Глава тридцать восьмая

Одноглазый капитан Кровавого Сокола самозабвенно лакал бренди прямо из горла, когда Два Ножа и Когви подсели к нему. Звали его Кривой, и прозвище было из тех, что дают заслуженно. Три больших осколка гранаты изуродовали лицо воздушного пирата. Один из них лишил Кривого половины левого уха, второй оставил рваную борозду на щеке, а третий повредил шею, из-за чего голова постоянно клонилась на левый бок. О том, как пират потерял свой правый глаз, не знал никто.

Судя по состоянию Кривого, он добивал уже как минимум вторую бутылку. Но, очевидно, не собирался останавливаться и на ней.

– Как ты потерял правый глаз, Кривой? – спросил Когви пирата.

Тот сделал из бутылки приличный глоток, подержал бренди во рту, проглотил, срыгнул, громко стукнул бутылкой о стол и прорычал:

– Воробушек клюнул.

– Пьян настолько, что любой разговор бесполезен, – констатировал смотритель порта. – Когда он потрезвее, рассказывает долгие героические истории, почти каждый раз – разные. Его я и имел в виду, говоря, что следующая пташка будет не раньше чем через день.

– Пьян? – переспросил Кривой, глядя мутным глазом то на Когви, то на Два Ножа. – Надо попридержать коней. Официант, пива мне!

– И мне! – крикнул Представитель. После хорошей прогулки не грех и освежиться.

– Всем, – добавил Когви.

Когда официант (а официантки здесь не обслуживали по строгому приказу смотрителя – из-за них постоянно устраивали драки) принес три больших бутылки пива, Кривой зубами сорвал крышку и припал к горлышку. Два Ножа почти с восхищением смотрел, как убывает жидкость в бутылке. Вылакав не меньше полулитра, пират шмякнул бутылку о стол, отрыгнул и пробормотал:

– Кажется, протрезвел, – и отрыгнул еще раз, после чего из левого уголка его рта потекла тонкая струйка слюны.

– Бесполезно, – еще раз сказал смотритель и пригубил пива.

Два Ножа промолчал. Сбив бутылочную крышку о столешницу, он сделал два долгих глотка. Пиво было прохладным и приятно горьковатым.

– Сорок тысяч кредитов за двухдневный перелет на материк, – сказал он и, пошарив во внутреннем кармане, выложил на стол три крупных бриллианта. – И как можно скорее.

Кривой уставился на камни. На его пьяной роже не отразилось ни одной эмоции, но камни он сграбастал твердой рукой.

– Вылет через пятнадцать минут. Мард! Вылет через пятнадцать минут!

– Пошел ты, шеф… – раздался не менее пьяный голос откуда-то из глубины зала.

– В лицо мне это скажи!

Пауза длилась секунд десять.

– Команда! – раздался, наконец, голос Марда. – Вылет через пятнадцать минут! Все меня, на хрен, слышали? Ноги в руки и на борт!

Из зала раздалось невнятное многоголосое мычание, в котором едва можно было различить «Так точно!», «Есть!», «Да, босс!» и прочие утвердительные выкрики, сдобренные чудовищными порциями ругани.

– Есть кто-то трезвый на дирижабле? – сквозь зубы процедил Два Ножа.

– Сторож, Рыжий, – без тени сомнения ответил Кривой.

Чертовы пираты, ни капли дисциплины. Хотя, стоило предположить… Если бы можно было арендовать военный дирижабль… Но аренда военного борта невозможна, а значит Два Ножа придется сотрудничать с тем, кто есть. Он попытался сдержать гнев, сделав пару глотков пива, но, выпив, все же зло переспросил:

– Всего один член команды?

– Это их кот, – сказал Когви, едва сдерживая смех. – Впрочем, и его часовые иногда пытаются напоить.

Представитель четвертого клана обвел взглядом пьяный сброд, поднимающийся из-за столов.

– Никого другого нет?

– Из тех, что тебя устроят, нет. Никого.

