71
Впервые в жизни Гвенди хочется рассказать о пульте управления кому-то еще.
Она смотрит на Райана, сидящего за рулем. Ей очень не нравится скрывать от мужа столь важный секрет – любой секрет, уж если на то пошло, – но это опасное знание, и взваливать на любимого человека такой тяжкий груз будет неправильно. Тем более не оставляя ему никакого выбора. Если она решится ему рассказать, Райану придется жить с этим знанием – и сопутствующей ответственностью – независимо от того, хочет он этого или нет. Тем самым она уподобится Ричарду Фаррису, который именно так поступил с ней самой. Причем уже дважды!
– О чем задумалась? – спрашивает Райан, взглянув в зеркало заднего вида и перестроившись в соседний ряд. – Ты какая-то тихая. Переживаешь из-за вашего чрезвычайного заседания?
Она кивает:
– Ага. – И это чистая правда.
– Ты все сделаешь правильно, милая.
– Если честно, я даже не знаю, что должна делать. И что вообще можно сделать.
– Ты будешь слушать и учиться, а потом возьмешь слово, и тогда будут слушать уже тебя. Как всегда.
Она вздыхает и смотрит в окно. На заснеженные поля, и замерзшие пруды, и фермерские постройки, которые кажутся размытыми серыми пятнами в белом вихре кружащихся снежинок.
– Надеюсь, мы все же сумеем его вразумить. Но я не особенно в это верю.
– Насколько я тебя знаю, ты не успокоишься, пока не добьешься своего.
Ей позвонили вчера вечером. Не кто-нибудь, а сам спикер палаты представителей, Дэннис Хастерт. Он говорил коротко и по существу: все сенаторы и конгрессмены собираются на заседание в понедельник, третьего января, в девять утра. На пять дней раньше назначенного срока. Гвенди поблагодарила его за звонок и сообщила новость Райану. Они только-только вернулись домой от родителей Гвенди, и Райан еще даже не успел разобрать свои сумки.
Гвенди боялась оставлять пульт управления в сейфе в квартире – вдруг Райан вернется в Касл-Рок без нее, вдруг он зачем-то откроет сейф? – а в воскресенье банк не работал, так что выбора не было. Пришлось взять пульт с собой.
Как только эта проблема решилась, сразу возникла другая: времени было мало, и Гвенди не успевала арендовать частный самолет с вылетом из окружного аэропорта Касла. Пришлось назначать вылет с крупного частного аэродрома под Портлендом. Да, поездка до аэродрома заняла больше времени, и у Райана неизбежно возникли вопросы («С каких это пор мы летаем частными самолетами?»), но игра стоила свеч. Пусть даже ради того, чтобы избежать просвечивания багажа на рентгеновских аппаратах в аэропорту.
– Может быть, я тебя высажу с багажом? – спрашивает Райан, сворачивая с шоссе на подъездную дорогу к Южному портлендскому аэродрому. – Я поставлю машину в гараж и встречу тебя внутри.
– Да, давай так. У нас еще полно времени.
Райан останавливает машину на стоянке перед главным зданием аэропорта – в отличие от крошечного окружного аэропорта Касла, здесь несколько зданий, и несколько взлетно-посадочных полос, и трехэтажная парковка – и достает из багажника чемоданы и сумки, включая сумку с пультом управления. Оставив Гвенди с вещами, он садится в машину и едет в гараж.
У стойки регистрации багажа (в данном случае это импровизированная кабинка из оргстекла, рядом с которой стоят две крупногабаритные магазинные тележки) – очередь из двух многодетных семей. Младшие дети, которых родители держат за руки, норовят вырваться. Одна малышка, с заплаканным, красным как свекла лицом, похоже, сейчас закатит истерику. Совершенно замученный с виду сотрудник аэропорта оформляет багажные квитанции с эффективностью и быстротой полумертвого ленивца. Если сегодня, во второй день января, ему и положен помощник, пока что его не наблюдается.
Гвенди вздыхает, сочувствуя человеку в кабинке, и садится на ближайшую скамейку. Три больших чемодана она ставит рядом, а сумку с пультом кладет на скамейку и придерживает ее рукой. На всякий случай.
– Прошу прощения, мэм. Тут не занято?
– Нет, – отвечает Гвенди, поднимая взгляд. – Садитесь, пожал…
Перед ней стоит Ричард Фаррис. Точно такой же, каким был четверть века назад, в их первую встречу на скамейке в парке Касл-Вью. За прошедшие двадцать пять лет он не состарился ни на день. Даже одет почти так же: черные джинсы, расстегнутая у ворота рубашка (только не белая, а светло-серая), черный пиджак от костюма. И, конечно, все та же шляпа. Аккуратная маленькая черная шляпа.
Гвенди изумленно смотрит на него:
– Как вы… Откуда вы взялись?
Он садится на другой край скамейки и улыбается искренней, теплой улыбкой. Между ним и Гвенди стоит сумка с пультом управления.
Гвенди хочется ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон. Но она почему-то боится пошевелиться.
– Это вы разговаривали с моей мамой в торговом центре? Это вы… Почему вы опять оставили мне пульт? – Она говорит очень быстро, захлебываясь словами. Все тревоги и страхи последних недель звенят в ее голосе. – Вы же, кажется, говорили, что…
Фаррис поднимает руку, заставляя ее умолкнуть.
– Я понимаю, у тебя много вопросов, но у меня мало времени, и надо успеть сказать самое главное, пока нас не прервали. – Он придвигается чуть ближе к центру скамейки. – Что касается возвращения нашего старого друга, пульта управления… скажем так, у меня были сложности, и мне срочно потребовалось на время спрятать пульт где-нибудь в надежном месте. – Он смотрит на Гвенди, и в его бледно-голубых глазах читается явственная теплота и симпатия. – И я подумал, что самое надежное место – у тебя, Гвенди Питерсон.
