Глава 33

— …Петроградское отделение Корпуса госбезопасности в настоящее время проводит дальнейшие следственные действия в отношении лже-Шамшиной и остальных сообщников на предмет выявления связей заговорщиков с другими Романовыми. Приговор Тайного трибунала в отношении бывших великих князей Андрея Владимировича и Бориса Владимировича приведён в исполнение. Великая княгиня Мария Павловна по заключению врачей скончалась от инсульта. Подполковник Гуров доклад закончил. Вопросы есть?.. Если вопросов нет и повестка дня исчерпана, хотел бы в свою очередь задать вопрос господину академику, — до конца выдерживаю холодно-официальный тон, так не понравившийся Павлову и вызвавший недоумение Келлера, ясно читавшееся на его лице. Ничего, сейчас будем разговаривать немного в другом стиле, тем более что Воронцов час назад поделился со мной дополнительной и очен-но интересной информацией…

— Слушаю вас, Денис Анатольевич. — Академик хмуро смотрит на меня, нервно постукивая по своему блокноту карандашом.

— Мне интересно, с какого такого бодуна господин тайный советник вдруг начал непонятные эротические пляски вокруг некоторых не самых лучших представителей российского бизнеса? Второв, Рябушинский, Путилов, Рубинштейн, Поляковы и прочая масонская бл… «лейб-гвардия» у нас, если мне память не изменяет, в «списке номер два». Так что за Лукулловы пиры и ужины при свечах здесь устраиваются?

— Вот только хамить здесь не надо, господин подполковник! Не у себя в батальоне! — Лицо Павлова начинает приобретать сочно-помидорный оттенок. — Я ещё должен спрашивать, с кем мне общаться, а с кем нет?!..

— Да что вы, ваше превосходительство! Мальчик уже взрослый, сами всё решаете!.. Только сдаётся мне, что берега вы попутали. Наш-то берег — правый, а вы к левому подгребаете потихоньку!.. И незаметно для других!..

— Что?! Да как ты! Сопляк!.. — Академик пулей вылетает из-за стола и делает самое наихудшее, что можно сделать в такой ситуации, — хватает меня за воротник своей железной лапищей… Захват удаётся только потому, что до сих пор считал Павлова если не другом, то единомышленником. Встать со стула не успеваю, да это и не обязательно. Правая рука летит вверх, костяшка пальца попадает в нужную точку возле локтя, академик дёргается и отпускает меня…

— Ма-алчать!! Смирна-а!.. — дикий рёв Келлера сопровождается грохотом. Генерал не без усилия выдёргивает из столешницы увязшую посреди разлетевшегося вдребезги малахитового письменного прибора шашку. — Иван Петрович, сядь на место! Денис Анатольевич, помолчи! И объясните мне оба, какая собака вас укусила! Что происходит, в конце концов?!..

На непривычные звуки в кабинет заглядывает секретарь Павлова, академик машет ему рукой, типа — скройся, всё нормально, затем кивает на меня:

— Вот пусть и объясняет, кто и за какое место его укусил…

Келлер, убрав клинок на место, вопросительно смотрит на меня, ожидая повествования.

— Дело в том, Фёдор Артурович, что в последнее время в Институт, как к себе домой, зачастили уже упомянутые не очень хорошие господа. С таинственными и непонятными целями. Они должны или переселиться в мир иной, или очень сильно потеть от страха, думая, что вдруг мы о них вспомним. Ревизия в той же «Военпоставке» уже закончилась, правда результаты нам никто сообщить не удосужился… А господин академик вокруг них танцы с бубном устраивает. Вот мне и стало интересно — с чего вдруг? Известная всем жидкость в голову ударила? Или вдруг денег захотелось, да побольше, побольше?..

