Книга: Двадцать тысяч лье под водой. Дети капитана Гранта. Таинственный остров
Назад: 5
Дальше: 7

6

Имущество потерпевших крушение. – Ровно ничего. – Опаленная тряпка. – Прогулка в лес. – Лесная флора. – Убежавший жакамар. – Следы диких зверей. – Куруку. – Тетерева. – Удивительное применение удочек

Имущество наших аэронавтов, потерпевших крушение и выброшенных на неведомую землю, перечислить нетрудно: у них не осталось ровно ничего, кроме той одежды, которая была на них в момент катастрофы. Впрочем, нужно упомянуть, что у Гедеона Спилета, – вероятно, по чистой случайности, – уцелели часы и записная книжка, но ни у кого не сохранилось ни оружия, ни инструментов, ни даже перочинного ножа. Пассажиры воздушного шара все выбросили за борт гондолы, чтобы облегчить груз аэростата.

Вымышленные герои Даниеля Дефо и Виса, все эти Селькирки и Рейнали, потерпевшие крушение у острова Хуан-Фернандес или в Оклендском архипелаге, никогда не попадали в такое положение. Все для себя необходимое они находили на своем разбитом корабле – и зерно, и домашних животных, и инструменты, и ружья, и запасы пороха и пуль, – или же море выбрасывало на берег обломки судна и часть его груза, дававшие им возможность удовлетворять свои насущные потребности. Они не оказывались безоружными перед лицом природы. Но у наших путников не было ни одного инструмента и никакой утвари. Из ничего надо было создать все!

Если б еще судьба возвратила им Сайреса Смита, если б он своими знаниями и практическим умом помог в беде товарищам, – надежда, возможно, еще не была бы потеряна. Увы! Нечего было и думать, что он вернется. Потерпевшим крушение приходилось рассчитывать только на самих себя и на помощь провидения, ибо оно никогда не оставляет тех, кто полон искренней веры.

Но прежде чем обосноваться на этом побережье, разве не нужно было путникам узнать, куда они попали? Где они? На каком-нибудь материке или на острове? Живут ли в этих краях люди, или это берег необитаемой земли?

Столь важный вопрос следовало выяснить как можно скорее, – от этого зависели все дальнейшие шаги, которые могли предпринять наши путники. Однако, по совету Пенкрофа, решили подождать несколько дней, прежде чем отправиться на разведку. Сначала надо было раздобыть провиант и запастись в дорогу не голубиными яйцами и ракушками, а более сытной снедью. Вероятно, предстоят утомительные переходы, на привалах не будет крова над головой, – в таких условиях людям прежде всего необходимо хоть пищей подкреплять свои силы.

Для временной стоянки можно было удовлетвориться и Трущобами. Огонь удалось разжечь, сохранять под слоем золы кучку тлеющих углей было нетрудно. Пока что достаточно имелось ракушек на берегу и яиц в гнездах диких голубей среди скал. Голуби сотнями кружили над карнизом плато, и, вероятно, нашелся бы какой-нибудь способ убить несколько штук хотя бы ударом палки или метко брошенным камнем. Может быть, в соседнем лесу растут деревья, приносящие съедобные плоды. И наконец, рядом протекает река – источник пресной воды. Словом, было решено остаться еще на несколько дней в Трущобах и заняться подготовкой экспедиции для исследования побережья и ближайших окрестностей.

Наб горячо одобрил намерение задержаться некоторое время на стоянке, – он упорно цеплялся за свою надежду и не хотел удаляться от той части берега, где произошла катастрофа. Он не верил, не хотел верить предположению, что Сайреса Смита больше нет в живых. Ему казалось просто невозможным, чтобы такой человек погиб столь нелепой смертью, чтобы волна смыла его и он утонул совсем близко от берега! Нет, пока море не выбросит на берег труп Сайреса Смита и пока он, Наб, собственными глазами не увидит его, не коснется руками, – он не поверит в гибель своего хозяина! Мысль эта крепко завладела Набом, в сердце его не угасала надежда. Быть может, он сам себя обманывал, но такой самообман заслуживал уважения, и Пенкроф не решался разубеждать Наба. Сам же он был уверен, что инженер Сайрес Смит нашел себе могилу в пучине океана, но с Набом, конечно, спорить было невозможно. В своей привязанности к Сайресу Смиту он был подобен верной собаке, которая не может уйти с того места, где умер ее хозяин, и горе так снедало его, что вряд ли он был в силах перенести свою утрату.

