Одиночки объединяются
Одиночество, безусловно, чудесно, хотя и приятно, когда есть кто-то, кто может отозваться и с кем можно время от времени поговорить о великолепии одиночества.
Вначале он даже не понял, что это были пчелы. Брайан Гриффин устанавливал садовую калитку, когда заметил нескольких мелких черных насекомых, летающих вокруг свежевыкопанных углублений. Он было принялся гадать, что они там затевают, но вскоре выбросил это из головы. Недавно ушедший на пенсию после 35 лет в страховом бизнесе, Брайан готов был отдаться хобби и заняться давно отложенными делами: работой по дереву, акварельной живописью, краеведением и садоводством. Энтомологией тут даже не пахло. Но вскоре так вышло, что эти самые небольшие черные «букашки» плавно переместились из сада в его мастерскую и даже за ее приделы, положив начало его второй профессии, не менее востребованной, чем первая. Как и следовало ожидать, все началось с опыления.
«Мои фруктовые посадки были в ужасном состоянии», — рассказал мне Брайан и пояснил, что 40 груш и яблонь на шпалерах вдоль задней стены сада цвели всегда буйно, но не шибко плодоносили. Когда он наткнулся на сведения о местных насекомых-опылителях в сельскохозяйственном вестнике, в голове у него что-то щелкнуло. «Внезапно до меня дошло, что эти мелкие черные насекомые были пчелами», — сказал он. Выбежав в сад, Брайан обнаружил небольшую популяцию садовых пчел-каменщиц, курсирующих среди фруктовых деревьев и цветущих кустов. Вблизи их маленькие черные тельца отливали синевой, а головы и основания крыльев были в густых рыжевато-бурых волосках. Он проследил за ними до сарая и заметил, что там, где черепица перекрывает одна другую, образуются идеальные места для создания небольших гнездовых ходов. Пчелы пробирались внутрь, каждая в свою щель, и выскакивали наружу: потихоньку они заполняли полость пыльцой, а затем наглухо ее закупоривали аккуратной пробочкой, вылепленной из глины. Когда Брайан высверлил ходы в полене, пчелы их тоже заняли. На этом он не остановился, а двумя годами позже у него было уже столько пчел-каменщиц (и столько фруктов), что он не знал, куда их девать. Забавы ради он даже решил раздавать пчел в качестве рождественских подарков.
«Всем это понравилось!» — сказал он, показывая мне оригинальную разработку — небольшой горизонтально лежащий кусок бревна с забавной двускатной крышей и дюжиной незаполненных гнездовых ходов. Три дополнительных хода, заполненных и запечатанных пчелами, были пристроены к основанию. Когда родственники и друзья Брайана вывешивают по весне снаружи такие его необычные подарки, перезимовавшие пчелы, выбравшись из-под земли, находят ближайшие источники нектара и пыльцы и в срочном порядке занимают пустые ходы, устраивая там гнезда. «Здóрово все получилось, — вспоминал он. — Даже лучше, чем я ожидал».
У многих людей история на этом бы и закончилась — с незабываемым рождественским утром и веселым весенним мастер-классом по опылению цветов на заднем дворике. Но Брайан, почуяв возможность заработать, привнес дух предпринимательства в биологию. Когда он отправился на региональную садовую выставку, доверху нагруженный пчелиными домиками, то распродал их все до единого. Вскоре он уже поставлял пчел-каменщиц частным лицам и магазинам по всей Северной Америке. Он посещал занятия по пчелам, писал о них книги и начал читать лекции в садоводческих клубах. Нанял партнера по бизнесу и организовал производство пчелиных домиков, шале и картонных трубок для гнезд, а также специальных вкладышей и наполнителей, реализуя все это через растущую сеть увлеченных пчеловодов. Сейчас уже пчел-каменщиц продают везде — от магазинов стройматериалов до сайта Amazon.com, но тогда, лет 30 назад, Брайан был первопроходцем. «Все эти знания нужно было откуда-то получать», — поделился он и тут же перечислил научные источники и имена специалистов, которые помогли ему на этом пути. Затем он, посмеиваясь, покачал головой и добавил: «Выходит, что понадобился старый страховщик, чтобы собрать все эти сведения воедино!»
На самом деле успех пчелиного бизнеса Брайана не должен вызывать удивление. Он умудрился извлечь выгоду из насекомых, которые благодаря своему образу жизни вот уже более 120 млн лет процветают в дикой природе. Садовые пчелы-каменщицы — существа одиночные, также как роющие осы, являющиеся их предками. Каждая самка самостоятельно сооружает гнездо и обеспечивает его провизией, ее жизнь, приуроченная к весеннему цветению и полная забот, проносится быстро. У них нет такой кооперации, как в улье. Научившись понимать и адаптировать данную стратегию, Брайан создал нечто большее, чем просто успешное кустарное производство. Ему (и его клиентам) открылся целый спектр поведенческих реакций, сформировавшихся давным-давно и продолжавших незначительно варьировать, что в итоге способствовало становлению подавляющего большинства из 20 000 видов пчел во всем мире. Нам свойственно восхищаться эволюцией за ее новшества: превращение осы в пчелу или изобретение меда и пчелиной семьи. Но процесс этот также и глубоко консервативен. Признаки и повадки, оказавшиеся полезными, имеют тенденцию закрепляться надолго. На примере одиночных пчел это хорошо видно, ведь один из важных, хотя и менее известных принципов эволюции гласит: «Пока что-то работает, незачем это менять».
