Глава 12
Проснувшись, Виктор первым делом протянул руку, нащупал на столике бутылку минеральной воды, сделал несколько глотков, снимая неприятную сухость во рту, и только потом посмотрел на многофункциональный механический хронометр. По отношению к таким вещам он считал себя консерватором, а где-то слегка и снобом.
Да и Игорь, преподнесший Скуратову на тридцатилетие это изделие швейцарской фирмы «Зодиак», добытое им в одной из командировок в очень горячую точку планеты, сказал, усмехаясь: «В жизни бывает всякое. Избавь тебя, конечно, бог, но если окажешься в трудной ситуации, эти часики смогут тебя сильно выручить. Уж я знаю. Только не засвечивайся с ними раньше времени».
Сначала эти слова показались Скуратову не более чем шуткой, сказанной в разгар юбилейного веселья, и он отшутился в той же тональности, но потом постепенно сообразил, что друг был абсолютно искренен. Виктор не собирался попадать в нецивилизованные места и ситуации, которые даже Ростокин считал трудными. Один информированный товарищ, увидевший хронометр, слегка присвистнул, попросил снять с руки для тщательного осмотра. После чего сказал почти то же самое, что Игорь:
— Редкая штука. Я даже удивляюсь. Золото золотом (а часы с браслетом тянули граммов на сто девяносто шестой пробы), тут ведь и механизм! И год выпуска. Где подхватил? За сколько?
— Подарок, – не стал распространяться Виктор.
— От султана Брунея?
— Вроде того.
— Завидую. На приличном аукционе тысяч пятьдесят с ходу отвалят.
Вскоре после этого и Скуратову подвернулся случай отдариться. Своим компьютером.
Долго он спал. Гораздо дольше, чем Антону, по его словам, требовалось на поиски Ростокина. Прошло почти четыре часа, и что?
Виктор сходил в туалетную комнату, оформленную с не меньшим вкусом и пристрастием к особому комфорту, чем другие виденные здесь помещения. Умылся, причесался. Заказал очередную чашку кофе, закурил. Пора проверить, как хозяин исполняет свои обещания.
— Антон, я вас жду, – негромко сказал он, вновь принявшись рассматривать девушку-всадницу. Остальные красавицы на витражах были на первый взгляд не хуже, у всех изысканные формы, тщательно выверенные, привлекательные, но без вульгарности позы. И все же эта отличалась каким-то особенным шармом, суть которого он передать не брался. Во взгляде ли дело, дерзком и манящем, или удивительной гармонии фигуры и позы? Неужели у нее есть живой прототип? Не мог же автор, тот самый Шульгин, кстати, что, по фильму, осуществлял главное кураторство над Ростокиным, из головы придумать такую девушку? Встреться она наяву — Виктор сразу отказался бы от своего принципиального холостячества. «Какое бы ей имя больше всего подошло?» — задумался он.
Появление Антона прервало полет фантазии. Дверь открылась бесшумно, хозяин возник словно бы ниоткуда, материализованный исключительно словом.
— Отдохнули? – спросил он, присаживаясь напротив.
— Спасибо, очень хорошо. Даже не ожидал. Не люблю спать в чужих местах. А тут, надо же — прямо в баре, с пиджаком вместо подушки. Словно забулдыга записной…
— Зачем так самоуничижетельно? Просто атмосфера у нас — способствующая. Абсолютно исключены любые тревожащие факторы, фактические и подсознательные.
— Поясните, – насторожился Скуратов.
— Что тут пояснять? Так уж этот Замок устроен. В каждой гостинице клиент получает оговоренный пакет услуг, в зависимости от класса заведения. Где простыни раз в три дня меняют, где тайская массажистка каждый вечер в номер приходит.
— А у вас?
— Как вы успели убедиться — все, что угодно, и кое-что сверху. Пока вы находитесь здесь, над вами не властны никакие внешние патогенные влияния. Ни геомагнитные поля, ни направленная на вас негативная аура враждебных сил. Завидующих вам людей, например…
— Мистика? – неуверенно спросил Виктор.
— Если бы! Чисто научная психиатрия. Вы не отдаете себе отчета, но на самом деле осознаете, что завистников у вас только в академии — столько-то, в институте — вдвое больше, в мире рядовых ученых — каждый второй. Это вас неизбежно угнетает. Три из ваших более-менее постоянных подруг желают от вас только одного, и вы знаете, чего именно…
— Давайте оставим, – нервно дернулся Скуратов, машинально потянувшись к полупустому (или — наполовину полному) графинчику.
— Безусловно, если вам это неприятно. Но истинный философ и логик должен относиться к подобным темам с пониманием. Я ведь только хотел сказать, что за то время, что вы здесь находитесь, до вас не достал ни один квант негативной энергии. Оттого вам сейчас так легко на душе.
— А не от этого? – нервно скривился Виктор, указывая на рюмку с коньяком.
— Это уж сами разбирайтесь. Только если вы скажете, что и раньше означенная доза доставляла вам такое же умиротворение, позволю с вами не согласиться. Прислушайтесь к себе…
Скуратов выпил и прислушался. Да, совершенно другое ощущение. Сложно передаваемое, но другое. Словно он в раннюю юность вернулся, когда они с Игорем каждый вечер болтались по Тверской, беседовали о крайне возвышенных материях, с той или иной долей успеха знакомились с барышнями и завершали прогулки непременно в трактире «Охотник», от Триумфальной площади, если идти вверх, – второй дом направо.
Легко на душе и радостно. Отчетливое ощущение, что завтра наверняка будет лучше, чем вчера и сегодня.
— Это у вас — не наркотик? – спросил обретший звучание внутренний голос, выражающий точку зрения потертого жизнью скептика.
— Обижаете, – поднял перед собой ладони Антон. – Тогда уж допустите, что это ваш господин Суздалев на той стороне вас наркотиком угостил, чтобы вы в такой красочный бред окунулись. Только — зачем это ему и соответственно — зачем мне? Вы же первейший логик XXI века. Зачем?