Утром 26 марта, чуть рассвело, Наб снова отправился на берег и пошел по направлению к северу, туда, где, по всей вероятности, волны океана сомкнулись над головой несчастного Сайреса Смита.

Завтрак в то утро опять состоял лишь из голубиных яиц и ракушек. Герберт нашел во впадине скалы соль, оставшуюся после испарения морской воды, и эта минеральная приправа пришлась очень кстати.

Покончив с едой, Пенкроф спросил журналиста, не желает ли тот пойти вместе с ним и Гербертом в лес, где они собираются поохотиться. Но, обсудив этот вопрос, обитатели Трущоб решили, что кому-нибудь нужно остаться на стоянке для того, чтобы поддерживать огонь в очаге, а также на тот маловероятный случай, если Наб найдет хозяина и ему понадобится помощь.

Хранителем огня остался Гедеон Спилет.

– Ну, пойдем, Герберт, на охоту! – воскликнул моряк. – Пули подберем дорогой на земле, а ружье выломаем в лесу.

Перед уходом Герберт сказал, что раз у них нет трута, было бы неплохо чем-нибудь его заменить.

– Чем? – спросил Пенкроф.

– Опаленной тряпкой, – ответил юноша. – В случае надобности она может заменить трут.

Моряк признал предложение Герберта вполне разумным. Правда, жаль было обрывка носового платка, но цель оправдывала такую жертву, и вскоре от обширного клетчатого платка Пенкрофа был оторван лоскут и опален на огне. Эту легко воспламеняющуюся ткань спрятали в средней «комнате», в узкой впадине каменной глыбы, – там она была защищена от ветра и от сырости.

Было девять часов утра. Погода хмурилась, дул сильный юго-восточный ветер. Герберт и Пенкроф завернули за скалы, образовавшие Трущобы, и оба бросили взгляд на струйку дыма, извивавшуюся над одним из выступов каменной кровли; затем они направились по левому берегу реки вверх по течению.

Как только дошли до леса, Пенкроф сломал две толстые ветки, которые стали палицами наших охотников; Герберт обточил концы этих дубинок об острый край скалы. Ах, чего бы он не дал за самый обыкновенный нож! Охотники двинулись дальше по берегу, поросшему высокой травой. Начиная с той излучины, где речка резко поворачивала на юго-запад, она становилась все уже, текла в очень высоких берегах, и над ней арками сплетались ветви деревьев. Боясь заблудиться, Пенкроф решил, что и возвращаться надо будет берегом реки, – она приведет их к тому месту, откуда они вышли. Но избранный им путь оказался очень нелегким: тут мешали гибкие ветви деревьев, склонившиеся к самой воде, там дорогу преграждали лианы или колючий кустарник, и приходилось дубинкой расчищать себе путь. Зачастую Герберт с проворством дикой кошки, проскользнув между кустами, исчезал в густых зарослях. Но Пенкроф тотчас звал его обратно и настойчиво просил не отходить в сторону.

Моряк внимательно присматривался к рельефу местности, подмечал характер ее природы. Левый берег был низкий и переходил в незаметно повышавшуюся равнину. Кое-где он становился болотистым – чувствовалось, что тут под почвой целой сетью струек бегут родники, ищут себе выхода и, найдя его, изливаются в реку. Иногда зеленую чащу прорезал ручей, но через него нетрудно было перебраться. Правый берег был высокий, неровный и отчетливо обрисовывал очертания ложбины, по которой пролегало русло реки. По его уступам росли деревья, закрывая кругозор. Идти правым берегом было бы куда труднее, так как нередко склон его становился обрывистым; деревья, сгибавшиеся к воде, держались там лишь силой крепких корней.

Нечего и говорить, что в этом лесу, так же как и на берегу моря, где они уже побывали, не было никаких признаков присутствия человека. Пенкроф заметил только свежие следы четвероногих – несомненно, здесь недавно проходили звери, но какие именно – он не мог определить. Очень возможно, думал Герберт, что сюда наведывались и грозные хищники, с которыми им, вероятно, когда-нибудь придется столкнуться, но нигде не было ни зарубки, сделанной на дереве топором, ни остатков угасшего костра, ни отпечатка человеческой ноги; впрочем, этому, пожалуй, следовало порадоваться: встреча с человеком в диких дебрях у берегов Тихого океана ничего хорошего не сулила.