«Да она сейчас отложит яйцо!» — воскликнул Брайан в тот момент, когда мы наблюдали за пчелой-каменщицей, начавшей поворачиваться концом брюшка к входу в гнездо. Десятки других жужжали у нас над головами без каких-либо худых намерений, летая от блоков картонных трубочек и деревянных брусков, расположенных у задней стены сада, и обратно к ним же. Скрывшись в гнезде от наших глаз, пчела отложит единственное крошечное яйцо на шарик из «медового теста» — плотную массу из пыльцы и нектара, что она собирала весь день. Далее она полетит за земляным комочком, с помощью которого яйцо будет запечатано в камере. Затем вся эта последовательность повторится сначала: пыльца с нектаром, яйцо и земляная пробка, пока весь гнездовой ход не будет заполнен. «Они действительно прекрасные строители», — произнес Брайан и описал то, как пчелы смешивают частицы почвы и глины до нужной консистенции, полируя их и придавая им форму благодаря согласованным движениям челюстей, передних ножек и брюшка. «Я специально разделил гнездо на части и рассмотрел под микроскопом, — продолжил он с нескрываемым восхищением. — Стенки были идеально гладкими».
У Брайана, повторно отошедшего от дел в 80 с небольшим, теперь новое увлечение: все свои далеко еще не исчерпанные силы он вкладывает в изготовление укулеле на заказ. (Будучи истинным предпринимателем, он продал уже более 80 этих инструментов музыкантам и коллекционерам со всего мира.) Несмотря на это, он продолжает поддерживать популяцию каменщиц в своем саду, и, когда мы устроились там у него в лучах весеннего солнца и стали смотреть, как трудятся пчелы, я почувствовал, что он еще не растерял свой энтузиазм. У него низкий уверенный голос и открытый взгляд, только копна седых волос выдает его возраст. В течение дня стало очевидно, что Брайан до сих пор регулярно испивает из уникального источника молодости под названием «любознательность».
«Давай поглядим, сумеют ли самки отыскать своих крошек», — в какой-то момент сказал он и переложил два гнездовых блока. Через пару мгновений несколько потревоженных пчел ползали уже по пустой полочке, где до этого располагались их гнезда. Хотя запах собственного феромона позволяет им отличить свое гнездо от остальных, они также полагаются на пространственные визуальные ориентиры и архитектурные особенности, что тоже было унаследовано от роющих ос. Со временем эти пчелы могут даже научиться подмечать незначительные изменения в пределах нескольких сантиметров, более же крупные изменения сделают гнездо неузнаваемым.
Я не мог не посочувствовать этим дезориентированным мамашам, хотя и знал, что они практически не думают о своих малютках, независимо от того, куда именно Брайан передвинул гнездовые блоки. Для одиночных видов, таких как пчелы-каменщицы, забота о потомстве заканчивается на этапе запасания провизии. Как только яйцо отложено на медовое тесто, мать не раздумывая берется за создание новых гнездовых камер и снабжение их провизией — и так снова и снова в течение месяца. При хорошей погоде и обилии цветов одна пчела-каменщица в состоянии снабдить питанием более 30 яиц, пока сама просто не истощится. Однажды в нашем саду я обнаружил выглядящую изнуренной самку и поместил ее сверху на новый гнездовой блок, который, я надеялся, будет заполнен до конца сезона. Там были прекрасные условия: солнечное местечко в окружении фруктовых деревьев рядом с участком глинистой земли. Она подползла к краю блока и на мгновение засомневалась, словно устало всматриваясь в ряды пустых ходов, и вдруг — замертво упала в траву.
За несколько недель, что мы наблюдали летающих вокруг пчел, создалось впечатление, будто они ведут суматошную, но непродолжительную жизнь, однако оказывается, что потом они проводят долгие месяцы вне нашего поля зрения, сначала занимаясь интригами и другими делами, а потом наслаждаясь приятным отдыхом в умиротворяющей темноте своих маленьких глиняных квартирок. Из яиц в гнездовых блоках на стене сада Брайана уже начали вылупляться крошечные личинки. Если все пойдет как надо, то они всю весну и лето будут пожевывать свое медовое тесто, пока не станут достаточно крупными, чтобы начать плести многослойные шелковые коконы. У пчел жизненный цикл проходит с метаморфозом, как и в случае со всем известным превращением гусеницы во взрослую бабочку. Внутри этих плотных водонепроницаемых коконов белые червеобразные личинки становятся крылатыми и мохнатыми взрослыми пчелами. Затем они находятся в спячке всю осень и зиму, пока не пробуждаются весной с повышением температуры воздуха. Данный процесс миллионы лет повторяется у пчел-каменщиц и тысяч других видов. Это значит, что, практически куда бы вы ни взглянули, в любое время года поблизости есть одиночные пчелы — если они не летают вокруг, то прячутся где-то в щелях или своих ходах. Любителей пчел это не может не радовать, но это вовсе не означает, что в гнезде жизнь протекает спокойно и без проблем.