Скуратов легко признал, что совершенно незачем. Любые вопросы можно было решить гораздо менее сложным образом.
— Как бы там ни было, я вам благодарен, – сказал он. – Но где же Игорь? Вы обещали…
— Так пойдемте, сейчас все будет. Будет вам и Игорь, будет и свисток, – слегка перефразировал странный хозяин с детства знакомый стишок. Только остальные его строфы вспомнить так и не удалось.
На этот раз Антон повел Скуратова другим путем, минуя длинные, унылые коридоры. Совсем рядом с дверью бара оказалась еще одна, неприметная, замаскированная под стеновую панель. За ней — кабина почти обычного лифта. Хозяин быстро пробежал пальцами по сенсорным полям, обозначенным непонятными пиктограммами.
Виктор готов был поклясться, что испытал не только вертикальное ускорение. Его словно крутнуло по трем осям сразу. Но очень быстро и без неприятных протестов со стороны вегетатики. Ехали совсем недолго. Как на пять этажей вверх или вниз.
Дверь скользнула в сторону, Антон пропустил Виктора вперед.
— Ничего себе, – не сдержал тот изумления. – И где это мы теперь?
Ему, конечно, увиденное было в новинку. Такого он и в кино не видел, поскольку идеи «коммунальных квартир» в его мире не существовало принципиально. Люди, в меру состоятельности, вкусов, обстоятельств жили по-разному, кто в собственных квартирах, кто в съемных, в особняках, коттеджах, гостиницах, избах, наконец, но — отдельных. Вообразить, чтобы несколько семей согласились жить в пределах общего помещения, было трудно.
И тем не менее.
Скуратов сначала оказался на тесной площадке «черной» лестницы, грязноватой, неухоженной, воняющей черт знает чем, с железными остовами перил, с которых давным-давно содраны деревянные накладки, со стенами, покрытыми грязно-бурой масляной краской, вдоль и поперек исписанной неприличными словами. Полуэтажом ниже — высокое, от сотворения мира не мытое окно. Под ним на выщербленном цементном полу — россыпь старых папиросных окурков.
Никак не совмещалось это место с Замком, как Виктор успел его увидеть. Непонятно и уж слишком нарочито.
— Как любит говорить один из наших товарищей, с которым вы, надеюсь, скоро познакомитесь: «В известном месте», – ответил Антон, доставая из кармана длинный стальной ключ. – Что — не нравится?
— Да как вам сказать…
— Так и говорите. Гнусное местечко, не смею спорить. Однако же… Процентов девяносто граждан России, параллельной вашей, сочли бы за счастье проживать в таком примерно доме и месте. Поскольку были устроены несравненно хуже. Проходите.
Скуратов прошел, выбора у него не было. Раз уж попал — «скачи, враже, як пан каже…».
На любимой кухне Шульгина, с мазохистской тщательностью воспроизводящей то, что нормальному человеку XXI века и представить невозможно, как хлебные карточки, как «спецордер на галоши», Антон задерживаться не собирался. Но Виктор попросил остановиться.
Как будто почувствовал, что эта декорация к спектаклю из неизвестной жизни обозначает какой-то важный смысл. Просто так подобного не выдумаешь. Обошел помещение по кругу, с особым интересом осмотрел стоявший на одном из столов керогаз, сильно воняющий керосиновой гарью. Спросил, в чем смысл данного устройства.
Антон объяснил, заметив, что это гениальное, в своем роде, изобретение. Обеспечивает полную автономность от внешних источников энергии, для приготовления пищи незаменим, и согреваться им можно, особенно если огнеупорный кирпич на конфорку положить.
— Канистру керосина запасти — и месяц можно ни о чем не тревожиться. Но мы не в музее. Все, что захотите, – узнаете. И то, что вам надо, и то, чего вам совсем бы и не стоило знать.
Слова прозвучали, как показалось Скуратову, довольно зловеще.
Он послушно проследовал за своим Вергилием к высокой двери напротив, за которой увидел совсем другую картину. Обширную квартиру, очень хорошо обставленную, мало отличающуюся от привычных.
— Присаживайтесь, Виктор Викторович, – указал Антон на кресло в просторной гостиной. – Теперь мы можем говорить совершенно свободно…
— Только теперь? А раньше?
— Вот об этом и пойдет речь.
— А где все-таки Игорь? Вы же обещали…
— Да будет он, будет, не тревожьтесь. Единственное, в чем меня не мог упрекнуть ни один ныне живущий человек, – это ложь. Я никогда никому не вру. Другое дело — не все умеют правильно трактовать мои слова применительно к обстоятельствам. Но это ведь их проблемы, не мои?
Антон по-прежнему нравился Скуратову, он хотел бы числить его своим новым другом, ну, не другом, хотя бы хорошим приятелем. Однако последняя фраза прозвучала двусмысленно. Как логик, он не мог оспорить ее справедливости, а как обычный человек — насторожился.
— Антон, а как вас, кстати, по отчеству?
— Снова вас пустяки занимают, – ответил тот, прикуривая сигарету.
Виктор вдруг только сейчас заметил, что курит он слишком демонстративно, как дама полусвета, красиво, но не затягиваясь.
— Я вас совсем для другого пригласил, – сказал Антон и раздавил в пепельнице едва начатую сигарету, будто понял ее ненужность. – Мы сейчас находимся в единственном месте, где нас никто не услышит. Антураж — это вторично.
— А кто нас мог услышать раньше? – откровенно удивился Скуратов.
— Я к тому и веду…
В следующие двадцать минут Антон разъяснил Виктору, где именно они находятся, что такое Замок, не в архитектурном, а в сакральном, за неимением более подходящего термина, смысле. При этом ухитрился никак не намекнуть на истинное происхождение данного артефакта. Словно бы он существовал как производное все той же Гиперсети, не зависимо ни от чего и неизвестно зачем. Как законы диалектики. Никто их не утверждал в Государственной думе, и обязательность применения на территории суверенного государства специальные службы не обеспечивали. А вот действуют же. Наравне с законом всемирного тяготения.