— А ты, Денис Анатольевич, не задавался вопросом, сколько стоят все эти новые рации, сублимированные пайки и прочие «плюшки», которыми пользуются в твоем батальоне? — Павлов, набычившись, очень нехорошо смотрит на меня. — Я, мать твою, уже начинаю забывать о науке, в голове только одна мысль — где добыть деньги?!.. И я уже не говорю, что на мне сейчас сотни людей Института и всем нужно кушать, одеваться, получать зарплату. И им не интересно, где я возьму на это деньги! Косметика и лечение богатеньких пациентов еле-еле покрывают расходы. Наш «Алис Чалмерс» не даёт огромной прибыли, потому что согласно ещё не подписанному указу регента нужны и новые станки, и дома для рабочих, и больница, и школа. И поступиться этим я не могу… О том, что Розинг и Зворыкин работают над своим телевидением у меня в Институте и с моей помощью уже далеко продвинулись вперёд, вы в курсе? А о финансовой отдаче думать будем только через пару десятилетий в лучшем случае… Да что там телевизоры! Граве с Поморцевым свою «Катюшу» наконец-то до ума довели, сейчас на Шлиссельбургском пороховом заводе вам подарок готовят к наступлению! И отнюдь не на средства Военного ведомства!.. Твой тестюшка тоже не отстаёт, двадцать четыре бронетрактора готовы и вооружены! Считай, что два бронедивизиона у вас есть!.. И опять-таки не из казны!.. А есть ещё и вполне мирные проблемы. Зимой академик Рейн внёс в Думу законопроект о создании Минздрава, который был раскритикован этими пустобрёхами в пух и прах. Сейчас великий князь Михаил его утвердил, но в бюджете денег опять-таки не хватает. А на носу — «испанка», по противодействию которой работы тоже почти закончены. Здесь, в Институте! Набор лекарств есть и даже запасы делаются. Но нужна организованная структура, которая будет на месте лечить людей. А это — тоже деньги и очень немаленькие!.. — Академик переводит дух, двумя глотками осушает чашку с остывшим чаем и, решившись, продолжает: — Что касается тех, кого ты вспомнил и вокруг кого «танцы с бубном устраиваю»… Да, мне нужны деньги! Очень много денег! И знаешь для чего?.. Благодаря скотине Рафаловичу, слава богу его дезавуировали, мы уже нахапали столько французских кредитов, что расплатиться не можем! От слова «никак»!.. Я связался с Эмилем Бетэно, президентом «Креди Лионнэ», нашим основным заёмщиком, скоро от него на переговоры должен приехать представитель. По определённым намёкам они согласны, как говорили у нас когда-то, реструктуризировать долги…

— И с чего вдруг они такими добрыми стали? — интересуется успокоившийся уже Келлер.

— С того, Фёдор Артурович, что если мы объявим себя несостоятельными должниками, вся их финансовая система рухнет. Чтобы дать взаймы нам, они сами брали в долг у британцев и пиндосов. И если это произойдёт, французские банки станут их собственностью. А «Лионский Кредит» и остальные хотят остаться независимыми. Поэтому есть шанс договориться, но им нужна уже сейчас часть денег. Хотя бы двести-триста миллионов золотом, которых в казне нет!..

— А что, у нас некого раскулачивать? По результатам Гаринских ревизий и согласно всё тому же списку номер два… — Чего-то я до сих пор не могу понять.

— Некого! В твоём понимании! — Павлов снова переходит на повышенный тон. — Мы, когда этот список составляли, разбирались в экономике как свинья в апельсинах!.. Возьми того же Терещенко! Капитал оценивается в семьдесят миллионов! Заводы, землевладения, банки. Только чтобы получить эту сумму, надо продать всё вышеперечисленное! Кому?! Кто купит?! Что будут делать те же работяги, пока всё будет простаивать?! Настоящую революцию хочешь?..

— Так что теперь — не дышать в их сторону?!..

