Глава 7

Через несколько недель после того, как они явились в Центр, прибывает письмо из Новилльского Ministerio de Reubicación, уведомляющее его, что ему с семьей выделили квартиру в Восточной деревне, заселение осуществить не позднее полудня следующего понедельника.

Восточная деревня, известная в округе как Восточные кварталы, – жилой массив к востоку от парковой зоны, многоквартирные дома, разделенные обширными газонами. Они с мальчиком его уже изучили, равно как и район-близнец – Западную деревню. Корпуса в деревне устроены одинаково, все четырехэтажные. На каждом этаже – по шесть квартир, окнами на квадрат, в котором размещаются общественные удобства: детская площадка, бассейн-«лягушатник», велотренажер, натянуты веревки для белья. Восточная деревня считается лучше Западной, и они могут считать, что им повезло, раз их отправили сюда.

Переезд из Центра осуществлен легко, поскольку у них нет имущества, а друзей они не завели. Их соседи были с одной стороны – старик, ковыляющий в халате и разговаривающий сам с собой, а с другой – необщительная пара, делающая вид, что не понимает испанского, на котором он объясняется.

Новая квартира – на втором этаже, скромная по размерам и скромно меблированная: две кровати, стол, стулья, комод с выдвижными ящиками, стальные полки. В маленьком закутке – электроплитка на подставке и рукомойник с водопроводной водой. За ширмой – душ и туалет.

На первый ужин в Кварталах он готовит мальчику его любимую еду – блины с маслом и вареньем.

– Нам здесь понравится, правда? – говорит он. – Будет новая глава в нашей жизни.

Сообщив Альваро, что ему нездоровится, он с легким сердцем берет отгулы. Он зарабатывает их больше необходимого, тратить деньги здесь мало на что есть, и он не понимает, зачем ему изнурять себя без надобности. Кроме того, постоянно есть новоприбывшие, которые ищут случайную работу и могут заменить его в доках. И поэтому бывают такие утра, когда он просто валяется лениво в кровати, задремывает и просыпается, наслаждаясь солнечным теплом, что льется в окна их нового дома.

«Я препоясываю чресла, – говорит он себе. – Я препоясываю чресла перед следующей главой в этом предприятии». Под следующей главой он подразумевает поиск матери мальчика, поиск, который он все еще не понимает, с чего начать. «Я собираюсь с силами, строю планы».

Пока он расслабляется, мальчик играет на улице в песочнице или на качелях – или же бродит на бельевой площадке, напевает самому себе, завертывается в кокон сохнущего белья, затем раскручивается и распутывается. Эта игра, похоже, совсем ему не прискучивает.

– Не уверен, что нашим соседям понравится, как ты висишь на их свежевыстиранном белье, – говорит он. – Почему оно тебя так тянет?

– Мне нравится, как оно пахнет.

В следующий раз пересекая двор, он тайком прижимается лицом к простыне и глубоко вдыхает. Запах чистый, теплый, уютный.

В тот же день, поглядев в окно, он видит, как мальчик лежит на газоне голова к голове с другим мальчиком, постарше. Вроде задушевно разговаривают.

– Я гляжу, у тебя новый друг, – замечает он за обедом. – Кто это?

– Фидель. Он умеет играть на скрипке. Он показал мне свою скрипку. Можно мне тоже скрипку?

– Он живет в Кварталах?

– Да. Можно мне тоже скрипку?

– Посмотрим. Скрипки стоят много денег, и тебе нужен будет учитель, ты же не можешь просто взять скрипку и заиграть на ней.

– Фиделя учит его мама. Она говорит, что и меня может научить.

– Хорошо, что ты завел нового друга, я за тебя рад. А уроки скрипки я, наверное, должен сначала обсудить с мамой Фиделя.

– Можно прямо сейчас пойти?

– Попозже пойдем, когда ты поспишь.

Квартира Фиделя – на дальней стороне двора. Не успевает он постучать, как дверь распахивается, и перед ним Фидель – коренастый, кудрявый, улыбчивый.

Квартира у них не больше и не такая солнечная, однако более уютная – может, из-за ярких штор с рисунком вишневых цветков и таких же покрывал.

Мать Фиделя выходит ему навстречу: угловатая, даже костлявая молодая женщина с выдающимися вперед зубами, волосы заправлены за уши. При первом взгляде на нее он смутно разочарован, хотя причин для этого никаких.

– Да, – подтверждает она, – я сказала вашему сыну, что он может заниматься музыкой вместе с Фиделито. А потом мы поглядим, есть ли в нем способности и желание развиваться дальше.

– Вы очень добры. Вообще-то Давид мне не сын. У меня нет сына.

– А где его родители?

– Его родители… Это сложный вопрос. Я объясню, когда у нас будет побольше времени. Об уроках: ему нужна своя скрипка?

– С начинающими я обычно занимаюсь на блок-флейте. Фидель, – она тянет сына к себе, тот нежно обнимает ее, – Фидель учился на блок-флейте целый год, а потом взялся за скрипку.

Он обращается к Давиду:

– Слышишь, мой мальчик? Сначала учишься играть на блок-флейте, а потом на скрипке. Согласен?

Мальчик кроит гримасу, бросает косой взгляд на нового друга, молчит.

– Это серьезное начинание – учиться на скрипача. Многого не добьешься, если душа не лежит. – Он поворачивается к матери Фиделя. – Можно спросить, сколько вы берете?

Она смотрит на него удивленно.

– Я не беру, – говорит она. – Я это делаю ради музыки.

Ее зовут Элена. Он предполагал другое. Он бы предположил имя Мануэла или даже Лурдес.

