РУССКИЙ СФИНКС

У каждого века есть своя загадка. Таким непостижимым явлением девятнадцатого века была Елена Петровна Блаватская. Издание ее писем, а также писем Махатм Мории и Кут Хуми пролило новый, более яркий свет на эту экстраординарную личность. В памяти наших современников она предстает женщиной, а не полумифической сивиллой из далекого прошлого или Пифией, изрекавшей какие-то древние предсказания. Хотя со времени ухода мадам Блаватской из этой жизни минуло всего несколько десятилетий, ее имя сохраняет магическую силу. Она — одна из непостижимой триады: Сен-Жермен, Калиостро и Блаватская.

Человечество, как сговорившись, упорно обрушивается со злобными нападками на всякого, кто покушается на непогрешимость бездарностей. Только посмейте выступить в защиту или хотя бы заикнуться о том, что за хаосом жизни царит порядок, что все во вселенной, помимо человека, наделено интеллектом — и оскорбленное общество покажет когти, лишь отчасти скрытые видимостью культуры. Противопоставьте знание немногих невежеству большинства, и вы вызовете у идиотов яростное негодование. Огромная часть человечества крестилась в веру банальностей. В моде глупость, и все люди боятся выпасть из общего стиля. Страшно не то, что оккультист может ошибаться; страшно то, что оккультист может оказаться правым. Мы можем истолковать сомнения в пользу преступника, но в пользу оккультиста — никогда. Преступник нарушает только наши законы, оккультист же (que le Diable I’emporte! — черт его возьми!) попирает наши неприкосновенные убеждения.

Нам, как детям, не способным на чувства, свойственные зрелости, до ужаса недостает способности быстрого понимания духовных ценностей. Равнодушные к дарованному нам свету и усилиям, предпринимаемым ради нашего совершенствования, мы позволяем нашим мелочным амбициям заслонять более важные проблемы. Мы проявляем терпимость к любым ошибкам, но совершенно нетерпимы к Истине. Мы великодушны по отношению к любому состоянию, кроме состояния мудрости, которое мы, распознав, клянемся уничтожить. Оккультизм считается синонимом надувательства, и философ вряд ли может надеяться на лучшую участь, чем ядовитое зелье из болиголова или распятие на кресте в век, когда ученые слишком поглощены осуждением, чтобы как следует изучить объекты своей ярости.

Неправильное понимание — это, по большей части, отсутствие понимания. Это особенно верно применительно к позиции общества по отношению к мадам Блаватской. Она была бесстрашным выразителем убеждений, которые современные ей мыслители не осмеливались хранить даже в святая святых своей души. Один ученый-материалист выразил презрение от имени всего своего племени, заявив, что девятнадцатый век начался наукой, а кончился суевериями. Он не в состоянии объяснить, как случилось, что столь благородное начало пришло к такому печальному концу. Последняя четверть прошлого столетия стала свидетелем бунта метафизики против крайней глупости физики, зачарованной феноменами. Наука, заблудившаяся в попытках объяснить, произошел ли человек от обезьяны или нет, настолько увлеклась решением вопроса, откуда мы пришли, что у нее не хватило времени понять ни то, куда мы идем, ни то, как мы должны туда добраться.

Рис. 40. Ранний портрет Е.П.Б.

Для многих ученых религия связана с суевериями и Ньютон является единственным настоящим аватарой силы или материи — в зависимости от научного направления. Софисты, усердно возводящие свою конструкцию из фактов на фундаменте посылок, пренебрегли, однако, некоторыми поправками на человеческую природу. Они забывают, что люди развиваются гораздо быстрей от размышления об идеалах, чем от запоминания научной догмы. Вечно присущий человеческой природе душевный голод, доведенный бессодержательностью научной мысли до уровня стихийного бедствия, требует все более питательной пищи. Раз лжеученые относят оккультные науки к ересям, то им некого винить, кроме себя, поскольку если материальная наука не «сдала бога в архив устаревших понятий», то мужчинам и женщинам, обладающим видением, превосходящим человеческое, нет необходимости воскресать и вновь возводить Создателя на Его вселенский престол.

Ночью 30 июля 1831 года в Екатеринославе Е.П.Блаватская (в то время мадемуазель Ган) «явилась в этот мир среди гробов и скорби», вызванной эпидемией холеры, свирепствовавшей в то время по всей Европе. Это обстоятельство, воспринятое как предзнаменование, дополнительно усугубилось тем странным фактом, что ряса православного священника, спешно приглашенного совершить обряд крещения, загорелась во время этой церемонии и несколько человек получили более или менее серьезные ожоги. Из архива семейства Ган мы узнаем, что эта девочка с самого нежного возраста пребывала в атмосфере странных легенд и крестьянских сказок. Соприкосновение с азиатскими традициями придало такое великолепие и живость русскому фольклору, что она не могла припомнить такое время, когда у нее не было не только твердой веры в существование сверхфизических миров с их неземными обитателями, но и до некоторой степени точного представления о тех ролях, которые играют эти невидимые существа в жизни смертных.

