Глава 35

Бархатное ночное небо, усыпанное бриллиантовыми россыпями звёзд, отражавшихся в штилевой морской воде, создавало иллюзию чарующего умиротворения, как будто не было войны и в глубине, подобно чёрным цветкам, не покачивались на минрепах подводные мины. Старший лейтенант Шрамченко знал, что вчера ночью здесь протралили «коридор», но тем не менее поставил двух самых глазастых матросов вперёдсмотрящими и сам напряжённо вглядывался в непроглядную темень. Его «Беспокойный» недавно вышел из николаевского дока, где ремонтировался после подрыва на минах, и ещё раз наступить на те же грабли командиру эсминца не хотелось.

Старшему лейтенанту задание поначалу показалось обидным. Максимально облегчить корабль, принять на борт вместо одной из шлюпок моторный катер и доставить «секретный» груз в указанную точку, причём пакет с координатами он должен был получить перед самым выходом и вскрыть в море. Обида сменилась недоумением, когда он узнал, что в качестве груза выступает группа «сухопутных крыс» в количестве шести человек. И наконец, недоумение сменилось любопытством, когда увидел своих «пассажиров». Подпоручик, фельдфебель, унтер-офицер и трое солдат… В глаза бросилось отсутствие шифра на погонах, но и без этого старший лейтенант уловил какие-то флюиды, отличавшие прибывших от обычной «крупы». И только потом уже он сообразил, что нижние чины были без винтовок.

Пройдя брандвахту и выждав ещё четверть часа, командир эсминца вскрыл пакет и ознакомился с приказом, обязывавшим его скрытно доставить и обеспечить высадку на болгарское побережье группы подпоручика Буртасова, после чего действовать далее по его указаниям. Последнюю фразу он перечитал дважды… Видимо, у вице-адмирала Бахирева были основания поставить свою подпись под такой жёсткой формулировкой, фактически подчиняющей флотского офицера, да ещё и старшего по чину, сухопутному молокососу. Но тем не менее он, старший лейтенант Шрамченко, вовсе не хочет изображать бычка на верёвочке!

— Анисимов, сбегай-ка к нашим гостям, передай их командиру моё приглашение прибыть на мостик.

Сигнальщик ужом ввинтился в люк, и через пару минут подпоручик поднялся наверх. По трапу он двигался уверенно, хоть и без обязательного для всех флотских лихого шика.

— Прошу, Илья Михайлович. — Шрамченко протянул гостю раскрытый портсигар. Ещё на берегу они договорились общаться «без чинов», хотя сейчас старший лейтенант сомневался, не слишком ли поспешным было его предложение.

— Благодарю вас, Яков Владимирович. — Подпоручик аккуратно взял папиросу, достал из кармана зажигалку, чиркнул колёсиком, сложив руки лодочкой, чтобы огонёк не затух. Шрамченко подкурил, подождал, пока собеседник выпустит струйку дыма…

— Как себя чувствуете, Илья Михайлович? — вопрос прозвучал с еле уловимой иронией, которую, впрочем, адресат тут же уловил.

— Вполне нормально. Тем более, насколько я знаю, даже знаменитый Нельсон иногда любил в ведёрко потравить. Так, кажется, сей процесс на флоте называется? Но заслуг адмирала это ведь не умаляет?

— Отнюдь… Я, признаться, хотел поговорить о другом… Насколько я понял, вам предстоит высадка на вражеский берег. Неужели одного пистолета будет достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности? — Старший лейтенант выразительно посмотрел на кобуру подпоручика.

— Наше оружие — внизу. Вы же видели трофейные ранцы у моих людей…

— Вряд ли туда поместится винтовка или пулемёт.

— Пойдёмте, я покажу, чем мы вооружены. Но сначала позвольте ответить на вопрос, который вы хотите задать и ещё не задали. В приказе сказано, что после высадки вы должны будете выполнять мои указания. Я понимаю, подчинение младшему по чину, да ещё и «сапогу» не доставляет вам удовольствия. Мы уже в море и чужих ушей здесь нет, поэтому могу быть откровенным. «Беспокойный» должен будет поработать плавучим маяком. Мы установим на берегу два фонаря с синими светофильтрами. Вам нужно будет держаться в створе и включить такой же фонарь на ост-норд-ост до подхода других судов.

— …Десант?..

