Глава тринадцатая

Последние часы

В тот момент, когда солнце скрылось за вершины гор, по ту сторону озера Таупо, пленников отвели обратно в тюрьму. Несчастным предстояло выйти из нее лишь тогда, когда вершины горной цепи Вахити-Рэндж окрасятся первыми лучами солнца.

Это была их последняя ночь перед смертью. Несмотря на изнеможение, несмотря на переживаемый ими ужас, они сели вместе ужинать.

– Нам нужны все наши силы, чтобы смело смотреть смерти в лицо, – проговорил Гленарван. – Надо показать этим дикарям, как умеют умирать европейцы.

Закончив ужин, леди Элен вслух произнесла молитву. Все спутники, обнажив головы, присоединились к ней.

Есть ли человек, который перед смертью не вспомнит Бога! Помолившись, пленники обнялись.

Мери Грант и леди Элен, отойдя в уголок хижины, улеглись там на циновке. Благодетельный сон, во время которого забывается всякое горе, смежил им глаза. Сломленные усталостью и бессонными ночами, несчастные женщины заснули, прижавшись друг к другу.

Гленарван отвел друзей в сторону и сказал:

– Дорогие товарищи, если завтра нам суждено будет умереть, то я уверен, что мы умрем мужественно, сознавая, что стремились к благородной цели. Но дело в том, что здесь нас ждет не только смерть, но и пытки, быть может, бесчестие, и эти две женщины…

Здесь голос Гленарвана дрогнул. Он умолк, желая справиться со своим волнением.

– Джон, – обратился он через минуту к молодому капитану, – вы обещали Мери то же, что я обещал Элен. Как же вы решили поступить?

– Мне кажется, что я имею право выполнить это обещание, – ответил Джон Манглс.

– Да, Джон, но ведь у нас нет оружия.

– Вот оно, – сказал молодой капитан, показывая кинжал, – я вырвал его из рук Кара-Тете, когда этот дикарь свалился у ваших ног. И пусть, сэр, тот из нас, кто переживет другого, выполнит желание вашей жены и Мери Грант.

После этих слов воцарилось глубокое молчание. Его нарушил майор.

– Друзья мои, – сказал он, – не прибегайте к этой крайней мере до самой последней минуты. Я не сторонник непоправимых поступков.

– Говоря это, я имел в виду не нас, мужчин, – ответил Гленарван. – Какая бы смерть ни ждала нас, мы сумеем без страха встретить ее. Ах, если бы мы были одни, то я уже двадцать раз крикнул бы вам: «Друзья, попытаемся прорваться силой! Нападем на этих негодяев!» Но жена моя, но Мери…

Джон Манглс приподнял циновку и начал считать маорийцев, стороживших дверь храма. Их было двадцать пять. На площади пылал большой костер, бросавший зловещие отблески на хижины, на изгороди па. Некоторые дикари лежали вокруг костра, иные стояли неподвижно, вырисовываясь резкими черными силуэтами на фоне яркого пламени. Но все они то и дело глядели на хижину, наблюдать за которой им было поручено.

Говорят, что у пленника, задумавшего бежать, больше шансов на успех, чем у тюремщика, который стережет его. Тюремщик может забыть, что стережет, – узник никогда не может забыть, что его стерегут. Узник чаще думает о побеге, чем его страж о том, как помешать побегу. Отсюда частые и поразительные побеги.

Но тут узников стерег не равнодушный тюремщик – их стерегла ненависть, жажда мести. Если пленников не связали, то лишь потому, что здесь это было бы лишним, ибо двадцать пять человек сторожили единственный выход из храма.

Эта постройка, примыкавшая к скале, завершавшей крепость, была доступна лишь со стороны входа. Отсюда узкая полоса земли вела на площадь па. Две боковые стены хижины поднимались над отвесными скалами, под которыми зияла пропасть футов в сто глубиной. Спуститься по склону пропасти было невозможно. Немыслимо также было бежать через заднюю стену, упиравшуюся в огромную отвесную скалу. Единственным выходом была дверь храма, открывавшаяся на узкую полосу земли, которая соединяла его с площадью па, подобно подъемному мосту. Но тут на страже стояли маорийцы. Итак, бегство было невозможно, и Гленарван, который чуть не двадцать раз обследовал стены своей тюрьмы, принужден был признать это.