Герберт и Пенкроф почти не разговаривали, так как дорога была тяжелая, и продвигались они очень медленно – за целый час едва ли прошли одну милю. Пока что охотники не могли похвастаться удачей. Кругом раздавался птичий гомон, птицы перепархивали с дерева на дерево, но все они оказались очень пугливы, как будто верный инстинкт внушал им страх перед людьми. В болотистой части леса Герберт приметил среди пернатых птицу с длинным и острым клювом, похожую на зимородка-рыболова, – однако от рыболова она отличалась более ярким оперением с металлическим отливом.

– Это, должно быть, жакамар, – прошептал Герберт, пытаясь незаметно приблизиться к птице.

– Хорошо бы отведать этого жакамара, – заметил Пенкроф, – если он согласится попасть к нам на жаркое.

В это мгновение камень, ловко брошенный Гербертом, подбил жакамару крыло, но не свалил с ног птицу, она обратилась в бегство и вмиг исчезла.

– Экий я разиня! – воскликнул Герберт.

– Нет, голубчик, – утешал его моряк, – удар был очень меткий, другому бы ни за что так не попасть. Не горюй! Мы твоего жакамара в другой раз поймаем!

Обследование местности продолжалось. Охотники заметили, что чаща постепенно редеет, деревья уже не заглушают друг друга и разрастаются превосходно, но ни на одном не было съедобных плодов. Напрасно Пенкроф искал здесь драгоценные для человека пальмовые деревья, которые приносят столько пользы и встречаются в Северном полушарии вплоть до сороковой параллели, а в Южном – до тридцать пятой. Но тут лес состоял только из хвойных деревьев, – таких, например, гак деодары, которые Герберт приметил уже накануне, дугласы, похожие на те, что растут на северо-западном берегу Америки, и великолепные сосны высотою в сто пятьдесят футов.

Вдруг перед нашими охотниками пронеслась большая стая красивых пестрых птичек с длинными хвостами переливчатой окраски; они тучей спустились на ветки деревьев, роняя перышки, и усеяли землю нежным пухом. Герберт подобрал несколько перышек и, рассмотрев их, сказал:

– Это куруку.

– Лучше бы цесарку или глухаря поймать, – заметил Пенкроф. – Разве такие пташки для еды годятся?

– Годятся, – ответил Герберт, – мясо у них очень нежное. И, если не ошибаюсь, к ним очень легко можно подобраться и убить их просто палкой.

Моряк и Герберт, прячась в высокой траве, подкрались к дереву, у которого нижние ветки были сплошь усеяны птичками. Куруку подстерегали насекомых, служивших им пищей. Видно было, как они крепко уцепились мохнатыми лапками за веточки, на которые уселись.

Охотники поднялись и, взмахивая своими дубинками, как косами, сбивали куруку целыми рядами, но глупые птицы и не думали улетать. Лишь когда на земле их лежало уже не меньше сотни, остальные умчались прочь.

– Вот повезло! – воскликнул Пенкроф. – Дичь как раз для таких охотников, как мы! Бери ее просто руками.

Убитых птичек моряк нанизал на гибкий прутик, и охотники отправились дальше. Они заметили, что река поворачивает к югу, но, по всей вероятности, это была лишь излучина, истоки же реки должны были находиться на севере, в горах, где ее питали тающие снега, покрывавшие склоны центральной конусообразной вершины.

Как известно, Пенкроф и Герберт отправились в поход с тем, чтобы принести для обитателей Трущоб как можно больше дичи. Задача эта еще не была выполнена. Поэтому моряк деятельно продолжал поиски и слал проклятия, когда, промелькнув перед ним в высокой траве, исчезала какая-нибудь дичь, которую он даже не успевал разглядеть. Ах, если б охотников сопровождала собака! Но Топ исчез одновременно с хозяином и, вероятно, погиб вместе с ним.

