Глава двадцать вторая

Молния капитана Немо

Мы оглянулись в сторону леса: я так и замер, не успев поднести ложку ко рту; Нед Ленд заканчивал свое занятие.

– Камни не падают с неба, – сказал Консель, – разве только метеориты.

Второй камень, тщательно округленный, выбил из рук Конселя аппетитную ножку вяхиря, придав еще больший вес его замечанию.

Вскочив на ноги и вскинув ружья на плечо, мы приготовились отразить нападение.

– Неужто обезьяны? – вскричал Нед Ленд.

– Вроде того, – ответил Консель. – Дикари!

– К шлюпке! – крикнул я.

И мы опрометью бросились к берегу.

Наше бегство было своевременным. Справа, в ста шагах от нас, на опушке рощи, заслонявшей открытый горизонт, показались туземцы, вооруженные луками и пращами. Их насчитывалось десятка два.

Берег был в десяти туазах от нас.

Дикари шли не спеша; но они явно были настроены враждебно. Камни и стрелы так и сыпались!

Нед Ленд, несмотря на грозившую нам опасность, не забыл захватить с собой благоприобретенную провизию и бежал к шлюпке, держа тушу свиньи под мышкой и кенгуру в руках.

В две минуты мы были на берегу. Погрузить в шлюпку провизию и оружие, оттолкнуть ее от берега, взяться за весла было делом одной минуты. Не успели мы отплыть и двух кабельтовых, как добрая сотня дикарей, гнавшихся за нами с диким воем и угрожающе размахивая руками, оказалась уже по пояс в воде. Я глаз не отрывал от «Наутилуса», надеясь, что крики туземцев привлекут внимание команды. Но нет! Пустынно было на палубе огромного подводного судна, стоявшего в виду берега.

Минут двадцать спустя мы поднялись на борт «Наутилуса». Люк был открыт. Укрепив шлюпку, мы вошли внутрь судна.

Из салона доносились звуки органа. Я вошел туда. Капитан Немо, склонившись над клавишами, унесся в мир звуков.

– Капитан! – сказал я.

Он не слышал.

– Капитан! – повторил я, касаясь его плеча.

Он вздрогнул и обернулся.

– А, это вы, господин профессор! – сказал он. – Удачна ли была охота? Обогатился ли ваш гербарий?

– Вполне удачна, капитан, – отвечал я. – Но, на нашу беду, мы привели с собой целую толпу двуногих!

– Каких двуногих?

– Дикарей!

– Дикарей? – повторил капитан Немо насмешливым тоном. – И вы удивляетесь, господин профессор, что, ступив на землю в любой части земного шара, вы встречаете дикарей? Дикари! Да где же их нет? И чем эти люди, которых вы называете дикарями, хуже других?

– Но, капитан…

– Что до меня, сударь, то я встречал их повсюду.

– Но все же, – возразил я, – если вы не желаете видеть их на борту «Наутилуса», не следует ли принять меры предосторожности?

– Не волнуйтесь, господин профессор, остерегаться их нет причины.

– Но их очень много.

– Сколько же вы их насчитали?

– Не менее сотни.

– Господин Аронакс, – сказал капитан Немо, не отнимая пальцев от клавишей, – пусть все население Новой Гвинеи соберется на берегу, и то «Наутилусу» нечего бояться их нападения.

Пальцы капитана забегали по клавишам; и тут я заметил, что он ударял только по черным клавишам. Поэтому его мелодии приобретали совершенно шотландский колорит. Он забыл о моем присутствии, весь отдавшись грезам. Я не стал более беспокоить его.

Я поднялся на палубу. Ночь уже наступила. Под этими широтами солнце заходит внезапно. В этих краях не знают сумерек. Очертания острова Гвебороар уже сливались с туманной далью. Но костры, зажженные на берегу, говорили, что туземцы и не собираются расходиться.

Я провел на палубе в полном одиночестве долгие часы, то вспоминая о туземцах – но уже без чувства страха, потому что уверенность капитана передалась и мне, – то, забыв о них, наслаждаясь великолепием тропической ночи. Мысленно я переносился во Францию, вслед за созвездиями Зодиака, которые через несколько часов засияют над моей родиной. Всходила луна среди созвездий зенита. И я подумал, что этот верный и галантный спутник нашей планеты вернется через двадцать четыре часа в здешние края, чтобы вздыбить океанские воды и поднять наш корабль с его кораллового ложа.

