Глава 3
У меня кончается тетрадь, поэтому я сделаю три вещи: во-первых, буду писать помельче, во-вторых, ликвидирую всякие там поля, верхние, нижние и боковые, а в-третьих, проигнорирую то, что считаю малозначимым.
К последней категории я отношу двое суток, последовавших за тем днем, когда мы остались без электричества. Кроме одной истерики, случившейся на этот раз с Надеждой Николаевной, одного скандала между Миленой Федуловной и Инночкой (Инночка легко вышла победительницей) и еще одной щуки, пойманной Матвеичем, за это время не произошло ничего интересного. Понятно, если не считать того, что вода подобралась к самому крыльцу и начала заглатывать ступеньки.
Никакого снега, понятно, не осталось и в помине. Дольше других держался осевший сугроб с северной стороны дома, но и его сегодня слизнула река. Левый берег затоплен очень основательно, березняк торчит из воды, как гигантский тростник, и конца-края разливу не видно. С правого берега беспрерывно стекает вода – ей уже мало оврагов и промоин, и она сбегает по всей длине берега, клокоча бурунами вокруг древесных стволов. Мария Ивановна назвала это явление плащевым стоком, и Леня важно с ней согласился – надо полагать, он знаком с этим термином. Поубивал бы умников! Да будь этот сток хоть плащевым, хоть плащ-палаточным, хоть макинтошным – нам с того не легче!
С сегодняшнего дня Матвеич стал забрасывать донки прямо из окон первого этажа.
Оттуда же все желающие, устроившись на подоконниках, удят мелкую рыбу. Последняя хлебная горбушка изжевана и слеплена в комок, из которого каждый, кому надо, может отщипнуть наживку на плотву. Окунь берет на глаз и рыбьи потроха. Мы не только обеспечиваем Матвеича живцами, но и пополняем ведро для ухи.
А кроме того, мы едим собачий «педигри». После бурной дискуссии с Миленой Федуловной бульдог Цезарь был обобран на две трети своих пищевых запасов. Ничего себе сухарики и летят незаметно, как семечки.
Сахара и сгущенки у нас уже нет. Но пока есть чай и немного кофе.
И водки.
С предпоследней, еще не залитой водой ступеньки крыльца я забросил в мутное течение Радожки почерневшее ведро и, ругая ненадежную веревку из простыни, осторожно добыл воды на очередную уху. Выловил и выбросил из ведра разбухшую сосновую шишку, попробовал из горсти воду, сплюнул. Уху можно не солить. И бьюсь об заклад, что второй кружки кофе сегодня никому не захочется.
Горячая вода в водопроводе иссякла позавчера, холодная – вчера. Предусмотрительный Феликс набрал воду в пятилитровую бутыль из-под минералки и велел нам мобилизовать всю пустую посуду и наполнить ее, пока из крана еще течет. Вовремя. Жаль только, что посуды у нас оказалось всего ничего – несколько пустых бутылок, несколько полиэтиленовых пакетов, по случайности не дырявых, и все. И эту воду Феликс приказал беречь, расходуя только в крайнем случае.
Вот и пьем солоноватый чай и кофе, морщась и плюясь. Не говоря уже о том, что приходится по двадцать раз в день бегать с ведром туда-сюда, чтобы наполнить туалетные банки. Себе и обществу. Канализация еще функционирует, и на том спасибо.
Поставив ведро на разбухшее крыльцо, я смотрел на гладкий, чуть колеблемый течением водяной бугор, вздувшийся в десяти шагах от «Островка». Новый источник забил как раз на том месте, где два дня назад я стоял на берегу, вызванивая по мобильнику Мишку Зимогорова. Тогда там был берег…
А когда из-под земли бурно зафонтанировало, берега там уже не было, а было мелководье. Девственно-чистая струя горько-соленой мертвой воды казалась бельмом, незаконным инородным телом в мутных струях Радожки. Фонтан был красив, как красив еще и сейчас оставшийся от него водяной купол, но смотреть на него было неприятно и даже жутковато. Во всяком случае, увидев его, Надежда Николаевна взвизгнула, а Мария Ивановна положила в рот таблетку. Зрелище понравилось одному Викентию.
«Если у тебя есть фонтан – заткни его». Хорошо бы. Но чем?!
Я не удивился и не вздрогнул, когда в трех метрах от первого водяного бугра ни с того ни с сего поднялся второй. Просто всплыл со дна, как подводная лодка, отряхнул с себя грязную воду, растолкал мусор и заблистал чистотой. Он был пониже – то ли глубина там оказалась побольше, то ли напор слабее. Жаль, что, не искупавшись, нельзя проверить, соленая там вода, минеральная или пресная.
