Глава 15

Некоторое время после его речи против крыс он ощущает, что отношения на работе несколько напряжены. Хотя товарищи его по-прежнему добры, рядом с ним все как-то помалкивают.

И, конечно, вспоминая свою несдержанность, он краснеет от стыда. Как мог он принизить работу, которой его друзья так гордятся, работу, к которой его допустили, и он за это признателен?

Но постепенно все опять делается проще. Как-то утром, в перерыв, Эухенио подходит к нему с бумажным пакетом.

– Печенье, – говорит он. – Возьми. Возьми два. Подарок от соседей. – Он благодарит за угощение (печенья вкусны, чувствуется имбирь, а может, и корица), Эухенио добавляет: – Знаешь, я тут подумал о том, что ты недавно сказал, и, может, ты и прав. С чего бы нам кормить крыс, если они нас никак не кормят? Есть люди, которые едят крыс, но я-то нет. А ты?

– Нет, – говорит он. – Я тоже не ем крыс. Мне куда больше нравятся твои печенья.

В конце рабочего дня Эухенио возвращается к тому же разговору.

– Я тревожился, не обидели ли мы тебя, – говорит он. – Поверь, никакой враждебности. Мы все к тебе исключительно с благой волей.

– Я совсем не обижен, – отвечает он. – У нас всего лишь философское разногласие, не более.

– Философское разногласие, – соглашается Эухенио. – Ты живешь ведь в Восточных кварталах, верно? Я тебя провожу до автобусной остановки. – И вот, чтобы поддержать легенду о том, что он живет в Кварталах, ему приходится прогуляться с Эухенио до автобусной остановки.

– Меня заботит один вопрос, – говорит он Эухенио, пока они ждут номер 6. – Совершенно не философский. Как ты и другие проводите свободное время? Я знаю, многие увлекаются футболом, а по вечерам? У вас, кажется, нет жен и детей. А подруги есть? Ходите ли вы по клубам? Альваро говорит, что есть такие клубы, куда можно пойти.

Эухенио заливается краской.

– Я ничего о клубах не знаю. Я в основном хожу в Институт.

– Расскажи. Его при мне упоминали, но я понятия не имею, что там происходит.

– В Институте проходят занятия. Лекции, фильмы, дискуссионные группы. Тебе туда нужно. Тебе понравится. Это не только для молодежи, есть и взрослые люди, и это бесплатно. Знаешь, как туда попасть?

– Нет.

– Это на Новой улице, рядом с большим перекрестком. Высокое белое здание со стеклянными дверями. Ты, небось, много раз проходил мимо и не знал. Заглядывай завтра вечером. Можешь вступить в нашу группу.

– Хорошо.

Как выясняется, курс, на который записан Эухенио вместе с тремя другими грузчиками, – по философии. Он садится в задний ряд, отдельно от товарищей, чтобы незаметно уйти, если станет скучно.

Появляется учитель, все умолкают. Это женщина средних лет, одетая, на его вкус, довольно неинтересно, седые волосы коротко стрижены.

– Добрый вечер, – говорит она. – Вернемся к тому, на чем закончили на прошлой неделе, и продолжим изучать стол – стол и его ближайшего родственника – стул. Как вы помните, мы обсуждали различные виды столов, существующие на свете, и различные виды стульев. Мы задавались вопросом, каково единство, стоящее за этим разнообразием, что делает все столы столами, а все стулья – стульями.

Он тихо встает и выходит.

Коридор пуст, если не считать фигуры в длинном белом балахоне, торопящейся ему навстречу. Фигура приближается, и он узнает, что это не кто-нибудь – Ана из Центра.

– Ана! – окликает он ее.

– Здравствуйте, – отвечает Ана, – простите, не могу задерживаться, опаздываю. – Но все же останавливается. – Я вас знаю, верно? Забыла ваше имя.

– Симон. Мы познакомились в Центре. Со мной был маленький мальчик. Вы любезно предоставили нам укрытие в нашу первую ночь в Новилле.

– Ну конечно! Как поживает ваш сын?

Белый балахон оказывается белым банным халатом; она босая. Странное облачение. Тут, в Институте, есть бассейн?

Она замечает его странный взгляд и смеется.

– Я работаю моделью, – говорит она. – Два вечера в неделю. Натурному классу.

– Натурному классу?

– Это класс рисования. С живой натуры. Я в этом классе – модель. – Она потягивается и словно бы зевает. Пола халата у горла распахивается, он улавливает проблеск груди, которая так ему понравилась. – Приходите тоже. Если желаете изучать человеческое тело, лучше способа не придумаешь. – И добавляет, еще до того, как он успевает преодолеть растерянность: – До свиданья. Я опаздываю. Передавайте привет сыну.