Рис. 41. Страница рукописи мадам Блаватской, посвященной аватарам

Такая окружающая обстановка в столь восприимчивом возрасте содействовала раскрытию оккультных способностей, подготовив таким образом подходящую почву для будущих событий. «С самого раннего детства, — пишет ее тетушка, — она была не такой, как все: очень живая и высокоодаренная, искрящаяся юмором и преисполненная необыкновенной отваги, она приводила всех в изумление своими своевольными и решительными поступками. <…> Ее беспокойный и очень изменчивый характер, который вовлекал ее в неслыханные, недевичьи проказы; ее необъяснимое, особенно в те годы, влечение к мертвым и в то же самое время страх перед ними; ее страстная любовь и любопытство ко всему неизвестному и таинственному, потустороннему и фантастическому и, самое главное, ее страстное стремление к независимости и свободе действий, стремление, которое никто и ничто не могло сдержать, — все это в сочетании с безудержным воображением и поразительной впечатлительностью должно было бы послужить предупреждением ее друзьям, что она — натура исключительная и обращаться с нею и руководить ею нужно таким же исключительным способом».

С каждым годом вокруг мадемуазель Ган закручивался все более неистовый вихрь оккультных сил. Она вращалась в атмосфере нереального, и в ее присутствии ничто не казалось невозможным. В ее характере смешались глубина Мерлина и озорство эльфа. Казалось, ее постоянно сопровождала стая духов, всегда ловивших на лету ее приказания. Ее необыкновенные пророческие способности попеременно изумляли и приводили в замешательство гостей, потому что она, пристально глядя им в лицо, как какой-нибудь дельфийский прорицатель торжественно предсказывала им, по-детски неумело формулируя мысли, место и время их смерти. А.П.Синнетт упоминает, что ее предсказания были настолько точны, что она стала кошмаром своего семейства. От нее нельзя было утаить ничего, что она хотела узнать. Она умела читать самые потаенные мысли и побуждения и мгновенно узнавала о событиях, происходящих где-нибудь очень далеко. Ее тетушка добавляет, что этот юный мистик обнаруживал и сомнамбулизм и разговаривал во сне. «Во сне она обыкновенно вела долгие разговоры с невидимыми персонажами, и тем, кто собирались вокруг постели девочки, одни из них казались забавными, другие поучали, а третьи наводили ужас. Во многих случаях она хоть и казалась погруженной в обычный сон, но, словно впавшая в состояние транса сивилла, отвечала на вопросы, которые задавили люди, державшие ее за руку, относительно пропавших вещей или иных предметов, вызывающих сиюминутное беспокойство».

С любезного разрешения графини Адриэнны де Кориш. Ранее не публиковавшаяся фотография мадам Блаватской

Те, кто знакомы с тайнами невидимых миров, ясно понимают, что силы астрального света закружили бы проявлявшую медиумистические способности мадемуазель Ган, доведя ее до гибели, если бы ее не защищали и не осеняли сила и ум, намного превосходящие ее собственные. В более зрелом возрасте мадам Блаватская сама объяснила это, заявив, что во все критические моменты своей жизни ощущала не заставлявшую себя ждать защиту. Несколько раз от почти неминуемой смерти ее спасала помощь невидимого друга, все значение покровительства которого стало полностью понятным только впоследствии. Среди страшных сил и существ, навязывавших себя ее чувствительной экстрасенсорной натуре, было одно, полностью отличное от всех остальных, которое осталось неизменным до конца. Временами она ощущала почти постоянное присутствие высокой, облаченной в белое величественной фигуры, огромные ласковые глаза которой пристально смотрели на нее. Этот блистательный уроженец Востока, светящийся в силу своей астральной природы, был владыкой ее снов, и с годами все крепло убеждение, что, когда придет время, она обязательно узнает в реальной жизни этого адепта, чье влияние столь явно сформировало содержание ее субъективной жизни.

1851 год имел для русского мистика чрезвычайное значение. Мадам Блаватская, которой исполнилось двадцать лет, посетила Лондон в то время, когда там проходила Международная выставка. Она уже порвала и со своей семьей, и со страной и стояла на пороге полной приключений жизни. Однажды, прогуливаясь с отцом, она увидела приближавшуюся группу уроженцев Востока, входивших в состав делегации, гостившей в то время при дворе королевы Виктории. Один из индусов превосходил остальных ростом и держался с необыкновенным достоинством.