В холле горел камин, там ждали воду, а я стоял и думал. Уже сегодня вода прорвется в «Островок», это ясно. На спасение с того берега рассчитывать не приходится: там те же проблемы. Судя по тому, что ночью больше не видно света фонарей, в основной части санатория тоже нет электричества и, весьма вероятно, питьевой воды. По всему видно, санаторий пока не собираются эвакуировать. Вчера на берегу, когда-то высоком, а теперь низком, шлепая сапогами по те кучей воде, появился немолодой мужчина, и не успели мы прокричать ему о помощи, как он сам надрывно закричал нам: «Помогите! Помогите!»
Мы бы с радостью. Если бы могли.
Между прочим, «Островок» окажется в воде раньше, чем любой другой корпус.
Как говорится, твори, выдумывай, пробуй! Или сиди и жди, сначала в холле, потом на втором этаже, на чердаке, на крыше… А Феликс даже не умеет плавать…
Хотя нет, «Островок» не утонет, он из бруса.
Закрыть и заклинить входную дверь, забить щели тряпками, смазанными за неимением солидола конфискованным у женщин кремом? Нет смысла: максимум через час вода начнет вливаться в подвал снаружи точно так же, как сейчас выливается из него. Заполнив подвал до потолка, она ринется в башенку и в коридор. Можно оборонять одну дверь, но на две у нас не хватит ни сил, ни крема. Все равно будем тонуть, только медленнее.
Нет, уйти в глухую защиту не получится… Я кусал губы. Куда ни кинь – все клин. Труднее всего было поверить, что все это происходит не с кем-нибудь посторонним, а со мной. Вот так и влипают люди, как кур в ощип – не до конца осознав и в глубине души не поверив… А если непосредственно под «Островком» откроются еще один-два фонтанирующих источника (плевать – пресных, соленых или минеральных)? Ведь они размоют фундамент к чертям собачьим! И привилегированный корпус раньше времени отправится в плавание. Как там у Марка Твена: «Вдруг видим: с западной стороны плывет целый дом»…
Никогда не мечтал о профессии моряка, даже в детстве. Я прислушался. Внутри «Островка» раздавались тяжкие мерные удары – Коля выворачивал ломом паркет на топливо. Вчера, когда мы при помощи колуна делали дрова из резного панно, кроша в щепу деревянную фауну, было больше шума.
Выбрав из мятой пачки бычок подлиннее, я щелкнул зажигалкой и с наслаждением вдохнул дым. Экономить курево я начал еще позавчера, когда обнаружил, что осталась последняя пачка. Теперь: раз, два, три… шесть окурков и ни одной целой сигареты. Негусто…
Позади открылась дверь и боднула меня в спину.
– Дай разок затянуться, – попросил Феликс.
– Может, стоит получше посмотреть в вещах покойника? – предложил я, пока он алчно заправлялся никотином. – Вдруг хоть одна пачка да есть…
– Борис Семенович не курил, – вздохнул Феликс. – Берег здоровье.
– А все-таки… – произнес я, замирая от вспыхнувшей надежды. – А вдруг?
– Знаешь что бывает вдруг? Кстати, я уже смотрел. Пусто. Хрен знает что!.. Десять человек в доме, а курильщиков всего двое! Матвеич, и тот не курит. Коля… ну, ему форму надо блюсти. Но Надежда Николаевна! Такая дама просто обязана курить – знаешь, тонкие такие сигареты с приятной отдушкой…
– А Инночка? – спросил я.
– Она-то курящая, но у нее нет, – хмуро сказал Феликс. – А если бы и были… Клянчить у женщин – это, знаешь ли, последнее дело…
Я вздохнул, соглашаясь, и отобрал у него окурок. Феликс тоже вздохнул.
Мимо «Островка» плыл мусор: размокшая бумага, какое-то несусветное тряпье, неизвестно почему держащееся на воде, куски пенопласта, очень много бутылок и одна накренившаяся ржавая бочка. Наверное, выше по течению река размыла свалку.
– Ты в стоматологии что-нибудь смыслишь? – спросил я и закашлялся, вдохнув жгучий яд тлеющего фильтра. Иприт.
– Зуб заболел? – холодно поинтересовался Феликс.