Он бредет по пустому коридору. Институт больше, чем кажется снаружи. Из-за закрытой двери доносится музыка: под аккомпанемент арфы скорбно поет женщина. Он останавливается у доски объявлений. Институт предлагает длинный список разных курсов. Архитектурное рисование. Бухгалтерское дело. Математический анализ. Множество курсов по испанскому: испанский для начинающих (двенадцать блоков), средний уровень испанского (пять блоков), уровень испанского повышенной сложности, сочинение на испанском, устная испанская речь. Надо было прийти сюда, а не мучиться с языком в одиночку. Испанской литературы не наблюдается. Но, может, она есть в испанском повышенной сложности.

Никаких других языковых курсов. Ни португальского. Ни каталанского. Ни галисийского. Ни баскского.

Ни эсперанто. Ни волапюка.

Он ищет рисование с натуры. Вот оно: рисование с натуры, с понедельника по пятницу, с 7 до 9 вечера, суббота с 2 до 4 вечера, запись на каждый блок – 12 чел., блок 1 – заполнен, блок 2 – заполнен, блок 3 – заполнен. Явно востребованный курс.

Каллиграфия. Ткачество. Лозоплетение. Искусство букета. Гончарное дело. Кукольное дело.

Философия. Основы философии. Философия: избранные темы. Философия труда. Философия повседневной жизни.

Звонок с урока. Студенты появляются в коридоре, сначала струйкой, затем шквалом, не только молодежь, но и люди его возраста и старше, в точности как говорил Эухенио. Неудивительно, что с сумерками город превращается в морг! Они все здесь, в Институте, занимаются саморазвитием. Все стремятся стать лучше – как граждане, как люди. Все, кроме него.

Голос зовет его. Это Эухенио, машет ему среди людского потока.

– Иди сюда! Мы собираемся пойти поесть! Давай с нами!

Он спускается за Эухенио по лестнице в ярко освещенный кафетерий. Там уже длинная очередь ждущих обслуживания. Он берет поднос и приборы.

– Сегодня среда, значит, макароны, – говорит Эухенио. – Ты любишь макароны?

– Да.

Подходит их очередь. Он протягивает тарелку, и рука за стойкой плюхает на нее здоровенную порцию спагетти. Вторая рука добавляет томатного соуса сверху.

– Возьми рогалик, – говорит Эухенио. – Если захочешь дозаправиться.

– Где оплачивать?

– Нигде. Это бесплатно.

– Как прошло занятие? – спрашивает он. – Вы разобрались, что такое стул?

Он задумывает этот вопрос как шутку, но молодой человек смотрит на него непонимающе.

– Ты не знаешь, что такое стул? – спрашивает он наконец. – Посмотри. Ты на нем сидишь. – Он поглядывает на спутников. Они хохочут.

Он пытается смеяться с ними, чтобы не портить веселье.

– В смысле, – говорит он, – вы определили, что составляет… не знаю, как это сказать…

– Sillicidad, – подсказывает Эухенио. – Твой стул, – он взмахивает рукой, – воплощает sillicidad, включает его в себя, или овеществляет его, как любит говорить наш преподаватель. Так ты понимаешь, что это стул, а не стол.

– Или табурет, – добавляет его спутник.

– Ваш преподаватель не говорил вам, – говорит он, Симон, – о человеке, который, когда его спросили, как он понимает, что стул – это стул, пнул стул и сказал: «Вот как, сударь»?

– Нет, – говорит Эухенио. – Но так и нельзя понять, что стул – это стул. Так можно понять, что это – предмет. Предмет пинка.

Он молчит. По правде сказать, он тут не к месту, в Институте. Философствование лишь раздражает его. Ему плевать на стул и его стуловость.

В спагетти не хватает приправ. Томатный соус – просто томатная паста, подогретая. Он ищет взглядом солонку, но их нет. Нет и перца. Но хоть спагетти для разнообразия. Все лучше, чем вечный хлеб.

– Так что же, на какие курсы думаешь записаться? – спрашивает Эухенио.

– Еще не решил. Нужно ознакомиться со списком. Предложение богатое. Я подумываю о рисовании с натуры, но там битком.

– То есть в наш класс ты не хочешь. Жалко. Ты ушел, а обсуждение стало интереснее. Мы говорили о бесконечности и ее опасностях. А что, если есть стул совершеннее совершенного стула – и так далее до бесконечности? Но рисование с натуры тоже интересно. Можешь в этом семестре записаться просто на рисование – обычное. Тогда у тебя в следующем семестре будет преимущество при записи на рисование с натуры.

– Рисование с натуры очень востребовано, – объясняет другой участник разговора. – Людям интересно изучать тело.

Он ищет в сказанном иронию, но ее нет, как нет соли.

– Если интересно человеческое тело, почему бы не прослушать тогда курс анатомии? – спрашивает он.

Собеседник не соглашается.

– Анатомия рассказывает о частях тела. А если интересно изучать целое, нужно что-то типа рисования с натуры или скульптуры.

