31

Губы Евы раскрылись совсем немного, будто она и вправду ждала самого чистого, нежного и страстного поцелуя в своей жизни. Хардов почувствовал неловкость и потребность отвернуться, но теперь было нельзя. Из щёлочки между губами девушки выскользнул крохотный огонёк. Весело и будто удивленно качнулся, осыпался игривыми искорками небесного цвета, хрупко и беззащитно поплыл к Фёдору. Остановился. Все посторонние звуки отодвинулись куда-то по краям звонницы, хотя сквозь отверстие в люке сумела полностью протиснуться истерично, злобно огрызающаяся голова первого оборотня.

Огонёк начал разрастаться. Заиграл ласковыми отсветами на лицах Фёдора и Евы, словно в благодарность за эти подаренные ему мгновения бытия. Ощущение пронзительной нежности, заливающей всё пространство звонницы, сделалось непереносимым. Огонёк рос, набираясь внутренней силы.

– Бог мой, Хардов, что происходит? – прошептала Раз-Два-Сникерс. – Кто она?

– Молчи, – оборвал её Хардов. – И приготовь оружие, если ты гид.

* * *

«Я слышу твоё сердце», – обескураженно и восхищённо повторил Фёдор. Только он не говорил вслух.

«Да, слышишь, – тут же отозвалась Ева. – Теперь я знаю, как это…»

«Ева…»

«Подожди, Фёдор, не спеши. Я ещё боюсь. Держи меня крепче».

«Как держать? Я ведь…»

«Крепче. Держи. Не отпускай. И…»

На миг Фёдору показалось, что его сердце словно остановилось. И дальше два сердца забились как одно. А потом был свет.

* * *

«Не-е-ет!» – чуть было не завопил Хардов, впервые в жизни борясь с желанием зажмуриться от этого света. Ярчайшая вспышка ударила во все стороны. Звонница буквально взорвалась миллионом солнц.

«Ева… Господи. – Хардова будто оглушило контузией, из которой он сейчас выплывал. Сглотнул ком, подступивший к горлу. Оборотень, застрявший в крышке люка, в ужасе завизжал, пытаясь убраться обратно во тьму. Хардов ещё медлил доли секунды, а потом помог ему ударом ноги.

«Ева… Как же ты хранила столько в себе?! Как справлялась?»

Но пора было убираться отсюда. Хардов наклонился нал люком, чтобы наконец открыть его. Увидел, как по крышкам разбегается множество каких-то мелких тварей, которых невозможно было различить в прежнем освещении. Туман уже был здесь, хотя выше этой, оказалось, ненадёжной перегородки подняться не смог. Только теперь Хардов, пожалуй, не стал бы зарекаться…

– Помоги мне! – бросил он оцепеневшей Раз-Два-Сникерс. – И береги серебряные пули! – Всё же торжествующе улыбнулся. – Теперь обойдёмся простыми.

Но свет, о котором Хардов знал многое, знал, что внутри него, пусть в крохотной точке, всё же бушует беспокойное тёмное пламя, продолжал прибывать, изливаясь волнами и затопляя всю звонницу. По церкви, окруженной непроглядной мглой, нисходил ослепительный свет, как будто она была ракетой на старте, запускаемой в сумеречное небо. Хардов решил, что это сравнение пришло совсем из другой жизни, где существовали ракеты, готовые к взлёту, и тех, кто о них помнит, осталось совсем немного. «Ну что же, Анна, вот ты и оказалась права. – Не мешкая, Хардов раскрыл амбарный замок. – Надеюсь, ты видишь это».

Но он понимал, что такое будет продолжаться недолго. Очень недолго. «Господи, как сильно, – подумал Хардов. – Невероятно сильно! Они сгорят».

* * *

Ярчайшая вспышка ударила во все стороны, и мир стал светом. Сначала Фёдор ощутил боль и лёгкость и тут же захотел найти Еву. Но он её и не терял. Ещё никогда она не была так близко к нему. Ещё никто не был.