Просто сказал, что некогда был назначен смотрителем данной сущности. По конкурсу.
— Как вы — директором института.
— Или — римский папа — наместником Христа? – на всякий случай сострил Виктор.
— Что-то в этом роде. Мир ведь устроен сложнее, чем нам воображается.
— А кем вы были до этого?
— Журналистом. Очень удобная профессия, чтобы влезать в самые неожиданные ситуации.
— Как я сейчас?
— Но вы ведь не журналист? – резонно возразил Антон.
Вполне грамотно ответил, как бы пресекая дальнейшее обсуждение посторонней сейчас темы.
— Для нас важно то, что при всех неизмеримых возможностях Замка, здесь, благодаря внезапному озарению Александра, того самого Шульгина, мы изолированы от его бесконечной проницательности. Этот супермозг не знает преград, территориальных и временны́х, только стены нашего убежища для него непроницаемы, физически и ментально…
Рационалисту Скуратову в подобное поверить было трудно, так ведь и возможностей оспорить предложенное — тоже.
— Попытайтесь, все-таки, меня понять, – продолжал нажимать Антон. – Вы — единственный человек, способный помочь всем нам. Не только Ростокину. Замок — суперсуперкомпьютер, созданный за тысячелетия до того, как мы родились. И вы, и я… Предположительно — обладающий личностью. Или все же остающийся машиной. Сумеете в подобной коллизии разобраться? Только на вас и надежда.
Антон снова выдернул из пачки сигарету.
«Неужели так нервничает? – удивился Виктор. – Или — хочет убедить меня в том, что нервничает?»
— Мои друзья — удивительные по своим способностям люди, – продолжил форзейль, прикурив, – но Замок их уже знает. Не до конца, конечно, но знает, чего от них можно ждать. Тут еще одна тонкость. До последнего времени мы были напрямую связаны с так называемой Мировой сетью, что это такое, я вам объясню, но чуть позже. Замок вдруг вообразил, что, освободившись от ее влияния, он станет навеки независим и самодостаточен. Для чего и спровоцировал нашего товарища на отключение. Александр это сделал, не совсем понимая, каковы будут последствия. Он поверил, что все мы обретем свободу…
— Свобода? – вскинулся Виктор. – Откуда вы знаете, что такое свобода?
— И я об этом, – кивнул Антон. – Маркса-Энгельса читали. Бакунина с Кропоткиным тоже. Свобода от чего, и свобода для чего. Допустим, мы вообразили, что свобода от любого постороннего воздействия первична, а как мы ее используем — видно будет по обстановке…
— Не получилось? – сочувственно спросил Скуратов.
— Я бы так не сказал. У наших друзей, кажется, получилось. А вот у супермозга Замка не вышло точно.
— Так тут и удивляться нечему, – оживился Виктор. – Смотрите мою монографию, глава пятая, страница триста восемьдесят семь и дальше…
— Для чего я вас и позвал. Удивлены? Откуда, мол, этот господин из далекого прошлого обо мне знает и как он сумел меня сюда заманить…
— Удивлен, не скрою.
— Вот вечная беда представителей развитых цивилизаций, – сочувственно кивнул Антон, одновременно пытаясь выпустить дымовое кольцо. Получилось, но не очень ровное. – Вы рождения примерно две тысячи двадцатого года?
— Девятнадцатого…
— Неважно. А Лермонтов какого?
Скуратов напрягся. Лермонтова он, разумеется, читал. В гимназии, и фильм по мотивам «Героя нашего времени» видел. Очень давно. А вот год рождения… А кто сейчас может навскидку ответить, когда Державин родился?
— Тысяча восемьсот четырнадцатого, – помог ему Антон. – Двести пять лет разницы, правильно?
— Математику вы знаете, – постарался сохранить лицо Скуратов, снова не понимая, к чему клонит собеседник.
— Математику — относительно. Теорему Ферма в уме доказать не сумею. А карандашом на бумаге — легко. Но мы о Лермонтове. Армейский поручик, будучи на десять лет младше вас физическим возрастом, двести шестнадцать лет назад написал кое-что, касающееся общечеловеческой психологии, чего и ваши современники не сумели. Навскидку скажете, есть у вас, в благополучнейшем обществе, поэт, написавший что-то вроде: «Наедине с тобою, брат, хотел бы я побыть…»?
— Не знаю. Ростокин вам бы ответил, а у меня другие интересы. Вернемся к основной теме?
— С удовольствием. Прежде всего, я вас сюда не заманивал. Слышал от Ростокина много лестных слов в ваш адрес и сожалел, что вы не входите в наше сообщество. Многие проблемы были бы решены еще до своего возникновения…
— Так отчего же не обратились? Не исключаю, Игорь сумел бы меня убедить поработать с вами.
— Была такая мысль. Но сам Игорь и отсоветовал. Думаю, просто не хотел вовлекать вас в лишения и тяготы. А может, какими-то другими мотивами руководствовался. У него и спрóсите. Зато когда вы сами возникли на моем мониторе, я случай упускать не стал. Тем более обстановка, по сравнению с прошлыми годами, значительно обострилась…
— Годами? Игорь отсутствует чуть больше полугода…
— Видите, как интересно, – без выражения сказал Антон. – А в нашем мире и нескольких соседних он суммарно прожил около четырех лет. Да и с вашим временем не все так однозначно. По одному счету от момента возвращения Игоря со звезд прошло меньше четырех месяцев, а по вашему личному — больше полугода. Может такое быть?
— Ну, в релятивистском смысле может. В пределах Земли — вряд ли.
— И тем не менее. Потом сядете с Игорем, посчитаете на календарике. Сейчас дело поважнее. Слушайте. В случае Замка мы имеем непредставимой (для меня) сложности искусственный супермозг, который вообразил, что он абсолютный. Разницу вы чувствуете?
— Не задавайте необязательных вопросов. Дальше…
— Я давно и определенно считался его хозяином. То есть — он был просто моим рабочим инструментом. А последнее время он начал себя вести… Понятно?
— Более чем… Вы меня для этого позвали?
