Глава 17
Получив от Белли рапорт о встрече и огневом контакте с четверкой крейсеров и о своих дальнейших действиях, Воронцов велел ему продолжать в том же духе. Продолжить бой на отходе, постепенно уклоняясь на зюйд-вест, с расчетом примерно через час выйти на условленную координатную точку.
В результате, описав по океану почти точный полукруг, преследователи окажутся там, где их будет ждать «Валгалла», закончив свои дела с адмиралом Балфуром.
Его корабли уже отчетливо наблюдались на большом экране рубки, и желающие могли рассмотреть их во всех подробностях, тщательно прорисованных компьютером. Выглядело это, как сцена из цветного художественного фильма, даже убедительнее, потому что в историческом кино на военно-морские темы боевые корабли обычно выглядят не слишком аккуратно исполненными макетами.
— Красиво, – сказал Скуратов, к военным делам, тем более отдаленным на полтора столетия назад, отношения не имевший. Крейсера понравились ему чисто эстетически. Как всякий хороший антиквариат.
— Кто бы спорил, – согласился Новиков. – Нам бы таких штук шесть при Порт-Артуре, и никакой Цусимы не было бы.
— Все еще можно исправить, – с намеком сказал Ростокин.
— И тогда твоя реальность наконец-то перестанет быть «химерой», – тонко усмехнулся Шульгин. – Или просто перестанет быть…
Скуратов не понял смысла этого короткого переброса фразами, друг Игорь уже достаточно далеко ушел от него в изучении альтернативных историй.
— Начинаем работать? – спросил Левашов у Воронцова. Сейчас они двое были здесь главными. Остальные — заинтересованные зрители, не больше. И почти все они до сих пор не понимали стратегического замысла «владеющих знанием».
В это примерно время в отряде Балфура услышали донесшиеся с оста звуки артиллерийской перестрелки. За восемь миль они звучали как раскаты отдаленной грозы. Только частота залпов не совпадала с природной. Привычный слух сразу отличит канонаду от грома. Адмиральская душа возрадовалась. Он оказался прав в своих расчетах. Бурских флотоводцев (если они есть в природе) или их иностранных консультантов и подстрекателей подловили на живца. Купер со своим отрядом будет маневрировать сколько угодно, то ведя эскадренный бой в полном составе, то расходясь поодиночке и атакуя одновременно с четырех сторон, как загонные собаки медведя. Ни скорость, ни дальнобойность пушек одинокому рейдеру не поможет. Отвлекаясь на одного или двух, он непременно подпустит остальных на дистанцию поражения.
Как правильно говорил Клаузевиц: «Нельзя быть сильным везде». Не хватит внимания, не хватит огневой мощи, и скорость, как бы высока она ни была, в предложенном раскладе пригодится рейдеру только для бегства. А за те несколько часов, которые выиграет Купер, если не уничтожив, то уведя противника далеко от каравана, Балфур выполнит свой план, который подразумевает еще несколько столь же изящных и неожиданных ловушек.
Он только не мог понять, отчего пароходы, которые он до сих пор считал принадлежащими к конвою, полными ходами уходят к весту от точки рандеву? Не могли же они заметить бурский крейсер? Если так, он обнаружил бы их намного раньше и уже громил караван беспощадными залпами. Так в чем же дело?
В отличие от отряда Купера, у Балфура все службы были давно приведены в полную боеготовность, расчеты стояли у заряженных орудий, только стрелять пока было не в кого.
Наконец из туманной дымки появился пароход, наверняка из состава конвоя, другому просто неоткуда было взяться. Адмирал знал из телеграфного сообщения количество и имена идущих транспортов, но этот показался ему несоответствующим. Чутье само собой имеет место быть, и опыт кое-какой. Слишком хорош и велик был лайнер, достойный трансатлантических пассажирских линий, а не перевозки пушек, солдат и лошадей.
Пароход, идущий прямо в лоб «Кресси», засигналил флагами, смысл которых невозможно было разобрать в накрывающем мачты густом дыму, потом с высоко поднятого над надстройкой марса быстро замигал фонарь Ратьера.
Стоящий в стороне от Балфура и его свиты молодой штурманский лейтенант начал вслух, но негромко, как бы для себя лично, переводить: «Очень рады встрече, адмирал. Каждый добрался до своего апогея…»
Балфур услышал.
— Что вы там бормочете, Смайли? Говорите громко. Какого апогея? Вы, – обернулся он к флаг-офицеру, – какого черта ваши сигнальщики молчат? Они что, спят у вас на вахте?
