Ей нравился этот Тедди, этот доктор Теодор Дрейклифф.

Нравилось, как он занимается с ней любовью – жадно и страстно.

Нравилось, что относится к ней как к царице.

Нравилось, как его бледная кожа розовела от ее шлепков.

Она сделала его настолько богатым, что такого он не мог бы себе вообразить даже в самых своих диких фантазиях, но он по-прежнему оставался верным ей, по-прежнему демонстрировал свою преданность.

Но все же просить его привезти ее в Александрию было ошибкой.

Теперь он уже мало что мог сделать, чтобы что-то исправить. Они стояли рядом на волноломе и молча смотрели на Средиземное море. Медитировать, глядя на море, переполненное уродливыми стальными кораблями, все равно было для нее легче, чем обследовать город, столь разительно изменившийся к худшему по сравнению с тем, каким она его помнила. Каким она хотела его помнить.

Вид Каира, наводненного бешеным рычанием автомобилей, все-таки не так терзал ее душу.

Когда она была царицей Египта, она изучила Нил на всем его протяжении. Но даже тогда его верховья были как бы окутаны ореолом древности; местные жители там говорили на языке, непонятном для большинства ее советников. Она посчитала для себя необходимым освоить этот язык, однако эти края не стали для нее ближе и роднее. Ее родиной была Александрия, и поэтому для нее было невыносимым видеть родной город лишенным своего маяка и знаменитой библиотеки, покрытым сеткой темных унылых переулков там, где раньше красовались прекрасные улицы с зелеными островками виноградников.

Она поймала себя на том, что вцепилась в руку Тедди, словно в единственную опору на крутой лестнице без перил.

– Дорогая, – наконец прошептал он. – Я чувствую, что тебе больно. Чем я могу помочь? Скажи только, и я все сделаю.

Она взяла его лицо в свои ладони и нежно поцеловала. Он с этим ничего поделать не мог. Сейчас, по крайней мере. Но все, что он делал для нее до сих пор, было ее настоящим триумфом, и поэтому она старалась, чтобы он чувствовал твердую уверенность в своих возможностях.

В Каире он нашел собирателей древностей, привез их к раскопанной гробнице с сокровищами и организовал быструю распродажу всего, что в ней находилось.

Он вернулся к ней раньше покупателей, чтобы помочь ей укрыться в близлежащих холмах до их приезда. Он настаивал на этом, потому что если коллекционеры сокровищ заметят ее сходство с изображавшими ее статуями, это, по его словам, выдаст ее перед всем миром.

Но это его требование породило в ней подозрения. Мрачные подозрения.

Уж не заключил ли он с этими людьми какую-то тайную сделку? Не придется ли ей срочно свернуть ему шею одним движением своей сильной руки? Поэтому она спряталась не в холмах, как предлагал он, а укрылась поблизости, за одной из машин, чтобы послушать их быструю английскую речь. А дальше все происходило так, как и предположил Тедди. С возгласами удивления, рукопожатиями и многочисленными предупреждениями от этих частных коллекционеров, что в научном сообществе поднимется большой скандал, если только в прессу просочится информация об обнаружении этого захоронения и распродаже всего найденного. Но что они могут поделать? Всем ведь нужно как-то зарабатывать себе на жизнь, много раз повторяли эти люди.

«Какое смешное выражение, – подумала она. – Зарабатывать себе на жизнь».

В этой фразе не было места ни богам, ни царицам. Как будто подразумевалось, что каждое человеческое существо, каждая личность, вообще каждый из людей сам организовывает свою жизнь, а не проживает предложенную ему свыше. Чем ближе она узнавала современную эпоху, тем больше находила ее временем неумелых правителей, которые плохо заботятся о своих подданных, либо временем, когда правителей слишком много, чтобы их управление людьми было эффективным.

Те люди ушли. Тедди сиял от счастья. Он сообщил ей, что обо всем остальном позаботится уже в Каире. Главное – сделки заключены, деньги переведены. Покупатели оставили здесь охрану, наняв для этих целей египтян.

Деньги переведены на их общий счет, добавил он, радостно сверкая глазами.