— С Терещенко достигнута договорённость. Землю и часть своих активов он передал регенту в качестве доказательств «деятельного раскаяния», сам сейчас, наверное, уже во Франции…

— Охренеть! На кой ляд тогда вся эта комедия с казнью была нужна? Чтобы посильнее проникся?..

— И это — тоже. Он и столь же нелюбимый тобой Путилов сейчас занимаются… — Павлов замолкает на полуслове секунд на десять, буравя меня взглядом, затем решается продолжить: — То, что я сейчас скажу, больше ни одна живая душа не должна узнать!.. В общем, есть один способ… Долговые обязательства, как и прочие ценные бумаги, продаются и покупаются на биржах. Соответственно, цена их может прыгать вверх-вниз. То, что мы до сих пор не ведём активных действий на фронте, расценивается, как слабость России и неспособность регента навести порядок после февральских событий…

— Ну да, все газетёнки только об этом и вопят, будто других тем нет, — недовольно ворчит Келлер.

— Не без нашей помощи, Фёдор Артурович. — Академик первый раз за весь разговор изображает подобие улыбки.

— Но, Иван Петрович, зачем?

— Российский заём падает в цене, скоро дойдёт до нужной отметки. Терещенко и Путилов во Франции должны тихонько, не поднимая ажиотажа, через третьи руки скупить имеющиеся обязательства. У обоих там обширные деловые связи, справятся. Здесь, в Москве, этим же будет заниматься Второв. Гинцбурги и Поляковы дают на это деньги. Рябушинский сейчас является председателем Московского биржевого комитета, он должен осуществить информационное прикрытие сделок. Сделать всё нужно до начала вашей десантной операции, потом цены взлетят. Теперь понятно?

— Понятно, но не всё. Они же купят бумаги на своё имя. И получится, что казна будет должна не французским банкам, а своим промышленникам, которые и так обнаглели сверх меры, — рассуждает вслух Фёдор Артурович. — И получается, что вместо того, чтобы прижать их как следует, вы, Иван Петрович, даёте им лишние козыри в руки.

— Нет. Конкретно по персоналиям? Пожалуйста. Терещенко в случае удачи получает амнистию и даже, возможно, восстановление в дворянском сословии. Пожертвовав при этом половиной своего состояния — помните, я говорил о конфискации земли и доли в «Электростали». Кстати, остальные её соучредители — Коновалов и Второв. Доля первого — в собственности государства, Второву ясно дали понять, что по результатам ревизии лучше расстаться с этим заводом и ещё некоторыми активами, а также оказать Короне некоторые услуги, нежели попасть под суд и потерять всё. Он согласился. Поляковы и Гинцбурги «замаливают» старые грехи — спекуляции при строительстве железных дорог и Ленские прииски.

— То есть они должны добровольно в своих лапках принести всё сюда и сложить к ногам великого финансового гения академика Павлова… — пытаюсь дать свою оценку услышанному. — Не боитесь, Иван Петрович, что вас разведут, как последнего лоха? Поинтересуйтесь, как Рябушинские в своё время Алчевского кинули. Мужик аж под паровоз сиганул. О Второве тоже могу рассказать, как он торговый дом Карла Тиля к рукам прибрал. Юрист, тварь продажная, старого хозяина ему сдал за долю в предприятии. Тоже — в списке, и тоже — не трогать?..

— Не боюсь! У меня для них есть и кнут, и пряник!.. Вот, смотрите… — Академик достаёт из ящика стола коробку и высыпает на стол небольшие металлические пилюльки с торчащими проводками. — Прошу любить и жаловать! Первые в этом мире полноценные германиевые диоды и транзисторы.

Оп-паньки! Ничего себе!.. Ай да Павлов, ай да… гений!.. Беру в руки несколько штук и рассматриваю поподробней… Внешне — почти как в нашем времени МП38, только без маркировки и юбка побольше!..

— Рабочие? — Фёдор Артурович тоже крутит в руках «революцию в области радиодела».