— Сейчас выясню, сэр…
— Лейтенант, – махнув рукой на прочих, расталкивая крупным телом толпу нужных и ненужных на мостике людей, рванулся в сторону грамотного офицера Балфур. – Читайте дальше. Гром и молния всем в задницу, один вы… Какого апогея?
— Не могу знать, сэр, какого именно. Если высшая точка лунного восхождения — так сейчас день. Если в переносном смысле…
— Хватит умничать. – Балфур понял, что происходит что-то не то, и даже более чем. Чтобы разрядиться, он швырнул на палубу свою фуражку. – Читайте дальше.
— Они пишут, сэр… – Лейтенант замялся. – Ада вы не заслужили еще, рая — тем более. Поэтому вам дается лишний шанс. Джокер…
— Да что же это за бредятина?! – взревел адмирал, которому уже нечего было бросить на палубу или разбить о стенку рубки. Он ограничился тем, что плюнул на чисто выскобленные тиковые брусья.
Белый пароход, внезапно увеличивший ход с нормальных десяти узлов до… Может быть, тридцати, о чем свидетельствовал поднявшийся до самого полубака крутой бурун, пошел прямо на «Кресси». Это было почти невероятно в обычных условиях, но после того, что прочитал лейтенант, внезапно показалось страшной правдой. До него оставалось не больше мили, и он все наращивал скорость! Брандер, что ли?
— Право на борт! Машины враздрай! Левая полный вперед, правая полный назад. Баковая пушка, прямой наводкой — огонь! – в отчаянии кричал адмирал.
Если бы 234-миллиметровая пушка действительно успела выстрелить, последствия для стоящих на мостике «Валгаллы» могли бы оказаться печальными.
Но крейсер начал катиться вправо. Носовой башне, если бы до ее командира и дошел приказ, требовалось время, чтобы начать разворот на левый борт и опустить ствол до нижнего упора. В то же время расстояние между кораблями настолько сократилось, что длинная очередь из спаренной 37-мм установки, произведенная специальным артиллерийским роботом под мамеринец башни, намертво ее заклинила в диаметральной плоскости.
Этот самый робот, имени которого никто, кроме Воронцова, не знал, ничего не понимал в большой политике, но, будучи загружен полным курсом артиллерийской науки «от Ромула до наших дней», быстрее, чем кто-то из командиров, определил возможную опасность и отреагировал единственно возможным образом.
Для того чтобы убивать людей, ему требовалась особая, достаточно сложная команда, иначе он десятком снарядов разнес бы в клочья всех, кто суетился на мостике крейсера. Теоретически это было самое правильное решение, но, как сказано, вне его нынешней компетенции.
— Давай, Олег! – крикнул Воронцов. Корабли сближались с пугающей скоростью. Буквально три-четыре минуты, и «Валгалла» врубилась бы своей таранной оконечностью форштевня в левую скулу крейсера.
Левашов, давно готовый, с каменным лицом нажал нужную кнопку на пульте.
Окно пришлось настроить с таким раствором, как никогда раньше не делалось — тридцать на тридцать метров. И «Кресси» проскочил в него впритык, при ширине в двадцать два и высоте от киля до боевых марсов тридцать пять метров. Стеньги, правда, срезало. Не рассчитали немного, но это уже не имело никакого значения. Главное, что Олегу удалось совместить уровни морской поверхности здесь и «в другом месте», иначе крейсер ухнул бы вниз, разламываясь пополам или на несколько частей. Или, наоборот, навстречу ему хлынул водопад, соразмерный с Ниагарой.
А так он с полного хода проскочил в другое пространство. Левашов, увидев, что все получилось как надо, не стал выключать СПВ, как раньше собирался.
Воронцов довернул «Валгаллу», еще прибавив ход, и следующие три крейсера, вообще не поняв, что случилось, влетели в проем, как бабочки в сачок энтомолога. При их восемнадцатиузловой скорости и встречной тридцатиузловой «Валгаллы» процесс занял ровно две минуты. По секундомеру.
Когда за сиреневой рамкой скрылась корма последнего крейсера, «Амфитриты», Олег отключил аппарат. Вот тут и грохнуло! Все были заранее предупреждены о возможном эффекте, но едва удержались на ногах. Женщины непроизвольно прижали ладони к ушам. Хорошо, что до точки перехода было больше полукилометра, а то и барабанные перепонки могли не выдержать.
Вода на границе миров на мгновение вскипела, и через секунду над морем воцарилась полная тишина. Как ничего и не случилось.