Выходит, он не предал ее. И ничего не украл. И поэтому ей не придется снова обагривать руки кровью в этой своей второй, уже бессмертной жизни.

– Что дальше, любовь моя? – спросил он. – Что еще я могу сделать для тебя, моя прекрасная богиня Клеопатра?

Когда он назвал ее так, что-то кольнуло ей сердце. Прежде так звал ее другой мужчина, который проявлял к ней ту же преданность, что и Тедди, но при этом был намного обаятельнее.

«Ты не должна вспоминать о нем, – говорила она себе. – Ты не должна думать о юном, невинном, благородном Алексе Саварелле. А также о его отце Эллиоте, графе Резерфорде. Или об этом бледном, вечно ноющем котенке, Джулии Стратфорд. Если уж тебе суждено было вырваться из лап смерти, то заставь себя освободиться и от Рамзеса с этой его жалкой компанией из двадцатого века».

Вероятно, именно это смятение чувств и подтолкнуло ее к тому, чтобы ответить слишком поспешно, о чем она теперь сожалела:

– Прошу тебя, Тедди. Я хочу увидеть Александрию.

И вот она стоит среди серых и пыльных развалин собственной империи, которые ни на йоту не похожи на славный город, которым она когда-то правила.

Но было и еще что-то, отзывающееся сейчас болью в ее сердце; она не делилась этим чувством со своим новым компаньоном, но оно, похоже, по приезде сюда только усилилось.

Возвращавшиеся к ней воспоминания были разрозненными и бессвязными.

Некоторые были очень яркими, но другие, словно подернутые дымкой, с каждым днем становились все более размытыми. И кто знает, чего еще она не могла вспомнить и теперь уже не вспомнит никогда? Она чувствовала себя одураченной.

Вид моря, ставшего синевато-серым в лучах заходящего солнца, навеял воспоминания о веслах ее роскошной галеры, некогда мерно опускавшихся в эти самые воды. С того ее давнего путешествия в Рим, к Цезарю, прошла целая вечность, прежде чем Александрия скрылась за горизонтом, а свет маяка был последней увиденной ею частичкой ее родины, но и он вскоре растаял на горизонте темных морских вод и ночного неба.

Она помнила связанные с этим странствием страхи и мучившую ее неопределенность в мыслях о том, как она будет принята Цезарем и Римом в целом. Ей запомнилась унылая серость уродливого города, его узкие грязные улицы – он казался ей просто сточной канавой по сравнению с ее сияющей, отбеленной жарким южным солнцем Александрией. То, что могущество империи, меняющей облик мира, берет начало в таком убогом и дурно пахнущем месте, вызывало в ней ужас и казалось несправедливым. Эти вспышки воспоминаний вызвали в ней яркие эмоции, достаточно сильные, чтобы вновь перенести ее в те далекие времена, когда она была царицей.

А вот лицо Цезаря в памяти не всплывало.

Многие другие воспоминания про период ее царствования были похожи на сегодняшние. Словно мозаика, на которую смотришь сквозь воду, пронизанную лучами ослепительного света. Яркие вещи, манящие, но нечеткие, с размытыми очертаниями. Хронология событий прошлого была ей близка и понятна, но запахи, звуки, ощущения по-прежнему казались очень и очень далекими. Осталось только выяснить, что именно из этих воспоминаний было результатом чтения в поезде огромного количества книг по истории.

Да, она помнила, как он впивался губами в ее шею, как сжимал ладонями ее лицо во время интенсивного, мощного оргазма; она также смутно помнила запах мужчины, смешанный с резким металлическим запахом доспехов, – хотя это и было странно, но она сразу с уверенностью поняла, что это его запах, запах Цезаря. Ей также удалось вспомнить разительное отличие между сексом с ним и с Марком Антонием, который овладевал ее телом яростно, с безудержным неистовством.

Однако многое из этого было общеизвестными фактами. Она просто откуда-то знала об этом, это не было полными мельчайших подробностей воспоминаниями о пережитом ею.

По крайней мере, так было сейчас. Возможно, для этого требуется время. А может быть, с каждым новым воскрешением из мертвых она будет все больше и больше забывать свои прежние жизни. Эта мысль напугала ее.

