавчиной, размытой водой.

– Хорошо, – кивнула Сэндис. – Тогда…

– Там-то они тебя и сцапают, – оборвал ее Рон, вгрызаясь в яблоко.

– Но ведь они не знают, что я ищу… – вскинулась Сэндис и осеклась на полуслове.

«Или знают?» Возможно, и не оккультники вырвали тот лист из финансового отчета, но уж очень быстро они ее отыскали, после того как она заявилась в банк.

Тогда, вероятно, Кайзен догадался, что она умеет читать? Руки ее сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Господи, как же она ненавидит блуждать в потемках. Разве в них разберешь, что тебе делать дальше!

Рон зашвырнул огрызок яблока в мусорную корзинку и отвлек Сэндис от невеселых мыслей.

– Я обо всем позабочусь, – поскреб он заросший щетиной подбородок. – Но сначала кое-куда наведаюсь. Один.

Сэндис поглядела в окно. «А может, оккультники убрались подобру-поздорову? А может, Рон даже при свете дня отправится в дорогу по крышам?»

– А куда?

Он помедлил с ответом, затем посмотрел ей прямо в глаза.

– В тюрьму. В «Герех». Один. И скоро вернусь.

Не промолвив больше ни слова, он открыл дверь и ринулся в город.

«Герех», тюрьма в западной оконечности Округа Два, находилась в Иннеркорде, прямо за гигантским, окружавшим Округ водяным рвом. Своими невообразимыми размерами она могла бы бросить вызов Деграте, если бы кто-нибудь удосужился разобрать чудовищную тюремную башню по кирпичикам и выложить из них – ряд за рядом – несколько этажей. Пока же та часть «Гереха», что вздымалась над землей, представляла собой единственный, но устрашающе высокий этаж (одни только массивные ворота в вышину достигали двух этажей). Хотя назвать эту исполинскую конструкцию воротами не поворачивался язык: две цилиндрические трубы соединялись между собой гигантской черной, как смоль, дверью. Все окна – и горизонтальные, и вертикальные – были забраны решетками. Лампы горели и ночью и днем, даже в самые ясные часы, когда на чистом голубом небе радостно сияло солнце и нещадно резало лучами пепельную дымовую завесу города. «Наверное, потому, – размышлял Рон, – что внутри там – хоть глаз выколи и Смотрителю требуется постоянный источник света».

Странный цвет стен вызывал в памяти образ заплесневелого сыра. Какой камень пошел на их постройку, Рон не знал, но вскарабкаться по этим гладким, словно галька, камням не представлялось никакой возможности. Везде и всюду мелькали закованные в тяжелые кирасы стражи. Их панцири украшали изображения беспарусных лодок – знаки уважения предкам и триумвирату. «Ну, хоть не лилии, и то хорошо».

Пока Рон шагал к зарешеченному окошку, за которым сидел служитель, спину ему, словно иглы, жгли взгляды стражей. Каждый страж (каждый!) не спускал с него глаз. Напустив на себя беззаботный вид, Рон занял очередь. В казематах «Гереха» изнывали тысячи и тысячи заключенных, и сотни посетителей выстраивались в очередь, чтобы замолвить за них словечко. Некоторых служитель разворачивал даже не дослушав, и тогда свинцовый шар в животе у Рона разбухал до невыносимых размеров. Но ведь Рон заполнил все полагающиеся бумаги. По закону, ему не должны дать от ворот поворот. По закону, у него есть право на одно посещение.

К сожалению, маму свою он так и не увидит.

Зарывшись поглубже в карманы, Рон правой рукой крутил амаринт, а левой мял и комкал внушительную пачку денег. Почти все, что у него осталось. Надо срочно искать работу. Но перво-наперво разобраться с «Герехом».

Служитель, тучный пожилой господин с набрякшими под глазами мешками, восседал в допотопной будке, глядя на мир через погнутые прутья чугунной решетки. На лице его проступала усталость, но Рона самочувствие служителя не волновало ни капли.

Подойдя к будке, он достал бумаги и, швырнув их на конторку, прихлопнул ладонью.

– Я бы хотел повидаться со Смотрителем.

Служитель, не удостоив Рона и взглядом, смахнул бумаги, страдальчески вздохнул и уткнулся в них носом, видимо, забыв про очки, блестевшие на его лысой макушке. Прочитал первую страницу, перелистнул, принялся за вторую.

– Вы встречаетесь либо со Смотрителем, либо с осужденным. Третьего не дано.

– Я в курсе.

Служитель нахмурился, отложил бумаги, выровнял их в стопочку, пошарил под крохотным столиком и извлек на свет божий печать. Макнув печать в синюю чернильницу, он проштамповал низ первой страницы, расписался и дал знак стоявшему неподалеку стражу. Здоровенный детина, бряцая мечом по начищенным до блеска поножам, промаршировал к конторке. Служитель протянул ему документы и промямлил:

– К Смотрителю. Четверть часа. Следующий!

Ничего не ответив, страж дал знак Рону головой и двинулся вперед. Рон проследовал за ним. К конторке подошла женщина и безутешно зарыдала, повергнув Рона в смятение.