– Пока нет, – признался я, – но если мы здесь всерьез застрянем… Кх… кха! В общем, у меня там нерв убит, но не удален. Заменили мышьяк на какую-то гадость – гуляй, говорят, придешь через две недели. А я сюда приехал. Подумал, что где две недели, там и четыре…
– Дурак.
– Так заболит или нет?
Феликс посмотрел на меня с неодобрительным прищуром.
– Обязательно. Когда – не скажу, поищи лучше гадалку. Я ортопед, а на конечностях зубы не растут почему-то…
Послать его подальше я не успел – на крыльцо, как всегда, в пальто и пуховом платке, вышла Мария Ивановна.
– Вы бы дверь прикрыли, – сказал ей Феликс. – Холл выстудим.
– Нет, лучше так, – улыбнулась она. – Там дышать нечем. Эти паркетины, они же на битуме, горят, правда, замечательно, но запах… Притом сегодня гораздо теплее, правда? И тумана почти нет…
Туман все-таки был, но сквозь него бледным пятном просвечивало солнце, и на текучей воде лежала смутная тень «Островка».
– Виталий, там ждут воду.
Я вздохнул и понес ведро в холл. Действительно, весело полыхающий в камине паркет распространял густое амбре. Проще говоря, вонь была та еще. Влажные ковровые дорожки в коридорах были скатаны. Мрачный Коля поддерживал физическую форму при помощи гнутого ржавого лома, посредством которого он избавлял пол на первом этаже от такого излишества, как паркетные половицы. Это было тем проще, что после первого потопа паркет вздулся, дав повод Лене полчаса распространяться перед Викентием о горной складчатости и синклиналях при умильном выражении лица Марии Ивановны.
Покажи геологическому маньяку палец – и не спасешься от лекции о сталагмитах, кернах, пегматитовых жилах и генезисе кимберлитовых трубок.
Коля работал близко от двери первого номера. Слишком близко. Выворачивая паркет, он дышал глубоко и размеренно. Неужели за битумным запахом он не чувствует трупного? Дверь в первый номер далеко не герметична. В холле натоплено, и теплый воздух худо-бедно просачивается сквозь щели в запертый номер. Да и снаружи потеплело: не то до этих мест доплелся средиземноморский циклон, не то всему виной горячие ключи, черт бы их побрал. Даже я с моим навечно контуженным никотином обонянием за десять шагов от двери ощущаю запах тления, как служебная собака утечку газа…
Прав небезызвестный Савва Морозов: скверно, что завершение процесса жизнедеятельности связано с гниением… Для всех скверно.
Или это шалит воображение?
Может быть. Милена Федуловна вроде не жаловалась, а уж кому, как не ей, в первую очередь обратить гневное внимание на нехорошую отдушку в битумном амбре?
Бульдог Цезарь, невыгуливаемый со вчерашнего дня, слонялся по холлу, тыкался расплющенной мордой во все углы, оглядывался на хозяйку,, жалобно скулил, то и дело примеривался задрать лапу возле стены и наконец задрал. Викентий с увлечением подбрасывал паркетины в камин. Надежда Николаевна смотрела на огонь, временами тяжко вздыхая. Матвеич, почистивший рыбу, держал за хвост последнего в сегодняшнем улове окунька размером с аквариумного меченосца и, как видно, мучительно соображал, стоит ли его потрошить.
Я дернул кадыком, а мой желудок пропел сложную музыкальную руладу. Есть хотелось непрерывно, и не только мне. Но не рыбу.
Никто не навязал мне новой работы, и я, великодушно решив не настаивать, вернулся на крыльцо. При моем появлении разговор между Феликсом и Марией Ивановной моментально смолк.
– Не помешаю? – с подозрением осведомился я. Прежде чем ответить, Феликс помедлил всего ничего, но этой доли секунды хватило мне, чтобы люто его возненавидеть. Тут были какие-то секреты, и, похоже, он не был в восторге от мысли поделиться ими со мной. Со мной!..
– Не помешаешь.
– Спасибо, я тронут.
Сарказм пропал даром – Феликс его проигнорировал.