Забыть о славном времени своего царствования в результате еще какого-нибудь несчастного случая, вроде того, что произошел с ней недавно? Это было просто немыслимо.

А еще ее бесило, что до самых крохотных мучительных деталей она почему-то помнила каждую свою встречу с Рамзесом.

Объяснялось ли это тем, что он присутствовал в момент ее воскрешения? Его лицо было первым, которое она увидела, когда эликсир возродил ее из останков сморщенной плоти и высохших костей. Рамзес стоял у музейного стенда, когда она протянула свои костлявые руки и разбила стекло; возможно, его вид пробудил все ее давние воспоминания, так же как эликсир вернул к жизни ее бренное тело. Так в только что родившемся детеныше животного уже содержится запечатленный образ его матери.

От этой мысли у нее закружилась голова. Рамзес не был ей ни матерью, ни отцом. Он не был настоящим прародителем ни для кого.

Цезарь и Марк Антоний были словно скрыты от нее плотной матовой пеленой, зато Рамзес, человек, приведший ее к окончательной гибели, стоял перед глазами как живой; думать об этом было для нее просто невыносимо.

Она до сих пор пребывала в некотором смятении, хотя это и близко не было похоже на наполненные ужасом первые ее дни после пробуждения в Каире, когда ее тело представляло собой сплошную зияющую рану, а в голове кружился водоворот воспоминаний, то исчезающих, то появляющихся, но лишь для того, чтобы исчезнуть вновь.

Сейчас и в теле ее, и в душе утвердилась стабильность. Но сознание не исцелилось полностью. Она нуждалась в воспоминаниях.

В поезде по пути в Александрию она жадно поглощала книги по истории, которые купил для нее Тедди. Ее нисколько не удивило то, как излагали ее прошлое римляне. Могущественная куртизанка, вся сила которой скрывалась у нее между ног. Как будто одной похоти достаточно для того, чтобы покорить такого человека, каким был Цезарь, человека, который мог позволить себе взять любую царицу, какую только захотел бы, – кстати, зачастую он так и делал.

Она думала, не станет ли проклятьем ее бессмертия то, что ей приходится быть свидетельницей того, как победившие нации упрощают и обесценивают в истории образы своих противников.

Ее бесило, что из-за обрывочности и ненадежности всплывающих в ее памяти воспоминаний, она по сравнению с другими авторами была не в состоянии даже изложить на бумаге свою версию тех событий.

Когда она устала читать, Тедди постарался деликатно просветить ее о современном мире, в котором они путешествовали, рассказать ей об изобретениях человечества, с которыми ей еще предстояло столкнуться, и о конфликтах между странами, названия которых она прежде никогда не слышала.

Время от времени он говорил ей о том, что она и так знала; в такие моменты она останавливала его, нежно положив ему руку на бедро, и сообщала, например, что у них в Александрии ученые мужи даже в те далекие годы уже рассуждали о том, что Земля круглая.

Тем не менее объем информации о новом для нее мире шокировал ее. Мир оказался невообразимо огромным. И явно слишком большим, чтобы центром его мог быть один город, даже такой, как Лондон.

Однако Тедди описывал свой родной город именно таким. Как центр громадного хаотического мира, расположенного между двумя морозными полюсами. Это ассоциировалось с попыткой установить под ветром в пустыне гигантскую палатку с помощью одной камышинки. Конечно, усилия великих империй, которые во времена ее царствования могли обеспечить достаточно продолжительные периоды стабильности, теперь не могли уже сдерживать такой необузданный и разросшийся мир.

Потом разговор пошел о серьезном конфликте, который назревал на континенте Европа; как она поняла, это название было дано территориям, которыми прежде в основном правил Рим.

Но эти беседы могли занимать ее мысли лишь ненадолго. В этой новой, серой, рычащей автомобилями Александрии за ее сознание сражались прошлое и настоящее. И она совершенно не представляла, что из них победит.

– С моей стороны было ошибкой привезти тебя сюда, любовь моя, – наконец произнес Тедди. – Ужасной ошибкой.