Как только ее взгляд упал на него, она буквально застыла от удивления. Сердце почти перестало биться, потому что она узнала в этом индусе со сдержанными манерами странного защитника из своих детских видений, того, чье прекрасное лицо сияло ей из невидимых миров. Ее первым побуждением было броситься к нему, заговорить с ним, упасть к его ногам, но он величественным жестом приказал ей оставаться на месте и не подавать виду. И она, беззащитная перед очарованием его силы, стояла оцепенев, пока он не прошел мимо.

Этот красивый уроженец Востока был для непосвященных всего лишь принцем-раджпутом, но для мадам Блаватской он был Учителем Морией — одним из Великих Душ мира и Адептом Трансгималайского Братства, члены которого посвятили себя служению духовным запросам человечества. Вечером после своей первой встречи с Махатмой М. мадам Блаватская, движимая какой-то силой, которую она тогда не могла понять, медленно бродила по Гайд-парку. Она погрузилась в задумчивость, снова и снова возвращаясь мыслями к почти невероятному дневному приключению. Внезапно подняв глаза, она увидела, что перед ней стоит тот самый человек, который и был предметом ее грез.

Мадам Блаватская была послушна судьбе, и как сталь притягивается к магниту, так и русский мистик, движимая судьбой, ступила на уготованный для нее путь. «В Лондоне у Серпентина, — записала мадам Блаватская в своем дневнике, — я встретила Учителя из своих снов». Об адепте-раджпуте нет почти никаких сведений, хотя известный мадам Блаватской как Махатма Мориа, он, видимо, пользовался также именем Ахазхулама, или Синий Учитель. По самым скромным подсчетам, во время этого визита в Англию ему было 125 лет. Публикуемый здесь портрет Махатмы Мории был написан под руководством мадам Блаватской, которая, похоже, осталась довольна достигнутым сходством. Во второй половине девятнадцатого века Махатма посетил Париж и провел короткое время в Америке. Путешествовал он, соблюдая строгую секретность; его сопровождала восточная свита, и он встречался с очень немногими людьми.

За три года до встречи с Махатмой М. мадемуазель Ган, которой тогда едва исполнилось семнадцать лет, очертя голову вышла замуж за генерала Никифора Блаватского, который утверждал, что ему пятьдесят, хотя, вероятно был значительно старше. Они прожили вместе три бурных месяца, после чего отважная молодая женщина собрала свои пожитки и отправилась в Тифлис. Единственное, чем замечательно ее замужество, так это тем, что благодаря ему она получила фамилию, которой суждено было стать самой важной в сфере современного оккультизма. Затем начался охвативший примерно десять лет период странствий; за это время молодая графиня, которую вынуждало двигаться вперед стремление к знаниям и приключениям, побывала в самых недоступных уголках земли. Ее путь пролегал по Центральной Азии, Индии, Южной Америке, Африке и Восточной Европе. В одно время она исследовала развалины цивилизации майя в Чичен-Ице и Уксмале; в другое — рылась в архивах библиотеки таши-ламы в мрачном старинном монастыре Ташилумпо. Как утверждает Сефариаль, она получила пять ран, вмешавшись каким-то образом в борьбу Гарибальди в Италии. А еще она посещала тайные сборища колдунов вуду в негритянском квартале Нового Орлеана, изучала обряды дервишей и друзов и, предположительно, была принята в орден последних, исследовала тайны японских ямабуси. В начале пятидесятых годов она снова посетила Соединенные Штаты и пересекла Скалистые горы, направляясь в Сан-Франциско на поезде, который вез эмигрантов. От Явы и британских владений на полуострове Малакка до Берлина, Вены и Парижа можно обнаружить следы продолжавшихся весь этот период поисков ею тех фрагментов древних и забытых истин, которые, будучи приведенными в порядок с помощью новых сведений, полученных ею впоследствии, легли в основу ее потрясающих литературных произведений.

Принц-раджпут Махатма Мориа (Учитель М.)

Махатма Кут Хуми Лал Сингх (Учитель К. X.)