«Отправить бы этих трутней на улицы – город охранять, – зло подумал он, – тогда бы с преступностью было покончено раз и навсегда». Стражи – куда ни кинь взгляд, одни стражи – торчали у стен через каждые полтора метра. И совсем юные, не старше Сэндис, и великовозрастные, одних лет с его матерью. Дородные, широкоплечие. Упитанные. «Интересно, сколько они получают? Интересно, какой процент с уплаченных гражданами налогов уходит на их прокорм, на их щегольские железные побрякушки?»

У всех и каждого по мечу и пистолету. У всех и каждого. Да набей Рон карманы амаринтами, и то полученного бессмертия не хватит, чтобы пройти сквозь их строй и вернуться обратно.

Страж подвел Рона к махонькой двери в конце длинного арочного коридора, битком набитого бдительными солдатами. Солдаты во все глаза пялились на Рона. Стояла жуткая тишина. Никто не говорил, никто не двигался. Никто, казалось, не дышал.

Закованный в броню охранник открыл дверь. Рон протиснулся в нее вслед за своим стражем и уперся во вторую дверь. Когда ее открыли, дорогу им преградила третья. Когда распахнулась третья дверь, Рон почувствовал, что задыхается в этом кошмарном узилище, словно в дымовом кольце.

Невыносимый, непередаваемый запах, никогда не встречавшийся ему прежде (а ведь он чистил сточные трубы, чтобы заработать себе на жизнь!), ожег ноздри. Еле уловимый и какой-то… кисловатый душок плесени. Легкий смрад человеческих испражнений, едкий и… снежный. Вонь раскаленного железа и пота – тяжелого, резко бьющего в нос, словно в «Герехе» люди выделяли не воду, а уксус.

О воле в этой ловушке можно было только мечтать… Угрюмый холл разветвлялся на три коридора (один посередине и два по бокам), и все три терялись в бесконечности тоннелей, в черной непроглядной бездне.

Рон вообразил, что центральный коридор вел в глубины «Гереха». Может, его мама там, у него под ногами, в зарешеченной клетке на первом уровне тюремных камер? Или еще ниже?

Свинцовый шар невыносимо сдавил живот, и Рон согнулся, чтобы утихомирить боль. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Лоб покрыла испарина. Зубы стучали от холода. Страж подошел к нему и снял со стены масляную лампаду.

В коридорах стояла кромешная тьма. Несомненно, в этой тьме скрывались наглухо задвинутые на засовы двери, за которыми горел свет. Несомненно, его мама не сидела в беспроглядном мраке, гадая, чем же она заслужила тюремный ад.

Комок подкатил к горлу Рона. Острая, до рези в глазах, боль стянула голову.

– Они ведь не пытают узников, правда? – спросил он.

– Сюда, – мрачно посмотрел на него страж и повел за собой по левому коридору. Сделал несколько шагов и добавил: – Нет, если те ведут себя смирно.

Руки у Рона задрожали, и он спрятал их в карманы. Немного успокоился, поглаживая грани амаринта и пачку купюр. Все будет хорошо. С его мамой ничего плохого не случится. Она не станет нарушать правила. Не станет голосить и убиваться из-за того, что ее безвинно заточили в крепость.

Когда отец ушел от них, она держалась молодцом.

Обитые железными листами стены отражали отсвет масляной лампы в руке стража и их зыбкие тени. Коридор повернул, и дорогу им преградила очередная дверь. Страж постучал. Отъехала в сторону смотровая щель, подозрительно стрельнули глаза, загремели засовы, и дверь отворилась.

«Свет, свет», – возликовал Рон, когда они вошли в маленькую комнатенку, озаренную полудюжиной светильников. Лампы чадили, и дым клубами подымался вверх, выходя через вентиляционное отверстие в потолке. «И все-таки – свет! Слава проклятым богам!»

Наконец он вздохнул полной грудью. Страж пробормотал что-то на ухо одному из солдат – всего их было трое – и показал бумаги. Солдат и страж склонились над ними, кивнули, и страж передал документы сотоварищу.

– Туда, – сказал тот. – Сегодня приемная Смотрителя слева.

Расскажи он об этом в Годобии, Ясбене, да хотя бы в Серране, его подняли бы на смех, ему никто не поверил бы… Нет, он не был ни там и ни там, но вдосталь наслушался баек о заморских краях от купцов и торговцев, наводнявших Колинград в летнюю пору. А еще мама, любительница иностранной литературы, пересказывала ему прочитанные истории. Возможно, книги многое привирали, но ведь не все, так что у Рона сложился определенный, вполне отчетливый образ жизни в раскинувшихся на юге землях.

Рон сглотнул, прочищая горло. Не хватало еще жалобно заблеять, когда ему наконец-то позволят заговорить.

Его новый страж-сопровождающий снял с пояса связку ключей и открыл следующую дверь. И снова коридоры, неусыпно охраняемые двери, повороты, зигзаги и (быть такого не может!) снова дверь, но на сей раз последняя. Страж, сжимая в руке документы Рона, остановился перед ней и постучал.

Рон обладал безошибочным чувством направления, но даже он потерялся в этом хитросплетении тоннелей и засомневался, сможет ли найти дорогу назад без посторонней помощи. Страшно представить, в какой запутанный лабиринт превращались эти коридоры там, внизу, где владычествовала тьма.

– Кто? – послышался голос.

