Глава пятая

Аравийский туннель

В тот же день я передал Конселю и Неду Ленду ту часть нашей беседы с капитаном Немо, которая должна была их интересовать. Когда я сказал, что через два дня мы будем в водах Средиземного моря, Консель захлопал в ладоши, а канадец пожал плечами.

– Подводный туннель! – воскликнул он. – Сообщение между морями! Слыхано ли это?

– Друг Нед, – отвечал Консель, – а вы когда-нибудь слышали о «Наутилусе»? Нет! Однако ж он существует. Итак, не пожимайте плечами понапрасну и не отвергайте существование вещей под предлогом, что вы о них не слышали.

– Поживем – увидим! – возразил Нед Ленд, покачав головой. – Впрочем, чего лучше, если проход, о котором толкует капитан, и впрямь существует! И хвала небу, если ему удастся переправить нас в Средиземное море!

В тот же вечер, под 21°30ʹ северной широты, «Наутилус», всплыв на поверхность моря, шел в виду аравийских берегов. Вдали виднелся город Джидда, важный торговый пункт таких стран, как Египет, Сирия, Турция и Индия. Я довольно ясно различал очертания домов, корабли, пришвартованные вдоль набережных, и те, которые из-за своего водоизмещения вынуждены были бросить якорь на рейде. Солнце, клонившееся к закату, бросало последние лучи на городские здания, слепившие своей белизной. За городом виднелись деревянные или тростниковые хижины бедуинов, ведущих оседлый образ жизни.

Вскоре вечерние тени окутали город, и «Наутилус» быстро стал погружаться в слегка фосфоресцирующие воды.

На другой день, 10 февраля, показались встречные суда. «Наутилус» опять пошел под воду. Но в полдень, к моменту определения координат, море было пустынно, и судно вновь всплыло на уровень своей ватерлинии.

Я вышел на палубу вместе с Недом и Конселем. На востоке, в мглистом тумане, едва вырисовывалась линия берега.

Опершись о дно шлюпки, мы беседовали на разные темы, как вдруг Нед Ленд, указывая рукой на какую-то точку в море, сказал:

– Вы ничего не видите, господин профессор?

– Ровно ничего, Нед! – отвечал я. – Но вы же знаете, я не хвалюсь зоркостью глаз.

– Смотрите хорошенько, – сказал Нед. – Вон там, впереди нас, по штирборту, почти вровень с прожектором! Неужто не видите?

– В самом деле, – сказал я, пристально вглядевшись, – на воде как будто движется какое-то темное длинное тело.

– Второй «Наутилус»! – сказал Консель.

– Ну нет! – возразил канадец. – Если не ошибаюсь, это какое-то морское животное.

– Неужели в Красном море водятся киты? – спросил Консель.

– Да, друг мой, – отвечал я. – Киты тут изредка попадаются.

– Только это не кит, – заметил Нед Ленд, не сводивший глаз с темной массы. – Киты – мои старые знакомцы, я узнаю их издали!

– Запасемся терпением, – сказал Консель. – «Наутилус» идет в ту сторону, и мы скоро узнаем, что это за штука.

Действительно, мы скоро были на расстоянии одной мили от заинтриговавшего нас предмета. Темная глыба напоминала вершину подводной скалы, выступившую из вод в открытом море. Но все же что это такое? Я не мог еще этого определить.

– Ба! Да оно плывет! Ныряет! – воскликнул Нед Ленд. – Тысяча чертей! Что это за животное? Хвост у него не раздвоен, как у китов или кашалотов, а плавники похожи на обрубки конечностей.

– Но в таком случае… – начал было я.

– фу-ты! – кричит канадец. – Оно поворачивается на спину. Ба! Да у него сосцы на груди!

– Э-э! Да это ж сирена! – кричит Консель. – Настоящая сирена, не в обиду будь сказано господину профессору!

«Сирена»! Слово это навело меня на правильный путь. Я понял, что мы встретили животное из отряда сиреновых, которое легенда превратила в фантастическое морское существо – полуженщину, полурыбу.

– Нет, – сказал я Конселю, – это не сирена, а другое любопытное животное, которое еще изредка попадается в Красном море. Это дюгонь.

– Из отряда сиреновых, класса млекопитающих, высшего класса позвоночных животных, – отрапортовал Консель.

Объяснение Конселя не вызвало возражений. Однако ж Нед Ленд был начеку. У него глаза разгорелись при виде животного. Рука канадца готовилась метнуть гарпун. Короче говоря, наш гарпунер выжидал момента броситься в море и сразиться с животным в его родной стихии.

