Была такая глупая песенка: «Ни минуты покоя, ни секунды покоя». Ее-то я и вспомнил, когда ко мне пристали: напиши, мол, да напиши. Неймется им. Подозреваю, что оба они исповедуют принцип: если матросу нечего делать – пусть драит медяшку. И ведь что характерно: отбрила их Милена, отказалась строчить мемуар – они особенно и не настаивали. Монолит, а не тетка. Ну, она Милена, ей море по колено…

Хотя, с другой стороны, кому и писать после Виталия и Феликса, как не ей? Все-таки училка словесности, правила грамматики помнит, а я, кроме «жи» и «ши», ни в зуб ногой и До сих пор со вздрогом вспоминаю «трехъярусный» и «предъюбилейный». Ну, Виталий сказал, что ошибки потом выправит, какие сможет, и все такое, а Феликс похлопал по плечу: дерзай, мол, благодарные потомки тебя не забудут.

Дерзаю.

Скромное такое дерзание, сугубо местного масштаба.

Понятно, я первым делом потребовал дать мне почитать, что там они сами написали. Поломались, но дали. Едва разобрал. Почерк у нашего писателя, как у дважды второгодника, притом страдающего нервной трясучкой. Читал – ржал. Пинкертоны! Это надо же – настолько не въехать в ситуацию! Ортопед еще ничего, а писатель меня просто удивил. Не понять сразу, что тогда, в холле перед панно, мы с Феликсом выгораживали малолетнего взломщика Кешу ради чудесной старушки Мариванны! Лучше уж нанопитеки, чем сердечный приступ, и все такое. Черствый и бестолковый народ эти писатели, ей-ей.

Феликс – тот умнее. Углядел камешек у покойного мафиозо, вспомнил, что видел меня однажды с «Практическим руководством», ну и связал одно с другим. Мотив, мол, убийства и все такое. Да, камешек уникальный, только я-то тут при чем?..

Вот чего терпеть не могу – это когда подбираются сзади и заглядывают в тетрадку. Будто крадут с тарелки. Взорвался, наорал. Мне в ответ: полдня сидишь, а родил всего одну страницу? Едва не бросил писать к чертовой маме. Да, одну страницу, а не две и не десять. Хотите быстрее – верните тетрадь нашему писателю, он их рожает, страницы эти, как свиноматка поросят, и все такое.

Смирились, отстали. Ну то-то. Сейчас им небо вообще с овчинку покажется, потому что я начну сначала.

В санаторий меня спровадили родители, я и не протестовал. Моцион на природе, здоровый воздух и все такое. А главное, местная минералка, по слухам, полезная людям с эндокринными проблемами, которые у меня с детства. В школе меня Пельменем дразнят, то есть они думают, что дразнят, а мне-то что. Пельмень так Пельмень. Не навоз. Ценный питательный продукт для тех, кто не причисляет себя к скарабеям.

Выпускной класс, семнадцать лет без одного месяца, сто тридцать кило веса, и все такое. Это я. Преобладающие интересы: математика, физика, отчасти химия. Увлечение последних пяти лет: минералогия Объекты ненависти: гуманитарные предметы, особенно языки. На второй день в «Островке» обнаружил в кармане своей сумки пособие по русскому языку для поступающих в вузы. Наверняка мама подложила, как террорист мину. Я, конечно, пособие и не открывал, поскольку приехал поправлять здоровье, а не наоборот. Подумал, что до вступительных в универ еще успею ознакомиться с правилами правописания всяких там деепричастий, а в аттестате мне трояк так и так нарисуют.

Попробовали бы не нарисовать. Мало я им олимпиад по физмату выиграл?

Верно подумал, в общем. В ходе рассуждений я ошибся, а в выводе – нет. Правильно сделал, что отложил спряжения глаголов на потом.

Время для отдыха мне родители удачное выбрали. Из всех весенних месяцев больше всего люблю март. Апрель – тоже ничего, но в апреле уже начинает цвести мать-и-мачеха. Знаете, желтенькие такие цветочки на пустырях. Кто-то над ними умиляется, а у кого-то от них резь в глазах, астматическое дыхание, чих неудержимый, сопли водопадом, и все такое. Аллергия называется. Но это еще цветочки, прошу пардону за каламбур.

В мае хоть на улицу не выходи. Сирень, черемуха, одуванчики и прочая флора сокращают мой ареал до размеров квартиры, но и там мне худо. Таблетки и все такое – горстями. В июне цветут уже не деревья, а травы, что несколько лучше, но тоже далеко не подарок.