А между тем мучительные часы этой ночи бежали один за другим. Горы окутал непроницаемый мрак. На небе не видно было ни луны, ни звезд. Порой порывы ветра сотрясали сваи святилища. На мгновение они раздували костер маорийцев, и отблески пламени озаряли мимолетным светом внутренность храма и сидевших в нем узников. Несчастные были погружены в свои предсмертные думы. Мертвая тишина царила в хижине.

Около четырех часов утра внимание майора привлек какой-то шорох, доносившийся как будто от задней стены, упиравшейся в скалу.

Сначала Мак-Наббс не придал этому шороху никакого значения, но так как он не прекращался, то майор начал прислушиваться, а затем, заинтересовавшись, приник ухом к земле. Ему показалось, будто кто-то за стеной скребет, роет землю.

Удостоверившись, что слух не обманывает его, он тихо подошел к Гленарвану и Джону Манглсу и отвлек их от мучительных дум, прошептав:

– Прислушайтесь, – и знаком показал, что надо нагнуться.

Что кто-то роет землю, теперь было слышно все явственнее. Вот под нажимом какого-то острого орудия заскрипели и скатились вниз камешки.

– Какой-нибудь зверь роет нору, – сказал Джон Манглс.

Гленарван вдруг ударил себя по лбу.

– Как знать! – сказал он. – А вдруг это человек!

– А вот мы сейчас выясним, человек это или животное, – отозвался майор.

К ним подошли Вильсон и Олбинет, и вчетвером они принялись подкапываться под стену: Джон Манглс копал кинжалом, остальные – вырванными из земли камнями или просто руками. Мюльреди, растянувшись на полу и приподняв циновку, наблюдал за группой туземцев.

Дикари неподвижно сидели вокруг костра, не подозревая о том, что происходит в каких-нибудь двадцати шагах от них.

Земля, которую пленники копали, была рыхлая, легко крошилась, под ней залег кремнистый туф, и потому, несмотря на отсутствие инструментов, подкоп быстро углублялся. Вскоре стало очевидным, что какой-то человек, быть может несколько человек, роет подкоп в хижину. С какой целью? Знали ли они о том, что здесь находятся пленники, или тут был с их стороны какой-то личный интерес?

Пленники удвоили усилия. Кровь сочилась из их пальцев, но они все рыли и рыли. Через полчаса они вырыли яму в полсажени глубиной. Шорох с той стороны доносился все отчетливей: ясно было, что работавших отделял друг от друга лишь тонкий слой земли. Так прошло еще несколько минут, как вдруг майор отдернул руку, пораненную каким-то острым орудием. Он едва удержал крик. Джон Манглс отклонил лезвием кинжала нож, показавшийся из земли, и схватил руку, которая его держала. То была рука женщины или ребенка, рука европейца!

Ни с той, ни с другой стороны не было произнесено ни слова. Очевидно, обе стороны были заинтересованы в том, чтобы молчать.

– Уж не Роберт ли это? – прошептал Гленарван.

Как ни тихо произнес он это имя, но Мери Грант, разбуженная происходившим вокруг нее движением, проскользнула к Гленарвану и, схватив эту перепачканную землей руку, осыпала ее поцелуями.

– Ты! Ты! – шептала девушка. (Как могла она не узнать этой детской руки!) – Ты, мой Роберт!

– Да, сестричка, это я, – послышался голос Роберта. – Я пришел всех вас спасти. Но только тише!

– Храбрый мальчик!.. – повторял Гленарван.

– Следите за дикарями у входа, – снова донесся голос юного Гранта.

Мюльреди, который оставил свой наблюдательный пост, привлеченный появлением мальчугана, опять вернулся к своим обязанностям.

– Все в порядке, – промолвил он, – только четыре человека на страже. Остальные спят.

– Смелее, – отозвался Вильсон.

В одну минуту отверстие было расширено, и Роберт из объятий сестры перешел в объятия Элен. Вокруг пояса у него была закручена длинная веревка из формиума.

– Мальчик, мой мальчик, – шептала Элен, – как это дикари не убили тебя!