— Вы сами это сказали, Яков Владимирович, — подпоручик вежливо улыбнулся. — Пойдёмте. Я покажу вам наше оружие, заодно обговорим некоторые детали…

— Обе машины — стоп… — Старший лейтенант услышал далёкий шум прибоя. — Обе — малый назад…

Эсминец замедлил ход, потом совсем остановился и чуть заметно закачался на волнах. Глаза, привыкшие к темноте, различали силуэты, возившиеся на палубе с катером. Потом его спустили на воду, шесть фигур скользнуло вниз, последним забрался матрос-моторист…

Катер исчез в темноте, и Шрамченко осталось только ждать. Ожидание было томительным и долгим, поскольку на часы он суеверно не смотрел. Наконец в темноте зажёгся крохотный синий огонёк, чуть выше и в стороне появился другой…

— Правый — малый вперёд, левый — малый назад… Стоп машины… Обе — малый вперёд… Стоп…

Теперь обе «звёздочки» располагались вертикально, и боцман, развернув в нужном направлении толстую жестяную трубу, в глубине которой прятался мощный фонарь, включил его. Радист уже связался с десантом, рандеву должно было состояться минут через двадцать.

Минуты медленно утекали в прошлое, но, в конце концов, метрах в десяти мимо «Беспокойного» чёрной тенью прошёл десантный «болиндер».

— Ну что, Иван Иванович, разбегаемся?

— С Богом, Димитр Любомирыч… — Остапец пожал протянутую руку Стефанова и махнул своим бойцам. Через полминуты последний «призрак», оправдывая своё прозвище, растаял во тьме. Поручик, насколько позволяла ночь, оглядел своих «янычар», уже надевших для маскировки прихваченные трофейные штальхельмы, и повернулся к проводнику, дожидавшемуся гостей ещё с вечера.

Антонайос Константинидис, старый рыбак и контрабандист не забыл, как в уже далёком тысяча девятьсот восьмом его, вцепившегося в обломанную мачту своего баркаса, подобрал после шторма русский пароход. Да и вообще к русским он относился не в пример лучше, чем к высокомерно-заносчивым германцам, которых с началом войны здесь стало слишком много, и тем более к ненавистным туркам.

— Пора… идти… много… — грек всё-таки сумел выговорить русские слова и начал карабкаться наверх. Штурмовая рота, поместив в середину небольшую группу добровольцев-болгар, тёмной змеёй поползла за проводником. У роты была особая, очень важная задача и нужно было спешить…

Несмотря на то, что башенные часы на вокзале давно уже пробили полночь, сидевшему в своём кабинете на втором этаже штаба начальнику Бургасского укреплённого района Георги Абаджиеву не спалось. Неторопливо покуривая турецкую папиросу, генерал-майор смотрел на причудливые завитки дыма в неярком свете настольной лампы и размышлял над недавними событиями, результатом которых стало его смещение с должности командира 12-й пехотной дивизии и назначение на «тихое и спокойное место», где, по словам начальника штаба действующей армии генерала Ивана Лукова, он будет меньше раздражать союзников. Поводом к подобной метаморфозе послужило открыто высказанное мнение Абаджиева о том, что независимое Болгарское царство не прожило и десяти лет, променяв в итоге османское иго на германское рабство. В этом он был не первым, генерал Тошев недавно высказал то же самое в лицо Макензену и был снят с поста командующего армией, несмотря на успешный штурм Тутракана. Так что он, Георги, отделался ещё достаточно легко. Военный министр Калин Найденов, как лакей, выполняет все команды царя Фердинанда и премьера Радославова, но даже и он признал в разговоре, что восстановление справедливости и присоединение Вардарской Македонии, недавно освобождённой от сербов, обошлось стране очень недёшево. Германцы только называют себя союзниками, на самом же деле ведут себя, как наглые захватчики. Под Салониками болгарская армия могла добиться больших успехов, но Фалькенхайн посчитал, что выгоднее проливать там болгарскую кровь, нежели французские дивизии окажутся под Верденом. Население после всех реквизиций скоро будет голодать, но в Германию и Австро-Венгрию без конца идут эшелоны с хлебом, хлопком, шерстью, углём, медной рудой. Далеко ходить не надо, австрийцы, расположившиеся к северу от Бургаса, как ненасытные крысы ползают по окрестным сёлам, отбирая у крестьян последние крохи. А когда он потребовал прекратить грабежи и насилие, австрийский полковник заявил, что ему некогда заниматься подобными пустяками и, нагло ухмыляясь в лицо, посоветовал обращаться впредь по таким вопросам в Софию…

Помимо всего, в окрестностях полно дезертиров, с которыми местные крестьяне делятся последними припасами. Да и греки с армянами, настроенные пророссийски, не остаются в стороне. Наверное, после Балканской войны, после того, как его уволили из армии, нужно было прислушаться к друзьям, уезжавшим в Россию, чтобы предложить императору Николаю свою службу.