– Под целым вы понимаете?..

– Я понимаю тело, как таковое, а затем – тело как идеальную форму.

– Разве повседневный опыт не учит нас этому? В смысле, неужели несколько ночей, проведенных с женщиной, не научат нас всему, что необходимо знать о теле, как таковом?

Юноша вспыхивает и озирается, призывая на помощь. Он клянет себя. Дурацкие у него шутки!

– Что касается тела как идеальной формы, – продолжает он, – то нам в этом смысле придется подождать следующей жизни, чтобы его увидеть. – Он отодвигает в сторону недоеденные спагетти. С него хватит, слишком это вязко. – Мне пора, – говорит он. – Доброго вечера. Увидимся завтра в порту.

– Доброго вечера. – Они не пытаются его задержать. И правильно. Кем он кажется им, молодым образованным людям, работящим чистым идеалистам? Чему могут они научиться у горькой вони, источаемой им?

– Как поживает твой мальчик? – спрашивает Альваро. – Мы скучаем по нему. Ты подобрал ему школу?

– Он еще до школы не дорос. Он с матерью. Она не хочет, чтобы он много со мной общался. Пока на него претендуют двое взрослых, ему придется делить свою любовь на двоих, говорит она.

– Но на нас всегда претендуют двое: отец и мать. Мы же не пчелы и не муравьи.

– Может, и так. Но в любом случае я Давиду не отец. Его мать – мать, а я – не отец. В этом разница. Альваро, для меня это болезненная тема. Давай о чем-нибудь другом?

Альваро хватает его за руку.

– Давид – необычайный мальчик. Поверь, я наблюдал за ним, я знаю, о чем говорю. Ты уверен, что действуешь в его лучших интересах?

– Я препоручил его матери. Он под ее опекой. И почему ты считаешь, что он необычайный?

– Ты говоришь, что препоручил его, но хочет ли он сам быть препорученным? И почему мать вообще его бросила?

– Она его не бросала. Они оказались разлучены. Они какое-то время жили в разных сферах. Я помог ему найти ее. Он ее нашел, и они воссоединились. Это теперь природные отношения – матери и сына. А между мной и им – не природные отношения. Вот и все.

– Если твое к нему отношение не природное, что же это за отношение?

– Умозрительное. Между нами умозрительные отношения. Как с тем, кто заботится о нем умозрительно, однако без природного долга о нем заботится. И что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он необычайный?

Альваро качает головой.

– Природные, умозрительные… Это все бессмыслица, по мне. Как отец и мать вообще сходятся вместе, по-твоему? Отец и мать будущего ребенка? Потому что у них природный долг друг перед другом? Нет, конечно. Их пути пересекаются случайно, и они влюбляются друг в друга. Что может быть менее природно, более условно? Из их случайного соединения на свете появляется новое существо, новая душа. Кто в этом раскладе кому и что должен? У меня нет ответа, да и у тебя, думаю, тоже… Я наблюдал за тобой и твоим мальчиком, Симон, и видел: он полностью тебе доверяет. Он любит тебя. А ты любишь его. Так зачем его отдавать? Зачем отрезать себя от него?

– Я себя от него не отрезал. Его мать отрезала его от меня – это ее право. Если б я мог выбирать, я бы все еще был с ним. Но я не могу выбирать. Я не имею права выбирать. Я не имею никаких прав в этом деле.

Альваро молчит, он словно замкнулся в себе.

– Скажи мне, где я могу найти эту женщину, – говорит он наконец. – Я хочу с ней потолковать.

– Будь осторожен. У нее есть брат, а он тот еще фрукт. Не водись с ним. Там вообще-то два брата, второй – такой же неприятный, как и первый.

– Я сам разберусь, – говорит Альваро. – Где ее найти?

– Ее зовут Инес, она вселилась в мою квартиру в Восточных кварталах: Корпус «В», номер 202 на втором этаже. Не говори, что это я тебя подослал, потому что это неправда. Я тебя не подсылаю. Это не мой замысел вообще, он твой.

– Не тревожься, я ей дам ясно понять, что это мой замысел и ты здесь ни при чем.

На следующий день в обеденный перерыв Альваро подзывает его.

– Я поговорил с твоей Инес, – говорит он без обиняков. – Она согласна, чтобы ты виделся с мальчиком, но не прямо сразу. С конца месяца.

– Чудесная новость! Как тебе удалось уговорить ее?

Альваро отмахивается.

– Это не важно. Она говорит, что ты можешь брать его на прогулки. Она уведомит тебя, когда. Она попросила твой номер телефона. Я его не знал и дал ей свой. Сказал, что буду передавать сообщения.

– Слов нет, как я тебе благодарен. Пожалуйста, уверь ее, что я не буду расстраивать мальчика, – в смысле я не буду расстраивать их отношения.