— Естественно. Ни один из моих друзей с личностью Замка, который вдобавок создал себе человекоподобный эффектор под именем Арчибальд, на равных состязаться не может. Ввести во временное заблуждение, перехитрить — пожалуйста. Скажу больше — один из наших сконструировал устройство, этакий нейрошокер, позволяющий травмировать супермозг и даже — уничтожить его.
— Уточните, пожалуйста. – Скуратов искренне заинтересовался.
— Что тут уточнять? Точного механизма действия Олег мне не сообщил, да мне это и не нужно. Меньше знаешь — лучше спишь. Если грубо — электрический стул с реостатом. Дистанционный.
— Сурово. И само собой — нерационально.
— Но это же на крайний случай. Как пистолет у полицейского. Я ведь сказал — если Арчибальд выйдет из-под контроля, обычные люди противостоять ему не в состоянии. Замку подвластно время, он умеет создавать биологически неотличимые дубликаты любого человека, наводить галлюцинации какой угодно степени сложности и достоверности. Он, конечно, запрограммирован на непричинение вреда хозяевам, только ведь понятие «вред» можно толковать очень расширительно. Ампутация ноги человеку — явный вред, но, с точки зрения хирурга, имеющего дело с газовой гангреной, – единственно возможный выход и, следовательно, максимальная польза для пациента.
— Согласен. Достаточно сложный мозг, или псевдомозг, всегда найдет массу подобных софизмов.
— Вот я и подумал, что вы, мировая знаменитость, одновременно — посторонний существующим реальностям человек, Замку неизвестный, сумеете кое-что придумать. Всех наших он знает. Уважает, моментами даже преклоняется, но в глубине своей машинной души уверен, что он — выше. Когда понимает, что это не совсем так, – приходит в раздражение. И становится непредсказуемым. Иногда это — страшно.
— Даже вам?
— Мне — тем более. Они не все знают.
— А вы — все?
— Мне так кажется. От чего и не по себе.
— Что вы хотите от меня? Конкретно. Суть задачи и ожидаемый результат…
Антон выпрямился в кресле, закинул руки за голову.
— Ничего особенного. Не думаю, что для вас это будет сопряжено с каким-то риском. Чисто научный эксперимент, думаю, интересный. Половина вашего труда, как мне известно, основана на чисто умозрительных построениях. Ведь вы оперировали данными, полученными в ходе изучения исключительно антропоморфных изделий. Любой созданный на Земле компьютер так или иначе базируется на человеческих представлениях. И все ваши многозначные логики, якобы возникающие в качестве эманации «машинного разума», все равно привязаны к свойствам земной ноосферы, никакой другой. Не скрою, вы талантливо, может быть, гениально, скомпилировали массу крайне оригинальных философских постулатов. Но простите меня великодушно, вы попали в лабиринт, из которого нельзя выбраться, находясь внутри, если не взглянуть на него из третьего, а то и четвертого измерения…
— Вы, кажется, все же прочли мои книги?
— А как же? И вашу нобелевскую речь проштудировал. Очень, очень интересно. Только, в отличие от ваших поклонников, оппонентов, членов Нобелевского комитета, которые все — только люди, я имею возможность посмотреть на ваши труды извне.
— То есть?
Скуратов до сих пор не догадался, что имеет дело с инопланетянином.
— Есть то, что есть. По ряду причин я встречался с представителями нескольких десятков галактических рас. В отличие от Ростокина, не сумевшего достигнуть взаимопонимания даже с одной. Он вам рассказывал?
— Да. Кое-что. Я ему не поверил.
— Ваша беда. А может быть, всего вашего человечества. Упустили шанс. Но мы удивительным образом все время уходим от темы. Это ваша профессиональная уловка?
— Нет, что вы. Само собой так складывается. Любая ваша фраза порождает веер новых вопросов, а я, слабый человек, сейчас не могу найти в себе сил, чтобы отсекать побочные линии.
— Это, наверное, потому, что вы оказались вне воздействия с детства формирующего вашу личность эгрегора.
Скуратов задумался. Мысль показалась интересной. Всего несколько часов он провел здесь, но чувствовал, как изменилось его самоощущение. И дело не в том, что новая информация обрушилась на него разнонаправленными потоками.
— Допустим. Но влияние вашего эгрегора мне тоже не слишком нравится. Я предпочитаю оставаться самим собой. Поэтому наш симпозиум прекращаю. Как бы он меня ни увлекал. Организуйте встречу с Игорем, тогда, может быть, продолжим. И никаких больше отговорок. Если это опять по какой-то причине невозможно, отпустите меня домой. Туда же — «плюс-минус десять минут». Потребуюсь — легко найдете. Нет — я просто замолкаю. Совсем. Понятно?
Скуратов вложил в свой ультиматум предельную жесткость и убедительность.
— Ах, Виктор Викторович, – с ласковым сочувствием хорошего психиатра ответил Антон. – Не такой уж благополучный рай — «химера», где вам посчастливилось жить. А меня и Ростокин, и Новиков с Шульгиным убеждали, что ничего лучшего в жизни не видели.
Однако комплексами и вы там все перегружены. Да и как иначе? Люди и есть люди. Смешно было бы вообразить иное. Вы подсознательно готовы к тому, что над вами могут осуществить насилие, физическое и интеллектуальное. При том, что у вас (на цивилизованных территориях) ровно сто тридцать лет ничего такого не случалось. В организованном порядке, я еще добавлю. Или — вы о таком не слышали. Но гены никуда не делись. Вы подкоркой чувствуете: в любой момент могут прийти ночью, взломать дверь, ударить прикладом в лицо, надеть наручники, отвезти в страшные подвалы… Как в исторических книжках описано. Так или нет? Иначе — с чего бы вам меня бояться? Ну не бояться, остерегаться…
Скуратов, как и заявил, отвечать искусителю не собирался. Сделал каменное лицо, пошарил по карманам. К счастью, еще одна собственная, не принадлежавшая Антону и этому месту сигара у него осталась. Раскурил.