Но, как бы то ни было, сейчас он отвечает за всё, что происходит в Бургасе и его окрестностях. И в случае нападения должен будет приложить все силы, чтобы удержать город в своих руках. Невзирая на то, что эти силы не столь многочисленны и благонадёжны, как ему бы хотелось. Противостоять русскому десанту будет очень трудно. Черноморские броненосцы, не заходя в зону действия береговых батарей и минных полей, смогут своими двенадцатидюймовками сровнять с землёй и укрепления, и сам город. Днём наблюдатели в который раз уже докладывали о дымах на горизонте. Хотя, наверное, это русский флот опять гоняет турецкие угольщики.

Да и вряд ли русские сюда придут, Россия, судя по газетам и слухам, витающим в Софии, до сих пор не оправилась от февральского мятежа, великий князь Михаил идёт на всё, лишь бы удержать власть, не гнушаясь при этом даже открытой войной с остальными Романовыми. И, как ни странно, простой люд его поддерживает. В Софии после получения назначения в Бургас он случайно встретился со знакомым священником, исполняющим ныне обязанности одного из секретарей Болгарского Священного Синода, который процитировал ему слова митрополита Парфения о том, что Михаил Гольштейн-Готторпский-Романов думает о русском народе, а Фердинанд Саксен-Кобург-Готский думает только о себе. Представители Церкви давно уже привыкли прятать свои мысли за ничего не значащими словами, но тут был явный намёк лично ему. Скорее всего, на то, чтобы он сделал правильный выбор между своим народом и хитрым лисом Фердинандом, сидящим на болгарском троне…

Посторонний звук отвлёк генерала от тяжёлых размышлений, в коридоре раздался топот сапог. Абаджиев встал со своего места, чтобы застегнуть китель и принять срочный доклад, но двери распахнулись от сильного удара, в кабинет ввалились три человека… в русской форме!.. Короткие карабины с толстыми стволами уставились на генерала, прозвучала команда: «Не двигаться!» Следом за ними в кабинет тут же вошёл высокий чернявый поручик в русской форме, обратившийся к Абаджиеву на болгарском языке, и чувствовалось, что он для него — родной:

— Господин генерал! Ваш штаб захвачен подразделением Российской Императорской армии! Прошу с этого момента считать себя военнопленным…

— Кто вы такой? — от неожиданности голос Абаджиева прозвучал хрипло.

— Поручик Стефанов. Честь имею. Но вам, скорее всего, будет интереснее поговорить с господином подполковником. — Он указал на другого офицера, вошедшего вслед за ним.

— Подполковник Людсканов-Цанков, — представился тот в свою очередь.

— …Вы имеете какое-либо отношение к Александру Людсканову и Драгану Цанкову? — поинтересовался генерал, услышав две очень известные в Болгарии фамилии.

— Александр Людсканов — мой отец, а покойный Драган Цанков был моим дедом по матери. Но в данный момент я исполняю обязанности парламентёра и должен передать письмо от человека, также вам знакомого и с которым вы были когда-то близки. — Подполковник достал из внутреннего кармана френча конверт и протянул Абаджиеву. — Оно написано симпатическими чернилами, для проявки потребуется вино.

Генерал, уже в достаточной степени пришедший в себя, усмехнулся и, вытащив из конверта лист бумаги, развернул его и положил на медный поднос, стоявший на приставном столике. Затем, открыв дверцу шкафчика, достал бутылку трапезного «Димята» и поставил рядом.

— Разрешите, я помогу. — Людсканов-Цанков, подойдя к столу, смочил приготовленный носовой платок вином и несколько раз провёл им по листу. На бумаге сначала слабо, а потом более отчётливо проступили строчки, написанные от руки:

Генерал узнал почерк своего старого приятеля. И также понимал, что для генерала Радко-Дмитриева, героя битв у Кирклиссе и Люле-Бургаса в первую Балканскую войну, прозванного за это «железным генералом», так же как и для самого Абаджиева Болгария — не пустой звук. Пытаясь успокоить метавшиеся в голове мысли, он вернулся в своё кресло, закурил новую папиросу и лишь только потом поднял глаза на подполковника.

— Что вы должны сообщить мне устно?..

Поручик вместе со своими солдатами вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь, а подполковник сделал два шага к столу.