Страж приотворил дверь и зачитал, глядя в документы:

– К вам Рон Комф. В порядке посещения. Сын Адалии Комф, заключенной под номером 084467, тридцать шесть часов назад арестованной за кражу в особо крупных размерах.

Спина Рона взмокла от пота. «Она ничего не крала!»

Как же ему хотелось завопить благим матом, заорать от возмущения, признаться во всем.

Но он промолчал.

– Пусть войдет, – донесся голос, страж растворил дверь и жестом пригласил Рона войти.

В комнате за необъятным столом сидела… женщина. Рон вздрогнул от изумления, но быстро взял себя в руки.

– Присаживайтесь, мистер Комф.

Ни кивком головы, ни жестом не поощрила она его присесть на единственный, стоящий напротив нее стул. Но Рон уселся на него, упер кулаки в бедра и изучающе уставился на Смотрителя. Женщине перевалило далеко за сорок, и она была так же грузна, как и служитель. Кожа ее – видимо, от сидения день-деньской в этой зловещей комнатенке – поражала восковой бледностью. Черные волосы, открывая молочно-белый лоб, были зачесаны назад и стянуты в тугой узел. Чуть-чуть косящие глаза и широкий лягушачий рот придавали ей скорбный печальный вид. Голос ее был тих и бесцветен.

Как и у Рона.

– Я уверен, что моя мать пострадала безвинно. Ее обвинитель, Эрнст Ренад…

– Да-да, он мне известен. – Смотритель кинула безучастный взгляд на гроссбух у себя на столе.

На правом виске Рона забилась жилка.

– Вы соседи или он финансирует эту вашу организацию? – ядовито поинтересовался Рон, тщетно силясь притушить язвительность мягким упреком.

Смотритель поглядела на Рона, и уголки ее рта изогнулись в усмешке. Неужели он сказал что-то смешное?

– Финансирует, – сказала она. – И заверяю вас, мистер Комф, мы не даем в обиду тех, кто жертвует на нас свои средства. Итак, какова цель вашего визита? Вы осознаете, что после нашей встречи вам не позволят увидеться с матерью? – Смотритель откинулась на спинку стула. – Полагаю, осознаете. Вы производите впечатление человека, который знает свои права.

Рон нахмурился.

– Я надеюсь перещеголять Ренада в щедрости. – Рон вытащил из кармана пачку банкнот и водрузил ее на стол. – Я надеюсь убедить вас действительно следовать букве закона.

Смотритель покосилась на стопку денег и покатилась со смеху. Покатилась со смеху!

– Ах, мой бедный ягненочек, ты не с теми связался. С волками жить – по-волчьи выть. – Она вытянула руку с длинными ногтями и подтолкнула пачку обратно к нему. – Удесятери ее, и тогда, возможно, я склоню слух к твоим стенаниям. И, само собой разумеется, ты исчерпал свое право на посещение, верно?

Рона обуяло бешенство. Стукнув ладонью по пачке денег, он наклонился вперед.

– Верно. Я знаю свои права. Я изучил Конституцию вдоль и поперек. Слово в слово я могу процитировать статьи законов, которые вы нарушили. И если вы полагаете, что я не…

Смотритель рассмеялась, и он тотчас заткнулся. Смех ее – циничный, визгливый, словно верещание кошки, которую тянули за хвост, – эхом метался между стенами.

Рон, стиснув в ладони деньги, мял их и комкал.

Смотритель оборвала смех, отдышалась.

– О, я «полагаю». Полагаю, да еще как, – усмехнулась она. – Голубчик, ты не представляешь, сколько милых молодых людей – чистых и образованных, сродни тебе, – грозили, что заставят «Герех» склониться перед их волей. Неужели ты думаешь, «алых» волнует, что происходит в этих стенах? В наших камерах яблоку негде упасть: «алые» набивают их под завязку, чтобы для них самих не осталось там места. Неужели ты думаешь, триумвират печется, кто сделал то или это и к чему это все привело? Еще чего не хватало. Это я, я вожусь с подонками и отребьем, чтобы не усложнять жизнь триумвирату. Чтобы они тихо-мирно управляли этой страной и спокойно почивали на лаврах.

Положив скрещенные руки на стол, она вытянулась, перегнувшись к нему.

– Насколько им известно, ни тебя, ни твоей драгоценной матушки, да вообще никого из арестантов и членов их семей, не существует. Вы, каждый из вас, хуже тараканов; неужели до тебя еще не дошло? Они раздавят вас, не моргнув глазом.

А вот мне на вас не наплевать. Вы мне по сердцу, особенно такие жирненькие таракашки, как Эрнст Ренад, такие, кто тешит свое самолюбие, бросая деньги направо и налево. Причем такие деньги, которые твои куриные мозги и вообразить не в состоянии. В общем, – она ухмыльнулась, – приходи, когда разбогатеешь.

Рон изо всех сил сжал петлевидные края амаринта. Одна минута. Одна минута, чтобы поставить ее на место, стереть эту мерзкую ухмылку с ее лица, показать ей…

– Это я украл.

Бровь ее поползла вверх.

Рон облизал треснувшую губу. Сжался в тугой комок. Он слышал истошный вопль тьмы, взывавшей к нему из глухих казематов там, внизу, у него под ногами.

Его мать была там.