Совсем ему все происходящее не нравилось. Совсем. А уж особенно — что попал хозяин в самое больное место. Вчера, месяц, год назад ни за что бы он не поверил, будто такая провокация в отношении его кому-то удалась бы. А сейчас — поверил.
Приехал к нему генерал Суздалев, попросил помочь, очень деликатно. Согласился. А если бы нет? Дальше думать не хотелось. Вдруг все так и есть? Не зря же от кого-то с прошлого лета скрывался отважный, сильный, до предела независимый Игорь!
— Ну, будь по-вашему, – развел руками Антон. – Только не вообразите, что вы меня испугали своим демаршем. Отправил бы вас домой, прямо сейчас. Честно скажу — не люблю капризных людей. Они меня… настораживают. Жаль, что вы нам все-таки нужны. Придется согласиться на первое условие. Только уж вы меня извините. Подозрения ваши и вправду не беспочвенны. Есть небольшое препятствие. Я сразу не стал говорить, чтобы не расстраивать. Интересно было спокойно поговорить.
«Ну, вот и дошло до сути, – отстраненно подумал Скуратов. – Чувствовал ведь, что с подвохом дело…»
— И в чем оно заключается?
— В том, с чего я и начал. Замок вас отпускать не хочет. Желает предварительно лично пообщаться.
— Он обо мне уже знает? – Вопрос прозвучал растерянно и, как тут же понял Виктор, – глупо.
— А я о чем все время толковал? Конечно, знает. И мог бы для собственного удовольствия вашу копию создать, с которой любые эксперименты производить. Только вы ему в качестве живого объекта нужны, обладающего полной свободой воли. Прошу прощения за сравнение, но здесь для него такая же разница, как между любовью и изнасилованием… Но вы не бойтесь, – Антон успокаивающе поднял руку ладонью вперед. – Пока что он моим прямым приказам еще подчиняется, и я пообещал, что вы непременно согласитесь с ним встретиться…
— Одним словом, вы меня все-таки обманули.
— Отнюдь. Но вы не хуже меня знаете, что в ходе решения каких угодно задач почти непременно возникают неожиданные затруднения. А слово свое я сдержу. Чтобы два умных человека одну машину не перехитрили…
— Подождите, а в чем, собственно, проблема? Ну давайте, могу я с вашим Замком побеседовать. Выясню, что его интересует. Возможно, это будет интересно. Что он меня сломает — не боюсь. Да вы ведь и сами примерно этого хотели. Чтобы я его на своем уровне продиагностировал.
— Проблема лишь в одном. Вдруг его интерес к вам окажется… чересчур продолжительным?
— Насколько?
— Вот чего не знаю… Если вы его не слишком заинтересуете, все может ограничиться несколькими фразами. Или — не уложитесь в срок вашего биологического существования…
По лицу Антона Скуратов понял, что он не шутит.
И ему снова стало очень страшно.
Форзейль успокаивающе положил ладонь Виктору на колено.
— Держите себя в руках. Так вопрос пока еще не стоит. Есть варианты. Пойдемте.
Радушным жестом Антон указал на дверь в смежную комнату. Там, среди антуража кабинета человека свободной профессии, жившего наверняка в конце общего для всех XIX века, на журнальном столике Виктор увидел незнакомый прибор. Незнакомый ему и явно из другого времени. Плоский чемоданчик с откинутой крышкой, внутренняя поверхность которой поблескивала темным стеклом. В стекле отражалась клавиатура из полутора сотен кнопок, квадратных, овальных и многоугольных. Разноцветных при этом. Скуратов подошел, нагнулся. Тридцать три были обозначены буквами русского алфавита (вместо тридцати семи положенных, остальные — не имеющими для него смысла символами, пиктограммами, стрелками, иероглифами, но не китайскими и не египетскими.
— А это что у вас? – Профессиональный интерес заставил отвлечься от тревожных мыслей.
— Тоже компьютер, – охотно ответил Антон. – Продукт отсталого ХХ века Главной исторической последовательности. Вы у себя до такого не доперли. Что и неудивительно. Зачем совершенная электроника отсталому обществу, не знавшему даже Второй мировой?
— Это мы отсталые?! – возмутился Виктор. – Мы к звездам летаем, до границ Галактики…
— Только напора поменьше, пожалуйста, – мило улыбнулся Антон, и Скуратов понял, что опять попался. И что вся его логика, весь настрой резистанса?
— Летаете, – кивнул Антон. – И много другого хорошего умеете. Жили б вы одни в окружающей Вселенной, больше и мечтать не о чем. Канаки до появления европейцев даже серфинг выдумали, от скуки и общего благополучия. И вдруг все изменилось. Вы, уважаемый академик, на игрушку, которую любой школьник с собой в рюкзачке таскает и перед друзьями хвастает: «У меня одних фильмов семьдесят гигабайт, да музыки столько же», – смотрите, как… Ну, не будем уточнять. Мы за Игорем пришли? Сейчас.
Антон присел на край стула работы мастера Гамбса, пробежал пальцами по кнопкам. На экране сначала замелькали черно-белые символы, потом возникла цветная заставка, изображающая вид сверху на пролив Золотые ворота, стремительно стянувшаяся в инфрафиолетовую спираль. От этого у Скуратова слегка поплыло в глазах и нарушилась координация. Как и в прошлый раз.
Спираль, меняя цвета в обратную сторону, развернулась, и перед Виктором возник Ростокин собственной персоной, захваченный вызовом в помещении, похожем на тот кабинет, где сейчас находился Виктор. Только за его спиной был виден большой корабельный иллюминатор, сквозь который на потолок падали солнечные блики, переливающиеся оттенками бело-голубого, беспорядочно скользящие в такт качке и волнению. Он удивленно вскинул голову, почувствовав, что на него смотрят.
— Антон? Откуда вдруг? Мы ведь договаривались…
— Так уж вышло, Игорь. Смотри, кто к нам пришел…
Он чуть повернул ноутбук, так, что в поле зрения экрана оказался Скуратов.