– Наверное, я сочту это за комплимент.
– Это и был комплимент. Я уже говорил тебе в прошлый раз, что как владелица пульта ты проявила себя выше всяких похвал. Поэтому я без всяких сомнений доверил его тебе снова.
– И зря, что без всяких сомнений, – говорит Гвенди. – В этот раз было еще сложнее. Я не знала, что делать. Нажать кнопку, не нажимать кнопку. – Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Но я все-таки справилась, как могла.
– Большего никто и не требует. Зная тебя, я уверен, что ты замечательно справилась и в этот раз. – Он кладет руку на сумку с пультом и задумчиво барабанит по «молнии» длинными тонкими пальцами. – Не поддаться искушению кнопок – непростая задача даже в лучшие времена. Очень немногие способны сопротивляться. Но, как ты уже знаешь, если оставить пульт управления в покое, он может стать мощной силой добра.
– Но я не оставила его в покое, – говорит Гвенди слезливым голосом, который хорошо помнит с детства. – Не совсем. Я брала шоколадки… и взяла много.
Фаррис легонько кивает.
– С мамой все будет в порядке? Они ее вылечили, шоколадки? – Гвенди на миг умолкает и добавляет: – Я должна была попытаться.
– В больничной практике часто бывают ошибки. Особенно когда речь идет об анализах крови. Кто-то смешал пробы, кто-то перепутал пробирки… Обычное дело. Как я понимаю, ты ей оставила хороший запас?
– Да, – говорит Гвенди голосом виноватого ребенка.
Прямо перед ними останавливается микроавтобус. Боковая дверь открывается, из салона выходят женщина и девочка с чемоданами в руках. Обе весело прощаются с водителем, дверь закрывается, и микроавтобус уезжает. Женщина с девочкой встают в очередь на регистрацию багажа, даже не взглянув в сторону скамейки, где сидят Гвенди и Фаррис.
– Что это было с Лукасом Брауном и мужем моей подруги… те ужасные видения у меня в голове… это из-за пульта? Из-за шоколадок, которые я брала не для себя? Теперь так будет всегда?
– Это вопрос не ко мне. О пульте управления мне известно немного, совсем немного.
Она внимательно смотрит на него.
– Но если не знаете вы, кто тогда знает?
Фаррис не отвечает, лишь изучающе смотрит на Гвенди, прищурив глаза, теперь – почти серые. Тень от шляпы перечеркивает его лоб тонкой линией. Наконец он говорит:
– Однако я знаю ответ на вопрос, который, как я понимаю, уже долго тебя беспокоит.
– Какой? – спрашивает Гвенди, снова слезливым голосом. Мысль о том, что Ричард Фаррис – не всемогущая сила, стоящая за волшебными свойствами пульта, а по сути лишь скромный курьер, не только злит Гвенди, но и пугает.
Он наклоняется к ней, и на секунду она напрягается, потому что боится, что сейчас он коснется ее руки.
– Твоя жизнь подвластна только тебе. Истории, которые ты решаешь рассказать миру. Люди, за которых ты борешься. Отношения, которые ты строишь… – Он машет рукой у себя перед носом. – Это только твой выбор. Пульт управления тут ни при чем. Ты особенный человек, Гвенди Питерсон, и была такой всегда, c рождения.
Гвенди сидит затаив дыхание. Она физически ощущает, как с души падает камень. Как распрямляются плечи, избавившись от громадного груза.
– Спасибо, – говорит она, и ее голос дрожит.
Фаррис склоняет голову набок, словно прислушиваясь к далекому голосу.
– Увы, мне пора. Твой муж уже идет сюда. Замечательный человек – и тоже рассказчик историй.
– А что будет с пультом? – быстро спрашивает Гвенди.
– О нем я уже позаботился.
Она растерянно смотрит на него, потом берет сумку, где лежал пульт, и встряхивает ее.
Судя по ощущениям, сумка пуста. Она и вправду пуста.
– Как вы…
Фаррис смеется.
– Что же вы, юная леди, задаете такие глупые вопросы? Пора бы уже понимать, что к чему.
Странно слышать обращение «юная леди» от человека, который выглядит твоим ровесником. Впрочем, вся эта беседа – сплошная странность, почти как сон наяву.
– Мне и вправду пора, – говорит Фаррис, поднимаясь на ноги. Гвенди почему-то уверена, что сейчас он достанет из внутреннего кармана старомодные часы на цепочке, чтобы уточнить время, но нет. – Хотя я немного его задержал, твой супруг – человек упорный. Он будет здесь совсем скоро. – Он смотрит на Гвенди все с той же теплотой и симпатией. – А потом вы сдадите багаж, сядете в самолет, и улетите отсюда, и будете жить долго, богато и счастливо.
– Если не умрем в этой очереди, – говорит Гвенди в шутку.
– В какой очереди?
Она показывает пальцем:
– Вот в этой.
Но никакой очереди на регистрацию багажа нет и в помине. У стойки вообще никого.
– Как вы?..
Она оборачивается, но Ричарда Фарриса уже нет у скамейки.
Гвенди поднимается на ноги и смотрит по сторонам. Его нет нигде – ни на тротуаре, ни на дороге. Он просто исчез, растворился в воздухе. Но перед тем как исчезнуть, оставил прощальный подарок.
На сумке, в которой раньше был пульт, лежит очень знакомое белое перышко.