– Ливень снизу, – сказала Мария Ивановна, продолжая прерванный разговор. – Тот был сверху – дождь, – а этот снизу. Представим себе, что он будет идти те же сорок дней и ночей, что и тот, библейский… Хотя вы же понимаете, Феликс: совсем не обязательно сорок дней. Может быть, сорок недель или даже сорок лет…
– Откуда возьмется столько воды? – хмыкнул я, одновременно покосившись на два водяных бугра, отчего мое хмыканье получилось не слишком саркастическим. – Грунтовые…
– Вода не проблема, – отмахнулась Мария Ивановна. – В земной коре ее сколько угодно, а в мантии еще больше. Все дело в том, что она связана в минералах… Да… Интересно бы узнать, какие силы заставили ее перейти в свободное состояние…
– Господь Бог? – ухмыльнулся я, ничуть не опасаясь обидеть старую учительницу. Безбожницу всегда видно.
– Помолчи, – бросил Феликс.
– Не исключаю и такого варианта, – к моему изумлению, откликнулась Мария Ивановна. – Бог, дьявол, короче говоря, неизвестная нам целенаправленно действующая сила, весьма могущественная и, в отличие от персонажей христианской мифологии, не отделяющая агнцев от козлищ. Необходимость в персонификации очевидна, ибо, согласитесь, известные нам законы природы таких безобразий не допускают. Знаете, я начинаю склоняться к мысли, что покойный Борис Семенович был в чем-то прав… Я имею в виду его странную гипотезу о настоящих хозяевах Земли, мудрых, могущественных, но крайне неторопливых, погруженных в себя и очень недовольных людьми – по их мнению, нахальными пришельцами извне…
– Вам он тоже успел рассказать о своей мании? – хмуро спросил Феликс.
– Мария Ивановна покачала головой.
– Не мне – Леониду, а он – уже мне. Кстати, Леня очень неглупый юноша, несмотря на… на его вид. Он считает, что все нефантастические гипотезы о причинах наблюдаемого нами катаклизма уже отпали, не выдержав проверки логикой, а среди гипотез фантастических эта по меньшей мере не хуже других…
– А главное, она все объясняет, – ввернул я. – Те же боги, только тупые. Тот же потоп, только вместо небесных хлябей разверзлись земные…
Феликс одарил меня тяжелым взглядом.
– Хляби… Ты номер сто двенадцать когда в последний раз набирал?
– Час назад. А что толку-то?
– А ты не поленись, ты еще набери…
Пожав плечами, я потыкал в мобильник. Экранчик и кнопки светились зеленым – аккумулятор еще не сдох. Хотя пора бы.
– Без толку. Не отвечают.
Мария Ивановна покивала, не удивившись. Со вчерашнего дня нам перестали отвечать «ждите». И перестали отвечать вообще.
Позвонить еще раз Мишке Зимогорову? Вчера он не ответил, хотя я пытался вызвонить его трижды, но это еще ничего не значит. Вполне возможно, был мертвецки… э… весел. Печень у придурка железная.
Квартира Мишки молчала. Позвонить ему на мобильник? Да, а номер его сотового у меня записан ли?.. Так и есть: нет. Черт, вспомнил: у Мишки вообще нет мобильника…
Кому же тогда? Елене?
Не хочется, а надо.
Домашний телефон моей бывшей жены молчал. А сотовый!?..
– Але!
Тот же голос, каким мне однажды было сказано «пошел вон», – взвинченный, на высоком нерве. Вот мириться со мной моя драгоценная пыталась уже совсем другим голосом – не знала, что это бесполезно, хоть пересади себе голосовые связки работницы «интима по телефону». Что отрезано, то отрезано, и баста.
– Ленка! – закричал я. – Это я, Виталий! Стой, не отключайся, дело есть!
– Виталий! – крикнула из Москвы Ленка. – Виталий, ты где?!
– Далеко, от тебя не видно. Ты дома?
– Я не дома, я у Приказчиковых, на пятом! – В голосе Ленки прорвались истерические нотки. – Телефоны молчат, электричества нет! Тут у нас потоп, по улицам менты на моторках плавают! Мою квартиру залило, вода на второй этаж пошла… Я тебе говорила, что не хочу жить на первом, говорила, нет?..
Голос пропадал. Я дал отбой, хотя это было уже все равно – аккумулятор испустил дух. Ну что ж… Все, что я хотел узнать, я узнал, а выслушивать от бывшей жены упреки – извините. Нет, я помог бы Ленке, если бы мог, .тут никаких сомнений быть не может. Но чем я помогу ей отсюда?
– Ну? – нетерпеливо спросил Феликс.
– В Москве то же самое, – доложил я со вздохом. – По-моему, теперь везде то же самое.