– О, – сказал он голосом, дрожавшим от волнения, – мне еще не доводилось бить таких!

Весь человек сказался в этом слове.

В эту минуту капитан Немо показался на палубе. Он сразу же заметил дюгоня, понял волнение канадца и обратился прямо к нему:

– Ежели бы при вас был гарпун, он жег бы вам руку, не так ли?

– Верно, сударь!

– И вы не отказались бы вернуться на денек к своей профессии китолова и внести это китообразное в перечень ваших трофеев?

– Не отказался бы!

– Ну что ж, попытайте счастья!

– Благодарю вас, сударь! – ответил Нед Ленд, сверкнув глазами.

– Только смотрите, – продолжал капитан, – не промахнитесь! Это в ваших интересах.

– Неужели дюгонь такое опасное животное? – спросил я, не обращая внимания на канадца, который выразительно пожал плечами.

– В некоторых случаях, – отвечал капитан. – Бывает, что животное бросается на китоловов и опрокидывает их суденышко. Но не мистеру Ленду бояться дюгоня. У него верный глаз и твердая рука. Я особенно рекомендовал бы ему не упускать дюгоня, потому что его мясо считается тонким блюдом, а мистер Ленд не прочь полакомиться.

– А-а! – сказал канадец. – Так оно еще позволяет себе роскошь иметь вкусное мясо?

– Да, мистер Ленд! Мясо дюгоня не отличишь от говяжьего, и оно чрезвычайно ценится. В Меланезии его подают только к княжескому столу. Но за этим превосходным животным охотятся столь хищнически, что дюгонь, как и ламантин, встречается все реже и реже.

– А что, если случайно этот дюгонь последний в своем роде? – серьезно спросил Консель. – Не следует ли его поберечь в интересах науки?

– Все может быть, – отвечал канадец, – но в интересах кулинарии следует за ним поохотиться.

– Итак, за дело, мистер Ленд! – сказал капитан Немо.

Тем временем семь человек из команды «Наутилуса», как всегда безмолвных и невозмутимых, взошли на палубу. Один из них держал в руке привязанный к веревке гарпун, вроде тех, какими пользуются китобои. Шлюпку сняли с привязей, вынули из гнезда, спустили на воду. Шестеро гребцов сели на весла, седьмой стал за руль. Нед, Консель и я поместились на корме.

– А вы, капитан? – спросил я.

– Я не поеду, сударь. Желаю счастливо поохотиться!

Шлюпка отчалила. Гребцы дружно взялись за весла, и мы понеслись навстречу дюгоню, плававшему в двух милях от «Наутилуса».

Приблизившись к дюгоню на несколько кабельтовых, шлюпка пошла медленнее, и весла бесшумно опускались в спокойные воды. Нед Ленд с гарпуном в руке стал на носу. Как известно, к китобойному гарпуну привязываются длиннейшие веревки, которые легко разматываются, когда раненое животное уходит в воду. Но тут веревка была не длиннее десяти маховых саженей, и другой конец ее был привязан к пустому бочонку, который должен был указывать, в каком месте под водой находится дюгонь.

Я привстал и внимательно разглядывал противника нашего канадца. Дюгонь, или, как его называют, индийский морж, имеет большое сходство с ламантином. Его продолговатое тело оканчивается чрезвычайно длинным хвостом, а боковые плавники – настоящими пальцами. Все отличие от ламантина состояло в том, что его верхняя челюсть была снабжена двумя длинными и острыми зубами, образующими по обе стороны пасти расходящиеся клыки.

Дюгонь, за которым Нед Ленд охотился, был колоссальных размеров – не менее семи метров в длину. Животное не двигалось с места. Казалось, дюгонь уснул на поверхности воды.

Шлюпка бесшумно подошла сажени на три к животному. Я вскочил на ноги. Нед Ленд, откинувшись несколько назад и занеся руку, метнул гарпун.

Послышался свист, и дюгонь исчез под водой. Видимо, удар гарпуна, пущенного с большой силой, пришелся по воде.

– Тысяча чертей! – вскричал взбешенный канадец. – Я промахнулся!

– Полноте, – сказал я, – животное ранено, вот следы крови на воде! Но оно увлекло с собой и ваш снаряд.

– Гарпун! Мой гарпун!.. – кричал Нед Ленд.