Все, кроме Скуратова, уже были свидетелями подобных процессов, пусть и не в таких впечатляющих масштабах. Один Виктор выглядел ошеломленным. Ростокин специально не стал предварительно вводить его в курс дела, просто пообещал интересное зрелище.
— Что это было? – спросил он, немного придя в себя. – Как это сделано?
— Ну, ты же сам недавно попал сюда аналогичным образом. Обыкновенное совмещение пространства-времени. Кто-то когда-то назвал это проколом Римановой складки. Олег, правда, утверждает, что термин не отражает физического смысла явления, но простых пользователей такие пустяки занимать не должны. Работает, и ладно.
— И куда же эти корабли переместились?
— Я и сам не знаю. Сейчас спросим.
Левашов как раз вложил пульт в футляр на поясе и направлялся к ним.
— Нормально получилось, – с легким возбуждением сказал Олег. – Я и сам не ожидал…
— Чего же ты, интересно, ожидал? – спросил Шульгин. – Термоядерного взрыва или полной аннигиляции?
— Скажешь тоже. Думал до последнего — а вдруг предохранители полетят? Расчеты расчетами, но сам знаешь, как оно бывает.
— Еще бы не знать.
— Ребята, давайте вниз спустимся, – предложила Лариса. – Дует здесь сильно…
С нею согласились. Довольно свежий встречный ветер со стороны Антарктиды в сочетании с тридцатиузловой скоростью делал пребывание на открытом мостике малокомфортным, несмотря на то что одеты все были по погоде.
Всего одной палубой ниже имелся подходящий салон с большими панорамными окнами, наблюдать через которые за покрытым пенными барашками океаном куда приятнее.
К обществу присоединился и Воронцов, оставивший вахту на помощников. До пересечения с курсом второго крейсерского отряда оставалось не меньше часа, и он мог себе позволить немного расслабиться. Предыдущие сутки выдались нелегкими для всех, а для него в особенности.
— Товарищ вот интересуется, куда славная эскадра в настоящий момент вершит свой путь? – с долей высокопарности сказал Ростокин, указывая только что раскуренной сигарой на Скуратова. – Да и всем присутствующим тоже любопытно. Вы же с Дмитрием так и не удосужились ознакомить нас с результатами вашего предутреннего бдения…
На самом деле, когда «братья», закончив утомившее всех совещание, расходились по каютам, вопрос о месте и времени перемещения эскадры как-то выпал из внимания. Главным было выяснить, удастся ли затея в принципе, что и должен был просчитать Левашов.
Новикова с Шульгиным куда больше занимала, выражаясь по-военному, «последующая задача», то есть работа с Шатт-Урхом. Они завернули к Андрею в каюту и еще с час проговорили вдвоем, как встарь. Все-таки дискуссии, в которых участвуют более трех человек, даже лучших друзей и единомышленников, занятие для психики утомительное. А вдвоем хорошо. Никто никого не перебивает, мысль не разбрасывается по нескольким направлениям, не нужно удерживать в памяти разные, подчас взаимоисключающие доводы и придумывать ответные контртезисы.
Они расположились в креслах по обе стороны журнального столика поблизости от включенного камина, газового, но устроенного с таким искусством, что его непросто было отличить от настоящего.
— Нет, черт возьми, путешествовать, конечно, хорошо, полезно и увлекательно, но возвращаться в объятия цивилизации — еще лучше. – Блаженно жмурясь, Шульгин свинтил пробку с дожидавшейся их почти два месяца, недопитой перед походом бутылки виски. – Помылся, побрился, «Вежеталем» спрыснулся, подштанники свежие надел. Батистовые. Сиреневые. Красота…
— Кто бы спорил. У меня, как известно, с детства разновидность психоза — нормально себя чувствую только в надежно защищенных помещениях, снабженных толстыми дверями и многочисленными запорами. Причем желательно, чтобы о его местонахождении не знала ни одна живая душа, – вздохнул Новиков, оглядывая подзабытый интерьер своей гостиной. И здесь, в пределах того, что условно называлось каютой, у него было такое местечко, в которое он и Сашку не водил.
— Интересно, твой вечно кочевой образ жизни причина такой акцентуации или наоборот?
Когда начинаются подобные разговоры, придет ли в голову портить настроение грядущей судьбой английского адмирала, в глаза ими не виданного?
Зато Левашов с Воронцовым, как во времена их совместных скитаний по морям, устроившись в капитанской каюте, говорили о деле, которое, в общем-то, касалось только их. Остальным было абсолютно безразлично, какое решение они примут. А они были сообщниками, соучастниками, можно и другие термины подобрать, и ощущали свою моральную ответственность. На самом деле — только сами перед собой, но это не имело значения. Один придумал нестандартный выход из положения, второй его практически осуществлял.