– Поднимитесь на ступеньку, Феликс, – задумчиво произнесла Мария Ивановна. – Ноги промочите. Кажется, сегодня вода поднимается быстрее, чем вчера…
Таким я Феликса еще не видел. С него словно кожу содрали, а под ней оказалась другая, которую он нам прежде почти не демонстрировал. Не сержант и не прапорщик – куда им! – грубый фельдфебель старой армии: «Ста-а-ановись, раззявы! Выше рожу, деревня! Ешь меня глазами, олухи! Слухать сюда и запоминать. Я вам начальство, а значит, отец родной. Врагов запоминай сугубо: хранцузы, турки и япошки – враг внешний, ты его на „ура“ да на штык без всяких антимоний; сицилисты, жиды и скубенты – враг внутренний, ты на него скрыпи зубом, а без приказу тронуть не моги. Уразумели, дубье стоеросовое?..»
Надменная Милена Федуловна и та смотрела на него с испугом. Коля хмурился. Надежда Николаевна раскрыла на крашенный рот и забыла закрыть. Бульдог Цезарь глухо рычал, пуская слюни.
– Чего сидим, ждем? – грохотал Феликс. – Не надоело еще? Мне – надоело! Завтра к вечеру весь первый этаж будет под водой, а я тонуть не намерен! Выход вижу один: надо разбирать верхнюю часть «Островка» и строить плот. Есть возражения, нет? Виталий, Коля, Леонид – пойдете со мной.
Матвеич, ты тоже. Да плюнь ты на эту уху, ее Надежда Николаевна доварит. Остальным женщинам – сейчас же перетащить наверх все вещи и спальные принадлежности. Через час здесь будет сыро. Когда перетащите, я скажу, что дальше делать. Всем все понятно?..
Десятью минутами позже в ушах у меня все еще звенел и дребезжал негодующий вопль Милены Федуловны: «По какому праву вы здесь распоряжаетесь?!» – и, кажется, собирался звенеть еще долго. Да и остальные были не лучше. Надежда Николаевна выразила твердую уверенность в том, что нас непременно спасут, прежде чем мы захлебнемся, сидя на коньке крыши. Матвеич крякал, пыхтел, но с места не сдвинулся. Коля с обезоруживающей откровенностью сказал: «Да пошел ты…» – и прибавил, что в гробу видал таких начальников. Мария Ивановна разочарованно вздохнула. Леня пробулькал что-то насчет Ноева ковчега и затрясся, студнеобразно колыхаясь. Инночка издевательски захохотала. Один Викентий с юным пылом рвался в плотостроители, видимо, воображая, что построить плот на десятерых ничуть не сложнее, чем пустить по воде кораблик из коры. А тут балки ворочать надо!
Они не слышали истерического крика Ленки. Они знали о повсеместном потопе, но, вопреки очевидному, не верили, что он доберется и до них. Что ж удивляться: всякий знает, что землетрясения бывают в Японии, торнадо в Канзасе, а наводнения в бассейнах Хуанхэ, Амазонки и Ганга. У нас? Да что вы, такого никогда не было!..
А значит, не может быть.
Зарвавшемуся Феликсу досталось по первое число. Ругаться он не стал, только желваки заходили по лицу полинезийского изваяния. «Ты-то хоть пойдешь?» – спросил он меня. «Не хочу, а куда деваться…»
– Спасибо, – сказал он, когда я поймал его, заскользившего по металлочерепице, и помог сесть верхом на конек. – Ползем к краю, начнем оттуда… Лом не потеряй!
– А орать на них было обязательно? – желчно спросил я, ползя вслед за ним. – Ты их не напугал, а спугнул. Теперь что – вдвоем работать? Много мы с тобой наработаем…
Не оборачиваясь, Феликс зло рассмеялся.
– Они придут, вот увидишь…
– Когда будет поздно? Надо было не командный голос вырабатывать, а, отозвав в сторонку, переговорить с каждым в отдельности, люди это ценят. С Колей, Леней, Матвеичем… да и с Инночкой тоже. А ты как этот… унтер Пришибеев. Послали тебя – и правильно сделали.
– Заткнись, а? – попросил Феликс.
– А что, я не прав? Ты думал, все радостно кинутся вкалывать под твоим началом?
– Ты глупые мысли прибереги для своих персонажей, ладно? Мне их не приписывай, не надо…
– Не понял.
– Поймешь. Что так, что этак. Пока бы мы говорили с каждым, а они возражали, кочевряжились и показывали, какие они умные, сколько бы времени прошло, как ты думаешь? Никуда не денутся, сами прибегут, как только вода пойдет в холл. Вот только мы с тобой за это время успеем снять десяток-другой листов. Уловил?
