Глава 18
Когда я вернулся домой, меня ожидали сразу два сюрприза.
Первым была Робин, в моем обтрепанном желтом купальном халате, которая растянулась на кожаном диване, попивая горячий чай. В очаге пылал огонь, а на стереосистеме крутилась «Desperado» группы «Иглс».
На шее у нее, словно у уличного «человека-бутерброда», висел плакатик с вырезанной из журнала фотографией Лесси.
– Привет, дорогой, – сказала она.
Я перебросил пиджак через спинку стула.
– Привет. А при чем тут собака?
– Это просто такой способ дать тебе знать, что я была сукой и очень об этом сожалею.
– Не о чем тебе сожалеть. – Я убрал плакатик, присел рядом с ней и взял ее руки в свои.
– Я подгадила тебе сегодня утром, Алекс, дала тебе так вот уйти. Я начала по тебе скучать, едва только закрылась дверь. Сам знаешь, каково это, когда начинаешь прокручивать все это в голове: а что, если с ним что-то случится, что, если я никогда опять его не увижу – просто с ума сходишь! Я не могла работать, не могла даже подойти к станкам в таком состоянии. День пошел псу под хвост. Я звонила тебе, но так и не дозвонилась. И вот я здесь.
– Добродетель вознаграждается, – пробормотал я про себя.
– Что-что, милый?
– Ничего. – Любое изложение моих опрометчивых действий сильно пострадало бы в пересказе и выглядело бы либо как грубая надпись в общественном туалете – «знаешь, детка, я тут по-быстрому потискал другую телку», – либо, что еще хуже, как признание.
Я прилег рядом с ней. Мы обнялись, ласково ворковали, по-детски сюсюкали, гладили друг друга. Я был весь напряжен ниже пояса – частично из-за остаточных явлений сеанса у тротуара с Ракель, но в основном по причине текущего момента.
– В холодильнике два гигантских бифштекса, салат «Цезарь», бургундское и дрожжевой хлеб, – прошептала Робин, щекоча мне нос мизинцем.
– У тебя ярко выраженный оральный тип личности, – прыснул я.
– Это психическое отклонение, доктор?
– Нет. Это замечательно.
– А как насчет этого? И вот этого?
Халат распахнулся. Стоя на коленях, Робин склонилась надо мной, дав ему соскользнуть с плеч. Подсвеченная сзади мерцанием огня, она выглядела как изящная золотая статуэтка.
– Ну давай, милый, – уговаривала Робин, – вылезай из всей этой одежды.
И взяла этот вопрос в собственные руки.
* * *
– Я правда тебя очень люблю, – сказала она чуть позже. – Даже если у тебя кататония.
Я отказывался двигаться и лежал на полу, раскинув руки и ноги.
– Я замерз.
Робин укрыла меня, встала, потянулась и рассмеялась от удовольствия.
– Как ты можешь после этого прыгать и скакать? – простонал я.
– Женщины сильнее мужчин, – весело объявила она, продолжая танцевать по комнате, напевая под нос и продолжая потягиваться – так, что бугорки мышц бегали по стройным колоннам ее ног, словно пузырьки по плотницкому уровню. Глаза отсвечивали оранжевым бесовским огнем. Когда она двигалась, по всему моему телу пробегала дрожь.
– Продолжай выплясывать в таком духе, и я покажу тебе, кто сильнее.
– Не спеши, большой парень. – Робин тронула меня ногой и тут же отскочила от моих загребущих лап, подвижная, как ртуть.
* * *
К тому времени, когда стейки были готовы, стряпня миссис Гутиэрес стала уже расплывчатым воспоминанием, и поел я с удовольствием. Мы сидели бок о бок в уголке за кухонным столом, глядя сквозь узорчатый переплет стекла, как на холмах один за другим загораются огоньки – будто маячки далекой поисковой партии. Ее голова лежала у меня на плече. Я обнимал ее за плечи, мои пальцы слепо отслеживали контуры ее лица. Мы по очереди потягивали вино из единственного бокала.