– Ничего подобного, – ответила она. – Это я попросила тебя сделать это, и ты всего лишь исполнил мою просьбу. В чем же тут твоя ошибка?

Он обнял Клеопатру и, чтобы их не затоптали, отвел в сторону, с дороги, по которой маршировал отряд бледнолицых солдат в военной форме, на вид еще более тусклой, чем та, что в ее время носили римляне. Может, и это римляне? Или британцы, вроде тех, с которыми сейчас водит знакомство Рамзес? В любом случае, это не объясняло присутствия солдат здесь. Здесь, в ее Александрии.

«Нет, не в моей. Она больше не моя. Александрия не моя уж тысячу лет».

Они сразу же уедут отсюда, уедут вдвоем. Она легко преодолеет свое горе и разочарование, просто сев на ближайший поезд. Страх смерти ушел. К тому же у нее есть Тедди. По-мальчишески красивый Тедди, который ловит на лету каждое ее слово и который…

…Который бледнел прямо у нее на глазах. Улыбка сошла с его лица, на нем появилась тревога, когда он увидел, как изменилось выражение ее лица. Она попыталась что-то сказать, но его фигура вдруг дрогнула и расплылась, а на месте его лица появилось другое. Женское. Она не узнавала эту женщину. За контурами ее фигуры начиналась непонятная тьма, похожая на расползающийся фон беззвездного ночного неба.

Это была белая женщина с длинными золотистыми волосами, спадающими волнами, и в облике читалось точно такое же замешательство, которое сейчас испытывала Клеопатра. Как будто они отражали друг друга. Но во что была одета эта женщина? На ней было что-то длинное и кружевное, нечто похожее на ночную сорочку.

А потом она внезапно пропала.

Стоя на шумной улице с оживленным движением, Клеопатра потянулась к своему ускользнувшему видению, и тут Тедди схватил ее за руку.

Со времени своего воскрешения она ни разу не испытывала тошноты или головокружения. Однако сейчас и то и другое накатили на нее с неожиданной силой. Ее качнуло, и она прислонилась к стене ближайшего дома. По непонятным причинам она оттолкнула Тедди и привалилась к холодной бетонной опоре.

Это видение… именно оно вывело ее из душевного и физического равновесия. Иначе чем еще можно такое объяснить? Но может ли она рассказать об этом Тедди? Поймет ли он? Ведь возможен и худший вариант, когда его преданность ослабеет, если ее тайны и магия приобретут темную окраску.

Кем была эта странная блондинка? И где она находилась?

Она не была воспоминанием из ее прошлого – в этом Клеопатра была абсолютно уверена.

И почему эта женщина рассматривала ее с таким же любопытством?

– Что-то не так, – прошептала она. – Что-то не…

– Я здесь, Клеопатра. Я здесь. И я сделаю все, что хочешь, только скажи мне. Прошу тебя.

«Будь ты проклят, Рамзес. Как раз тогда, когда я стараюсь от тебя освободиться…»

– Клеопатра, – шептал Тедди.

– Дорогой Тедди, ты ничего тут сделать не можешь. Есть только один человек, который мог бы помочь мне в этой ситуации, и этот человек…

– Рамзес, – закончил за нее Тедди.

Она повернулась к нему, вновь возвращаясь в его уютные объятия.

– Что все-таки ты видела? – спросил он. – Казалось, что ты смотришь куда-то сквозь меня.

– Это было видение. Женщина, которую я не узнала. Причем она находилась где-то в другом месте.

– Это был сон.

– Но ведь я постоянно бодрствую. Я вообще не сплю, для меня в этом нет необходимости.

– В этом-то все и дело, как ты не понимаешь? Ты не спишь, но тело у тебя по-прежнему человеческое, поэтому твой мозг обрабатывает информацию об окружающей действительности, как у любого человека. Смертные делают это во время сна. А ты, очевидно, делаешь это, грезя наяву. Вот и все, дорогая. В этом и все дело, правда!

О, как бы ей хотелось поверить в такое объяснение, которое он преподнес так трогательно и искренне. В конце концов, он ведь имел непосредственное отношение и к науке, и к медицине, несмотря на громкий скандал в прошлом.