– Это я украл, – повторил он. Края амаринта врезались в ладонь, грозясь исполосовать ее в кровь. – Я, а не мама. Это я пробрался в дом Эрнста Ренада и взял тиару.

– Как мило, – улыбнулась Смотритель.

– Вы думаете, я пытаюсь выгородить ее? – застонал Рон. – Так я вам докажу. Обрисую каждый свой шаг по пути к его дому. Планировку комнат. Стены с позолочеными зеркалами, цвет арфы.

Его бьющееся, как барабан, сердце на мгновение замерло. Рон превратился в соляной столб. Неужели он правда это сделал? Обрек себя на гниение и смерть в подземельях «Гереха»?

Но ведь украл именно он. И его мать заслуживает свободы. «А Сэндис?.. Сэндис придется выкручиваться самостоятельно».

Смотритель пожала плечами.

– Ты украл или не ты – неважно. Квота установлена, а переделывать документы – это такая морока…

Вспыхнувшее внутри него пламя погасло, словно залитые водой дрова. И лишь жалкий тлеющий огонек бился в груди, не находя выхода.

– Вы не согласитесь обменять ее на меня? – плаксиво спросил он, будто нашкодивший мальчишка.

– Повторяю, мистер Комф, – Смотритель одарила его кривобокой и нагловатой ухмылкой, – приходите, когда раздобудете денег.

Она махнула рукой стражу, выросшему за спиной Рона, и тот распахнул дверь, ведущую в мир живых и свободных. Долго, мучительно долго Рон собирался с силами, чтобы подняться и выйти. Пальцы его мертвой хваткой сжимали амаринт – свою, возможно, единственную надежду вытащить мать из тюрьмы, если, конечно, Смотритель его не одурачит.

Рон встал и двинулся прочь, чувствуя спиной насмешливый взгляд женщины.

Ладно. Он ей еще покажет.

Сэндис безуспешно шарила по буфетам и кухонным шкафам, надеясь разыскать хоть что-нибудь, годное в пищу. Однако на кухне у этого парня было хоть шаром покати. Настоящий холостяк – даже топора нет, чтобы кашу сварить. Хотя помнит ли она, как варить эту самую кашу, – вопрос тот еще… В остальном же Рон, похоже, катался как сыр в масле, явно не бедствовал. Но вот чем он зарабатывал себе на жизнь – оставалось загадкой, об этом он до сих пор не обмолвился ни словом.

«И где он научился так здорово драться, а?»

Поняв, что с готовкой не заладится, Сэндис решила навести чистоту. Квартирка была довольно опрятной, но в углах скопилась пыль, на оконной раме повисла паутина, а в крохотной ванной, которой они оба вчера пользовались, засохло бурое колечко. Отскребать грязь пришлось с помощью уксуса, но Сэндис справилась. А чтобы выветрился запах, распахнула окно, не забыв поплотнее задернуть шторы.

Покончив с уборкой, она решилась показаться на улице. Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, натянула воротник рубашки почти до ушей, оставив торчать наружу лишь нос, вскарабкалась на крышу пятиэтажного дома и снова осмотрелась. Может, они потеряли ее след… Может, она и в самом деле улизнула от них…

Пять этажей под ногами. Сэндис припомнила, как летела с часовой башни, и сердце ее учащенно забилось. «А что, если инсценировать смерть и избавиться от оккультников раз и навсегда?» Конечно, смерть должна показаться правдоподобной. Кайзеновские ублюдки видели, что падение с башни не причинило ей никакого вреда. Наверняка они сообразили, что тут попахивает волшебством.

А вдруг Кайзен догадался, что у нее амаринт?

Сэндис передернуло от ужаса. Тогда он от нее не отступится. Ни от нее, ни от Рона.

А ведь она предупреждала Рона! Просила держаться от нее подальше. Он ее не послушал, за что Сэндис была ему благодарна, но как теперь вызволить его из беды – беды, которую она с собой принесла?

Надо разыграть свою смерть. Так, чтобы оккультники не увидели ее мертвого тела, но поверили в ее гибель. Что лучше? Сгореть в огне? Утонуть? Что, если она кинется в один из каналов, которые разделяют между собой городские Округа? Нет… Она не осмелится. «Ни за что на свете. После того что стряслось с Аноном…»

Мягкое «бум» заставило Сэндис вздрогнуть и в панике оглянуться. Позади нее стоял Рон: должно быть, он перемахнул с юго-западной крыши. Он изменился с их утренней встречи – спал с лица и выглядел гораздо старше своих, как она полагала, двадцати пяти лет. Лицо его приобрело землистый оттенок, веки набухли, а плечи ссутулились, словно отведав кнута.

Казалось, ему привиделся кошмар и он никак не мог от него избавиться.

– Что с тобой? – с тревогой шепнула она.

Рон прошелся туда-сюда. Вздохнул.

– Думаю, я смогу пробраться в здание, где хранятся архивы и акты, но нам придется дождаться ночи. Ты умеешь писать? Точнее, умеешь записывать слова фонетической транскрипцией?

Сэндис молчала, не сводя с него участливых глаз. Поза его тела и бегающий взгляд подсказали, что он зол. Зол и обижен. Она видела и подобную позу, и подобный взгляд у вассалов. Чаще всего у ребят. Видимо, там, куда ходил Рон, ему пришлось очень несладко.

