Глава девятая

Тридцать миль к северу

7 февраля в шесть часов утра Гленарван дал сигнал к отправлению. Дождь прекратился ночью. Сероватые тучки, заволакивавшие небо, не пропускали солнечных лучей на высоте трех миль от земли. Умеренная жара обещала, что предстоящее путешествие не будет слишком утомительным.

Паганель определил по карте расстояние от мыса Кахвиа до Окленда: оно равнялось восьмидесяти милям, которые можно было пройти в восемь дней, делая по десяти миль в день. Но вместо того чтобы идти вдоль извилистых берегов моря, географ предпочел направиться к селению Нгаруавахиа, расположенному в тридцати милях, при слиянии двух рек – Уаикато и Вайпы. Там пролегал «почтовый тракт», точнее – тропа, доступная для повозок, пересекавшая почти весь остров – от Нейпира у залива Хокса и дальше до Окленда. По тракту можно было добраться до Дрюри, там следует отдохнуть в хорошей гостинице, которую особенно рекомендует естествоиспытатель Гохштеттер. Распределив между собой съестные припасы, путешественники двинулись вдоль берега бухты Аотеа. Из предосторожности они шли, держа наготове заряженные карабины, пристально вглядываясь в холмистые равнины, расстилавшиеся к востоку.

Паганель поминутно заглядывал в карту и как знаток восторгался точностью ее малейших деталей.

Часть дня маленький отряд шел по песку, образовавшемуся из осколков двухстворчатых раковин, высохших костей, смешанных главным образом с перекисью и закисью железа, и стоит приблизить к такой почве магнит, как он тотчас же покрывается блестящими кристалликами.

На берегу, о который бесшумно плескались волны прилива, безбоязненно резвилось несколько тюленей. Эти морские животные, с круглой головой, широким покатым лбом, выразительными глазами, имели добродушный вид. Глядя на них, понятно, почему мифология, воспевая этих своеобразных обитателей моря, воплотила в них образ обольстительницы-сирены.

Тюлени во множестве водятся у берегов Новой Зеландии, и охота на них представляет собой выгодное занятие, так как их жир и кожа пользуются большим спросом.

Среди тюленей выделялись три-четыре морских слона. Они были серо-голубого цвета, длиной в двадцать пять – тридцать футов. Эти огромные животные лениво раскинулись на толстом слое гигантских водорослей – ламинарий, поднимали хобот, смешно поводили длинными, грубыми усами, завитыми колечками, как бороды щеголей.

Роберт с интересом наблюдал за ними.

– Каково! – вдруг воскликнул удивленный мальчуган. – Тюлени едят гальку!

Действительно, некоторые животные с жадностью глотали валявшиеся на берегу камешки.

– Тюлени глотают береговую гальку, – ответил Паганель. – Это несомненно.

– Какая странная пища, ведь ее трудно переварить, – удивился Роберт.

– Эти животные глотают камни не для того, чтобы насытиться ими, а для того, чтобы нагрузить себя балластом и таким образом легче спуститься на дно. Вернувшись на берег, они без долгих церемоний выбросят из себя этот балласт. Ты сейчас увидишь, как тюлени, наглотавшись камешков, нырнут в воду.

Действительно, вскоре с полдюжины тюленей, видимо, достаточно нагрузив себя балластом, тяжело переваливаясь, поползли по берегу и исчезли в водной стихии. Но Гленарван не мог терять драгоценное время, ожидая возвращения тюленей на берег, и затем наблюдать, как они начнут разгружаться. К большому огорчению Паганеля, маленький отряд опять тронулся в путь.

В десять часов остановились для завтрака на привал у подножья большой базальтовой скалы, на берегу моря. Скалы эти были словно кельтские каменные памятники. Здесь на мели нашли множество устриц, но они были мелкие и мало приятные на вкус. По совету Паганеля, Олбинет испек их на раскаленных угольях, и в таком виде они имели большой успех – за завтраком их съели не одну дюжину.

Отдохнув, путешественники снова двинулись вдоль берега бухты. На гребнях скал ютилось множество морских птиц: фрегаты, глупыши, чайки и, наконец, огромные альбатросы, неподвижно сидевшие на остроконечных верхушках утесов.