Около полуночи, убедившись, что на темных водах так же спокойно, как и в прибрежных рощах, я сошел в каюту и заснул спокойно.

Ночь прошла без происшествий. Папуасов, несомненно, пугало чудовище, возлежавшее на коралловой отмели, иначе через открытый люк они легко бы проникли внутрь «Наутилуса».

В десять часов утра 8 января я поднялся на палубу. Занималась утренняя заря. Туман рассеивался, и вскоре показался остров: сначала очертания берегов, затем вершины гор.

Туземцы по-прежнему толпились на берегу; их было больше, чем накануне, – человек пятьсот – шестьсот. Более смелые, воспользовавшись отливом, обнажившим прибрежные рифы, оказались не далее двух кабельтовых от «Наутилуса». Я видел ясно их лица. То были настоящие папуасы атлетического сложения, с высоким крутым лбом, с большим, но не приплюснутым носом и белыми зубами. Красивое племя! Курчавые волосы, выкрашенные в красный цвет, представляли резкий контраст с их кожей, черной и лоснящейся, как у нубийцев. В ушах с разрезанными надвое и оттянутыми книзу мочками были продеты костяные серьги. Вообще же дикари были нагие. Между ними я приметил нескольких женщин в настоящих кринолинах, сплетенных из трав; юбки едва прикрывали колени и поддерживались на бедрах поясом из водорослей. Некоторые мужчины носили на шее украшения в виде полумесяца и ожерелья из белых и красных стекляшек. Почти все они были вооружены луками, стрелами и щитами, а за плечами у них висели сетки, наполненные округлыми камнями, которые они мастерски метали пращой.

Один из вождей довольно близко подошел к «Наутилусу» и внимательно рассматривал его. Должно быть, это был «мадо» высшего ранга, потому что на нем была наброшена циновка ярчайшей раскраски и с зубцами по краю.

Не составляло труда подстрелить туземца; но я решил, что разумнее подождать нападения с их стороны. При столкновении европейцев с дикарями нам следует защищаться, а не нападать.

Во время отлива туземцы неотступно сновали вокруг судна, но ничем не проявляли своей враждебности. Я расслышал слово «assai», которое они часто повторяли, и по их жестам понял, что меня приглашают сойти на берег, но я уклонился от приглашения.

Итак, шлюпка не трогалась с места, к величайшему огорчению мистера Ленда, которому не терпелось пополнить запасы провизии. Канадец, не теряя времени, занялся приготовлением консервов из мяса и муки, вывезенных с острова Гвебороар. Что касается дикарей, то они в одиннадцать часов утра, лишь только начался прилив и верхушки коралловых рифов стали исчезать под водой, возвратились на берег. Очевидно, туземцы пришли с соседних островов, или, вернее, с Папуа. Однако не видно было ни одной пироги.

Чтобы убить время, я вздумал поскрести драгой морское дно, сплошь усеянное раковинами, полипами и богатое водорослями: сквозь прозрачные воды глаз проникал в морские пучины. Кстати, нынче был последний день пребывания «Наутилуса» в здешних краях, потому что завтра, во время прилива, по словам капитана Немо, «Наутилус» выйдет в открытое море.

Я позвал Конселя, и тот принес мне легкую драгу, напоминавшую устричные.

– А как дикари? – спросил Консель. – С позволения господина профессора, эти туземцы как будто не так уж злы!

– Однако они людоеды, друг мой!

– Пускай хоть и людоеды, а все же, возможно, честные люди! – отвечал Консель. – Разве сластена не может быть порядочным человеком? Одно не мешает другому.

– Ладно, Консель, пусть будет по-твоему! Допустим, что эти честные людоеды честно пожирают своих пленников. Но я не желаю быть съеденным, хотя бы и честно, поэтому буду держаться настороже. Капитан Немо не собирается, видимо, принимать меры предосторожности. Ну-с, давай-ка выметывать сети!

В продолжение двух часов мы старательно бороздили драгой морское дно, но ничего примечательного не выловили. Драга собирала множество разных ракушек; тут были и «уши Мидаса», арфы, гарпы и особенно молотки, пожалуй, самые красивые, какие когда-либо доводилось видеть. Попалось также несколько голотурий, жемчужных раковин и с дюжину мелких черепах, которых мы оставили для корабельного стола.