Иван Петрович всем своим оскорблённым видом показывает нам, что не стал бы демонстрировать макеты-пустышки, затем продолжает:

— У меня на них собраны передатчик и приёмник, их работу я продемонстрировал «гостям». И поставил условие, что лицензию и прочие привилегии получат те, кто справится с поставленной мной задачей. Господа в должной мере прониклись. Ты, Денис Анатольевич, в курсе, что Рябушинский в четырнадцатом году пытался найти месторождения радиоактивных элементов, снаряжал экспедиции в Забайкалье и Фергану? Я его переориентировал на добычу германия из отходов медеплавильного производства… Золотое дно в обозримом будущем…

— Я так понимаю, что это — пряник. А кнут?

— А кнут — это ваши решительные действия, Денис Анатольевич, в случае нарушения договора. И устранение угрозы, если придётся, вместе с носителем. Люди не глупые, пример Владимировичей у всех на слуху…

— Почему мы узнаём последними? Трудно было сразу всё рассказать? А, Иван Петрович?..

— Вам своих проблем на фронте мало?.. А во-вторых, ты уже один раз в плену побывал…

— Ага, с чьей подачи?..

— Ты, Денис, никак не поймёшь, что невместно уже полковнику и флигель-адъютанту, как резвому козлику, по вражеским тылам прыгать и шашкой направо-налево махать…

Почему-то именно сейчас в голове мелькает мысль-догадка. У меня мой батальон есть, у Артурыча — Особый корпус, а Павлов со всеми своими делами один справляется…

— Иван Петрович!.. — Встаю из-за стола и вытягиваюсь, щёлкая каблуками. — Приношу вам свои глубочайшие и самые искренние извинения! Но на будущее прошу учесть, что не стоит играть нас с генералом втёмную…

— Хорошо, извинения приняты… — Академик устало смотрит на меня, затем поворачивается к Келлеру. — И чтобы покончить с этим вопросом… Впредь вам на передовой находиться запрещаю! Фёдор Артурович, этого очень наивного супермена не отпускать от себя больше ни на шаг!.. А теперь, господа, предлагаю перекусить. Как говорится, «из двух бед выбираем — обед», прошу следовать за мной.

В соседней комнате был уже сервирован стол на троих. Закуски были явно подобраны по принципу меню скромное, но питательное: мясо жареное — много, зелень — в изобилии, отварная картошка — во вполне достаточном количестве. Спиртного я не увидел, но наличие селёдочки, обложенной кольцами лука, солёных огурчиков и грибочков явно предполагало появление жидкости, одним из основных компонентов которой был один из гидроксилов, он же — ОН, сиречь «спиритус вини». Хотя мы втроем уже сели за стол, никакой жидкой субстанции кроме сифона с сельтерской по-прежнему не наблюдалось. Вероятно, академик в педагогических целях решил-таки проучить «зарвавшегося вояку» и заставить «селёдку без водки откушать», что по определению граничило практически со святотатством. Но, как бы ни был обижен Иван Петрович, он не опустился до столь коварного приёма. Выждав трагическую театральную паузу, явно предупрежденный заранее официант принёс и установил посредине стола поднос с запотевшим стеклянным мальцовским графином со сравнительно узким длинным горлышком, закрытым прозрачной пробкой. В целом сия конструкция напоминала перевернутый ручной колокольчик и вмещала в себя не менее литра жидкости, по цвету напоминавшей коньяк. Вот это и вызывало удивление, ибо академик, будучи убежденным трезвенником, держал крепкие напитки исключительно для посетителей и, как правило, выставлял на стол обычную бутылку водки или коньяка. Пока я раздумывал, чтобы это могло значить, на столе появились три хрустальных лафитника с вызывающим уважением объемом. Павлов решительно наполнил два из них из графина, комментируя свои действия фразой: «Это для вас, господа-товарищи», а себе плеснул газировки.