И он, очевидно, не желал об этом говорить, раз увильнул от ее вопроса. Ей лучше смириться и не давить. Сэндис кротко кивнула.

– Отлично. Напиши мне, как точно произносится фамилия родича, которого ты ищешь, а также все возможные варианты его имени и фамилии…

– Я пойду с тобой.

– Нет, не пойдешь, – хмуро отрезал Рон.

Сердце ее разрывалось: она не хотела перечить ему и мучить еще больше, но и на месте сидеть, когда поблизости рыскали оккультники, тоже не могла. Шагнув к нему, она взмолилась:

– Прошу тебя, Рон, возьми меня с собой. Я тебе пригожусь. Наша фамилия не всегда звучала как «Гвенвиг»… – Покопавшись в памяти, она вспомнила отца, рассказывавшего, как в одну прекрасную ночь в пересменку на хлопковой фабрике изменилась и их фамилия. – По-моему, изначально она произносилась как «Гвендер»…

Глубокая морщина прорезала лоб Рона.

– Думаю, тебе лучше остаться…

– Мне так тошно в одиночестве…

Слова, непрошеные, нежеланные, тихим всхлипом вылетели у нее изо рта, и она решила, что Рон их даже не расслышал. Но он замер, оглядел ее с головы до ног и внезапно обмяк.

– Ну, тогда ладно, – сдался он. – Ладно.

Сэндис расплылась в улыбке, но тотчас опять приуныла, вспомнив о нависшей над ними угрозе.

– Тогда нельзя терять времени, отправляемся прямо сейчас. Днем оккультники бессильны, как малые дети: слишком много на улице полиции и лишних свидетелей.

– Уверяю тебя, – с расстановкой, подчеркивая каждое слово, произнес Рон, – безопаснее отправиться ночью. Клянусь, оккультники за нами не увяжутся.

– Но почему? – вскинула она брови.

Губы Рона изогнулись в коварной улыбке.

– Потому что тебе наверняка захочется прихватить с собой сменную одежду.

Но переодеваться Сэндис было не во что: не могла же она снова напялить свою старую рубаху! И Рон, свирепо вращая глазами и раздраженно бубня, принялся запихивать в промасленный непромокаемый вещевой мешок из брезента дополнительный комплект своей одежды.

– Мы ведь доберемся туда не… по каналу? – робко спросила Сэндис.

– Не по каналу. – Рон туго затянул на мешке веревки и стрельнул в нее глазами. – А ты что, плавать не умеешь?

– Еще как умею!

Закинув мешок за спину, Рон задул свечу, и по стенам комнаты заплясали тени. Они покинули квартиру, и Рон снова потащил ее на крышу. Только на этот раз они отправились совсем иным путем и, прыгая с крыши на крышу, покрыли, наверное, километров пятнадцать, прежде чем снова спустились вниз.

И очутились в двух шагах от Иннеркорда.

Рон потоптался с минуту, огляделся по сторонам (точнее, поглядел себе под ноги, точно булыжная мостовая хранила какие-то недоступные Сэндис тайные знаки), помедлил, размышляя, и кивнул на щель-проулочек – сюда.

Затаив дыхание, Сэндис шлепала за Роном по узенькой улице, зажатой между кирпичными домами. Четыре года назад по улочке, до жути напоминавшей эту, ее волокли работорговцы.

Они остановились перед железным забором. Фиолетово-синие тени – последние лучи заходящего солнца, прорвавшегося через дымовую пелену облаков, возвестили о наступлении сумерек. Над головой Сэндис, несмотря на сгущавшуюся тьму, взвилась туча мух и надсадно зажужжала в ушах. Вонь переполненного помойного ведра резко ударила в нос. Мусорщиков здесь, похоже, отродясь не видали.

Скрежет металла и грохот камней заставили ее повернуться к Рону. Припав к земле, тот что-то волочил… «Да это же крышка канализационного люка!»

От вяло текущей под землей воды исходил слабый запах фекалий. Рон пошарил под крышкой и выругался.

– Ты что делаешь? – изумилась Сэндис, заглядывая ему через плечо.

– Ищу. Это наше условное место. Те, кто о нем знают, оставляют мне здесь предложения о работе. – Рон немного откатил крышку, оставив люк открытым. – Ну, можем начать и отсюда.

Сэндис растерянно переводила взгляд с крышки люка на мешок с одеждой.

– Ты шутишь… – прошептала она.

– Давным-давно я чистил эти отстойники, – хмыкнул Рон. – Подземная канализация опоясывает весь город. Это очень разветвленная сеть, о которой не ведают ни полиция, ни, как я полагаю, оккультники.

Сэндис сделала шажок по направлению к люку. Сощурилась.

– Ты вообще хорошо знаешь историю родного края?

– Прилично, – ошарашенно захлопала глазами Сэндис.

– Все, что тебя окружает, возведено на руинах покинутых носконских городов. Носконы строили земляные поселения, колины же возвели на этой земле дома и заставили ее покориться своим архитектурным прихотям.

– Что-то я не улавливаю сути, – вздохнула Сэндис, отступая подальше от люка. В животе у нее засвербило.

– Наверху все плоско и уныло, внизу – нет.

– И?

