Резюме главы

1. Писательство – многоэтапный процесс. Никто не пишет сразу чистовики.

2. Черновики великих тоже посредственны и полны штампов.

3. Черновик должен быть плохим. Ваша искусность проявится в редактуре.

4. Самоуважение, а не самоедство. Научитесь выдерживать свои куцые черновики.

5. За редактуру отвечает другой отдел мозга. Не смешивайте ее и писательство, иначе будете топтаться на месте.

Упражнение

Возьмите свой самый неудачный черновик. Или напишите свежий, чтобы мы могли заняться редактурой. Я предлагаю посмотреть сейчас на то, изображаете ли вы происходящее или только называете.

На глаголы.

Почему глаголы? Они образуют скелет текста. Только в них есть указание на время действия, на то, завершено оно или длится, параллельно ли оно другому действию. В глаголах много характера.

Подчеркните все глаголы и глагольные формы. Что у вас получилось? Можно ли понять, о чем ваш текст, если прочесть только их?

Рассмотрите каждый. Возникают ли за ними образы? Если нет, отлично! Сейчас поработаем над этим.

К примеру, вы написали:

Старенький паровоз с гружеными вагонами ехал со стороны [какого-то городка]. Он появился из-за поворота, точно ехал невесть на какой скорости. Заросли высокой травы все еще были золотыми в ранних сумерках…

Обычный черновик, да? Ничего особенного.

Начнем с паровоза. Представляется какой-то очень абстрактный паровоз, правда? Один из тысяч похожих друг на друга паровозов. Как можно добавить сюда конкретики? Например, назвав его имя. Пусть будет «состав номер четыре».

Глагол «ехал» – очень нейтральный. За ним не возникает образа. Стоит поискать другой глагол – тем более, что глаголами движения русский язык богат.

Вы заметили, что в черновике еще нет человека, а есть только обстановка? Можно наметить персонажа, написав «приближался». Приближался – это всегда к кому-то. Тогда получится:

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны [какого-то городка].

В картинке прибавилось движения и конкретики. Но приближение поезда обычно сопровождают звуки. Что, если добавить их?

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны [какого-то городка], дергаясь и лязгая железом.

Мне нравится. А вам? Предлагаю добавить звуков и в следующее предложение:

Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно ехал невесть на какой скорости.

Что-то не работает в этой фразе. Если вчитаться, то мы поймем, что медленную скорость автору показать пока не удалось. И тогда возникает вопрос: как лучше всего изобразить скорость? Один из вариантов: в сравнении с другой скоростью. Представим, что автор любит описания природы. Что если привести в текст какое-нибудь животное?

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны [какого-то городка], дергаясь и лязгая железом. Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно ехал невесть на какой скорости, но его без труда обогнал жеребенок, в испуге выскочивший из зарослей высокой травы. Они все еще были золотыми в ранних сумерках.

Неплохо! Идем дальше. Меня смущает сложная конструкция «были золотыми». Она такая… пассивная. Значит, я хочу сделать картинку живее, активнее. За живность и активность отвечает глагол. Например… «золотились». А еще два последних предложения можно соединить. Тогда получится:

Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно шел невесть на какой скорости, но его без труда обогнал жеребенок, в испуге выскочивший из зарослей высокой травы, которые все еще слегка золотились в ранних сумерках промозглого дня.

Текст преобразился, не правда ли? Все в нем задвигалось. Появилась одновременность и параллельность разных действий – а значит объем. Природа ожила. И даже паровоз обрел характер.

Возможно, первый вариант этого текста казался вам безнадежным. Но вот последний его вариант – это начало известного рассказа Дэвида Герберта Лоуренса «Запах хризантем». В простеньком черновике его было не узнать. Однако после правок почерк автора отчетлив. Вот начало русского перевода этого рассказа:

Старенький паровоз с гружеными вагонами – состав номер четыре – приближался со стороны Селстона, дергаясь и лязгая железом. Он появился из-за поворота, угрожающе свистя, точно шел невесть на какой скорости, но его без труда обогнал жеребенок, в испуге выскочивший из зарослей высокой травы, которые все еще слегка золотились в ранних сумерках промозглого дня.

