4

Литодомы. – Устье реки. – Трущобы. – Продолжение поисков. – Зеленая чаща леса. – Запас топлива. – Ожидание прилива. – На гребне гранитного кряжа. – Плот. – Возвращение на берег

Прежде всего решили предпринять разведку, и Гедеон Спилет, велев моряку ждать его на том самом месте, куда они вышли с островка, тотчас пустился в путь по берегу в том же направлении, по которому несколько часов назад помчался негр Наб. Журналист шел торопливыми шагами и вскоре исчез за скалами, – ему не терпелось узнать, что стало с Сайресом Смитом.

Герберт хотел было идти вместе с ним.

– Не ходи, дружок, – сказал ему моряк. – Нам с тобой нужно приготовить стоянку и по возможности раздобыть еды – чего-нибудь посолиднее, чем ракушки. Когда друзья наши возвратятся, им надо будет подкрепиться. Значит, у них свое дело, у нас – свое.

– Согласен, Пенкроф, – ответил Герберт.

– Ну вот и хорошо, – одобрил моряк. – Все устроим по порядку. Мы устали, нам голодно, холодно. Стало быть, всем потребуется пристанище, огонь и пища. Дров в лесу сколько хочешь, найдутся там и птичьи гнезда, – значит, наберем яиц. Остается только подыскать себе дом.

– Ну что ж, – подхватил Герберт. – Я поищу в скалах пещеру. Наверно, уж найду какую-нибудь нору, и мы все туда заберемся.

– Правильно, – сказал Пенкроф. – В дорогу, мальчик!

И оба пустились в путь вдоль огромной гранитной стены, шагая по песчаной полосе, широко обнажавшейся в часы отлива. Но вместо того чтобы повернуть на север, как Гедеон Спилет, они двинулись на юг. Пенкроф заприметил расселину, перерезавшую кряж в нескольких сотнях шагов от места их переправы, и решил, что это, наверное, русло речки или ручья. Они направились туда, так как было очень важно устроить стоянку около источника пресной воды; кроме того, не исключена была возможность, что Сайреса Смита отнесло течением именно в эту сторону.

Как мы уже говорили, берег поднимался сплошной стеной высотою в триста футов, и даже внизу, где волны, случалось, лизали камень, не было в ней ни одной пещеры, ни одного углубления, которое могло бы послужить путнику временным убежищем. Перед нашими исследователями был отвесный вал из очень твердого гранита, не тронутого морем. У верхнего его карниза летали тучи морских птиц, главным образом всякие породы перепончатолапых с длинными и тонкими острыми клювами; все эти пернатые поднимали невероятный шум и нисколько не были напуганы появлением людей, – очевидно, впервые человек нарушил их покой. Среди птиц Пенкроф распознал многочисленных поморников – один из видов бакланов, – которых иногда называют разбойниками, а также мелких прожорливых чаек, гнездившихся во впадинах гранитного карниза. Выстрелив из ружья наугад в эти птичьи стаи, кружившие в воздухе, можно было бы получить богатую добычу, но, для того чтобы выстрелить, нужно было иметь ружье, а как раз ни у Пенкрофа, ни у Герберта ружья-то и не имелось. Впрочем, чайки и поморники почти несъедобны, и даже их яйца отличаются отвратительным вкусом.

Но вот Герберт, который шел по левую руку от Пенкрофа, ближе к морю, приметил несколько скал, покрытых водорослями, – вероятно, море в часы прилива затопляло их. На этих скалах среди скользких стеблей морской травы к камню лепилось множество съедобных двустворчатых ракушек, которыми на голодный желудок не следовало пренебрегать. Герберт окликнул Пенкрофа; тот сейчас же подбежал.

– Э, да тут устрицы! – воскликнул моряк. – Будет чем заменить птичьи яйца, пока мы до гнезд не добрались.

– Вовсе это не устрицы, – заметил Герберт, внимательно разглядывая ракушки, – это литодомы.

– А их едят? – спросил Пенкроф.

– Еще как!

– Ну что ж, отведаем литодомов.

Моряк вполне мог положиться на Герберта. Юноша был очень силен в естествознании и всегда страстно им увлекался. Направил его на этот путь покойный отец и дал ему возможность учиться у лучших профессоров-естествоведов Бостона, которым сразу полюбился умный и прилежный мальчик. Склонности и познания юного натуралиста впоследствии не раз сослужили службу его старшим товарищам, и с самого начала он не ошибся в своем определении.

Литодомы представляли собою продолговатые ракушки, прилепившиеся к скале целыми гроздьями и так крепко приросшие к ней, что их трудно было оторвать. Они принадлежали к виду моллюсков-сверлильщиков, которые высверливают себе ямку в самом твердом камне, а их раковина бывает закруглена с обоих концов, – такого устройства у обыкновенных двустворчатых раковин не наблюдается.