– Чем ближе к новым районам города, тем невыносимее давка. Но канализация пронизывает весь город, даже самые беднейшие кварталы. Она выходит к стене – и прямиком к Иннеркорду. Одним словом, ты хочешь отыскать своего родича или нет?

Сэндис прислушалась к журчащему под ногами потоку. С запахом она уже свыклась. Поглядела на вещевой мешок Рона. Кивнула.

– Там, внизу, не видно ни зги, так что не отставай. Начало и конец пути одолеем без труда. А вот в середине вода поднимается… – Рон скривился. – Это тебе не лесной ручеек; вода поднимается так, что мало не покажется. И становится холодной, аж до костей продирает.

Блуждая взглядом по Рону и крышке люка, Сэндис все больше убеждала себя в том, что Рон прав – под землей оккультники ее не найдут. Так что рассиживаться нечего. Если они и дальше будут чесать языками, Кайзен настигнет ее в два счета.

А ей надо найти Талбура Гвенвига. Ее единственную надежду.

Рон проскользнул в люк. Вместо всплеска Сэндис услышала мягкий стук приземлившихся на твердую почву ботинок.

– Прыгай! Я ловлю!

Дрожа, как в лихорадке, Сэндис опустилась в люк и повисла, держась за края, пока не взвыли мускулы; пальцы разжались, и она полетела в небытие. Однако уже через секунду крепкие руки ухватили ее, и Сэндис, чуть не сбив Рона с ног, неуклюже повалилась на цементный пол.

Отстранив ее, Рон взял длинный багор, висевший на стене, подцепил им крышку люка и водворил ее на прежнее место. Колодец погрузился во тьму. Лишь слабый свет луны и уличных фонарей, просачивавшийся через отверстия люка, разбавлял непроглядный мрак.

– Сюда, – сказал Рон, вешая багор на торчащие из стены скобы.

Канализационный тоннель оказался неимоверно тесным, они с трудом продирались по нему. Но самое неприятное поджидало их впереди: тоннель пошел наклонно, и не успела Сэндис завернуть за поворот, следуя по пятам за Роном, как уже захлюпала по воде. По холодной и грязной воде. Сэндис заволновалась – насколько тут глубоко? И что произойдет, если она поскользнется?

Вознося благодарности отцу, обучившему ее плавать, Сэндис слепо продвигалась вперед. На какое-то мгновение тьма стала вовсе непроницаемой, и сердце забилось тревожно, но уверенный голос Рона и искорки света, то и дело пробивавшиеся сверху, приободрили ее.

Вскоре тоннель разветвился, и Рон свернул направо.

– Начинается самое страшное. Так что держись. Ты же не хочешь, чтобы вода попала тебе в рот. Или в глаза. Или куда еще…

Сэндис содрогнулась, представив, куда еще в ее тело могут попасть сточные воды.

– Да ты особо не переживай, – тихонько хихикнул Рон, – вода более-менее чистая, это тебе не западный Округ. Так что вероятность подхватить какую-нибудь заразу сведена почти к нулю. Системы очистки здесь на уровне. Вода не застаивается.

– Далеко нам еще? – спросила Сэндис, смахивая упавшие на лицо волосы.

– Порядочно, – вздохнул Рон, с тоскою поглядев вдаль.

Тоннель сузился еще больше, бетонный настил исчез. Точь-в-точь повторяя движения Рона, Сэндис шлепала по воде, всякий раз вздрагивая, касаясь ногой каменных стен. Вода захлестнула ее лодыжки, голени, колени, бедра…

Еще немного, и она врезалась бы головой в арочный свод, зависший над стылой водой меньше чем в полуметре. Рон оттолкнулся от стены и поплыл к арке, едва касаясь подбородком воды.

Крепко сжав зубы, Сэндис поплыла за ним. Вскоре вода отступила, и они снова зашагали по бетонной дорожке. Где-то через километр потолок стал таким низким, что Сэндис скрючилась в три погибели и чуть не ткнулась носом в копчик Рона. По крайней мере, ей так показалось – в неверном свете сложно было различить, во что она действительно чуть не ткнулась. Рон подтянул ее к себе и затолкал в сухую, но дурно пахнущую трубу.

– Это ливнеприемник, – пояснил он. – Труба для отвода талых вод.

Сэндис, обдирая в кровь коленки и локти, на четвереньках поползла дальше. Затем они снова плыли по подземному стоку, и снова шли, и снова плыли, и шли, и ползли. Пару раз Рон карабкался наверх, проверяя крышки люков. Когда же, взобравшись по ржавой лестнице к очередному люку, он наконец выдохнул «Пришли!», Сэндис чуть не кинулась ему на шею. Отыскав сухое местечко, еле-еле вместившее их обоих, Рон открыл мешок, достал сменную одежду и протянул ей.

– Запашок тот еще, но тут уж ничего не поделаешь – сточные воды.

Дождавшись, когда он догадается отвернуться, Сэндис начала переодеваться. Темнота, конечно, играла ей на руку, да и Кайзен часто раздевал ее, перед тем как вызвать Ирета, и все же она смущалась своей наготы. Кроме того, она не собиралась оголять спину перед Роном, чтобы он не увидел стигму.