– Нет, не убили, я даже сам не понимаю, как это мне удалось во время общей суматохи ускользнуть. Я выбрался из крепости и два дня скрывался в кустарниках, а ночью бродил вблизи крепости. Мне хотелось увидеть вас. Когда все племя хоронило вождя, я осмотрел ту сторону крепости, на которой находится ваша тюрьма, и увидел, что смогу добраться до вас. Я стащил из какой-то пустой хижины вот этот нож и веревку и вскарабкался к вам, хватаясь то за пучки трав, то за ветки кустов. К счастью, в скале, на которой стоит хижина, оказалось нечто вроде грота, и, чтобы добраться до вас, мне надо было прокопать только несколько футов в рыхлой земле. И вот я с вами!

Двадцать поцелуев послужили безмолвным ответом на слова Роберта.

– Идем! – сказал он решительным тоном.

– А Паганель внизу? – спросил Гленарван.

– Господин Паганель? – удивленно переспросил Роберт.

– Да. Он ждет нас?

– Нет, сэр. Разве господин Паганель не с вами?

– Его здесь нет, Роберт, – ответила Мери Грант.

– Как! Ты не видел его? – спросил Гленарван. – Значит, вы не встретились во время суматохи? Разве вы не вместе убежали?

– Нет, сэр, – ответил мальчик, удрученный известием об исчезновении своего друга Паганеля.

– Бежим, – сказал майор. – Нельзя терять ни минуты. Где бы ни был Паганель, он не может быть в более опасном положении, чем мы. Идем!

Действительно, каждая минута была дорога. Нужно было спасаться бегством. К счастью, побег не представлял больших трудностей, если не считать почти вертикального двадцатифутового спуска по выходе из грота. Дальше до самого подножия горы склон не был крутым. Оттуда пленники могли быстро добраться до тянувшихся внизу долин. Маорийцы, если заметят бегство европейцев, должны будут в погоне за ними проделать длинный путь в обход, ибо им не был известен проход, вырытый между хижиной и склоном горы.

Побег начался. Приняли все нужные меры предосторожности. Пленники один за другим пробрались через узкий проход и оказались в гроте. Джон Манглс, прежде чем покинуть святилище, уничтожил все следы подкопа и, в свою очередь, скользнул в отверстие, закрыв его затем циновкой, что делало проход совершенно незаметным.

Теперь предстояло спуститься по отвесной скале до самого начала откоса. Спуск был бы неосуществим, не захвати Роберт веревки из формиума. Ее размотали, один конец привязали к выступу скалы, а второй сбросили вниз. Джон Манглс, прежде чем позволить друзьям ввериться этой скрученной из волокон формиума веревке, испробовал ее. Она показалась ему не очень крепкой. Приходилось быть осмотрительным: падение с такой высоты могло оказаться смертельным.

– Эта веревка, по-моему, может выдержать не более двух человек, – сказал он, – с этим придется считаться. Пусть первыми спускаются лорд и леди Гленарван. Когда они окажутся у подошвы скалы, то пусть три раза дернут за веревку, – это будет значить, что за ними могут спускаться остальные.

– Первым спущусь я, – сказал Роберт. – Я нашел внизу глубокую впадину, где могут спрятаться те, кто спустятся первыми.

– Ну, спускайся, дитя мое, – сказал Гленарван, пожимая руку Роберту.

Мальчик скрылся. Через минуту троекратное подергивание веревки дало знать, что он благополучно спустился. Гленарван и Элен тотчас вышли из грота. Было темно, но вершины гор, поднимавшихся на востоке, уже начали чуть-чуть сереть.

Резкий утренний холодок подбодрил молодую женщину, и она почувствовала прилив сил. Первым начал спускаться Гленарван, за ним Элен. Оба благополучно достигли того места, где отвесная стена и вершина откоса встречались. Отсюда Гленарван, поддерживая жену, начал спускаться вниз по откосу горы. Он, нащупав пучки травы и кустики, испытывал сначала их прочность, а затем уже ставил на них ногу Элен. Над ними, щебеча, вились какие-то внезапно разбуженные птицы. Беглецы вздрагивали, когда сорвавшийся из-под ноги камень с шумом скатывался к подножию горы.