К четырем часам пополудни пройдено было без всякого напряжения и усталости десять миль. Путешественники решили идти вперед до самой ночи, когда надо было изменить направление пути и продвигаться вдоль подножия гор, видневшихся на севере, а обогнув их, углубиться в долину реки Вайпа.

Вдали простирались бесконечные луга, казалось, что по ним легко будет идти. Но, приблизившись к этому морю зелени, путешественники были разочарованы: вместо травы перед ними была поросль кустарников с белыми цветами, среди которой виднелось бесчисленное множество высоких папоротников, очень распространенных в Новой Зеландии. Пришлось прокладывать дорогу между деревянистыми стеблями, что было трудно. Тем не менее к восьми часам вечера миновали первые отроги горной цепи Хакарихатоа – Ран и остановились на привал.

После перехода в четырнадцать миль следовало подумать об отдыхе. Так как не было ни фургона, ни палатки, то легли под сенью великолепных норфолкских сосен. К счастью, в одеялах недостатка не было, и, разостлав их, устроили постели.

Гленарван принял необходимые меры предосторожности на ночь. Вооруженные мужчины должны были по двое дежурить до самого утра. Костров не разводили. Огненный барьер – отличная защита от хищных зверей, но в Новой Зеландии нет ни тигров, ни львов, ни медведей, ни других хищных зверей; правда, их в полной мере заменяют сами новозеландцы, и огонь привлек бы только внимание этих двуногих ягуаров.

Ночь прошла благополучно, беспокоили лишь укусы песчаных мух – нгаму на туземном наречии – и дерзкая семья крыс, исправно прогрызавших мешки со съестными припасами.

На следующее утро, 8 февраля, Паганель проснулся в более спокойном настроении, почти примиренный с Новой Зеландией. Маорийцы, которых географ особенно опасался, не появлялись, и эти кровожадные людоеды не тревожили его даже во сне. Он с удовлетворением поведал об этом Гленарвану.

– Я полагаю, что мы благополучно закончим нашу маленькую прогулку, – добавил он. – Сегодня вечером мы доберемся до слияния рек Вайпа и Уаикато и выйдем на дорогу в Окленд, а там нам уже нечего бояться встречи с туземцами.

– Какое расстояние нам предстоит пройти до слияния рек Вайпа и Уаикато? – спросил Гленарван.

– Пятнадцать миль – путь, равный тому, который мы сделали вчера.

– Но этот несносный кустарник очень сильно затрудняет путь, – заметил Гленарван.

– Нет, – отозвался географ, – теперь мы пойдем вдоль берега Вайпы, это дорога легкая, и мы быстро пройдем ее.

– Так вперед! – воскликнул Гленарван, видя, что путешественницы готовы.

В продолжение первых часов пути густой кустарник задерживал путников. Конечно, ни в фургоне, ни верхом не пройти было бы там, где пробирались путешественники. Поэтому об австралийской повозке не жалели. До той поры, пока через эти заросли не проложат проезжих дорог, Новая Зеландия будет доступна лишь одним пешеходам. Бесчисленные разновидности папоротников с не меньшим упорством, чем сами маорийцы, защищают здесь родную землю от чужестранцев.

Поэтому, пересекая равнину, где горная цепь Хакарихатоа переходит в холмы, маленькому отряду пришлось преодолеть множество препятствий. Тем не менее еще до полудня путешественники добрались до реки Вайпа и отсюда без затруднений пошли вдоль ее крутого берега к северу.

То была чудесная долина, пересеченная небольшими горными речками со свежей, чистой водой, прихотливо извивавшимися среди кустарников. По словам ботаника Гукера, в Новой Зеландии произрастают до двух тысяч различных видов растений, из них пятьсот свойственны исключительно этой стране. Цветов здесь мало, и они блеклой окраски. Мало и однолетних растений, но зато множество папоротников, злаков и зонтичных. Там и сям, в некотором отдалении от берега, над темной зеленью виднелись высокие деревья: метросидеры с ярко-красными цветами, норфолкские сосны, туи с вертикально растущими ветвями и разновидность кипарисов – риму, не менее печальные, чем их европейские родичи. Стволы всех этих деревьев утопали в зеленом море папоротников.