Матросы снова взмахнули веслами, и рулевой повел шлюпку в направлении бочонка, который мирно покачивался на волнах. Выловив гарпун, мы стали выслеживать животное.

Дюгонь всплывал время от времени на поверхность моря, чтобы подышать. Ранение, видимо, не обессилило животное, потому что плыло оно с удивительной быстротой. Шлюпка, при взмахах весел в сильных руках, неслась по следам животного. Иной раз мы почти нагоняли его, и канадец уже заносил свой гарпун, но дюгонь всякий раз уходил под воду – недосягаемый для гарпунщика.

Можно себе представить, как гневался и бушевал нетерпеливый Нед Ленд! Он проклинал несчастное животное в самых крепких выражениях, существующих в английском языке. А я был раздосадован, что дюгонь разрушает все наши хитроумные планы.

Мы выслеживали дюгоня в течение целого часа, и я уже начинал склоняться к мысли, что животное неуловимо, как вдруг бедняге вздумалось отомстить своим преследователям. Животное оборотилось в нашу сторону и ринулось прямо на шлюпку.

Маневр животного не ускользнул от канадца.

– Внимание! – крикнул он.

Рулевой произнес несколько слов на своем загадочном наречии, очевидно, приказывая матросам быть настороже.

Дюгонь был на расстоянии футов двадцати от шлюпки и втягивал воздух своими широкими ноздрями, находившимися не в нижней, а в верхней части рыла. Передохнув, он снова бросился к шлюпке.

Мы не успели увернуться от удара, шлюпка накренилась и изрядно набрала воды, которую пришлось вычерпывать. Но благодаря ловкости рулевого удар пришелся наискось, а не в лоб, и мы не опрокинулись. Нед Ленд, взобравшись на форштевень, осыпал ударами гарпуна гигантское животное, которое, вонзив клыки в планшир, поднимало шлюпку над водой, как лев поднимает в воздух козленка.

Мы повалились друг на друга. Не знаю, чем кончилось бы это происшествие, если б взбешенный канадец не нанес наконец животному удара в самое сердце.

Послышался скрежет зубов о железную обшивку шлюпки, и дюгонь скрылся под водой, увлекая за собой наш гарпун. Но вскоре бочонок всплыл на поверхность воды, а через короткое время показалась туша животного, опрокинутая на спину. Мы зацепили багром тушу дюгоня, взяли ее на буксир и направились к «Наутилусу».

Пришлось пустить в ход самые крепкие тали, чтобы поднять дюгоня на палубу судна. Туша животного весила пять тысяч килограммов. Разделка туши производилась под наблюдением канадца, который вникал во все подробности этой операции. В тот же день стюард подал мне к столу блюдо, искусно приготовленное из мякоти дюгоня судовым поваром. Мясо дюгоня показалось мне вкуснее телятины и, уж конечно, не уступало говяжьему.

На следующий день, 11 февраля, кладовая «Наутилуса» обогатилась еще одной превосходной дичью. Стая морских ласточек опустилась на палубу «Наутилуса».

Это были нильские крачки, или чеграва, вид stema nilotca. Они водятся только в Египте. У них черный клюв, серая голова, белые крапинки вокруг глаз, спинка, крылышки и хвост сероватые, брюшко и горло белые, лапки красные. Мы еще поймали несколько дюжин нильских уток. Нильские крачки чрезвычайно вкусная птица. Шея у них и верхняя часть головы белая с черными пятнышками.

«Наутилус» шел средним ходом. Он, так сказать, прогуливался! Я заметил, что по мере приближения к Суэцу вода в Красном море становилась менее соленой.

Около пяти часов вечера мы завидели на севере мыс Рас-Мухаммед. Мыс этот образует оконечность Каменистой Аравии, лежащей между заливом Суэца и заливом Акабы.

«Наутилус» через пролив Губаль вошел в Суэцкий залив. Я хорошо видел высокую вершину мыса Рас-Мухаммед, господствующую над двумя заливами. То была гора Ореб, библейский Синай, на вершине которого Моисей встретился лицом к лицу с богом.

В шесть часов «Наутилус», то погружаясь, то всплывая на поверхность, прошел в виду города Тор, лежащего в глубине бухты, воды которой, как уже наблюдал капитан Немо, имели красноватый оттенок. Наступила ночь. Глубокая тишина нарушалась лишь криком пеликана или какой-нибудь ночной птицы, шумом прибоя, разбивавшегося о прибрежные утесы, либо отдаленными гудками пароходов, тревоживших воды залива неугомонным хлопаньем лопастей своего винта.

