Смех 1960-х

Начиная с 1960-х революционера уже не боялись с прежней силой. Во-первых, некоторые его требования были выполнены социальным государством хотя бы наполовину, и потому он стал пониматься как «полезный раздражитель», слишком серьезные надежды на него прошли, да и сам прототип в эпоху новых левых изменился. Теперь он постоянно появляется в кино как болтун, остроумный и непредсказуемый шут, мечтатель, скорее не понятый слишком серьезным миром, чем опасный для него, а если и опасный, то для кого-то конкретно, но не для всей политической системы.

В «Вива, Мария!» героини Брижит Бардо и Жанны Моро постоянно бросают бомбы и даже учат этому цирковых голубей, разносят из автоматов богатые особняки, освобождают политических заключенных, но все выглядит как смешной цирк. Революционеры в вымышленной латиноамериканской стране Сан-Мигель это кто-то вроде бродячих артистов, и их победа это перманентный карнавал.

Софи Лорен в экранизации романа Гари «Леди Л» помогает подпольщикам-анархистам, показанным как эксцентричные безумцы. Один из них снимает с дамы бриллиантовое колье и дарит его нищенке на улице. Нищенка тут же умирает от шока, и драгоценность скоро возвращается назад, на аристократическую шею. В комедийном «Житии Брайана от Монти Пайтон» два очень революционных фронта, мечтающих освободить евреев от римской оккупации, долго спорят, с чего начать, и решают для начала расправиться с третьим, тоже очень революционным фронтом. Барбарелла (Джейн Фонда) из одноименного фильма попадает к революционерам на другой планете, но вся их загадочная техника больше не работает, у них остались только пафосные слова. Ей приходится свергать темную власть самой, с помощью своей сексуальности. Эта «психоделическая» роль не была случайностью для тогдашней Фонды; она поддерживала студенческие волнения в США; отправившись во Вьетнам, фотографировалась там у ствола партизанской зенитки (за что в американской прессе ей объявили бойкот) и долгое время была женой лидера «Движения за экономическую демократию» (один из проектов американских новых левых).

В «Побеге» с Ришаром восставшие студенты на баррикадах не обращают внимания, что бросают в полицейских выпавшими из угнанной машины золотыми слитками, и возмущенная полиция кричит им: «С жиру беситесь!»

Такая революция равнодушна к материальным ценностям и добивается совсем другого: высвобождения репрессированных чувств и отказа от мотивированного деньгами труда.

Подобное кино если и привлекало молодежь к радикальной деятельности, то задавало совершенно новые ожидания от самой этой деятельности. «Быть революционером» в 1960-х означало для зрителя смесь богемной скандальности с экстремальным городским спортом, популярную форму дендизма.

Эту традицию продолжил Тьерри Гильям в «Бразилии» и «12 обезьянах». Революционер там это романтический безумец, не способный отличить своей мечты или кошмара от реальности. Брэду Питту действительно удалась роль сына олигарха и психически нестабильного лидера антисистемной группы, а его сумбурная речь в смирительной рубашке – салат из модных когда-то в бунтарской среде «антипсихиатрических» идей, согласно которым безумие – это реакция нашей психики на невыносимую «нормальность» капитализма.

Проблема агента

«Анархисты» Важемана – весьма слабый фильм. Сюжетных поворотов, т. е. неожиданностей, вообще никаких, игра тоже не особенная. С исторической точки зрения те, кто хоть что-то знает о классическом анархизме времен Кропоткина и Равашоля, будут скучать, а те, кто ничего об этом не знает, так, собственно, и не узнают ничего. При желании можно выжать из некоторых сцен некий общий символизм. Так, для окончательного вступления в подпольную группу главному герою поручают вскрыть могилу аристократа и ограбить труп. Левые прогрессисты свободны от традиционалистского культа предков и земли, в которой предки лежат, и у анархистов это доводится до крайности. Абсурдность (с анархисткой точки зрения) института семьи трагически обыгрывается в сцене, где умирающий радикал-налетчик пытается «жениться» на своей девушке, но гибнет раньше, чем закончится даже такой, условный, обряд венчания. Есть и скромная дань антипсихиатрии – лидер группы, тяжелый неврастеник с суицидальными наклонностями, объясняет, что в его психических проблемах виновата накопленная и не реализованная ненависть к капиталистической системе.