«Я рад, что благодаря вам наконец-то наведу здесь порядок, — со смущением произнес Брайан. — В этом году я действительно пустил все на самотек». Мне сад казался кишащим пчелами, но Брайан покачал головой. «Взгляни вот на эти», — сказал он и начал доставать картонные трубки, до сих пор заткнутые крышечками из глины. В эту пору, почти в конце сезона, все здоровые и зрелые пчелы давно уже прогрызли себе путь наружу — это они гудели у нас над головами. Гнезда без проделанного заметного выхода через крышечку можно считать пропавшими: пчелы в них пали жертвами клещей, грибковых инфекций или того хуже.
«Иди сюда», — позвал Брайан и указал на нечто необычное: маленькое, идеально круглое отверстие на боковой стенке одной из картонных трубочек. Кто-то явно проигнорировал главный выход. «Ты что-нибудь знаешь о монодонтомерусах?» — спросил он и минуту-другую перебирал трубки, откладывая негодные. Затем Брайан извлек крошечную крупинку синего цвета с металлическим отливом и положил мне на ладонь. Под лупой насекомое приобрело ясные очертания: это был наездник, меньше рисового зернышка, весь переливающийся. Я немного подвигал ладонью с ним, наблюдая, как на солнце цвета сменяются с синего на зеленый и золотистый. Он походил на ювелирный шедевр — этакое насекомое от Фаберже. Но для пчел-каменщиц эта крошка и ей подобные представляли смертельную угрозу.
«Они появляются в конце сезона», — сказал Брайан через плечо, продолжая приводить в порядок свои гнездовые блоки. Наездникам рода Monodontomerus нет смысла появляться раньше. Самки ориентируются на запах коконов и накопившихся экскрементов — явные признаки того, что в гнезде молодые пчелы подросли и набрали массу. Далее происходят жуткие вещи, как в фильмах ужасов. После обнаружения интересующего ее гнезда по запаху самка наездника своим длинным игловидным яйцекладом сквозь пробочку из глины (а в ряде случаев даже через древесину) прокалывает кокон и откладывает яйца прямо на молодую пчелу. Почти сразу же из яиц вылупляются личинки и начинают поедать пчелу живьем, превращая таким образом пчелиное гнездо в свое собственное. Напитавшись, личинки используют кокон с той же целью, что и пчелы — как укромное местечко, где можно спокойно пройти метаморфоз, а потом уже прогрызть путь на свободу.
Заражение наездниками у Брайана напомнило мне высказывание Майкла Энджела. «В паразитизме отражена подлинная естественная история перепончатокрылых», — сказал он мне, относя эти слова к целому отряду насекомых, включающему пчел, ос и муравьев. Он пояснил, что паразитический образ жизни появился рано, часто еще возникал в дальнейшем и на данный момент остается преобладающим для всей этой систематической группы, особенно что касается наездников и ос. Паразитов, чьи личинки съедают своих хозяев или каким-то иным образом вызывают их гибель, как монодонтомерус, энтомологи называют паразитоидами. Едва ли не у всех пчел может найтись хотя бы один подобный враг, с которым им приходится сталкиваться. У Брайана, например, пчелы-каменщицы подвергаются атакам со стороны четырех разных видов рода Monodontomerus, а также по меньшей мере одного вида паразитических мух и осы Chrysura. (Пожалуй, для пчел-хозяев будет слабым утешением тот факт, что многие паразитоиды сами становятся жертвами других паразитоидов — таким образом возникает еще один уровень этой чудовищной эксплуатации внутри гнезда.) И мало того, пчелы могут еще и стать жертвой вероломства со стороны других пчел.
«Возможно, мы встретим пчелу-кукушку», — сказал Брайан, всматриваясь в скопление насекомых, жужжащих над нами. Когда гнездовые блоки были надлежащим образом разложены, мы уселись на краю деревянной оградки ближайшей клумбы, чтобы понаблюдать. Летающие над нами пчелы демонстрировали одну из своих наиболее характерных и чудесных особенностей. Каменщицы относятся к крупному семейству Megachilidae, включающему также пчел-листорезов, которые облицовывают свои гнезда кусочками листьев, и шерстобитов, использующих «войлок» из волосков растений. Хотя методы строительства у представителей данного семейства могут различаться, все они переносят пыльцу непосредственно на своем брюшке. В результате этого все самки выглядят так, будто они носят крошечный, ярко окрашенный фартучек: иногда желтый, а иногда оранжевый, розовый, красный и даже фиолетовый — в зависимости от цветков, которые они посещали. Эта яркая черта делает их непохожими практически ни на каких других пчел, у которых собранная пыльца напоминает высоко натянутые гетры на задних ногах. И чтобы вычислить кукушку, нам с Брайаном всего-навсего нужно было заприметить пчелу без обножки.