И вот, когда я менее всего ожидал удачи, мне в руки попалось настоящее чудо природы, вернее сказать, уродство природы, какое чрезвычайно редко встречается. Консель, закинув драгу, вытащил множество довольно обыкновенных ракушек. Я взглянул в сетку и, сунув в нее руку, с чисто конхиологическим, попросту говоря, с пронзительным криком, какой когда-либо вырывался из человеческого горла, вынул оттуда раковину.

– Что случилось с господином профессором? – спросил с удивлением Консель. – Не укусил ли кто господина профессора?

– Не беспокойся, друг мой! Но я охотно бы поплатился пальцем за такую находку.

– Находку?

– Вот за эту раковину, – сказал я, показывая ему предмет своего восторга.

– Да это же простая пурпурная олива, рода олив, отряда гребенчатожаберных, класса брюхоногих, типа моллюсков…

– Верно, Консель! Но у раковины завиток идет не справа налево, как обычно, а слева направо!

– Неужели? – воскликнул Консель.

– Да, мой друг! Раковина-левша!

– Раковина-левша! – повторил Консель взволнованным голосом.

– Погляди-ка на ее завиток!

– Ах, если господину профессору угодно мне поверить, – сказал Консель, взяв дрожащей рукой драгоценную раковину, – я никогда еще так не волновался!

И было от чего волноваться! Из наблюдений натуралистов известно, что в природе движение идет справа налево. Все светила и их спутники описывают круговые пути с востока на запад! У человека правая рука развита лучше, нежели левая, а следовательно, все инструменты, приборы, лестницы, замки, пружины часов и прочее приспособлены, чтобы действовать справа налево. Природа, свивая раковины, следует тому же закону. Завитки раковины за редкими исключениями завернуты справа налево. И если попадается раковина-левша, знатоки ценят ее на вес золота.

Итак, мы с Конселем были поглощены созерцанием нашего сокровища. И я уже мечтал обогатить своей находкой Парижский музей, как вдруг камень, брошенный каким-то туземцем, разбил нашу драгоценность в руке Конселя.

Я вскрикнул. Консель, схватив мое ружье, прицелился в дикаря, размахивавшего пращой в десяти метрах от нас. Я бросился к Конселю, но он уже успел выстрелить, и электрическая пуля разбила браслет из амулетов, украшавший запястье дикаря!

– Консель! – кричал я. – Консель!

– Да разве господину профессору не угодно было видеть, что этот каннибал первым бросился в атаку?

– Раковина не стоит человеческой жизни, – сказал я.

– Ах, бездельник! – вскричал Консель. – Лучше бы он размозжил мне плечо!

Консель был искренен, но я остался при своем мнении. Между тем за то короткое время, что мы были заняты раковиной, положение изменилось. Десятка два пирог кружило вокруг «Наутилуса». Пироги туземцев – попросту говоря, выдолбленные древесные стволы, длинные и узкие, удивительно быстроходные и устойчивые благодаря двойному бамбуковому балансерному шесту, который держится на поверхности воды. Пироги управлялись ловкими полунагими гребцами, и я не без тревоги наблюдал, как они все ближе подплывали к нашему судну.

Папуасы уже входили, видимо, в сношения с европейцами, и суда их были им знакомы. Но эта длинная стальная сигара, едва выступавшая из воды, без мачт, без труб!.. Что могли они думать? Ничего хорошего, потому что некоторое время они держались от нас на почтительном расстоянии. Но, обманутые неподвижностью судна, папуасы постепенно осмелели и теперь выжидали случай свести с нами знакомство. Но именно это знакомство и надо было отвратить. Наши ружья, стрелявшие бесшумно, не могли испугать туземцев, уважающих только громобойные орудия. Гроза без раскатов грома менее страшит людей, хотя опасен не гром, а молния.

Пироги подошли довольно близко к «Наутилусу», и на борт посыпалась туча стрел.

– Черт возьми! Настоящий град! – сказал Консель. – И, как знать, не отравленный ли град!

– Надо предупредить капитана Немо! – крикнул я, спускаясь в люк.

Я пошел прямо в салон. Там никого не было. Я решил постучать в каюту капитана.

– Войдите, – ответили мне из-за двери.

Я вошел в каюту. Капитан Немо был занят какими-то вычислениями, испещренными знаками х и сложными алгебраическими формулами.

– Я потревожил вас? – спросил я из вежливости.