Гленарван с женой уже спустились почти до половины откоса, как вдруг из грота послышался шепот Джона Манглса:

– Стойте!..

Гленарван, уцепившись рукой за куст, другой поддерживая жену, замер на месте.

Тревогу поднял Вильсон. Услышав какие-то звуки на площади перед хижиной, он вернулся в храм, приподнял циновку и стал наблюдать за маорийцами. По его знаку Джон Манглс приостановил спуск Гленарвана. Оказалось, что какой-то воин, уловив смутный, необычный шорох, встал и подошел к хижине. Стоя в двух шагах от нее, маориец, склонив голову набок, прислушивался. Так простоял он минуту, показавшуюся Вильсону часом. Затем, досадливо тряхнув головой, туземец вернулся к товарищам, поднял с земли охапку хвороста и подбросил ее в потухающий костер. Огонь запылал ярче и осветил лицо воина, переставшего тревожиться, и, взглянув на первые проблески зари, белевшие на горизонте, он снова улегся у костра, чтобы согреться.

– Все в порядке, – тихо сказал Вильсон, вернувшись в грот.

Джон дернул веревку, и Гленарван продолжал спуск, вскоре он и леди Элен очутились на узенькой тропинке, где их уже ждал Роберт.

Снова трижды дрогнула веревка, и Джон Манглс и Мери Грант пустились в опасный путь.

Они удачно достигли земли и вскоре встретились с Гленарванами в указанном Робертом углублении.

Через пять минут беглецы, благополучно выбравшись из храма, покинули свое временное убежище и, сторонясь заселенных берегов озера, пошли узкими тропами в самую глубь гор. Они продвигались быстро, стараясь избегать мест, где кто-либо мог их увидеть. Безмолвно, словно тени, скользили они между кустами. Куда шли они? Туда, куда глаза глядят, но они были свободны!

Около пяти часов начало светать. Высоко плывущие в небе облака окрасились под голубоватый мрамор. На вершинах гор таял утренний туман. Вот-вот должно было показаться дневное светило, и его восход, вместо того чтобы быть сигналом к казни, мог обнаружить теперь бегство осужденных.

Итак, следовало спешить, чтобы находиться вне досягаемости дикарей до наступления рокового момента. Но беглецы продвигались медленно, ибо тропинки были круты. Гленарван не вел, а скорее нес на руках жену. Мери Грант опиралась на руку Джона Манглса. Роберт, счастливый, торжествующий, радуясь успеху своего предприятия, шел впереди. Оба матроса замыкали шествие.

Еще полчаса – и из-за туманного горизонта должно было появиться лучезарное светило.

Эти полчаса беглецы шли наугад: с ними не было Паганеля, который всегда вел их правильным путем, Паганеля, отсутствие которого тревожило и омрачало их счастье. Но они все же шли на восток, навстречу разгоравшейся чудесной заре. Вскоре они достигли высоты пятисот футов над озером Таупо, и здесь утренний холод особенно сильно давал себя чувствовать. Перед беглецами вырисовывались неясные контуры холмов и громоздившихся над ними гор. Но Гленарван желал лишь одного – затеряться среди этих гор. «А там, когда-нибудь, – думал он, – мы выберемся из этого горного лабиринта».

Наконец появилось солнце и озарило первыми лучами беглецов.

И вдруг раздался ужасающий вой сотен голосов. Он доносился из крепости, местонахождение которой Гленарван представлял себе смутно; к тому же густой туман скрывал простиравшиеся внизу долины.

Но беглецы поняли, – их исчезновение обнаружили. Удастся ли им ускользнуть от погони? Заметили ли их туземцы? Не выдадут ли их следы?

В эту минуту клубившийся внизу туман взвился кверху и на минуту окутал беглецов влажным облаком, и тогда они увидели в трехстах футах под собой яростную толпу туземцев. Они видели дикарей, но и те тоже заметили их. Снова раздались завывания, лай собак; все племя, тщетно попытавшись перебраться через скалу, где стояла хижина, бросилось тогда вон из крепости и помчалось кратчайшими тропинками в погоню за узниками, избежавшими их мести.