Слово «кукушка» берет свое начало непосредственно из дикой природы: это французское средневековое слово (coucou), имитирующее двунотную песню птицы, которую так и назвали. Владельцы часов с кукушкой хорошо знакомы с этими раздражающими звуками. Но птицы-кукушки знамениты еще тем, что откладывают свои яйца в птичьи гнезда других видов. Эта хитрость позволяет им уклониться от обязанностей, связанных с выращиванием птенца, которого птица-мачеха взрастит, как собственное дитя. Пчелы-кукушки во многом поступают ровно так же, правда, поскольку большинство пчел, таких как каменщицы, напрямую не заботятся о своей молоди, кукушка избегает главным образом утомительного сбора пыльцы и нектара. Вместо того чтобы долгими часами выискивать подходящие растения, самка проникает в чужую гнездовую ячейку в отсутствие хозяйки и откладывает там яйцо. Если данный фокус проходит незамеченным (к тому же яйца пчел-кукушек хорошо замаскированы), пчела-хозяйка, ни о чем не подозревая, запечатывает инородное яйцо вместе со своим собственным. После вылупления чужеродная личинка убивает законного жильца с помощью необычных серповидных мандибул, а затем принимается угощаться присвоенными запасами медового теста. Биологи называют таких животных клептопаразитами, что в переводе с греческого обозначает тех, кто отбирает пищу у других. Это удачное название подходит для многих соседей по студенческому общежитию, но при этом также характеризует поразительное количество видов пчел.
«Их по меньшей мере около 20%, возможно, даже больше», — прикинул Майкл Энджел, когда я спросил его, много ли в мире паразитических видов пчел. Клептопаразитизм как особенность одиночных пчел принадлежит к числу сокрытых страниц успешной эволюции пчел, считается, что он возникал огромное число раз. Хотя известно, что пчелы-кукушки, присваивающие чужие запасы, насчитывают несколько тысяч видов, принадлежащих как минимум к четырем из семи известных семейств пчел, все-таки непросто дать точную оценку их видовому разнообразию. Так как этим тунеядцам не нужно собирать пыльцу, у них зачастую отсутствуют волоски и некоторые другие характерные признаки пчел, из-за чего их бывает чертовски сложно распознать. Многие похожи на ос, а большинство — скрытные и малоприметные, что очень кстати, когда твой образ жизни основан на обмане. Из-за того, что пчелы-кукушки часто паразитируют всего на одном или нескольких близкородственных видах, они размножаются в непосредственной близости от своих хозяев. Новые виды пчел могут порождать новых кукушек до бесконечности, добавляя пчелиному эволюционному сценарию замечательный пласт, полный сложности и разнообразия.
Мы с Брайаном Гриффином так и не обнаружили кукушек среди его каменщиц. Все зависавшие и проносившиеся над нами пчелы имели золотистые фартучки из пыльцы, а в челюстях иногда несли гладкие земляные шарики. Если бы мы наблюдали за ними в течение всего сезона, а не один только день, то кукушки наверняка бы показались — привлеченные медовым тестом и сухими апартаментами для своего потомства. Вместе с монодонтомерусами и другими паразитами они превращают обычные на первый взгляд гнезда одиночных пчел в опасные места, наполненные конкурентной борьбой. Каменщицы противостоят этим угрозам, охраняя свои гнезда все время, когда не заняты сбором. (Если вглядеться внутрь ходов, то можно зачастую увидеть пушистую мордашку самки, тоже смотрящей на вас.) Кроме того, они запечатывают отверстия, словно входы в гробницу фараона, плотной глиняной пробочкой; сразу за ней, перед заполненными камерами, идет пустая предкамера. И опять же, как древние египтяне, самое ценное каменщицы укрывают в дальнем конце тоннеля.
«Я выяснил, что лучше всего для них подходят 15-сантиметровые трубки, — сказал мне Брайан, когда мы осматривали его мастерскую и ряд разных моделей пчелиных домиков, которые он разрабатывал годами. — Будет чуть короче, и у вас окажется чересчур много самцов».
Это несколько странное заявление тем не менее открывает нам нечто принципиальное в биологии пчел: самцы — это расходный материал. Как у муравьев, ос и прочих других насекомых, репродуктивные самки способны оказывать влияние на пол своих будущих потомков: из оплодотворенных яиц выводятся самки, в то время как неоплодотворенные дают самцов. Соотношение полов они контролируют путем распределения спермы, накопленной после нескольких спариваний в специальной «сумочке» у основания яичников. Это позволяет пчелам-каменщицам минимизировать риски для своих драгоценных дочек, располагая их в гнездовом ходе на определенной глубине, и любому паразиту (и даже голодному дятлу) нужно пробиваться до них от ячейки к ячейке. У Брайана имеется демонстрационное гнездо с передней стенкой из стекла, которая позволяет нам прекрасно рассмотреть эту ситуацию: самые дальние ячейки с самками обустроены роскошно: они наполнены медовым тестом и в полтора раза крупнее более скромных камер для самцов, с меньшим количеством провизии, расположенных возле гнездового входа. Для пчел, строящих гнезда, такая система задает нужные пропорции и определенную глубину хода. В отношении же самцов тут всего-навсего холодный расчет: длина хода такова, чтобы обеспечить необходимое и достаточное количество самцов для выживания и размножения, и не будет никакой трагедии для популяции, если остальные погибнут. В качестве утешения для самцов можно отметить, что тех, кто сумел дожить до весны, ожидает сравнительно беззаботная жизнь. Благодаря устройству гнезда и расположению ячеек, они выходят первыми, копуши будут ускоряться за счет подталкивания братьями из задних камер. Выбравшись наружу, самцы слоняются недалеко от гнезда, при этом могут даже возникать стычки из-за территории. Вскоре они набрасываются на всех самок, которых им только удается найти, и спариваются даже с теми, которые еще только-только выбираются наружу. После таких бурных ухаживаний возбуждение у самцов в течение нескольких оставшихся дней жизни сходит на нет, а самки принимаются за важную работу по снабжению потомства провизией.