Если они согласились сохранить жизни трем с лишним тысячам человек, то надо сделать так, чтобы это выглядело именно актом гуманизма длительного действия, а не циничной издевкой. Перебрось англичан вместе с их кораблями в мезозой, долго ли они там просуществуют? С другой стороны, подразумевалось, чтобы и они никому не причинили вреда, а также не повлияли на мир, в который им придется попасть, нежелательным образом.
В чем и заключалась главная сложность. Как в задачке про лодку, волка, козла и капусту.
В прошлом Балфуру с компанией явно делать нечего. Они там таких безобразий натворят во славу британской короны…
В будущем вдоль главной исторической последовательности (в период как минимум до 2005 года) – тоже ничего хорошего. Слишком мощное воздействие на реальность. Мировые линии исказятся так, что «Валгалла» своего собственного времени не найдет.
Пожалуй, самое правильное будет использовать латентную реальность тридцать восьмого года. Во-первых, концы ее обрублены с двух сторон, она не имеет продолжения ни в прошлом, ни в будущем, есть единственный «боковой проход», каким пользовались Шульгин и Антон. Во-вторых, там столько всяких артефактов и парадоксов накопилось, что объявившиеся неведомо откуда крейсера никаких дополнительных потрясений основ мироздания вызвать не смогут. Там вообще вскоре Вторая мировая война начнется.
На том они и порешили.
Сообщение, сделанное о таком решении, вызвало веселое оживление.
— Вот будет Сильвии подарочек, – рассмеялась Лариса. – Она уж точно догадается, что почем. Особенно когда лично пообщается с адмиралом, и тот ей расскажет, что с ним произошло. Глядишь, из психушки вытащит, потому что никто, кроме нее, его баек всерьез не воспримет.
— Да, это наверняка будет забавно, – без улыбки кивнул Шульгин. Какая-то интересная мысль мелькнула по краю сознания, и теперь он пытался ее восстановить.
— Как же не воспримет, – удивился Скуратов, – если доказательства в виде кораблей — налицо?
— А это не имеет никакого значения. Корабли спрячут, с людьми воспитательную работу проведут. Допущенные к делу историки мигом докажут, что в документах никаких фактов об исчезновении целой эскадры во время Англо-бурской войны не сообщается, – терпеливо объяснил академику Новиков. – И будут по-своему совершенно правы, так как в той реальности данного события не происходило. Она уже существует в завершенном виде, и леди Спенсер вместе с друзьями — лордами Адмиралтейства подтвердит, что так оно и есть. И тут же придумает способ забить эту сенсацию несколькими, гораздо более интересными для читателей газет.
Скуратов ошарашенно покрутил головой и, чтобы, как персонаж Галича, «совсем с ума не стронуться», хватил большую рюмку коньяка.
— Ну вы тут можете еще посидеть, – сказал Воронцов, – а мне пора второй отряд встречать. Кому интересно — прошу на мостик. А в принципе все будет точно таким же манером.
Но желающих пропустить очередное зрелище не нашлось.
На месте Купера другой командир, более осторожный, обязан был сообразить, что дела с бурским крейсером обстоят не совсем чисто. Не зря педантичные немцы, воспитанные на теориях Клаузевица, решающее значение в своей военной кадровой политике придавали человеческому фактору. И уже к началу двадцатого века ввели градацию психотипов командного состава.
По образцу психологов, разделяющих людей по темпераментам, кайзеровское армейское руководство придумало нечто подобное для своих офицеров. Наилучшими кандидатами на занятие высших строевых командных постов считались «умные и решительные». За ними следовали «умные и ленивые», из этих получались хорошие штабисты и командиры частей и соединений. Далее шли «глупые и ленивые», подходящие для командования ротами и батальонами. И, наконец, «глупые и решительные», от которых следовало неукоснительно избавляться.
Вникая в эту стройную систему, нужно иметь в виду, что в определение «ленивый» не вкладывалось того негативного смысла, что имеется в русском языке. «Ленивый» — это офицер, который отличается сдержанным, даже флегматичным характером, сам не склонен к демонстрации бурной деятельности и не поощряет ее у подчиненных, старается не делать ничего сверх необходимого, а за счет ума способен понять границы этого «необходимого», обосновать свою «пассивную» позицию и отстоять ее перед вышестоящими начальникам.
«Глупый и ленивый» звезд с неба не хватает, зато не пылает безудержной инициативой и не настроен хоть на шаг переступать границу, очерченную приказом.