Пенкроф и Герберт вдоволь угостились литодомами, которые приоткрыли на солнышке створки своих домиков. Есть их надо было так же, как устриц. И оба они нашли, что у литодомов очень острый вкус и поэтому можно не жалеть об отсутствии перца и прочих приправ.

Итак, путники немного утолили голод. Но жажда у обоих еще усилилась после того, как они проглотили изрядное количество пряных от природы моллюсков. Теперь нужно было разыскать где-нибудь пресной воды, и казалось невероятным, чтобы на таком гористом берегу не нашелся хотя бы маленький родник. Сделав большой запас ракушек, то есть наполнив ими все карманы и насыпав их в носовые платки, Пенкроф и Герберт возвратились к подножию гранитного кряжа.

Пройдя к югу еще шагов двести, они действительно увидели расселину, в которой, как и думал Пенкроф, текла узкая, но полноводная речка. В этом месте гранитная стена как будто раскололась от сильного вулканического толчка. У выхода из ущелья образовалась небольшая, почти треугольная бухточка.

Ширина горного потока достигала тут ста футов, а русло его занимало почти все ущелье. Берега были не шире двадцати футов. Речка неслась почти по прямой линии меж двух гранитных стен, понижавшихся вверх по течению. На некотором расстоянии она резко поворачивала и через полмили исчезала в лесных зарослях.

– Здесь – вода, а там – дрова! – воскликнул Пенкроф. – Ну теперь, Герберт, нам не хватает только дома!

Речка была совсем прозрачная. Пенкроф убедился, что в часы отлива, когда до нее не доходили морские волны, вода в ней была пресная и вполне годилась для питья. Лишь только это важное обстоятельство было установлено, Герберт принялся искать какую-нибудь пещеру, где можно было бы приютиться, но поиски его оказались тщетными. Повсюду гранитный кряж высился ровной, гладкой, отвесной стеной.

Однако недалеко от устья реки, выше того места, куда доходил прилив, они обнаружили очень своеобразное нагромождение каменных глыб. Такие природные сооружения нередко встречаются на гранитных возвышенностях и носят название «каминов».

Исследуя этот лабиринт, Пенкроф и Герберт довольно далеко углубились в него, двигаясь по усыпанным песком проходам, куда свет просачивался в щели между глыбами, из которых иные сохраняли равновесие каким-то чудом. Однако в щели проникал не только свет, но и ветер, – по каменным коридорам гуляли самые настоящие сквозняки, приносившие с собой пронизывающий холод. Но Пенкроф решил, что, если перегородить некоторые проходы, заложить их отверстия камнями да засыпать песком, «Трущобы», как он их назвал, станут пригодны для жилья. Расположение их – если изобразить его на чертеже – представляло подобие типографского знака &, сокращенно обозначающего латинские слова et cetera; отгородившись от верхней петли этого знака, через которую врывался южный и западный ветер, несомненно, можно было воспользоваться для пристанища нижней петлей.

– Местечко славное! – сказал Пенкроф. – Если когда-нибудь вернется к нам мистер Смит, уж он сумеет навести порядок в этом лабиринте.

– Он обязательно вернется, Пенкроф! – воскликнул Герберт. – Мы должны к его возвращению устроить здесь сколько-нибудь сносное жилище. Прежде всего надо сложить очаг в левом коридоре и не закрывать там верхнего отверстия, чтобы в него выходил дым.

– Ну, очаг-то сложить нетрудно, голубчик, – сказал моряк. – А право, славное местечко эти Трущобы (придуманное Пенкрофом название так и осталось за этим временным убежищем). Но первым делом пойдем-ка запасемся дровами. Думается, сучья и ветви пригодятся нам и на то, чтоб позатыкать щели, а то здесь будто сам дьявол свищет.

Герберт и Пенкроф вышли из Трущоб и, обогнув срезанный угол кряжа, направились по левому берегу речки. Довольно быстрое ее течение несло упавшие в воду стволы деревьев. Прилив (а в эти минуты его наступление было заметно), вероятно, заходил в устье реки, с силой отбрасывая ее воды на довольно большое расстояние. И моряк подумал, что действием прилива и отлива можно было бы воспользоваться для сплава плотами всяких грузов.

Четверть часа спустя моряк и юный Герберт дошли до излучины, где речка круто поворачивала влево. Начиная с этого места она текла через лес, состоявший из великолепных деревьев. Несмотря на холодное время года, деревья были зелены – они принадлежали к различным хвойным породам, распространенным во всех климатических поясах земного шара – от северных широт до тропических стран.