Пусть планировка гнезда и прочие особенности варьируют, тем не менее одни и те же основные факторы, из которых слагается жизнь садовой каменщицы, проявляются похожим образом практически у всех одиночных пчел мира. Некоторые виды выкапывают норки в плотной земле или песке, другие вместо этого используют полые веточки, сосновые шишки либо неровности древесной коры. Я находил гнезда пчел среди дров и груд камней, в компостных кучах и трещинах тротуара, сложенных зонтиках и углублениях в упаковках с воском для серфинговых досок. Есть индонезийская пчела, поселяющаяся в термитниках, а одна иранская сооружает искусные кувшинчики, склеенные из розовых и фиолетовых цветочных лепестков. Более двух десятков европейских и африканских видов гнездятся исключительно в пустых раковинах улиток, а как минимум два североамериканских вида устраивают жилище в высохших коровьих лепешках. Независимо от того, где они селятся, все эти пчелы с древних времен проходят один и тот же жизненный цикл: появление на свет, спаривание, устройство гнезда, запасание провизии и откладка яиц. И, как каменщицы, все они являются мишенями для ряда пчел-кукушек и других паразитов. Отсюда следует, что из какого угодно гнезда могут выйти пчелы не только одного вида, но также и наездники, и мухи, и жуки. Одиночный образ жизни, помимо определенных преимуществ, имеет также свои риски. Постоянные угрозы со стороны паразитов и хищников позволяют объяснить эволюцию других черт, свойственных пчелам: не все они избирают для себя одиночество.
«Один вопрос крутится у меня в голове уже долгое время, — сказал мне Брайан под конец дня. — Если эти пчелы одиночные, зачем тогда они живут такими скоплениями?» Он указал мне на трещины в каменной стене возле двери дома, где несколько пчел устроили себе гнезда. Но подавляющее большинство его каменщиц в конце концов собирались в одном месте, независимо от того, каким образом он располагал гнездовые блоки. «Похоже, им хочется держаться вместе, — рассуждал он. — Но для чего?»
Для некоторых пчел скопления оказываются неизбежным следствием нехватки мест обитания: утесы, клочки голой земли, а также подходящие веточки, бревна или ходы в древесной коре не так легко бывает найти. По крайней мере, частично на этот вопрос можно также ответить, приведя старую биологическую поговорку: «Вместе безопаснее». Если, к примеру, мимо голодного льва, скрывающегося среди травы, будет проходить одинокая зебра, то конец ее предрешен. И наоборот, в составе стада ее шансы на выживание сильно возрастают. Объединение в стада снижает риски для каждой отдельной зебры. Оно также дает возможность групповой защиты и выработки дополнительных ухищрений вроде полос (которые, как полагают некоторые ученые, могут сбивать хищников с толку на близком расстоянии). В случае с одиночными пчелами логика та же. Гнездование в скоплениях помогает снизить опасность со стороны кукушек и других паразитов. Но самое-то интересное заключается в некоторых тонкостях. Когда одиночки из поколения в поколение сосредотачиваются вместе, такое соседство может открыть возможности для развития новых форм поведения. Некоторые виды, такие как садовые каменщицы (осмии), остаются убежденными сторонницами одиночного образа жизни: одна самка на гнездо. Но другие стали пробовать разные виды взаимодействия: от редких случаев пользования общими гнездами до совместного запасания провизии, заботы о потомстве и защиты. Как минимум в четырех случаях этот путь привел к возникновению определенного уровня сложного поведения, которое специалисты называют эусоциальным, или «истинно общественным». Под эусоциальностью мы понимаем высокоорганизованный образ жизни, включающий построение колонии, наиболее ярко он выражен у медоносных пчел. Если прав один из авторитетных ученых в этой сфере, то сходство этого образа жизни с человеческим гораздо более глубокое.
Биолог из Гарвардского университета Эдвард Уилсон в своей книге «Хозяева Земли» (The Social Conquest of Earth, 2012) изложил основные предпосылки возникновения эусоциальности: совместное проживание представителей нескольких поколений, разделение труда и альтруизм. Те немногие существа, которые сумели достичь этого сочетания, часто добиваются необычайного успеха, как, например, муравьи (на которых Уилсон как раз специализируется) и термиты, а также некоторые осы и пчелы. Но у него имеется необычное дополнение к этому короткому списку — человек. В одном из интервью он говорил об этом так: единственным крупным животным и вообще одним из немногих видов, воплотившим все критерии эусоциальности, «оказался крупный африканский примат».