– Я люблю тебя, – сказал я.
– Я тоже тебя люблю. – Она поцеловала меня снизу под подбородок.
Бокал понемногу пустел.
– Ты сегодня занимался расследованием этих убийств, так ведь?
– Да.
Робин подкрепила себя большим глотком и вновь наполнила бокал.
– Не переживай, – сказала она. – Я не собираюсь напрягать тебя по этому поводу. Не буду делать вид, что мне это нравится, но и не стану следить за каждым твоим шагом.
Вместо благодарности я обнял ее.
– В смысле, мне не хотелось бы, чтобы ты обращался со мной подобным образом, так что и сама так поступать по отношению к тебе не собираюсь.
По идее, очередная декларация взаимной свободы должна была меня ободрить, но беспокойство так и осталось висеть в ее голосе, словно муха в янтаре.
– Я сам за собой прослежу.
– Знаю, – откликнулась Робин, слишком уж поспешно. – Ты у нас парень с головой. Вполне можешь и сам о себе позаботиться. – Она передала мне вино. – Если ты хочешь поговорить об этом, Алекс, то я слушаю.
Я замешкался.
– Ну давай же, не томи. Я хочу знать, что происходит.
Я вкратце изложил ей события предшествующих двух дней, закончив рассказ стычкой с Энди Гутиэресом и оставив за скобками десять бурных минут с Ракель.
Она слушала, взволнованная и внимательная, переварила сказанное и сказала мне:
– Могу понять, почему ты не можешь все это просто бросить. Так много всего подозрительного – и никакой связующей нити…
Робин была права. Это был в некотором роде гештальт наоборот – целое оказывалось намного меньше суммы составляющих его частей. Того случайного набора музыкантов – водящих смычками, дующих в трубы, бьющих в барабаны, – которому сильно недоставало дирижера. Но кто, черт побери, я такой, чтобы строить из себя Орманди?
– Когда ты собираешься рассказать Майло?
– А я и не собираюсь. Сегодня утром я с ним уже говорил, и он вообще-то предложил мне заниматься собственными делами, держаться от всего этого подальше.
– Но это же его работа, Алекс. Он знает, как и что надо делать.
– Милая, да Майло просто из штанов выпрыгнет, если я расскажу ему, что побывал в Ла-Каса!
– Но этот бедный ребенок – который умственно отсталый… Разве Майло не мог бы что-нибудь на этот счет предпринять?
Я покачал головой:
– Этого недостаточно. Всему обязательно найдется какое-нибудь пристойное объяснение. У Майло есть и свои подозрения – и я готов поспорить, что они посильней, чем он мне выдает, – но он по рукам и ногам связан правилами и процедурами.
– А ты нет, – тихонько проговорила Робин.
– Не волнуйся.
– Сам не волнуйся! Я не собираюсь пытаться тебя остановить. Я имела в виду то, что сказала.
Я отпил еще вина. Горло сжалось, и вяжущая холодная жидкость подействовала успокаивающе.
Она поднялась и встала у меня за спиной, положив мне руки на плечи. Это был жест поддержки, не слишком отличавшийся от того, что я предложил Ракель всего несколько часов назад. Затем протянула руку вниз и поиграла с гребешком волос, вертикально рассекающим мой живот.
– Я здесь, Алекс, если ты нуждаешься во мне.
– Я всегда в тебе нуждаюсь. Но не для того, чтобы втягивать тебя во всю эту свистопляску.
– Для чего бы ты во мне ни нуждался, я здесь.
Я поднялся со стула и притянул ее к себе, целуя в шею, уши, глаза. Робин откинула голову и подвела мои губы к теплому пульсу у основания горла.
– Пойдем-ка лучше в постель, там поуютней, – сказала она.
* * *
Я включил радио и настроил его на волну KKGO. Сонни Роллинз извлекал из своего из саксофона какую-то текучую, как жидкость, сонату. Убавив яркость освещения, я откинул покрывало.