Никакой очерк о жизни мадам Блаватской нельзя считать полным, не упомянув об оккультных феноменах, постоянно окружавших ее, пока она решительно не отошла от них в последние годы жизни. Она обнаружила, что изумление, вызываемое ее «чудесами», было нездоровой реакцией. Великие и малые мира сего собирались, чтобы стать свидетелями феноменов, но большей частью совершенно не понимали лежавших в их основе оккультных принципов. То, что человек видит или воспринимает с помощью внешних органов чувств, не может по-настоящему заставить его переменить веру. Просветление есть внутренняя убежденность, осознание духовных ценностей; а те, кого интересуют таинственность или чудеса, как правило, неприспособлены к изучению более глубоких вопросов. И что еще хуже, трансцендентальные способности мадам Блаватской, осмеянные обладателями житейской мудрости, не принесли ей ничего, кроме репутации обманщицы. Любопытствующие приходили не для того, чтобы открывать реальности, а для того, чтобы раскрыть мошенничество, и никакое количество фактов не может потрясти умы, ставшие глухими к пониманию от закосневших понятий. Ей пришлось сделать открытие, что интеллигенция не интересуется философией, а вот ее «чудеса» всегда забавны, более того, они ошеломляют и даже возбуждают. Мадам Блаватская с детства пребывала в атмосфере чудесного. Предметы появлялись и исчезали, словно по прихоти какого-то озорного эльфа. В воздухе звенели невидимые колокольчики, и ниоткуда лилась нежная музыка. Эти феномены принесли «Е.П.Б.», как ее называли любя, совершенно удивительную славу медиума — славу, от которой она решительно отреклась. С самого начала те самые люди, которые настаивали на демонстрации ее оккультных способностей, делали все возможное, чтобы обвинить ее в махинациях. Однако любой, кто имеет представление о естественной ограниченности фокусов, должен признать, что многое из того, что она демонстрировала, совершенно невозможно устроить обманным путем.

Скептики, хотя и озадаченные специфическими способностями мадам Блаватской, оставались непреклонными. «Таинственная мадам» находила утонченное наслаждение в том, чтобы приводить в замешательство неверующих, которые отказывались признавать то, что было — и они сами это понимали — очевидными фактами. Возьмем, к примеру, одного молодого профессора, посетившего несколько собраний искателей острых ощущений в апартаментах мадам Блаватской. Он хотя и слышал постукивания по стенам и мебели, но, как Фома неверующий, все время оглядывался по сторонам, ища какой-нибудь подвох. Е.П.Б. сидела в дальнем конце комнаты, явно не обращая никакого внимания на уничтожающие реплики не изменившего своих воззрений гостя. И тут совершенно неожиданно для профессора произошло нечто в высшей степени антинаучное — постукивания сами собой локализовались на внутренней поверхности его очков и стали такими сильными, что очки буквально слетели с его носа, что привело его в крайнее волнение, смешанное со страхом. В другой раз одна очень самодовольная и умудренная опытом дама своим неверием заслужила резкое замечание. Она задавала какие-то дурацкие вопросы, пытаясь непочтительным отношением показать свое превосходство. Как описывает этот инцидент Синнетт, она вдруг сильно побледнела и, вскочив со стула, зажала себе рот рукой. Ее лицо исказилось от страха и изумления. Собравшиеся многозначительно переглянулись, потому что еще до ее признания поняли, что она ощутила постукивания у себя во рту. Как она сама позже созналась, от золота ее вставных зубов исходил совершенно дикий шум.

Как-то раз в гостинице в Александрии мадам Блаватская и ее знакомый сидели на диване и разговаривали. Перед ними на низеньком табурете стоял поднос с бутылкой ликера, какое-то вино, бокал и стакан для вина. Когда джентльмен поднес бокал к губам, тот вдруг разлетелся на мелкие кусочки у него в руках. Мадам Блаватская весело заметила, что она не только не любит ликеры, но и с трудом выносит тех, кто употребляет их в слишком больших количествах. Ее собеседник, хотя и удивленный этим обстоятельством, солгал, как подобает джентльмену, заявив, что бокал очень тонкий и, вероятно, просто треснул и что это не имеет никакого значения, ведь было бы просто смешно предполагать, что она принимала какое бы то ни было участие в этом происшествии.

Приводится с разрешения Храма Человечества, Халсион, Калифорния.

Карандашный рисунок Е.П.Б., сделанный ею в темной комнате за 30 минут

И все это время он знал, что бокал был прочным и толстостенным, но хотел заставить мадам раскрыть, если это возможно, некоторые ее «тайны». Е.П.Б. стала очень серьезной, и ее глаза гневно сверкнули в ответ на скрытый вызов, прозвучавший в словах ее приятеля. «На что будете спорить, — спросила она, — что я это не повторю?» «Если повторите, — последовал ответ, — я первым объявлю вас настоящим магом. Если нет, то завтра в консульстве мы здорово посмеемся над вами или вашими духами». С этими словами держащий пари наполовину наполнил стакан вином и медленно поднес его ко рту, но, как только стекло коснулось его губ, он почувствовал, как стакан с силой разлетелся, а из ранок на пальцах, которые он получил, инстинктивно сжав стакан и порезавшись острым куском стекла, потекла кровь.

Хотя со дня кончины Е.П.Б. прошло немало лет, продолжают обнаруживаться все новые доказательства ее оккультных способностей. Не так давно один человек, служивший привратником в доме, где она жила, скончался в одном из домов для старых солдат. До самого конца он сохранил яркие воспоминания о записках, написанных разным почерком на разноцветных листках бумаги. Не раз ему приходилось наблюдать, как они дождем сыпались с потолка ее комнаты, а она подбирала их и сортировала, раскладывая в определенном порядке, а затем, видимо, использовала содержащиеся в них сведения в своих многочисленных книгах и статьях. В его обязанности, как уборщика, входило собирание использованных ею записей и сжигание их в печке. Другой столь же удивительный случай, затерявшийся в туманных глубинах памяти прошлого, вспомнила одна дама, увидев фотографию мадам Блаватской, помещенную в качестве фронтисписа в начале посвященного ей раздела.