Неудивительно, что Уилсон тут же подвергся критике за то, что свалил все в одну кучу, включив человека в группу организмов вместе с насекомыми, некоторыми рачками и голыми землекопами. Но он был далеко не первым, кто указал на сходство между человеческими обществами и образом жизни таких существ, как медоносные пчелы. Ученые видели в улье модель человечества, начиная по крайней мере со времен Вергилия, который о пчелах писал так:
Общих имеют детей лишь они, и дома-общежитья
В городе; жизнь их идет в подчинении строгим законам.
Изрядная доля разногласий вокруг утверждения Уилсона касалась его версии о том, как возникла эусоциальность: не просто по причине относительной выживаемости отдельных особей (традиционная позиция), а благодаря естественному отбору, действующему на целые группы. Такой ход мыслей позволяет дать объяснение альтруизму. Проявления самопожертвования, на первый взгляд противоречащие принципу «выживания наиболее приспособленных» (подобно проявлению беззаветного героизма во время сражения или отказу от возможностей для размножения), на самом деле могут сохраняться и даже процветать, если идут на пользу группе в целом. Тем не менее теория Уилсона бросает вызов многолетним работам, в основе которых математические формулы степеней родства (альтруизм сохраняется в генофонде, только если идет на пользу достаточному количеству близких родственников, тем самым компенсируя значительные потери со стороны отдельных особей). Вопрос остается еще далеко не разрешенным, но есть то, с чем могут согласиться все ученые: если хотите изучать эволюцию социальных отношений в действии, то лучше всего вам обратить внимание на жизнь пчел.
Что касается других хорошо известных групп, то переход у них к эусоциальной жизни произошел лишь единожды, в далеком прошлом, и все потомки в той или иной степени вели уже подобный образ жизни. Термиты произошли от одиночных тараканоподобных предков более 140 млн лет назад, а муравьи вскоре после этого отделились от исходной группы одиночных ос. В целом сейчас насчитывается около 25 000 высокосоциальных видов. Если мы соглашаемся с предположением Уилсона, то в таком случае род приматов Homo переступил порог эусоциальности 3 млн лет назад и никогда не сожалел об этом (даже если некоторые его представители проводят много времени в одиночестве, сидя в своих хижинах и сочиняя книжки). При этом с пчелами и некоторыми осами история совершенно иная. Всю жизнь посвятив изучению пчел, прославленный энтомолог Чарльз Миченер научился проявлять осмотрительность в отношении этой темы. «Понятно, что готового ответа здесь нет», — писал он в ту пору, когда пытался подсчитать, сколько раз эусоциальность возникала среди пчел. Медоносные пчелы и их родственники, вне всякого сомнения, были общественными, но другие группы, судя по всему, данную особенность приобрели, а затем от нее же избавились, в то время как некоторые балансировали на грани, и таких классифицировать непросто. Более того, уровни социальности могут в течение сезона изменяться не только внутри отдельной популяции, но также и у одной пчелы. «Это неправильная постановка вопроса», — подытожил Миченер, подразумевая, что есть куда более насущная и интересная тема для исследования: почему у пчел в принципе такой поразительный диапазон форм социального поведения?
Если бы я принялся писать эту книгу несколькими годами раньше, то задал бы этот вопрос Миченеру напрямую. Всем известно, что он был человеком открытым и занимался исследованиями до самой смерти (Чарльз Миченер умер в 2015 г. в возрасте 97 лет). Не имея теперь этой возможности, я поступил так, как постоянно делают многие люди, увлеченные пчелами. И это несколько напоминает салонную игру «Шесть шагов до Кевина Бэйкона», в которой киноманы пытаются найти связь между загаданной голливудской знаменитостью и каким-нибудь фильмом, где снимался Кевин Бэйкон в шесть или менее шагов. В среде мелиттологов вы еще быстрее выйдете на связь с Чарльзом Миченером. Я уже общался с двумя его аспирантами: в 1950-е гг. Миченер был членом диссертационного совета на защите Джерри Розена, а в 1990-е гг. — Майкла Энджела. Теперь же я продвинулся еще на один шаг и навестил специалиста, воспитанного уже учеником Миченера, — ведущего энтомолога, который начал задумываться об эволюции общественного образа жизни еще до того, как стал изучать насекомых.
«Сначала я получил ученую степень в области истории и лингвистики», — поделился со мной Шон Брейди и пояснил, что раньше интересовался темой социального развития в человеческом мире. На насекомых Шон переключился только после прочтения книги о муравьях, тогда же он понял, как мало известно об их эволюции и истоках их сложной социальности. «Я подумал, что сумею добиться в этом больших результатов!» — вспоминал он. Это определило выбор профессии и вскоре привело его от муравьев к пчелам и Брайану Дэнфорту (протеже Миченера) в Корнеллский университет в качестве аспиранта. Поэтому неудивительно, что в настоящее время Шон, будучи руководителем отдела в Смитсоновском музее естественной истории (Вашингтон, округ Колумбия), принялся за изучение группы пчел-галиктид, чьи специфические особенности социального поведения, помимо прочего, вызывали неугасающий интерес Чарльза Миченера.