Около трех часов дня охотники увидели на прогалинке между деревьями новую стаю птиц, которые сидели на кустах можжевельника и клевали его пахучие ягоды. Вдруг по лесу разнесся звук, похожий на пение медной фанфары. Эти странные трубные звуки издавали птицы, принадлежавшие

к семейству куриных, – тетерева, которых в Соединенных Штатах называют тетрасы. Вскоре на прогалину вылетело несколько пар этих птиц. Окраска у них была рыжеватая, переходившая в коричневую, и темно-коричневый хвост. Герберт узнал самцов по красивому пушистому воротнику с двумя остроконечными зубцами по обе стороны шеи. Птицы эти величиною с курицу, а мясо у них такое же вкусное, как у рябчиков. Пенкроф решил во что бы то ни стало поймать хоть одного тетраса. Но задача оказалась трудной, – тетерева не подпускали к себе охотников. После нескольких бесплодных попыток, только вспугнувших осторожных птиц, Пенкроф сказал:

– Ну, раз нельзя их подбить камнем, попробуем поймать на удочку.

– Будто окуней? – удивленно спросил Герберт.

– Будто окуней, – ответил моряк совершенно серьезным тоном.

Пенкроф нашел в траве с полдюжины тетеревиных гнезд, в каждом было по два, по три яйца. Моряк не тронул этих гнезд, зная, что птицы обязательно к ним вернутся, а вокруг гнезд он решил расставить свои удочки, – не силки с петлей, а настоящие удочки с крючком. Он отвел Герберта в сторону и там приготовил свою удивительную снасть, с терпением и ловкостью, которые сделали бы честь даже ученику Исаака Уалтона. Герберт следил за его работой с вполне понятным интересом, но сомневался в успехе этого замысла. Лески Пенкроф сделал длиною в пятнадцать – двадцать футов из тонких сухих лиан, связав их между собой. Крючками послужили очень крепкие шипы с загнутым концом, которые он обломал с куста карликовой акации. Пенкроф привязал их к своим лескам и насадил на эти крючки приманку – толстых красных червяков, ползавших по земле.

Закончив работу, Пенкроф, ловко прячась в высокой траве, подобрался к тетеревиным гнездам и разложил возле них свои лески с приманкой. Потом он вернулся и, зажав в руке свободные концы лесок, спрятался вместе с Гербертом за толстое дерево. Оба охотника замерли в терпеливом ожидании. Герберт, однако, не очень рассчитывал на успех изобретения Пенкрофа.

Прошло с полчаса, и, как предвидел моряк, тетерева и тетерки вернулись к своим гнездам. Самцы, подпрыгивая, расхаживали около гнездовья, что-то выклевывали из земли, совсем не замечая охотников, которые, кстати сказать, постарались укрыться с подветренной стороны.

Герберта, разумеется, очень увлекла эта охота. Он ждал, затаив дыхание. А моряк, замирая от волнения, не сводил глаз с тетеревов, раскрыв рот и вытянув губы трубочкой, как будто хотел проглотить лакомый кусочек.

Однако тетерева бродили между удочками, не обращая на них никакого внимания. Пенкроф легонько подергал лески, и червяки зашевелились, словно были еще живые.

Несомненно, в эту минуту моряк волновался куда сильнее, чем рыболов, который, сидя с удочкой на берегу, не может видеть сквозь толщу воды, как рыба вертится около приманки.

Червяки, колыхавшиеся от подергивания лески, привлекли к себе внимание птиц, и острые их клювы ухватили добычу. Три тетерева, видимо очень прожорливые, жадно проглотили и червяков и крючки. Пенкроф сразу подсек свои удочки, и шумное трепыхание крыльев указало ему, что птицы попались.

– Ура! – закричал он и, бросившись к тетеревам, мигом схватил пойманную дичь.

Герберт захлопал в ладоши. Впервые он видел, как ловят птиц на удочку. Но Пенкроф скромно сказал, что хотя это и не первый его опыт, однако заслуга такого изобретения принадлежит не ему.

– Способ для нас очень удобный, – заметил он. – Да и то ли нам еще придется придумывать в нашем положении.

Тетеревов привязали за лапы, и Пенкроф, просияв от мысли, что с охоты он вернется не с пустыми руками, предложил идти поскорее домой, так как уже начинает смеркаться.

Дорогу к Трущобам найти оказалось нетрудно. Нужно было только не отдаляться от реки и идти вниз по течению. Около шести часов вечера Герберт и Пенкроф, усталые, но довольные, возвратились к своему убежищу.

Назад: 5
Дальше: 7