— Ну, что, миру мир? — задал вопрос и одновременно провозгласил тост академик с доброй, но слегка хитрой улыбкой.

Келлер лихо, по-гусарски, опрокинул свой лафитник, удовлетворённо крякнул и нацепил на вилку ломтик селёдки с колечком лука.

Я же, решив изобразить из себя утончённого дегустатора, вначале вдохнул аромат — судя по фруктовому запаху, это — не коньяк или бренди. Сделав небольшой глоток, на несколько секунд задержал напиток во рту. Приятный шоколадный привкус, но явно крепче ликера — градусов сорок, не меньше. В общем, организм с удовольствием принял в себя сей незнакомый мне продукт, и лишь память из прошлой реальности вызвала, как ни парадоксально, ассоциации с напитками «Байкал» или «Тархун» в их первоначальном, советском, исполнении. Дальше процесс пошел значительно активнее. Я не ожидал, что Павлов, сам не беря в рот ни капли спиртного, так организует застолье, что под дружескую беседу совершенно незаметно графин опустел, равно как тарелки и судочки с закуской, а большая стрелка настенных часов сделала уже два оборота.

Оглядев «поле битвы», академик постучал пальцами по столу и не без ехидства спросил:

— Ну что, уже уходите?

— А разве ещё что-нибудь есть? — парировал Фёдор Артурович, но, взглянув на часы, согласился: — Да-с, что-то засиделись мы, пора и честь знать.

После дружеских прощаний, уже на пороге, нас догнала фраза Павлова:

— Денис Анатольевич, учитывая ваше настоятельное пожелание быть в курсе всех дел, завтра с утра в десять часов встречаемся у меня для обсуждения возможных источников пополнения бюджета. Фёдор Артурович, вас я так же жду.

Вот такой подлянки я не ожидал. После пол-литра на грудь, пусть даже под калорийную и очень вкусную закуску, утренний подъём, как правило, сопровождается ритуалом пития огуречного рассола. А идти потом ещё и на совещание, это, право, перебор, или, если угодно, — моветон…

Как ни странно, проснулся с абсолютно ясной головой без малейшего следа похмелья. Легкая разминка, душ, чашка Дашиного кофе… Когда мы практически одновременно с Келлером подошли к рабочему кабинету Павлова, то первой фразой было:

— А что мы вчера пили?

Обмен впечатлениями прервал выглянувший из двери академик, который с удовлетворением оглядел нас, потёр руки и, выдав в эфир «Что и требовалось доказать», пригласил в кабинет.

— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие — бюджет империи находится в крайне тревожном состоянии. Нам срочно нужны деньги. Желательно очень много и желательно ещё вчера! — каламбурит Павлов, потом, переходя на серьёзный тон, продолжает: — Пока, Денис, ты с Фёдором Артуровичем громил супостатов, к регенту поступил доклад, который он счёл необходимым обсудить со мной. Речь идет об отмене или значительном смягчении сухого закона. Цифры, приведённые в этой бумаге, поражают. Сухой закон лишил казну двух с половиной миллиардов рублей дохода, что равняется почти десяти процентам затрат на войну. В деревнях — повальное самогоноварение. Если обеспеченные слои населения способны приобретать качественные спиртные напитки, то простой народ травится суррогатами, торговля денатуратом, «одурманивающими квасами» и одеколоном идет очень бойко. Необходимо принимать срочные и чрезвычайные меры.

— И что же вы предложили Михаилу Александровичу? — прерывает поток цифр и фактов Келлер.