Гораздо интереснее сама фабула. Это ведь та же история, что и в «Молли Магуайерс», «Группировке Восток» или в «На гребне волны» (1991). Полиция внедряет агента в экстремистскую группу, там он влюбляется в девушку, близко сходится с лидером, и хоть и остается на стороне системы, но проникается симпатией и пониманием к тем, кого он должен сдать властям. Почему эта фабула должна нравится людям и вызывать идентификацию с героем, ведь большинство зрителей в зале вовсе не полицейские агенты? Видимо, ответ таков – современный, по крайней мере европейский («демократический»), гражданин – это такой человек, который разделяет отдельные идеи радикалов и утопистов, понимает их пафос, но при этом его пугают экстремистские методы. Предполагается, что с какого-то момента (1960-е?) развитая демократия предоставляет гражданину другие методы и возможности движения к тем же утопическим целям, от жизни в сквотах до голосования за радикальных левых, включая профсоюзный и экологический активизм. Поэтому вечный «сомневающийся агент», через сердце которого прошел фронт возможной гражданской войны, помучившись неразрешимыми вопросами, все же остается на стороне системы, но делает при этом какой-нибудь гуманитарный жест по отношению к подпольщикам, спасает от преследования понравившуюся девушку, отпускает лидера «в волну», чтобы тот умер так, как хочет, и т. п. То есть идеальный демократический гражданин, согласно этой фабуле, это человек, способный на самостоятельные шаги и нарушение инструкций системы-работодателя, но при этом не готовый присоединиться к отвязным камикадзе из экстремистского подполья, мечтающим о новом мире под новыми небесами. Зависнув в этом двусмысленном положении, наш герой непрерывно занят все более глубоким самоанализом.

Сомневающийся агент как идеальный гражданин, который и не раб государства, но и не экстремист ни в коем случае. А если более исторически, то в «На гребне волны» точно представлена американская ситуация после молодежной революции. Если молодежная революция (примерно с 1964-го по 1980-й) несла в себе идею прогресса и близкого большого преображения всех (варианты этого скачка были у разных нонконформистских отрядов разные: «великий отказ», или приход «эры водолея», или наступление новой, гораздо более гуманистической эры), то после этой бунтарской эпохи от идеи прогресса пришлось разочарованно отказаться. А что происходит всегда, когда мы отказываемся от идеи прогресса (роста доступа и качественных перемен для всех)? Нам остается идея кастовости: никакого изменения не будет, но есть разные группы внутри общества с разным стилем жизни, системой ценностей и т. п. С начала 1980-х многие субкультуры, наследники молодежной революции, так себя и понимали: мы не новые, мы не идем на смену, мы не расширяем границ общепринятого, но зато мы иные, мы воспроизводимся вопреки ценностям окружающих, мы охраняем границу между нами и остальным миром. Собственно, показанные (довольно надуманные) серферы, они же боевые буддисты (их лидер Бодхи не боится смерти и учит этому других, перекладывая экзистенциалистский культ Выбора и События на понятный простым американским парням язык), они же грабители банков не без политического юмора (банда «бывших президентов» в масках этих самых президентов), и есть собирательный образ такой постреволюционной субкультуры. Вместо ожидания революции у них ожидание «пятидесятилетнего шторма», особых волн, которые бывают дважды за век и только на далеком австралийском берегу. В этих идеальных волнах и погибнуть не жалко. Не реалистичный, но психологически точный образ. Призрак революции как ключевого и редкого события сохраняется в превращенном виде. Революция это событие, которое начинается с нас и распространяется вовне, нарастая, чтобы изменить все, дать реальности новое измерение. Идеальный шторм это событие, которое начинается далеко за горизонтом и движется оттуда к нам, нарастая, чтобы забрать избранных из тюрьмы мира, сделать реальность еще более плоской. Антисистемная группа, которая не верит в революцию, всеобщее преображение, перезагрузку мира, неизбежно станет верить в жертвоприношение, финальный ритуал для избранных, появление особого окна, через которое члены твоей касты навсегда покинут эту тесную реальность, не оправдавшую высоких надежд.

Сомневающийся агент находится под впечатлением этого культа, но не присоединяется, ибо он занят слежкой за артистичными грабителями банков, обеспечивает неприкосновенность капитала и подавление системой калифорнийской контркультуры до приемлемого уровня. Показательно, что из ремейка фильма (2015) это полностью ушло, свелось к параду трюков, заменилось на неубедительный экологический, в духе нью-эйджеров, пафос.