Эксперимент

Взаимное доверие подпитывает человеческие связи даже больше, чем взаимный интерес.

Генри Л. Менкен

Осенью 1992 года я приезжаю в Объединенные Арабские Эмираты, чтобы преподавать английский в университете города Эль-Айн. Заведующий кафедрой английского языка вызывает меня к себе и спрашивает, не хочу ли я принять участие в историческом эксперименте.

– Мы бы хотели, чтобы несколько профессоров-мужчин преподавали в женском кампусе. Я предлагаю такую возможность четырем тщательно отобранным кандидатам.

– Когда мне нужно дать ответ?

– Сейчас. Занятия начинаются через неделю.

– Я согласен. Для меня это большая честь, – говорю я. – Спасибо.

Как новый преподаватель я заинтересован в том, чтобы поладить со своим начальником, хотя знаю, что в мусульманских странах общаться со студентами женского пола очень рискованно. Если эксперимент не удастся, меня вместе с женой и детьми на следующий же день могут отправить домой.

В женском кампусе я быстро иду по коридору в поисках нужного кабинета и неожиданно налетаю на человека, вышедшего из-за угла. Понимаю, что это студентка. На ней абайя – традиционное платье, покрывающее ее с головы до ног, так что открытым оставалось только лицо. Девушка смотрит на меня, широко раскрыв глаза от ужаса, а потом я вижу на ее лице лишь отвращение. Она резко закрывает лицо абайей, неловко обходит меня и стремглав выбегает прочь из здания. Словно пригвожденный к месту, я стою в изумлении и растерянности, во всей полноте осознавая, какая непростая задача передо мной стоит. Похоже я поторопился, согласившись участвовать в эксперименте.

Пока нам объясняют, что к чему, я пытаюсь найти поддержку в лице других участников эксперимента: двух британцев, Кевина и Найджела, и одного египтянина, Хеди. Они тоже переживают и волнуются. Мы сходимся на мысли, что залог нашего успеха в том, чтобы уважать желание студенток держаться от нас на расстоянии, завоевать их доверие и проявить себя как первоклассные преподаватели. Хеди говорит, что ему придется легче, чем нам, так как он араб и мусульманин, мы же не относимся ни к тем ни к другим.

– Не завидую я вам, – говорит Хеди. – Но уверен, что у вас все получится, Inshallah (да будет на то воля Божия).

Наступает первый день занятий. Я все еще чувствую, что не готов. Без пяти девять я беру список студентов и направляюсь в учебный корпус. На входе я встречаю Кевина.

– Ну что ж, – говорит он, – в бой! «Нету причин скорбеть…». – Я рад, что он не заканчивает цитату. Мы желаем друг другу удачи и заходим в здание.

Я иду по коридорам, в которых витает аромат духов и снуют черные фигуры в абайях, в спешке пытающиеся найти нужные аудитории. Интересно, как они вообще что-то видят, когда у них закрыто лицо. По пути в свой кабинет я аккуратно обхожу все углы. Сделав глубокий вдох, я вхожу в аудиторию.

Шестнадцать студенток, облаченных в черное, тихо сидят на последних двух из четырех рядов стульев, расставленных по комнате. С моим приходом они напрягаются. Все закрыли лицо, некоторые полностью, а на других разные типы никаба (с вуалью или налобной повязкой) с узкой прорезью для глаз. Я ощущаю себя неловко от того, что не вижу лиц своих студенток. Лишь густо накрашенные тушью ресницы обрамляют тревожные и испуганные взгляды.

– Доброе ут… – начинаю я. – У меня надламывается голос. Я откашливаюсь. – Доброе утро.

Я улыбаюсь и занимаю стратегическое положение между доской и учительским столом. Интересно, улыбнулся ли мне кто-нибудь в ответ, и если да, то кто.

– Доброе утро, сэр, – в один голос отвечают студентки, будто репетировали заранее.

Я пишу на доске свою фамилию и произношу ее вслух. Прошу студенток повторить и начинаю отмечать присутствующих. Фамилии студенток настолько длинные, что не умещаются на одной стороне листа, поэтому я решаю называть их по именам. Первые несколько студенток распознают свои имена, несмотря на мое произношение. Каждая из них поднимает руку и отвечает: «Здесь, сэр». Но когда я говорю «Фатима», то вижу лес рук. Я пристально смотрю на группу.

– Вы все Фатимы? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает одна из них. – У нас в группе восемь девушек по имени Фатима.

Я смеюсь. Девушки смотрят друг на друга. Из-под вуалей двух или трех девушек раздаются сдавленные смешки – по крайней мере, у них есть чувство юмора.

Чтобы отличить одну Фатиму от другой, я называю второе имя. Когда я заканчиваю перекличку, одна студентка нерешительно поднимает руку.

– Сэр, – говорит она. – А как ваше имя? – Я припоминаю, что в некоторых странах Ближнего Востока допускается называть преподавателей по имени.

– Вам понравится, – отвечаю я. – У меня ОТЛИЧНОЕ имя.

Студенки выжидающе наклоняются вперед.

Я беру мел и медленно вырисовываю на доске «Ф-А-Т-И-М-А».

Я даже не успею дописать, как по комнате уже катится смех. Он становится все звонче, до тех пор пока не заливает всю аудиторию. Лед тронулся. Я меняю «Фатима» на «Дэвид» и начинаю урок, который идет как по маслу.

К концу недели я осваиваюсь на новом месте. Теперь я отличаю Фатим по количеству браслетов на запястьях и ажурным узорам из хны на руках. Задача упрощается, когда одна Фатима приходит на занятие с открытым лицом. Я в восторге. Мне удалось завоевать ее доверие.

В течение последующих недель я отслеживаю свой прогресс: с каждым разом становится на одну вуаль меньше. К середине семестра все студентки, кроме двух, перестали скрывать свои лица. Оставшиеся в никабах девушки были родом из маленьких деревень и строго чтили религиозные нормы. Одна из них скромная, но активно работает на занятиях. Другая настроена враждебно и постоянно норовит сорвать пару, поэтому я вынужден обратиться к куратору, который переводит ее в другую группу. Я боюсь, что не справлюсь с экспериментом. Куратор объясняет мне, что студентка недовольна не потому, что я мужчина, а потому, что я не мусульманин.

В течение семестра мы продолжаем укреплять дружеские отношения с оставшимися в группе девушками (конечно, куда без шуток). Некоторые из них даже осмеливаются приходить ко мне в кабинет, когда им нужно что-то дополнительно разъяснить. Я узнаюˆ, как идут дела у остальных трех преподавателей эксперимента. У всех уроки тоже проходят гладко.

В конце семестра заведующий кафедрой английского языка оценивает четыре группы, в которых преподавали мужчины, и признает эксперимент успешным. С этого дня мужчинам разрешают преподавать в женском кампусе. Теперь при общении со студентками Университета Объединенных Арабских Эмиратов, равно как и за его пределами, я не испытываю прежней тревожности и нерешительности – они уступили место ощущению уверенности и комфорта.

Дэвид Э. Бригэм