«Интересно, ловил ли таких Мич?» — произнес Шон, когда мы рассматривали коробку, полную крошечных черных пчел. Мы стояли между рядами высоких белых шкафов, которые можно было передвигать по направляющим рельсам, встроенным в пол. Хотя при такой системе хранения коллекций было трудно пробираться по узким проходам между стеллажами, вместительность помещения вырастала в два раза, поскольку необходимо экономить пространство, чтобы разместить для хранения более 35 млн экземпляров. Пчелы, о которых шла речь, хотя и принадлежали к одной из огромнейших мировых коллекций насекомых, были настолько малы, что их невозможно было наколоть на булавки. Вместо этого все они были аккуратно приклеены сбоку к булавкам и выстроены в ряды, неотличимые друг от друга. Даже Миченер признал, что внешне они «морфологически однообразны». А отличались эти пчелы образом жизни.
«Мы знаем, что климат оказывает влияние на их общественный образ жизни», — сказал Шон, стараясь объяснить, почему те конкретные виды, представителей которых мы разглядывали, в более прохладных уголках своего ареала вели одиночный образ жизни, но были эусоциальными на юге, где благодаря теплой погоде сезон гнездования более продолжительный и способствует взаимодействию дочек с матерями. Позже он показал мне изображения одного тропического вида, у которого самки производят на свет как небольших по размеру дочек, которыми могут распоряжаться как помощницами по гнезду, так и более крупных, упитанных, которые разлетаются и дают потомство. В других случаях мать может в начале сезона вырастить социализированное потомство из одних только самок, а затем умереть, предоставив своим дочерям производить на свет самцов, размножаться и расселяться для создания новых гнезд. Хотя никто из галиктид в полной мере не достигал уровня сложноорганизованных сообществ, как у небезызвестных медоносных пчел, у сотен их видов наблюдаются признаки эусоциальности: перекрывание поколений и проявления альтруизма. Их эволюция показывает, почему в целом у пчел развилось такое многообразие форм социального поведения, кроме того, это происходило так часто, как ни у каких других насекомых вместе взятых.
«Мы знаем, что тут дело в особенностях их гнездового поведения», — ответил мне Шон на вопрос о том, почему галиктиды предрасположены к общественному образу жизни. «Они стремятся завладеть выгодными гнездовыми участками, которые расположены в разных местах, и количество их ограничено, — пояснил он. — Это и заставляет пчел жить совместно. Поэтому они вынуждены уметь ладить друг с другом». Хотя такой вид совместного проживания важен для пчел, он вовсе не обязательно приведет к общественному образу жизни: в конце концов пчелы-каменщицы (осмии) Брайана Гриффина живут бок о бок в гнездовых блоках, но при этом мало взаимодействуют друг с другом. Возможно, гораздо важнее не то, что происходит между неродственными самками, а взаимодействие между дочерьми одной самки. Что может заставить их хотя бы в некоторых случаях не расселяться с целью размножения, а оставаться и заботиться о гнезде? Шон сказал, что истоки такого поведения неясны, но при этом указал на систему репродуктивных связей, идентичную таковой у ос и муравьев, как на наиболее правдоподобное объяснение. Поскольку самцы выводятся из неоплодотворенных яиц, они передают своему потомству неполный набор признаков, делая всех сестер в гнезде еще более близкими родственницами. Тогда с генетической точки зрения альтруизм становится более выгодным: помогая матери или сестрам, вы в любом случае содействуете тому, что бóльшая часть ваших генов передастся следующему поколению, даже если сами вы лишились возможностей для размножения.
«Общественный образ жизни у этих пчел, похоже, то укрепляется, то гаснет», — сказал позже Шон, указав на то, как 20 млн лет назад в двух или трех отдельных случаях возникла такая форма поведения и распространилась в двух крупнейших родах семейства. Но впоследствии различные потомки утрачивали ее, по меньшей мере 12 раз, вновь возвращаясь к одиночному существованию. У других насекомых, таких как муравьи и термиты, все обстоит совершенно иначе: однажды развившись, эусоциальное поведение закрепилось. В одной из своих ключевых работ по данной теме Шон с соавторами предполагают, что пчелы-галиктиды попросту новички в этой «социальной игре», поэтому особенности их поведения еще не сформировались (20 млн лет — это совсем немного с точки зрения эволюции). «Но, с другой стороны, быть может, мы пока чего-то не знаем», — задумчиво произнес он, и его глаза засветились. Наблюдая за тем, как Шон размышляет, я понял, что ему свойственна страсть истинного ученого к контраргументам, как у юриста, который непременно начинает взвешивать все за и против: «Возможно, что-нибудь проявится в генетических данных, какая-нибудь странность, которая объясняет их социальную пластичность».