Он приглашает Фиделя и его мать прокатиться на автобусе до Нового леса – Альваро советовал этот маршрут («Когда-то была плантация, а теперь она вся заросла, вам там понравится»). С конечной остановки мальчики убегают по тропе, а они с Эленой не спеша идут следом.

– У вас много учеников? – спрашивает он.

– О, я не настоящий учитель музыки. Просто нескольким детям помогаю освоиться.

– На что вы живете, если не берете денег?

– Я шью. Делаю то-сё. Получаю небольшой грант от Асистенции. Мне хватает. Есть вещи поважнее денег.

– Вы имеете в виду музыку?

– Музыку, да, а еще то, как человек живет. Как человеку жить.

Хороший ответ, серьезный ответ, философский ответ. Он на мгновение умолкает.

– Вы много общаетесь? – спрашивает он. – В смысле, – отваживается он, – у вас есть мужчина в жизни?

Она хмурится.

– У меня есть друзья. Некоторые – женщины, некоторые – мужчины. Я не делаю различий.

Тропинка сужается. Она идет впереди, он отстает, разглядывает, как колышутся ее бедра. Он предпочитает женщин поплотнее. И все же Элена ему нравится.

– А я от этого различия отказаться не могу, – говорит он. – Да и не хотел бы.

Она замедляет шаг, чтобы он смог ее догнать, смотрит на него прямо.

– Никто не должен отказываться от того, что для него важно, – говорит она.

Мальчики возвращаются, пыхтя после бега, пышут здоровьем.

– У нас есть попить? – спрашивает Фидель.

Разговор возобновляется лишь в автобусе по дороге домой.

– Не знаю, как у вас, – говорит он, – но у меня прошлое не умерло. Подробности размываются, но ощущение, какова была жизнь когда-то, все еще вполне живо. Взять, к примеру, мужчин и женщин: вы говорите, что уже превзошли такие мысли, но я-то нет. Я все еще чувствую себя мужчиной, а вас – женщиной.

– Согласна. Мужчины и женщины различаются. У них разные роли.

Мальчишки на сиденье впереди шепчутся и хихикают. Он берет руку Элены в свою. Она не вырывает ее. И все же непостижимым языком тела ее рука дает ответ. Она умирает в его ладони, как рыба, вынутая из воды.

– Можно я спрошу? – говорит он. – Вы уже ничего не чувствуете к мужчинам?

– Я не не чувствую, – отвечает она медленно и осторожно. – Напротив, я чувствую благую волю, большую благую волю. И к вам, и к вашему сыну. Тепло и благую волю.

– Под благой волей вы имеете в виду, что желаете нам блага? Я пытаюсь понять. Вы к нам благоволите?

– Да, точно.

– Должен сказать, что благую волю мы встречаем здесь постоянно. Все желают нам блага, все готовы быть к нам добры. Мы прямо-таки в облаках благой воли. Но все это несколько абстрактно. Можно ли утолить наши нужды одной лишь благой волей? Не в природе ли нашей желать чего-то более осязаемого?

Элена неторопливо отнимает руку.

– Вы, может, и хотите чего-то большего, чем благая воля, но лучше ли благой воли то, чего вы хотите? Вот каким вопросом стоит задаться. – Она умолкает. – Вы все время говорите о Давиде «мальчик». Почему не по имени?

– Имя Давид ему дали в лагере. Ему не нравится, он говорит, что это не настоящее его имя. Я стараюсь без необходимости его так не называть.

– Сменить имя довольно просто, между прочим. Идете в регистрационную контору и заполняете бланк на смену имени. И все. Никаких вопросов. – Она склоняется вперед. – О чем это вы тут шепчетесь? – спрашивает она у мальчиков.

Ее сын улыбается в ответ, прижимает палец к губам, дает понять, что дела у них тайные.

Автобус высаживает их рядом с Кварталами.

– Я бы пригласила вас на чашку чая, – говорит Элена, – но, к сожалению, Фиделито пора купать и кормить ужином.

– Понимаю, – говорит он. – До свиданья, Фидель. Спасибо за прогулку. Хорошо получилось.

– Вы с Фиделем, кажется, ладите, – отмечает он, когда они остаются одни.

– Он мой лучший друг.

– То есть у Фиделя к тебе благая воля, да?

– Много благой воли.

– А ты? Ты тоже чувствуешь благую волю?

Мальчик энергично кивает.

– А что-нибудь еще?

Мальчик смотрит на него растерянно.

– Нет.

Вот тебе пожалуйста – устами младенца. Из благой воли происходят дружба и счастье, происходят приятельские пикники в парковых зонах и приятельские вечерние прогулки в лесу. А из любви – или, по крайней мере, из желания более ярких проявлений ее – происходит томление, сомнение и боль душевная. Проще некуда.

И чего он, вообще-то, хочет от Элены – женщины, с которой он едва знаком, матери нового друга ребенка? Он надеется ее соблазнить, потому что не целиком утрачены еще воспоминания о том, что соблазнение – нечто, чем занимаются мужчины и женщины? Настаивает ли он на главенстве личного (желания, любви) над вселенским (благой волей, благоволением)? И почему он постоянно задает себе вопросы, а не просто живет, как все остальные? Все это – часть сильно запоздалого перехода от старого и удобного (личного) к новому и тревожному (вселенскому)? Может, этот допрос самого себя – лишь стадия роста у каждого новоприбывшего, стадия, которую люди вроде Альваро, Аны и Элены успешно преодолели? Если так, скоро ли он переродится новым, совершенным человеком?