– Совершенно верно, господин Аронакс, – ответил мне капитан, – но, очевидно, у вас на это есть серьезная причина?

– Чрезвычайно серьезная! Пироги туземцев окружили «Наутилус», и через несколько минут нам, вероятно, придется отражать нападение дикарей.

– А-а! – сказал спокойно капитан Немо. – Они приплыли в пирогах?

– Да, капитан!

– Ну что ж! Надо закрыть люк.

– Безусловно! И я пришел вам сказать…

– Ничего нет проще, – сказал капитан Немо.

И, нажав кнопку электрического звонка, он отдал по проводам соответствующее приказание в кубрик команды.

– Вот и все, господин профессор, – сказал он минутой позже. – Шлюпка водворена на место, люк закрыт. Надеюсь, вы не боитесь, что эти господа пробьют обшивку, повредить которую не могли снаряды вашего фрегата?

– Не в этом дело, капитан! Есть другая опасность.

– Какая же, сударь?

– Завтра в этот же час потребуется открыть люк, чтобы накачать свежего воздуха в резервуары «Наутилуса».

– Совершенно верно, сударь! Наше судно дышит на манер китообразных.

– Ну а в это время папуасы займут палубу! Как тогда мы избавимся от них?

– Значит, вы уверены, сударь, что они взберутся на борт?

– Уверен!

– Ну что ж, сударь, пускай взбираются. Я не вижу причины мешать им. В сущности, папуасы – бедняги! Я не хочу, чтобы мое посещение острова Гвебороар стоило жизни хотя бы одному из этих несчастных!

Все было сказано, и я хотел уйти. Но капитан Немо удержал меня и усадил около себя. Он с интересом расспрашивал меня о наших экскурсиях на остров, о нашей охоте и, казалось, никак не мог понять звериной жадности канадца к мясной пище. Затем разговор перешел на другие темы; и хотя капитан Немо не стал откровеннее, все же он показался мне более любезным.

Речь зашла и о положении «Наутилуса», севшего на мель в тех же водах, где чуть не погибли корветы Дюмон-Дюрвиля.

– Этот Дюрвиль был одним из ваших великих моряков, – сказал капитан, – и одним из просвещеннейших мореплавателей! Это французский капитан Кук. Злосчастный ученый! Преодолеть сплошные льды Южного полюса, коралловые рифы Океании, увернуться от каннибалов тихоокеанских островов – и погибнуть нелепо при крушении пригородного поезда! Если этот энергичный человек имел время подумать в последние минуты своей жизни, представляете себе, что он должен был пережить!

Произнося эти слова, капитан Немо явно волновался, и его взволнованность делала ему честь.

Затем, с картой в руках, мы проследили пути всех экспедиций французского мореплавателя, всех его кругосветных путешествий, вплоть до его попыток проникнуть к Южному полюсу, окончившихся открытием земель Адели и Луи Филиппа. Наконец, мы просмотрели его гидрографические описания и карты важнейших островов Океании.

– То, что сделал ваш Дюрвиль на поверхности морей, – сказал капитан Немо, – я повторил в океанских глубинах, но мои исследования, притом более точные, не потребовали стольких усилий. «Астролябия» и «Зеле», вечно боровшиеся с морскими бурями, не могут идти в сравнение с «Наутилусом», настоящим подводным домом, с рабочим покойным кабинетом!

– Но все же, капитан, – сказал я, – между корветами Дюмон-Дюрвиля и «Наутилусом» есть некоторое сходство.

– А именно, сударь?

– «Наутилус», как и корветы, тут же сел на мель!

– «Наутилус» не садился на мель, сударь, – холодно ответил капитан Немо. – «Наутилус» так устроен, что может невозбранно отдыхать на лоне морей. И мне не придется, подобно Дюрвилю, чтобы снять с мели свои корветы, прибегать к мучительным усилиям: «Астролябия» и «Зеле» едва не погибли в этом проливе, а мой «Наутилус» не подвергается ни малейшей опасности. Завтра в положенное время морской прилив бережно поднимет судно, и оно выйдет в открытое море.

– Капитан, – ответил я, – не сомневаюсь, что…

– Завтра, – сказал в заключение капитан Немо, – завтра, в два часа сорок минут пополуночи, «Наутилус» всплывет и без малейшего повреждения выйдет из Торресова пролива.