Юный натуралист распознал тут породу деодаров, многочисленные разновидности которых встречаются в зоне Гималайских гор; эти деревья распространяли вокруг очень приятный запах. Между исполинскими деодарами разбросаны были купы сосен, раскинувших свою густую крону широким зонтом. Внизу земля была устлана ковром травы, и, ступая по нему, Пенкроф слышал, как хрустели под ногами упавшие с деревьев сухие сучья, – они трещали, как взлетающие ракеты.

– Ладно, милый мой, – говорил Пенкроф Герберту, – я, конечно, не знаю, как называются эти деревья, но могу тебе сказать, что они вполне годятся на дрова, – а нам сейчас нужнее всего именно дровяная порода.

– Давай собирать хворост! – ответил Герберт и тотчас же принялся за работу.

Набрать топлива оказалось очень легко, не приходилось даже обламывать сухие ветки, – хворост в изобилии лежал на земле. Итак, в топливе недостатка не было, но тут встал вопрос, как доставить его к месту стоянки. Сухие дрова горят очень быстро – следовательно, нужно было принести в Трущобы неимоверную груду хвороста, ношу, непосильную для двух человек. Герберт сказал об этом Пенкрофу.

– Э, голубчик, надо придумать, как переправить дрова. При желании все можно сделать! Будь у нас ручная тележка, тут и разговаривать бы нечего было.

– Зато у нас есть речка! – воскликнул Герберт.

– Правильно! – подтвердил Пенкроф. – Есть речка – значит, дрова поплывут сами собою. Недаром же люди придумали сплавлять лес плотами.

– Только вот беда, – возразил Герберт, – они поплывут не в ту сторону, в которую нам надо: ведь прилив сейчас гонит воду против течения.

– Подождем тогда отлива, – сказал моряк, – и наше топливо преспокойно доплывет до Трущоб. Давай пока готовить плот.

Моряк в сопровождении Герберта направился к опушке леса, подступавшего к излучине реки. Каждый тащил на спине вязанку хвороста, какую мог унести. На берегу, поросшем травой, по которой, наверное, еще не ступала нога человека, тоже нашлось немало валежника. Пенкроф тотчас же принялся делать плот.

В маленькую заводь, защищенную выступом берега, о который разбивалось течение, моряк и Герберт спустили несколько древесных стволов, крепко связав их между собой сухими лианами. Получилось нечто вроде плота, на него сложили весь собранный хворост – ношу, которую могли бы поднять человек двадцать, не меньше. За час они закончили работу и причалили плот к берегу – тут он должен был ждать, когда начнет спадать вода.

До начала отлива оставалось еще несколько часов, и, чтобы скоротать время, Пенкроф и Герберт решили подняться на верхнее плато, откуда должен был открываться широкий вид на ту неведомую землю, где они очутились.

В двухстах шагах от излучины реки гранитная стена заканчивалась каменной осыпью и, постепенно понижаясь, полого опускалась к лесной опушке. Природа как будто устроила тут лестницу. Герберт и моряк стали подниматься по ней. У обоих были быстрые ноги, крепкие мышцы, и через несколько минут они уже достигли гребня возвышенности и остановились на выступе, возвышавшемся над устьем реки.

Лишь только оба они оказались на плоскогорье, взгляд их обратился к океану, над которым они пролетели в такую ужасную бурю. С глубоким волнением смотрели они на северный берег острова, – ведь именно около него произошла катастрофа и где-то там исчез Сайрес Смит. Они искали взглядом, не плывет ли по волнам обрывок оболочки аэростата, за который мог бы уцепиться человек. Нет, нигде ничего не было видно. Только необозримая пустынная ширь океана. Пустынным был и берег. Ни Гедеон Спилет, ни Наб не появлялись. Быть может, однако, они ушли так далеко, что их нельзя было увидеть.

– А я вот уверен, – вдруг сказал Герберт, – да, уверен, что такой человек, как мистер Сайрес, не мог утонуть… Он ведь энергичный, смелый, он не растеряется. Наверно, он добрался до берега. Правда, Пенкроф?

Моряк печально покачал головой. Сам он уже не надеялся увидеть когда-нибудь Сайреса Смита, но не хотел лишать юношу надежды.

– Ну, понятно, понятно, – сказал Пенкроф. – Уж кто-кто, а мистер Смит сумеет выбраться из беды там, где другому несдобровать.