А еще бывает такая штука – отек Квинке. Паскудная вещь, Доложу я вам. Не знаю, кто он такой, этот самый Квинке, но лично я много раз желал ему медленной смерти в муравейнике.

Нет, камни лучше растений. Они не цветут. То есть в моей коллекции собрана неплохая подборка каменных цветов (в основном гематит, кальцит, арагонит, природный гипс и все такое), но я хочу сказать, что они не отравляют пыльцой все вокруг себя. Такие цветы имеют все права на существование.

Вот интересно, все ли родители хотят видеть в детях свое прямое продолжение? Если не все, то мне не повезло, потому что последние два года отец гундел, чтобы я готовился изучать менеджмент и все такое, а не какую-то сраную геофизику. Я в роли менеджера – это здорово! Фирма разорится. Вы на меня посмотрите получше, особенно по весне. Для отпугивания клиентов и партнеров ничего эффективнее и придумать нельзя.

Пельмень я и личиком не благообразен. Сто тридцать кило.

Аллергик. Я-то мечтал стать геологом-поисковиком, да куда там. В поле мне делать нечего. Но геофизика – тоже интересная штука. А остальным можно заниматься для души на досуге, и все такое.

Словом, поехал я в санаторий и даже для приличия не поломался. Полный срок, двадцать четыре дня, отдельный номер в хорошем корпусе. Мама где-то надавила. Попрощался с родителями, сестренкой и кошкой Пипеткой, взял с собой перечитать «Незнайку на Луне», «Введение в неравновесную термодинамику» и «Практическое руководство по минералогии». Поначалу – зима, толстый снег повсюду, народ от нечего делать на лыжах катается, рыболовы лед дырявят, и все такое. Потом весна разыгралась, да так бурно, что я только радовался. Вот-вот, думаю, весь снег потает на фиг, а когда он тает, с берега в реку бежит что? Правильно, вода. Ручьи. А где ручьи, там и промоины. И это еще не все. Я уже приглядел поблизости два места, где паводковые ручьи, по идее, должны образовывать дилювиальные конусы выноса, и все такое. Вот в этих-то конусах, а проще говоря, галечных отмелях, а также в промоинах я и намеревался покопаться в самое ближайшее время.

«И нет там ничего, ни золота, ни руд» – верно спето. Ни руд, ни золота я искать не собирался, не то место. В отвалах самого скромного комбината полиметаллов их больше, чем во всем бассейне Радожки. А вот интересные халцедоны здесь вполне могли быть, и не только они. Теоретически мог попасться и аметист. У меня в коллекции есть друза розового кварца, есть редкий зеленый кристалл, а кристаллик фиолетового аметиста так себе, большого впечатления не производит. Конечно, трудно рассчитывать раздобыть хорошую друзу в промоине, тут обычны окатыши, но все же, все же..

Само собой, я рассчитывал главным образом на халцедоны, и все такое. Дома у меня для них отдельный ящик. Синие сапфирины, зеленые хризопразы, красные сердолики и карнеолы, пятнистые гелиотропы, белые кахолонги… А агаты! А яшмы! Вроде ничего особенного, обыкновенные поделочные камни, однако иные находки уникальны, а некоторые коллекции халцедонов, по слухам, стоят состояния. Моя – так себе, средненькая.

Понятно, что я хотел ее улучшить. И все такое. А еще, только это между нами, я не первый год искал алмазы. Кто думает, будто ближе Северного Урала их не найти, тот здорово ошибается. Есть они на Русской равнине, есть.

Их мало, они крошечные и совсем не ювелирные, их поиск – своего рода спорт, не более того.

Кому не известно, что пироп – спутник алмаза и самый надежный поисковый признак? Вам не известно? Так знайте, и все такое. Еще оливин и ильменит, но главное – пироп. Темно-красные камешки очень заметны. Один из них, прекрасно ограненный кристалл размером с вишню, украшает раздел гранатов в моей коллекции. Сам нашел.