Елена Петровна Блаватская (1831 — 1891)

Как-то днем Е.П.Б., съежившись, сидела на скамье в парке одного хорошо известного города Америки. Вдруг из-за поворота аллеи появился высокого роста человек, по виду явный уроженец Востока, который, по словам изумленной свидетельницы, «был абсолютно невидим ниже талии». Призрак приблизился к скамье, на которой сидела мадам, побеседовал с ней несколько минут, а затем бесшумно удалился тем же путем, что и пришел. Трудно поверить, что такое действительно могло произойти в прозаической атмосфере Америки девятнадцатого века. Даже Шехерезада в своих сказках «Тысяча и одна ночь», овеянных волшебством старого Багдада, не рассказывала ничего более фантастического.

Не подлежит сомнению, что мадам Блаватская каким-то непостижимым способом общалась с оккультной душой Азии. Она была во всех отношениях восточным оккультистом, преданным учеником восточных Учителей. Ее исключительные личные качества признавались теми просветленными адептами, задачей которых было увековечение эзотерической философии и в то же время утаивание ее священных истин от профанов. Ни одна другая женщина, не принадлежавшая к индийской расе, никогда столь глубоко не проникала в святая святых брахманизма. По поводу достижений мадам Блаватской в изучении восточных доктрин Рей Б.К.Лахери писал: «Неужели западным людям ничего не говорит тот факт, что гордый брахман, не привыкший склоняться ни перед одним из смертных этого мира, за исключением старших в семье или религии, как послушный ребенок, в почтении складывает руки перед белой йогиней Запада?»

Тем волшебным заклинанием: «Сезам, откройся!», которым Е.П.Б. заставила настежь распахнуться перед собой дверь восточной мудрости, стало глубокое и неизменное понимание ценностей. Она объединила отдельные части оккультного знания, что не сумел сделать ни одни современный мыслитель, решительно отделив существенное от ненужного. Она тщательно сравнивала и отбирала материал и с подлинным искусством гения бережно укладывала свои бесценные находки в золотую пагоду, сооруженную из возвышенных мыслей.

Дж. Р.С.Мид определяет характер мадам Блаватской двумя словами: «колоритный и богемный», по сути, имея в виду ее резко выраженную нетрадиционность — полное безразличие к мнениям других. В те дни, когда знатные дамы катались верхом в дамских седлах, Е.П.Б. по-мужски лихо галопировала на лошади к полному замешательству своей благопристойной родни. И в вагоне поезда, идущего в Лондон, пассажиры специально проходили мимо ее кресла, чтобы поглазеть на небывалое зрелище, какое являла собой дама благородного происхождения, которая при всем честном народе скручивала и курила русские папиросы. Ее хулители не раз пытались использовать своеобразие ее характера во вред ее репутации и работе, но при этом им так и не удалось обнаружить в ее натуре ни капли злобы или порочности. Бесконечно преданная принципам, в которые она верила, быстро встававшая на защиту тех, кого она считала правыми, великодушная в победе и философски настроенная, испытав поражение, она шла своим путем и, перефразируя Киплинга, делала то дело, которое считала самым важным в сложившихся обстоятельствах.

Мадам Блаватская отнюдь не представляла собой образец метафизического совершенства. Практически во всех отношениях она была совершенно обычным человеком, способным, как и другие смертные, испытывать наслаждение и боль и переходить от оптимизма к отчаянию. Мужественная и импульсивная, она тяжело переживала превратности судьбы и, внешне всегда резкая и по-мужски грубоватая, в душе была нежной и трогательно женственной. Ее духовная деятельность заставляла ее пребывать в постоянном напряжении, оказывая настолько пагубное воздействие на здоровье, что с течением времени ее физическое тело, уже разбитое лишениями, пережитыми ею в юности, все хуже справлялось с требованиями ее неукротимой воли. Махатма К.Х., характеризуя напряжение, в котором она пребывала во время работы, назвал ее «психологической калекой», добавив, что это ее состояние обусловлено тем, что одно из ее невидимых тел, или принципов, удерживают в храме, где она получила наставления. Все это было сделано для того, чтобы 1) установить связь между ней и ее учителями и 2) чтобы она никогда не смогла проговориться и выдать некоторые тайны. Другими словами, часть ее натуры держали в качестве залога ее честности. И хотя Махатма более ничего не сказал по этому поводу, нетрудно понять, что подобная мера была вызвана крайней необходимостью, поскольку Е.П.Б. не принадлежала к адептам и не пользовалась свободой действий, предоставленной тем, кто прошли все требуемые испытания и обряды посвящения. Люди, осознавшие необычайную глубину знаний Е.П.Б. и важность их передачи миру, охотно прощали ей вспыльчивость и противоречивость ее натуры, служившей не ей лично, а через нее ее Мастерам, которые послали ее в мир как самое подходящее средство, доступное им в тот период для воплощения их замыслов.