– Стратег… – хмыкнул я.
– Полезное свойство, приходится. Стой. Отсюда начнем. Поддень-ка вот этот лист. Я поддел. – Да что за черт, – изумился Феликс. – Тут у них жесть, что ли?
Действительно, под нарядной импортной металлочерепицей оказалась нормальная кровельная оцинковка. В жару – противень. Наверное, прежние гости-хозяева были недовольны духотой. А может, и эстетикой, шут их знает. И вновь согнанные на особый объект строители настелили металлочерепицу прямо на оцинкованный противень.
Вырванный «с мясом» лист заскользил по скату и исчез. Снизу послышался всплеск.
– Теперь оцинковку. Поддел? Отгибай. Голой рукой за край не хватай – порежешься…
– Уже порезался, – буркнул я, сося палец. Второй лист, дребезжа, последовал за первым. На рубероид мы набросились с азартом двух маньяков-расчленителей, долго прохлаждавшихся без любимого дела. Обнажились нешкуреные доски, набитые на стропила.
– Эй! – донеслось снизу из чердачной темени. – Можно я к вам залезу?
– А бабушка разрешила? – грозно спросил Феликс.
– Разрешила, – не моргнув глазом соврал Викентий.
– Врешь. Да и нечего тебе здесь делать, без тебя справимся.
– Я помочь хочу! – тонко выкрикнул мальчишка.
– Если хочешь помочь, то иди вниз и пообрывай электропроводку. Где она не на виду – попроси Колю, он вскроет. Нам нужно много крепкого провода – плот вязать…
– А к вам нельзя? – теряя надежду, спросил Викентий.
– К нам нельзя. Да не стой ты под нами ради бога – сейчас мы на чердак листы сбрасывать будем…
– Почему на чердак? – спросил я.
– Пригодятся. Нам сейчас все пригодится. Ты игрушками типа «сделай сам» в детстве не увлекался? Зря, много упустил. Ничего, сейчас наверстаешь. Приличный плот из дома – это, знаешь ли, ненамного проще, чем дом из плота…
– Ты уверен, что мы сумеем построить приличный плот? – спросил я и, крякнув, поддел ломом очередной лист.
– Я уверен только в том, что мы утонем, если не успеем его построить, – ответил Феликс. – Дурак я, дурак! Вчера надо было начать!..
– Дурак, – согласился я с удовольствием. Об ответной реплике Феликса я предпочту умолчать. Еще один лист металлочерепицы улетел в воду, прежде чем открылось достаточное отверстие для того, чтобы швырять их на чердак. Следующий издал звук медного гонга.
– Убьете, блин! – послышался снизу веселый голос Инночки. – Эй! Это не у вас там крыша поехала?
– У нас. Тебе чего? – нелюбезно осведомился Феликс.
– Чего, чего… Я вам уху принесла, здесь оставлю. Помочь ничем не надо? А то скучно там. И мать, как всегда, грузит.
– Там вода через порог еще не потекла?
– Скоро потечет.
– Ага. – По голосу Феликса можно было подумать, что мысль о предстоящем затоплении доставила ему большое удовольствие. – Хочешь помочь – пройди по всем номерам, сними шторы. Найди иголку с ниткой, сшей два полотнища примерно три на четыре метра каждое. Потом сложи их вместе и хорошенько простегай – нужно плотное.
– На кой хрен? – изумилась Инночка.
– Не бревна же тебе ворочать. Парус сделаем, какой попроще. Прямой грот. Все равно на плотах против ветра не ходят.
– Еще и мачту будем ставить? – не поверил я.
– Если успеем, то и киль, – ответил он. – Вернее, шверт. Сможем держать угол к ветру градусов тридцать – и то хлеб.
Я почесал в затылке.
– Ты в прошлом яхтсмен, что ли?
– Нет, я яхтсмен в будущем, – саркастически ухмыльнулся Феликс. – Яхтсмен-плотогон. Глупо звучит, но быть утопленником еще глупее… Ну, чего замер? Работай!
И ортопед-сыщик-яхтсмен-плотогон с кряхтением поддел очередной лист металлочерепицы.
– Эй, наверху! – донеслось с чердака в три голоса. – Помощь, едреныть, нужна?
– Кому? – бросил Феликс. – Мне или вам? Я вам помогать скучать не буду, мне некогда…
– Да ладно тебе, едреныть… – примирительным тоном прогнусил Матвеич. – Мы ж, едреныть, все понимаем…
– С чего начинать? – деловито осведомился Коля.