Сделайте то же самое с вашим черновиком. Обратите внимание на изображение происходящего и увеличьте яркость глаголов. Думаю, вам понравится результат.

Глава 3

Миф об удовольствии

Или: а что, писателям писать неприятно?

Вы знаете анекдот про девочку, которой пришедший навестить ее больного брата доктор сказал:

– А ты, красавица, почему без тапочек стоишь на холодном полу? Простудишься, заболеешь и будешь как твой брат.

Попрощавшись и закрыв за доктором дверь, родители увидели, что их дочь так и не обулась.

– Ты что, разве не слышала, что доктор тебе сказал? – спросили они.

Девочка улыбнулась:

– Доктор сказал, что я красавица.

Иногда мне кажется, что мы читаем свидетельства писателей об их работе так же, как эта девочка слушает доктора. Будто составляем «Избранное» из того, что нам нравится и звучит захватывающе, игнорируя остальное.

Поэтому начинающие авторы представляют себе писательскую работу так: сесть у огромного окна в Старбаксе, заказать капучино, смотреть на проспект под дождем и стучать по клавишам. Исписать десяток страниц. Не заметить, как наступил вечер. Получать радость от каждой тысячи знаков…

От писательства принято ожидать удовольствия. И когда начинающие авторы сталкиваются с винегретом неожиданных и часто неприятных чувств, они принимаются сомневаться в себе и буксовать. Как будто удовольствие – критерий верного пути.

«Наверное, я не должна писать, – часто слышу я. – Ведь для меня это пытка, не то что для других».

На это я обычно цитирую Томаса Манна: «Писатель – это человек, которому писать труднее, чем другим».

Нередко слова эти озадачивают и сбивают с толку. А после приносят облегчение. В конце концов, у писателя с языком многолетние отношения. И похожи они на любые другие отношения: их нужно строить, в них нужно вкладываться, иногда – ошибаться и разочаровываться в себе, делать усилия. Все это приносит радость и удовольствие, конечно. Но не простое и быстрое, как от сладкого чая. Это скорее похоже на удовольствие от марафона. Когда сначала много тренируешься, преодолевая собственную инертность, понемногу наращиваешь мастерство, учишься регулярности, контролируешь питание, а после бежишь. Даже если хочется остановиться. Удовольствие, наступающее за этим, сложнее, долговечнее, интереснее и полезнее, чем то простое, которого хочется вначале.

Зрелый человек терпелив и умеет ценить сложное удовольствие. Спросите себя: не слишком ли быстро у меня опускаются руки, когда возникают препятствия? Может быть, я хочу легких эндорфинов?

Психиатр Виктор Франкл, выживший в концентрационном лагере, много писал о том, что удовольствие не цель человеческого стремления. Удовольствие – это результат, а еще точнее – побочный эффект достижения цели. Иными словами, удовольствие возникает как вознаграждение за то, что вы поработали: например, написав новый текст. Оно совершенно не должно даваться вам в кредит. Это было бы даже вредно: зачем заканчивать работу, если награда уже получена?

Вот что пишет о зрелом авторе Ван Гог в письме брату:

«Мне всегда страшно нравились слова Доре: “У меня терпенье вола”.

Я вижу в них что-то хорошее, определенную убежденность и честность; короче говоря, в этих словах заложен глубокий смысл, они – изречение подлинного художника. Когда думаешь о людях, из чьего сердца выливаются подобные слова, вся болтовня о “природной одаренности”, которую так часто слышишь от торговцев картинами, кажется мне мерзким карканьем. “У меня терпенье” – как сдержанно и достойно это звучит!»

Когда только начинаешь писать, когда обладаешь всего парой найденных инструментов и кажется, что этого достаточно, когда не думаешь о читателе – в этой простой химической реакции радости действительно выделяется много.