Последняя фотография мадам Блаватской

Часто задают вопрос: какими такими особыми качествами обладала Е.П.Б., что благодаря им ей была доверена столь трудная задача передачи Древней Мудрости современному миру? Во-первых, она правильно понимала взаимоотношения между учеником и учителем. Она полностью посвятила себя выполнению возложенной на нее задачи, а все личное только содействовало достижению главной цели. Она занимала бескомпромиссную позицию там, где речь заходила о принципах. Один из Мастеров сказал о ней, что большинство ее неприятностей проистекает от неспособности скрывать свои подлинные чувства. Будучи абсолютно бескорыстной, она никогда не искала личной славы, постоянно жертвовала удобствами и безопасностью ради того, что считала величайшим благом. Е.П.Б. во всех отношениях была доминирующей личностью. Своим энтузиазмом она заражала всех, кто ее окружал. Она безразлично относилась к собственному духовному развитию, вполне удовлетворившись ролью секретарши, пишущей под диктовку, — простого пера в руке умелого автора. Как сказал один из Махатм, характеризуя ее темперамент, она была слишком эмоциональна, чтобы достичь высших степеней просветления. Однако именно эти эмоции заставили ее отказаться, подобно Авалокитешваре, от достижения личного совершенства и вернуться с посланием, несущим надежду и просвещение миру, который она любила, несмотря на то, как он обошелся с ней. Искренность, убежденность, бескорыстие — вот главные черты ее натуры, на основе которых Мастера и отдали предпочтение именно ей. Добавьте к этому ее экстрасенсорную чувствительность и недюжинный литературный талант, и вы поймете, почему Великая Школа выбрала ее в качестве выразителя своих идей.

Литературный стиль мадам Блаватской был выразительным и динамичным, как и ее личность. В течение ряда лет она зарабатывала на жизнь журналистикой, и, хотя многие из ее ранних статей так и не были переведены с русского, до английских читателей дошло достаточно ее произведений, чтобы они по достоинству могли оценить блеск, новизну и индивидуальность ее стиля. Ее труды не лишены юмора, а иногда, когда того требовали обстоятельства, перо в ее руках становилось острым, как бритва. Примером тому могут послужить «Vide» в особой степени, а также «Разоблаченная Изида» и «А Modern Panarion», a «The Nightmare Tales» еще более упрочили ее репутацию как талантливого беллетриста, хотя возложенная на нее тяжелая обязанность заниматься оккультными делами оставляла ей мало возможностей потворствовать своим литературным талантам. Стилю мадам Блаватской была чужда тяжеловесность, которой страдают труды большинства глубоких мыслителей. Даже те страницы ее учебников, которые содержали сведения специального характера, вызывали у читателя острый интерес, заставляя его прочитывать все до конца. Ее трудолюбие просто поражало; так, приступив к подготовке «Тайной Доктрины», она ежедневно вставала в пять утра, за исключением тех редких случаев, когда она не могла работать из-за плохого самочувствия, и успевала до завтрака исписать изрядную пачку бумаги. Она не придерживалась никакого расписания и, позволяя себе лишь краткие перерывы, обычно засиживалась за работой далеко за полночь. Трудный для понимания предмет подчас вынуждал ее переписывать текст по нескольку раз, прежде чем изложенный материал получал одобрение ее Учителей. Ее средства не позволяли ей иметь большую библиотеку, и у нее никогда не было большинства тех трудов, которые она цитировала в своих произведениях. Однако, по ее словам, это не вызывало у нее особых затруднений, поскольку нужные ей книги якобы появлялись перед ее глазами прямо в воздухе, так что она могла в любой момент считывать необходимые сведения, отраженные в астральном свете.

Величайшими «чудесами» мадам Блаватской были ее книги, сделавшие ее недоступной сплетням клеветников. Именно ее литературные произведения, а не материализованные чашки с чаем стали критерием ее гениальности. Даже объединенных умственных усилий всех ее критиков не хватило бы, чтобы приблизиться к достижениям женщины, от которой, когда она умирала, как от безнадежно больной отказались врачи! Кто еще за последнюю тысячу лет обладал достаточным знанием или мужеством, чтобы заново сформулировать духовные истины, которые мир считал навсегда утраченными — погребенными под руинами храмов классической древности?