– С начала.
Леня ничего не сказал, но было слышно, как он астматически дышит после подъема на чердак.
– А-а-а-а-а-а-а-а!..
На пятом часу работы Коля, с виду самый крепкий из нас, стал сдавать, спотыкаться, утирать со лба обильный пот, тяжело дышать, а кончил тем, что уронил на ногу свежевывороченную стропилину. Хорошо еще, что себе, а не мне.
– Феликс! – крикнул я. – К тебе пациент!
– В очередь! – рявкнул Феликс, поддевая жалом лома железную скобу. Оглянулся, бросил лом, подлетел. – Твою мать! Куда приложило? Сильно?
Коля сидел на полу по-турецки, щупал ступню, шипел и вполголоса матерился.
– Руки убери, ты, увечный! Так больно? А так?.. Не дергайся! Ерунда, перелома нет, максимум трещина, а то и просто ушиб. Йод и тугой бинт, больше ничего. Сам перевяжешь. Ишь развопился. Тоже мне, коммандос, ветеран «горячих точек»…
– Какие там точки, – провыл Коля. – Какой, на хрен, коммандос… Я и в армии-то не служил…
– Ну? – изумился Феликс. – А как же ты телохранял-то?
– Как, как… Обыкновенно. Окончил курсы, получил корочку, ну и вот… Охранное агентство «Гарант». А до того токарем работал на заводе… откуда в армию не брали. Только платили там мало…
– Понятно, – кивнул Феликс. – А я думал, ты мужик.
– За такие слова, знаешь… – Коля угрожающе зашевелился. – Ты думай, что говоришь! Не мужик, потому что по чеченским фугасам не ходил, да?..
– Нет, потому что ноешь.
– Голову бы тебе оторвать, – высказал дружеское пожелание Коля.
– Сначала оторви вон ту балку, а прежде почини себе ногу. Успеешь за десять минут – возьму свои слова назад. Понял? Время пошло.
Время не шло – летело. Перекуров не было, и я сэкономил три последних окурка. К заходу солнца мы полегли костьми на кровати, ковровые дорожки и просто на пол второго этажа, заваленный где можно и где нельзя варварски добы– тым стройматериалом. Вечерний воздух быстро остывал, но никто из нас не жаловался на холод. Сил не осталось, зато мы разобрали крышу с южной стороны корпуса, обрушили стропила, повалили две перегородки на втором этаже, выкорчевали чердачный настил, расчистили два санузла от всяких не-нужностей, вроде унитазов, и начали разбирать торцевую стену. Прощай тепло камина! Жить на втором этаже было еще можно, особенно в нетронутой его половине, но ходить было нельзя, разве что лазить на карачках через горы «деловой древесины» и отходов, рискуя напороться на торчащий гвоздь. Внизу вода свободно вливалась в холл, и Матвеич натужно шутил, что недурно бы, едреныть, половить там рыбку. Омываемый мутными струями, «Островок» стал напоминать речной теплоход, у которого прямым попаданием тяжелого снаряда разнесло вдребезги кормовую часть.
Почему-то я никогда не строил плотов, даже в детстве. И уж тем более не мог вообразить, что мне все-таки придется строить плот, да еще на втором этаже тонущего здания.
Десятого, моего номера больше не существовало, равно как и девятого, исчезла и половина коридора. Там, где когда-то жил я, теперь имел место «стапель» – уродливая конструкция из наклонных бревен, устланных для лучшего скольжения кровельными листами. По мысли Феликса, при необходимости у нас должно было хватить сил спихнуть плот в воду.
– Надеюсь все же, что плот всплывет раньше, чем дом, – сказал Феликс.
На него только посмотрели злобно и ничего не сказали. Мерещились Марк Твен, Гекльберри Финн, наводнение на Миссисипи с дрейфующими по воле волн постройками и Ноев ковчег, причаливающий к обсыхающему Арарату.
Каждой твари по паре… Фиг. Интересно, сколько Ною и сыновьям понадобилось изловить пар антилоп для прокорма в течение семи месяцев и семнадцати дней одной пары львов?
Об оставленном в залитом водой номере трупе Бориса Семеновича, не дождавшемся следователей и судмедэкспертов, о трупе, который через день-два станет неотличим от разбухшего трупа заурядного утопленника, никто не вспоминал, но никто и не забыл, я это чувствовал. Мария Ивановна, Надежда Николаевна и Инночка молча шили в три иглы. Чтобы русская женщина уехала куда-нибудь хоть на день без иголки? Такого не бывает. Без мужа может, без денег тоже как-нибудь перекантуется, а без иголки никак.