Сейчас-то пиропы интересовали меня постольку-поскольку. Главное – алмаз. Кристалл из кристаллов. Шедевр природы. Пусть размером с песчинку – не важно. Можно приладить лупу и дать сбоку подсветку. Крохотный октаэдр с плотнейшей упаковкой довольно легких атомов. Оттого удельный вес у него немалый, и при поиске годятся те же старательские технологии, что и для золота. Знай себе промывай шлихи, хоть в суповой Тарелке, жди и надейся, что когда-нибудь на дне блеснет искорка. А уж блеску нее…

Почему-то я совершенно равнодушен к опалам и бирюзе. Может, потому что они аморфные? Они есть в моей коллекции, но больше для порядка, и рассматривать их подолгу, любоваться ими мне не хочется. Психоаналитик-душещуп сказал бы, наверное, что меня тянет к кристаллам как к противоположности самому себе. Ну да, я с младенчества аморфен, рыхл, и все такое. Пельмень. Галушка.

И уже давно не комплексую по этому поводу.

Опять они суют нос в тетрадку! Хотел было разозлиться и заявить им, что больше ни слова не напишу, но остыл. Нет, я уж накорябаю им, что они хотели, только пусть не торопят. Им завидно, потому что они скучают, а я при деле.

Между прочим, Виталий прав: у Феликса лицо действительно как у каменного болвана с острова Пасхи. Особенно в профиль. Нет, он хороший дядька, и все такое, но его понукания меня достали. Как умею, так и пишу. Если ему хочется быстрее, пусть снова обратится к Мухину-Колорадскому, тот профи. Как пойдет строчить, так и не остановишь, а я, кроме сочинений по литературе, ничего не писал, и те обычно на двойку с плюсом.

Только что наш беллетрист завел с Миленой Федуловной пустопорожний спор о Твардовском, и все такое. Ругал «За далью даль» – баналыцина, мол, и все такое, из всей поэмы только четыре строчки хороши, а какие – я так и не узнал, потому что у литераторши ответный фонтан прорезался. Послушал – уши завяли, и все такое.

Ну ладно.

Наш писатель уже написал своим кошмарным почерком о том, как они с Феликсом ворвались ко мне и ужасно надоели своими дешевыми подковырками, всеми этими методами неожиданного вопроса и прочей детективной ерундой, вычитанной в книжках о сыщиках. Правда, старался в основном Феликс, а писатель больше молчал, но лучше бы он не врал насчет моего испуга, и все такое. Писатели – все вруны.

Я им честно рассказал, как и когда увидел у Бориса Семеновича изумруд. Оказывается, и они его видели, только позже. Я так и знал, что этот сумасшедший покойник будет приставать ко всем и всем показывать.

Еще бы мне не хотелось иметь такой камешек! Чистый как слеза, прозрачный кристалл нежно-травяного цвета. Окрашен окислами хрома, а не ванадия, как менее ценимые колумбийские экземпляры с оттенком нечищеного аквариумного стекла. Этот наверняка с Урала. Изумительно. Не оторвать глаз, и все такое.

Мечтать о нем? Конечно. Кто бы не мечтал на моем месте. Но убить ради него? Или ограбить убитого? Извините.

К тому же этот камень смотрелся бы в моей коллекции, как принцесса в Гарлеме. Его пришлось бы поместить не в ящик с табличкой «Островные силикаты», а в отдельный какой-нибудь ларец.

И таиться всю жизнь. Очень мне надо!

Сейчас подумал о том, что название «островной силикат» вдвойне подходит к тому изумруду. Химсостав и тип кристаллической решетки – это само собой, но, кроме того, я увидел его в «Островке», стоящем на островке. Забавно.

Забавно, если не считать смерти Бориса Семеновича. В смертях и покойниках нет ничего забавного, это я теперь точно знаю, и все такое. Но когда-то думал иначе…

Блин! Наша русичка-литераторша углядела ястребиным оком мою последнюю строчку и завела нудно: мол, правильная фраза не должна начинаться с предлога «но». Ага, ты мне еще двойку поставь! И почему это не должна, интересно? Наверное, справедливо не только утверждение «умный любит учиться, а дурак учить», но и обратное следствие: тот, кто чересчур любит учить, со временем тупеет катастрофически. Виталий вступился за меня и родной язык, только никаких аргументов не выдумал, сколько ни морщил лоб, а Милена знай долбит свое: нельзя, и все такое прочее. Тут я поднапрягся и выдал из «Мцыри»: «…и опрокинулся. Но вновь…» Завяла Милена, забормотала что-то про исключения, поэтический гений, и все такое. Лучше бы уж сразу про Юпитера и быка.