Но более сложная химическая реакция начинается, когда добавляешь новые и новые реактивы. Когда увеличиваешь количество страниц. Когда задумываешься о том, кто будет читать текст. Когда ставишь планку выше. Когда хочешь выразить сложную и красивую мысль. Когда хочешь написать убедительного и симпатичного персонажа. Когда, когда…

Отчаяние, желание бросить, страх, тревога, сомнение в себе, лишение, избегание работы – все эти чувства знакомы писателям-профессионалам. В 8-ой главе, посвященной мифу о вдохновении, на протяжении многих страниц я показывала, какая большая амплитуда чувств была у Толстого, пока он писал «Анну Каренину». В этой главе мне хочется показать, что чувства, которые принято называть негативными – нормальная часть нашей работы. Они – не срыв процесса письма. Они – часть этого процесса.

Я думаю, что принять эту часть значит сделать шаг в сторону профессионализма.

«Я счастлив, что не пошел по стопам моих русских собратов, которые, страдая недоверием к себе и отсутствием выдержки, при малейшем затруднении предпочитают отдыхать и откладывать. От этого, несмотря на сильные дарования, они пишут так мало и так по-дилетантски», – пишет Чайковский в 1878 году.

Если прочесть это свидетельство не избирательно, как девочка слушала слова доктора, а целиком, то становится видно: Чайковский испытывал затруднения, воспитывал в себе выдержку и выбирал доверять себе.

«Нет никакого сомнения, что даже и величайшие музыкальные гении работали иногда не согретые вдохновением, – пишет он в том же письме. – Это такой гость, который не всегда является на первый зов.

Между тем, работать нужно всегда, и настоящий честный артист не может сидеть сложа руки, под предлогом, что он не расположен. Если ждать расположения и не пытаться идти навстречу к нему, то легко впасть в лень и апатию. Нужно терпеть и верить, и вдохновение неминуемо явится тому, кто сумел победить свое нерасположение.

Со мной это случилось не далее как сегодня…»

Чехов в 1887 году пишет издателю «Осколков» – журнала, где он печатался – Лейкину:

«Опять я не шлю рассказа… Что сей сон значит, я и сам не знаю… Моя голова совсем отбилась от рук и отказывается сочинительствовать… Все праздники я жилился, напрягал мозги, пыхтел, сопел, раз сто садился писать, но все время из-под моего “бойкого” пера выливались или длинноты, или кислоты, или тошноты, которые не годятся для “Осколков” и так плохи, что я не решался посылать их Вам, дабы не конфузить своей фамилии.

В “Новое время” я не послал ни одного рассказа, в “Газету” кое-как смерекал 2 рассказа, и на какие шиши я буду жить в феврале, бог весть… Вы вообще скептик и не верите в немощи человеческие, но уверяю Вас честнейшим словом, вчера от утра до ночи, весь день я промаялся над рассказом для “Осколков”, потерял время и лег спать, не написав странички… О лености или нежелании не может быть и речи… Если Вы будете негодовать и браниться, то будете не правы. Виновен, но заслуживает снисхождения!»

Значит ли это, что Чехов перестанет писать? Или что сочтет себя плохим писателем? Мы знаем, что нет. Чехов не будет ориентироваться только лишь на удовольствие от текста, он будет продолжать работать и расти как автор. В какой-то момент он распишется так, что будет создавать по рассказу в день.

Какого автора ни открой – найдешь свидетельства не только радости от создания произведения, но и огромного количества трудностей, которые приходится преодолевать. Трудности эти могут приходить под видом страха, скуки, неуверенности в себе и в тексте, сонливости, желания вымыть окна и изучить биографию Тутанхамона, сомнений в том, что ты на верном пути.

О последнем, кстати, здорово написал Нил Гейман:

«Момент, когда вы чувствуете, будто идете по улице голым, слишком открывая свое сердце, и разум, и все, что внутри, обнажаясь слишком много… Это момент, в который у вас, возможно, начало получаться».

Пока я писала эту книгу, я испытывала и радость, и скуку, и желание бросить, и то, что я скучаю по тексту, и вдохновение, и азарт, и отвращение, и чувство неловкости, и стыд, и страх.

Я думаю, что ориентироваться только на удовольствие – опасная практика для того, кто хочет писать тексты. Но на чем же тогда концентрироваться, что брать за ориентир?

Мой ответ – стоит концентрироваться на росте самоуважения. На том, что, преодолевая лень, страх и скуку, вы овладеваете писательским ремеслом. Иными словами – становитесь писателем.