1904 год, 12-14 июля, Фын-хуан-чен

После того как Эссен заблокировал поставки в Маньчжурскую армию японцев, Ренненкампф выждал месяц, давая супротивнику промариноваться в собственном соку. И начал давить.

Рано утром 12 июля дирижабль медленно загребал своими винтами, выходя на японские позиции. Восходящее солнце немного слепило. Поэтому командир этого воздушного корабля не сразу сообразил, что по нему стреляют.

Где-то что-то в дали едва слышно бахало. Ну, мало ли? И это продолжалось до тех пор, пока 47-мм болванка не чиркнула фанерную обшивку по касательной. Однако все же ее повредив.

- Что происходит? – Обеспокоился командир и за озирался.

Вжух.

Пролетела новая болванка чуть в стороне, но довольно близко. К счастью, не шрапнельная болванка, а бронебойная «чурка» от морской пушки Гочкиса.

- Набираем высоту. Открыть вентили! – Рявкнул командир и, уже спустя несколько секунд дирижабль вздрогнул и, продолжая вибрировать, полез наверх.

Но было поздно.

Болванка из морской 47-мм пушки Гочкиса, пробила обшивку насквозь. Фанеру. Материал баллона. Еще раз материал. И еще раз фанеру. Вылетела куда-то вверх и полетела дальше.

К счастью, инерционный взрыватель никак не отреагировал на столь незначительную помеху. Однако один баллон был пробит. И дирижабль резко просел по высоте, накренившись. Пришлось спешно стравливать водород из зеркально расположенного баллона, чтобы выровнять крен. А это еще сильнее уменьшило высоту полета. Что в немалой степени и помогло. Так как противник явно пристрелялся по идущему линейным курсом воздушному кораблю.

Снизившись и заложив вираж, выжимая из двигателей максимум, дирижабль стал уходить. Находиться под огнем ему совершенно не нравилось. Новых попаданий, к счастью, больше не было…

Николай Александрович очень ценил дирижабли, считая их одним из важнейших и перспективнейших видов дальнего транспорта. Но в военном плане придерживался весь скептических оценок из-за их размеров и неповоротливости. Они были слишком уязвимы, слишком дороги, а их аэродромное хозяйство слишком сложно, дорого и монументально. В военном плане они если и годились, то исключительно для ограниченного спектра задач. Однако он не считал нужным пока делать ставки на самолеты, тем более, что подходящих двигателей для самолетов пока у него и не было. Пока не было.

Кроме того, он планировал разжечь дредноутную и дирижабельную лихорадки, которые полностью отвечали его интересам в будущей Мировой войне. Она будет. Она обязательно будет. Слишком много людей ее хотели. А значит, что? Правильно. Нужно стараться управлять ситуацией и готовить ее в том формате, в каком требовалось… ему требовалось. Ведь и линкоры, и дирижабли были крайне дороги и весьма уязвимы. И Николай Александрович это знал, но не спешил этим фактом делиться с окружающими, скорее, напротив. Поэтому он сильно расстроился, когда узнал, что японцы начали обстреливать его детище из малокалиберных морских пушек, поставленных на насыпь. Расстроился не потому, что мог дирижабль потерять, а потому, что сюрприз для «просвещенных соседей» мог не получиться…

«Атаковать ближайшей ночью, с максимальной высоты.»

Отстучал Николай Александрович в телеграмме, в ответ на доклад об обстреле. Требовалось подчеркнуть сохранения боеспособности дирижабля даже после такого обстрела. И вообще – продолжать поддерживать легенду, раскармливая ее.

Приказ был выполнен в точности.

В ночь с 12 на 13 июля дирижабль LZ-03 уже в темноте поднялся в воздух, взяв только половину стандартной загрузки флешетт. И, выбравшись на максимальную для себя высоту, пошел на японские позиции.

Сориентировался по кострам, которые развели японцы на своих биваках. Вышел на противника, да не абы как, а с нужного ракурса.

- Давай, - скомандовал командир.

И начался «падеж» флешетт с пяти километров. Выше, как показали испытания, подниматься было крайне нежелательно без кислородного оборудования. А им дирижабль не оснащался. Над ним пока еще только работали, обдумывая вопросы эксплуатации высотных дирижаблей в будущую войну.

Свист от летящих флешетт поднялся знатный. Сбрасывали их очень неспешно и с перерывами. Поэтому «гудеть» получалось долго – практически до самого утра. То тут чуть-чуть просыпали. То там чуть-чуть насыпали. А большое рассеивание, что происходило во время сброса с такой большой высоты, обеспечивало очень неплохую равномерность «засева».

Убойность отдельной флешетты была неплохой. Эти стрелки массой в двадцать пять грамм набирали энергию за тысячу джоулей. Но плотность обстрела при столь значительной высоте была не высокой. Какой-то урон они, безусловно, нанесли. Но в целом вредили больше психологически – действуя на нервы и пугая. Резкий свист летящих флешетт. Отчетливые удары их в грунт. Вопли раненых, которых чуть зацепило, пробив навылет руку, ногу или еще что, не убивая сразу. Кто-то хрипел и булькал с пробитым легким. Истошно ржали лошади. Кричали люди. Беспорядочно и хаотично стреляли. Дирижабль было очень плохо видно ночью на фоне облаков. Поэтому стреляли куда попало. Лишь стрелять. И из винтовок. И из пушек.

Ближе к рассвету, сбросив последние флешетты, дирижабль ушел на базу. Завершать ремонт и заправляться новой партией флешетт.