Сбили меня совсем. Ну ладно. Начну сначала, а если кто опять станет мешать – отдам тетрадку ему. Силой отдам. Пусть сам пишет, а я у него над душой стоять буду.

В общем, помотали они мне нервы – я имею в виду Виталия и Феликса. Здорово помотали, хотя, понятно, без всякого толку. Я, наверно, час в себя приходил. А потом – трамтарарам! – и лопнула вся их детективная версия, одни клочья остались. Не убивал никто Бориса Семеновича. Типичный несчастный случай. Напал на пожилого шизика очередной приступ боязни всего и вся, так он на этот раз не под кровать полез, как обычно, а в подвал, благо малец Кеша ему как раз день открытых дверей устроил. Прятаться в подвале – милое дело. Но тут, видно, что-то его напугало, да так, что бедняга кричать от страха и то забыл. Ломанулся он наверх, распахнул дверь жестяную уж не знаю чем, может, и головой, да не заметил отогнутой жести. Острый такой жестяной треугольничек, очень на лезвие смахивает. Порезаться им плевое дело. Вот Борис Семенович и порезался…

Да не тем местом, каким следовало.

Хорошо, что я не видел, что дальше было – как бегал несчастный по всему первому этажу и пытался остановить кровь. Там фонтаном хлестало! А потом обессилел и упал в кресло. Бр-р. Мне, конечно, было интересно, и интересно до сих пор, в какой момент горилла Рустам завладел изумрудом – отнял у еще жи– вого? ограбил мертвого? – но без ответа на этот вопрос я у как-нибудь проживу. И без того мафиози кровавые в глазах.

Ну вот. Разобрались мы с «убийством». В подвале темпе тень, света нет, только пар оттуда валит. И вроде как что-то там негромко плещется. Ну точно – вода!..

Феликс пролез вниз, сунул в воду руку и говорит с удивлением:

– Не холодная, теплая даже…

Мог бы и сразу догадаться. По пару.

– И чего он наверх побежал? Крыса, что ли, шмыгнула, его напугала…

Гляжу – Виталий уже ведет Викентия и успокаивает Марию Ивановну: не беспокойтесь, мол, сейчас вернем вам внука, не на расстрел повели. Приводит, и оба они ныряют в подвал. Я бы и сам полез, да двери узкие. Слышу:

– Тут всегда столько воды было?

– Не-а, – отвечает Викентий. – Тут ее вообще не было.

– Понятно, – басит из подвала Феликс. – Трубы ледоходом порвало…

Тут я злиться на них начал. Взрослые люди, а до простых вещей додуматься не могут, и все такое. Кричу им:

– Какие, блин, трубы? Их где порвало? Над протокой? А при чем тут подвал?

Притихли они на время. Соображают: раз подводящая труба разорвана вне подвала, то никакой воды в подвал из нее поступать не может. Через пару секунд подает голос Виталий:

– То отопление. А водопровод?

– Так вон же трубы, под потолком! – вопит умница Викентий. – Целехонькие! Вы зажигалку не выключайте!.. А внизу тут труб никаких нет! Я видел!

Заспорили они внизу, заругались. Вода плеснула. Слышу, писатель наш язвит: «Налима, что ли, ловишь?» Потом выбираться стали по одному. Все перемазанные, а у Феликса одна нога по колено мокрая и в ботинке хлюпает. Не то пытался глубину померить, не то просто оступился. Злой.

Сорвалась его версия.

– А на вкус эту воду никто не пробовал? – интересуюсь я. Посмотрели они на меня, как на полного идиота, и все такое, но ответили. Нет, мол, конечно, не пробовали, сам иди пробуй, а зачем, кстати?

– А затем, – говорю, – что я не удивлюсь, если она не только теплая, но и минеральная.