Так вот коммодор Купер проявил себя «глупым и решительным». В стремлении непременно уничтожить врага он не дал себе труда задуматься, отчего все-таки рейдер не развивает хотя бы двадцати пяти узлов, которые позволят ему легко оторваться от погони? Разве что внезапная поломка в машине или засоление котлов, если пришлось питать их забортной водой. Но если так, он вообще не стал бы ввязываться в безнадежный бой, предпочел бы осторожно раствориться в тумане.
«Изумруд», сохраняя неизменной четырехмильную дистанцию, включил дымоимитаторы в трубах, что делало версию неисправности еще более убедительной. Если так пойдет и дальше, думал Купер, скоро он совсем потеряет ход, и тогда, под угрозой беспощадного расстрела, буров можно будет принудить к сдаче.
Что может быть великолепнее возвращения в Кейптаун с таким трофеем?! Пожалуй, за первую в этой войне победу светит Крест Виктории, да и адмиральские нашивки в придачу.
Чтобы еще подзадорить противника, Белли разрешил наводчику ютового орудия два раза попасть болванкой во флагманский «Фьюриэс», по корпусу выше ватерлинии. Отсутствие взрывов должно было намекнуть на низкое качество ударных трубок или пироксилина, которым тогда по преимуществу начинялись снаряды. Вреда эти попадания не причинили, но заставили коммодора и всю свиту перейти с открытого мостика в боевую рубку.
В положенное время Владимир увидел поднимающиеся из-за горизонта мачты, потом и трубы «Валгаллы».
На таком расстоянии сигнальщики Купера поначалу приняли пароход за один из крейсеров Балфура, что вызвало восторженные крики на мостиках и палубах. Противник взят «в два огня», и теперь ему уж точно не уйти. Сам коммодор испытал приступ досады. Теперь вся слава достанется адмиралу!
То, что «Валгалла» шла на отряд ракурсом «ноль», долго не позволяло догадаться об ошибке. Воронцов тоже включил на полную мощность дымоимитаторы, и это, в сочетании со скоростью, действительно делало пароход похожим на крейсер. Да и Белли, доведя огонь до беглого из всех стволов обращенного к противнику борта, кладя снаряды в непосредственной близости, так что водяные столбы то и дело обрушивались на палубу «Фьюриэса», сильно отвлекал внимание.
Когда наиболее глазастые и сведущие в силуэтах кораблей своего флота офицеры распознали ошибку, было уже поздно.
Воронцов сдвинул ручки машинного телеграфа на «самый полный». «Валгалле» редко приходилось превышать условно предельные сорок узлов, но сейчас это было необходимо. За те десять минут, что оставались до включения СПВ, опытные артиллеристы вполне могли успеть перенести огонь на новую цель.
Белли это тоже понимал, и, дав полный ход с отворотом на вест, приказал пушкам левого борта дать залп по боевым рубкам «Фьюриэса» и следующего за ним «Виндиктива». Опять болванками. Войны без жертв не бывает, но тут если кого и убьет, то лишь прямым попаданием или рикошетом. Зато удар будет впечатляющим, как молотком по надетой на голову каске, и на пару минут как минимум должен привести прячущихся за броней в изумление.
Точно так и получилось. Двухсотридцатимиллиметровую броню снаряд не пробил, но при открытой задней двери круглая стальная банка рубки превратилась в резонатор. Тех, кто имел неосторожность прислониться к стенкам, сбило с ног с тяжелыми внутренними повреждениями, остальные обхватили контуженные головы руками, у некоторых из ушей потекла кровь…
На две критические минуты крейсер потерял боеспособность. Этого хватило.
Крейсера Купера ушли на рандеву со своим адмиралом. Там, где они оказались, их разделяет, если не вкралась в расчеты навигационная ошибка, лишь два десятка миль. Скоро встретятся, потому что координаты пространственного переноса Левашов не менял. Им найдется о чем поговорить. А если будут держаться дружно и сплоченно, даже и в тысяча девятьсот тридцать восьмом году на дальней окраине Земли восемь крейсеров — приличная сила. Тогдашний Южно-Африканский Союз такой не располагал, и его правитель генерал Смэтс (бывший бурский военачальник в ныне длящейся войне, кстати) при должном благоразумии может и найти общий язык с адмиралом Балфуром. Что такое разделившие их неполные четыре десятилетия? Пылинка на лацкане вечности.
— Вот и все, судари мои, – сказал Воронцов, сдвигая ручки машинного телеграфа на «средний». – Основная задача выполнена, переходим к последующей. Теперь вам карты в руки…
Его слова относились прежде всего к Новикову с Шульгиным.