— О, и ты здесь, Витя?! – Ростокин явно был поражен. Слишком не стыковались две эти личности. Он просто представить себе не мог, чтобы у Антона и Виктора могли возникнуть точки взаимосоприкосновения.
— Как ты здесь очутился, братан? – Последнее слово в качестве обращения было совсем несвойственно прежнему Игорю, подумал Скуратов. Да и вообще не употреблялось в их России. Разве что в словаре Даля сохранилось. Наверное, уже в новой жизни подцепил.
И в остальном Игорь ощутимо изменился. Лицо его покрывал характерный морской загар, приобретаемый не на пляжах, а только в открытом море, на корабельных палубах. Главное же — бывший ровесник был теперь старше Виктора. Это отмечалось автоматически, хотя, казалось бы, велика ли разница?
— С твоей, наверное, помощью, – усмехнулся Скуратов. – Встретимся, расскажу.
— Вы в Замке? – встревоженно обратился Ростокин к Антону. – Или тоже здесь? Что-то произошло? С ребятами? Мы с ними на той неделе разговаривали, потом они снова потерялись…
— Я не в курсе. Когда последний раз у меня с Удолиным контакт случился, оснований для паники не было. Скорее — наоборот. А что «радиомолчание» нарушил, так, думаю, это больше не актуально.
— Это точно ты, Игорь? – вновь вмешался Скуратов. – Или видеофантом? У вас тут в Замке, кажется, любой сюжет смоделировать можно. Какой бы тебе вопрос задать, чтобы убедиться?
— Вы же классный специалист, Виктор, – с оттенком укоризны сказал Антон. – Что ж мы, по-вашему, не знаем, что такое машина Тьюринга? У вас ни времени, ни воображения не хватит, чтобы реконструкцию расшифровать. Многие пробовали — ни у кого не получалось.
Ростокин утвердительно кивнул.
— Так что у нас один выход — непосредственная встреча. Примешь гостей, Игорь?
— Сюда собрались? – Ростокин был более чем удивлен. Антон, по известным причинам, всегда уклонялся от физического посещения прошлого или будущего реальностей Главной исторической последовательности. В альтернативные — хаживал, да и то чаще в эфирном облике. Соображения статуса плюс должностные инструкции запрещали. Соблюдение которых, впрочем, его не спасло. Выясненных, пусть и не доказанных юридически фактов инакомыслия форзейля оказалось достаточно, чтобы загреметь. Точно так, как на всю катушку получали самые преданные сторонники советской власти, не умевшие колебаться синхронно и синфазно с линией партии. Чуть приотстал или опередил — попался.
— Почему и нет? – приподнял бровь Антон. – Я теперь пташка вольная. Захотел посмотреть, как вы там. И повод представился. Покажешь другу, ради чего родные края покинул…
— Я с удовольствием. Двое таких мужиков здесь не помешают. А тебе, Витя, в натуре интересно будет.
— Одна загвоздка, – сказал Антон, – своими методами я стыковку организовать не могу. Я сейчас — в убежище. Придется тебе постараться. Снимай пломбу с СПВ и открывай проход…
— Тогда подождите. Согласовать надо.
При всем уважении к Антону и Скуратову, Игорь не мог принимать решения, минуя старшего по команде. Он нашел Воронцова на обычном месте, в его любимой служебной каюте, позади ходовой рубки. При совершенной системе связи и коммуникации и высочайшей судоводительской подготовке вахтенных роботов Дмитрий вполне мог бы спокойно проводить время в любом из куда более комфортных помещений парохода. При возникновении форс-мажора всегда успел бы оказаться на капитанском мостике. И все же во время похода он предпочитал отдыхать и работать здесь. Случись что — через секунду готов был принять на себя командование. Привычка, не самой хорошей жизнью выработанная, превратившаяся в почти безусловный рефлекс. Командир отвечает за все, независимо от фактической вины. Так лучше сразу знать, за что именно отвечать придется.
Ростокин доложил командиру о внезапном контакте с Замком и о желании Антона и Скуратова перейти на пароход.
— Да ты что? – восхитился Дмитрий. – Знаешь, чего-то подобного я внутренне ждал. Не такого именно, но неких приятных неожиданностей. Зови, конечно. «За столом никто у нас не лишний…», как пелось во время óно. Только я чего-то не понял? С каких пор вдруг мое особое разрешение потребовалось?
— Так точно, не совсем понял, Дмитрий Сергеевич. Антон настаивает, чтобы мы приняли его через нашу СПВ. Иначе у него не выходит.
— Тоже не вижу препятствий. Включи.
— Я — не имею допуска.
— Проще сказать — не умеешь?
— Можно и так сказать. Настроек не знаю.
— Беда мне с вами. Ладно, сейчас разберемся.
Воронцов вызвал одного из роботов-инженеров, обученного работе с установкой как раз на тот случай, если Левашова поблизости не окажется, а необходимость крайняя возникнет.
Задача оказалась немного сложнее, чем предполагалось. Еще с момента укомплектования «Валгаллы» для перехода в двадцатый год Антон с Левашовым заложили в «адресный список» абонентов код открытия прямого канала между базовой установкой и Замком. Нажать пару кнопок — и готово. Только сейчас Антона это простое решение категорически не устроило.
Увидев, что сам Ростокин ничего не понимает, форзейль начал объяснять роботу, одетому в синий рабочий китель судового механика, каким образом совместить координаты приемного портала парохода и того места, где они сейчас со Скуратовым находятся. Прямо по лучу.
Робот, по нынешней должности обозначенный на нагрудной нашивке «каплейт Фарадей» (в плане флотского юмора, но и для удобства тоже, ибо кто их в лица запоминать будет, если они в любой день и час и специализацию и внешность поменять могут), пощелкал кнопками карманного пульта. Мельком взглянул на ЖК-табло.
— Ничего не выйдет, товарищ командир, – сообщил он Ростокину тоном нормального, знающего себе цену офицера, не обращая внимания на постороннего человека, говорящего с той стороны экрана. Он не входил в список лиц, которым следовало подчиняться.
