3

– Суши вёсла, – распорядился Хардов.

Посреди канала, поперёк рукотворного русла покачивалась крохотная плоскодонка. Её осадка была настолько мала, что казалось, лодочка вот-вот черпнёт воды.

– О, мой старый любезный друг Хардов! – послышался визгливый голосок. – Не зря я вышел на реку в такой час. Ох, не зря.

Команда в изумлении молчала, а Фёдор с любопытством пытался разглядеть забавного взлохмаченного старикашку в замусоленном пиджачке, надетом поверх видавшего виды свитера грубой вязки. У старикашки оказались кустистые брови, причём одна выше другой, прорезанной пополам то ли шрамом, то ли отсутствием волос, и… Фёдор даже не сразу поверил своим глазам, решив, что померещилось в скупом освещении.

В уши старикашки были кокетливо вдеты аккуратные серёжки, но самым невероятным оказался множественный пирсинг в носу, бровях и губах, которыми тот решил украсить свою изрядно пропитую физиономию. Фёдор слышал о новом повальном увлечении – дмитровские модницы буквально помешались на пирсинге, – хотя до Дубны оно так и не докатилось. Но чтобы древнему деду вздумалось следовать довольно сомнительной моде – такое юноша видел впервые.

Лодки не стали пришвартовывать друг к другу, но модник-старикашка неплохо справлялся при помощи однолопастного весла, и плоскодонка встала рядом как вкопанная.

– Дай, думаю, выйду на волну в полночный час, – продолжал тараторить старикашка. – Может, удастся какая коммерция. И тут такая удача: два скремлина, и от обоих пользы с гулькин нос, гребцы и целых два воина. – Дед в подобострастном восхищении поднял два растопыренных пальца. – Контрабанда, словом. А у старика трубы горят. Ой, горя-я-т!

– Привет, Хароныч, – усмехнулся гид. – А я смотрю, ты всё так же слаб на язык.

– Годы уже не те, – пожаловался дед и тут же захихикал, словно выдал какую-то удачную шутку. – Ну, что, скремлинов берёшь, серебряные монеты приготовил?

– Не сейчас, – отозвался Хардов.

– У меня молоденькие скремлины, совсем ещё малыши, с незамутнёнными глазами.

– Обойдусь своим, – тихо сказал гид.

– Понимаю, понимаю, – дед участливо закивал, – но бедолага Мунир-то, гляжу, захворал. И не скоро оправится, если оправится. И как же ты шлюзы-то собираешься проходить? Без скремлинов-то как смотреть в тумане?

– С Муниром всё в порядке.

– Ой, да-да-да… И мне птичку жалко! На речную деву рассчитываешь? Понимаю. Недолюбливает меня старая ведьма, но говорю не поэтому: даже если её знахарство удастся и снимет она мёртвый сглаз, не скоро бедолага Мунир сможет тебе помочь.

– Там и поглядим.

– Тебе что, жаль серебряных монет? Деду на опохмел?

– Ты же знаешь, что это не так.

– Ой, горят трубы… Выпить-то дашь?

– Конечно. – Хардов кивнул. Затем нагнулся и осторожно, чтобы не потревожить ворона, поднял увесистые кожаные меха. – Когда разойдёмся.

– И то верно: пьянство и коммерция несовместимы. – Старикашка жадно посмотрел на флягу и принялся крутить пуговицу на пиджаке. – Не сидр-то хоть? – сглотнув, поинтересовался он, а в глазах его мелькнуло что-то от побитого пса.

– Обижаешь: неочищенный яблочный первач, как ты любишь, – заверил деда гид.

Старикашка облегчённо вздохнул, ласково погладив серьгу на правом ухе и пробубнив: «Серебряные монеты, серебряные монеты…»

– Хороший ты человек, Хардов! – громко возвестил он.

– Сомневаюсь, – усмехнулся гид.

– Человечище! Но долг твой растёт.

– Ещё не пришёл срок.

– Да я не о том, – отмахнулся старикашка. – Просто если Хардов в полночный час вышел на канал, да ещё самогону деду поднёс, то будь уверен и к доктору не ходи – долг его ещё возрастёт.

– Постараюсь этого избежать.

– Зарекалась лиса кур не есть… Хардов, они уже ищут его. Только пока не знают где.

– В курсе. Видел неделю назад, как кто-то переправлялся через канал с белым кроликом. Так, Хароныч?

– Ну-у… – замялся дед.

– А потом зверь этот всплыл в одном из трактиров Дубны. Твоя зверюга?

– Они принесли мне серебряных монет.

– Не сомневаюсь. Правда, лодки были надувные, с электродвигателями. А они у меня все сосчитаны. Две такие у гидов, но они нам ни к чему. Остальные у водной полиции. И в каждой лодке, скажу тебе, любопытные зверушки.

– Я хотел предупредить. Да запил. Коммерция, будь она неладна… А потом с ними был один из ваших.

– Шатун? Боюсь, он больше не из наших.

– Мне почём знать. Я не вмешиваюсь. И сейчас не стану. Не продажный. Понял, да?!

Хардов серьёзно кивнул.

– Хотя про твою лодку уже побольше твоего понял, – уверил старикашка.

– И в этом я не сомневаюсь, – сказал Хардов.

Оба замолчали и смотрели друг на друга, а Фёдору показалось, конечно, только показалось, что между ними происходит какой-то непонятный молчаливый диалог.