— Я считаю, что нужно комплексное решение, базирующееся на опыте прошлого и знаниях из будущего. Если невозможно полностью избавить народ от пагубного пристрастия к алкоголю, то на первом этапе нужно постараться снизить его негативные последствия на организм. И тут можно действовать как минимум по двум направлениям. Покойный император Александр Александрович и умерший два года назад князь Голицын считали, что бороться с пьянством можно заменой водки доступным качественным виноградным вином. Культурное питье должно постепенно вытеснить низкосортную водку. А с другой стороны, можно попытаться реализовать то, что сделал профессор Израиль Ицкович Брехман. Выпускать водку, которая не вызывает похмелья и понижает тягу к питию. Работая в своем Институте над различными стимуляторами, мы проверяли действие полученных спиртовых экстрактов на мышках. Денис, перестань ухмыляться, я имел в виду действительно грызунов, а не девушек из своего окружения. На них мы «обкатываем», как тебе известно, только косметику и исключительно на природных компонентах. Так вот, наши мышки, как белые, так и серые, после этих настоек излечивались от тяги к «зеленому змию». Одна проблема — даже если мы прочешем весь Дальний Восток, под гребёнку выбирая женьшень и элеутерококк, для масштабов России-матушки это капля в море. А вот там, в семидесятые годы века двадцатого Израиль Ицкович, занимаясь адаптогенами и обеспечивая ими космонавтов, военных моряков и прочих людей экстремальных профессий, нашёл замену дальневосточной экзотике в косточках винограда из Кахетии. Мы в Институте сумели получить это вещество и проверить его на мышках. Результаты весьма обнадеживающие, из последней партии грызунов, после отравления различными ядами и пребывания практически в условиях тропической жары, выжило более девяносто процентов особей.

— Иван Петрович, мышки — это замечательно. А как это чудесное средство подействует на человеческий организм, не проверяли ещё? — Келлер позволил себе вторично прервать академика, явно собравшегося прочитать нам лекцию. Коротенько так, минут на сорок.

— Почему же, вчера как раз провели заключительное испытание.

— А позвольте полюбопытствовать с какими же результатами? Надеюсь, все выжили?

— Не только выжили, но здоровы, бодры и сейчас задают мне нелепые вопросы!

— Что?! Так вы имеете в виду меня и Дениса Анатольевича?!

— Совершенно верно. Вы вчера вечером выпили вдвоем чуть поболее литра сорокаградусной водки, настоянной на каприме. Название мы заимствовали из иной реальности и, судя по всему, утреннего похмелья со всеми его весьма неприятными симптомами у вас не было. Учитывая разницу в возрасте, разный вес и прочие показатели, можно сделать вывод об универсальном позитивном действии препарата.

— Черт побери, господин академик, а если бы что-то пошло не так?

— Тогда, милейший Денис Анатольевич, мы присвоили бы ваше имя препарату, а ваши прямые наследники получали бы определенный процент от реализации новой водки марки «Особая Гуровская», и вообще, как гласит пословица, «Никакие сто рентген не испортят русский хрен»… А если серьезно, то эту настойку опробовали несколько сотен людей, разного возраста и пола. Негативных последствий нет, если только не считать вполне адекватную реакцию организма на единовременный прием литра беспохмельной водки. Не забывайте, «всё — яд, всё — лекарство, то и другое определяет доза». И крайне нежелательно совмещать приём каприма с неумеренным курением. А что касается организационных мероприятий, то сейчас рассматривают различные предложения. Ну, например, лёгкие спиртные напитки (скажем, до шестнадцати процентов) разрешить продавать, получив лицензию в таре, или «к столу», а пиво — и в разлив на вынос. Более крепкие напитки (от шестнадцати до двадцати двух) разрешить к продаже в таре только в местностях, где местное земство не будет против этого. Эти же креплёные вина разрешить к продаже в розлив не только в ресторанах, но и в других учреждения общепита от определённого числа посадочных мест, купивших лицензию, время работы таких заведений также определяется с земством. Причём во всех этих случаях запретить пропаганду и рекламу спиртного, торговлю по воскресеньям и в дни двунадесятых праздников. А то тут уже в газетах стишата появляются, подобные вот этим:

И приписывают ведь шельмецы авторство чуть ли не Бальмонту…