Два Ножа поболтал в руке свою бутылку, та была еще почти полной. Вкусное пиво, компания Когви и телохранителей, пьяная вдрызг команда арендованного дирижабля… К тому же, возвращать камни Кривой не будет ни при каком раскладе.

– Думаю, можно отложить вылет до завтрашнего утра, – сказал Представитель с тяжелым вздохом.

– Все слышали? – рявкнул Кривой. – Отлет завтра!

– Да кто бы, мать твою, сомневался, – раздался раздраженный голос Марда. – Несешь тут полную хрень, пьяная рожа…

– В лицо мне это скажи!

– Так точно, кэп, вылет завтра!

Два Ножа отпил еще пива и поймал пробегающего официанта за рукав.

– Там у входа стоит пара парней, явно не местных. Позови их сюда.

– Не переживай, Нестол, – сказал Когви, усмехаясь, – вылетишь завтра. Каннибалы от тебя никуда не убегут, как и их проклятый материк.

Капитан Кровавого Сокола даже оторвался от бутылки. Его и без того скошенное лицо искривилось, он поднял над головой недопитое пиво и рявкнул:

– Смерть гребаным людоедам!

– Смерть! – грянул весь зал, и даже официанты остановились, чтобы поддержать тост.

* * *

– Я в принципе не понимаю, как можно было взять и просрать все. Пусть война, пусть разруха. Но, черт побери, у нас тут тоже жизнь не сахар была. Дед рассказывал про трехлетний голод… Трехлетний, мать твою! Самый настоящий! Но мы же не опустились до… до такого!

Когви тяжело выдохнул от обуревающей его ярости и приложился к бутылке. Два Ножа видел смотрителя порта пьяным впервые, хотя им и раньше доводилось выпивать вместе. Но сегодня то ли воспоминания о бурной молодости, то ли что-то еще заставили Когви хапнуть лишнего.

– Все у них осталось, все, – продолжал смотритель. – Города, ресурсы, да земля та же, в конце-то концов! Но они принялись жрать друг друга. Скоты. Одни скоты живут на материке. Дикари. – Когви поднял правую пятерню и растопырил пальцы. – Пять раз я был на материке и могу с уверенностью сказать, что тамошние жители давным-давно потеряли человеческий облик. Они просто не люди, уверяю тебя.

– Скольких ты убил? – лениво спросил Два Ножа.

Оголтелый шовинизм по отношению к жителям единственного на Нейи континента пропагандировался практически на каждом острове. Как бы жители разных островов или их групп не ненавидели друг друга, обитателей материка они ненавидели еще больше. Фактически, только это их и объединяло, а возвращение на материк, к истокам, стало общей идеей.

Бывшие заключенные и их охранники оказались перед выбором: объединиться или погибнуть. И, несмотря на взаимную ненависть, они сумели работать вместе и смогли пережить первые, самые тяжелые послевоенные годы. Больше трети мужчин погибло, и такой жестокий отбор был продиктован, в том числе, гендерным перекосом в пользу сильного пола среди островитян. Но даже столь чудовищные потери не смогли остановить некоторые горячие головы, мечтающие вернуться на материк, который их когда-то отверг. Тем более, о полной разрухе, царящей на большой земле, не слышал разве только глухой.

Шестьдесят семь лет назад самоуправления шести крупнейших островов заключили хрупкий союз и организовали десант, состоящий из двенадцати тысяч бывших заключенных и полутысячи полицейских, выступающих в качестве офицеров. Под лозунгами вроде «вернемся домой», «земли для будущих поколений» и «ресурсов голодающим» десант отправился на континент убивать, грабить и хватать первых попавшихся по дороге баб: несмотря на сильно сократившееся число мужчин, их до сих пор было в три или четыре раза больше, чем женщин.

И их ожидало полное фиаско. Даже разрозненные группы континентальных жителей давали захватчикам жестокий отпор. Большая часть северной оконечности материка до войны представляла собой несколько крупных сельскохозяйственных комплексов, и их обитатели закалились в череде больших боев и мелких стычек: толпы оголодавших беженцев из городов не давали им скучать первое время, а в последующие годы им не давали покоя банды кочевников.