Между ветвями больших деревьев и над кустами порхали и болтали какаду, зеленые, с красной полоской на шее какарики, туапо с великолепными черными бакенбардами и попугаи, названные естествоиспытателями «южные несторы», величиной с утку, рыжие, с яркой подпушкой крыльев.

Майору и Роберту удалось, не удаляясь от товарищей, подстрелить несколько прятавшихся в кустах болотных куликов и куропаток. Олбинет тут же на ходу ощипал их.

Что же касается Паганеля, то, равнодушно относящийся к питательным свойствам дичи, он жаждал раздобыть себе какую-нибудь птицу, свойственную одной лишь Новой Зеландии. Любознательность естествоиспытателя заглушала в нем аппетит путешественника. Он вспомнил описания местной птицы туи. Европейцы зовут ее то пересмешник – за ее беспрестанное, словно насмешливое воркованье, то кюре – за ее оперение, черное с белым воротом, напоминающее сутану.

– Туи так сильно жиреет зимой, что заболевает и даже не может летать, – рассказывал Паганель майору. – Тогда, чтобы избавиться от лишнего жира и стать более легкой, она ранит себя в грудь клювом. Не кажется ли это вам странным, Мак-Наббс?

– Это настолько странно, – ответил майор, – что я не верю ни единому слову вашего рассказа.

Но, к великому сожалению географа, ему не удалось достать ни одного экземпляра туи, чтобы показать недоверчивому майору ее истерзанную, окровавленную грудь.

Но зато Паганелю посчастливилось натолкнуться на другое странное пернатое, которое, спасаясь от постоянных преследований человека, собаки и кошки, бежало в необитаемые районы. По-видимому, оно скоро вообще исчезнет из новозеландской фауны. Роберт, шаривший повсюду, как настоящая ищейка, наткнулся на гнездо из переплетенных корней деревьев, где сидела пара куриц без крыльев, без хвоста, с четырьмя пальцами на лапах, длинным, как у бекаса, клювом и густым белым оперением. Странные животные казались переходной ступенью от яйценосных к млекопитающим.

То были новозеландские киви-киви, австралийские бескрылые, которые одинаково охотно питаются личинками, червяками, насекомыми и семенами. Эта птица водится исключительно в Новой Зеландии, и в зоологических садах Европы ее с большим трудом удалось акклиматизировать. Ее оригинальный вид, ее комичные движения всегда привлекали к ней внимание путешественников, и когда Академия наук поручила Дюмон-Дюрвилю, предпринявшему во главе большой научной экспедиции путешествие на острова Океании, привезти экземпляр этой странной птицы, то ученому, несмотря на обещанную туземцам награду, так и не удалось раздобыть живую киви-киви.

Паганель, в восторге от счастливой находки, связал вместе двух курочек и энергично зашагал вперед, радуясь тому, что принесет их в дар Парижскому зоологическому саду. Увлекающийся географ уже представлял себе заманчивую надпись: «Дар Жака Паганеля», красующуюся на самой лучшей клетке.

Тем временем маленький отряд бодро подвигался вперед по берегу реки Вайпа. Местность была пустынная, нигде не видно было следов туземцев, никакой тропинки, указывающей на присутствие человека в этих равнинах. Река струилась между высоким кустарником или же среди длинных песчаных отмелей, и тогда видна была вся равнина, которую на востоке замыкала невысокая горная цепь. Своей своеобразной формой, своими контурами, словно тонувшими во мгле, эти горы напоминали гигантских допотопных животных. Казалось, что то лежит внезапно окаменевшее стадо колоссальных китообразных. Такое хаотически-причудливое нагромождение скал свидетельствовало о их вулканическом происхождении. Действительно, Новая Зеландия – не что иное, как сравнительно недавний продукт вулканических процессов. Эти острова и по сю пору продолжают подниматься из воды. Есть места, которые за двадцать лет поднялись над уровнем моря на целую сажень. Огонь продолжает сотрясать недра Новой Зеландии, вызывая в ней судороги, вырываясь во множестве мест через кратеры вулканов.

