3. Моним

Моним Сиракузский, ученик Диогена, раб одного коринфского менялы (как сообщает Сосикрат); к его хозяину часто приходил Ксениад, купивший Диогена, и своими рассказами о его добродетели, о его словах и делах возбудил в Мониме любовь к Диогену. Недолго думая, он притворился сумасшедшим, стал перемешивать на меняльном столе мелкую лихву с серебряными деньгами, пока наконец хозяин не отпустил его на волю. Тогда он тотчас явился к Диогену, стал следовать ему и кинику Кратету, жил, как они, а хозяин, глядя на это, все больше убеждался в его безумии.

Он достиг такой известности, что его упоминает даже Менандр, сочинитель комедий; в представлении под заглавием «Конюший» он говорит:

 

– А Моним – он не столько знаменит.

Ты знал его, Филон?

                        – Который Моним?

Тот, что с сумой?

              – И не с одной – с тремя;

Но, поклянусь, никто и никогда

Не слышал от него ни слова, кроме

«Познай себя», – а сам был нищ и грязен,

А все иное почитал тщетой.

 

В самом деле, он был очень строг, всякое мнение презирал и стремился лишь к истине.

Написал он «Безделки, с которыми незаметно смешаны важные вещи», 2 книги «О порывах» и «Поощрение».

4. Онесикрит

Онесикрит – некоторые говорят, что он был с Эгины, а Деметрий Магнесийский – что с Астипалеи. Он тоже был одним из самых известных учеников Диогена. Его судьба похожа на судьбу Ксенофонта: как тот ходил в поход с Киром, так этот – с Александром; как один написал «Воспитание Кира», так другой – о том, как рос Александр; как первый сочинил похвальное слово Киру, так второй – Александру. Даже в слоге он сходствовал с Ксенофонтом, хотя и был ниже его как подражатель, который ниже образца.

Учениками Диогена были и Менандр, по прозвищу Дуб, поклонник Гомера, и Гегесий Синопский, по прозвищу Ошейник, и Филиск Эгинский, о котором уже упоминалось.

5. Кратет

Кратет, сын Асконда, фиванец. Он тоже был одним из славнейших учеников Пса (хотя Гиппобот и говорит, будто он учился не у самого Диогена, а у Брисона Ахейского). От него сохранились такие шутливые стихи:

 

Некий есть город Сума посреди виноцветного моря,

Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша

                                                        не имущий,

Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден,

Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных.

В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы,

Из-за которых народ на народ не станет войною:

Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают.

 

Есть у него и пресловутая «Поденная запись» с такими стихами:

 

Получит драхму врач, но десять мин – повар;

Льстецу талантов – пять, но ничего – другу;

Философу – обол, зато талант – девке.

 

У него было прозвище Дверь-откройся за его обычай входить во всякий дом и начинать поучения. Ему же принадлежат такие стихи:

 

Все, что усвоил я доброго, мысля и слушаясь Музы,

Стало моим; а иное богатство накапливать тщетно;

 

и о том, что философия его научила

 

Жевать бобы и не знавать забот.

 

Известны и такие его стихи:

 

Чем излечиться от любви? Лишь голодом

И временем, а если нет – удавкою.

 

Расцвет его пришелся на 113-ю олимпиаду.

Антисфен в «Преемствах» говорит, будто к кинической философии он обратился, когда увидел в какой-то трагедии Телефа в жалком виде и с корзиночкой в руках: обратив имущество в деньги (а он был из самых видных граждан), он набрал около 200 талантов и распределил их между гражданами, а сам бросился в философию с таким рвением, что даже попал в стихи Филемона, комического поэта. У того сказано:

 

Он, как Кратет, зимой одет во вретище,

А летом бродит, в толстый плащ закутавшись.

 

Диокл сообщает, что Диоген убедил Кратета все свои земли отдать под пастбища, а все свои деньги бросить в море. По его словам, именно в доме Кратета останавливался Александр, как в доме Гиппархии – Филипп. Часто к нему приходили родственники, чтобы отговорить его, но он был непоколебим и прогонял их палкой.