От восьми до девяти часов «Наутилус» шел в нескольких метрах под водой. По моим расчетам, мы находились неподалеку от Суэцкого перешейка. Сквозь окна салона я видел основания прибрежных скал, ярко освещенные нашим прожектором. Мне казалось, что пролив постепенно сужается.

В четверть десятого судно всплыло на поверхность. Я поспешил на палубу. Я сгорал от нетерпения войти скорее в туннель капитана Немо. Мне не сиделось на месте, и я жадно вдыхал свежий ночной воздух.

Вскоре на расстоянии мили от нас блеснул огонек, ослабленный ночным туманом.

– Плавучий маяк, – сказал кто-то позади меня.

Обернувшись, я увидел капитана.

– Суэцкий плавучий маяк, – продолжал он. – Мы скоро подойдем к входу в туннель.

– Пожалуй, не так просто войти в него? – спросил я.

– Разумеется, сударь. Поэтому я вменил себе в обязанность находиться в рубке штурмана и лично управлять судном. А теперь, господин Аронакс, не угодно ли спуститься вниз? «Наутилус» погрузится под воду и всплывет на поверхность лишь после того, как мы минуем Аравийский туннель.

Я последовал за капитаном Немо. Ставни задвинулись, резервуары наполнились водой, и судно ушло на десять метров под уровень моря.

Я хотел было войти в свою каюту, но капитан остановил меня.

– Господин профессор, – сказал он, – не хотите ли побыть со мной в штурвальной рубке?

– Я не смел просить вас об этом, – отвечал я.

– Ну что ж, пойдемте! Вы увидите оттуда все, что можно увидеть во время подводного и вместе с тем подземного плавания.

Капитан Немо подвел меня к среднему трапу. Поднявшись на несколько ступеней, он отворил боковую дверь, и мы оказались в верхнем коридоре, в конце которого помещалась рубка, находившаяся, как было сказано, на носу судна.

Рубка на «Наутилусе» представляла собой квадрат, стороны которого равнялись шести футам, и несколько напоминала рубки на пароходах, ходивших по Миссисипи и Гудзону. Посредине ее помещался штурвал, соединенный штуртросами с рулем управления, проходившими до самой кормы судна. Четыре иллюминатора с черепитчатыми стеклами позволяли рулевому наблюдать во всех направлениях.

В рубке было темно; но скоро глаза освоились с темнотой, и я различил фигуру штурмана, державшего обе руки на штурвале. Море ярко освещалось прожектором, находившимся позади рубки, в другом конце палубы.

– Ну а теперь, – сказал капитан Немо, – поищем вход в туннель.

Электрические провода соединяли рубку с машинным отделением, и капитан мог одновременно управлять направлением и скоростью хода «Наутилуса». Он нажал металлическую кнопку, и в ту же минуту винт уменьшил число оборотов.

Я молча смотрел на отвесную гранитную стену – неколебимое подножие песчаного берегового массива. Мы шли в течение часа вдоль этой стены, тянувшейся несколько метров. Капитан Немо не сводил глаз с компаса, висевшего на двух концентрических кругах. По знаку капитана рулевой поворачивал штурвал, поминутно меняя направление судна.

Я поместился возле иллюминатора бакборта и любовался великолепным зодчеством кораллов, зоофитов, водорослей и ракообразных, протягивавших свои огромные лапы из всех расселин в скалах.

Четверть одиннадцатого капитан Немо стал у руля. Широкая галерея, темная и глубокая, зияла перед нами. «Наутилус» смело вошел под ее мрачные своды. Непривычный шум послышался по ту сторону борта. То бурлили воды Красного моря, стремившиеся по склону туннеля в Средиземное море. Судно, увлекаемое стремниной, неслось как стрела, несмотря на все усилия судовой машины затормозить скорость хода, сообщив винту обратное вращение.

Огненные блики, борозды, зигзаги – световые эффекты электрического прожектора – исчерчивали стены узкого прохода, вдоль которого мы устремлялись с бешеной скоростью. Сердце отчаянно колотилось, и я невольно приложил руки к груди.

В десять часов и тридцать пять минут капитан Немо передал штурвал рулевому и, обращаясь ко мне, сказал:

– Средиземное море!

«Наутилус», увлекаемый течением, прошел под Суэцким перешейком менее чем в двадцать минут.