С этими словами, сказанными крайне резким тоном, капитан Немо встал и слегка кивнул головой, что означало: разговор окончен! Я вышел из каюты и направился к себе.

Я застал там Конселя, желавшего знать, каковы результаты моего свидания с капитаном.

– Друг мой, – сказал я, – капитан высмеял меня, стоило мне заикнуться, что якобы туземцы Папуа угрожают «Наутилусу». Ну что ж! Будем полагаться на капитана и пожелаем себе покойной ночи!

– Господину профессору не понадобятся мои услуги?

– Нет, друг мой! А что делает Нед Ленд?

– С позволения господина профессора, – отвечал Консель, – Нед Ленд готовит паштет из кенгуру. Паштет, говорит, будет просто чудо!

Оставшись один, я лег в постель, но спал дурно. До меня доносились неистовые крики дикарей, ворвавшихся на палубу. Так прошла ночь. Экипаж «Наутилуса» по-прежнему бездействовал. Присутствие на судне каннибалов беспокоило команду столько же, сколько беспокоят солдат в блиндированном форту муравьи, ползающие по блиндажу.

Я встал в шесть часов утра. Люк был закрыт. Стало быть, запас кислорода не возобновлялся со вчерашнего дня. Но все же аварийные резервуары, своевременно приведенные в действие, выпустив несколько кубических метров кислорода, освежали воздух.

До полудня я работал в каюте, не видав даже мельком капитана Немо. На борту не заметно было каких-либо приготовлений к отплытию.

Подождав еще некоторое время, я вышел в салон. Часы показывали половину третьего. Через десять минут морской прилив должен был достигнуть своей высшей точки, и, если капитан Немо не ошибся в расчетах, «Наутилус» снимется с мели. Иначе придется ему долгие месяцы почивать на своем коралловом ложе!

Но тут корпус корабля начал вздрагивать, предвещая скорое освобождение. Я услышал, как заскрипела его обшивка, касаясь известковых отложений шероховатого кораллового дна.

В два часа тридцать пять минут в салон вошел капитан Немо.

– Отплываем, – сказал он.

– А-а!.. – молвил я.

– Я приказал открыть люк.

– А папуасы?

– Папуасы? – повторил капитан Немо, чуть пожав плечами.

– А они невзначай не проникнут внутрь судна?

– Каким путем?

– Через открытый люк.

– Господин Аронакс, – спокойно ответил капитан Немо, – не всегда можно войти через люк «Наутилуса», даже если он открыт.

Я посмотрел на капитана.

– Не понимаете? – спросил он.

– Ни слова!

– Прошу вас следовать за мной, и вы все поймете.

Мы подошли к среднему трапу. Нед Ленд и Консель были уже там и с величайшим любопытством наблюдали, как несколько матросов открывали люк при диких криках и воплях, раздававшихся с палубы.

Крышка люка откинулась наружу… В отверстии показалось десятка два страшных физиономий. Но не успел первый же туземец взяться за поручни трапа, как был отброшен назад неведомой силой. Дикарь с диким воем пустился бежать без оглядки, выкидывая отчаянные сальто-мортале.

Десяток его сородичей кинулись было к трапу, но их постигла та же участь.

Консель ликовал. Нед Ленд, движимый своими дикими инстинктами, тоже кинулся к трапу. Но и канадца, в свою очередь, отбросило назад, стоило ему схватиться за поручни!

– Тысяча чертей! – вопил он. – В меня ударила молния!

И тут я понял все. Металлические поручни представляли собой кабель тока высокого напряжения. Всякий, кто прикасался к ним, получал электрический удар, – и удар мог быть смертельным, если б капитан Немо включил в этот проводник электричества ток всех своих батарей. Короче говоря, между нападающими и нами была как бы спущена электрическая завеса, через которую никто не мог безнаказанно проникнуть.

Перепуганные насмерть, папуасы обратились в бегство. А мы, сдерживая улыбку, успокаивали и растирали Неда Ленда, изрыгавшего ругательства.

В этот момент девятый вал вынес на своем гребне наше судно, и наконец-то «Наутилус» восстал со своего кораллового ложа!

Было два часа сорок минут – время, назначенное капитаном Немо. Заработали винты, и водорез с величественной медлительностью начал рассекать океанские воды. Скорость вращения винта все увеличивалась, и подводный корабль, всплыв на поверхность океана, вышел целым и невредимым из опасных вод Торресова пролива.