Мы перешли из хранилища с коллекциями в его кабинет — скромно обставленную комнату с окном, выходящим на глухую стену. Повсюду было множество вещей, которые говорили о ведущихся исследованиях: энтомологические коробки с насекомыми, полные пробирок штативы, стопки документов на рабочем месте, а также стол со стульями. На полках шкафов вдоль стен стояли книги, еще коробки и — что мне особенно понравилось — два фена для волос, которые нужны для распушения намоченных или потрепанных экземпляров пчел. Сам Шон выглядел довольно измотанным и несколько раз в течение нашей беседы устало потирал глаза. Административная нагрузка, связанная с управлением крупным энтомологическим отделом, отнимала у него все больше и больше времени, а недавно ему пришлось даже отменить долгожданную поездку в Южную Америку. Но, когда я спросил, над чем работает его научная группа, лицо Шона снова прояснилось и он поведал мне об амбициозном проекте по анализу генетических данных, полученных от большого количества разнообразных пчел и ос из музейной коллекции. Построенное филогенетическое древо с временны́ми привязками к ископаемым образцам может позволить установить, когда и как эволюционировали различные пчелы, в частности с социальным поведением. «Ощущаешь себя каким-то натуралистом XIX столетия, — сказал он, описывая перспективы использования новых генетических методов. — На данном этапе мы активно прощупываем почву, предварительно собирая факты».
Я покинул кабинет Шона более просвещенным, но все еще терялся в догадках в отношении сложной социальной организации у пчел. Пожалуй, Чарльз Миченер был прав: чтобы получить ответ, нужно продолжать задавать вопросы — что, собственно, и делают Шон Брейди и другие специалисты. Не исключено, что с помощью генетических методов и большего количества обнаруженных ископаемых остатков нам откроются потаенные тропы, которыми пчелы шли к общественному образу жизни (иногда от него отходя). А пока нам достаточно понимать, что, когда бы одиночные пчелы ни гнездились бок о бок, им уже не избежать взаимодействия. Иногда они начинают сотрудничать, а временами дочка остается помогать матери по дому, но чаще всего ничего подобного в итоге не происходит. Но, когда эти первые, начальные шаги оказываются успешными и приводят к большему взаимодействию друг с другом, результаты могут быть впечатляющими.
На оживленном втором этаже музея я пробирался через толпу школьников и длинную очередь в павильон с живыми бабочками. Наконец в угловой комнате под названием «Зоопарк насекомых» я добрался до небольшого, встроенного в стену выставочного улья с медоносными пчелами, которых люди считают самыми продвинутыми в социальном отношении существами. Сотни научных карьер, бесчисленное количество книг и статей посвящены описанию образа жизни медоносной пчелы: тому, как царица окружает себя дочерьми, разделенными на хорошо организованные касты в зависимости от выполняемых задач (таких как сбор провизии, защита, уборка, приготовление меда и забота о подрастающем потомстве). Был декабрь, и пчел, по-видимому, перенесли в другое жилище. Мало что можно было увидеть: лишь несколько мертвых рабочих особей да высохшие соты. Зато прошлым летом я наблюдал здесь пчел, деловито летающих наружу и обратно через длинную трубку из оргстекла, сообщающуюся с внешним миром, где растительность на всей территории Национальной аллеи (около 125 га) была в полном цвету. При таком обилии нектара и пыльцы поблизости численность одной семьи пчел в улье может легко дорасти до 50 000 особей и больше — что является свидетельством эусоциального образа жизни. Одиннадцать видов медоносных пчел, как и сотня видов близкородственных им безжальных пчел, ведут подобный образ жизни с теми или иными различиями в южной Европе, Азии, Африке, Австралии и вообще во всех тропических регионах. Где бы они ни жили, одомашненные или дикие, часто эти высокосоциальные виды оказываются наиболее распространенными в той или иной местности и являются ценными опылителями и производителями меда — источника пищи как для самих пчел, так и для некоторых воришек из числа птиц и зверей. Эдвард Уилсон описывает гнезда и семьи пчел как единое коллективное продолжение жизни матки, когда отдельные особи объединены и взаимодействуют словно своего рода «суперорганизм», как это замечательно назвали социобиологи.
С такой перспективой неудивительно, что социальность возникала не раз. Эволюция — это неустанный процесс преобразований, который зачастую снова и снова приходит к похожим решениям в разных ситуациях. Для пчел отмечается огромное разнообразие местообитаний, и повсюду разные виды могут благополучно вести в той или иной степени одиночный, совместный либо общественный образ жизни. В процессе эволюции различные группы пчел переходили от одного уклада к другому, пытаясь наилучшим образом приспосабливаться к конкретным условиям. Казалось бы, все логично, но при этом мне не давал покоя вопрос, в каком-то смысле более фундаментальный: если пчелы, тысячи видов которых играют жизненно важную роль для экосистем во всем мире, оказались настолько успешными, то почему тогда и у других не развилась склонность к поеданию пыльцы? Почему только одна группа хищных ос, миллионы лет жужжащих повсюду, пришла к этому важному шагу — переходу к вегетарианству? Я решил адресовать данный вопрос Майклу Энджелу, и его ответ не заставил себя ждать.
«Krombeinictus!» — с воодушевлением произнес он и затем отослал меня к статье о небольшой роющей осе с холмов Шри-Ланки, образ жизни которой явно подобен пчелиному. Работа была 20-летней давности, мало цитировалась, но, благодаря удаче и настойчивости, мне удалось разыскать одну из соавторов. Она поведала мне историю о смелом научном открытии, когда удалось обнаружить новый вид, поведение которого не походило ни на одну известную роющую осу. Так получилось, что ее рассказ приоткрыл для меня нечто важное, касающееся эволюции пчел и цветов, дающих им пищу.