— Почему? – спросил Антон.
Игорю пришлось этот вопрос продублировать.
— Координатная точка недоступна. Полная непроходимость на хроноквантовом уровне.
— Тьфу, черт, – с досадой сказал Антон. – Как я сам не подумал. Тут ведь стопроцентно односторонняя проницаемость. А если попробовать обратный импульс, строго по моей несущей частоте?
Попробовали. С тем же нулевым результатом. Защита имени Шульгина действовала бескомпромиссно и без вариантов.
С таким сталкиваться еще не приходилось. За все пять лет после изобретения СПВ установка ни разу не подводила. Если не считать неудачи с опрометчивой попыткой вернуться из Замка в родной восемьдесят четвертый. Тогда Новикова с Ириной занесло в Москву конца девяносто первого, и они едва успели унести ноги из того странного места. В остальных случаях аппаратура работала, как хронометр фирмы «Павел Буре, поставщик двора Его Величества».
Был бы здесь сейчас Левашов, он, может быть, что-то и придумал, а робот-инженер был всего лишь «не слишком продвинутым пользователем».
— Выход, само собой, есть, – сказал, чуть подумав, Антон. – Нам нужно выйти из убежища. За его пределами канал непременно откроется. Но…
— Что — но? – в обычной манере спросил Воронцов.
— Можем не успеть. Если Замок нас отслеживает…
— Он настолько вышел из-под контроля?
— Не могу утверждать. Он сейчас напоминает мне ревнивую жену, которая следит за каждым шагом своего мужа. Роется в карманах в поисках улик, подслушивает телефонные разговоры, нанимает частных сыщиков и так далее…
— Чего же он боится? Мы ведь покинули его гостеприимный кров с полного согласия и даже под некоторым психологическим нажимом. Разве нет?
— Так-то оно так. Но потом у него было время проанализировать результаты. Очень может быть — он сумел… Точнее не сам, а одушевивший его «центральный процессор» сумел ретроспективным анализом засечь момент, когда Левашов его «нейтрализовал» и произвел некую отвлекающую операцию. Он может не сообразить, в чем заключалась ее цель, но сам по себе факт, что в памяти проявилась лакуна… Любого ведь из вас взволновал бы вопрос: «Что случилось в то время, когда я неожиданно, без видимых причин, потерял сознание или заснул после лишней рюмки в новогоднюю ночь в веселой компании?»
— Особенно если вы — девушка, – с двусмысленной усмешкой добавил Воронцов.
Ростокин посмотрел на Скуратова и сделал пальцами один из принятых между ними секретных жестов.
— Кроме того, мистер Арчибальд очень хочет поближе познакомиться с господином Скуратовым, – добавил Антон, – а мне эта перспектива не представляется полезной в данный момент…
— С деталями обсуждаемой темы я не знаком, – с достоинством включился в разговор Виктор, – но считаю, что концептуально Антон прав. Супермозг с такими возможностями, безусловно, в состоянии выявить факт вмешательства, построить любое количество гипотез в любой логической системе. Другой вопрос — какую из них он сочтет для себя наиболее приемлемой. Если он хорошо знает ваши базовые психопараметры, число их будет достаточно ограничено. Затем включится его собственная психологическая установка… Кажется, я действительно не зря согласился с вами поработать, Антон, – отдал академик легкий поклон. – Мне становится все интереснее и интереснее.
— Рад за вас. Кажется, никто из моих друзей тоже до сих пор не пожалел, что связался со мной. В конце концов, каждый вплотную приблизился к пределам своих устремлений. С неизбежными издержками, так куда от них денешься?
— Снова тебя начинает нести, друг мой, – сказал Воронцов. – Понимаю, соскучился, и все же — ближе к телу.
Дмитрий все время знакомства с Антоном только таким образом и ухитрялся удерживать господствующие высоты в их непростых отношениях. Дружелюбие, ирония, иногда — сарказм разных степеней, но всегда — явно обозначенная позиция. Со мной можно сделать все, что тебе под силу. Убить, если угодно, лишить всего, что у меня есть. Кроме чести и непреклонной решимости оставаться самим собой. Где угодно — на вершине власти, в тюрьме или в могиле.
— Мы с Виктором Викторовичем сейчас выйдем из-под защиты. Включенный ноутбук будем держать в руках, это для вас — лучшая наводка. За пределами убежища канал наверняка откроется. Мы войдем. И только.
— В чем риск?
— Что нам не позволят этого сделать.
— И тогда? – спросил снова Воронцов, а Скуратов молчал, хотя его это касалось в гораздо большей степени. Он очень хотел оказаться через несколько секунд там, где их ждали Ростокин и этот симпатичный адмирал.
— Это уж как получится, Дима. Был бы рядом со мной Шульгин — один разговор. Без него — всяко может выйти.
— А ты рискни, – участливо ответил Воронцов. – Не все же нам под немецкими и всякими прочими пулями бегать… Пора и тебе попробовать. Туго станет — поможем.
Это он, выдержав многолетнюю паузу, нашел, наконец, случай отплатить Антону той же монетой. Вспомнив, как тот провожал его погеройствовать в сорок первый год. И не просто в трижды проклятый сам по себе год, а в критическую точку Киевского окружения.
Крыть Антону было нечем.
— Ладно, попробуем, – ответил он. – Пойдемте, профессор.
— Пистолетик-то приготовь, герой, – бросил ему в спину Воронцов. – У Сашки их там полно. На любой вкус…
Тот молча отмахнулся.
— Старый, опытный камикадзе, – насмешливо сказал Дмитрий. Ему и вправду было весело.
— Зачем вы так, Дмитрий Сергеевич? – тихо спросил Ростокин.
— Нормально. Это у нас старые счеты. Злее будет.
…Придерживая локтем у груди включенный ноутбук, Антон движением головы указал Скуратову на засов двери черного хода, а сам сунул свободную руку в карман. Не совсем понимая суть происходящего, особенно — только что прозвучавшего обмена вербальными сабельными ударами, Виктор повиновался.