«Не отпускай меня».

«Не отпущу!»

Они смотрели глаза в глаза, не отрываясь, словно им впервые в жизни было дозволено насладиться, утолить жажду видеть, забыв о застенчивости, познать друг друга в этом созданном ими свете, который отгородил от всего остального мира.

«Ева, у нас с тобой что, одно сердце?»

«Я не знаю».

Их связь была глубже, нежней и интимней, чем при самом откровенном поцелуе, чем в самую бесконечную ночь любви, которых у них ещё не было. Фёдор захотел что-то сказать, но они попали в мир, где пока не придумано слов. И вдруг шагнули друг к другу. Ещё ближе, в головокружительную пропасть другого – шаг опрометчивый, за которым неминуемо следует расплата, – но не упали. Оказалось, в сотворённом ими мире не существует расплат, а только дары, и с каждым восхитительным мгновением они всё более щедро обменивались этими дарами. А потом самые простые истины облеклись в самые простые слова.

«Ева, – ошеломлённо и восторженно произнёс Фёдор. – Я люблю тебя».

«Я тоже тебя люблю, Фёдор».

«Ева…»

Самые простые и самые древние слова.

«Я так боялась, а оказалось так просто… и легко».

Свет куда-то двигался, и они в нём.

«Ева».

«Я здесь… Какая я была глупая».

* * *

Хардов увидел, как источник света невероятной интенсивности приблизился, мягко поплыл к люку.

– Ты готова? – окликнул он Раз-Два-Сникерс.

– Да. – Она уже была в форме.

* * *

«Ева, это наша свадьба».

«Свадьба?»

«Если ты согласна».

Улыбка… Улыбка, как лёгкое дуновение света.

«Фёдор, мы куда-то плывём?»

«Наверное».

«Но я не сделала и шага».

«Да, движемся. Как будто летим».

«Но как же, Фёдор, такого не бывает».

Они действительно кружились, как в танце, невесомые, так и не оторвав друг от друга глаз. Свет, который не был порождением одного лишь неба, увлекал их куда-то бережно, деликатно, но и настойчиво, словно выделенное ему время заканчивалось, и он торопился, вправду опасаясь, что их сердца могут не выдержать. Не выдержать обрушившейся на них расточительной роскоши, и сгорят без остатка.

Но вот уже Хардов сумел различить их: Фёдор держит Еву за руку, свою слегка приподнял и отвёл в сторону. Такое приглашение к танцу, чей ритмический рисунок совпадает с линией их судьбы. И на миг Хардов и сам потерял, где верх, где низ. А потом он увидел свободную правую руку Фёдора. В ней находилась скинутая с плеча автоматическая винтовка, уже переведённая в боевое положение. Свет увлекал их прочь из звонницы, будто родился не для взаимных признаний, а лишь чтобы пройти сквозь хищный мир, пропитанный мглой. Видимо, на каком-то протоуровне Фёдор понимал это. Возможно, помнил, что надо делать. А может быть, они оба сейчас узнавали всё заново.

Хардов кивнул Раз-Два-Сникерс. Указал знаками порядок выхода. Та кивнула в ответ.

«Быстро ты справилась с шоком, – мелькнуло в голове у Хардова. – Ты действительно могла бы стать прекрасным гидом».

Защёлкали затворы. И Хардов открыл люк. В образовавшийся проём сразу же хлынул свет. Ответом ему стали рёв, панические визги, шипение. С холодеющим сердцем Хардов увидел, как много тварей таилось там и сейчас отпрянуло прочь. Некоторые, в основном оборотни, принимавшие в этом свете свой истинный облик, не выдержали и бросились врассыпную, скатываясь по лестнице, падая вниз. Но были и другие. Создания тумана, скользкие, как мокрицы, в тех местах, куда свет ещё только проникал, и чудовищные в его фокусе; эти, будто порождённые кошмаром, что поджидает на границе яви и сновидения, прятались в теневые изгибы лестницы, всё ещё готовые напасть.