Деметрий Магнесийский сообщает, что свои деньги Кратет положил у менялы, договорившись так: если его дети будут, как все, тот отдаст им деньги, если же они станут философами, то раздаст деньги народу, потому что философам деньги не надобны. А Эратосфен сообщает, что от Гиппархии (о которой будет речь далее) у него был сын по имени Пасикл, и когда он стал юношей, то Кратет отвел его к блуднице и сказал: «Так и отец твой женился». Кто блудит, как в трагедиях, говорил он, тому награда – изгнание и смерть; а кто блудит, как в комедиях, с гетерами, тот от пьянства и распутства выживает из ума.

У него был брат Пасикл, ученик Евклида.

Забавную шутку его приводит Фаворин (во II книге «Записок»): Кратет, заступаясь за кого-то перед начальником гимнасия, ухватил его за ляжки, тот возмутился, а Кратет сказал: «Как? Разве это у тебя не все равно, что колени?» Невозможно, говорил он, найти человека безупречного: как в гранатовом яблоке, хоть одно зернышко да будет в нем червивое.

Кифареда Никодрома он довел до того, что тот разбил ему лоб; тогда Кратет положил на рану повязку с надписью: «Никодромова работа».

Блудниц он бранил неустанно, приучая этим и себя терпеть поношения. Деметрий Фалерский послал ему хлеба и вина – он стал попрекать его и воскликнул: «Ах, если бы источники текли и хлебом!» – ибо, конечно, пил он только воду. Афинские блюстители порядка наказали его за то, что он был в сидонской ткани. «А я вам и Феофраста покажу в сидонской ткани!» – сказал Кратет; и когда те не поверили, то отвел их в цирюльню, где Феофраст стригся.

В Фивах его однажды выпорол начальник гимнасия (а иные говорят, что это в Коринфе его выпорол Евтикрат), и, когда его уже тащили за ноги, он сказал как ни в чем не бывало:

 

Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага.

 

Впрочем, Диокл говорит, что за ноги тащил его Менедем Эретрийский: дело в том, что Менедем был хорош собою и слыл любовником Асклепиада Флиунтского, и вот однажды, ухватив Менедема за ляжку, Кратет провозгласил: «Вот где Асклепиад!» Менедем рассвирепел и поволок его прочь, а он на это произнес вышеприведенные слова.

Зенон Китийский в «Изречениях» сообщает, что к своему плащу он пришил напоказ овчину; выглядело это безобразно, и в гимнасии все над ним смеялись, а он то и дело восклицал, воздевая руки к небу: «Смелей, Кратет, и верь глазам своим и телу своему: сейчас они смеются над твоим видом, а скоро скрючатся от болезней и станут тебе завидовать, а себя ругать за свою лень!»

Заниматься философией, говорил он, нужно до тех пор, пока не поймешь, что нет никакой разницы между вождем войск и погонщиком ослов. Кто окружен льстецами, говорил он, тот одинок, как теленок среди волков: ни там, ни здесь ни в ком вокруг содействия и во всех вражда.

Почуяв смерть, он спел над собою такие стихи:

 

Спешишь, горбун, в аидовы обители…

 

<потому что на старости лет он и вправду стал горбат>.

Александр спросил его: «Хочешь, я восстановлю твой город?» – «Зачем? – сказал Кратет. – Какой-нибудь новый Александр возьмет и разрушит его опять». «Родина моя, – говорил он, – это Бесчестие и Бедность, неподвластные никакой Удаче, и земляк мой – недоступный для зависти Диоген». А Менандр в комедии «Сестры-близнецы» упоминает о нем так:

 

Пойдешь со мною, в грубый плащ закутана,

Как некогда жена Кратета-киника,

Который хвастал, будто бы и дочь свою

Давал на месяц в пробное замужество.

 

Ученики у него были такие.