А его эстафету приняла артиллерия, начавшая беспокоящий обстрел японских позиций. То тут что-то взорвется. То там. И не шрапнелью. Нет. Осколочно-фугасными снарядами. От них психологический эффект сильнее. Так весь день и простреляли. Ночью же, полностью отремонтированный дирижабль снова вышел на охоту и повторил свои проказы. Донимая всю ночь беспокоящим сбросом флешетт, удивительно нервирующих противника.

И вот, ранним утром, 14 июля Ренненкампф начал общее наступление. Пехота двух дивизий вышла из своих укрытий и двинулась вперед. Молча. Без каких-либо криков или иных видов шума.

У японцев на передовой к тому моменту уже начались третьи сутки были без сна в основной своей массе. Поэтому они слабо реагировали на все вокруг, чем Ренненкампф и старался воспользоваться, чего и добивался.

Русская пехота шла не в полный рост с бравурным видом. Нет. Совсем нет. Короткими перебежками, группами до отделения или даже звена. Пригнувшись. Рывок. И упали. Рывок. И залегли. Вместе с ними продвигалось и коллективное оружие прикрытия: ручные и станковые пулеметы, крепостные ружья да 37-мм станковые гранатометы. Тоже без лишнего шума и пыли. Больше волоком и на карачках. Тем более, что для отвода глаз, с началом продвижения пехоты, полевая артиллерия вновь начала имитировать беспокоящий обстрел. Дескать, все как обычно.

Так или иначе, но японцы заметили приближение русских только тогда, когда они уже приблизились метров на сто – сто пятьдесят. Шум. Крики. Стрельба. Где-то в воздух. Где-то «в ту» сторону.

Непродолжительная заминка.

И начали работать на подавление пулеметы с гранатометами. А линейные бойцы ринулись вперед, действуя по отработанной уже звеньевой тактике. Один с гранатой на изготовку, двое его прикрывают. Бросок «гостинца» в траншею. И вперед. Вперед. Вперед. И с бруствера добивать переживших взрыв. Да и вообще во все тела по контрольному выстрелу. Чтобы не восстали эти «зомби» позже, в тылу…

В этот раз японцы не стали контратаковать.

Их боевой дух после трагедии под Ляо-Яном был надломлен. А ведь все развивалось очень похоже. Плюс страшное и изнуряющее действие обстрела, к которым они совершенно не привыкли. Особенно к флешеттам. Смерть с небес – страшная смерть. Ни укрыться. Ни спрятаться. Ни окопы, ни траншеи от нее не спасали. Да и по энергетике даже легкая флешетта, сбрасываемая с такой большой высоты, обладала намного большей энергией, че картечь…

Маршал Нодзи хмурился, наблюдая за тем, как его люди относительно организованно отходят. Но ничего поделать с этим не мог. Он знал, что русские ждут контратаки на занятые ими траншеи. Но он не мог себе это позволить. Хотел, но не мог. Маршал был убежден – после тех потерь, что русские понесли под Ляо-Яном, он мог бы их опрокинуть, даже атаковав в лоб. Просто потому что у него в моменте оказывалось непреодолимо больше солдат[1]. Но люди были к этому не готовы. Чего только ему стоило обеспечить порядок при этом наступлении! Обычный и незамысловатый порядок, вместо панического бегства, в который его пехота порывалась сорваться то и дело.

- Эта война проиграна… - тихо произнес он, глядя на напряженные, испуганные лица солдат, что проходили мимо.

- Война всегда полна сюрпризов, - возразил генерал Ноги, что стоял рядом. – Да и на море не все еще решено.

- Русские заняли Хоккайдо. Русские высадились на Кюсю и заняли Сасебо. Русские уничтожили большую часть наших легких сил на море, а этот адмирал Того позорно бежал с поля боя, даже не вступая в сражение. И вы думаете, что не все еще потеряно?

- Вы прекрасно понимаете, почему адмирал это сделал.

- Понимаю.

- Великобритания вмешалась. Ее поддержали Германия и Австро-Венгрия, выставив солдат. Вы понимаете? За нас будут сражаться европейские дивизии!

- Боюсь, что они будут сражаться за себя.

- Пусть так. Но в наших интересах.

- А остались ли там наши интересы? Сколько людей мы уже положили? Сколько денег потратили? Особенно теперь, когда мы привлекли английские корабли. Да и… если честно, у меня нет уверенности, что мы продержимся до подхода германских, австрийских и английских дивизий. Мы снова понесли большие потери и не удержали первую линию. Снова…

- Ялу сдержит их порыв, - заметил генерал Ноги. – Уверен, что повторить свой прием, огражденные от нас полноводной рекой, они попросту не смогут.

- А мы?

- А что мы?

- Мы сможем их потом сбить с позиций?

- Все зависит от того, как себя покажет английская эскадра. Если они справятся, то, что нам помешает? Русская пехота сильна. Но поддержка морской артиллерией дает непреодолимое преимущество. Мы закрепимся тут и проведем десант на Ляодун, где, опираясь на тотальное превосходство флота, заберем Порт-Артур. Ну а дальше… посмотрим. Я бы занялся освобождением Хоккайдо и Кюсю, чтобы война в целом выглядела нашим успехом. Пусть и не решительным, но хотя бы по очкам.

- Оптимистично… - задумчиво произнес маршал, смотря куда-то в пустоту перед собой.

- Мы уже потратили очень много людей и денег, чтобы просто так проигрывать, - продолжал говорить генерал Ноги. – Или что же получается? Все зря?

- Настоящая смелость заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть, - возразил Нодзи, апеллируя к бусидо. - Если мы все умрем, то кто защитит Японию?