Мадам Блаватская подарила миру «Тайную Доктрину» и «Разоблаченную Изиду», и те, чье видение позволяет им пробиться сквозь грозные тучи нависшей катастрофы, без преувеличения могут сказать, что эти ее труды являются самым важным вкладом в современную мировою литературу. Сравнивать их с другими книгами — все равно, что сравнивать свет солнца со свечением светлячка. «Тайной Доктрине» присуще величие Священного писания, поскольку на ее страницах вечные тайны облачены в древние и современные термины, и тем, кто, имея глаза, все правильно видит, раскрывается вечная мудрость. Обычно «Тайная Доктрина» воспринимается как внушительное собрание отдельных фактов, выбор которых был обусловлен и воодушевлен поразительным пониманием самых неясных принципов жизни. Мадам Блаватскую обвиняли в плагиате. Конечно, невозможно отрицать, что текст ее книг украшают высказывания множества авторов. Однако у нее все старые цитаты пересказаны на новый лад, и прежние авторы невольно поддерживают предпосылки, о которых они даже и не помышляли. Но именно в этом и заключается вся суть, а слова всегда остаются старыми. Величие «Тайной Доктрины» состоит в выделении определенных фактов, содержащихся в книге и сосредоточении внимания на них, ибо там из массы старого материала выплавляется новая идея — из пепла мертвых верований вновь встает бессмертный Феникс. Книга, которую Учителя материализовали через свою преданную чела, настолько очевидно стала частью литературы человечества, что ни критика, ни безразличие никогда не смогут приуменьшить ее воздействие.

Таким образом, для нынешнего столетия изучать «Тайную Доктрину» — значит логическим путем прийти к оккультной философии. Между обложками этой книги содержится квинтэссенция неустанных исследований. Для тех, кто, изучая мистицизм, желает отыскать достоверные сведения о трансцендентных науках, эта книга явится наилучшим из доступных источников такого рода знаний. Почти все книги по оккультизму, написанные после «Тайной Доктрины», в какой-то степени являются ее продолжением. К сожалению, лишь очень немногие из более поздних авторов правильно интерпретировали заимствованный из нее материал. Если провести сравнение, начиная с неоплатоников, можно сказать, что «Тайная Доктрина» — это вершина той оккультной литературы, от которой зависят, как «невыразимые цветы», многочисленные культы и разного рода учения, не имеющие собственного света и существующие исключительно за счет света, излучаемого этим единственным источником. Однако при всем этом «Тайную Доктрину» не следует рассматривать как свидетельство личной эрудиции Е.П.Б., это скорее памятник тем адептам, которые являют собой гораздо более возвышенный источник информации, чем это доступно среднему автору.

«Тайная Доктрина» — это книга в книге или, как сказали бы каббалисты, сияющая душа, затененная внешним одеянием из слов. Первая (и меньшая по объему) часть — душа, или сущность, произведения в целом — представляет подлинно оккультный раздел; вторая (и более объемная) — одежда из множества слов — составлена из комментариев Е.П.Б. к первой части. Непосвященному читателю с недостаточно развитой проницательностью две эти части кажутся безнадежно запутанной мешаниной. На самом же деле сутратма, или нить души, на которую нанизаны бусы комментариев, проходит от начала книги до ее конца, извиваясь в ужасающей массе доказательств и пояснений. Исходные идеи разветвляются в бесконечную сеть следствий и применений, пока ошеломленный разум не застывает в оцепенении, устав следовать бесконечным отклонениям от главной темы. Мимолетные идеи неожиданно вторгаются в текст только для того, чтобы тут же исчезнуть, еще не будучи понятыми до конца. Поэтому для многих оккультистов «Тайная Доктрина» представляет собой учебник только по названию. Оккультные дилетанты, стремящиеся приобрести лишь поверхностные знания, подолгу не засиживаются над ее страницами и, быстро испытав разочарование, обращаются к менее сложному материалу.

Ни один человек, не способный понять принципы «Тайной Доктрины», не может даже и надеяться достичь тех высот, к которым она манит истинных ученых. Те, кто посчитают данный труд недоступным их пониманию, должны осознать, что причина этого заключена не в книге, а в них самих. Духовные истины нельзя «опустить» до уровня непросвещенной толпы. В прошлом подобные попытки всегда кончались неудачей. Существует только один путь: сам человек, неустанно прикладывая усилия, должен возвыситься до уровня Истины. Он должен развить в себе способности, которые позволят ему по достоинству оценить более глубокие аспекты знания.

Истина не может спуститься вниз, это человек может и должен подняться вверх. Только через высвобождение своей потенциальной божественности посвященный действительно приобретает способность к постижению Великой Тайны.