Фёдор и Ева встали на верхней ступеньке лестницы. На какой-то момент Раз-Два-Сникерс показалось, что они парят в воздухе. Ева так и не убрала руки, и они не отводили глаз друг от друга, словно всё происходящее их не касалось. Они шагнули вниз, начали спуск. Света на лестнице сразу стало больше, но Хардов увидел, с каким трудом свет проникает в эту противостоящую ему маслянистую жуть, что висит в церкви.

Фёдор и Ева сделали ещё шаг вниз, и опять ощущение, что они просто, лицом к лицу, кружатся над деревянными перекрестиями, не касаясь их. Фёдор отвёл правую руку куда-то за спину, как будто находящаяся в ней автоматическая винтовка была лишь пушинкой, но даже не обернулся, не посмотрел в том направлении. Раз-Два-Сникерс поняла, что сейчас произойдёт, и почувствовала, какими сухими и горячими сделались её губы.

Фёдор открыл огонь. Подкравшуюся тварь, что попыталась напасть со спины, разнесло в клочья. Ствол оружия плавно переместился в сторону, на доли секунды предвосхищая следующее нападение. Как будто Фёдор мог видеть телом – животом, спиной, затылком, потому что взгляд его был полностью поглощён Евой. Мелькнуло перепончатое крыло, Хардов приготовился к ведению огня, но опять Фёдор опередил его. Следующее па; они неотрывно смотрят в глаза друг другу, танцоры, для которых не существует окружающего мира, не существует ничего, кроме друг друга и той истины, что утверждает сейчас их танец. Грациозным движением оружие перекладывается в другую руку, плавные полоборота, оглушительный выстрел.

Они уже на середине лестницы. Вот и Хардов открывает огонь. Следом присоединяется Раз-Два-Сникерс. Света становится больше. Гарь отработанных пороховых газов висит в спёртом воздухе. Они спускаются вниз, идут сквозь мглу, потому что этот свет действительно рождён не для взаимных признаний. Но их сердца не перестают слышать, будто попирая законы этого тёмного места. Попирая свинцовую необходимость любых мест, что дали себя пожрать туману, попирая твердокаменное враньё всего, что позволило себе превратиться в логово зверя, зловонное и пропитанное безумием.

Свет… Свет уже внизу, ворота церкви выпускают его на площадь; он словно ударяется о землю, расходится кругами, и туман лихорадочно расползается. И какой-то крик:

– Всё, Ева! Фёдор, всё! Ради бога, всё!

Только время их танца ещё вовсе не окончилось, совсем чуть-чуть, но есть.

– Глупцы, разойдитесь! Немедленно! Вам не выдержать такого…

Совсем чуть-чуть времени.

«Наша свадьба. Потом будет другая. Но эта настоящая! Если ты, конечно, согласна».

Улыбка. Улыбка тает в воздухе, однако ещё жива. Они на площади, и свету всё труднее справляться со мглой, но улыбка пока есть. Слабый щемящий укол в сердце, нарастает какой-то надлом, и Ева вдруг чувствует, что силы Фёдора на исходе. Да и она… И о чём-то кричит Хардов.

«Ты согласна? Скажи сейчас, и мы со всем справимся. Согласна?!»

«Глупый, я давно согласна».

«Ева…»

Надлом не уходит, лишь немного отстраняется, но сил становится больше. И миг света продолжается ещё, радостного, спокойного.

«Фёдор».

«Что?»

«Просто зову тебя».

Танец, который заканчивается.

«Ева…»

«Мне так хорошо».

И который никогда не забудешь.

«Ты моя любовь…»

«Ты моя любовь…»

«Ты моя любовь».

И голос Хардова (какая-то внешняя сила разъяла их?):

– Разойдитесь, безумцы. Разойдитесь немедленно. Вы погибнете.