Нет, пара кораблей с едой и женщинами на Северный архипелаг прибыли, но на том все. В дальнейшем на острова возвращались только раненые, по рассказам которых становилось понятно – дела десанта обстоят все хуже и хуже.

На континент выслали подмогу в размере еще двух корпусов численностью около полутора тысяч человек. Через неделю от островитян пришла последняя новость: олигархи заключили союз. Да и ту доставили на небольшом катере. Вроде как командующий десантом собирался объединить банды мародеров, или, как их называли, «разведывательные корпуса», для генерального сражения, но даже не ясно, состоялось ли оно. С юга больше никто не вернулся. Союз распался, (возможно не поделили пленных женщин). А тридцать три года назад островитяне начали воевать между собой.

С тех пор жители континента окончательно превратились в сознании островитян в людоедов, некрофилов и просто дикарей, а идея, гласящая, что Северный архипелаг, имея жуткую нехватку ресурсов и человеческой силы, превратился в мировой центр технологии и культуры, стала сиропом, льющимся в уши уже третьему поколению к ряду. И будь нас хоть чуточку больше, мы бы этим ублюдкам с большой земли показали…

Людям вроде Когви было плевать на то, как оголодавшие горожане, банально не имеющие навыков охоты или земледелия, оказались на грани вымирания. Умей они даже возделывать землю или растить скот, у них не было ни семян, ни того самого скота на разведение. Единственный ресурс, который у них был – груды брошенной военной техники, да те вещи, которые удалось забрать с собой из разрушенных городов. Но переубедить островитян в том, что «эти людоеды все сами просрали» было невозможно. Причем, эта мысль не вступала в противоречие с не самым приятным для северян фактом – единственную войну с материком просрали именно они, а не дикари.

Два Ножа когда-то был среди тех, кто рассуждал так же. Но в секретных корпусах его военного училища их учили думать. И говорили им правду. Для того чтобы они эту правду потом использовали в своих целях. Но Представитель четвертого клана слишком много выпил и ему было лень переубеждать своего собеседника, что, впрочем, было бесполезно.

– Сколько убил? – переспросил Когви и будто бы на миг задумался, хотя совершенно очевидно – он знал количество убитых им «людоедов», и разбуди его кто среди ночи, ответил бы даже сквозь сон. – Думаю, около тридцати.

– Женщин, детей, да?

На пьяной роже смотрителя появилась искренняя обида.

– Только вооруженных мужчин, Нестол, только их. Пусть они и дикари, но я не из тех, кто убивает не способных постоять за себя. Я спортсмен, а не убийца.

– Как благородно, – фыркнул Два Ножа.

Когви отсалютовал ему, не уловив в словах сарказма.

– А ведь все хуже живется, – сказал он неожиданно. – Народ на головы друг другу лезет, с едой кое-где проблемы.

– С чего ты взял? – насторожился Два Ножа.

– Говорят, – пожал плечами смотритель порта.

– Кто говорит?

– Самые разные люди. Я смотритель порта славного острова Клири, я слышу разговоры множества людей, прибывших с разных концов света. И люди говорят, что скоро будет война.

– С Кролгом? Или Девистией?

Когви фыркнул от смеха.

– С дикарями, Нестол, дикарями. Зачем цивилизованным людям убивать друг друга?

«Затем, что они убивают друг друга уже больше тридцати лет», – подумал Два Ножа. Но вслух он сказал:

– Возможно, до этого не дойдет. Есть кому остановить войну.

– И кому же?

– Продавцам грез, – пожал плечами Представитель четвертого клана.

Когви расхохотался так, что слезы брызнули из глаз.

– Отличная шутка, Нестол. Нет, поверь мне, следующей весной или, максимум, через год все островитяне объединяться, чтобы вернуть себе материк. Смерть людоедам! – рявкнул Когви, поднимая кружку.

– Смерть!

Два Ножа пригубил пива и поставил полупустую бутылку на стол. Хватит на сегодня. Пираты уже разбрелись кто куда, кого-то в невменяемом состоянии притащили на дирижабль. Телохранители тоже там, проверяют каюты. Это они со смотрителем что-то задержались. И не сказать ведь, что беседа была слишком интересной.