Все вопросы, во множестве содержащиеся в разных разделах «Тайной Доктрины», исходят из нескольких фундаментальных посылок и, раскрывшись в разнообразных формах и замыслах, в итоге вновь сходятся к исходным посылкам. Поскольку Махатмы, благодаря которым учение было передано миру, по их собственному утверждению, были буддистами, а «Стансы Дзиан» — суть комментарий к священным буддистским книгам, должно быть очевидным, что и характер произведения по существу буддистский.

Основная идея буддизма как философии заключается в уничтожении невежества путем приобретения знаний и осознания иллюзорности всех материальных субстанций, природ, интересов и достижений. Исходя из этого можно заключить, что в буддизме нашли свое отражение основные принципы почти всех великих религиозных и философских институтов. Такая книга, как «Тайная Доктрина», утверждает существование некоего первоначального знания, передаваемого из века в век и от расы к расе институтами просвещенных мыслителей. Этих выдающихся смертных защищали и направляли адепты, или посвященные, члены определенных иерархических орденов — те, кому была доверена судьба человечества в отдельные периоды его развития.

И если принять эти посылки — а книга сама по себе служит неопровержимым доказательством эрудиции, существенно превосходящей ту, на которую претендуют люди нового времени, — то все, что из них вытекает, становится вполне очевидным и логичным. В «Тайной Доктрине» святилища древних мистерий выдают многие из самых сокровенных своих тайн, касающихся природы мира и человеческой души. Просвещенные философы всех эпох внесли свой вклад в полноту и законченность этого труда. Факты, приведенные в поддержку оккультных наук, неоспоримы, и даже люди с узкими взглядами неизбежно придут к пониманию того, что великие религиозные системы, чьи приверженцы постоянно конфликтуют, с самого начала, по существу, являют собой по-разному сформулированную одну и ту же оккультную традицию, возникшую одновременно с рождением человеческой расы. Великие замыслы всегда вызывают противодействие со стороны ограниченности, присущей человеческой природе. И «Тайная Доктрина» в данном случае выступает в роли непреоборимой силы, начисто сметающей самодовольство и тщеславие и заставляющей разум человека идти честным путем. Боясь пошире открыть свои глаза, дабы то, что он видит, не вступило в противоречие с тем, во что он верит, буквалист — этот консерватор от сферы мышления (перефразируя Хаксли), который, ничего не зная, ничего не забывает, отвергает широту, величие и возвышенность ее концепции.

Всем, чего достиг оккультизм на Западе, он обязан Е.П.Блаватской, ставшей первопроходцем в этой области. Ее неустанные усилия в немалой степени способствовали обстановке свободы и терпимости, сложившейся в этом столетии вокруг метафизических спекуляций. Попробуйте изъять Е.П.Блаватскую, и все сооружение современного оккультизма рассыплется, как карточный домик. «Тайная Доктрина» содержит практически все известное по данному предмету, что позволено раскрыть широкой публике, а каждую ее страницу можно назвать настоящей сокровищницей эзотерического знания. Почти невероятно, что «Тайная Доктрина» аиогла появиться в девятнадцатом веке, так как она и по духу, и по содержанию полностью идет вразрез с направлениями деятельности человечества в тот период. Появившись в эпоху грубого материализма, этот выдающийся документ спасает духовные ценности от забвения, заново их формулируя в этой кали-юге науки. Е.П.Блаватская прекрасно осознавала, что ее труд не найдет понимания в этом столетии и что по достоинству «Тайную Доктрину» оценят лишь с приходом более благоприятных времен. Ей суждено было стать учебником по оккультизму двадцатого столетия, чтобы оставаться в неприкосновенном виде, без каких-либо добавлений и изъятий, до прихода следующего посланца Мастеров, который, согласно Е.П.Б., должен был явиться в 1975 году. Как превосходно выразился Мухаммед, каждому веку — своя книга, а «Тайная Доктрина», бесспорно, заняла место magnum opus — выдающегося произведения в литературе современного мира.

Мадам Блаватская скончалась 8 мая 1891 года. По словам Изабель Купер-Оукли, «она умерла как часовой на своем посту, в кресле, сидя в котором она преподавала и писала, — истинный и лучший из Учителей, самый преданный и неустанный из Посланцев». Она до последней минуты продолжала вести записи и в ночь своего ухода на короткое время задержалась за письменным столом, приводя в порядок бумаги и с трудом дописывая наполовину готовую редакционную статью. Она до конца сохраняла ясность ума и работоспособность, и, хотя она сильно страдала от поразившей ее болезни, ее последние минуты были исполнены спокойствия, и те, кто были рядом с ней, даже не заметили, как она перестала дышать. Закончить эту статью, посвященную Русскому Сфинксу, лучше всего предостережением самой Е.П.Блаватской: «Если бы эти мои слова должны были стать последними, я стала бы умолять вас, если вы печетесь о благе всего человечества и своей собственной карме, быть преданными [Теософскому] Обществу и не позволить врагу его уничтожить. Е.П.Блаватская».