Мне-то давно все стало понятно, а они рты разинули. Вдруг Мухин-Колорадский как хлопнет себя по лбу! Дошло до жирафа. И давай излагать: напал, значит, на Бориса Семеновича очередной приступ боязни, и все такое, пережидал он его в подвале, а тут случился прорыв подземных вод. Прямо в подвал. При известном бзике нашего шизофреника насчет истинных хозяев Земли вообразить, что хозяева решили расправиться с людьми посредством потопа, а начали с него, – самое ерундовое дело. Вот почему он кинулся наверх, сам себя не помня от страха! Ну а дальше понятно: несчастный случай, человек истек кровью, и первым, кто его увидел, оказался телохранитель Рустам, поскольку Милена Федуловна еще только закипала, собиралась выйти и обрушить на нарушителя тишины свой праведный гнев, Инночка одевалась в номере у телохранителей, а остальные смотрели ледовое шоу. Отняв у умирающего изумруд, Рустам на время исчез из нашего поля зрения, оценил обстановку и решил выждать, а когда Феликс Нашумел «следствием», сбежал, оглушив Колю и окончательно ограбив своего клиента. Выходит, Коля был прав: Рустам не убивал. И никто не убивал. А Феликс спугнул из «Островка» вора, но никак не убийцу! Стоило трудиться, называется. А тут еще Коля заявил, что торчал в коридоре не просто так, а по службе, поскольку знал, где находится Борис Семенович. И если бы Мария Ивановна не закричала так, он ни за что не оставил бы свой пост, став первым, кто увидел бы своего клиента фонтанирующим кровью. Почему раньше не сказал? А его, Колю, об этом спрашивали?!

Вижу, Феликс желваками задвигал, но удар держит.."Ладно, – говорит, – теперь все ясно. Предлагаю разойтись по своим номерам". Вовремя сказал, потому что остальные как раз начали высовываться из дверей, не терпелось им узнать, что и как. Ну, поворчали мы для порядка, пошумели немного и разошлись. И я разошелся. Потому что больше ничего интересного на сегодня не предвиделось.

Лег, а сна ни в одном глазу. Включил свет, почитал «Введение в неравновесную термодинамику» – пуще того увлекся. Плюнул, закрыл глаза – нет сна. Времени третий час.

Тихо кругом. В номере все холоднее и холоднее. Накрылся я с головой, сосчитал в уме полторы тысячи голов мелкого рогатого скота, вспомнил все пословицы, поговорки и палиндромы, какие знал, рассказал себе наизусть множество стихов, спел в уме три колыбельные – все попусту. Начал тогда припоминать подробности сюжета одного из случайно прочитанных мною когда-то романов Мухина-Колорадского и все-таки уснул.

А утром нас разбудил Феликс. Просто прошелся по всем номерам, побарабанил в двери и объявил побудку и общее построение через пятнадцать минут. Глаза продрать! Шире шаг! Место сбора – второй этаж, балкон между двумя винтовыми лестницами. Как раз по-над покойником.

Ну собрались. Все очумелые, особенно Матвеич, которому, по всему видно, только что объяснили что к чему, и, кроме обычного «едреныть», от него ни слова не добьешься. А Феликс речь сказал, и все такое. Дескать, когда прибудет следствие – неизвестно, и когда восстановят переправу – тоже неизвестно, но будем надеяться на лучшее, а потому покойник пусть пока сидит, как сидел, и не стоит особенно топтаться в холле, а что до завтрака и, возможно, обеда, то он предлагает всем сдать имеющиеся продукты в общий котел, чему рад сам показать пример.

И показал. За ним и Мухин-Колорадский показал, причем его пример был куда весомее. И пошло. У половины постояльцев никакой еды не оказалось, и тут у людей реакция разная была: кто виновато разводит руками и извиняется, а кто цедит сквозь губу, что не ее, заслуженного учителя, дело иметь при себе излишки продовольствия, тем более подлежащие изъятию. В вещах Бориса Семеновича еды не нашлось, хотя все знали, что в столовку он сроду не ходил. Никто и не удивился – все также знали, что Коля и Рустам до вчерашнего дня по очереди бегали за едой в магазин, а этот мафиозо тут же все схарчивал, как троглодит. Но с остальных кое-что собрали. С шумом, с гамом, с попреками. Феликс же спокоен, как изваяние с известного острова, поверх голов глядит и словно бы видит там что-то, для нас недоступное. А потом и говорит, да так веско, что все разом стихли:

– Рекомендую мужчинам оставаться мужчинами. Что до уважаемых дам, то я буду признателен за выдержку и спокойствие, если таковые будут проявлены. Спасибо всем. А сейчас назначим дежурных по кухне… И смотрит почему-то на меня.

ПРИПИСКА ВИТАЛИЯ МУХИНА: За «жирафа» ответишь. А мой почерк… На свои письмена погляди. Пельмень!

ПРИПИСКА ФЕЛИКСА БАХВАЛОВА: Я не против шуток, если они сказаны к месту и не повторяются в сотый раз. Специально для непонятливых: имеется в виду остров Пасхи.

Дошло?