Второй сюрприз за вечер лежал как раз там – простой узкий белый конверт без марки, частично прикрытый подушкой.
– Он уже был здесь, когда ты приехала?
Робин успела снять халат и теперь прижимала его к обнаженной груди, словно ища укрытия, будто конверт был живым дышащим захватчиком.
– Вполне мог. Я не заходила в спальню.
Я открыл его ногтем большого пальца и вытащил единственный листок белой бумаги, сложенный пополам. Ни даты, ни адреса, ни какого-либо отличительного логотипа. Просто белый бумажный прямоугольник, заполненный рукописными строчками, которые пессимистично съезжали вниз. Почерк, тесный и корявый, будто курица лапой, был мне хорошо знаком. Я уселся на край кровати и начал читать.
Дорогой доктор!
Пишу в надежде, что вы будете спать в ближайшем будущем в своей собственной постели и получите возможность это прочесть. Я взял на себя смелость отжать вашу заднюю дверь, чтобы войти и доставить сие послание – надо бы вам поставить замочек получше, кстати.
Сегодня днем я был окончательно освобожден от обязанностей по делу Х.-Г. Сеньор капитан считает, что дело только выиграет благодаря вливанию свежей крови – безвкусный выбор слов принадлежит ему, а не мне. У меня есть серьезные сомнения относительно его истинных мотивов, но никаких рекордных детективных показателей я определенно не добился, так что не в том я положении, чтобы открывать по этому поводу дебаты.
Должно быть, вид у меня при этом известии был довольно потрясенный, поскольку он вдруг проявил сочувствие и предложил мне взять отпуск, проявив хорошее знакомство с моим личным делом: зная, что я накопил очень много неиспользованного отпускного времени, он настоятельно рекомендовал мне воспользоваться им хотя бы частично.
Поначалу я был не слишком-то вдохновлен этим предложением, но по зрелом размышлении оно представилось мне просто превосходным. Я уже нашел себе место под солнцем – прелестный маленький оазис под названием Уакатлан, чуть северней Гвадалахары. Кое-какие предварительные изыскания по междугородней связи открыли, что означенный городишко исключительно хорошо подходит для кого-то с моими отпускными интересами, среди коих не последнее место занимают охота и забрасывание удочек.
Рассчитываю отсутствовать два или три дня.
Телефонная связь там работает через пень-колоду – местные ценят уединение. Позвоню, когда вернусь. Привет Страдивариусу (Страдиваретте?), и держись подальше от всяких заморочек.
Всего хорошего, Майло
Я дал прочитать это Робин. Закончив, она отдала мне письмо обратно.
– Так что – его все-таки вышибли из этого дела?
– Да. Наверняка из-за давления извне. Но Майло едет в Мексику явно только для того, чтобы изучить прошлое Маккафри. Похоже, что когда он туда звонил, то выяснил по телефону достаточно, чтобы ему захотелось копнуть поглубже.
– Он едет за спиной своего капитана.
– Должно быть, чувствует, что дело того стоит.
Майло, конечно, храбрый парень, но и отнюдь не святой мученик. Перспектива остаться без пенсии его столь же не вдохновляет, как и любого другого.
– Тогда ты был прав. Насчет Ла-Каса.
Робин забралась под простыню и натянула ее до подбородка. Поежилась, но явно не от холода.
– Да. – Никогда еще собственная правота не казалась мне столь слабым утешением.
Музыка из радиоприемника, которая до сих пор робко шарилась по углам, вдруг отмочила неожиданный пируэт. К Роллинзу присоединился ударник – и теперь вышлепывал тропическую зорю на своих том-томах. В голову сразу полезли всякие каннибалы и лианы, густо переплетенные змеями. Сушеные головы…
– Обними меня.
Я залез под одеяло рядом с ней, поцеловал ее, обнял и вообще постарался никак не выдавать своих чувств. Но все это время мыслями витал где-то совсем далеко, в полном одиночестве на каком-то замороженном куске тундры, выплывающем прямиком в открытое море.