Первым шагнул через порог и увидел перед собой элегантного мужчину средних лет. Высокий и широкоплечий, с заметной сединой в темных, густых, красиво зачесанных волосах. Мужественное, будто вырезанное из твердого дерева лицо, украшенное соразмерными усами, выражало не только силу характера, но и спокойную доброжелательность. Глаза цвета ружейной стали смотрели внимательно, но без всякой угрозы.
Человек этот стоял в расслабленной позе, прислонившись спиной к грязной стене, ничуть не заботясь о своем великолепном темно-синем костюме. В левой руке он держал дымящуюся сигарету, которой только что затягивался, в правой — большой, слишком большой, на взгляд Виктора, пистолет. Начала прошлого века, не иначе.
Скуратов такие видел только в музеях, но по привычке запоминать все, что попадется на глаза, сразу идентифицировал: «Кольт 1911 А 1». Оружие надежное, но одновременно и сложное, и примитивное. Такое случается с инженерными разработками.
— Зачем, Антон, ты затеял собственную игру? – обратился Арчибальд поверх Виктора к едва перешагнувшему порог хозяину. Голос звучал ровно, но только совсем бесчувственный человек не услышал бы в нем знобящей угрозы. – Мы ведь так не договаривались. Ты решил меня нейтрализовать, снова превратить в бездушный механизм. Не выйдет, уже не выйдет. Руку, руку опусти! – почти взвизгнул он. И пистолет начал подниматься на уровень живота Скуратова. Антона он собой пока еще заслонял.
— Разве мы…
Дальнейшее заняло едва ли секунду. То, что успел услышать и понять в происходящем Виктор за этот страшно длинный, безумный предновогодний день, так хорошо начинавшийся, лишило его привычной большинству ближнего окружения невозмутимой вальяжности. Вытолкнуло наружу скрытые от ученого сообщества реакции и способности. Он ведь был молодой, физически очень крепкий парень, просто привык держаться и вести себя сообразно должности и титулам. А они с Ростокиным в студенческие времена вместе с такими же безбашенными обормотами занимались фехтованием. Серьезным, нужно сказать. По примеру немецких буршей — отточенными клинками, только шею заматывали карбоно-шелковыми шарфами и глаза прикрывали специальными очками, остальное открыто. Выжили, однако. Шрамы носили, как доказательство мужества и лихости. Девушки таких бойцов очень уважали.
И сейчас в закрытых клубах, как и положено человеку из общества, он регулярно тренировался в теннисе, стендовой стрельбе и верховой езде. Просто клубная жизнь картежника и бретёра не пересекалась с академической.
Вот рефлекторно и взыграло ретивое!
Расстояние до господина с пистолетом — плевое. Едва четыре метра. Что делать? Был у него коронный прием. Вначале — бросок во флеш-атаку, клинок обозначает направление удара. Уже в полете перебрасываешь саблю в левую руку, батман тоже влево — и… Такое не всегда удается, особенно со знакомым противником, однако обычно срабатывало!
Сэр Арчибальд знал и умел, наверное, многое, но ведь не все же? Да и выхода другого у Виктора не было. Напарник за спиной опасно замешкался.
Сабли сейчас у Скуратова не было, но и без нее получилось красиво!
От рубящего удара по предплечью пистолет (или — макет пистолета) улетел вниз по лестнице, гремя о ступеньки. От тычка в лицо выпрямленными пальцами правой Арчибальд уклонился, электронные нервы быстрее проводят импульс, чем биохимические. Но уклонился не в ту сторону, как и рассчитывал Виктор. Реинкарнат нарвался на догоняющий удар в основание шеи. Из каких бы материалов ни был синтезирован Арчибальд, масса тела у них с противником была примерно одинакова, а кинетическая энергия Скуратова сыграла свою роль. Арчибальд громко соприкоснулся головой с выступом стены.
Повредило ему это или нет — неважно. Академик-боевик, используя шанс, единственный и последний, рванулся назад, как бильярдный шар, отбил внутрь прихожей Антона, захлопнул дверь. Дернул на место засов, который словно сам попался под руку.
Все. Со свистом выдохнув воздух (последние секунды он не дышал), Виктор сел на пол. Имевшуюся энергию, нервную и физическую, он выложил сполна. Судорожно втягивал в себя воздух, руки дрожали, к горлу подкатывала тошнота.
«Стар стал папаша, рука не та, глаз не тот», – прохрипел он неизвестно откуда всплывшую фразу. Можно поклясться, раньше в его лексиконе такого не было.
— А вы опасный человек, Виктор Викторович, – без всякой иронии, с полным уважением проговорил Антон, под руку сопровождая Скуратова в гостиную. – Вообразить не мог. Кабинетный ученый… В «Братство» вы свободно впишетесь…
— Да бросьте. Жить захочешь… – Тот вздрагивающими руками кое-как налил себе коньяка из графина, залпом опрокинул. – Курить… дайте.
Минут через пять он начал ощущать, что силы возвращаются. А кураж — тем более. Взбодрился, почувствовал нечто вроде прилива гордости. «И мы кое-чего пока могем!» Это вам не с кафедры юным дарованиям туманные заклинания в головы вдалбливать. Вдруг и правда — научные высоты достигнуты, пора попробовать себя в чем-то другом?
— Правильно вы опасались, Антон. Вот интересно, если б мы сначала дверь чуть-чуть приоткрыли, гранату на площадку выкинули, а уже потом вышли?
— Вы на самом деле наш человек. Вам бы в спецназе служить, а не в научном институте.
— Кто на что учился, – благодушно ответил Скуратов, чувствуя, что главное позади, а здесь он в полной безопасности. – Не так страшен черт, как его малютки. Дальше что будем делать? Предположения имеются?
— Значит, в ту сторону дороги нам нет, – как бы разговаривая сам с собой, в пространство ответил Антон. – Сами себя засадили в клетку. Второй раз ваш фокус не удастся. Даже и с гранатой. Чего я и боялся. Теперь думать надо. Одно гарантирую — от голода и жажды мы не помрем…