Старательно уклоняясь от света, сочащегося через отверстия люка, и таясь от Рона, она быстро поменяла одежду. Заметив, как он украдкой поворачивается в ее сторону, Сэндис протестующе фыркнула, и он вновь как ни в чем не бывало принялся таращиться прямо перед собой. Сэндис укоризненно тряхнула головой, и с кончиков ее волос закапала вода.

Взобравшись по лестнице и очутившись на улице, Сэндис огляделась и изумленно ахнула. Широкие булыжные мостовые – не чета мостовым в большинстве районов города – блестели чистотой. Фонари горели ярко и радостно, озаряя теплым масляным светом внутренний двор. Высившиеся вокруг опрятные здания – в пику непритязательным фабрикам и кривобоким домишкам, сгрудившимся в завесе дымового кольца, – радовали глаз безукоризненными формами и изящной архитектурой. Их крыши венчали добротные, выступающие вперед скошенные карнизы. Причудливые балюстрады ограждали ухоженные дорожки. Арочные окна поражали бесподобным геометрическим узором. А посреди двора высился фонтан, пусть и с застоявшейся водой в чаше.

Сэндис подкралась к нему и тщательно вымыла лицо и руки.

– Туда.

Прячась в тени карнизов, Рон заскользил вдоль белой стены длинного одноэтажного дома. Над парадной дверью висела какая-то табличка, но было слишком темно, чтобы Сэндис могла прочесть, что же на ней написано. Сделав пару шагов, Рон остановился возле безликого трехэтажного строения. Сэндис захлопала глазами, не понимая, как эта унылая коричневая коробка без витражей и прочих архитектурных изысков оказалась в окружении столь роскошных соседей.

Во дворик, смеясь и болтая, вышли два человека в алой униформе. Полиция! Сэндис вжалась в каменную стену.

Рон, не теряя времени даром, вытащил заточку, всунул ее в щель между дверью и рамой и нажал. Замо́к слабо хрустнул, и маленькая, ничем не примечательная дверь отворилась.

«Черный ход», – догадалась Сэндис и прошмыгнула внутрь. Рон юркнул следом, плотно прикрыв за собой дверь.

– Охраны тут либо вовсе нет, либо она есть, но просто для вида. Кому придет в голову похищать родословные!

На мгновение он застыл, рассматривая лестницу, затем направился к ней.

– Давай, поторапливайся!

– Благодарю, – шепнула Сэндис.

– Шевели ногами, – буркнул он, ведя ее на второй этаж.

Однако на втором этаже они пробыли недолго и вскоре поспешно спустились вниз. Невдалеке раздались шаги. Рон с Сэндис замерли и в пугающей могильной тишине ждали, когда уйдут непрошеные гости.

Как только шаги смолкли, Рон встряхнулся, подскочил к одной из дверей и схватился за ручку.

– Рон…

Он искоса глянул на нее.

– Зачем ты ходил в «Герех»? – спросила Сэндис, секунду поколебавшись.

Несмотря на темноту, она заметила, как сжались его губы, превратившись в тонкую линию. Он приоткрыл и снова закрыл дверь. Прохрипел глухо и горько, так что она еле-еле разобрала:

– У меня там мама…

Ошеломленная, Сэндис почувствовала, как холодеет у нее в груди, как мороз сковывает плечи и руки. «Его мать, его семья, оказалась в этом проклятом Богом месте?» Сэндис вспомнила, как родители, чтобы приструнить их с Аноном, пичкали их страшными историями про ужасающих Демонов-нуменов, скрывавшихся под землей, и про «алых», утаскивающих непослушных детей в «Герех».

Пряча от нее глаза, Рон вздохнул и отворил дверь.

– Я дал маху, а она теперь отдувается… Пойдем.

Рон скрылся в комнате. Только спустя пару секунд Сэндис нашла в себе силы последовать за ним. «Герех»… А что бы предприняла она, если бы ее мама очутилась в этих жутких застенках? Сэндис долго не могла простить матери ее, как она считала, себялюбивого ухода из жизни. Однако общение с оккультниками и потеря Анона не оставили и следа от былых обид. Если бы мама была жива, Сэндис свернула бы горы, только бы ее освободить.

Справа вспыхнул яркий бодрящий свет, и Сэндис зажмурилась. Глаза ее защипало от слез, в нос ударила вонь керосина, а сердце застучало, как отбойный молоток.

Лишь через пару секунд она сообразила, что Рон попросту зажег снятую со стены лампу.

– Сюда, – махнул он светильником.

Когда разноцветные круги перед глазами исчезли, Сэндис оглянулась и подумала, что Рон привел ее в библиотеку: те же ряды полок и шкафов с выдвижными ящиками, те же разветвленные схемы на необработанных кирпичных стенах, показывающие, где что находится, те же промаркированные одиночными буквами проходы между полками. Сердце ее забилось сильнее и чаще: «И», «З», «Ж», «Г»…

Перегнав Рона, она бросилась к стоявшим на полках ящикам. Пробежалась по ним глазами, задержалась взглядом на второй снизу полке: «Гвенвиг» наверняка где-то тут. Встав на колени, Сэндис потянула на себя ящик.

– Посвети, пожалуйста, – шепнула она.

На пыльные папки упал свет, и в самом конце ящика обнаружился первый «Гвенвиг».