— Садитесь, Константин Александрович…

— Благодарю, господин генерал, — Людсканов-Цанков понимающе улыбнулся в ответ на «русское» обращение. — Да, я — офицер Российской Императорской армии. Но это не значит — враг Болгарии. Позвольте, я сначала расскажу вам то, что должен, а потом отвечу на все вопросы… Итак, правящий ныне в России великий князь Михаил Александрович недавно пригласил на аудиенцию около полутора десятков офицеров и генералов болгарского происхождения. И генерал-лейтенант Радко-Дмитриев, и я были в их числе. Регент сказал, что именно от действий на Чёрном море и Кавказском фронте сейчас зависит дата окончания войны. Но он не хочет терять своих солдат в междоусобной бойне с близким по крови и по духу болгарским народом. И проливать болгарскую кровь — тоже…

— Вы явились сюда для того, чтобы склонить меня к измене?..

— Нет. Сейчас уже нет смысла что-либо скрывать… — Подполковник посмотрел на часы, висевшие на стене. — Время — без четверти три. Уже полчаса русские тральщики делают проходы в минных полях. Скоро они должны закончить, и к берегу подойдут суда десантного отряда. Чтобы сразу было понятно, высадка будет производиться на участках обороны австрийцев, хоть там и не самое удобное побережье. Вот с ними мы готовы воевать всерьёз…

— А то, что здесь, в городе болгарская кровь уже пролилась — это для вас не имеет значения?

— Простите, господин генерал, вы о чём?.. Ах, вот оно что! Нет, ни один из болгарских солдат не пострадал, синяки, разумеется — не в счёт. И посты на въезде в город, и часовые у штаба разоружены абсолютно бескровно. Равно, как и охрана вокзала, почты, телеграфа, караульная рота… В городе действуют разведывательно-диверсионная и пешая штурмовая роты первого отдельного Нарочанского батальона Российской Императорской армии. Надеюсь, вы о них слышали…

— Ещё бы… Слышал… — Генерал горько усмехнулся. — Русские вервольфы, веркодлаки, оборотни вашего «охотника за генералами» Гурова. Гутьер, Войрш, возможно — Гинденбург и Людендорф… Нет, я не суеверен, так их называют германские и австрийские солдаты…

— Батальон, предназначенный именно для операций такого рода. Захват штабов, уничтожение линий связи… Но не будем отвлекаться. В семь часов на берег начнут высаживаться две бригады казаков-пластунов и сводный батальон Гвардейского экипажа. Затем — две дивизии, которые, заняв плацдарм, развернутся на Бургас. В течение суток высадится усиленный корпус… С моря подойдут броненосцы «Евстафий» и «Иоанн Златоуст». Это не считая крейсеров и эсминцев. При необходимости подтянется линкор «Императрица Мария». Своими двенадцатидюймовками они снесут тут всё, и вы не сможете ничего им противопоставить…

— Это я прекрасно понимаю и без вас!.. Что конкретно вы от меня хотите?..

— Капитуляции. Сохранности всех сооружений порта. Карты минных полей и лоцманских проходов. Лояльного руководства пленёнными войсками… — подполковник говорил, будто забивая гвозди в доску. — И главное, что я должен вам сказать и за что могу поручиться только словом офицера, верить ему или не верить — ваше дело… Великий князь Михаил Александрович заявил, что судьба Вардарской Македонии будет решаться на референдуме, а не на мирном конгрессе после окончания войны. И ещё он сказал, что Фердинанды приходят и уходят, а Болгария остаётся.

— Референдум? И кто же позволит его проводить? Франция, Италия и Греция? Или сербы с подачи своих покровителей с той стороны Ла-Манша?

— Российская империя, ссориться с которой союзникам будет не с руки. Они уже не в том положении, чтобы из одной войны сразу перекинуться во вторую.

— А Россия, в которой ваш регент до сих пор не может навести хоть какой-то порядок, значит, сможет?

— Я понимаю, что мои слова легко принять за голословные выдумки, но в ближайшее время вы убедитесь в моей правоте.

— А если я не соглашусь? Здесь, в Бургасе, достаточно войск, чтобы уничтожить две-три сотни головорезов.

— Эти, как вы сказали, головорезы слишком дорого отдадут свои жизни. И даже если они все погибнут, «Евстафий» и «Златоуст» подойдут к Бургасскому заливу и… Поймите, господин генерал, порт и город в любом случае будут взяты. Вопрос только в том, сколько крови при этом прольётся… Сейчас от вас не требуется сиюминутного ответа, но в семь утра радист должен будет дать ту или иную радиограмму. И тогда уже ничего нельзя будет изменить…