А в это время он с пристальным вниманием оглядывал берег. Перед глазами его тянулась песчаная полоса, ограниченная справа от устья реки грядой подводных скал. Черные их глыбы, едва выступавшие из воды, походили на гигантских морских зверей, лежавших среди кипевших бурунов; за линией рифов сверкало на солнце море. С юга кругозор закрывал остроконечный высокий мыс, и нельзя было определить, продолжается ли за ним суша, или же она вытянута в направлении с юго-востока на юго-запад и образует некий длинный полуостров. С северной стороны берег, обозримый на большом расстоянии, плавно изгибался, окаймляя округлую бухту. Там он был низкий, плоский, без гранитных скал, с широкими песчаными отмелями, обнажавшимися в часы отлива.

Пенкроф и Герберт повернулись к западу; взгляд обоих прежде всего привлекала гора со снежной вершиной, возвышавшаяся вдалеке, на расстоянии шести или семи миль. От первых ее уступов и ниже, по широкому плато, шли лесные заросли, и среди них яркими пятнами выделялись купы вечнозеленых деревьев. В двух милях от края этого плато лес заканчивался, и там зеленела поросшая травой широкая полоса, по которой прихотливо раскиданы были маленькие рощицы. Слева в просветах между деревьями блестела речка, такая извилистая, что казалось, она возвращалась обратно к тем отрогам высокой горы, среди которых, вероятно, брала начало. В том месте, где Пенкроф оставил свой плот, она текла меж высоких гранитных берегов, но левый берег все время шел обрывистой кручей, а правый постепенно понижался; сплошная стена сменялась грядой отдельных глыб, затем россыпью камней, а дальше, до самого конца косы, – мелкой галькой.

– Что это? Остров? – пробормотал моряк.

– Ну, если и остров, то довольно большой! – заметил юноша.

– Что ни говори, а остров всегда останется островом! – сказал Пенкроф.

Но как ни был важен этот вопрос, разрешить его они пока еще не могли. Приходилось отложить его выяснение. Однако чем бы ни была суша, на которую они попали, – островом или материком, – земля здесь казалась плодородной, а природа красивой и богатой многими дарами.

– Хорошо еще, что так вышло, – сказал Пенкроф. – И за это нам, несчастным, надо возблагодарить провидение.

– Ну конечно. Слава Богу! – воскликнул Герберт: его юное сердце было полно признательности к творцу всего сущего.

Долго еще Пенкроф и Герберт смотрели на ту неведомую землю, куда их забросила судьба, но и после этих первых впечатлений ни тот ни другой не могли представить себе, что ждет их тут.

Затем они пустились в обратный путь по южному краю плоскогорья, окаймленному карнизом из скал самых причудливых очертаний. Во впадинах здесь гнездились сотни птиц. Перепрыгивая с одной глыбы на другую, Герберт вспугнул целую стаю пернатых обитателей скал.

– Ах! – воскликнул он. – Это не бакланы, не чайки!

– Что же это за птицы? – спросил Пенкроф. – Ей-богу, похожи на голубей.

– Да это и есть голуби, только дикие – скалистые голуби, – ответил Герберт. – Я их сразу узнал. Вот погляди, у них двойная черная кайма на крыльях, хвост белый, а все остальное оперение голубовато-пепельного цвета. Я читал, что скалистые голуби – лакомая дичь, и, наверно, у них очень вкусные яйца. Может быть, в гнездах остались яйца!..

– Тогда зажарим себе яичницу! – весело подхватил Пенкроф.

– А в чем? В твоей шляпе?

– Нет, дружок, – я, к сожалению, не волшебник. Ничего, не горюй. Мы испечем яйца. Хочешь поспорим, кто больше съест?

Пенкроф и юноша принялись весьма внимательно осматривать все впадины меж гранитных глыб; кое-где действительно оказались яйца. Собрав несколько десятков голубиных яиц, сложили их в носовой платок моряка, а затем, полагая, что прилив кончился, спустились по склону к реке.

К часу пополудни они дошли до знакомой излучины. Прилив уже не мешал течению реки. Надо было воспользоваться этим, чтобы пригнать плот к ущелью. Пенкроф вовсе не намеревался пустить свой плот по воле случая, оставив его без всякого управления. Не хотел он также и взобраться на плот, чтобы им управлять. Тут ему пришло на помощь умение моряков смастерить канат из того, что есть под рукой, – моряк всегда выйдет из положения.

Набрав сухих лиан, Пенкроф ссучил из них веревку длиной в несколько саженей. Этот импровизированный канат привязали к плоту сзади, и конец его моряк крепко держал в руке, а Герберт, вооружившись длинной жердью, отталкивал плот от берега на стрежень реки.

Способ сплава оказался очень удачным. Шагая по берегу, Пенкроф сдерживал канатом тяжело нагруженный плот, и он спокойно плыл по течению. Берег тянулся обрывистой кручей, и нечего было опасаться, что плот застрянет где-нибудь на отмели. Часа через два он благополучно достиг устья реки, находившегося близ Трущоб.