Восторженно пискнув, Сэндис выдернула папку. «Сантос Гвенвиг». Ее прадед по отцовской линии. Как морковки с грядки, она извлекала на свет все новые и новые документы. Вот досье на ее отца. Устаревшее. Из детей в нем только Сэндис. А еще указано имя ее матери и дата, когда они с отцом поженились.

«Талбур Гвенвиг» выскочил перед ней внезапно, как чертик из табакерки.

Она задохнулась.

– Нашла? – склонился над ней Рон.

Вытащив папку, Сэндис принялась читать страницу за страницей, держа их прямо под лампой. Чтение давалось ей с трудом, но она усердно складывала слова в предложения.

Талбура она не помнила вовсе, даже имени его не знала до недавних пор, однако, согласно родословному древу, он приходился ее отцу дядей, а ее деду – сводным братом. А значит, каким-никаким родственником. Сэндис расплылась в улыбке.

Водя пальцем по странице, она, как губка, впитывала в себя сведения о Талбуре. День рождения… «Значит, сейчас ему шестьдесят восемь. Дата смерти не указана… Но, разумеется, он жив, иначе как бы он обменивал золото в банке. Пол, само собой, мужской… Жены нет, детей тоже…»

Палец ее застыл. «Не может быть…»

– Чего там? – Рон навалился ей на плечи, пытаясь получше разглядеть запись, и заслонил свет. Она оттолкнула его.

– Здесь утверждается, что он живет в Тотезе.

– Да это же километрах в ста пятидесяти отсюда, – вытаращил глаза Рон.

– Чушь, – тряхнула головой Сэндис. – Вряд ли он отправился из Тотеза в Дрезберг, чтобы обменять золото в здешнем банке. Это устаревшее досье.

Как и досье ее отца.

Она качнулась на пятках.

– Уверена? – Рон забрал у нее папку и быстро пролистал. – Хм, ты права. Этот штемпель проставлен семнадцать лет назад. Ну и работнички здесь. Да таких взашей гнать надо.

Тупик. Надежда угасала в ней, как угасает пламя свечи, восковыми слезами тая на огне.

«Ну нет, – воспряла духом Сэндис, – еще не все потеряно». По крайней мере, она теперь знает, что загадочный Гвенвиг – ее двоюродный дедушка. По крайней мере, она теперь знает… Раскрыв досье дедушки, она кинула беглый взгляд на семейное древо – вот он, Талбур, его имя начертано несколькими строками ниже имени ее отца.

Вернувшись к ящику, она пробежала пальцами по оставшимся папкам. Нахмурилась. Вновь просмотрела досье отца.

– Что на этот раз?

– Когда они заводят досье на граждан?

– Как только те рождаются. А что?

Сэндис еще разок порылась в уложенных в ящике папках.

– Моего досье нет.

– Вот только не говори, что тебе нет семнадцати! – Брови Рона поползли вверх.

– Мне восемнадцать. И здесь я указана. – Сэндис ткнула пальцем в свое имя в документах отца. – Но моего личного досье тут нет.

Рон посмотрел на запись в досье отца, прочесал ящик с папками…

– М-да… Похоже, его украли.

– Украли?

– Ну, ты же из колинов, верно? – пожал плечами Рон. – А колинов запрещено обращать в рабство. Думаю, твой хозяин или еще кто выкрал досье, чтобы тебя нельзя было отыскать.

Сэндис распахнула рот – надо же, она никогда об этом не думала! А правительственные чиновники знают, что она жива? Знают, что она вообще существует?

Или плевать они на нее хотели?

Захлопнув папки, Сэндис аккуратно поставила их обратно в ящик и задвинула его на полку. «И что теперь? Где искать Талбура?»

– Нам пора, – напомнил ей Рон.

Кивнув, она отправилась за ним, за светом лампы, как вдруг, проходя мимо полок, заметила нечто, всецело приковавшее ее взгляд.

Зачарованная, она развернулась и направилась к заинтересовавшей ее полке. Рон застонал и кинулся за ней. Да, это они, носконские письмена, выведенные на книжном корешке. Она не могла их прочесть, но не сомневалась, что это именно они: столь искусную филигрань не спутать ни с чем. Рон осветил лампой еще несколько книг, покоящихся в маленьком ящичке с биркой на родном ей языке. «Легенды носконов», – раздались в ее голове слова.

– Нам пора, – зашипел Рон.

Она кивнула, прикоснулась на прощанье к древним письменам…

И в глазах ее вспыхнуло пламя…

Она задыхалась. Жар, как из печи, давил на нее со всех сторон, мучил ее и терзал. «Нужна. Быстрее. Нужна!» Чувства, непонятные ей и чуждые, раздирали ей грудь. Жар усилился, сдавил ей голову, рванулся наружу. Сэндис сжала виски.

«Ирет, прекрати! Хватит!»

Жарко, душно! Еще немного, и она увянет, как цветок под обжигающим солнцем. Огонь. Огонь, пронзающий ее с головы до ног. Страх.

Обернувшись, Сэндис заметила два изучающих ее прищуренных глаза, горящих, как огромные головни. Удушающая тьма поглотила ее без остатка. Заплясали тени. Запахло горелой плотью – плотью Хита.

Земля исторгла из своих недр заунывный, продирающий до костей рев. Рев оглушил ее. Разорвал на куски.

И она закричала.