К четырем часам дня прошли бодрым шагом девять миль. Судя по карте, по которой то и дело справлялся Паганель, место слияния рек Вайпа и Уаикато находится не более как в пяти милях. Там же проходит дорога на Окленд и можно будет остановиться на ночлег. Остающиеся пятьдесят миль до Окленда пройдут в два-три дня, а если случайно встретится почтовый дилижанс, который два раза в месяц ходит между заливом Хокса и Оклендом, то до этого города можно будет доехать за восемь часов.

– Значит, нам придется еще раз заночевать под открытым небом? – спросил Гленарван.

– Да, – ответил Паганель, – но надеюсь, что это будет в последний раз.

– Тем лучше, ибо эти ночевки – тяжелое испытание для леди Элен и Мери Грант.

– Которое они переносят не жалуясь, – заметил Джон Манглс. – Если я верно понял вас, господин Паганель, то вы как будто упоминали о каком-то поселении, расположенном вблизи от места слияния этих двух рек.

– Да, – ответил географ, – это Нгаруавахиа, милях в двух ниже слияния рек.

– Нельзя ли будет устроиться там на ночь? Наши спутницы предпочтут, конечно, пройти лишних две мили, чтобы отдохнуть в приличной гостинице.

– В гостинице! – воскликнул Паганель. – Гостиница в маорийском селении! Но там нет даже постоялого двора или кабака! Это не что иное, как куча туземных хижин, и, по-моему, лучше нам не искать там приюта на ночь, а благоразумнее держаться подальше от этой деревни.

– Всё ваши страхи, Паганель! – промолвил Гленарван.

– Дорогой сэр, поверьте мне, лучше недоверие, чем доверие, когда имеешь дело с маорийцами. Неизвестно, в каких отношениях в данное время состоят они с англичанами: подавлено ли восстание или маорийцы одержали верх. А вдруг мы попадем туда, когда война в самом разгаре. Без ложной скромности надо признать, что мы представляем для туземцев неплохую добычу, и мне совсем не улыбается узнать помимо своей воли, что такое новозеландское гостеприимство. Поэтому я нахожу благоразумным обойти стороной это поселение и постараться избежать встречи с туземцами. Вот когда мы доберемся до Дрюри, тогда другое дело: там наши мужественные спутницы смогут отлично отдохнуть от утомительного пути.

Мнение географа восторжествовало. Элен предпочла провести еще одну ночь под открытым небом, чем подвергать опасности своих товарищей. Ни она, ни Мери Грант не просили сделать еще остановку, и все опять зашагали вдоль берега реки.

Два часа спустя с гор поползли вечерние тени. Солнце, склонявшееся к горизонту, вдруг пробилось сквозь тучи, и его лучи озарили красным светом далекие вершины восточных гор. То был словно краткий прощальный привет путешественникам.

Гленарван и его спутники прибавили шагу, ибо знали, сколь коротки сумерки под этой широтой и с какой быстротой здесь наступает ночь. Надо было непременно добраться до слияния рек, прежде чем сгустится мрак. Но внезапно все кругом заволокло густым туманом, и держаться верного направления стало очень трудно.

К счастью, слух заменил зрение, в данном случае бесполезное. Вскоре усилившийся рокот потока оповестил о том, что две реки слились в единое русло. В восемь часов вечера маленький отряд достиг наконец того места, где Вайпа с ревом вливается в русло Уаикато.

– Это Уаикато, – воскликнул Паганель, – и дорога в Окленд идет вдоль ее правого берега!

– Реку мы увидим завтра, а теперь давайте остановимся на ночлег, – заявил майор. – Мне кажется, что вон та густая тень – это тень рощицы, будто нарочно выросшая на том месте, чтобы мы могли разбить лагерь. Поужинаем и ляжем спать.

– Хорошо, поужинаем, – ответил Паганель, – но только всухомятку: сухарями и сухим мясом, не следует разводить костра. Мы явились сюда инкогнито и постараемся так же уйти отсюда, благо туман скрывает нас.

Вблизи действительно оказалась рощица, и, дойдя до нее, путники, следуя совету географа, бесшумно поужинали всухомятку и вскоре, утомленные переходом в пятнадцать миль, погрузились в глубокий сон.