– Мой милый Тедди, боюсь, что лечение таких существ, как я, выходит далеко за пределы твоей компетенции.

– Это верно, – согласился он. – Выходит, есть только один человек, у которого могут быть ответы на вопросы о твоих недугах. Рамзес Великий.

Он резко отстранился от нее, и она испугалась, что потеряла его. Но он всего лишь порылся в боковом кармане пиджака и быстро отыскал там сложенный листок бумаги.

– В Каире я еще раз посетил отель «Шепард». Да, я помню: ты сказала, что не хочешь больше их видеть. Но я подумал, что Рамзес и его друзья сами могли искать тебя, и, если их поиски продолжаются, тебе лучше об этом знать. Их в отеле уже не было, осталось только вот это. Телеграфное сообщение. Это поступило на адрес гостиницы и пролежало у портье всего несколько дней.

– Телеграфное? – озадаченно переспросила она, забирая у него бумагу.

– Да. Это такое сообщение, когда слова передают по проводам, а потом записывают. Хочешь, чтобы я прочел тебе? Адресовано это послание Эллиоту Савареллу, человеку, который заботился о тебе. Он – друг Рамзеса. А послано это было его сыном. Очевидно, он думал, что отец его до сих пор живет там, но портье сказал мне, что Эллиот некоторое время назад уехал.

Но она уже прочла телеграмму самостоятельно.

Значит, автором этого послания был Алекс. Красивый и влюбленный в нее молодой человек, с которым она провела единственную, но незабываемую ночь в Каире. Тот самый, что обещал ей все на свете, хотя толком и не знал ни кто она на самом деле, ни каким образом вновь вернулась к жизни.

В этом простом и сжатом послании было много такого, что нужно было понять и обдумать. И все же одно написанное здесь слово неотвратимо приковывало к себе ее внимание снова и снова, не менее могущественное и завораживающее, чем видение, посетившее ее несколько минут тому назад.

Алекс…

– Это ведь он, верно? Мистер Рамзи, я имею в виду? – поинтересовался Тедди. – Вымышленное имя, конечно. Он должен жениться на этой Джулии Стратфорд. А она дочь того человека, который обнаружил гробницу, не так ли?

– Да, – подтвердила она.

– Ты хочешь отправиться к нему? – спросил Тедди.

Она заставила себя взглянуть ему в глаза, отбросив мысли о мужчинах, с которыми спала, и о женщинах, которых едва не убила.

– Нет, не собираюсь. Я не хочу ехать к нему. Но мне необходимы ответы на мои вопросы, а знает эти ответы только он. Так что у меня просто нет другого выхода.

– Что ж, любимая, – сказал он, беря ее за руку. – Это у нас нет другого выхода, моя прекрасная богиня Клеопатра.

Это была она! Та самая женщина с рисунка. И сопровождал ее красивый молодой человек, англичанин, наверное, как и те люди, которые ее разыскивали.

Человек шел за ними от самого железнодорожного вокзала, и теперь он был уже уверен в своих выводах. Рисунок, сделанный дорогим художником, был хорош, так что сомнений в сходстве не было никаких. Этот рисунок несколько недель назад привез его кузен, заявивший, что его друг из Каира ищет эту женщину. Сам кузен мало что мог к этому добавить; знал только, что друг его, Самир Ибрагим, был соотечественником недавно скончавшегося знаменитого британского археолога, родственники которого по неизвестным причинам очень хотят найти эту женщину.

С тех пор человек приходил на вокзал к приходу каждого поезда из Каира и высматривал в толпе лицо той женщины.

Наконец сегодня, когда он уже начал уставать от этих безрезультатных поисков, она наконец появилась, сойдя с утреннего поезда под руку со своим красавчиком-компаньоном. И вот теперь он неотступно шел за ними, куда бы они ни направлялись.

Его попросили просто проследить за ними настолько долго, чтобы потом можно было составить подробный отчет об их действиях. И больше ничего. Потому что она, как считали те англичане, была опасна.

Что ж, он увидел достаточно.

Он вновь влился в толпу прохожих и поспешил в сторону ближайшего отделения телеграфа.