Викентий, лазая по стенам, как мелкий примат, выдирал из-под декоративных накладок последний кусок провода, а я смотрел на выкорчеванные пиломатериалы. На торце одного крупнокалиберного бруса застыла слезинка смолы – привилегированный санаторный корпус плакал, уступая вандалам. Совсем как дом из моего сна. Дом у дороги.
– Как думаешь, балок двадцать на плот хватит? – спросил я Феликса.
– Пятьдесят, – отрезал он, жадно ловя ртом сырой воздух.
– Шутки в сторону. Считать я умею…
– Кулибин, – с отвращением сказал Феликс и сплюнул. – Лобачевский. Счетовод Вотруба. А запас плавучести? А барахло всякое? Очаг? Дрова?
– Учел. Впритык хватило бы и десяти-двенадцати балок, вон они какие толстые…
– А то, что дерево намокнет, ты учел? А волну? А непредвиденные обстоятельства тоже учел? Нет уж, запас нам нужен по меньшей мере четырехкратный. Ты мне еще за этот запас спасибо скажешь…
– Уверен? – хмыкнул я.
– Спорим?
– На что?
– На последнюю порцию водки.
– Не пойдет, – отрезал я и, подумав, уступил: – Ладно, пятьдесят балок так пятьдесят. Пусть у нас пупки развяжутся.
– Ну то-то.
– Ба, он испугался, – громким шепотом доложил Викентий. – Боится на водку спорить. Ба, писатель-то наш – алкоголик!..
– Викентий!
– Ну, пьяница…
У меня не было сил встать и надрать ему уши.
– Имейте в виду, платить за этот разор я не буду, – категорично заявила Милена Федуловна своим надтреснутым голосом, а бульдог Кай Юлий Цезарь гавкнул, подтверждая слова хозяйки, и попытался задрать ногу возле рыболовного ящика Матвеича. Тот с проклятием швырнул в бульдога валенком – промахнулся, но отогнал.
Будь на месте Матвеича кто-нибудь другой, оскорбление заслуженного педагога в лучших чувствах и закономерная крикливая перебранка были бы нам обеспечены. Но в круг лиц, достойных внимания Милены Федуловны, рыболов никак не входил. В отличие от ухи из пойманной им рыбы.
–'Заткнись, – выдохнул Леня в малом перерыве между двумя судорожными вдохами. Наполнил астматические легкие и с удовольствием добавил по адресу Милены Федуловны: – Дура!
Викентий тоненько подвыл от удовольствия..
– Леонид! – вздрогнула. Мария Ивановна. – Викентий! Как вы можете!
– А она как может, ба? – возмущенно запищал внук. – Мы, значит, строим плот, а она, значит, первая на него влезет. Что, не так?
– Даже если и так, то что?..
– Разумеется, я здесь не останусь, – величественно, но с неуместным смешком известила нас Милена Федуловна. – Вы выстудили корпус. Вы разломали прекрасное здание. Завтра вы уплывете, а отвечать за ваш вандализм придется, естественно, мне? Спасибо.
– Спишите убытки на меня, – сказал я со злостью. – Хотите я оставлю вам мои паспортные данные?
Леня и Инночка захихикали. Феликс приподнялся на локте и наставил на Милену Федуловну длинный хирургический палец:
–Шейте.
– Что-о?
– Берите иглу и шейте. Сейчас же. Это ваш последний шанс быть принятой в нашу компанию. Если нет иглы, рвите оставшиеся пододеяльники и вейте веревки, они лишними не будут. Не хотите? Тогда вам в самом деле придется остаться здесь. Нахлебников мы не потерпим… Помолчите, пожалуйста, Мария Ивановна… Мы даже оставим вам собаку, хотя, смею вас уверить, продовольственный вопрос скоро встанет перед нами со всей силой… Собственно, мы спасаемся, кто как может, а можем мы только вместе. Или вы хотите по отдельности? Очень хорошо, мы не станем вам мешать. Я считаю до трех. Раз…
При счете «раз» Милена Федуловна презрительно усмехнулась. При счете «два» пробормотала: «Это вам даром не пройдет, я это вам запомню». При счете «три» – нервным движением схватила ближайшую простыню и с треском оторвала от нее длинную полосу.
– Давно бы так, – сказал Феликс.