– Пора спать, – сказал Представитель, поднимаясь из-за стола.

Когви схватил его за рукав, на его губах блуждала пьяная улыбка.

– Троих, Нестол, ты должен убить для меня троих.

И в этот момент на Два Ножа нахлынули воспоминания, которые он отгонял от себя весь этот разговор.

…Девушка лет восемнадцати-двадцати, невысокая, худенькая, заморенная. Ее ладони, вцепившиеся в прутья клетки, покрыты цыпками, взгляд испуганный, затравленный. Она смотрит на уважаемого купца Нестола своими карими неестественно огромными из-за худобы глазами и не знает, бояться ли его или наоборот умолять, чтобы ее купили. В клетке осталось всего полдюжины женщин, и она единственная, у кого остались силы стоять. Если бы не это, Два Ножа ее бы и не заметил.

Они в Северном, кончается распродажа, и тех, кого господа не купят себе в слуги, повезут на юг. А на юге их, скорее всего, будет ожидать либо вечное рабство, либо и того хуже – котел.

– Порченый товар, господин. Сильно, вроде, не насиловали, но не девственница – точно.

– Это для жены. Месяц назад у меня родилась дочь, ей нужна помощь. Эй ты, умеешь за детьми ухаживать?

Губы девушки дрожат, на глаза накатывают слезы.

– У меня была дочь…

– Господин! – орет работорговец, лупя палкой по прутьям, но так, чтобы не зацепить пальцы приглянувшейся покупателю рабыни.

– У меня была дочь, господин…

– Беру.

… Служанки называли ее Цыпкой. Спрашивали, не сама ли она съела собственную дочь. Два Ножа слышал их насмешки, а сейчас смотрит, как она беззвучно плачет, спрятавшись в чулан. Ее худенькие плечи дрожат, по почти еще голому затылку (пришлось обрить, чтобы наверняка вывести вшей) стекает плевок.

Он подходит к ней и гладит по плечу. Цыпка вздрагивает и поворачивает голову, в глазах появляется страх, когда она понимает, кто к ней прикоснулся…

Нет, дело не в этом.

– Я вернусь к работе, господин Нестол. Сейчас же…

Два Ножа склоняется к ней и целует. Жадно, так, будто никогда раньше никого не целовал. И она отвечает ему, отвечает со страстью.

– Больше никто… никогда… понимаешь?.. – шепчет он ей на ухо.

– Господин Нестол…

– Меня зовут Два Ножа…

… Гнойная харкота с четкими кровяными вкраплениями покрывает ее подбородок и грудь. Она кашляет, кашляет и не может остановиться…

… – Туберкулез не лечится, господин Нестол…

… Она так слаба, что не может разговаривать. Только вымученная улыбка едва касается губ.

– Я не мог раньше, – шепчет он, гладя ее руку. – Прости меня, не мог. У меня родился… родилась вторая дочь, и я обязан был…

Она слабо пожимает его руку и вкладывает кусок бумаги.

«я тебя люблю дваножа», – написано в ней неровными крупными буквами. Он плачет, сжимая клок бумаги так, словно пытается его раздавить.

– И я тебя люблю, Цыпка…

Два Ножа склонился к смотрителю и прошипел ему на ухо:

– Единственная женщина, которую я любил всем сердцем, была с материка.

Левый глаз словно обожгло, и эта боль четко дала понять Представителю четвертого клана – в этот раз все получится.

Когви вытаращил глаза, но вовсе не от слов, которые ему сказал уважаемый купец Нестол. Его хватка ослабла, через долю секунды он отпустил руку своего собеседника и схватился за сердце.

– К тому же, я купец и хорошо знаю цену деньгам. Твоя смерть сэкономит мне две тысячи кредитов. – Два Ножа выпрямился и сделал было шаг в сторону двери, но остановился, возопив на весь бар: – Боги, Когви, что с тобой? Эй, кто-нибудь! Кажется, у него сердечный приступ!