– Ну, и чего вышло с белым кроликом? – первым прервал молчание хозяин плоскодонки. – Укусил, что ль, кого? – и вновь довольно захихикал.

Создавалось впечатление, что его своеобразный юмор понятен лишь ему одному, но старикашку этот факт вполне устраивает.

– Он чуть меня не укусил, – решил объяснить Фёдор.

До этого самого момента юноша, как и все в лодке, за исключением Хардова, вообще не понимал, о чём речь. Из всего этого ненормального диалога Фёдор вынес только то, что старикашка живо интересуется серебряными деньгами и его мучает дикое похмелье, поэтому он был рад внести хоть какое-то понимание в эту бессмыслицу. – Ещё вчера, в трактире. Чуть не цапнул.

Дальше произошло нечто ещё более странное. Старикашка, как-то ловко извернувшись, мгновенно оказался перед Фёдором. И словно даже немного вырос. И глаза его словно несколько потемнели, а в нос юноше ударил запах сильнейшего перегара со смесью ещё чего-то… Чего-то незнакомого, но с чем, вы уверены, вам бы ни за что не хотелось познакомиться.

– У него есть серебряные монеты?! – завопил старикашка. – А?! Есть?! Вижу, что есть!

«Псих… – мелькнуло в голове у Фёдора. – Допился до белой горячки».

– Есть серебряные монеты?!

– Нет, – быстро сказал Хардов. – У него нет! – и встал между старикашкой и Фёдором. В скорости реакции гид не уступал безумному деду и уже протягивал тому флягу с яблочным самогоном. – На, держи, отведай-ка лучше пока труда живых.

Дед, мгновенно забыв о своей заинтересованности юношей, жадно припал к горлу фляги.

– Всё. Отходим, – велел Хардов капитану. – Быстро.

Гребцам не пришлось повторять дважды. Слаженно заработали вёсла, и лодка «Скремлин II» аккуратно отошла от плоскодонки, не потревожив увлечённо поглощающего яблочный самогон старикашку, словно все опасались, что тот выкинет ещё какой фортель.

Изумление команды уже сменялось даже не догадками, а чем-то беспокойным и неуютным, похожим на тёмное понимание, и люди, с радостью взявшиеся за вёсла, спешили сейчас от всего этого прочь. Скорость, с которой разошлись обе лодки, впечатлила и озадачила Фёдора, ведь хозяин плоскодонки даже не притронулся к веслу, а всё так же стоял и хлебал из кожаных мехов. Но в паре десятков метров от его лодочки люди снова вспомнили о приближении реки Сестры. Вот и Кальян скупо улыбнулся Фёдору, хотя в его глазах мелькнул отсвет потаённой тревоги.

– Правь на середину, – велел он чуть надтреснутым голосом.

Только теперь до Фёдора дошло, что пока они тут стояли и вели переговоры, их сносило к чужому берегу. Дыхание близкого тумана оказалось холодным, но, возможно, это лишь померещилось с испугу. Юноша приналёг на руль, взяв, наверное, слишком резкий крен, а затем быстро обернулся. Странный дед всё так же стоял посреди своей лодочки, занятый угощением Хардова, и совершенно не обращал внимания, что плоскодонку уже обступили рваные дымчатые клочья и что её сносит всё дальше в туман. А потом лодка и лодочник исчезли, мгла поглотила их.

«Это что, существо из тумана?» – промелькнуло в голове у Фёдора, а потом он услышал голос капитана, показавшийся ему ещё более надтреснутым:

– Хардов… – Здоровяк говорил тихо, словно что-то в горле мешало ему, и всё ещё пристально смотрел на то место, где скрылась плоскодонка. – Это был?..

– Т-с-с, – остановил его гид. – Не говори о нём здесь. Он ещё недалеко.

Матвей как-то зябко передёрнул плечами, став на миг похожим на огромного младенца, а Хардов перевёл взгляд на Фёдора и ровным голосом, в котором почти не чувствовалось напряжения, сообщил:

– Юнга, если ты ещё раз ослушаешься моего слова, я ссажу тебя с лодки вместе с рулевым, как только мы окажемся в безопасном месте.

Фёдор закусил губу, а Кальян быстрым, который вот-вот мог бы стать тяжёлым, взглядом одарил Хардова. Но гид вовсе не собирался нарушать права капитана и тихо пояснил:

– Я не осуждаю его за то, что произошло. И не осуждаю тебя, Матвей. Я знаю, на что способен канал. – Хардов сделал паузу, а Фёдор подумал, что тот впервые обратился к капитану по имени. – Наверное, он хороший рулевой. Но я ссажу его при первом же удобном случае. Дальше он опасен и для себя, и для нас.

И словно в подтверждение его слов до них из тумана долетел хмельной голосок:

– Хардов, хорош твой самогон, бли-и-н. Подлечил ты деда. Но западло этого мира заключается в том, что в нём не обойтись без старой доброй коммерции. Ты знаешь, где и как меня искать.

Видимо, правота слов гида заключалась не только в том, что хозяин плоскодонки ещё недалеко. Потому что голос старикашки неожиданно окреп и будто стал объёмней. И в тот момент, когда в серой дымчатой глубине полыхнуло холодным светом и стали различимы тени, таящиеся в тумане, в том числе и неизмеримо возросшая тень странного деда, потерявшего все атрибуты забавности, они услышали его прощальное напутствие:

– Хардов, не тяни с этим. Тебе не справиться без серебряных монет. Многие мечтали, но никому не удавалось.